"Новая орбита" на первый взгляд напоминала гигантское колесо, спицы которого служили причалами для межпланетных кораблей, а по этим спицам курсировали быстроходные лифты, доставлявшие тех, кто только что прибыл, в фойе жилого отсека, где сегодня царило необычное оживление.
Таркор и Ирена разговаривали в фойе близ одной из кабин видеопереговорного устройства. Когда они попадали на "Новую орбиту", это фойе было обычным местом их встреч. Разумеется, будь молодые люди на Земле, они отправились бы просто бродить по городским улицам, но здесь, где от ближайшего земного города их отделяло более двухсот километров безвоздушного пространства, другого выхода не было.
— Ну и денечек выдался вчера, — проговорила Ирена. — Сначала меня вызвал начальник отдела…
— Минуточку, — прервал ее Таркор. — Сейчас ты мне все доскажешь… — И он вытянул шею, стараясь разглядеть кого-то в группе людей, столпившихся у лифта, откуда выходила очередная партия космических путешественников. В толпе произошло движение — молодой, высокий космонавт, раскинув руки, бросился навстречу девушке, которая отделилась от группы вновь прибывших. Молодые люди на глазах у всей толпы крепко обнялись и поцеловались.
— Ведь это же Лоа и Леон! — прошептал пораженный Таркор. — Я помню их со времени практики на "Лунных горах".
— Какая чудесная пара, — прошептала Ирена. — Они словно излучают красоту. — Она с трудом отвела от них взор и взглянула на Таркора.
— Правда, — согласился тот. — Что-то необъяснимое, но это чувствуешь сразу.
— Расскажи мне о них, — попросила Ирена. — Ведь ты их знаешь.
Таркор взял ее под руку, и они пошли в комнату, смежную с фойе.
— Не знаю, смогу ли я тебе объяснить, что именно поразило нас тогда, во время практики, когда среди нас появилась эта пара. — Взгляд его стал отсутствующим. Казалось, Таркор видел сейчас перед собой не металлические и пластмассовые переборки станции "Новая орбита", а далекую Луну. Помолчав, он продолжал: — Это было на последнем семестре нашей космической учебы. Они были в нашей группе и проходили вместе с нами практику. Эта практика продолжалась несколько месяцев, как обычно — месяц на станции "Лунные горы", потом возвращение на учебный корабль "Конструктор Королев", а еще через месяц — опять Луна. Лоа родом из Швеции, сначала проходила практику на скандинавском космодроме в Лапландии на плато Скив-Мальмберг, а я — на пусковой площадке форта Вумера в Австралии, ну а Леон прибыл к нам с Байконура. Ни за что на свете по согласился бы я променять мой пост в форте Вумера на плато Скив-Мальмберг, на мыс Кеннеди, на Гренландию, Сахару или еще на какой-нибудь космодром. Там, у берегов Северной Австралии, мне было хорошо — в свободные дни я часто садился на самолет и отправлялся ловить акул или кататься на водных лыжах вдоль Барьерного Рифа. Право, это было чудесное время! Там, в форте Вумера, я познакомился и с полковником Пирсом, который нам, будущим космонавтам, читал лекции, а после занятий любил, как и я, побродить босиком по рифам, усыпанным острыми, как бритва, ракушками.
Впрочем, извини, я, кажется, отвлекся. Так вот, о Лоа и Леоне. Я не знаю, где и когда они познакомились. Во всяком случае, когда перед началом учебного года всех нас собрали в актовом зале имени Юрия Гагарина, они уже знали друг друга.
И вот началась наша учеба в Академии космонавтики на Луне. Мы занимались на ракетостроительных верфях в кратере Тихо, учились управлять космическим кораблем на "Конструкторе Королеве", сидели как прилежные ученики за партами станции "Лунные горы", торчали в испытательных камерах Порт-Селены. Прощайте, и Барьерный Риф, и прочие удовольствия! Честно говоря, мне так опостылели все эти стерилизованные и обеспыленные штольни и катакомбы лунных станций, что я был бы отнюдь не прочь вдохнуть разок-другой земной воздух с его пылью и микробами и, ей-богу, был бы рад оказаться, скажем, на плато Скив-Мальмберг, рискуя даже подцепить там грипп.
Лоа и Леон только и делали, что смотрели друг на друга. Казалось, ничто другое их совершенно не интересует. И из-за этого вскоре у них начались нелады с учебой. Но их нежность и любовь так восхищали нас, что все мы невольно старались им помогать и, образно говоря, тайком убирали камни с их пути, когда наши преподаватели начинали уделять их работам чересчур много времени. Вся наша группа была буквально очарована их любовью. Когда они были среди нас, с наших губ не сходили добрые улыбки. Более того, мы по мере сил и возможностей пополняли свой словарный запас всеми мыслимыми и немыслимыми поэтическими и лирическими выражениями.
Сейчас я жалею, что не встретил тебя тогда. С каким трепещущим сердцем я ждал бы тебя каждое утро на ступенях нашего актового зала имени Юрия Гагарина! Но слушай дальше. Мне вспоминается маленький, совсем незначительный эпизод. Моя комната в студенческом интернате находилась в катакомбах Лунных гор над их комнатами. Однажды рано утром, когда я брился, они прибежали ко мне. На их лицах было написано отчаяние. Оказывается, в тот день они были назначены ассистентами на вышку Службы контроля за полетами при Космопорте. Но они проспали. А в это утро была объявлена посадка межпланетного корабля новейшей конструкции, совершающего рейсы под флагом ООН и называвшегося "Наша планета Земля". Все студенты нашей группы умирали от зависти, что эти двое собственными глазами увидят прибытие флагмана космического флота, в то время как остальные под руководством доцента Кришнана Менелюка будут вычерчивать линии, изображающие трассы предполагаемых полетов через пояс астероидов. Видимо, мне следовало бы позлорадствовать, что они умудрились упустить такую возможность, имея лучшие места на "трибуне" — контрольной вышке да еще нажили порядочные неприятности: ведь они никак не смогут попасть на место в срок, потому что контрольная вышка и подземные службы не соединяются туннелем, а выход на посадочную площадку, расположенную в кратере, закрывается за тысячу секунд до момента посадки.
Наверное, шестое чувство подсказало Лоа и Леону, что я сумею им помочь. В их глазах было безграничное доверие ко мне, как если бы я был богом. Они умоляли меня выручить их. И это мне льстило.
— Ну ладно, — сказал я. — Если вы поторопитесь и помчитесь в герметических костюмах и с начищенными шлемами под мышкой к концу туннеля, то, может, еще и поспеете.
— Но как? — спросил Леон.
— А это уж моя забота, — небрежно отмахнулся я. — Моего дядю зовут Александр Пирс. — Соврав раз, я на этом не остановился. — Мы возьмем его служебную машину.
Дело в том, что Пирс был только что назначен руководителем управления Космического флота на станции "Лунные горы". А его служебная машина могла передвигаться но лунной поверхности за двести сорок секунд до момента посадки. Моему плану обеспечен успех — ведь мы с Пирсом там, на рифе, поймали вместе не одну акулу. И если моя проделка обнаружится, то уж его брань я как-нибудь вынесу. Лоа и Леон были бледны как мел, но это был их единственный шанс, им ничего больше не оставалось.
Не успел я и глазом моргнуть, как они уже выпорхнули из моей комнаты. Швырнув электробритву на кровать, я выскочил вслед за ними. Лунный скафандр облегченного типа я застегивал уже на бегу.
Добежав до конца туннеля, я повернул за угол и остановился около шикарного лунного лимузина типа "просьон-электроник". Мне никогда не приходилось садиться в такую машину, и я не имел даже смутного представления о его системе программного управления и поэтому рассчитывал обойтись обычным ручным управлением. Собираясь стать инженером по обслуживанию реакторов космических кораблей, я храбро верил в то, что при моем: объеме технических знаний я разберусь в пусковых рычагах и атомной батарее этой машины. По тестам на сообразительность я всегда был в числе первых и уже через каких-нибудь сорок секунд в общих чертах понял систему управления луноходом. Ивот я сижу в кресле водителя и запускаю генератор. "Просьон-электроник" с мелодичным жужжанием трогается с места. Для начала я объехал знаменитый обелиск "Год 2000-й", заложенный здесь на грани тысячелетий, когда направленные взрывы пробили тут штольни в лунной породе и положили начало станции "Лунные горы". Только я сделал круг, как прилетели и оба наших голубка.
Я притормозил и открыл дверцы. И тут обилие хромированных деталей и электроники так подействовало на Лоа, что она почувствовала себя дамой, которой подали экипаж, и садиться в него она могла лишь не спеша, опираясь на руку своего галантного кавалера Леона. Мы теряли драгоценное время. Разумеется, при этом шлем скафандра выскользнул у нее из рук и покатился по полу. Леону пришлось лечь на живот и вытаскивать его из-под колес лунохода. Наконец, он тоже забрался в машину, и я теперь мог герметически закрыть дверцы и дать полный ход.
И тут в зеркальце ветрового стекла я увидел адмирала Космического флота — он только что спустился по широким ступеням административного корпуса и вышел на площадьв конце туннеля. Когда он увидал удаляющийся "просьон-электроник", изумлению его не было предела. У меня от страху мороз пробежал по коже — значит, я "увел" не машину Пирса, а луноход самого адмирала! До меня сразу же дошло, что этот человек прибыл сюда только сегодня и специально ради встречи корабля "Наша планета Земля". И если он опоздает на эту встречу, то у нас не будет никакого выхода — разве что тут же залезть в почтовую ракету и ближайшим рейсом удрать на Марс.
Как я уже говорил, по тестам на сообразительность я всегда был в числе первых. Поэтому в туннеле я резко затормозил и стал разворачивать луноход. "Просьон-электроник" немного занесло в сторону — он как бы перекосился на своих широких, мягких как масло баллонах-покрышках, которыми его снабдили для езды по лунной поверхности. Затем я мягко дал задний ход, снова обогнул обелиск "Год 2000-й" и подкатил к порталу административного корпуса, где стоял адмирал.
Затем я выскочил из машины и, вытянувшись в струнку (что само по себе было для меня необычным), отрапортовал: "Три студента последнего курса обучения с корабля "Конструктор Королев" явились для выполнения обязанности почетного эскорта при адмирале! Предстартовое испытание проведено. Ждем ваших приказаний!"
Лоа и Леон сориентировались мгновенно. Они также выскочили из машины, встали со мной в одну шеренгу и замерли по стойке "смирно". Вероятно, красота студентки так поразила нашего адмирала, что он не выказал никакого недоверия к нашей гусарской выходке. Да, это было так — Лоа в космической форме и со своей любовью к Леону производила совершенно фантастическое впечатление.
И вот мы снова заняли свои места в "просьон-электронике". Я — на сиденье водителя перед панелью управления, а адмирал — сзади, между двумя влюбленными.
Луноход рванулся вперед…
Лоа и Леон сидели, вытянувшись в струнку и глядя прямо перед собой, каждый на краешке своего кресла, колени вместе, шлем скафандра в полусогнутой руке. Адмирал бросил взгляд сначала направо, потом налево, наморщил лоб, словно что-то припоминая, наконец усмехнулся и, наклонившись немного вперед, прочитал на карманах комбинезонов имена обоих. Затем он откинулся в кресло и принялся бесцеремонно разглядывать своих соседей. Надо полагать, чувства, которые в этот момент испытывала наша парочка, были далеко но из приятных.
Примерно на полпути мы получили сообщение с вышки контроля за полетами, что прибытие корабля "Наша планета Земля" задерживается на три часа.
Я остановил луноход и спросил:
— Прикажете возвращаться, адмирал?
Он покачал головой, а затем задумчиво проговорил:
— Нет, нет. Можете ехать дальше. Эскорт, почетный караул — все это, как известно, не принято в Космическом флоте. Все вы выдумали, вероятно потому, что проспали. А поскольку сейчас от меня зависит, успеете ли вы вовремя попасть на службу, я не хочу расстраивать ваши планы.
Да, он видел нас насквозь и сделал совершенно правильные выводы.
Лицо Лоа залилось краской, а Леон, заикаясь, начал:
— Позвольте, я вам все объясню. Я должен извиниться…
— Не надо ничего объяснять, — сказал адмирал.
И тут он вдруг ни с того, ни с сего стал сообщать интересные подробности о техническом оснащении межпланетного корабля ООН, ударившись в детальные объяснения, — он старался помочь Лоа и Леону выпутаться из щекотливой ситуации, в которую те попали. Между тем мы уже миновали городской шлюз, выбрались на лунную поверхность и выехали на посадочное поле. Он высадил всех нас у контрольной вышки, помахал рукой и сказал:
— Всегда приветствую находчивых молодых людей, если, конечно, их отвага не переходит в безрассудство. У того, кто не находит правильного решения и из-за этого теряет самообладание, есть серьезный изъян, который с особенной силой проявится позднее — там, в космосе, и от этого может зависеть жизнь. Но, мне кажется, вам это не угрожает. Ну, успехов вам в будущем и — до свидания! — С этими словами он пересел за панель управления, и через минуту луноход двинулся к станции "Лунные горы".
Таким пот образом я получил свое "место на трибуне" и три часа спустя имел возможность собственными глазами увидеть прилунение корабля "Наша планета Земля". Конечно, я не был назначен в тот день ассистентом на контрольную вышку, но хотел бы я посмотреть, как руководитель службы прилунения спустит меня с нее, когда он своими глазами видел, что я прибыл на машине самого шефа!
В тот день мы видели адмирала еще раза два издали, по время приветственной церемонии но случаю прибытия ракеты ООН. Он даже дружески подмигнул нам. А Александр Пирс, кажется, так никогда и не узнал о нашей самовольной поездке на "просьон-электронике". Во всяком случае, дело осталось без последствий. Адмирал никому не рассказал об этом маленьком происшествии, и мы высоко оценили его молчание.
Артур Кларк
Колыбель на орбите
Прежде чем мы начнем, хотелось бы подчеркнуть одно — то, что многие, похоже, забывают. Двадцать первый век наступит не завтра — он начнется годом позже, 1 января 2001 года. Хотя календари после полуночи будут отсчитывать 2000 год, старый век продлится еще двенадцать месяцев. Каждые сто лет нам, астрономам, приходится снова и снова объяснять это, но все напрасно. Стоит в счете веков появиться двум нулям, как уже идет пир горой!
Что говорить, я оказался свидетелем великих событий в истории космонавтики, начиная с запуска первого спутника. В двадцать пять лет я был вычислителем в Капустином Яру — недостаточно значительной личностью, чтобы присутствовать в контрольном центре, когда шел отсчет последних секунд. Но я слышал старт. Только однажды за всю жизнь я слышал звук, который поразил меня сильнее. (Что это было? — После скажу.) Как только стало известно, что спутник вышел на орбиту, один из ведущих ученых вызвал свой "ЗИЛ", и мы покатили в Волгоград отмечать событие. Шестьдесят миль одолели за то же время, за какое спутник совершил первый оборот вокруг Земли — неплохая скорость! (Кто-то подсчитал, что выпитой на следующий день водки хватило бы для запуска крошки-спутника, который конструировали американцы, но я в этом не уверен.)
Большинство учебников истории утверждает, что именно тогда, 4 октября 1957 года, начался Космический Век. Я не собираюсь спорить с ними, но, по-моему, самое увлекательное было потом. Что может сравниться по драматизму с тем случаем, когда военные корабли США мчались на выручку Дмитрию Калинину и в последний миг выловили его капсулу из Южной Атлантики! А радиорепортаж Джерри Уингейта, его красочные эпитеты, на которые ни один цензор не посмел покуситься, когда он обогнул Луну и увидел воочию со обратную сторону! А всего пять лет спустя — телевизионная передача из кабины "Германа Оберта", когда корабль прилунился на плато в Заливе Радуг. Он и сейчас там стоит вечным памятником людям, которых схоронили рядом с ним…
Все это были великие вехи на пути в космос, но вы ошибаетесь, если думаете, что я буду говорить о них. Больше всего меня поразило совсем другое. Я даже не уверен, сумею ли хорошо рассказать, а если и сумею — как вы это подадите? Ведь нового ничего но будет, газеты тогда только об этом и писали. Но большинство из них упустило самую суть, для прессы это была просто выигрышная "человечная" черточка, только и всего.
Было это через тридцать лет после запуска первого спутника, вместе с другими я находился тогда на Луне. Правда, к тому времени я стал уже слишком важной персоной, чтобы заниматься наукой. Прошло больше десятка лет с тех пор, как я составлял программы для электронной машины; теперь моя задача была несколько сложнее — "программировать" людей, ведь я отвечал за проект АРЕС, готовил первую экспедицию на Марс.
Стартовать, понятно, решили с Луны, там тяготение намного слабее и для запуска нужно в пятьдесят раз меньше горючего, чем на Земле. Хотели было собирать корабли на орбите спутника — еще меньше горючего надо для вылета, — но когда продумали все как следует, эта идея отпала. Не так-то просто устраивать в космосе заводы и мастерские; невесомость скорее мешает, чем помогает, когда вам нужно, чтобы все предметы беспрекословно слушались вас. К тому времени, в конце восьмидесятых годов, Первая Лунная База работала полным ходом. Химические заводы и всякие мелкие предприятия производили все для поселка. И мы решили использовать их, вместо того чтобы ценой огромных усилий и затрат сооружать в космосе новые.
"Альфу", "Бету" и "Гамму" — три корабля экспедиции — собирали на дне Платона. Здесь в кольце гор простерлась, пожалуй, самая гладкая равнина этой стороны Луны и настолько обширная, что наблюдателю, стоящему в ее центре, и не придет в голову, что он находится на дне кратера: горы скрыты далеко за горизонтом. Герметичные купола базы стояли в шести милях от стартовой площадки и были связаны с ней канатной дорогой; эти дороги очень нравятся туристам, но, на мой взгляд, сильно уродуют лунный пейзаж.
В первые дни освоения жизнь на Луне была далеко не сладкой, мы не могли и мечтать об удобствах, которые теперь стали обычными. Центральный Купол с его парками и озерами тогда существовал только на ватмане, впрочем, мы все равно не смогли бы им насладиться — проект АРЕС всецело поглощал нас. Человек готовился совершить первый прыжок в большой космос; уже в ту пору мы рассматривали Луну всего лишь как предместье Земли, камень в реке, на который можно опереться и прыгнуть, куда тебе надо. Наши мысли можно лучше всего выразить словами Циолковского — они висели у меня в кабинете на стене, чтобы каждый мог видеть:
ЗЕМЛЯ — КОЛЫБЕЛЬ РАЗУМА,
НО НЕЛЬЗЯ ВЕЧНО ЖИТЬ В КОЛЫБЕЛИ.
(Что вы сказали? Нет-нет, я никогда не встречался с Циолковским. В 1935 году, когда он умер, мне было всего четыре года!)
После многих лет секретности было очень приятно работать рука об руку с людьми всех наций над проектом, осуществлять который помогал весь мир. Из моих четырех заместителей один был американец, другой — индиец, третий — китаец, четвертый — русский. И хотя ученые разных стран всячески старались перещеголять друг друга, это было полезное соперничество, оно только шло на благо нашему делу. Посетителям, не забывшим старые недобрые времена, я не раз с гордостью напоминал:
— На Луне нет секретов.
Ну так вот, я ошибался: секрет был, притом у меня под носом, в моем собственном управлении. Возможно, я бы и заподозрил что-нибудь, если бы бесчисленные детали проекта АРЕС не заслонили от меня все прочее. Теперь-то, оглядываясь назад, я вижу, что было вдоволь всевозможных намеков и признаков, но тогда я ничего не заметил.
Правда, от моего внимания не ускользнуло, что Джим Хатчинс, мой молодой заместитель-американец, становится все более рассеянным, словно его что-то заботило. Раз илидва пришлось даже сделать ему выговор за небольшие упущения; он обижался и заверял, что это не повторится. Хатчинс был типичный, ярко выраженный колледж-бой, каких Соединенные Штаты поставляют в изрядном количестве, очень добросовестный, хотя звезд с неба не хватал. Он уже три года был на Луне и едва ли не первым, как только отменили ограничения, забрал с Земли свою жену. Я так и не выяснил, каким образом он оказался замешанным в эту историю; видимо, сумел нажать тайные пружины, хотя уж его-то никак нельзя было представить себе главным действующим лицом международного заговора. Да что там международного — тут и Луна участвовала, десяток людей, вплоть до высшего начальства в Управлении Астронавтики.
Мне до сих пор кажется чудом, что они сумели все сохранить в тайне.
Восход солнца начался уже два дня назад по земному времени, но, хотя четкие тени заметно укоротились, до лунного полудня было еще пять дней. Мы готовились провести первое статическое испытание двигателей "Альфы"; силовая установка была вся смонтирована, корпус корабля собран. Стоя на равнине, "Альфа" напоминала скорее часть нефтеперегонного комбината, чем космический корабль, но нам она казалась прекрасной, символом будущих завоеваний.
Момент ответственный: еще ни разу не делали таких мощных термоядерных двигателей, и, несмотря на все старания, никогда нельзя быть уверенным… Если теперь что-нибудь не сработает, проект АРЕС может быть оттянут не на один год.
Отсчет времени уже начался, когда ко мне подбежал Хатчинс — бледный и озабоченный.
— Мне нужно немедленно доложить на Базу, — выпалил он. — Это очень важно!
— Важнее испытания? — язвительно осведомился я, сдерживая досаду.
Он помялся, словно хотел мне что-то объяснить, потом коротко ответил:
— Да, пожалуй…
— Хорошо, — сказал я. Он тотчас исчез.
Я мог бы потребовать у него объяснения, но подчиненным надо доверять. Возвращаясь к центральному пульту управления, я раздраженно говорил себе, что сыт по горло этим взбалмошным юнцом, надо будет попросить, чтобы его забрали от меня. И ведь что всего удивительнее: он не меньше других волновался, как пройдет испытание, а сам вдруг умчался по канатной дороге на Базу. Пузатый цилиндр кабины уже был на полпути к следующей опоре, скользя но едва заметным тросам подобно невиданной птице.
Пять минут спустя я совсем разозлился. Целая группа приборов-самописцев вдруг забастовала, пришлось отложить испытания на три часа. Я метался в контрольном центре, твердя всем и каждому (поскольку бежать от меня им было некуда), что у нас в Капустном Яру такого не случалось. Наконец, после второй чашки кофе я слегка успокоился; и тут в динамиках прозвучал сигнал "Слушайте все". Только один сигнал считался еще важнее — вой аварийных сирен. За все мои годы в Лунном поселке я дважды слышал его- и надеюсь больше никогда не услышать.
Голос, который затем раздался в каждом помещении на Луне и в наушниках каждого рабочего на безмолвных равнинах, принадлежал генералу Стайну, председателю Управления Астронавтики. (Тогда еще существовали всякие почетные титулы, хотя уже никто не придавил им значения.)
— Я говорю из Женевы, — начал генерал Стайн, — на мою долю выпало сделать важное сообщение. Последние девять месяцев проходил ответственнейший эксперимент. Мы держали его в секрете, считаясь с непосредственными участниками опыта и не желая пробуждать ненужных надежд или опасений. Вы помните, еще недавно многие специалисты не верили, что человек сможет жить в космосе. И на сей раз нашлись пессимисты, они сомневались, удастся ли сделать следующий шаг в покорении Вселенной. Теперь доказано, что они ошибались: разрешите представить вам Джорджа Джонатана Хатчинса, первого Уроженца Космоса.
Последовал щелчок — какое-то переключение, — затем пауза, непонятные шорохи и шепот. И вдруг всю Луну и половину Земли облетел звук, о котором я обещал вам рассказать, — самый поразительный звук, какой мне довелось слышать за всю свою жизнь.
Это был слабый плач новорожденного младенца, первого в истории человечества, который родился вне Земли! В полной тишине, воцарившейся в контрольном центре, мы поглядели сначала друг на друга, потом на корабли на сияющей равнине. Всею несколько минут назад нам казалось, что на свете нет ничего важнее их. И вот им пришлось отступить перед тем, что произошло в Медицинском Центре — и что будет в грядущих веках происходить миллиарды раз в бесчисленных мирах.
Вот тогда-то, уважаемые друзья, я почувствовал, что человек действительно утвердился в космосе.