Несколько дней тому назад вы, вероятно, читали, что последним приказом по армии некий поп был произведен в офицеры. Это поп Влада Джуркович из Лапова.
      Не подумайте, что я пишу вам об этом, поскольку мне тут что-то не по душе. Упаси боже! Напротив, я считаю, что многих, многих попов следовало бы произвести в офицеры, а очень многих офицеров разжаловать в попы.
      Итак, я ничуть не огорчен. Напротив, я думаю, что присвоением этому попу офицерского чина найден единственно верный способ насаждения в нашей церкви дисциплины.
      Только уж надо действовать последовательно. Митрополита, например, можно было бы произвести в генералы, епископы могли бы стать полковниками, а именно: епископ Мелентий – полковником пехоты, епископ Никанор – полковником кавалерии, епископ Савва – артиллерии, а епископ Сергий из Шабаца – главным интендантом.
      Протоиереи, разумеется, стали бы майорами различных родов войск. А некоего протопопа Божу с кладбища я назначил бы майором жандармерии.
      Попы превратились бы в капитанов и поручиков, дьяконы – в подпоручиков, пономарям были бы пожалованы нижние чины, а звонари стали бы горнистами.
      Боже мой, вот было бы славно, если бы в церковь удалось внести воинский дух. Представьте себе, например, капитан поп Пера отворяет алтарь, становится перед ним и громогласно командует собравшимся в церкви набожным прихожанам:
      – Смирно!
      Затем берет кадило, кадит христианам – а сам все поглядывает на них искоса – и начинает службу.
      – Благословен господь… Эй ты, грешник в заднем ряду, не вертись. Не вертись, я тебе говорю, а то как шарахну этим кадилом по башке!
      Грешник перекрестится, замолчит, не смея шелохнуться, и внимательно слушает дальнейшую службу.
      А поп-капитан продолжает:
      – Слава тебе господи, слава тебе… Во славу твою… ты, ты, четвертый с краю, что рот разинул, как ворона? Вот брякну Евангелием по голове, тогда успокоишься.
      Так продолжалась бы служба божья и дальше, любо-дорого послушать.
      И мы добились бы не только дисциплины, но и многого другого. Так, например, было бы полностью упорядочено положение духовенства. А вы знаете, что положение духовенства и учителей – это вопросы, десятилетиями причиняющие нам немалые заботы.
      Кроме того, если бы попы стали офицерами, им можно было бы вдвойне засчитывать и годы службы. О они очень любят все двойное. Любят, например, двойные карманы, двойную оплату; полюбили бы, разумеется, и удвоенную выслугу лет.
      Все это могло бы осуществиться, если бы присвоение попу Владе офицерского звания не осталось единичным фактом. А так, нет ничего удивительного, что поп Влада из Лапова испугался и примчался в Белград расспросить о своем новом положении.
      Не знаю, кто его надоумил обратиться ко мне за советом. В конце концов я ему искренне, как близкому человеку, высказал свое мнение и хочу передать вам наш разговор.
      Поп. Вы господин Бен-Акиба?
      Я. Да, батюшка, вы не ошиблись.
      Поп. Мне сказали, что вы и мужчинам и женщинам с готовностью даете искренние советы.
      Я. Да, и притом бесплатно, батюшка. Я давно уже ввел в свою практику давать людям бесплатные советы.
      Поп. Благослови вас бог!
      Я. Спасибо. А что бы вы, батюшка, хотели?
      Поп. Ах, знаете, со мной случилось такое, чего, наверное, не случалось ни с одним попом во всей Сербии.
      Я. Да? А что же с вами случилось?
      Поп. Согласно последнему приказу по армии, я назначен подпоручиком запаса.
      Я. Смотрите-ка!.. Ну, что ж, поздравляю вас.
      Поп. Спасибо. Но вы не представляете себе, как меня это встревожило.
      Я. Вы, наверное, боитесь, что вас пошлют в военную академию?
      Поп. Нет, не в том дело. Прежде всего, я боюсь, чтобы это не появилось в газетах. Знаете, какие бывают журналисты? Им только бы все разузнать да высмеять.
      Я. Нет, зачем же. Я вам даю слово, что в газетах ничего не появится.
      Поп. Вот спасибо!
      Я. Не за что.
      Поп. И еще, знаете, беспокоит меня, как мое новое звание воспримет наша матушка церковь?
      Я. Точнее, вас беспокоит, как это дело воспримет отец митрополит?
      Поп. Да, конечно.
      Я. Не волнуйтесь. У отца митрополита есть прямой расчет быть на дружеской ноге не только с матерью церковью, но и с матушкой властью.
      Поп. Так-то оно так, но люди… что скажут об этом люди?
      Я. Не беспокойтесь! Все будет очень хорошо принято. У нас люди привыкли, что таможенники становятся министрами, офицеры ведают экономикой, профессора превращаются в лесничих, а журналисты изготовляют сыр. У нас в Сербии вовсе не чудо, если какой-нибудь поп станет офицером.
      Поп. Ну хорошо, только я не знаю, как мне теперь следует одеваться?
      Я. Не знаете? Это совсем просто. Сначала наденьте на себя офицерский мундир, а поверх него рясу.
      Поп. Ой!
      Я. Уверяю вас, вы обнаружите тут и практические преимущества. Прежде всего попадья вас крепче полюбит. Днем вы будете ходить по улицам в рясе, а когда вернетесь вечером домой, снимете рясу и станете подпоручиком. А для попадьи гораздо важнее, чтобы днем вы были священником, а ночью офицером, чем наоборот. У нее фактически будет два мужа…
      Поп. Ой!
      Я. Да, конечно. Когда какой ей больше по душе. Она сможет их менять. Захочет иметь мужа-попа – поп тут как тут, захочет офицера – пожалуйста.
      Поп. Разрази вас господь на этом месте, вы сущий проказник!
      Я. Большое спасибо. А кроме того, двойная форма очень поможет вам и при исполнении обязанностей по службе. Представьте себе, что к вам на исповедь приходит некая молодая девица. Вы ее спрашиваете, не вкусила ли она запретного плода? А она смущается и не хочет сознаться. Тогда вы приподнимете рясу, и юная особа сразу же станет откровеннее.
      Поп. А ну вас, разрази вас гром, как это я стану перед молодой женщиной задирать рясу!
      Я Ах, боже мой, только для того, чтобы показать, что под рясою вы подпоручик. Поверьте мне, молодые дамы охотней и откровенней исповедываются подпоручикам, чем священникам.
      Поп. Да, это так.
      Я. Ну, видите, значит, я вам все от души советую.
      Поп. Что ж, большое вам спасибо. Но только б газетах обо всем этом вы ничего не напишете, правда?
      Я. Ах, пустяки, не беспокойтесь. Что, собственно, тут можно написать? Это совсем неподходящий материал для газеты.
 
      И поп, довольный, ушел, а я теперь хочу сдержать свое обещание. Больше не напишу об этом ни слова.