— Но что они сделали?
      — Я мало в этом понимаю. Но, видишь ли, ты предназначена для другого мира. Должно быть, это такой мир, где все больше, воздух гуще, влага обильной, температура выше и пища другая — множество всего, о чем ты узнаешь, когда станешь старше. Так что они помогли тебе приспособиться к здешним условиям.
      Дженнесса задумалась над ее словами.
      — Это было очень хорошо с их стороны, — сказала она, — но они были не очень добрыми, правда?
      Телта посмотрела на нее с удивлением.
      — Дорогая, ты неблагодарна. Что ты имеешь в виду?
      — Если они могли сделать все это, почему же они не сделали меня похожей на других? Почему оставили меня белой, вот такой? Почему они но дали мне таких чудесных волос, как у тебя, вместо этой желтой дряни?
      — Дорогая, да у тебя чудесные волосы. Они как прекрасные золотые нити.
      — Но они не такие, как у других. Они непохожие. Я хочу быть, как другие. А я урод.
      Телта смотрела на нее в горестном затруднении.
      — Быть другой породы — это еще не значит быть уродом, — сказала она.
      — Нет, значит, если таких больше нет. А я не хочу быть непохожей на других. Я это ненавижу, — сказала Дженнесса.
      Мужчина медленно поднимался по мраморным ступеням Клуба Первооткрывателей. Это был человек средних лет, но передвигался он с неуклюжей неуверенностью, присущей старикам. Швейцар поглядел на него с сомнением, затем лицо его прояснилось.
      — Добрый вечер, доктор Форбс, — сказал он.
      Форбс улыбнулся.
      — Добрый вечер, Роджерс. У тебя хорошая память. Ведь прошло двенадцать лет.
      Они поболтали несколько минут, затем доктор ушел, сказавши, что будет ожидать гостя в курительной. Он сидел там уже минут десять, когда в дверях появился Франклин Годэлпин с протянутой рукой. Они начали разговор за рюмкой, затем перешли в столовую.
      — Итак, наконец-то ты дома и увенчан медицинскими наградами, — сказал Франклин.
      — Забавное ощущение, — сказал Форбс. — Прошло целых восемнадцать лет. Я прожил там почти год, прежде чем ты приехал.
      — Да, ты заработал отдых. Доставили нас туда другие, но то, что мы там строили и выстояли, — это Твоя заслуга.
      — Там было чему поучиться. Да и сейчас есть.
      Форбсу не была присуща ложная скромность. Он как никто отчетливо видел плоды своей трудной работы. В известном смысле его детищем был и человек, сидящий напротив. Франклин Годэлпин был теперь могуществен, он олицетворял собою "Джэсон майнинг корпорейшн". Но без медиков, которые приспособили людей для Марса, а Марс — для людей, вся деятельность "Джэсон корпорейшн" свернулась бы много лет назад. Так что Форбс чувствовал себя в некотором роде ответственным за Франклина.
      — Ты так и не женился? — спросил он.
      Франклин покачал головой.
      — Нет.
      — Тебе нужно жениться. Я уже об этом говорил, помнить? Ты должен иметь жену и семью. Еще не поздно.
      Франклин снова покачал головой.
      — Я еще не рассказал тебе о своих новостях, — проговорил он. — Есть известия о Дженнессе.
      Форбс уставился на него. Никогда в жизни он не слыхал ничего более невероятного.
      — Известия? — осторожно повторил он. — Что это значит?
      Франклин объяснил:
      — Все эти годы я давал объявления насчет "Авроры". Отзывались главным образом пустословы или те, кто считал меня достаточно безумным, чтобы платить просто так, за пустые слова.
      Но вот с полгода назад ко мне приехал владелец отеля для космонавтов из Чикаго. У него незадолго перед тем умер человек, который хотел облегчить душу, прежде чем уйти из мира. Владелец отеля передал мне то, что слышал сам.
      Умирающий клялся, что "Аврора" не погибла в космосе, как считалось. Он сказал, что его зовут Дженкинсом и что он сам был на борту, поэтому знает все. По его словам, на "Авроре" через несколько дней после старта был бунт, потому что капитан решил по прибытии на Землю передать часть команды в руки полиции за какие-то неустановленные преступления. Когда бунтовщики взяли верх, их поддержали все, за исключением одного или двух офицеров, и курс был изменен. Я не знаю, какой у них был план, по сделали они вот что: поднялись над плоскостью эклиптики, перепрыгнули через пояс астероидов и направились к Юпитеру.
      У владельца отеля создалось впечатление, что бунтовщики были не столько бесчеловечными бандитами, сколько людьми, впавшими в отчаяние из-за притеснений. Они могливыбросить офицеров и пассажиров за борт, поскольку так или иначе их все равно бы приговорили к повешению. Но они не пошли на такой шаг. Вместо этого, подобно другим пиратам в прошлом, они предпочли высадить большую часть пассажиров и предоставили им спасаться, кто как может.
      По словам Дженкинса, для высадки была выбрана Европа — второй спутник Юпитера, район двадцатой параллели, и было это в марте или апреле 1995 года, Высаженная группа состояла из двенадцати человек, в нее входила и цветная девушка, ухаживавшая за белым младенцем.
      Франклин сделал передышку.
      — Владелец отеля выглядел безупречно честным человеком. Умирающему не имело смысла лгать. И, проверяя корабельные списки, я нашел в команде "Авроры" космонавта по имени Ивэн Дэвид Дженкинс.
      Годэлпин закончил рассказ со скрытым торжеством и выжидающе поглядел на собеседника. Но на лице доктора не отразилось энтузиазма.
      — Европа? — повторил он задумчиво. И покачал головой.
      Франклин нахмурился.
      — И больше тебе нечего сказать?
      — Нет! — медленно произнес Форбс. — Но я должен сказать одно: более чем невероятно, почти невозможно, чтобы девочка могла выжить.
      — "Почти" — не значит "совсем". Я собираюсь все выяснить. Один из наших исследовательских кораблей сейчас на пути к Европе.
      Форбс снова покачал головой.
      — Было бы разумнее его отозвать.
      Франклин уставился на него:
      — После всех этих лет? Когда наконец появилась надежда…
      Доктор спокойно смотрел на него:
      — Мои два мальчика на следующей неделе собираются опять на Марс, сказал он.
      — Не вижу связи.
      — Но она есть. У ребят все время болят мышцы. Постоянное напряжение утомляет их, они не могут ни работать, ни наслаждаться жизнью. Их изводит повышенная влажность. Мальчики жалуются, что наш воздух для них — словно густой суп. С тех пор как они сюда приехали, у них не проходит катар. Есть и другие причины. Так что они намерены вернуться.
      — А ты остаешься? Это тяжко.
      — Еще тяжелее для Энни. Она обожает мальчиков. Но такова жизнь.
      — Ну и что?
      — Значит, все дело в условиях. Когда мы создаем новую жизнь, она пластична. Независима. Мы сами не можем жить чужой жизнью с той же легкостью, как и своей собственной. Мы можем разве что понять, какие условия для ее формирования наилучшие и какой путь здесь для нас наилучший. Если же события ускользают из-под нашего контроля, то происходит одно из двух: либо новое существо приспосабливается к условиям, либо нет, и тогда это означает смерть.
      Мы с легкостью рассуждаем о покорении тех или иных естественных барьеров, но понаблюдай за действиями человеческими и обнаружишь, что гораздо чаще покоряемся мы сами.
      Мои мальчики приспособились к марсианским условиям. Земля для них не подходит. А Энни и я некоторое время выносили Марс, но мы, взрослые, не способны к полной адаптации. И вот мы должны либо вернуться домой, либо остаться на Марсе и рано умереть.
      — Ты полагаешь… ты думаешь, что Дженнесса…
      — Я не знаю, что именно могло случиться, но я об этом думал. И не уверен, что ты вообще об этом думал…
      — Кое о чем я думал за эти семнадцать лет…
      — Точнее сказать, "мечтал", да? — Доктор мягко посмотрел на него, немного наклонив голову набок. — Некогда, во времена оны, наш с тобой предок вышел из воды на сушу. Он начал приспосабливаться и приспособился настолько, что уже не смог вернуться к своим родичам обратно в море. Такой процесс мы условились называть прогрессивным. Это неотделимо от жизни. Если ты остановишь этот процесс, ты остановишь жизнь.
      — С точки зрения философской, может, это звучит и убедительно, но я не интересуюсь абстракциями. Меня интересует моя дочь.
      — А как ты полагаешь, твоя дочь очень интересуется тобой? Я понимаю, это бессердечно, но, я вижу, у тебя в голове засела идея родственной близости. Ты путаешь обычаи цивилизации с законами природы. Может, и все мы более или менее грешим этим.
      — Не понимаю, что ты хочешь сказать.
      — Откровенно говоря: если Дженнесса выжила, она стала чужой, более чужой, чем любой чужестранец Земли.
      — Там было одиннадцать других — они могли научить ее цивилизованному поведению и языку.
      — Если хоть кто-то из них выжил. Предположим, что они не выжили или она как-то оказалась с ними разлучена. Достоверно известны случаи с детьми, которых вырастили волки, леопарды и даже антилопы, и никто из этих детей не превратился хотя бы в слабое подобие выдуманного Тарзана. Все остались неполноценными людьми. Адаптация работает в обе стороны — и туда, и сюда.
      — Даже если она жила с дикарями, она сможет выучиться.
      Доктор Форбс пристально взглянул на него.
      — Я не думаю, что ты читал много книг по антропологии. Первым делом она забыла бы основы известной ей культуры. Посмотри на другие расы здесь, на Земле, и спроси себя, возможно ли это? Конечно, можно навести внешний лоск. Но не более… — он пожал плечами.
      — И все же есть голос крови…
      — Так ли? Если ты повстречаешь своего прадедушку, что у вас будет общего? Узнаешь ли ты его вообще?
      Но Франклин был упрям:
      — Почему ты так разговариваешь, Джимми? Другого я бы и слушать не стал. Почему ты стараешься разбить все мои надежды? Ты их не разобьешь, ты это знаешь. Теперь не разобьешь. Но почему ты стараешься?
      — Да потому, что я люблю тебя. Потому, что при всех твоих житейских успехах ты еще молодой человек с романтическими грезами. Я тебе советовал жениться еще раз. Ты этого не сделал — предпочел мечту реальности. Эта мечта жила в тебе так долго, что стала частью твоего Я. Но ты мечтал только об одном — чтобы искать Дженнессу, а не о том, чтобы ее найти. Вся твоя жизнь сосредоточилась на этом сне. Но если ты ее найдешь — неважно, в каком состоянии, — мечта придет к концу, потому что поставленная цель будет достигнута. И у тебя не останется ничего.
      Франклин беспокойно заерзал:
      — У меня есть планы для дочери.
      — Для дочери, которую ты не знаешь? Нет, для придуманной дочери — для той, что существует только в твоем воображении. Но какую бы дочь ты ни нашел, это будет реальная личность, а не кукла из твоих сновидений, Фрэнк.
      Доктор Форбс помедлил, следя за кольцами дыма от сигареты. Ему хотелось сказать: "Какой бы она ни была, ты возненавидишь ее за то, что она не точная копия твоей мечты". Но он решил, что не стоит этого говорить. Ему пришло в голову распространиться насчет горя девушки, которую оторвут от всего привычного, но он заранее знал ответ Франклина: "У меня хватит денег и на то, чтоб окружить ее роскошью, и на то, чтобы ее утешить". Он сказал сегодня достаточно, возможно, даже слишком много, но до Франклина не дошло ничего. И Форбс решил оставить все как есть и надеяться. В конце концов было маловероятно, что Дженнесса выжила или найдется.
      Напряженное выражение на лице Франклина постепенно сгладилось. Он улыбнулся.
      — Ну, ты свое сказал. Ты считаешь, что я как бы в шоковом состоянии, и хочешь подготовить меня, но я все понимаю. Я все обсудил и обдумал уже давно. И если будет нужно, я примирюсь со всем.
      Взгляд доктора Форбса чуть-чуть задержался на лице собеседника. Он украдкой тихо вздохнул.
      — Ну хорошо, — согласился он и перевел разговор на другую тему.
      — Видишь ли, — сказал Тоти, — это очень маленькая планета.
      — Спутник, — кивнула Дженнесса, — спутник Яна.
      — И в то же время спутник Солнца. Здесь ужасно холодно.
      — Почему же ваш народ выбрал эту планету? — рассудительно спросила Дженнесса.
      — Видишь ли, когда мир стал умирать, мы должны были умереть вместе с ним или же уйти куда-нибудь, и наш народ стал думать о тех мирах, до которых мы могли добраться. Но одни были слишком горячими, другие чересчур большими…
      — А почему чересчур большие плохи?
      — Из-за притяжения. На большой планете мы бы едва ползали.
      — А не могли они, ваши люди… не могли они сделать все легче?
      Тоти отрицательно покачал головой.
      — Увеличение веса можно имитировать, как мы это делаем здесь. Но еще никому не удавалось имитировать уменьшение — мы думаем, что это никогда никому и не удастся. Теперь ты понимаешь, что нашему народу пришлось выбрать маленький мир. У Яна все луны с суровым климатом, это еще лучшая из них — и наш народ был в отчаянии. Высадившись здесь, наши люди жили в космических кораблях и начали постепенно опускаться в глубину, чтобы уйти от холода. И они прожгли дорогу вниз, создавая залы, и комнаты, и галереи, и баки для выращивания пищи, и обработанные поля, и все остальное. Затем они изолировали свое хозяйство, утеплились, покинули корабли и продолжали работать внутри. Все это было очень-очень давно.
      Дженнесса сидела в задумчивости.
      — Телта сказала, что, может, я прибыла с третьей планеты — Соннал. Ты тоже так думаешь?
      — Может быть. Мы знаем, что там есть какая-то цивилизация.
      — Если они прилетели однажды, может, они прилетят снова и возьмут меня домой?
      Тоти посмотрел на нее, встревоженный и слегка уязвленный.
      — Домой? — переспросил он. — Для тебя это будет дом?
      Дженнесса заметила его волнение. Белая рука быстро легла на серо-голубую.
      — Извини, Тоти. Я не хотела тебя обидеть. Я люблю тебя, и Телту, и Мелгу. Ты это знаешь. Это как бы… о, ты не можешь знать, что это значит быть другой, отличающейся от всех. Я так устала быть уродом, Тоти, дорогой. Ведь я устроена так же, как все девушки. Можешь ли ты понять, что это значит для меня — быть нормальной, такой, как все?
      Тоти помолчал, потом заговорил озабоченным голосом:
      — Дженнесса, ты никогда не думала, что этот мир, где ты провела всю жизнь, — твой собственный мир? Другой может показаться тебе очень… очень странным.
      — Ты думаешь, что странно жить на поверхности, а не в глубине? Да, это забавно.
      — Не совсем так, дорогая, — заботливо сказал он. — Ты знаешь, что, после того как я нашел тебя и принес к нам, доктора должны были немало поработать, чтобы спасти тебе жизнь?
      — Телта говорила мне, — кивнула Дженнесса. — И что они сделали?
      — Ты знаешь, что такое железы?
      — Кажется, знаю. Они что-то контролируют.
      — Вот именно. И твои были устроены так, чтобы контролировать то, что пригодно для твоего мира. Так что доктора должны были действовать очень вдумчиво. Им пришлось сделать очень точные инъекции, чтобы твои железы работали в другом режиме, подходящем для здешней жизни. Понимаешь?
      — Чтобы мне было хорошо при низкой температуре и чтобы я могла переваривать здешнюю пищу и потребляла бы меньше кислорода. Телта рассказывала мне о чем-то таком.
      — Да, о чем-то таком, — согласился Тоти. — Это называется адаптацией. Доктора сделали все, что могли, чтобы приспособить тебя для жизни на этой планете, с нами.
      — Это было очень хорошо с их стороны, — сказала Дженнесса то же, что и Телте несколько лет назад. — Но почему они не сделали больше? Почему они оставили меня такой белой? Почему они не сделали мне такие чудесные серебряные волосы, как у тебя и Телты? Тогда я не была бы уродом. Я бы чувствовала, что принадлежу к здешнему миру. — Слезы стояли в ее глазах.
      Тоти обнял девушку.
      — Милая моя бедняжка! Я и не знал, что это так тяжело. Мы с Телтой любим тебя, как родную дочь.
      — Не понимаю, как вы можете — когда я такая! — Она держала на весу свою бледную руку.
      — Но мы любим тебя, Дженнесса, дорогая. Разве кожа значит так уж много?
      — Это она делает меня непохожей на вас. Она все время напоминает мне, что я принадлежу к другому миру. Может, когда-нибудь я уеду туда.
      Тоти нахмурился.
      — Это пустые сны, Дженнесса. Ты не знаешь других миров, кроме этого. Там все будет не так, как ты ожидаешь. Перестань грозить, перестань терзать себя, дорогая. Настройся на то, чтобы быть счастливой здесь с нами.
      — Ты не понимаешь, Тоти, — мягко сказала она. — Где-то есть люди, похожие на меня, моей породы.
      Этот разговор происходил всего лишь за несколько месяцев до того, как наблюдатели одного из куполов доложили о посадке космического корабля.
      — Слушай, ты, старый циник, — голос Франклина послышался чуть ли не раньше, чем его изображение прорезалось на экране. — Они нашли ее, она на пути к дому!
      — Нашли? Дженнессу? — переспросил доктор Форбс, запинаясь.
      — Конечно, ее. О ком еще я мог бы говорить?
      — А ты… ты уверен в этом?
      — Ты старый скептик. Да разве бы я стал тебе звонить, если бы не был уверен? Она сейчас на Марсе. Корабль пристал, чтобы заправиться горючим и подождать сближения планет.
      — Но ты совершенно уверен?
      — Имя то же. И при ней нашли кое-какие бумаги.
      — Ну, я полагаю…
      — Тебе и этого мало? — Изображение на экране усмехнулось. — Ну, хорошо. Взгляни-ка на это…
      Он дотянулся до фотографии на столе и поднес ее вплотную к экрану передатчика.
      — Я велел им снять ее там и передать по радио, — пояснил Франклин. — Ну как?
      Доктор Форбс внимательно осмотрел фото. Там была изображена девушка на фоне неровной стены. Вся ее одежда состояла из куска светящейся материи, обернутой вокруг тела на манер сари. Белокурые волосы были причесаны необычным образом. Но главное не прическа — у доктора перехватило дыхание: из прошлого, из восемнадцатилетней дали на него смотрело лицо Мэрилин Годэлпин.
      — Да, — медленно сказал он. — Да, это Дженнесса. Я не знаю, что и сказать.
      — Даже не поздравишь?
      — Да, о да, конечно. Да… это просто чудо. Я не привык к чудесам.
      В тот день, когда газеты объявили, что "Хлоя" — исследовательский корабль, принадлежащий "Джэсон майнинг корпорейшн", — должна приземлиться около полудня, доктор был очень рассеян. Он был уверен, что получит приглашение от Франклина Годэлпина, и ничем не мог заняться, пока оно не пришло. Часа в четыре зазвонил колокольчик; доктор, торопясь и волнуясь, включил экран. Но на экране не появился долгожданный Франклин. Вместо этого на доктора глянуло встревоженное лицо женщины. Форбс узнал экономку Годэлпина.
      — Я насчет мистера Годэлпина, доктор, — сказала она. — Он заболел. Не могли бы вы приехать?..
      Такси за пятнадцать минут доставило доктора в дом Франклина. Его встретила экономка и торопливо повела к лестнице сквозь толпу журналистов, фотографов и комментаторов, наполнивших холл. Франклин лежал на кровати полураздетый. Рядом стояла перепуганная девушка — секретарша. Доктор Форбс осмотрел больного и сделал укол.
      — Шок, результат волнения, — сказал он. — Не удивительно. Он последнее время был в таком напряжении. Держите его в постели. Горячие бутылки к ногам и проследите, чтобы ему было тепло.
      Когда он повернулся, экономка сказала:
      — Доктор, поскольку уж вы здесь… Там еще… Я хочу сказать, если вы собирались посмотреть заодно на… на мисс Дженнессу тоже.
      — Да, конечно. Где она?
      Экономка подвела его к другой комнате.
      — Она там, доктор.
      Форбс толкнул дверь и вошел. Звуки горького плача оборвались. Плакала девочка, стоящая у кровати к нему спиной.
      — А где… — начал он. И тут ребенок повернулся.
      Это было не детское лицо. Лицо Мэрилин, волосы Мэрилин; на доктора смотрели глаза Мэрилин. Мэрилин, но ростом в двадцать пять дюймов Дженнесса.

Айзек Азимов
Непреднамеренная победа