– Сам по себе календарь, если он подлинник, стоит не больше ста долларов. Автограф Монро – на аукционе достигает в цене десяти тысяч долларов. Я купил его за пять.
      – Тысяч долларов? – ужаснулась Жанна.
      – Ну, да. Это была для меня самая дорогая вещь на свете. Я знаю ее почерк. И я сразу заметил, то чего не понял грек. Там было написано: «Дорогому Элвису от Мэрилин, с любовью. Март 1961-го года». Этому автографу цены нет.
      – Почему? – поинтересовался Беатриса.
      – Я все про нее знаю. Все. Я знаю, что в это время она была на Гавайях. У нее была депрессия после развода, и она пряталась от всех на берегу океана в съемном бунгало. А Элвис проводил на островах благотворительный концерт. Они не могли не встретиться. У них была связь! Если все это сопоставить, то за эту бумажку можно было выручить сотню тысяч баксов.
      – Не слабо! – присвистнула Жанна.
      – Значит, ты хотел ее продать? – догадался я.
      – Нет, что ты! – испугался Индиана. – Это была моя реликвия.
      – Ну, дальше! Дальше то что? – проявил нетерпение Беатриса.
      – А дальше что? Ничего. Я открыл кинотеатр. Денег на хорошую акустику не хватило. Занял у Захарова. В залог отдал автограф. Правда, про Элвиса не пояснил. Мало ли в Америке Элвисов? Да тот и не вникал больно. Показал паре человек, те сказали, что календарь настоящий. Определили примерную стоимость. Принял в качестве залога. Когда затея с кинотеатром провалилась, мне пришлось возвращать ему деньги. Я продал аппаратуру. Уменьшил свою квартиру до однокомнатной. Деньги вернул, но позже на месяц. Тот закладные уничтожил, а Мэрилин не отдал. Она, говорит, останется у меня, как компенсация за моральный ущерб.
      – Вот скотина, – искренне расстроилась Жанна. – Я знала, что он гад, но не думала, что настолько.
      Я присмотрелся к Джонсу и вдруг понял, что он не на много меня младше. При определении возраста меня сбил с панталыку его молодежный прикид. Вот сидит дядька под сорок и всерьез рассуждает об Элвисе Пресли.
      – Ты женат? – зачем-то спросил я.
      – Ну, нет, – застеснялся он. – Я пока еще не нашел женщину похожую на Норму.
      – Ты в нее влюблен? – уточнила Жанна.
      – Да, – сказал Индиана и густо покраснел.
      – А дальше что? – не унимался я.
      Джонс поежился.
      – Вы согласны, что со мной поступили несправедливо? – ответил он вопросом на вопрос.
      – Да, да, – дружно согласились отец и дочь.
      – Я задумал вернуть свою реликвию. Я жить без нее не мог уже. Знаете, она была у меня как икона. Мне показалось, что сейчас из его глаз польются слезы.
      – По-хорошему Захаров ее отдавать не хотел. Я предлагал ему деньги. Он не согласился. Мало того моя настойчивость подтолкнула его к мысли, что данная фотография имеет большую ценность. Он тем более заупрямился. Я стал разрабатывать план похищения. Я добыл схему его офиса, чертеж сигнализации, места расположения охраны. Единственное чего я не знал, это то, где он ее держит. А, не имея понятия о точном месторасположении вещи, планировать ее похищение невозможно.
      – И что дальше? – стал подгонять его Беатриса, увидев, что парень опять готовится войти в столбняк.
      На лбу Джонса выступили капли пота. Он отвлекся на котят, играющих его носками, потом долго не мог вспомнить место в своей истории, на котором остановился.
      – Одному мне было никак не справиться. Деньги кончились. Бизнес развалился. Пришлось устроиться на работу простым водителем. В зоопарк.
      – В зоопарк? – удивилась Жанна.
      – Да. Там директор нормальный. Мой давний клиент по видеопрокату. И это… Он согласился называть меня в коллективе Индианой.
      – Веский довод, – на полном серьезе перебил его Беатриса.
      Все что рассказывал этот индивидуум, казалось мне вымыслом и дебилизмом.
      – У меня двоюродная сестра работает в фирме «Право» делопроизводителем. Один раз она звонит мне и говорит, что видела у адвоката точно такую же картинку Мэрилин, как у меня. Неужели их две? – интересуется она. Я попросил ее, чтобы она выяснила все подробнее. Оказалось, что Захаров назначил несколько экспертиз в Москве. Он захотел официально установить подлинность росписи и календаря, а так же оценить шедевр. Сестра сказала, что повезет в Москву календарь некто Прудников. Я решил, что больше такого шанса у меня не будет.
      – Ты говоришь, некто. А мне показалось в самолете, что вы знакомы.
      – Я подсел к нему в Домодедово, на обратном пути, перед посадкой в самолет. Так мы и познакомились. Точнее я навязался.
      – Так ты хотел его убить? – догадался я.
      – Боже упаси. Я подсыпал ему в кофе снотворного. Думал, что в самолете, когда он уснет, вытащу из сумки свою вещь. Все бы получилось, если бы не ты, – с досадой сказал он.
      – Я не знал, – почему-то стал оправдываться я. Жанна и Беатриса посмотрели на меня с осуждением. – А дядька-то, между прочим, чуть не крякнул.
      Никто из моих собеседников жалости к адвокату не проявил.
      – Я немного не рассчитал с дозой. В любом случае, полет недолгий. Его бы спасли, – сказал Индиана.
      – И ты стал за мной следить?
      – Когда я понял, что Мэрилин в сумке нет, я бросился в погоню за тобой. Мне повезло, что вы получали багаж, и я успел забрать со стоянки в аэропорту машину. Так я узнал, в какой гостинице ты остановился.
      – Так это ты залазил ко мне в номер?
      – Пытался. Я был в отчаянии.
      – И портфель тоже ты выхватил?
      – А что мне оставалось делать? Я глаз с тебя не спускал. Думал, что ты – курьер и рано или поздно отнесешь Мэрилин к Захарову.
      – А зачем ты сдал портфель в бюро находок?
      – Так там же не было Нормы. Я ведь не вор!
      – И деньги вернул? – поразилась Жанна.
      – Я ведь не из-за денег.
      – А потом?
      – Потом я тебя потерял. И снова обнаружил только сегодня, когда ты заходил в гостиницу. Между прочим одно время за тобой следил не я один. Этот факт совсем сбил меня с толку. Я решил, что за Мэрилин охотится кто-то еще. Поэтому и решил сегодня напасть, тем более что ты был с чемоданом. Значит и со всеми вещами…. Глупо, конечно.
      Котята обнялись и заснули. При этом вчерашний долго вылизывал новенькому макушку.
      – Бедненький, – погладила Жанна Индиану по голове.
      Беатриса тоже примолк. Они симпатизировали длинноволосому пирату.
      – Слушай, – обратилась ко мне Жанна. – Ты должен поговорить с Захаровым.
      – Как? – поинтересовался я. – Он меня даже не узнал. Или сделал вид. Меня теперь на порог не пустят.
      – Тогда с его женой. Ты ведь говорил, что она была твоей подругой. Неужели у этих людей нет совести?
      – Я даже не знаю, как ее найти. Какая она теперь? Может и видеть не захочет. В тот год она просто перестала со мной встречаться. На звонки не отвечала, родители говорили, что уехала. А потом узнаю, что уже назначена свадьба. Я вначале думал, что это из-за ее папы. Он был первым секретарем обкома. Аня однажды обмолвилась, что он после знакомства со мной назвал меня соплей. Когда она меня бросила, мне было легче объяснить это папиными причудами. Только через пару лет я смог сказать себе правду. Папа тут ни при чем. После назначения меня соплей он терпел год. Да и Аня утверждала, что в ее дела он не вмешивается. Там все решала мама. Просто она полюбила другого. Это объяснимо. Так ведь?
      – Не надо прибедняться, – перебила Жанна. – Нашла кого полюбить. Дура. А он женился по расчету. Точно. Я вспомнила. Это все знают. Именно папаша дал старт этому типу.
      – Первый секретарь в те годы – величина номер один – вершитель судеб, – вставил Беатриса.
      – Я в этом ничего не понимал. И не понимаю. Помню только, что он был грозный дядька на черной «Волге». Я его боялся.
      – Зато Захаров прекрасно во всем разбирался, – заверила Жанна.
      – Да бросьте вы, – вмешался Индиана. – Там бесполезно с кем бы то ни было разговаривать. Уже кто только за меня не просил. Это волк.
      – А что же делать? – всплеснула руками Жанна.
      – Ничего. Жив ведь. Буду дальше думать. У каждой вещи есть цена. Я думаю, что она ему нужна не ради эстетизма. Дай бог еще заработаю, да выкуплю. Хотя этот человек может назло именно мне и не продать. Сплавит за границу. Тогда все пропало.
      Мне захотелось в туалет. Я покинул зал, а когда выходил из ванной, меня перехватила Жанна.
      – Слушай, – сказала она тихо. – Нужно помочь парню.
      Я, честно говоря, не понимал ее возбуждения.
      – А как?
      – Я не знаю.
      – И я тоже. Тут ни чем не поможешь. Можно было бы подать в суд, но, я думаю, что эта Мэрилин в их отношениях никак не оформлена.
      Из зала пришел Беатриса.
      – Как вы думаете, он заметил?
      Вначале я не понял о чем это он. Но потом догадался.
      – Думаю, что нет.
      – И я тоже, – успокоила его дочь. – Поправь парик.
      Беатриса радостно попер к зеркалу.
      – Надо что-то придумать, – сказала Жанна.
      – Бесполезно. Не станем же мы ее похищать?
      – А почему бы и нет? – обрадовалась девушка.
      – Да ты что?
      Она схватила меня за рукав и потащила в зал.
      – Мы ее выкрадем! – пообещала она опешевшему Индиане.
      Мне показалось, что я ослышался, но тоже самое она повторила Беатрисе, который поправил прическу и подвел губы.
      Папаша воспринял это известие настороженно. А Джонс чуть не прослезился от счастья.
      – А как? – спросил Беатриса.
      – У него есть план, – она показала на Джонса. – Он не смог его осуществить, потому что был один. А теперь нас много.
      – Умирать страшно одному, скопом – ерунда, – подтвердил киношник.
      – У тебя ведь был план? – в надежде спросила она.
      – Я готовил его давно.
      – Но ты ведь сможешь вспомнить?
      – Мухтар постарается.
      – Ну, вот, – обрадовалась девушка. – Все будет в порядке.
      Мы с Беатрисой переглянулись. В глазах художника я не прочел полного неприятия этой идеи. Он в принципе был согласен, если будет нормальная программа.
      Дурдом какой-то.
      – Делайте, что хотите, но только без меня, – высказал я свое мнение.
      – Почему? – поинтересовалась Жанна.
      – Я что, похож на дебила?
      – А мы, значит, похожи?
      – Если ввяжетесь в эту затею.
      Жанна нахмурилась.
      – Назови мне хоть одну причину, по которой этого нельзя делать, – неожиданно встрял Индиана.
      – Я не ворую.
      – Папино правило? – спросила Жанна.
      – Хотя бы.
      – А что такое воровство? – спросил Беатриса.
      – Когда берешь чужие вещи. Тем более в сговоре и еще, небось, со взломом.
      – А кто тут собирается брать чужое?
      – Вот именно, – опять встрял Джонс, – это моя Мэрилин.
      – Жанна, ты его совсем не знаешь, – это был временный аргумент, так как с воровством не совсем получалось. Мне нужно было время, чтобы подумать. – Может быть, он вообще к ней никакого отношения не имеет, а мы подпишемся на самую настоящую кражу. Может он аферист и вор.
      – А зачем тогда он сдал твой портфель с деньгами в стол находок? – Жанна повысила голос и раскипятилась, как подросток. – А???!
      Это, конечно, был довод. Вор бы ноутбук и тысячу баксов не сдал. Тут я растерялся. Логику я признавал, и по ее законам мы все дружно должны были рвануть на дело ради этого припадочного. Вот именно, ради…
      – Тогда, – высказал я, как мне казалось убийственный аргумент, – объясни мне хоть одну причину, ради чего мы это должны сделать?!
      – Ты же сам говорил, – охотно начала Жанна, – что пока не отдашь папку будут продолжаться неприятности.
      – Я ее отдал.
      – Ты отдал ее не тому человеку.
      – Я отдал ее тем людям, у которых взял.
      – Это несправедливо, – ответил вместо Жанны Беатриса.
      – Справедливости можно достичь и другими способами. Давайте скинемся и вернем ему его деньги. Еще кого-нибудь подключим, кто поведется от его басен!
      – Мне деньги не нужны, – сказал Индиана.
      – Тогда давайте, заплатим Захарову, чтобы он вернул бумажку.
      – А ты в курсе, сколько он попросит? – вспылил Индиана.
      – Сколько?
      Джонс вначале несколько раз открыл рот, не издав ни звука, потом, наконец, выдал:
      – Столько, сколько язык сможет выговорить!
      Это аргумент!
      – Ты что не понимаешь, ради чего он все это делает?! – удивилась Жанна.
      – Ну, объясни.
      – Ради любви!!!
      – Ха-ха-ха!!! – картинно рассмеялся я. – К кому?
      – К Мэрилин, – пояснил Джонс на полном серьезе.
      – Да она умерла дано! Понимаете! А если бы дожила до наших дней, ей было бы за семьдесят! Вряд ли он был бы в нее влюблен.
      – Она – идеал. Она все равно умерла бы молодой, – заверил Индиана тоном, не терпящим возражений.
      – Ты просто трусишь, – заявила подруга.
      Тут я задумался. Мне потребовалось немного времени, чтобы понять, права ли она. Немного покопавшись в области сердца, я пришел к выводу, что мне не страшно. Точно, не страшно. Я даже удивился. Сказывается скитание по тюрьмам.
      – Я не трушу, – в полной уверенности сказал я.
      – Врет, – не поверил Джонс.
      – Он никогда не врет, – вступился за меня Беатриса.
      – Ложь противоречит третьему правилу его отца, – пояснила Жанна.
      – Четвертому, – поправил я ее.
      – Андрея надо убедить, – догадался Индиана.
      – О какой любви вы говорите?! – начал я наступление. – О любви к картинке? О страсти к фотографии? Это же всего лишь клочок бумаги! Переработанная древесина и типографская краска!
      – Много ты понимаешь! – вскричала Жанна.
      – А что тут понимать? Мы не должны рисковать ради прихоти фетишиста.
      – Значит, говоришь, клочок бумаги?! – на глазах у Жанны выступили слезы.
      – Да, всего лишь клочок бумаги!
      Жанна встала, ушла в коридор и вернулась со своей сумочкой. Порылась в ней, достала кошелек и извлекла из отделения, в котором богатые люди хранят кредитные карточки, маленький снимок.
      – А это ты видел? – захлебываясь слезами, спросила она.
      С маленькой черно-белой фотографии три на четыре на меня смотрела бледная невзрачная молодая женщина. Беатриса встал и подошел ко мне за спину.
      – И что?! – не понял я.
      – Это Лада, – сказал Беатриса
      – Это моя мать, – Жанна всхлипнула.
      Я не ожидал этого. Тут у меня пыл немного поубавился. Я присмотрелся к снимку. Ничего особенного. Наверное, дочь в папу.
      – Ну, ты сравнила! Мать и какая-то Мэрилин! – тем не мене попытался спорить я.
      – Ну и что? – возразила Жанна. – Я ее, между прочим, вообще не помню. У меня даже поводов меньше ее любить, чем у него.
      – Ну, не скажи. Кровь и все такое.
      – Она меня бросила.
      Прежде чем ответить мне пришлось хорошенько подумать.
      – Разница в том, что ты можешь при желании ее найти. Послать запрос, поехать за границу и отыскать. Я думаю, что она уже давно раскаялась и плачет о тебе. Она материальна!
      – Как ты не поймешь! Мне этого не надо. Я этого боюсь. Зачем она мне? Вот у меня есть этот кадр. И все! Больше мне ничего не нужно! Я люблю эту фотографию, я разговариваю с ней. Я с ней плачу. Она – мой друг с детства. Мне не нужен человек, – Жанна всхлипнула. – Получается, что я тоже фетишист?
      Я не знал что ответить. Такие порывы не по мне. Таких чувств я никогда не переживал. У меня разболелась голова. Я со всей безысходностью понял, что этот город и эти люди могут делать со мной все, что им заблагорассудится.
      – Без тебя нам не справиться, – сказала Жанна.
      – Я никогда ничем подобным не занимался, – обреченно сказал я. – Между прочим, он положил папку в маленький сейф. Даже если мы проникнем в офис, даже если сможем открыть дверь в его кабинет, нам никогда не вскрыть сейф. Потому что среди нас нет медвежатников.
      – А какой там сейф? – спросил Беатриса.
      – Откуда я знаю? Сейф, как сейф. Маленький, блестящий, стоит на тумбочке.
      – Какой у него замок? Цифровой или от ключа? Есть там замочная скважина?
      Я напрягся, вспомнил сейф и Захарова, кладущего ключ в карман.
      – Сейф закрывался ключом, – сообщил я.
      – Ура! – почему-то закричала Жанна. Индиана даже вздрогнул.
      – Завтра пойдем в магазин и ты покажешь мне, какой сейф ты видел у этого козла, – сказал Беатриса. – Может, не точь-в-точь, хотя бы приблизительно похожий.
      – Папа… – начала Жанна, потом спохватилась: – Ой!
      – Да ладно, – сказал Беатриса. Индиана, по-моему, так ни во что и не въехал.
      – Когда я делаю свои инсталляции, – продолжил Беатриса, – я использую настоящие замочные скважины, от настоящих замков. Вначале я покупала замки, снимала с них нужные мне детали и выкидывала. Потом я стала их изучать. Мне стало интересно, как они устроены. Теперь я знаю все виды замков и могу открыть любой! У меня куча отмычек. Так что, если ты покажешь мне похожий сейф, я точно скажу, за какое время смогу его открыть.
      Индиана очень радовался все время, пока Беатриса рассказывал про замки.
      – А что за инсталляции? – спросил он.
      – Пошли, покажу, – позвал старик.
      Они встали и пошли в дальний угол. Беатриса усадил Джонса на кресло и стал подтаскивать к нему заветные коробочки, втыкая волочащиеся по полу вилки в розетку на стене. Во время первого же просмотра Индиана начал издавать восторженные звуки, которые с каждой коробкой усиливались. Он что-то говорил, но до меня дошел смысл только одной фразы:
      – Я и не знал, что среди женщин тоже бывают великие художники.
      Надо было видеть лицо Беатрисы в этот момент. Оно сияло, и было непонятно, чему он радуется, тому, что его признали великим художником, или настоящей женщиной.
      Ко мне подсела Жанна.
      – Соглашайся, – попросила она. – Давай сделаем это.
      – Мне надо подумать, – закапризничал я.
      – Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то эдакое? Неужели тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
      Это был странный вопрос. Изменить жизнь? Я никогда не думал на эту тему. Вот есть жизнь. Жизнь, как жизнь и вдруг я беру и меняю ее. Я начал думать про свою жизнь и вспомнил жену. Меня осенило, что я не говорил с ней уже давным-давно, а телефон отключен! Я подумал, что подключать и звонить со своего мобильного будет неправильно. Вдруг, меня пасут менты.
      – Дай, пожалуйста, твою трубку, – попросил я Жанну, – мне нужно позвонить жене.
      – Алло, Рюсик, это ты? – взвизгнула моя половина.
      – Я.
      – А что за номер?
      – Попросил у человека позвонить. С моим телефоном проблемы, – эта одна из тех фраз, которая дает возможность говорить правду и не раскрывать все. Наверняка, жена подумала, что телефон сломался.
      – Рю, как ты там?
      – Нормально.
      – Мы так за тебя волнуемся! Ты смог выполнить задание этого Тагамлицкого?
      – Я думаю, что смог. Тагамлицкий в бешенстве. Мне осталось тут дня два, три.
      – Я рада, лапа. Ты давай доводи дело до конца.
      – Ладно. Телефон чужой. Пока.
      – Целую, пупс.
      – Постой.
      – Что?
      – Послушай, а тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
      Жена задумалась.
      – Это что за вопрос?
      – Риторический.
      – Заяц, менять жизнь нужно тогда, когда она не удалась. А нам с тобой зачем? – она помолчала еще секунды две. – Элла Жуткер говорит, что, если вдруг внезапно захотелось поменять жизнь, нужно переставить в доме мебель. Желание пройдет.
      – Ясно.
      Я прервал разговор. Жанна выжидающе смотрела на меня. На колени прыгнул котенок, за ним второй. Устроив веселье, они поцарапали мне ноги.
      – Я согласен, – сказал я и тут же понял, что эти два слова, возможно, самая большая глупость, когда-либо вылетавшая из моего рта. Даже глупее, чем исправленная на собрании ошибка Тагамлицкого. Но, сказал я их с радостью и непонятным облегчением.
      – Он согласен, – закричала Жанна и поволокла меня в зал.
      Беатриса и Индиана не сразу подняли на нас свои ясные очи. Они были увлечены дискуссией о кинематографе. О чем еще могут разговаривать художник из провинциального кинотеатра и изготовитель пиратских кассет, как не о высоком?
      – Он согласен, – повторила Жанна.
      – Здорово, – отреагировал Баетриса.
      – Отлично, – как-то без энтузиазма пробормотал Индиана.
      – Давайте совещаться, – по-детски предложила Жанна.
      Все уставились на меня, как будто я тут главный.
      – Я помню расположение, – произнес я, – сколько ступенек на крыльце, количество шагов от проходной до приемной. Я помню, где в кабинете стоял сейф. Могу нарисовать. Но, как нам вынести оттуда фотографию, я ума не приложу.
      – Успокойся. Всё гораздо сложнее, – опять процитировал какого-то кино-героя Индиана. – У меня есть план. Я его вспомню и расскажу завтра. Идите спать и ни о чем не думайте.
      Я с радостью воспринял его предложение. Во мне уже давно все кипело, как у подростка в период гормонального взрыва. Я встал.
      – Может быть, сейчас что-то порешаем? – не унималась Жанна.
      – Я же сказал, завтра, – приказным тоном перебил ее Индиана. Похоже, что он брал руководство операцией в свои руки. Меня это вполне устраивало.
      – Женщины хотят много и сразу, а мужчины часто и разных, – зачем-то сказал Беатриса. Джонс натянуто расхохотался.
      Мы с Жанной пошли в ее комнату, где сразу занялись тем же самым делом, что и вчера. Жанне опять пришлось для начала надеть очки. Вначале мы старались не шуметь, но потом наплевали, благо Индиана и Беатриса принялись смотреть какой-то фильм со стрельбой и взрывами. Они смеялись и беспощадно громко спорили друг с другом.
      Потом все стихло. Где-то вдали совсем не по-женски захрапел Беатриса, чуть ближе, в зале, вздрагивал и скрипел пружинами Индиана. На кухне шуршали полиэтиленовыми пакетами котята.
      – О чем ты думаешь? – спросила Жанна.
      – Ни о чем.
      – Считаешь?
      – Угу.
      – Что?
      – Линии на обоях. Гудки машин. Смотрю на часы и засекаю, сколько гудков в минуту.
      – Сколько?
      – В среднем две целых, три десятых.
      – А я думаю.
      – О чем?
      – О всякой ерунде. Мечтаю.
      – О чем?
      – Я же говорю, о всякой ерунде.
      – Я тоже иногда мечтаю.
      – Разве в сорок лет мечтают?
      – Конечно.
      – Жизнь не отучила? Хоть что-то сбылось?
      Я думал всего секунду.
      – У меня все сбылось. Учеба, работа, Париж.
      – А любовь?
      – Не знаю. А ты о чем в детстве мечтала?
      – Как все девчонки о белой фате и прекрасном принце, – Жанна рассмеялась.
      – Между прочим, иногда страшно, если мечта начинает исполняться, – сказал я.
      – Почему?
      – А вдруг разочаруешься. Лучше уж мечтать ее бесконечно.
      – Как это?
      – Ну вот, например, мечтал, Париж, Париж, Париж. Приехал, а там жвачка на асфальте у собора Парижской богоматери.
      – Разочаровался?
      – Немного.
      – Я тебя поняла.
      В это время в зале зажегся свет. Проснулся Джонс. Он принялся скрипеть половицами и вздыхать. Видимо вспоминал план. Минут через десять он лег, но в течение ночи просыпался еще несколько раз. Я невольно смотрел в это время на светящийся циферблат, и заметил одну особенность – он просыпался через каждые два часа. Ровно. Секунда в секунду. Ходил десять минут и снова падал сопеть.
      В открытую форточку тянуло гарью. Наверное, это дорожные работники варили асфальт. Они работали ночью, потому что днем в такую жару любая работа немыслима. На фоне луны летали черные точки гудрона, как пепел от сожженных писем. Их плавные танцы нагоняли фиолетовую тоску, будто все старые девы города, выбрав эту ночь, разочаровавшись в безответной любви, сожгли свои глупые послания красивым и умным мальчикам, которые превратились из-за отсутствия нежности в пузатых и глупых пьяниц.

11.