Подумайте только, я тоже участвую в переписи белградского населения, и вчера целый день мне пришлось разносить по домам переписные листы. Мне очень понравилось это занятие, так понравилось, что я согласился бы все время переписывать население. Чего только не услышишь и не увидишь, особенно если попадется подходящий квартал и интересная улица, какие достались мне.
      Захожу в дом номер семь. Пожилая сухощавая женщина чистит морковку, перед тем как опустить ее в суп. Я говорю ей, что пришел для переписи. Женщина вздрагивает, бледнеет, и морковка валится у нее из рук.
      – У нас нечего переписывать. Все вещи записаны на мое имя, я могу показать вам постановление суда. Все это имущество – мое приданое.
      – Но, сударыня, я говорю совсем о другом. Кто ваш муж;? – начал я ласково.
      – Бывший чиновник, – отвечает женщина.
      – Отдайте ему, пожалуйста, вот этот переписной лист, а уж он, наверное, знает, что надо сделать, я же приду второго января.
      – Придете второго января, чтобы забрать вещи, я отлично знаю. Нет, не возьму лист. Я уже один раз взяла какую-то бумагу из общины, так муж чуть не убил меня… Не возьму!
      – Но, сударыня, вещи здесь ни при чем, это же перепись!
      – Перепись, конечно…
      – Да нет, подождите же… населения. Вот вы, например, должны записать и себя…
      – А за чьи долги?
      – Да не за долги!
      – Тогда для армии?
      – Да нет, сударыня, погодите, ей-богу, я вам все объясню…
      С большим трудом я растолковал ей, в чем дело, сунул в руку переписной лист и что есть духу помчался прочь.
 
      Дом номер девять.
      Опять женщина. Сильная, здоровая, рослая, кажется вот возьмет тебя, поднимет и опять поставит на землю, а ты и пикнуть не успеешь.
      Сразу было видно, что эта женщина имела дело с властями и хорошо разбирается в официальных делах. Как только я сказал о причине своего прихода, она все поняла, взяла лист и только добавила:
      – Заранее предупреждаю вас, сударь, что мужа я вписывать не стану.
      – Почему, скажите, пожалуйста?
      – Да так, не стану вписывать, и все. Я его и мужем-то больше не считаю.
      – Это другое дело, сударыня, по этому поводу вы в консистории объясняйтесь.
      – Э, нет, мне консистория ничего плохого не сделала, чтобы с ней объясняться, а вот с ним-то я поговорю.
      – Но, сударыня, ведь он же глава дома.
      – Боже упаси, глава дома – я! – отвечает она решительно.
      – Но он здесь живет.
      – Да, – говорит она, – но его нет уже три дня. Где-то кутил, а теперь боится идти домой. Он знает, что я прибью его, как нашкодившего кота.
      – Прекрасно, ваше право отколотить мужа, но вписать его вы обязаны. Вот вам лист.
      Она взяла лист.
      – Хорошо, оставьте лист, но предупреждаю заранее, что его я вписывать не стану и где раньше писала о нем как о муже – вычеркну, сотру. Да и его самого не худо бы стереть с лица земли, пусть только вернется!
 
      Дом номер одиннадцать.
      Двери были заперты. Я постучал и услышал восклицание «ой», какую-то возню, затем дверь осторожно открыли.
      Передо мной стоит молодая красивая женщина, ну, просто пальчики оближешь.
      Она взволнована, очень взволнована. Комната, в которую она меня пригласила, соединяется с другой, и я слышу, как там что-то упало. На полу я замечаю офицерскую фуражку и сразу понимаю, б чем дело.
      Я усаживаюсь на стул, хотя хозяйка и не предлагает мне сесть. Такие ситуации мне особенно нравятся.
      Развернув переписной лист, не спеша объясняю госпоже, как его заполняют.
      – Обратите внимание, сударыня, здесь имеются два очень важных пункта. Первый – где находится член семьи, которого случайно в день переписи не оказалось дома. И другой – где проживает постоянно лицо, которое во время переписи случайно оказалось здесь.
      Хозяйка меняется в лице.
      – Итак, – продолжаю я объяснять с изысканной любезностью, – в ответ на первый вопрос вы, скажем, напишите, что вашего мужа нет дома. Его ведь нет здесь, не правда ли?
      – Да, мой муж в отъезде.
      – Именно так я и подумал. А в этой графе вы должны написать имя лица, которое в данный момент случайно оказалось в вашем доме.
      – О! – произнесла хозяйка и побледнела как смерть.
      – Вот, прочтите сами содержание пункта номер пятнадцать.
      – Знаю, но… он сейчас уйдет, – говорит перепуганная женщина и показывает рукой на комнату, в которой что-то упало.
      – Вот и прекрасно, – говорю я, прощаюсь и ухожу, чтобы дать возможность «тому, кто оказался случайно в доме в день переписи», удалиться.
 
      А второго января, сразу после Нового года, я пошел по домам, чтобы собрать заполненные листы.
      Я собрал двадцать один лист, и мне сразу бросился в глаза лист с порядковым номером четыре. В качестве главы семьи в нем была записана Маца Петровичка; в конце листа как лицо, заполнившее его и глава семьи, опять подписалась та же Маца.
      Между тем, под номером два был записан Йоца Петрович. В графе, кем он приходится главе семьи, написано муж, и в графе «профессия» также написано, что основное занятие Йоцы – муж.
      Иду к госпоже Маце, главе дома, объясняться.
      – Скажите, пожалуйста, вы замужем?
      – Да, сударь!
      – Тогда вы неправильно заполнили лист.
      – Почему? – выпятила грудь Маца.
      – Ваш муж: как глава семьи должен быть записан первым.
      – Ну уж нет, – говорит Маца, – глава семьи – я. Я плачу за квартиру, я веду хозяйство, я зарабатываю, я содержу его.
      – Ладно, а чем занимается ваш муж?
      – Ничем, сударь, вот только этим, что я записала. Это у него и основное и побочное занятие.
      Напрасно я пытался убедить Мацу, главу семьи, изменить порядок в листе, она так и не согласилась переделать.
      Лист номер семь заполнила молодая женщина. Она недавно развелась с мужем. Она написала только имя и фамилию, а на все остальные вопросы не ответила.
      Я вынужден был пойти к ней.
      – Сударыня, вы не написали, сколько вам лет.
      – Хочу, чтобы вы сами заполнили эту графу, – сказала она кокетливо.
      – Хорошо, пожалуйста, я сделаю это с удовольствием. Сколько же вам лет?
      – Ха… а вы сами определите, – вызывающе отвечает она.
      – Сударыня, вы обязаны сказать мне.
      – Ну уж нет, – решительно возражает женщина, – я еще никогда не говорила официальным лицам, сколько мне лет. Меня не раз из-за всяких интриг допрашивали в участке, и то я не сказала свой возраст. Писаря сами определяли. Я и в консистории не сказала, там определили попы.
      – Но в данном случае нельзя, да я и не умею угадывать возраст.
      – Ах, повеса, накажи вас бог, думаете, я по глазам не вижу?
      Что мне после этого оставалось делать! Чтобы не уронить достоинства государственного переписчика, я зажмурил глаза и написал – двадцать один.
 
      В лист номер девять были записаны только мать и дочь, а в пункте «возраст» написано: матери Елене, вдове, двадцать шесть лет, а ее дочери Сойке – восемнадцать.
      – Сударыня, этого быть не может, – скромно заметил я.
      – Как не может? – с удивлением спросила вдова Елена.
      – Не может же быть вам двадцать шесть, если вашей дочери восемнадцать.
      – Вот тебе и на! – подбоченилась вдова Елена. – Уж я-то, наверное, лучше вашего знаю, когда я ее родила.
      В лист номер одиннадцать чиновник Мирко Сарич записал себя (двадцать четыре года) и свояченицу (девятнадцать лет).
      – Почему же в графе «семейное положение» не написали, что вы вдовец?
      – Зачем же писать, если я не вдовец.
      – Ага, значит, ваша жена жива? Почему тогда ее не записали?
      – Поймите меня, пожалуйста. Я холост и никогда не был женат.
      – Откуда же тогда у вас свояченица?
      – Да… так… оказалась тут, – оправдывается смутившийся господин Мирко.
      – Возьмите лист и исправьте. Напишите, что барышня – ваша племянница.
      – А, так. Спасибо.
      Он взял лист, стер «свояченица» и написал – «племянница».
 
      Лист номер тринадцать был заполнен красивым канцелярским почерком. Когда я приносил лист, госпожа Мица, вдова, пожаловалась на свое одиночество.
      – Не окажете ли вы мне маленькую услугу? – кокетливо обратилась она ко мне, когда я пришел за листом.
      – О, с удовольствием!
      – Дайте мне лист госпожи Станы, я посмотрю, сколько лет она себе записала?
      Я развернул лист номер восемь.
      – Госпожа Стана написала двадцать три года.
      – Ах, бесстыдница! – всплеснула руками госпожа Мица. – Да ей тридцать пять и никак не меньше. Она никогда не была молодой. Вы можете спокойно исправить. Исправьте, ответственность я беру на себя!
      В лист номер семнадцать были записаны муж, Жена и еще какое-то лицо.
      Опять объяснения. Разумеется, как и везде, мужа я не застал дома, а объясняться с женщинами – настоящая пытка.
      – Кем вам приходится, сударыня, этот господин?
      – Никем, так просто, приятель!
      – Что он, квартирант?
      – Нет.
      – Родственник?
      – Нет.
      – Так кто же?
      – Знакомый
      – А живет у вас?
      – Он большой друг моего мужа. Он сосватал нас, вот мы и держим его у себя из благодарности.
      – Сколько лет вашему мужу?
      – Пятьдесят.
      – А сколько лет вашему другу?
      – Двадцать восемь.
      – Понятно. Тогда в графу «занятие» следует записать – друг дома.
 
      Но больше всего хлопот задала мне одна особа, некая Нанчика Црвенчанинова. Я обнаружил ее сразу в трех листах. В листе номер три, в листе номер четырнадцать и в листе номер двадцать один.
      Разумеется, не могло быть трех женщин с одной и той же фамилией и возрастом.
      Пришел я в дом номер три. Слава богу, застал здесь хозяина.
      – Скажите, пожалуйста, сударь, живет ли у вас некая Нанчика Црвенчанинова?
      – Да, – сердито оборвал меня господин угрюмого вида, – было бы лучше, если бы не жила.
      – Это и для меня было бы лучше, я боюсь она мне запутает перепись.
      – Да она только и живет для того, чтобы всем все путать.
      – Объясните, пожалуйста?
      – Да и так все ясно, – отвечает господин, – она моя теща, тещей приходится и тому, из листа номер четырнадцать, и тому, из листа двадцать один.
      – Ясно, а где она проживает?
      – У всех трех.
      – Хорошо, у кого в доме она случайно оказалась в момент переписи?
      – Это трудно сказать, ведь она одновременно находится во всех трех домах.
      – Так, но когда вы заполняли лист?
      – Она была у меня. Когда заполнял свояк, была у свояка, когда же заполнял другой свояк, была у него.
      – Тогда я не знаю, что делать с этой бабой!
      – Что хотите, сударь. Мы, зятья, сами не знаем, что с ней делать, – семь лет задаем себе этот вопрос.
 
      Лист номер двадцать один был ужасно измят и испачкан. Такой стыдно было нести в комиссию.
      Прихожу в дом и вижу женщину с мокрым полотенцем на голове.
      – Сударыня, ваш муж: неверно заполнил лист и страшно его запачкал.
      – Не произносите при мне его имени!
      – Простите, но почему?
      – Вчера вечером он пришел как свинья пьяный, накричал на меня и отколотил. Да вы загляните в лист, посмотрите, куда он записал меня.
      Просматриваю лист и вижу, что она там вообще не записана.
      – Да он совсем вас не записал!
      – Нет, нет, посмотрите на обороте. Он назло туда меня поместил.
      Переворачиваю лист и действительно вижу, что в графе домашних животных, в пункте номер девять, где значились свиньи, написано: «моя жена Мария».
      Пришлось переписать и этот лист.