Полупан пребывал в скверном расположении духа. Плохое настроение появилось сразу, как только он открыл глаза и увидел узор на обоях. Вначале он подумал, что просто не выспался, но раздражение не отпустило даже после чашки горячего крепкого кофе. Такое бывает, когда на улице дождь, и вид за окном предстает через потоки слез по стеклу. Но сегодня дождя не было, мало того, вот уже недели три город находился во власти мартеновской жары и люди, в том числе и Полупан, ходили красные и потные, как сталевары. По улицам текла лава жидкого асфальта, приходилось перепрыгивать через потоки, а на машинах появлялись черные полосы дорожной смолы. «Налицо разворовывание дорожного фонда», – профессионально думал майор Полупан.
      Привычка мыслить логически и во всем доходить до истины, заставляла его копаться в себе и выяснять причину плохого настроения. Он вышел на лоджию, вдохнул облако никотина и начал раскладывать по полочкам вчерашний день. «Проблемы настоящего всегда ищи в прошлом», – было записано в его блокноте. Кто придумал это туповатое правило, Полупан уже не помнил, может быть, даже он сам, но верность аксиомы он проверил сорока тремя годами жизни и восемнадцатью – службы в милиции.
      Анализ вчерашнего дня ничего не принес. Каких-то явных неприятностей не было, обычная текучка. Полупан затушил сигарету, закрыл квартиру и спустился к машине. Свою черную девятку он всегда оставлял во дворе. Ее не трогали. Все жулики города в курсе, кто на ней ездит. Полупан имел авторитет.
      Состояние утреннего отвращения к миру было хорошо знакомо Полупану. Три года назад от него ушла жена. После этого он шесть месяцев плохо спал и просыпался злой и несчастный.
      В салоне автомобиля пахло мокрой тряпкой. Он решил найти и устранить причину запаха. В багажнике ничего подозрительного не обнаружилось, на заднем сиденье тоже. Под креслом пассажира валялся начавший гнить апельсин. Он и был источником зла.
      Обыскивая машину, майор думал о жене. Это, конечно, неправильно, от этих мыслей становилось еще хуже, но тут уж ничего не поделаешь, если мысль пришла, то не уйдет, пока ее не подумаешь до конца.
      – Я беременна, – три года назад сказала ему жена.
      Полупан вначале обрадовался, но оказалось, что беременна она не от него, а от какого-то Жени, что она уже давным-давно имеет отношения на стороне, и майор никудышный опер, если до сих пор ни о чем не догадался.
      Он завел машину и выехал со двора. На небе ни облачка. Сегодня будет еще жарче.
      Полупан не признавал баек о том, что у хорошего милиционера никогда не может быть нормальной семьи. Дескать, засады, дежурства и мероприятия разрушают узы и приводят к разводам. Знает он эти засады, каждая вторая из них – простая отмазка и на самом деле обычная пьянка и разврат. В семье Полупана все было наоборот. Он много времени уделял жене. Теперь понятно, что слишком много. И она ушла от него, просто потому что предпочла другого. Мало того, она не судилась, не отвоевывала квадратные метры и не скандалила. Жилье она оставила ему, а тот мужик взял ее в свою хату без ничего, с одеждой и цепочками. Полупан пробивал его потом по всем картотекам, оказалось – порядочный парень. Вот это-то и есть самое обидное.
      Был бы его соперник каким-нибудь уродом, жилось бы значительно легче.
      Чтобы отвлечься от воспоминаний, майор стал думать об апельсине. Он сам не покупал цитрусовых, от них у него чесались щеки. Значит, его выронил кто-то другой. Кого он подвозил за последние два дня? Элла, Петрович, Карамов, и Шамрук. Точно! Это Шамрук. Он тащил в пакете апельсины. Он даже предложил ему пару. Вот тогда и выронил. Вспомнив Шамрука, Полупан неожиданно догадался, почему у него плохое настроение. В тот день Шамрук сказал, что у него триппер.
      На первый взгляд, нелогично – триппер у Шамрука, а настроение портится у Полупана, причем через два дня. Но это именно так.
      Нельзя сказать, что Шамрук бился в истерике, рвал на себе волосы и сильно переживал из-за этого факта. Наоборот, он сказал об этом с улыбкой, обыденно и даже как-то весело:
      – У меня триппер!
      И потом добавил для успокоения, своего и Полупана:
      – Сейчас это все лечится одним уколом.
      Сказал и все, и забыли об этом. И тему эту больше не обсуждали. А осадок остался. Дело в том, что, после ухода жены, Полупан целый год прожигал жизнь, и легче всего ему это удавалось в обществе Шамрука, такого же разведенщика, как и он сам. У Шамрука всегда были деньги (он коммерсант) и куча всяких женщин. Со многими из них он познакомил своего друга. Майор до сих пор время от времени с ними встречался и пошаливал. Они не были какими-то конченными и противными, вовсе нет. С ними не стыдно было поздороваться при свете дня. Более-менее приличные и одинокие. Не «жены», конечно, но все же.
      Казалось, что там все чисто. И, поди ж ты, триппер!
      А там где триппер, там вам, пожалуйста, и сифилис и СПИД!
      Именно эта мысль спряталась у Полупана в подкорке и создавала плохое настроение.
      – Нужно провериться, сдать анализы – сказал майор сам себе вслух и припарковал машину около дверей Западного РОВД.
      – Товарищ майор, вас спрашивал командир, – обратился к нему дежурный.
      Странно, летом шеф живет на даче и обычно задерживается. До начала рабочего дня еще десять минут. С другой стороны, если бы было что-то срочное, то он позвонил бы на сотовый. Полупан поднялся к себе, открыл кабинет, распахнул окно, создал на столе рабочую обстановку и пошел к шефу.
      Начальник читал газету. Они поздоровались.
      – Ты чем сейчас занят, Полупанище? Лично ты и твой отдел, – поинтересовался хозяин.
      – Дел куча, ты же знаешь, Петрович, лично у меня в разработке три – отравление юриста, убийство коммерсанта и покушение на губернатора.
      – В каком они состоянии?
      – Оказалось, что все три дела связаны между собой. В них замешан один москвич. Он два раза был в наших руках, но все время приходилось отпускать за недоказанностью. Сейчас мы сводим все дела в одно и берем москвича в разработку.
      – То есть, дело движется к концу?
      – Можно сказать и так. По крайней мере, есть связь, имеется план мероприятий. Непонятны мотивы и причины, но все это со временем всплывет. Работаем в контакте с прокуратурой, у них претензий нет.
      – Значит так. Все бросай. У меня есть новое поручение для тебя.
      – Как бросай? – разозлился Полупан.– Я только-только нащупал цепочку, появился свет в конце тоннеля, а вы говорите, бросай!
      – Отдай кому-нибудь и все.
      – Кому? Я вел эти дела лично, ночей не спал!
      – Отдай Мелкому. – Мелкий был лейтенант из отдела Полупана. Копал под него, молокосос. – Ты говоришь, что там все на мази. Пусть Мелкий доведет до логического конца. А для тебя есть спецзадание.
      – Мелкий не потянет, там дело серьезное. Покушение на губернатора. Обосремся.
      – Я вчера с губернатором разговаривал. Он считает, что покушения не было, обыкновенный несчастный случай. Взрыв бытового газа. Эту тему он развивать не намерен. Именно он и подкинул мне новое дело. Оно государственной важности, и никому кроме тебя я его поручить не могу. Ты когда последний раз был в обезьяннике?
      – Дня четыре назад, допрашивал москвича, – ответил Полупан. Обезьянником в народе называли изолятор временного содержания.
      – Я говорю о настоящем зоопарке.
      – Сто лет не был.
      – Вот и я тоже давненько не захаживал. А, между прочим, он на нашей земле и знаменит на всю Россию и даже весь мир.
      – И чем же он знаменит?
      – Обезьянами. Оказывается, они в наших условиях очень хорошо размножаются. Во всем мире их кормят отборными бананами и всякими там папайями, и ничего, а у нас на одной брюкве и свекле, трахаются и плодятся как суслики.
      – Ну и что?
      – А то, что на правительственном уровне был заключен договор с китайцами. Наш зверинец должен был поставить в Шанхайский зоопарк несколько пар обезьян, – начальник взял со стола лист бумаги и прищурился. – Пара горилл, две паукообразные обезьяны, две мандрилы и один самец бабуина. Мы отправляем их китайцам на три года в аренду. Все что от них родится, все – китайское, а взамен китайцы выделяют нам средства на ремонт зоопарка. Цель – обновить кровь китайских обезьян кровью наших. Ты знаешь, что такое гетерозис?
      – Да пошел ты со своим гетерозисом, – настроение у Полупана упало до нуля.
      – Вот и узнаешь, пока будешь заниматься этим делом, – рассмеялся шеф.
      – А в чем суть?
      – Суть в том, что позавчера к нам приехали китайцы, они отобрали обезьян, осмотрели их и подписали все бумаги. Вчера этих мартышек посадили в специальную машину, помыли, почистили, приготовили к транспортировке. Так вот, машину с обезьянами угнали. Через три часа машину нашли, а макак – нет. Как сквозь землю провалились. Международный скандал получается!
      – Кому в нашем городе нужны эти обезьяны?
      – Никому. Губернатор считает, что это вредительство. На почве макак он хотел завязать с китайцами дружбу, съездить пару раз к Великой стене, а потом открыть в области совместное производство внедорожников. Понял? Кому сейчас нужны китайские вездеходы? Никому. А лет через пять с руками отхватывать будут. Государственный подход! Найди мне этих обезьян. И желательно, живыми и невредимыми! Вот тебе материалы, – шеф бросил на стол папку. – Скоро подъедут работники зоопарка и китайцы. Я сказал, чтобы их направили к тебе.
      – А нафига мне китайцы?
      – Они хотят. Давай, реши мне этот вопрос. Получишь орден. Шутка.
      Полупан прошел к себе, сел за стол и обхватил голову руками. Неплохо начинается день. Триппер и мартышки. Экзотика! Он решил попить кофе, открыл ящик стола и достал железную банку. Она оказалась пустой. Это вывело Полупана из себя. Он купил ее только три дня назад, и вот, уже пусто.
      – Я что, должен теперь прятать кофе в сейф?! – заорал он, глядя на портрет Путина. – Мы что, на вокзале?!
      Майор вскочил из-за стола и со свирепым лицом побежал по кабинетам. Открывая двери, он зло повторял одно и то же:
      – Тех, кто пьет мой кофе, предупреждаю, что я установил около него растяжку. Пусть потом ваши родственники не обижаются, – никого конкретно в воровстве кофе Полупан не подозревал, поэтому обошел все кабинеты на этаже. Опера ржали и перемигивались друг с другом. Тырить кофе у Полупана было традицией в РОВД.
      Перед приемной он столкнулся с Мелким, повторил ему песню про растяжку, на что Мелкий осклабился. Полупан рассказал, что все его дела переходят к Мелкому, на что Мелкий загордился и выкатил грудь колесом.
      – Между прочим, москвич-то убежал, – сказал Мелкий.
      – Как убежал?
      – Вот так. Его нигде нет. Наши его потеряли.
      Полупан вначале решил загнаться по этому поводу, но потом заявил:
      – Теперь это меня не касается. Выпутывайся как хочешь.
      Мелкий ушел выпутываться, а Полупан зашел в приемную и рассказал секретарше про растяжку. Что такое растяжка секретарша не знала. Полупан доступно объяснил ей, что растяжка – это не только шпагат, но и бомба на веревочке и вышел. «Я бы не отказался узнать, какая у нее растяжка», – думал Полупан по пути к своему кабинету.
      Он толкнул дверь и собрался уже войти, но его окликнули. Полупан обернулся. На том конце коридора стоял шеф.
      – Услышал твой голос, решил сообщить, – сказал начальник. – Одну обезьяну нашли.
      – Где?
      – Пока не знаю. Лучше спроси, в каком она состоянии.
      – В каком?
      – Она пьяная.
      Почему-то это известие разозлило Полупана.
      – Свалились на мою голову эти вонючие обезьяны. Мартышки проклятые. Чтоб им пусто было! – говоря это, он вошел спиной в кабинет и только потом обернулся.
      В комнате сидели три китайца, два самца, в смысле – мужчины и одна симпатичная женщина. Судя по их обиженным лицам, они хорошо понимали по-русски и приняли слова майора на свой счет.

      У трапа девятнадцать ступенек. Один большой шаг по верхней площадке, потом два робких шага внутрь самолета, мимо вяло улыбающейся стюардессы. Пять скромных шагов по бизнес классу, два медленных по подсобному помещению. Так. Пить мы будем «Кока-Колу», все завалено ПЭТ бутылками. Еще один неуверенный шажок и я у своего кресла. Ряд пятый, место «В». Посмотрим, какую задачку мы сможем из этого соорудить.
      Я уже забыл, что ТУ-134 такой узкий, всего четыре сиденья – не летал на самолете этой марки восемнадцать лет и два месяца. Поразительно! Неужели прошло столько лет? Только летел я тогда в обратном направлении, в Москву. Ха, может быть, это тот же самый самолет, если судить по обстановке.
      Итак, всего получается тридцать шагов, если учесть, что место «В», то первая часть выражения или задачи уже готова – 30b. Для того чтобы придумать хорошую задачу нужно определить неизвестное и сформулировать вопрос. Один вопрос в моей голове уже давным-давно возник: «Что я здесь делаю»? Его, конечно, не выразить цифрами, хотя именно с цифр все и началось.
      Соседнее кресло было уже занято, в нем сидел пожилой, похожий на профессора, мужчина в очках. В руках он держал пластиковую папку с прозрачным верхом с надписью “Cabinet”. Я наизусть знаю артикул этой папки – 141523К, потому что дизайн изделия разрабатывал мой отдел. Я уже привык, что всюду натыкаюсь на плоды своих трудов. Они есть в каждом офисе, в любой студенческой сумке и даже в школьном портфеле, их рекламируют со страниц газет и с экрана телевизора. Серия “Cabinet”– это вообще моя особая гордость. Когда я предложил это название, то весь совет директоров был категорически против. В то время существовало мнение, что самые удачные торговые марки должны носить иностранные фамилии, лучше всего немецкие, потому что Германия ассоциируется с качеством. Это утверждение было верным до поры до времени, пока таких офамиленных продуктов не набралось на рынке великое множество. Дошло до того, что какая-нибудь периферийная фирмочка изготавливающая ластики из списанных автомобильных покрышек, без всяких ГОСТов и ТУ на одних гигиенических сертификатах давала своей продукции звучное название, например: «Шредер» и выкидывало на рынок с европейской растоможкой. Потребители стали путаться в названиях, перестали доверять иностранным акцентам. Я доказывал своим боссам, что нужно менять тактику, названием должно служить слово, имеющее аналог в русском языке.
      – Пожалуйста, – говорил я, – давайте напишем его латинским шрифтом, чтобы товар ассоциировался с заграницей. В конце концов, именно кабинеты мы и наполняем содержимым, коль зовемся фирмой по производству и продаже товаров для офисов.
      Руководство сопротивлялось до тех пор, пока меня не поддержали партнеры и отдел маркетинга. Сейчас от этого “Cabinet”а, буквально нет спаса, даже в самолете случайный попутчик сидит с моей папкой. Не удивлюсь, если у него и карандаш и ручка той же марки. Единственное огорчает, что этот бренд не моя собственность, по контракту им владеет компания, на которую я работаю.
      Я затолкал портфель на верхнюю полку и плюхнулся в кресло. Сосед напряженно смотрел в иллюминатор, как будто на летном поле играла его любимая футбольная команда. Мне обязательно нужно с ним познакомиться. Я отчаянно трусил лететь, и чтобы не умереть от страха, мне необходим собеседник. Я, конечно, мог бы попытаться составлять в уме задачи, но, скорее всего, все они будут о высоте, скорости падения и количестве разбившихся самолетов. Не очень я умею управлять своими мыслями.
      Вообще-то, я часто летаю. Можно сказать, не выхожу из самолета. Но, так то в Европе. Там и машины другие и как-то спокойнее. А тут – ТУ-134. Они постоянно падают, у них все время что-то отказывает, их обожают взрывать террористы. Если бы я сам покупал билеты, то, наверняка, нашел бы какой-нибудь другой рейс и другую машину, но билеты мне принесла секретарша. Не мог же я сказать, чтобы она их поменяла, потому что мне боязно. Именно тогда я и струхнул. Еще эта газета на столе. «Весь советский самолетный парк подлежит списанию»! «В будущем году нас ждет небывалое количество авиакатастроф по причине отказа техники»! Тоже мне, успокоили!
      Вначале я хотел выпить снотворного, но вся загвоздка в том, что рейс утренний и лететь всего один час двадцать минут. Самый сон начнется, когда будем подлетать к месту назначения, потом весь день буду клевать носом. Некоторые в таких случаях пьют водку. Но спиртное на меня действует возбуждающе. Можно достичь противоположного эффекта, и с трапа прямиком отправиться в милицию.
      Нет, мне определенно нужен собеседник. Я решил внимательнее присмотреться к своему соседу. Итак, что мы имеем? Дядька в очках, я тоже в очках. Можно достать какую-нибудь бумажку, близоруко прищуриться и начать с вопроса о диоптриях.
      – Извините, что-то ничего не вижу. Опять портится зрение, у вас минус сколько? Вы не одолжите мне на секунду ваши очки? Знаете, несколько раз пытался вставить линзы, но они у меня не приживаются. Глаза постоянно слезятся.
      Это, конечно, хитрость, но, правда. Ни одно из правил моего отца она не нарушает. Может получиться разговор. Или, например…
      Ход мыслей прервал звонок сотового. Это жена.
      – Алло, Рюсик, как ты, пупсик? Устроился?
      – Все нормально, дорогая. Я уже в кресле.
      – Будь осторожен, я сейчас общалась с Эллой Жуткер, она говорит, что это ужасный город. Там одни бандиты. Как прилетишь, сразу позвони.
      – Хорошо. Вообще-то я в этом городе прожил пять лет.
      – Не перебивай меня, лапа, с тобой хочет поговорить сын.
      После некоторого замешательства и глухих звуков в трубке раздался голос:
      – Дядя Андрей, счастливого пути.
      – Спасибо, Няма. Я буду скучать.
      – Пока.
      – До встречи, – я отключил телефон.
      Сосед, наконец, оторвал взгляд от иллюминатора и обратил на меня внимание. Я поправил очки и улыбнулся ему открытой профессионально поставленной улыбкой. Меня учили улыбаться на стажировке в Америке. Там была такая девушка – Луанн, она искренне считала, что тот, кто не умеет правильно улыбаться может забыть о карьере в бизнесе. Из двадцати дней обучения пятнадцать мы начинали с того, что полчаса улыбались в зеркало, как последние идиоты. Эти занятия мне потом очень помогли. Золотое правило Луанн безотказно действовало. Везде. Во всем мире. Кроме России. Вот и на моего соседа вид белоснежной эмали не произвел никакого впечатления.
      Крепкий орешек. Он опять показал мне затылок. Интересные у него там завитушки. Сколько их? Я с трудом отвел взгляд. Мало ли как это будет смотреться со стороны.
      Ладно, что-нибудь придумаем. Можно, например, рассказать про его папку с прозрачным верхом, про “Cabinet”, про то, как я его придумал. Это, конечно, своего рода хвастовство, но зато может получиться длинный разговор. Или вот, журнал “GEO”, который лежит в этой папке. На обложке говориться, что номер посвящен Парижу. Можно сказать:
      – Извините, не разрешите взглянуть. Вы знаете, мне пришлось долгое время жить в Париже. Интересно, что они там написали, – потом можно добавить, что жил я в районе “Trocadero”, каждый день ходил мимо тех самых каруселей, что под Эйфелевой башней.
      Тоже хвастовство, но зато может его заинтересовать. Не зря же он купил этот журнал. Чтобы не показаться кичливым хвастуном, можно примирительно добавить, что окна квартиры, которую сняла для меня фирма выходили на ветку метро. В том месте оно проходит по уровню третьего этажа. Из моего окна до рельсов было метров десять. Уснуть до закрытия подземки в этой дешевой дыре было совсем нереально.
      Около моего уха культурно покашляли. Я поднял глаза. Надо мной стоял молодой парень. Он был одет в цветастую футболку на два размера больше, на кончике носа чудом удерживал очки хамелеоны и собирал длинные волосы в косичку.
      – Простите, у вас можно тут приземлиться? – отчего-то пропищал он и добавил нормальным голосом: – Не согласились бы вы поменяться со мной местами?
      – Зачем?
      – Я бы хотел сесть рядом с другом, – парень кивнул головой на моего соседа.
      Дед повернулся в нашу сторону, слегка приподнял складки кожи на щеках и чуть-чуть раздвинул бесцветные губы, давая понять, что знает этого человека. Потом опять отвернулся. Нужно как-нибудь украдкой посмотреть в это окошко, может, там показывают стриптиз.
      – А где вы сидите? – спросил я у неформала.
      – В бизнес-классе, – гордо ответил тот. Ему нравилось, что он предлагает мне не угол рядом с двигателем около туалета, а нечто стоящее.
      – Что ж, пошли, посмотрим.
      Мы прошли мимо бортпроводницы, которая моргнула парню, видимо он с ней уже провел беседу, и оказались в первом салоне.
      – Вот мое место, – кивнул парень на кресло у окна. – Тут можно растянуться во весь рост, можно смотреть в иллюминатор. Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше. Сейчас начнется кино, – он имел ввиду маленький экран телевизора, встроенный в стену напротив.
      По его виду я должен был немедленно забиться в экстазе.
      Соседняя «кровать» была занята тучной женщиной, читающей детектив Донцовой. Однажды в одном книжном магазине я наблюдал такую картину; стояли два высоких, выше человеческого роста, совершенно одинаковых стеллажа забитые книгами. На одном написано: «Русская литература», на другом – «Донцова». Я специально посчитал по названиям, у Донцовой книг оказалось даже больше. Я, как бренд-менеджер знаю, что это не спроста, таков спрос. Но, вывода из увиденного пока не сделал.
      Я еще раз осмотрел первый салон. Спать я не смогу, фильм смотреть не охота. И, интересно, о чем это мы сможем поговорить с этой дамой? Нет, с тем стариком точек соприкосновения у нас значительно больше.
      – Парамаунт, – сказал парень.
      – Что?
      – Я говорю, фильм кинокомпании «Парамаунт».
      – Не люблю американские фильмы.
      Пацан сделал такое лицо, как будто я оскорбил его бабушку. Видимо в его голове не укладывалось, как это можно не любить Голливуд.
      – Извините, но я не смогу принять ваше предложение, – сказал я.
      Это парня совсем добило, он даже закатил глаза и собрался упасть в обморок. Тем не менее, не успел я дойти до своего места, как он догнал меня и схватил за рукав.
      – Назови свою цифру, – зло произнес он.
      – Тридцать бэ, – не задумываясь, выпалил я.
      – Муля не нервируй меня. Что это?
      – Цифра.
      – Я спрашиваю, сколько ты хочешь?
      – Вы предлагаете мне деньги? – удивился я.
      – В деньгах вся сила, брат! Деньги правят миром, и тот сильнее, у кого их больше.
      – Деньги за то, чтобы я пересел?
      – Да.
      Подошла стюардесса.
      – Мы взлетаем, – сообщила она. – Нужно сесть и пристегнуться.
      Я пожал плечами, еще раз сказал «нет», прошел на свое место, сел и пристегнулся. Паренек хотел последовать за мной, но подоспела еще одна бортпроводница, и они вдвоем преградили ему путь, встав плечом к плечу, как двадцать шесть Бакинских комиссаров. Действия и изречения парня были мне непонятны.
      А что если старикан обидится и откажется со мной разговаривать? Я посмотрел через его плечо в иллюминатор. Там, что есть силы, улепетывала куда-то за спину, зеленая трава.
      Дед наконец-то отвлекся от мечущегося пейзажа и остановил свой взор на мне.
      – Вынужден был отказать вашему другу, – извиняющимся тоном сказал я. – Мне там не понравилось.
      – Не больно-то и надо, – изрек сосед. Так, так, так. Нужно говорить, говорить пока он отвечает.
      – Не был в этом городе восемнадцать лет, – совсем не по плану выпалил я первое, что пришло в голову. – Волнуюсь.
      – Решил навестить родителей? – презрительно спросил мой собеседник.
      – Когда я женился, родители переехали поближе ко мне в Обнинск. На квартиру в Москве или области денег у них не хватило. Они три года назад умерли.
      – А. . .
      – Я сам родом из этих мест, только из райцентра, Ноябрьска.
      – Знаю такой городишко.
      – Потом приехал в город, поступил в университет на иностранные языки, пять лет отучился и подался дальше – в Москву.
      – В аспирантуру?
      – Нет, в МФТИ.
      – Два высших образования?
      – Угу.
      – Слишком умный?
      – «Ай Кью» – сто восемьдесят два. Честно говоря, после тренировок. Одно время увлекался.
      – Это хорошо или плохо?
      – Сто тридцать – уже нормально.
      – Не очень-то я доверяю всем этим иностранным тестам.
      Это он удачно сказал. Очень мне на руку. В таких делах я специалист.
      Я завелся и стал рассказывать все, что мне известно про иностранные тесты и систему буржуазного образования. Дедок заинтересованно взирал на мой рот и иногда впопад задавал разные вопросы.
      Так прошло какое-то время, потом слова на языке кончились, небо за окном запенилось, сосед положил мне голову на плечо и засопел.
      Я вычитал в той газете, что самые опасные периоды полета это взлет и посадка. Именно в это время происходит большинство катастроф. Так вот, первый опасный период мы удачно и незаметно для себя миновали, осталось качественно приземлиться.
      Пусть сосед пока поспит. Он мне не нужен до поры. Разбужу перед снижением как бы невзначай.
      Вернемся к задаче. Итак, имеем в наличии тридцать «бэ» – это шаги. «Бэ» тут для красоты и потом исчезнет. Имеем полтора часа лета – это время. Еще имеем восемнадцать лет – целая вечность. Тридцать плюс полтора равно восемнадцать. На первый взгляд – чушь, но если вдуматься, то именно тридцать шагов и полтора часа лета отделяют меня от прошлого, которое кончилось восемнадцать лет назад. Хотя, не совсем так, будут еще тридцать шагов по прилете. Значит, тридцать умножить на два, плюс полтора равно восемнадцать. Неправильное уравнение без неизвестных. Нужен вопрос. Нужно неизвестное. Задачи не всегда придумываются сразу. Иногда проходят целые месяцы. Я чувствую, это будет красивая задача, возможно, самая удачная.
      Вначале я хотел оставить ее на потом, но от нечего делать решил поупражняться. Я начал вставлять вместо переменной «бэ» всякие значимые для меня цифры, например, свой день рождения, день рождения жены, сумму цифр года в котором я отбыл в Москву и прочую дребедень. С получившимися цифрами я стал производить различные математические действия, пока у меня не выпало два раза одно и то же число. Это было красивое число – двадцать два. Теперь нужно придать ему смысл. Для этого хорошо подходят журналы и книги. Обычно я делаю так: отсчитываю количество страниц, равное выпавшему номеру, в данном случае – двадцать вторую страницу, и на этой странице двадцать второе слово, сверху, справа. Если имя существительное не выпадает, считаю двадцать второе слово слева, если опять не повезет, то снизу тоже справа и слева. Обычно четырех раз бывает достаточно. Если не получается, то я открываю книгу с конца и произвожу те же действия задом наперед.
      Сегодня у меня ни книг, ни журналов не было, но у соседа через ряд лежала на кресле свернутая газета. Я попросил ее и решил вычислить смысл по ней. Конечно, в газетах не бывает так много страниц, в этой, например, всего четыре, но можно найти двадцать вторую статью или абзац, а в нем двадцать второе слово. Я начал считать и сперва терпел одни неудачи. Мне попадались предлоги, и наречия. Два раза подряд счет выпал на «чтобы». Наконец, на третьей странице выпало слово «норма». Я подумал, что «норма» – не совсем правильное слово, какое-то социалистическое, и решил поискать еще. Тут же после нормы выпало слово «отравление». Еще хуже. Но, тут уж ничего не поделаешь, дальше искать бессмысленно, потому что это будет явная подтасовка.
      Я заметил одну особенность, выпавшие в задачах слова, на самом деле не случайные. Они потом всегда проявляются в моей жизни, причем знаково. Я называю их волшебными.
      Злые стюардессы принесли газировку, надо же, как их достал ретивый парниша. Я выпил и за себя и за соседа. Какое-то время смотрел на вату за окном. Рука затекла. Пожалуй, пора будить дедушку. Пока оклемается, пока восстановит способность говорить, самолет начнет снижаться.
      Я убрал плечо, поднял правой рукой голову соседа, посадил его вертикально и покашлял в ухо. Он продержался в этом положении секунды три, потом рухнул лысиной на мои колени. Ну вот.
      – Эй, – потряс я его за руку. – Пора вставать.
      Дед произнес что-то типа «эх» или «ух», почавкал губами и вздрогнул. Потом его вырвало прямо мне на правую штанину. Пока я пытался оттолкнуть тело от себя, его по пути вырвало на левую. Резко вскочив, я прислонил запрокинутую голову попутчика к обшивке рядом с иллюминатором и помчался за стюардессой. Началась беготня. Сосед выглядел как труп, но еще пару раз успешно выдал на гора две добрых очереди полупереваренных продуктов. На этот раз обстрелянной оказалась одна из девчонок.
      Из первого салона прибежал парень с косичкой.
      – Спокойно, я водитель лимузина! – проорал он, а потом сообщил всем, что пациент его друг и внес в происходящее изрядную долю бессмысленной суеты.
      Появился командир экипажа, он предположил, что у дедушки инфаркт. Стюардессы склонялись к мнению, что у пациента сильное отравление.
      Я поддержал стюардесс. Надо же, как быстро дало о себе знать ключевое слово! Это редкость! Обычно они не напоминают о себе целыми месяцами. А тут так явно и бесспорно!
      – Это точно – отравление, – заявил я.
      – А откуда вы знаете? – язвительно спросил сосед, у которого я брал газету.
      – Знаю стопроцентно! – не буду же я рассказывать ему о своих задачах!
      Какая-то женщина с задних рядов сообщила, что иногда рвота бывает при остром аппендиците, якобы ее сын перед операцией вел себя именно так. В дискуссию включились все пассажиры. Не слушая друг друга, они начали делиться обрывочными сомнительными знаниями в области медицины. Врача в салоне не оказалось.
      Пока я пытался почистить брюки в туалете, меня самого вывернуло наизнанку. Я брезгливый. За это время консилиум пришел к заключению, что больному нужно дать понюхать нашатырный спирт и сделать промывание желудка.
      – Они его утопят, – скептически сказала женщина с заднего ряда.
      Соседа положили поперек кресел, подняв подлокотники и свесив ноги в проход. Таким образом, мне места уже не осталось. Я немного постоял около его ботинок, пока бортпроводницы не отвели меня на кухню и не посадили на откидное сидение. Одна из стюардесс колдовала над дедом, вторая ей помогала, а третья пыталась обслуживать салон, пока я неумело разливал «Кока-колу».
      Самолет прыгал с облака на облако, и его неровные движения отдавались в паху. Оставшееся до посадки время я провел в обществе милых дам и совсем забыл о своих страхах. В этом плане полет прошел удачно.
      После того как самолет окончательно остановился, был подан трап, по которому в салон вбежали два медика. Они бесцеремонно бросили больного на носилки и потащили к выходу.
      – Где его вещи? – спросил один из врачей.
      – Я заберу его вещи, – закричал парень с хвостиком. – Я его друг, – сообщил он в пятнадцатый раз.
      Никто с ним спорить не стал. Вдохновленный всеобщим молчанием любитель кинематографа вытащил с полки всю имеющуюся там поклажу, включая и мой портфель.
      После короткой стычки на нейтральной территории мне удалось отобрать у него свою принадлежность.
      – И откуда ты такой взялся? Мама такая хорошая, про паровоз поет, – сказал парень и поволок оставшуюся добычу – спортивную сумку и бренчащий пакет – к себе в салон с видом орла закогтившего лань.
      У меня есть привычка проверять после себя любое помещение, будь то номер в отеле или комната для переговоров. Вот и сейчас я тщательно осмотрел полку, поднял сидения и обнаружил под одним из них ту самую папку 141523К с журналом GEO. Находку я решил прикарманить. Во-первых, папочка родная, а во-вторых, интересно почитать про Париж. На самом деле, что они там написали про город, который я исходил вдоль и поперек? Мой поступок является нарушением третьего правила моего отца, которое гласит, что брать чужое не хорошо. Но я нашел себе оправдание в том, что в данной ситуации его можно классифицировать как находку, а не как присвоение чужого имущества. Тем более что ценности папка никакой не представляет.
      В аэропорту повеяло прошлым. Возникло ощущение, что время остановилось или потекло вспять. Все те же накопители, турникеты и полы из мраморной крошки, кое-где, правда, появились пластиковые двери, но в остальном все так же, как в период развитого социализма. Я и в Москву от буржуев возвращаюсь с трагизмом, а такие пенаты и вовсе вызывают во мне ужас. Ненавижу гада Тагамлицкого, нашего фирменного фээсбэшника, который вечно устраивает всем гадости.
      Впрочем, повод еще раз помянуть его недобрым словом появился тут же – когда мы проходили из автобуса в здание аэровокзала, я заметил в толпе встречающих молодого человека, держащего в руках лист бумаги. На листе было написано: «Ткачев Андрей». Я даже не сразу понял, что это я.
      Я прошел мимо него, повернул за угол и остановился. Задачка усложняется. Тагамлицкий, вице-президент нашей фирмы, говорил, что моя командировка будет проходить инкогнито по меньшей мере на первом этапе. Якобы никто о моем приезде не знает, все секретно и объявиться я должен только после того, как досконально изучу ситуацию.
      Или он обманывал или произошла утечка информации. Что делать, я не знал. Вначале мне пришло в голову, что нужно позвонить и спросить или у Тагамлицкого или у Степана Юрьевича из службы безопасности. Потом подумалось, что частые звонки и дерганье начальства не прибавят мне авторитета. Между прочим, удачно вспомнил про телефон, порылся в карманах и включил сотовый, а то жена начнет названивать до нервного срыва. После недолгих сомнений я решил подойти к мужчине.
      – Здравствуйте, Ткачев Андрей – это я.
      Встречающий улыбнулся и ртом и глазами. Это все из тех самых американских уроков про улыбки. Можно улыбаться только ртом, когда глаза остаются холодными, это значит, что улыбка фальшивая, можно улыбаться только глазами, это значит, что человек на самом деле рад, но почему-то скрывает свои чувства, а можно улыбаться всем лицом, в том числе глазами, ушами и даже волосами. Таким улыбкам необходимо долго обучаться или нужно на самом деле обрадоваться.
      – Аркадий, – он протянул мне руку. Хорошо одетый, свеженький. Моложе меня.
      Он хотел сказать что-то еще, но у меня зазвонил телефон. Как я и предполагал, это жена.
      – Алло, Рюсик, поросеночек, вы уже сели?
      – Сели.
      – А я звоню, звоню. Так волновалась, просто ужас!
      – Все нормально.
      – Ты на частниках не езди, моя лошадка. Это очень опасно.
      – Ладно, – спорить бесполезно.
      – Из отеля позвони.
      – Хорошо.
      Я поправил очки. Я всегда поправляю очки, когда чувствую себя неловко. Вроде взрослый мужик, сорок лет, а такая опека. Успокаивает то, что Аркадий не слышал слов жены.
      Заметив мой жест, встречающий сказал:
      – У меня тоже близорукость, только я уже лет пять ношу линзы.
      Врет, наверное. Морщинки у глаз не те, очкарики сильно щурятся, а в линзах таращатся. Это он мосты наводит. Знаю я эти штучки. Если я сейчас скажу, что к линзам у меня непереносимость, завяжется дружелюбный разговор, значит, я попался на уловку. Нужно разрушить его схему.
      – Вы кто? – как можно более сухо спросил я.
      – Исполнительный директор «Бумторга».
      – А разве «Бумторг» еще жив?
      – Бывшего «Бумторга», бывший директор.
      Я решил взять пару секунд на обдумывание.
      – Где тут у вас выдают багаж?
      – Нужно выйти на улицу. Пойдемте за мной, – он попытался взять из моих рук портфель. Я не отдал.
      Выйдя из дверей аэровокзала, мы со всего размаха угодили в пекло. Я вообще-то тощий и высокий, потею редко, но уже через двенадцать с половиной шагов на лбу выступили капельки пота. И это, несмотря на то, что солнце только потягивалось, и день еще не начался. Я достал платок.
      – Две недели ни капли, – сообщил Аркадий. Он все еще не оставлял надежды понравиться. – Жара, хоть айсберг выписывай.
      – Как вы узнали о моем приезде?
      – Ваша секретарша сказала. Я ведь занимался закупками, знаю и вашего генерального и исполнительного и директора по продажам. На всех выставках коньячок попивали. Вся кухня мне известна. Я давно ждал, что кто-то должен приехать из Москвы. После того, как мои хозяева надумали разводиться и начали делить фирму, я понял, что по вашему долгу они никак не договорятся.
      – Получается, что наша секретарша работает на вас информатором?
      – Да нет, я позавчера позвонил к вам в контору по другим делам, и, между прочим, спросил, мол, никто от вас к нам не собирается? Вот она и рассказала. А что секрет?
      – Не особый.
      – А вы давно работаете на фирме?
      – Семь лет.
      – Странно, что мы до сих пор не встречались. Хотя с отделом безопасности у меня, слава богу, пока проблем не было.
      Итак, он принял меня за безопасника. Что ж не будем его разубеждать. Естественно, это ведь их дело шляться по России и выбивать долги у бывших партнеров, неожиданно ставших неблагополучными.
      – Кто вам поручил меня встретить? – хотя и поздно, но я хотел определиться.
      – Никто, это моя инициатива.
      Мы подошли к зоне выдачи багажа. Над стоянкой такси высился рекламный щит три на шесть. На нем было написано: «Константин Захаров – наш кандидат». И портрет улыбающегося мужчины. К сожалению лицо я не рассмотрел. Солнце отсвечивало от глянца. Я подумал: «Не может быть», потом : «А почему бы и нет»?
      Тележка с поклажей уже подъехала. Хмурый дядька принялся со всего размаху кидать сумки на движущийся по кругу транспортер. Глаза бы мои не смотрели на этот сервис.
      Мой чемодан лежал на самом виду. Я хотел подойти и попросить, чтобы мне выдали его на руки, но не успел. Работник швырнул мои вещи с небывалой силой и удалью. Его невозмутимый вид меня ужасно раздражал, как впрочем, раздражал и Аркадий и аэропорт и предстоящая встреча с городом.
      – Хочу сразу расставить все точки над «и», – проникновенно сообщил мой новый знакомый, после того, как я, увернувшись от пролетающей над головой сумки, с риском для здоровья выхватил свой чемодан из кучи вещей на транспортере. – Я не люблю склоки. Чтобы не участвовать в разборках я не стал принимать никакую из сторон. И тот и другой из моих бывших хозяев приглашают меня к себе, сулят золотые горы. И там и там я пока еще числюсь, но как бы взял отпуск. Я уже вырос из того возраста, когда получаешь удовольствие от работы на чужого дядю. Я постараюсь помочь вам правильно оценить ситуацию, вернуть ваши деньги или товар. И попробую доказать, что если вы хотите сохранить свои позиции в регионе, то вам нужно делать ставку на меня. Вот тут он не угадал.
      – Хочу вас огорчить, – сказал я. – Мы не собираемся открывать в вашем городе филиал или дополнительный офис продаж и назначать исполнительного директора. Нам нужен партнер. Моя задача определиться, кто из ваших бывших хозяев подходит на эту роль.
      – Сразу вам скажу: никто.
      – Я должен в этом убедиться сам.
      Мы подошли к обочине. Я бросил взгляд на плакат. Похож.
      Было понятно, что Аркадий приехал на машине. Если я воспользуюсь его услугами, то он может подумать, что я теперь перед ним в долгу. Но, с другой стороны, если сейчас скажу «до свидания» и возьму такси, это будет попросту глупо. Мы ведь не враги и не конкуренты.
      – Вот моя тележка, – указал Аркадий на новый синий «Фокус», стоявший под знаком «стоянка запрещена». Он все-таки завладел моим чемоданом, и хотя у багажа были колесики, тащил его навесу, припадая на правую ногу.
      Я загадал, что до машины четырнадцать шагов, но уже через пять шагов почувствовал, что ошибся. Чтобы уложиться в эту цифру мне понадобилось последние три шага растянуть, сделать больше остальных. Около бампера я даже немного присел. Этот Аркашка с удивлением наблюдал за моими манипуляциями. Пришлось опять поправить очки.
      По дороге в город я попросил своего нового знакомого поделиться последними новостями.
      – Пока все без изменений. Тихонов и Чебоксаров разделили фирму пополам, – с охотой начал рассказывать Аркадий, было видно, что он готовился к разговору. – На складе было около двадцати миллионов товарного остатка, плюс компьютеры, мебель, автопарк и прочая мелочь. В старом офисе остался Тихонов, а Чебоксаров загрузил товар в КАМАЗы и вывез на заранее подготовленные позиции. Как теперь выяснилось, он уже давным-давно открыл новую фирму, снял склады и офис. Между прочим, Тихонов обвиняет меня в том, что я был в курсе, но это – ложь. Насколько я помню, на момент раздела имущества «Бумторг» был должен вам около полутора миллионов за ранее отгруженный товар. Теперь ни тот, ни другой из бывших хозяев долг отдавать не собираются. Каждый валит на другого.
      – А какие у них доводы? – поинтересовался я.
      – Тихонов говорит, что Чебоксаров в течение полугода, пока отвечал за финансы, систематически воровал деньги. Он смог доказать факт перечисления на левые счета двух миллионов рублей. Чебоксаров в свою очередь заявляет, что он оставил Тихонову готовый раскрученный бизнес с раскрученным офисом, известными телефонами, готовым оборотом и торговой маркой. Якобы бренд «Бумторг» как раз и стоит минимум полтора миллиона. Вы знаете, что такое бренд?
      – Еще бы. Но, вы же говорили, что «Бумторг» закрыт.
      – Тихонов открыл еще один «Бумторг», в другой районной налоговой инспекции. Я, между прочим, согласен с Чебоксаровым, – продолжил Аркадий. – Марка действительно раскрученная, народ под нее идет, и, если честно, на мой взгляд, Тихонов нынче в более выгодном положении.
      – А у Чебоксарова фирма как называется?
      – «Канцторг».
      – Не слишком оригинально.
      – Да уж.
      В машине было прохладно, работал кондиционер. Навстречу летела белая линия. Я считал столбы. Может получиться интересная цифра, которая пригодится при составлении задачи.
      – Еще у них было три продуктовых магазина, – продолжил Аркадий. – Их они умудрились поделить без скандала.
      – А сколько они вместе проработали?
      – Если считать с того момента, когда они открыли первый продуктовый ларек, то пятнадцать лет.
      – И в чем же причина разрыва?
      – Не знаю. У них, конечно, и раньше бывали трения. Но при совместной работе этого не избежать. Про них можно было сказать: «не разлей вода». Накопилось, наверное. Не знаю, – повторил он. – Хотя проблемы начались именно тогда, когда появились по настоящему большие деньги. Тихоновского соседа выбрали губернатором, так он им весь бюджетный ГСМ отдал.
      – Они еще и нефтью приторговывали?
      – Недолго. Вначале поругались с губернатором, теперь вот между собой.
      – Может, их можно помирить? Как они сейчас?
      – Они ненавидят друг друга.
      – Странно, – сказал я, а сам подумал, что, может быть, он так говорит, потому что это ему выгодно.
      – Когда муж живет с женой душа в душу, то она для него самый близкий человек, – глубокомысленно изрек Аркадий. – Но, стоит им начать разводиться, как та же самая женщина вдруг становится первейшим врагом, самым злым и непримиримым. Откуда что берется?
      – Есть опыт?
      – Ага.
      – Так то – женщина.
      – В нашем случае все еще глубже и тяжелее.
      Мы подъехали к мосту. Сразу за рекой начинался город. Я уже видел его макушку с проплешинами и зелеными лохмами. Если считать до моста, то набралось двадцать четыре столба. Причем на двух из них висели запылившиеся венки. Цифры меня не вдохновили, хотя венки в условии – это круто. Может мне ввести переменную?
      – Вы знаете, – произнес мой новый знакомый, – если бы я был мнительным человеком, то, наверное, подумал бы, что за нами следят.
      – Это почему?
      – От самого аэровокзала за нами едет синий сорок первый «москвич». Если отстанет, то старается непременно догнать и держится через одну машину. Вот смотрите, я сейчас поверну, и он за нами. Вот… Видите…
      Я посмотрел через заднее стекло. Метрах в пятидесяти от нас действительно двигался «москвич». Он не был ни зловещим, ни тревожным. Когда мы тронулись после светофора, «москвич» проехал перекресток, показал правый поворот и прижался к обочине.
      – Совпадение, – сообщил я.
      – Вижу, – сказал Аркадий. – А я уже подумал, что кто-то из бывших хозяев узнал о вашем визите. Или конкуренты. Сейчас время такое, всего можно ожидать.
      Я смотрел на город и не узнавал его. Над рекой вымахали высотные дома, они толпились беспорядочно и не по ранжиру. Некоторые присели на корточки перед подъемными кранами, напоминавших некормленых мутантов. Куда-то исчезли покосившиеся деревянные заборы и красные флаги. Это совсем не тот образ, который застыл в моих воспоминаниях. Я ожидал другой встречи. Странная смесь ностальгии, раздражения и новизны.
      – Вы куда меня везете? – спросил я.
      – Давайте на ты, предложил Аркадий.
      – С чего это ради? – я решил быть сухим до конца.
      – Вроде одного возраста, – было видно, что он смущен моим ответом.
      – В таких случаях говорят, что мы с вами водку на брудершафт не пили.
      – Кстати о водке. Приглашаю вас сегодня на обед, а вечером в клуб, немного развеяться.
      – Это исключено. Я не пью.
      – Но, кушать то вы кушаете? – теперь и Аркадий с трудом скрывал раздражение.
      – Это да. Так вы куда меня везете?
      – Я снял для вас люкс в гостинице «Столица».
      – Я прожил в этом городе пять лет, но никогда не слышал о такой.
      – Бывшая «Советская».
      – Это название знаю, но секретарша забронировала мне комнату в другом отеле, – я достал из кармана бумажку и протянул ему.
      – Полный отстой, – кинув взгляд, сообщил он.
      – Мои командировочные имеют определенный лимит.
      – Не переживайте, все оплачено. А расходные документы мы вам сделаем такие, какие надо.
      Вот гад. Все продумал. Что же делать? По большому счету это – взятка. Вполне возможно, что происки Тагамлицкого. Он маленький и злобный. Мало того, что отправил в эту дыру, так, еще и решил дискредитировать перед начальством.
      – В отстой я, конечно, не поеду, – выкрутился я, – но деньги отдам.
      Поживем, увидим, что это за Аркаша.
      Мы въехали в центр старого города и я, наконец, начал кое-что узнавать. Вот щербатый театр, вот неряшливый сквер, дальше почтамт и универмаг. Чуть поодаль очкастая библиотека и ДК «Нефтяник». Где-то тут за забором должен прозябать парк, в котором у меня состоялось первое свидание. За парком, почти на берегу реки должна торчать наша развратная общага. Напротив университет, а справа мединститут. Очень много новых зданий и явно чего-то не хватает. Гостиница «Советская» оделась в мрамор и позолоту и стала отелем. На колонне перед входом висела табличка, гласившая о том, что данному заведению присвоена категория четыре звезды. Кто бы верил в эти звезды.
      В холле к нам подошел наглый молодой парень в черном, на груди у которого красовалась бирка с надписью: «reception Спартак», узнав, что для меня забронирован люкс, молодой человек убрал нахальство с лица, слегка наклонился и заискивающе улыбнулся.
      – Если вы доверите мне свой паспорт, – сказал он, – буквально на пятнадцать минут, то я сам легко заполню анкету, потом принесу ее к вам в номер. Останется только расписаться.
      У него был такой криминальный внешний вид, что в другое время, будь он не при исполнении я бы ему не то, что паспорт, даже использованную зубочистку не доверил. Но Аркадий уже подхватил мой чемодан и потащил к лифту. Я немного не успел. Вслед за моим провожатым в кабину вошли четыре молодые девчонки, судя по одежде – спортсменки, и пожилая супружеская пара. Явно иностранцы, откуда у наших нищих пенсионеров деньги на четыре звезды? Больше места не было.
      Прежде чем дверь закрылась, я успел спросить у Аркадия, на какой этаж мне идти.
      – Пятый, – крикнул он, где-то у меня над головой. Я решил подняться пешком и посчитать ступеньки.
      Наверное, меня можно назвать самым лучшим специалистом в мире по лестничным пролетам. Подходя к дому, я могу с высокой степенью точности определить количество ступенек между этажами. На территории бывшего СССР это сделать проще простого. Типовые дома оснащались типовыми лестничными пролетами, которые одинаково штамповали на всех железобетонных заводах необъятной Родины. Один лестничный марш – девять ступенек, итого восемнадцать ступенек между этажами. Берешь этаж, умножаешь на восемнадцать и прибавляешь пять – половинчатый пролет от двери подъезда к первой площадке. Легче легкого. Совсем неинтересно. В старинных домах там, конечно разнообразия больше. Но, все равно редко бывает более четырнадцати ступеней на одном марше. Все зависит от высоты этажа. В богатых домах, где лестницы пологие количество ступенек может быть и больше, но их легко узнать по входным дверям, они непременно двойные и широкие.
      Меня поразила Голландия. В девяносто девятом я переоформлял в Антверпене китайские фломастеры. Так вот, там ступеньки вообще непредсказуемые. Они узкие, на пол стопы и высокие. Если у нас максимальная высота ступеней – сантиметров восемнадцать, то там до тридцати. И угол подъема марша больше пятидесяти. Но самое главное, там ступени на одной лестнице бывают разной высоты, что может повлечь за собой травмы.
      Лестницы отеля «Столица» сюрпризов не преподнесли. Как я и ожидал, все те же самые девять шагов. Но, даже зная, сколько их до нужного этажа, я все равно считал ступени. Все равно. Привычка.
      Номер оказался лучше, чем я ожидал. В большой комнате диван, кресло, письменный стол с настольной лампой и балкон. В маленькой – двуспальная кровать, две прикроватные тумбы и шкаф-купе. В ванной – джакузи и биде. Аркаша ходил по люксу, открывая двери и зажигая везде свет с таким довольным видом, как будто это именно ему предстояло жить здесь две недели.
      – Ну, как? – постоянно спрашивал он, пытаясь заглянуть мне в глаза.
      – Неплохо, – милостиво отвечал я.
      – Какие планы?
      – Душ, небольшой отдых, потом, до обеда звонки по вашим конкурентам. Мне нужно вникнуть в обстановку.
      – Да какие тут могут быть конкуренты? Раз два и обчелся.
      – У меня есть список всех фирм города, которые торгуют канцтоварами оптом или в розницу по оптовым ценам, а так же офисными принадлежностями и бумагой. Там тридцать одна позиция.
      – Сколько, сколько? – искренне удивился Аркадий.
      – Тридцать одна контора.
      – И откуда такие данные?
      – Из интернета.
      – Дайте-ка посмотреть.
      Я порылся в портфеле и протянул ему листок бумаги. Аркаша прочитал первые пару строк, усмехнулся и достал из кармана маркер.
      – Тут почти все – чушь, – авторитетно заявил он. – Вот смотрим: «Меркурий» – торгуют в розницу хозгруппой, имеют один небольшой отдел школьно-письменных принадлежностей, между прочим, закупали товар у нас – вторая шкала скидок, объем – двадцать тысяч рублей в месяц. Мелочевщики. Тут таких – большинство. Я вам сейчас их повычеркиваю, оставлю только заслуживающих внимания.
      За пять минут он превратил мой документ в шкуру розовой зебры и довольный протянул мне.
      – Ну, я пойду, – сообщил он. – Заеду в два. Столик уже заказан.
      – Ничего не обещаю, – опять заупрямился я.
      Похоже, он моей фразы не слышал. Мой рот почему-то произнес ее очень тихо.
      Я успел снять рубашку и расстегнуть брюки, как в дверь постучали.
      – Кто?
      – Пшшш.
      – Кто? – не понял я шипения за дверью.
      – Рисепшн Спартак.
      Я открыл. Спартак вошел внутрь на два шага, закрыл за собой и протянул планшет с листком бумаги под зажимом. Стоит ли удивляться, что планшет тоже носил название “Cabinet”. Это говорит о том, что «Бумторг» все-таки неплохо работал, продвигая на рынок нашу торговую марку.
      – Я принес анкету и паспорт, – сказал Спартак. – Вам нужно только расписаться.
      Я поставил автограф и сунул краснокожую книжицу в карман пиджака:
      – У вас тут можно подключиться к Интернету?
      – Легко, – он подошел к столу, выдернул из телефонного аппарата шнур и показал мне. – У вас ноутбук? – проявил он осведомленность
      – Да.
      – Вот тут розетка.
      – А Интернет карту вы мне можете принести?
      – Легко, – он достал из кармана пластиковый прямоугольник. – Телефоны доступа указаны. Шестьсот рублей.
      Обдираловка. Я протянул тысячу. Он выдал сдачу двумя сотнями, а остальное – десятками. Неслабо он сутра насобирал чаевых.
      – А покушать?
      – Легко. Все телефоны указаны на столе в карте гостя.
      Он посмотрел на меня с подозрительной любовью и исчез. Шустрый малый. Рисепшн. Сказал бы уж по-русски – портье. Хотя и это совсем не по-нашему. Я стал искать синонимы к этим двум иностранным словам, но ничего кроме: «коридорный», «ключник» и «дежурный по этажу» не придумал. Уж лучше рисепшн.
      С голым торсом, в расстегнутых брюках и с анкетой в руке я вышел на балкон. Тень отсутствовала, ветер тоже. Город как заядлый анашист пыхтел покуривая трубами ТЭЦ и посылал мне приветственные сигналы с вышки телецентра. Ну что ж, здравствуй! Никак не думал, что придется опять свидеться.
      На углу еще один портрет Захарова. Интересно выборы уже были или только намечаются? Высоко взлетел приятель.
      По расплавленному асфальту плыли вяленые машины и сонные пешеходы. Внизу, у самого входа в гостиницу, рядом с мерседесом стоял синий сорок первый москвич.

      После душа я лег на диван, положил перед собой список фирм и стал звонить по контактным телефонам. Первые же пять номеров полностью подтвердили информацию Аркадия. Я попадал на сотовый к хозяину лотка, в бухгалтерию торговой базы, в розничные магазины и даже на вьетнамский рынок. Если на весь город действительно всего пяток – другой солидных оптовых контор, то объем работы значительно сокращается, их я оббегу за пару дней, останется выбить какие-нибудь подписи с должников, определиться с графиком погашения и найти партнера. Через неделю можно смело отчаливать в столицу. Я повеселел. Тем не менее, полностью Аркашкиной информации доверять нельзя. Он мог скрыть в корыстных целях сильного игрока на рынке. Я прозвонил список до половины, оставшиеся номера оставил на после обеда и решил почитать “Geo”.
      В папке с прозрачным верхом кроме журнала оказался еще бумажный конверт формата А-4. Конверт был серый однотонный, без каких либо надписей. Он был открыт сбоку, внутри лежали какие-то документы.
      Вот досада. Ненавижу рыться в чужих вещах. Но, видимо придется. Это тебе не журнал, нужно вернуть хозяину. Говорил мне папа, не бери чужого, не нарушай третьего правила, аукнется. Вот, пожалуйста, еще одна проблема на голову. Я достал скрепленные степлером бумаги и посмотрел на верхний лист. Фирменный бланк какого-то научно-исследовательского института. Я специально не стал читать название до конца. Девятое правило моего отца еще никто не опроверг! Чужая информация, все равно, что чужая вещь. Под исходящим номером было написано: «Директору ОАО «Аспект» г-ну Захарову». Вот так совпадение! Опять эта фамилия из прошлого. Хотя мало ли Захаровых. Наверное, это сосед по самолету. Придется найти этого типа и вернуть ему бумаги, да и журнал тоже.
      Пальцы сами собой перебирали бумагу, а голова считала. Всего четырнадцать листов. Зазвенел сотовый. Это жена. Я аж вздрогнул. Совсем забыл.
      – Рюсик, ну ты чего молчишь?!
      – Долго оформляли, пока въехал, пока принял душ.
      – Бессовестный! Я же волнуюсь, котеночек. У тебя все нормально?
      – Все в порядке, дорогая.
      – Знаешь, Элла Жуткер говорит, что там, какая-то химия в водопроводе. Ты воду из-под крана не пей.
      «Козленочком станешь», – это в мозгу невольно.
      – Спасибо.
      – Не забывай нас, звони.
      – Да у меня тут все нормально. Не Новый Орлеан. Буду звонить раз в два дня. Может быть, удастся вернуться пораньше.
      – Было бы неплохо.
      Я убрал журнал и злополучный пакет в папку и стал набирать ноль девять. Ответившая через пятнадцать минут непрерывного набора «шестая», заявила, что всякие там ООО и ОАО нужно искать в коммерческих справочных службах, а для того чтобы узнать номер господина Захарова, нужны его имя и отчество, и точный адрес.
      В карте гостя я нашел четыре номера частных справочных служб, ни в одной из них ОАО «Аспект» не соблаговолило разместить свои телефонные номера. Мне явно будет чем заняться, кроме служебных обязанностей.
      В дверь нагло постучали. Прямо в трусах я подошел к косяку. Знакомое шипение.
      – Кто?
      – Рисепшн.
      Навязчивый парень. Я открыл. В проеме стояли три человека. Уже ставший мне чуть ли не племянником, Спартак и еще двое мужчин в синих рубашках. Один из гостей с мужественным лицом, достал из нагрудного кармана красную корочку.
      – Майор Полупан, уголовный розыск. Нам нужно с вами побеседовать.
      Второй милиционер, помоложе без приглашения вошел в коридор, плечом оттолкнув меня с дороги. Спартак смотрел на меня без любви, со злорадством и сверху вниз. Как будто я украл у него чупа-чупс и был застигнут за его сосанием. Он держался так, словно все трое – одна команда. Мне было неловко, потому что я почти голый и дверь нараспашку.
      – Ткачев Андрей Юрьевич? – спросил на ходу Полупан.
      – Да.
      – С какой целью приехали в наш город?
      – Позвольте, – попробовал возмутиться я. – С какой стати вы врываетесь ко мне в комнату?!
      – Мы врываемся? – удивился Полупан. – Разве мы врываемся? – спросил он у молодого. – Потом повернулся к Спартаку: – Кто тут врывается?
      Спутники картинно пожали плечами.
      Мне стало неловко.
      – Позвольте, – покраснев, сказал я.
      – Что позвольте? – спросил Полупан.
      – Позвольте полюбопытствовать.
      Молодой хмыкнул. Мы вошли в большую комнату.
      – Ну, любопытствуйте.
      Я совсем запутался. Рука от лица не опускалась, она постоянно поправляла очки.
      – Это абсурд. Может, вы разрешите мне одеться?
      – Одевайтесь.
      Пока я натягивал брюки, незваные гости по-хозяйски расположились на стуле и диване.
      – Вы чего-то боитесь? – подозрительно посмотрел на меня Полупан.
      – Нет, чего мне бояться?
      – Просто какая-то реакция странная, – он неодобрительно разглядывал мои штаны.
      – Какая реакция?
      – Как будто мы вас врасплох застали. Молодой встал и принялся осматривать все помещение.
      – Ничего вы меня не застали, – сказал я и еще пуще покраснел. Вот дурацкая натура, веду себя как нашкодивший ребенок. Надо взять себя в руки.
      – Так с какой целью вы приехали в наш город? – опять спросил Полупан.
      – В командировку, – неужели они всех гостей так допрашивают?
      – И командировочные имеются?
      – Пожалуйста, – я достал из портфеля листок.
      Полупан даже не взглянул на бумаги, кивнул молодому, чтобы тот ознакомился.
      – А с Прудниковым Евгением Анатольевичем вы давно знакомы?
      – С кем?
      – С Прудниковым.
      – Я такого не знаю.
      – А если подумать?
      – Мне кажется, что вы меня с кем-то путаете. Потом вам будет стыдно.
      Гости расхохотались. Особенно веселился Спартак, он прямо закатывался, его голосовые связки издавали звуки, похожие на крики гиен, а гиенам, как известно стыд не ведом.
      – Хорошо, – сквозь смех пропыхтел Полупан. – А цель вашей командировки какая?
      Я не знал, что делать. У меня не было полномочий раскрывать цели поездки перед первыми попавшимися стражами порядка. А может, это все звенья одной цепи, появление Аркаши, теперь вот этих? Запугивание, наезд. Как известно, лучший способ обороны – нападение. Может быть, этим самым они хотят показать, что здесь, на своей территории они сильны, и никаких денег никому отдавать не собираются.
      – Это коммерческая тайна, – наконец сказал я. Глупость, конечно.
      Мои слова почему-то очень разозлили молодого.
      – Ах, тайна? – визгливо прокричал он. – Ты чё, блин, разведчик группенфюрер Штирилиц?
      – Штандартенфюрер, – буркнул я.
      – Какой на хрен, штандартенфюрер? – еще пуще разозлился молодой.
      – Штирлиц был штандартенфюрер, а вы его назвали группенфюрером… – сказал я.
      – А что у вас в чемодане? – перебил меня Полупан, – тоже тайна?
      – В чемодане вещи. Что собственно происходит? Вы, в конце концов, объясните или нет?
      – А Прудникова вы не знаете? – спросил молодой.
      – А вещи посмотреть можно? – это уже Полупан.
      Спартак раздувал ноздри как конь перед скачками, он тоже хотел что-нибудь спросить, но не имел полномочий.
      – С какой стати вы будете копаться в моих вещах?! – вспылил я.
      Полупан посмотрел на меня с интересом.
      – Значит, нельзя?
      – Нет.
      – Вы не хотите помочь следствию. А ведь Прудников чуть не умер.
      – Не знаю я никакого Прудникова.
      Полупан кислой миной дал понять, что таких врунов, как я ему приходилось встречать тысячами, и уж он-то знает, что нужно с нами делать.
      – Вы ведь летели с ним в самолете и выдавали себя за его друга.
      – Не выдавал я себя за его друга, там был другой парень с хвостиком, это он все время говорил, что он его друг.
      – Значит, вы все-таки знаете Прудникова?
      – Нет, не знаю.
      – А как же вы догадались, о ком мы сейчас говорим?
      Я густо покраснел и снял очки. Хотел протереть стекла, но платка под рукой не оказалось, повертел очки в руках и снова одел.
      – Просто моему соседу стало плохо, вот я и подумал, что речь идет о нем.
      «И вообще, минуту назад я думал, что его фамилия – Захаров», – у меня хватило ума не говорить это вслух.
      – Мужчина, вы ведете себя неадекватно, – констатировал майор. – То вы говорите, что не знаете Прудникова, то знаете. Совсем заврались.
      – Я не врал. Там ходил по самолету парень с косичкой, он просил меня пересесть, говорил, что он друг этого Пруд… старика. Но я не согласился.
      – Почему? – резко спросил молодой.
      – Не захотел.
      – По какой причине вы решили остаться с Прудниковым? – спросил майор.
      – Просто не захотел пересаживаться.
      – Ясно, – сказал Полупан таким тоном, будто только что вывел меня на чистую воду, и ему неожиданно открылась глубинная суть происходящего.
      Я потел, краснел, бледнел и дрожал, будто только что изнасиловал соседскую козу.
      – А почему вы забронировали номер в одной гостинице, а поселились в другой? – как бы, между прочим, поинтересовался молодой.
      Я понял, как они меня нашли. По месту в самолете установили личность, выяснили, что в городе такой человек не проживает, на всякий случай прозвонили все гостиницы. Проще пареной репы.
      – В первом отеле мне забронировала номер секретарша, а сюда порекомендовал поселиться… партнер по бизнесу.
      – Какой партнер по бизнесу?
      – Аркадий.
      – А фамилия у него есть?
      – Я не знаю его фамилии.
      Все трое вылупились на меня, как на призрак оперы.
      – Это что еще за партнер, фамилию которого вы не знаете? – ехидно пробормотал молодой.
      – Он встречал меня в аэропорту. Я его первый раз увидел. Представитель фирмы.
      Молодой хотел спросить что-то еще, но его перебил Полупан. Ему было все со мной понятно. Он меня даже немного жалел:
      – Вы так и не разрешаете нам посмотреть ваши вещи?
      Я чувствовал себя глубоко виноватым и чтобы не усугублять положение решил выполнить их требования. В конце концов, ничего криминального в моем чемодане нет. Пусть смотрят.
      – Ладно, – сказал я, а сам исподтишка бросил взгляд на папку с прозрачным верхом, в которой лежали журнал и серый конверт. Она невинно валялась на кровати.
      Молодой открыл мой багаж и стал вытаскивать на свет божий бренные шмотки. Он осматривал каждую вещь, и если она не привлекала его внимание, откладывал ее вправо. Влево он положил ноутбук, папку с ксерокопиями транспортных накладных и сверкой, а так же компакт диски и органайзер. На какое-то время его заинтересовал несессер. Когда он, наконец, понял, что это такое, бросил его к рубашкам. Еще он долго рассматривал старые черно-белые фотографии, оставшиеся у меня со студенческих времен. Там было пару наивных любовных писем той поры, я захватил их специально, чтобы поймать атмосферу того времени. Спартак пританцовывал на месте, у него тоже чесались руки покопаться.
      Особый интерес был проявлен к лекарствам. Я на какое-то время отвлекся, чтобы посмотреть в окно на синее небо и вздрогнул от победного клича, который вырвался из уст сыщика.
      – Что это такое? – радостно крикнул он, держа в вытянутой руке какой-то тюбик.
      – Лекарство, – сообщил я прищурившись
      – Какое?
      – Донормил, – прочитал я, подойдя поближе.
      – От чего?
      – Снотворное.
      – Вот!!
      – Что, плохо спите? – проявил крайнюю заинтересованность Полупан.
      – Нет, я сплю нормально. А лекарства мне жена собирала. Я даже не очень знаю, что там лежит
      – Вы что, дитя? – съехидничал майор.
      – А вам, что жена не помогает собираться в дорогу?
      – У меня нет жены, – зло сообщил милиционер.
      Мне опять стало неудобно.
      – Вам придется проехать с нами, – сообщил молодой. – Вот это мы заберем с собой, – он указал на компьютер и документы, – оденьтесь, возьмите паспорт.
      – Это что, арест?
      – Нет, нам просто нужно с вами поговорить, – в его глазах сухая безжизненная пустыня, завывание колючего ветра и безнадежность. Из прищуренных очей на пол сыпался песок.
      – А я могу отказаться?
      – Нет, не можете, – он взял подмышку ноутбук с папкой и протянул Полупану органайзер, я накинул пиджак, проверил паспорт и мы пошли к двери. В это время в нее постучали.
      Майор приложил палец к губам, показал мне кулак и жестами объяснил Спартаку и молодому, как себя вести. Его напарник положил мои вещи на пол, осторожно ступая, прошел к косяку и прислонился к стене. Распахнувшаяся дверь его закроет. Спартак, сгорбившись, на цыпочках, высоко поднимая колени, пошагал к двери, дождался, когда в нее еще раз постучали, и резко дернул ручку.
      С той стороны стоял Аркадий. Увидев Спартака, он вздрогнул. Потом его взгляд проник в комнату и остановился на Полупане. Брови удивленно поползли вверх. На этот раз он был одет менее официально, чем утром. Футболка, джинсы. Упарился бедняга в костюме то.
      – Что это вы здесь делаете? – спросил он вместо «здравствуйте».
      – Это ты что ли его коллега? – ответил вопросом на вопрос Полупан.
      Было ясно понятно, что они знакомы.
      Аркадий прошел в комнату и за руку поздоровался с майором. Из-за двери вышел молодой.
      – У вас тут что, засада? – спросил Аркаша.
      – Вроде того. А ты, какими ветрами?
      – Вот, гостя из Москвы хочу повезти на обед.
      – А что это твой гость какой-то неразговорчивый? Цели командировки не раскрывает, на контакт не идет. Весь какой-то перепуганный, – он повернулся к молодому. – Ну-ка изолируй гражданина. Я поговорю с вновь прибывшим.
      Второй милиционер взял меня за рукав и отвел в спальню. Он прикрыл дверь и прислонился к ней спиной. Минуты две он подпирал ее могучими плечами, потом отошел. Дверь чуть приоткрылась.
      Подслушивать некрасиво, но мне было не до приличий, тем более что ни одному из девяти правил моего отца подслушивание не противоречит, если это касается меня. Там что-то решалось. Я опустился на колени и прислонил ухо к щели между дверью и косяком.
      Мне были слышны обрывки фраз:
      – Это какой Прудников?
      – Адвокат фирмы «Право»…
      – Эксперты говорят, что стопроцентное отравление… Лошадиная доза снотворного… Явно хотели старика отправить на тот свет… Если бы ему не сделали промывание желудка, он бы крякнул…
      – А кого он сейчас защищает? Может быть, ему еще в Москве подсыпали?
      – Нет, он принял химию или во время полета или за полчаса до… Стюардессы говорят, что воду брал сосед… На него уже было покушение…
      – Ты же знаешь, что директор «Право» брат мэра… Прокуратура и милиция на ушах…
      – Да тут вообще тема другая он приехал по поводу «Бумторга»…
      – К этим клоунам? Чебоксаров и Тихонов… А что там?
      – Должок… Ему надо в ситуацию вникнуть… Он сто процентов не при делах…
      – Не знаю… Какой-то он странный…
      – Есть немного. Ладно, мозги не парь.. Он безопасник, ваш бывший коллега. Там у них в отделе все бывшие из всяких внутренних органов… Я точно знаю.
      – Что-то не похоже…
      – Не у всех же морда утюгом, как у тебя…
      – А если свалит?
      – Куда он свалит? Я с ним буду все время.
      – Слушай, шеф, – это уже голос молодого, – а снотворное еще не открывали, там заводская упаковка не нарушена. Целочка.
      – Ну вот…
      – Ладно, вынеси тело.
      Я едва успел отпрянуть от двери, как ее открыл молодой.
      – Что же вы молчали, что вы наш бывший коллега? – уже другим тоном спросил Полупан.
      – Я не ваш бывший коллега, – возразил я. Мне подумалось, что сейчас врать бессмысленно, все равно милиция выяснит.
      – Как? – удивился Аркаша. – Вы же из отдела безопасности.
      – Нет, к отделу безопасности я не имею никакого отношения.
      – Вы мне сами сказали при встрече.
      – Это вы сказали, а я не стал возражать.
      Аркаша пожал плечами.
      – Все-таки он какой-то мутный, – произнес Полупан. – Ладно, под твою ответственность.
      Как будто меня нет.
      – Пусть никуда не уезжает без разрешения.
      Полупан погрозил пальцем, и они скрылись, не включая габаритов.
      – Вы должны их понять, – тоном бывалого психолога произнес Аркадий. – Совершено покушение на вашего соседа по креслу в самолете. Он очень известный адвокат из уважаемой фирмы. Они роют, где могут. А Полупан нормальный парень, честный мент. Мне приходилось по работе с ним сталкиваться. Немного подержал бы, а потом все равно отпустил.
      – Спасибо, – меня все еще трясло. Это с детства тянется. Кто-нибудь ронял в классе глобус, а учителя думали на меня, потому что при опросе я начинал нести ахинею и дрожать от страха.
      – А кем же вы все-таки работаете?
      – Я занимаюсь брендингом.
      – А что это?
      – Разрабатываю торговые марки. Начальник отдела перспективных разработок. Бренд-менеджер по-другому.
      – А что же вас сюда послали, вроде не ваш профиль?
      – У меня конфликт с Тагамлицким. Вот он и подстроил.
      – А основание?
      – Я в этом городе университет заканчивал. Родом из Ноябрьска. Он напел шефу, что я местный и как никто другой смогу разобраться в ситуации. Вместо Мюнхена стою вот тут перед тобой.
      – Тагамлицкий мужик неприятный, но дело свое знает. Мы общались.
      – Я, конечно, пробовал возражать, но генеральный не вник. Тут как раз выставка на носу, ему не до этого. «Езжай», – говорит, – «родину навести». Тьфу.
      – Ладно, поможем.
      – Давай на ты, – я неожиданно полюбил Аркашку. Все-таки как ни как спаситель. Не хватало мне еще сидеть в участке.
      – Давай, – улыбнулся он.
      Обнаружилось, что брюки от костюма никак не годятся не только для светских прогулок, но и просто для выхода на улицу.
      – Надевай джинсы, там, куда мы идем, все просто, – посоветовал Аркаша, – а эту проблему мы как-нибудь до вечера решим. Сейчас вызову человека, – он нажал на телефонном аппарате какую-то кнопку.
      – У меня нет джинсов. Я их не люблю и не ношу.
      – А что есть?
      – Спортивные тренировочные штаны “Adidas”.
      – Ну-ка.
      Я снял брюки и одел штаны. В белой рубашке и тренировочных штанах я выглядел, как сельский пастух, стремящийся к культуре.
      В дверь постучали. Это Спартак. Первое что он сказал было:
      – Менты – козлы, – и опять посмотрел на меня с любовью. Конечно, не так подобострастно, как в первый раз, все-таки я немного упал в его глазах, но все равно с любовью. – Я им главное, говорю, там уважаемые люди, – продолжил он, – а они не слушают, пошли, да пошли.
      – Ладно, – перебил его Аркадий. – Нужно почистить брюки, чтобы к вечеру было готово. И пиджак тоже.
      – Тогда и рубашку, – добавил я.
      – Легко, – заверил рисепшн. Другого ответа никто от него и не ожидал, – Раньше я работал в химчистке. Все будет на мази.
      Я снял рубашку и вместо нее натянул футболку с надписью “Moulin rouge”. На ноги – кеды. В таком виде я вполне мог сойти за спортсмена, стайера или шахматиста. Хорошо, что я прихватил эту амуницию. Думал, может быть, буду бегать по вечерам.
      Мы спустились во вконец обнаглевшую жару, она захватила все пространство и пыталась пролезть туда, где ей быть никак не положено, в частности под одежду и в саму мою душу. Чтобы оценить ее обжигающее дыхание мне хватило десяти шагов от дверей гостиницы до Аркашиного «Форда». Количество ступенек совпало с тем, которое получилось при подъеме. Естественно. А как же иначе? И все равно считаю. Автоматически.
      Аркашка включил кондиционер до отметки «сопли» и мы куда-то поехали. Город за окном вызывал у меня не лучшие воспоминания. Казалось бы – самое счастливое время в жизни, молодость, первая любовь, бескорыстная дружба. Но расстались мы с этим городом плохо. Именно расставание перечеркивало все прелести моей студенческой жизни номер один.
      Почему-то первое, что мне вспомнилось из того времени – это музыка. Итальянцы. Они звучали везде, казалось, что других языков не существует. Не знать в лицо итальяшек считалось плохим тоном. Мы клеили на стены комнаты в общежитии, купленные за баснословные деньги плакаты с лицами всяких там Пупо, Кутуньо, Челентано и еще с два десятка почивших ныне в безвестности выходцев с Апеннинского полуострова. Новая пластинка какого-нибудь сладкоголосого макаронника вызывал в нас священный трепет. Мы набивались в комнату к одному из счастливых обладателей чуда советской техники – проигрывателя «Корвет» с диапазоном двадцать на двадцать и со стоваттными колонками, осторожно двумя пальцами вытаскивали из конверта драгоценный диск и тащились сутками. Наиболее приятное мгновение, когда игла ставилась на пластинку. В колонках раздавался легкий шип, и в этом шипе была самая изюминка.
      Даже ярые рокеры слушали итальяшек. Вонючий Костя Феоктистов, приверженец движения хиппи, а именно вонючесть и чумазость считались в его понимании признаками свободы, тоже слушал итальянцев. Чтобы как-то оправдать это низменное и позорное для настоящих хиппана пристрастие он откопал где-то факт, якобы сам Маккартни когда-то заявил, что недолог тот день, когда итальянская музыка завоюет весь мир. Дискотеки, на которых мы могли насладиться своими кумирами, проходили с девяти до одиннадцати вечера. Если у коменданта хорошее настроение, то можно и до двенадцати. Смешно вспомнить!
      Интересно, почему в молодости музыка занимает такое важное место в жизни подростков? Куда все девается? Теперь лично мне все до лампочки, ну приятная мелодия, ну и что? Лишь бы что-то жужжало.
      Заведение, в которое привез меня Аркадий, носило странное название: «У дедушки». Среди обслуживающего персонала, кстати, не было ни одного дедушки, сплошь девчонки в коротких юбчонках.
      Кроме еды я попросил принести бутылочку какого-нибудь светлого вина. Нужно было снять стресс. Меня все еще трясло.
      – Ну и что же вы не поделили с Тагамлицким? – поинтересовался Аркадий.
      – Тагамлицкий, как ты знаешь, первый заместитель генерального директора. Если учесть, что генеральный и есть сам хозяин, то отвечает за все именно Тагамлицкий. В феврале, на отчетном собрании, он делал доклад по итогам года, в заключении проводил анализ продаж по сравнению с прошлым годом. Вот он говорит: «В две тысячи третьем году торговый оборот составил столько-то миллионов долларов». Я естественно цифры называть не буду.
      – Да ладно.
      – Это закрытая информация.
      – Ее и так почти все знают.
      – Тем не менее, я цифры называть не буду.
      Аркашка не стал настаивать.
      – Тагамлицкий продолжает: «А в две тысячи четвертом году – столько-то. Итого рост товарооборота составил двадцать восемь процентов». Я машинально в уме считаю процент, и у меня получается двадцать один. Проверяю, все равно – двадцать один. Мне бы молчать в тряпочку, но я поднимаю руку и говорю, мол, ошибочка там у вас, не двадцать восемь, а двадцать один процент. Тагамлицкий по глупости начал спорить. Кто-то взял калькулятор и пересчитал. Получилось двадцать один.
      – Ну и что? Ошибся человек. Мало ли, с кем не бывает, – Аркадий разлил вино по стаканам. Мне полный, себе – на донышке.
      – Вот и я так думал. Генеральный обратил все в шутку, похихикали и продолжили. Но, потом, как я узнал, хозяин велел кому-то из бухгалтерии пересчитать все цифры из доклада Тагамлицкого. Понимаешь, получалось, что Тагамлицкий специально завышал показатели ради премий и прочих благ. Это, конечно, не так, но зерно сомнения я зародил. Именно этого Тагамлицкий мне и не простил.
      – Так сколько времени прошло!
      – А он злопамятный. Все ждал удобного случая. Я то на Кипр, то в Эмираты, потом с шефом в Германию. Он никак не мог меня поймать. Да мой отдел – самый лучший. На людях он вел себя любезно, никакой неприязни не высказывал, а когда подвернулось, ударил. Понимаешь, командировка заведомо провальная, что я тут могу сделать? Разве я похож на человека, который может у кого-то выбить деньги? Конечно, профиль не мой, можно потом как-нибудь оправдаться, но тень все рано падет.
      Принесли еду, мы выпили по второй. Вернее я – вторую, а мой собеседник понюхал первую. Как-то сразу полегчало.
      – Слушай, а зачем ты посчитал? Перепроверял его что ли? Информация была?
      – Да какая информация? Я чисто машинально. Я все время что-нибудь считаю. Складываю, вычитаю, составляю задачи. У меня талант.
      Аркашка пожал плечами. Кажется, он мне не поверил.
      После обеда я попросил его прокатить меня по фирмам из моего списка, которые показались мне значимыми из телефонных переговоров. Он взял мою бумагу, составил маршрут, и мы поехали.
      Я не назначал встреч, не вступал ни с кем в контакт, прикидывался покупателем, заходил в магазины, выписывал на листок, что из нашего ассортимента представлено в продаже. Собирал прайс-листы. Мой внешний вид позволял представляться провинциальным торговцем. Пока я обследовал очередной магазин, Аркашка оставался в машине и намечал маршрут по второй половине списка. Он смог убедить меня, что те исправления, которые он первоначально внес в мои данные, есть истина. Мы решили закончить с этим делом за полдня.
      Все фирмы, которые я посещал, полностью соответствовали Аркашиным описаниям. Ни одна из них не могла претендовать на то, чтобы стать нашим партнером.
      – Ну, что я говорил? – спрашивал он всякий раз, когда я возвращался в машину.
      – Ты был прав, – соглашался я.
      Мы прокатались до семи вечера. Успели объехать почти всех. Я накопил полный портфель прайс-листов и заметок, которые мне пригодятся для составления отчета.
      – А когда ты поедешь к моим бывшим хозяевам? – спросил мой помощник.
      – Завтра.
      – Только без меня. Вдруг кто увидит.
      – Ладно.
      Чередование жары и включенного кондиционера привело к тому, что я стал шмыгать носом.
      Было еще совсем светло, но пекло уже не так, теперь жар исходил не от воздуха, а от нагретых за день зданий, предметов и мягкого асфальта. Аркашка сказал, что пора ехать на ужин. Он все уши прожужжал про ресторан с небывалой кухней и каким-то особенным стриптизом. Ему не терпелось пустить пыль в глаза.
      Мы отправились в гостиницу, чтобы я привел себя в порядок и переоделся. В вестибюле нас встретил Спартак. Он вызвал лифт и сообщил, что через минуту притащит готовый костюм.
      Линолеум в лифте состоял из шестнадцати разноцветных квадратов, восьми красных и восьми синих. От лифта до комнаты семь шагов. В номере я разделся и пошел в ванную, а Аркадий сел на диван и начал мучить пульт от телевизора. Помывшись, я обнаружил в номере еще и Спартака. Они стояли с Аркашкой на балконе и о чем-то возбужденно беседовали.
      – Пока нас не было, – сообщил Аркадий, когда я подошел к ним. – Кто-то бросил кирпич в балконную дверь.
      Я только после его слов заметил, что пол перед балконной дверью и сам балкон усыпаны осколками стекла. Посреди плиты красовался обыкновенный красный кирпич, обмотанный белым канатом. Веревка была перекинута через перила, другой ее конец свисал куда-то вниз.
      – А как можно забросить кирпич на пятый этаж? – поинтересовался я.
      – Вот мы тоже думаем, – поддержал Спартак.
      – Может, с крыши скинули, – предположил Аркадий.
      Мы все задрали головы, но ничего не увидели из-за карниза.
      – Там мансардные окна, – заявил Спартак, – там не удержишься.
      Как по команде все перегнулись через перила и стали смотреть вниз. Веревка, которой был обмотан кирпич, доставала до второго этажа. Ее конец свободно висел около самой стены дома. Под балконом зеленел газон, его сочный цвет сильно контрастировал с остальной растительностью города вяленой и желтой от экстремального зноя.
      – Искусственный полив, – сказал Спартак.
      На газоне не было никаких следов.
      – Наверное, его бросили вот отсюда, – прервал наше молчаливое созерцание Аркаша.
      Мы со Спартаком перешли на его сторону. Мой гид имел ввиду небольшой балкончик ниже этажом, немного слева.
      – По траектории подходит, – согласился я. – Но, зачем?
      – По плану кирпич должен был перелететь через перила и опустить к кидавшему второй конец веревки, – убежденно сказал Аркадий, как будто он сам все придумал и исполнил. – Концы можно было связать между собой и вскарабкаться по канату к тебе на балкон. Я думаю, что это попытка ограбления. Злоумышленник немного не рассчитал силу броска, попал в дверь, разбил стекло. Он, видимо, подергал, но кирпич уже не мог провалиться в дырку между перилами и плитой, потому что ему мешала дверная ручка. Это балкон какого номера? – спросил он у Спартака.
      – Это балкон из коридора. У нас планировка этажей не совпадает. На четвертом этаже в этом месте два балкончика, на улицу и во двор. Там такой закуток, можно прятаться.
      – Нужно вызывать милицию, – предложил Аркаша, – пусть у них голова болит.
      – Нет!! – в ужасе крикнул рисепшн. – Нет, нет, нет. Только не в мою смену. Тут сейчас все перероют. А как посторонние попали в гостиницу? А почему дежурные на этажах отсутствуют? Боже упаси!! Только не в мою смену. Ведь ничего же не украли!
      – Вроде ничего, – я прошел в комнату и устроил беглый осмотр. – А с меня не вычтут за стекло?
      – Я все устрою, – пообещал служитель гостиницы. – Легко. Пока вы ужинаете, тут все поменяют и подберут. Я раньше работал стекольщиком.
      – Ну, ладно, – пожал плечами я.
      Спартак исчез, а Аркаша вышел на балкон и крикнул оттуда:
      – Чтобы сюда вскарабкаться нужно быть акробатом.
      – Или идиотом, – продолжил я.
      – Хотя, знаешь, теперь столько специалистов.
      Я заметил, что хожу по комнате в трусах. Это милиционеры меня развратили. Как бы не привыкнуть. На диване лежал мой костюм в полиэтилене. Разорвав пленку, я достал рубашку и натянул на себя, она светилась белизной и пахла лимоном. С костюмом возникли проблемы. Он сел. Я вначале даже не понял, что произошло. Нацепил брюки, чувствую ногам холодно. Штанины начинались на один сантиметр выше, чем заканчивались носки. С пиджаком такая же история. Если поднять руку, рукав падал до локтя. Главное, что интересно, он сел только в длину, а в ширину нисколько не изменился. А рубашка, как была, так и осталась. Я встал перед Аркашкой и красноречиво расставил ноги и руки в разные стороны. Мой новый друг начал безудержно ржать. Было видно, что он хотел соблюсти приличия, но никак не мог с собой совладать. И вправду, чего терпеть, если смешно?
      – Сейчас, позову этого охламона, – он опять нажал кнопку на телефоне, потом встал с дивана принялся ходить вокруг меня и хихикать.
      Спартак заставил себя ждать, видимо бегал за стеклом. Когда он уяснил, в чем проблема, то, не задумываясь, без тени смущения и признания собственной вины выпалил:
      – Это из-за материи. Некачественная. Сейчас челноки везут к нам всякое фуфло, потом получаются вот такие накладки.
      – Между прочим, – обиделся я. – Это чистая Франция.
      – Ну, естественно, – ехидно ответил рисепшн. – Конечно, Франция. У них все – Франция. И духи от клопов и тряпки из Киргизии – все Франция.
      – Слышь, – я не на шутку рассердился. – Я сам покупал этот костюм в Париже. Семьсот пятьдесят евро.
      – Ну, не знаю, завтра с девяти директор нашей прачечной придет, с ним и разбирайтесь. Я не при делах.
      – А что мне одеть?
      – Пиджачок снимите – жарко, а брюки, если их немного приспустить, очень даже ничего, – он дернул мои штаны за пояс, потом отошел шага на три и полюбовался. Все это на полном серьезе. Аркашка опять начал хохотать.
      Выяснилось, что все магазины готовой одежды уже давным-давно закрыты, Аркашка был ниже меня сантиметров на двадцать, он бы с удовольствием сгонял домой и привез мне брюки, но на мне они будут выглядеть еще комичней. Спартак предложил со склада форменные штаны коридорных, он поинтересовался моим размером, куда-то сбегал и притащил одни. Обыкновенные синие брюки, только с боков ярко желтые лампасы. Я померил, они были в пору, но вид у меня стал еще хуже. Аркашка прямо катался по полу.
      – Можно закрасить лампасы маркером, – предложил догадливый рисепшн. – У меня есть фирменный перманентный маркер, называется “Cabinet”, даже водой не смывается. Я им подкрашиваю номерной знак на автомобиле. Месяц держится.
      Мы с Аркашкой гордо переглянулись.
      – Нет уж, – решил я. – Лучше приспустить свои брюки.
      – Если там есть запас, то я минут за пятнадцать распорю и разглажу. Я раньше работал в швейном ателье.
      Я снял многострадальный предмет одежды, и мы выяснили, что там есть запас сантиметра два.
      – Легко, – сказал Спартак и исчез.
      Мы ждали его ровно двадцать минут, все это время я рассказывал Аркашке, как придумал “Cabinet”, как разместил первый заказ на китайской фабрике и как тяжело потом стряпал для него голландскую растаможку.
      Нельзя сказать, что после услуг Спартака, оказавшегося на все руки мастером, длина брюк как-то визуально изменилась, просто внизу добавилась складка, и края стали неровными.
      – Там темно, – успокоил меня мой проводник. – Только носки черные надень.
      Перед уходом я посмотрел на себя в большое зеркало у двери. Вид у меня был жлобский.
      По пути в ресторан мы обсуждали отравление Прудникова. Я склонялся к мнению, что дедок в легком маразме, сам чего-нибудь попутал и выпил не те таблетки и не в том количестве.
      Первый день в городе получился странным и неприятным, восемнадцать лет назад он проводил меня плохо и встречать по нормальному не хочет. Хотя в принципе день еще не кончился.
      Мы ехали из лесопарковой зоны в самый центр, я опять ничего не узнавал. На одном из поворотов мне почудилась надпись «Междугородний телефон». Я спросил у Аркаши, он подтвердил, что это не мираж.
      – Неужели тот самый междугородний? – спросил я. – Из того времени?
      – Сколько себя помню, он все время тут стоит.
      – Около почтамта?
      – Да. А что?
      – Памятное место.
      – Чем?
      – Все, проехали, – мне не хотелось посвящать этого парня в мои светлые воспоминания.
      В ресторане я сразу выпил, причем водки. Этот исконно русский антидепрессант очень подходит для снятия стресса.
      После салатов Аркашка начал себя нахваливать. Он говорил, что его хозяева последние три года делами вообще не занимались, Тихонов пьянствовал, а Чебоксаров непрерывно лечился от всяких мнимых болезней и устраивал свою так и не сложившуюся личную жизнь. Все дела на фирме вел именно он – Аркаша, его и в Москве все поставщики знают, и здесь в администрации города у него хорошие связи. Всю политику «Бумторга» разрабатывал именно он. Мало того, в его руках солидная клиентская база.
      – Понимаешь, все самые крупные клиенты города завязаны на мне, – убеждал он. – Я их с рук кормил, а ты сам знаешь, как тяжело менять кормушку. Стоит мне только свистнуть, они все бросят и прибегут ко мне.
      – А не боишься отношения с бывшими хозяевами испортить?
      – Испорчу. Ну и что? Кто они такие? У них была солидная крыша, третий компаньон – полковник Спарыкин, толковый дядька. Уехал в Сочи. Все деньги свои вытащил, купил там дом, живет, в ус не дует, отошел от дел. У Тихонова раньше в соседях и дружках ходил нынешний губернатор, так они и с ним отношения испортили. Он их не душит, потому что порядочный, но прикрывать и вытаскивать тоже не будет. Работать они разучились. Связи потеряли. Вам забыть надо про эту контору.
      – Я тебе еще раз говорю, у нас нет задачи, вкладывать деньги, открывать тут филиал. Нам нужен партнер.
      – Я и не прошу денег. У меня есть кое-какие сбережения. Я сам все открою. Привлеку лучшие кадры. Дайте мне товарный кредит в размере их долга, и я все устрою. По крайней мере, обороты по вашей продукции у меня будут не меньше, чем в бывшем «Бумторге».
      – Вот видишь, все-таки просишь!
      – Деньгами они вам все равно ничего не отдадут. В лучшем случае получите товаром. Чтобы не таскать этот товар обратно в Москву, отдайте его мне. Я вам тут такого дилера организую, о котором можно только мечтать.
      – Долг еще забрать надо.
      – Я помогу, есть кое-какие соображения.
      Мы долго разговаривали насчет перспектив местного рынка. Аркашка мне все больше и больше нравился, хотя бы тем, что он критиковал своих бывших работодателей беззлобно, со своеобразной иронией, изредка вставляя что-то хорошее.
      – Если честно, они сделали из меня человека, – заявил он под конец. – Только мне не жалко людей, которые занимаются саморазрушением и из-за гнилых амбиций своими же руками уничтожают процветающий бизнес. Они сами топят свой «Титаник».
      Я смотрел на своего собеседника с любовью, если так дальше пойдет, то мы скоро начнем обниматься, задавать известный вопрос: «Ты меня уважаешь»? и, перебивая, хвалить друг друга.
      Это все водочка.
      Наконец дали занавес и к хромированным шестам вышли девочки. Это нас отвлекло от работы. Девочки были что надо. У меня в голове стали появляться шальные мысли. Вообще-то я не такой, во-первых, потому что не такой, а во-вторых, потому что не имею успеха у женщин. Я их попросту боюсь. Очень-очень редко у меня появляются закидоны, но для этого нужна определенная атмосфера.
      Хотя, с другой стороны, как же не возникнуть такой атмосфере, когда я в городе своей молодости, выпивший на стриптизе и совсем-совсем один, а жена и сын за тысячу километров?
      Когда я вспомнил о жене, меня чуть кондрашка не хватила. Я достал сотовый и вылупился на экран, слава богу, неотвеченых звонков не было.
      – Мне нужно позвонить, – сказал я Аркашке и пошел искать тишину.
      Относительно тихо было на улице, за углом. Я набрал номер супруги.
      – Алло, Рюсик, лапа, как раз собиралась тебе звонить. Как ты там? Справляешься?
      – Все в порядке, дорогая. Уже кое-что уяснил.
      – Я горжусь тобой. Ты где?
      – Скоро собираюсь домой, – я подумал, что такой ответ будет самым подходящим. Его нельзя назвать правдой, но и четвертого правила моего отца он не нарушает.
      – А что это там за звуки?
      – Это трамваи.
      – Опять ты на шумной стороне, – видимо она ничего не поняла. – Как же ты уснешь? Ты не сможешь получить полноценный отдых.
      – Ночью трамваи не ходят.
      – Не пользуйся кондиционером, простынешь.
      – Дорогая, я хочу отключить телефон.
      – Зачем?
      – Многие не знают, что я в командировке и звонят по пустякам. Роуминг съедает много денег. Завтра утром включу, – это, между прочим, тоже не вранье.
      – Не забывай нас.
      На обратном пути я обратил внимание на сидящую за стойкой бара девушку в розовом платье. Она была настоящей красавицей и очень походила на Аню, в которую я был влюблен с первого по пятый курс. Изменив траекторию, чтобы как следует рассмотреть даму, я прогромыхал своими мослами совсем близко, но лица так и не увидел. Зато почувствовал запах парфюма. Она предпочитала стиль ретро. Даже духи у нее были из того времени. Это явление меня чрезвычайно взволновало, тем более что была надежда – девушка носила очки.
      С минуту я наблюдал за предметом своих мечтаний, чтобы убедиться, что она одна, потом дернул брюки к земле и пошел искать приключений на свою хмельную голову.
      Из нескольких миллионов способов знакомства с девушками мной был успешно освоен только один. Не самый лучший и не самый безопасный. Причем у этого способа было особое условие – девушка обязательно должна носить очки. Этому приему научил меня один парень, на первом курсе. Я уже не помню, как его зовут. Короче, нужно подойти к девушке со спины, наклониться к уху и четко сказать:
      – Ненавижу очкариков, – естественно, ты сам должен иметь на носу очки.
      Это называется знакомиться методом шока. Любая очкастая девушка комплексует по поводу своих очков. Любой из них такое высказывание будет неприятно. Первое чувство, которое возникнет в ее мозгу, будет гнев. Но, реакция у каждой разная. Кто-то просто обернется нахмурив брови, увидит на моем лице оправу и улыбнется. Кто-то замахнется, кто-то уже почти ударит, но успеет остановить руку в миллиметре от лица, а кто-то со всего размаха саданет в скулу и еще не сразу поймет, в чем дело. Самое лучшее – это когда девушка бьет по щеке. А еще лучше, когда при этом с моего лица падают очки. Подходишь к ней, говоришь волшебную фразу, она слету хрясь по щеке, а очки бах и на пол, да еще вдребезги. Все! Считай, что она твоя. Причем надолго. Потому что ты сидишь на полу, близоруко щуришься, шаришь по грязи в поисках оправы и вызываешь у нее следующие за гневом чувства жалости и вины. Ты как котенок, которого нужно приютить, да мама не велит. И она становится твоей назло маме.
      Естественно лучше всего этот способ действовал в советские времена, когда не было бандитов, братков и бригад, и вся эта мразь еще не насадила нам своих порядков. В то счастливое время девушка спокойно могла ударить парня по щеке, не опасаясь, что в ответ ей сломают кастетом челюсть или отвезут в сарай и пустят по кругу.
      Все мои женщины, а их у меня не богато, носили очки. А жена стала женой, потому что съездила меня по лицу сильнее всех, я даже упал. Вот такая любовь. Перед женщинами с хорошим зрением я робею.
      Я подошел к девушке в розовом платье и решил, что пока не поздно, лучше вернуться. Это я так решил, а сделал наоборот. Я наклонился к ее уху и сказал:
      – Ненавижу очкариков.
      Она никак не отреагировала. Может, не расслышала? Музыка кругом. Вместо того чтобы уйти я повторил:
      – Ненавижу очкариков.
      Она повернулась. Красавица неимоверная. Глаза печальные, губы полные, уши маленькие. Длинные светлые волосы лежат на плечах. Двадцать пять лет максимум.
      – Дешевый приемчик. На меня такие вещи не действуют, – произнесла она насмешливо бархатным голосом.
      Я поправил очки, вначале левой рукой, потом правой и сказал:
      – Извините.
      Вот так. Сбой сценария и я уже не знаю, что делать.
      Она осмотрела меня с головы до ног. Особое внимание уделила брюкам. Опять усмехнулась.
      – Я пошел, – промямлил я и действительно пошел.
      Мой друган похоже не видел моего позора, он увлеченно смотрел на девиц, готовящихся к стриптизу. Когда я опустился рядом, он предложил выпить еще по одной, а сам даже не разговаривал, продолжал смотреть на девочек.
      Я же на танцовщиц не глазел, меня постоянно разворачивало на ту подругу. Несколько раз мы с ней встречались глазами. Мне показалось даже, что она улыбнулась.
      Когда выключили свет, Аркашка встал и пошел поближе к столбу, чтобы лучше видеть. Предмет моих поползновений в темноте совсем потерялся, я сильно загрустил, но все же продолжал глазеть в ее сторону.
      Когда все вокруг окрасилось фиолетовым, мне показалось, что девушка встала и пошла в мою сторону. Так и есть. Розовое пятно приблизилось, приобрело очертания и сказало:
      – Эй, очкарик, а кто будет веселить даму? Раз уж начал острить, давай продолжай. Где твой искрометный юмор?
      С юмором у меня проблемы. По крайней мере, на людях он пропадает. Я встал и замер как истукан. Она опять посмотрела на мои брюки.
      – Знаешь, – поощрительно начала она, – такое настроение было паршивое, хоть вешайся. А появился ты, и сразу отпустило. Чего молчишь-то?
      – Забыл текст.
      Она расхохоталась.
      – На словах экономишь?
      – Угу.
      – И на брюках тоже?
      Мы еще раз посмотрели на мои брюки.
      – Хотя бы бахрому пришей.
      Я пожал плечами.
      – Не обижайся. Ты молчишь, приходится шутить даме.
      – Я и не обижаюсь. А с брюками отдельная история приключилась.
      – Может я сяду и ты мне все расскажешь?– не дожидаясь моего ответа она опустилась на стул и закинула ногу на ногу.
      Я тоже сел и все ей рассказал. Первое с чего я начал, это то, что я командировочный. Только конченые дураки, желая обаять даму, признаются на первых же секундах, что они командировочные. Ни одна дама так не обаяется, будет срабатывать внутренний стопор. Потом я зачем-то приплел, что женат и что у меня есть сын. Это тоже большая ошибка. Опытные ловеласы эту информацию выдают только под пытками. Покончив с этим неудачным вступлением, я, наконец, перешел к брюкам и кирпичу на балконе. Я трещал не непрерывно, иногда делал паузы. В первом антракте я заказал себе водки, а даме мартини. Во второй паузе выяснил, что мою подругу зовут Жанна. Жанна хихикала, а ко мне возвращалась уверенность.
      Минут за тридцать я выболтал первой попавшейся девчонке цель своей командировки, все тонкости своей работы и большую часть произошедших со мной событий за последние сутки.
      – Так ты здесь с другом? – уточнила она.
      – Да. Я совсем забыл про своего приятеля.
      Аркашка хлыщ и прощелыга. Он еще тот парень. Точно отобьет у меня Жанну. Я со своими мослами и очками ему в подметки не гожусь. Хотя с другой стороны, это не в его интересах. Он ведь чего-то от меня хочет.
      Аркашка отнесся к Жанне индифферентно. Он поздоровался, что-то сказал вежливое, налил себе из графина, замахнул рюмаху потом отвернулся и снова стал смотреть на голых девочек. Мы с Жанной пили, ели что-то и танцевали. Я окончательно окосел – то ли от девушки, то ли от выпивки. Причина плохого Жанниного настроения объяснялась очень просто. Оказывается, она сегодня ходила устраиваться на работу в одну московскую компанию, которая открывала в городе небольшой филиал. Ее не взяли.
      – Понимаешь, – горевала она, – я три этапа прошла, самые трудные. Сегодня была вообще ерунда какая-то, психологические тесты. Я была так уверена в себе, что потом не могла поверить. Сидел старый противный бородатый мужик и задавал идиотские вопросы. Через два часа пришла за результатом, передо мной извинились.
      Я как мог, успокаивал девчонку. Получалось плохо. Неожиданно Жанна сняла очки и убрала в сумочку.
      – Надоели, – сказала она.
      – А как ты будешь без очков?
      – А они без диоптрий.
      – Как это?
      – У меня зрение нормальное. Я их для солидности надела. Одна подруга посоветовала: когда идешь на работу устраиваться, надень очки. Будет умный вид.
      Вот все и прояснилось. Вот почему она никак не отреагировала на мой метод знакомства. Она не ассоциировала себя с очкариками. У нее комплекса нет. Она нормальная! Если бы я знал, то на выстрел бы к ней побоялся подойти!
      В двенадцать Аркаша засобирался домой. Мы договорились созвониться. Его изрядно штормило, тем не менее, он не забыл расплатиться за столик. Примерно через час собрались и мы.
      – Где ты живешь? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
      – Недалеко. Только я не хочу домой.
      – Тогда поехали ко мне.
      – Поехали.
      Мы сели в такси и отправились в гостиницу.
      Вот он мой город! Узнаю его. Сколько раз мы проводили девочек в общагу. Я, чаще всего, чужих. Легче легкого. Нужно только втереть уши дежурному. Тряхнем стариной!
      Через стекла фасада я увидел Спартака. Он стоял за стойкой, разговаривал по телефону и при этом смотрел на себя в зеркало. Швейцара в дверях не оказалось, мы беспрепятственно прошли прямо к моему старому знакомому. Увидев меня с дамой, Спартак бескрайне улыбнулся. Теперь он смотрел на меня как на равного. Типа, хоть ты и из люкса, но слабости у тебя как у всякого мужика. Он взял меня под локоть и отвел в сторонку.
      – Пусть живет хоть неделю, – заговорщески подмигнул он. – Я все устрою.
      Наверное, он надеялся на чаевые, но я просто сказал:
      – Спасибо, – и собрался уйти.
      – Постой, – остановил он меня. – А презервативы?
      – А есть?
      – Легко, – он повернулся спиной к Жанне и, таясь, вытащил из кармана две пачки. – Вот здесь четыре штуки в упаковке по шестьсот рублей, а в этой – шесть, по тысяче.
      – А что так дорого?
      – Монополия. Если купишь шесть, сделаю скидку.
      – Ты мне льстишь, – похлопал его по плечу, – давай ту, где четыре.
      – А шампанское в номер?
      – Лучше мартини.
      – Легко.
      Я подождал секунды две, думая, что он и вино вытащит из кармана, но этого не случилось. Видимо его карманы оказались не такими уж бездонными, как могло показаться.
      Мы поднялись наверх, сели за стол, дождались мартини и стали разговаривать. Жанна разоткровенничалась.
      – Неделю назад меня человек бросил.
      – Да ну, не верю.
      – Взял и бросил. Прекрати делать глупые комплименты.
      – Просто не могу себе представить.
      – Я ведь замужем была. Хороший такой дядька. На пятнадцать лет меня старше. Богатый. Я шесть лет как сыр в масле каталась.
      – А тебе сейчас сколько?
      – Тридцать.
      – Никогда не скажешь!
      – Кончай! У меня все было. Правда, он детей не хотел, но я бы его все равно уломала. Я его любила. Не по расчету выходила. Полтора года назад он пригласил к себе из Калуги сына от первого брака. Там у парня что-то не складывалось, а он ему тут работу хорошую обеспечил, хату купил. И все.
      – Что все?
      – Мы с этим сынком полюбили друг друга. Просто дико полюбили. Он меня на семь лет моложе, но это ничего не значит. Я хмыкнул, как бы соглашаясь.
      – Мы честно пришли к моему мужу и все рассказали. Тот поорал, вначале хотел сына отговорить, но сынок упрямый оказался, тогда папаша послал нас к чертям собачьим. Лишил денежного содержания. Жили мы в однокомнатной панельке, с хлеба на квас перебивались. Я так счастлива была!
      – И что?
      – Год прошел, и он меня бросил, вернулся к своему папаше. Теперь у них все в порядке – семья, а я одна, как дура. Дура я – дура.
      – Да уж, – я не нашелся что сказать.
      – Знаешь, я сейчас думаю, что сынок отбил меня, чтобы отомстить отцу. Тот ведь их бросил с матерью. Я как вещь. Они там решают свои психологические проблемы, а я теряю целую жизнь, – у нее на глазах навернулись слезы. – Меня все бросают. Даже мать.
      – Как это?
      – Вот так. Мне было четыре года, когда она меня оставила с отцом и уехала с каким-то греком. Греку, видите ли, такой груз как я не нужен был. Я ее даже не помню.
      Что-то сексом тут и не пахнет, сплошная передача «Жди меня». Я почувствовал себя ущербным, в моей жизни таких лихих поворотов не было, не о чем поплакаться.
      – Мое детство сплошной кошмар, – тем временем продолжала Жанна.
      – Что, папа пил?
      – Нет, хуже.
      – А что может быть хуже?
      – Ладно, проехали.
      – Знаешь, почему люди с теплотой вспоминают детство? – меня потянуло на философию.
      – Нет.
      – Потому что это самое беззаботное время. Там проблем не было. Несчастной любви не было, ненависти тоже. Время тянулось, день бесконечен. Впереди вечность.
      – У меня не было беззаботного детства.
      – У меня тоже.
      – А у тебя то что?
      – Были проблемы. Папа хотел, чтобы я стал вундеркиндом. Он сам учитель и водил меня ко всем знакомым репетиторам. Английский, французский, немецкий и т.д. Тогда было модно оканчивать школу за пять лет, всякие там дети-поэты, художники и математики. Но, из меня вундеркинда не получилось.
      – Почему?
      – Я во всем преуспел кроме математики. Не давалась она мне, хоть убей. Не то, что впереди идти, я даже школьную программу не тянул. Мне в основном папу было жалко. Мечта всей его жизни рушилась. Я так старался, переживал. Папа говорил, что мозг – это мышца, его нужно тренировать. Он заставлял меня считать все подряд, все свободное время. Фонари, ступеньки, ворон, номера у машин. Я придумывал задачи, складывал в уме, потом умножал, делил.
      – И что, помогло?
      – Да, папа оказался прав. Я все-таки осилил эту науку. С легкостью оперирую в уме любыми четырехзначными числами. Складываю, вычитаю, делю, умножаю.
      – Здорово.
      – Но есть побочный эффект. Я до сих пор считаю ступеньки, столбы, этажи и все что можно посчитать. Я все еще придумываю задачи.
      – Ну, это ерунда. Ты ведь не наркоман. А где теперь твой папа?
      – Родители умерли.
      – Извини.
      Я рассказал, что именно из-за своей способности считать в уме я попал в эту командировку. Ее взгляд на эту проблему был для меня неожиданным:
      – Если бы тебя не послали сюда, то мы бы с тобой не встретились. А ты такой здоровский!
      Она посмотрела на меня влюблено.
      Мы допили мартини, и она сказала, что пора спать. Это очень ответственный момент. Сейчас все решится. Жанна пошла в ванную. Она пробыла там минут пятнадцать и вышла в одном полотенце. Полотенце, хоть и большое, но ничего не прикрывало. На меня напало непривычно сильное возбуждение. Я тоже побежал в ванную. Почистил зубы и принял душ, но возбуждение не спадало. Тогда я надел презерватив и тоже обмотался полотенцем.
      Жанна сидела на диване. Я опустился рядом, близко-близко. Обнял ее за плечи и поцеловал в губы. В грудь мне уперлась ее стальная возмущенная рука.
      – Ты хочешь сказать, что я блядь? – почти крикнула она.
      Ну вот.
      – Нет, я такими словами не разговариваю, я такими словами даже не думаю.
      – Забудь, – сказала она и разрыдалась.
      Я пошел в ванную, снял презерватив и надел трусы.
      – Иди, ложись на кровать, – сказал я Жанне, – а я прикорну тут на диване.
      – Нет, сам ложись на кровать, мне что-то расхотелось спать.
      Мы оба были очень пьяны. Я неожиданно остро это почувствовал.
      – Хорошо. А ты что будешь делать?
      – Пойду, открою окно, положу титьки на подоконник и буду выть на луну.

      Каждый день начинается по-разному. Иногда ему радуешься, иногда, если впереди какая-то проблема, хочется, чтобы он быстрее закончился или подольше не начинался. Бывают никакие дни. Их большинство. Встал, что-то съел, куда-то пошел, что-то сделал, вернулся, лег, уснул. Все. Вспоминать нечего. Это будни. Сплошная серость. Хотя иногда неожиданно случаются такие будни, что лучше всякого праздника. В любом случае каждый день начинается со звуков. Вначале приходят шорохи, если нет будильника, и лишь потом, когда забываются сны, поднимаешь веки и появляется картинка. Проявитель, фиксаж и фото-нож, чтобы отрезать все лишнее.
      Я открыл глаза и увидел тумбочку с большим коричневым ожогом от окурка, пошевелил глазами и заметил, что ожогов множество и еще, снизу под столешницу приклеена жвачка. Я не дома! Это вначале удивило. Где-то внизу шумел город, визжал тормозами, гудел и разговаривал. Рядом, кто-то сопел. Я перевернулся на спину и увидел в окно кусок неба. По синей субстанции башкастыми сперматозоидами хаотично двигались стрижи. Дождя не будет.
      Впритык, чуть касаясь спала Жанна. Одеяло сбилось набок, бесстыдно выставив на мое обозрение большую куполообразную грудь. Мне захотелось ее потрогать, чтобы выяснить, не силиконовая ли она. Это я так себе подумал, хотя причина была совсем в ином. Я уже было протянул руку, но вовремя спохватился, встал и вышел в другую комнату.
      – Это всего лишь большие молочные железы, необходимые для выработки молока будущему потомству, – попытался я сам себя убедить, но не смог. Вернулся, приоткрыл дверь и снова вылупился. Пока я любовался, прошло какое-то длительное время. Кончилось все тем, что я подошел к кровати, натянул одеяло и скрыл все это приданое от солнечного света. Кругом одни соблазны.
      Жанна спала красиво. Закинув руку за голову. Раньше мне приходилось видеть такие позы только на картинах. Чтобы отвлечься от высокохудожественного зрелища я пошел чистить зубы.
      Как ни странно, голова почти не болела, зато нестерпимо хотелось есть. Несмотря на голод, я заставил себя не спешить, сел, положил перед собой чистый лист бумаги и составил план работы на день. Под номером один у меня значилось купить брюки. Прежде чем спуститься вниз я окинул взглядом комнату. Подумалось, что Жанна, в общем-то, мне не жена, не любовница и даже не сестра. Я вообще ее не знаю. Было бы неплохо, чтобы она ушла раньше меня. Я опять приоткрыл дверь в спальню. Слишком красиво спит. Не этично выгонять даму. Я решил, что пока завтракаю и покупаю брюки, она придет в себя и можно будет культурно попрощаться.
      Часы показывали половину десятого. Не люблю затягивать начало работы.
      Я сложил в портфель все свои ценности: ноутбук, кошелек с деньгами и документы для работы. Береженого бог бережет, кто знает, что на уме у этой девицы. Пиджак я не одел, дабы не позориться лишний раз перед аборигенами. На ручку двери повесил табличку «Не беспокоить».
      В холле с удивлением встретил своего старого знакомого – Спартака. Вид он имел помятый, глаза красные.
      – Стахановская вахта? – поинтересовался я.
      – Сменщик попросил подменить, – зло сказал он, – заболел.
      На стойке портье валялись ситовки с портретами Захарова. Он обещал достойную жизнь.
      Я взял в руки одну бумажку и присмотрелся. Вроде он. Хотя не на все сто.
      – Не знаешь, какой он институт оканчивал? – спросил я у дружбана.
      – Да на хер надо?
      – Че так?
      – Да козел он.
      Я не стал уточнять, в чем проявляется эта козловость, как и не стал распространяться о том, что по всем параметрам это мой институтский друг.
      – Там у меня дама, – напомнил я.
      – Да без проблем. Если хочешь, – он почему-то перешел на «ты», – я ей карту гостя сделаю. Легко.
      – Я скоро вернусь. Где тут у вас еда?
      Он показал в конец коридора. Там светилась надпись «буфет».
      – Сколько штук использовал? – вдогон поинтересовался он.
      – Чего?
      – Презервативов.
      – Один, – честно ответил я.
      – Хило, – сокрушенно вздохнул Спартак.
      Перекусив яичницей и бутербродами, я расспросил буфетчицу о ближайших магазинах готовой одежды. Оказалось, что все под рукой, один за углом, другой через квартал, а на следующей остановке большой универмаг.
      – Только там все дорого, – сообщила дородная продавщица.
      Искать вьетнамские рынки ради экономии средств, у меня не было времени, пришлось отправиться по ближайшему адресу. Вначале шел медленно, потому что считал тротуарные плитки, потом выяснилось, что средний мой шаг равен трем плиткам, если ступать с черты на черту. Шаги считать привычнее, только движения получаются неестественными.
      Позвонила жена. Все нормально? Все нормально. Интересовалась как-то вяло, жизни не учила. Потом объявился Аркашка.
      – Ну, как? Получилось с той чувихой? – первым делом спросил он.
      – Не совсем.
      – Как это?
      – Долго рассказывать.
      – Во сколько подъехать?
      – Я позвоню.
      – Это номер моего сотового. Сохрани в памяти.
      Я уже забыл, что мы на «ты». Было неудобно разговаривать по мобильному, портфель оттягивал руку.
      Чтобы попасть на соседнюю улицу пришлось сойти с тротуарной плитки и ненадолго свернуть в проулок. Запахло бедностью – щами и стираными простынями. Пот катился градом. Неплохо было бы договориться с Аркашкой и вечером съездить куда-нибудь на пляж вместе с Жанной искупаться. Оказывается, я вижу эту девушку в своем недалеком будущем.
      Магазин назывался «Бутик Париж» там было полно некачественной турецкой одежды. Я не стал привередничать, купил брюки, которые висели на мне более или менее сносно, и отправился в обратный путь. Новые портки я снимать не стал, а старые попросил выкинуть.
      В переулке на меня напали. Кто-то сильно ударил кулаком в спину и выхватил из рук портфель. Удар был такой тяжелый, что я пролетел метра два и со всего размаху плюхнулся на грязный асфальт. По инерции я пробороздил метр, содрал кожу с подбородка и клюнул носом. Подняв голову, схватил последние кадры сцены ограбления. Мужчина в черных джинсах, в черной водолазке и черном берете уматывал во все лопатки в сторону центра. Прежде чем скрыться за углом он споткнулся, выронил портфель, и сам чуть не упал. Какой неуклюжий. Подняв с земли ворованное, он побежал дальше прижав ношу к груди.
      – Ноутбук разбился, – злорадно подумал я. И еще, – в этой одежде он потный, вонючий и очень заметный на фоне безмятежного лета. Его найдут.
      Я даже не делал попыток его догнать. У меня все болело, казалось, что сломана нога. Поднявшись, смог оценить масштаб разрушений. Из носа и подбородка текла кровь, на локтях, предплечьях и пальцах кожа содрана. На новых брюках зияли две огромные дыры в области колен. Сотовый телефон валялся в метре от батареи, его дисплей покрылся морщинами. Очки улетели еще дальше. Правое стекло в трещинах. Но, самое главное и обидное это, конечно пропажа ноутбука и кошелька с деньгами. И еще – паспорт. Надо же! Вот дела! Я машинально пошарил в карманах. Из всей наличности осталось пятьсот рублей.
      Это не город, а какая-то криминальная столица! Не ровен час, что меня изнасилуют или убьют.
      Мое повторное появление в магазине «Бутик Париж» вызвало нездоровый ажиотаж. Продавщицы меня вначале не узнали, а когда поняли, с кем имеют дело, запричитали, забегали и предложили вызвать скорую. Я отказался, рассказал им о том, что произошло, и попросил позвонить в милицию. Сердобольные девушки обработали мои раны отвратительными китайскими духами, сочувственно охали, когда я орал от боли, и пояснили, что милицию вызывать не надо, лучше сходить туда пешком, вон райотдел напротив, видно из окна. В прошлом году, когда у них наркоманы украли пиджак, им пришлось ждать наряд целый час после вызова, теперь они предпочитают ходить туда пешком, быстрее получается. Но, если мне трудно идти, то они могут вызвать вневедомственную охрану, потому что недавно хозяин установил в магазине тревожную кнопку.
      Я сказал, что идти могу, и попросил вернуть мне мои старые брюки, если их еще не выкинули на помойку. Брюки мне вернули, они почему-то были в пуху, но надевать не посоветовали.
      – Лучше вам идти в дырах, – сказала одна из девчонок. – Так вид жалобнее, может, мусора быстрее шевелиться начнут.
      Я внял совету торговки и похромал к служителям закона, как есть в пятнах крови, треснутых очках и рваных брюках.
      За стеклом сидел дежурный, напротив, на стуле сержант с автоматом. Сержант спал, дежурный смотрел на дисплей компьютера. Бьюсь об заклад, что там разложен преферанс. Оба на меня рассердились, потому что одного я разбудил, а второго отвлек.
      Дежурный никак не мог понять, что со мной стряслось. Он смотрел на меня так, как будто я сбежал из вытрезвителя. Когда, наконец, до него дошло, что случилось ограбление, он спросил:
      – Вы ноль два звонили?
      – Нет.
      – Хорошо, – загадочно произнес он. – Просидите тут. Я позову опера.
      Опера пришлось ждать полчаса. Сержант с автоматом опять начал похрапывать. Я не выдержал и высказал дежурному свое недовольство. Он встал, куда-то ушел и вернулся с пацаном, который представился младшим лейтенантом, фамилия неразборчиво. На вид парню было лет шестнадцать. Джинсы, белая футболка и модная прическа, когда волосы свисают на лоб игривыми сосульками.
      – Кого тут грабанули? – поинтересовался парень. – Пройдемте, – когда я поднял руку и открыл рот. – Что у вас в пакете?
      – Брюки.
      – Покажите, – подозрительно сдвинул брови. Мимика лица чрезвычайная.
      Убедившись, что у меня там всего лишь штаны, а не пояс шахида, малолеток открыл замок на решетке и пустил меня внутрь.
      Мы прошли по коридору, миновали еще одну решетку и очутились в небольшой комнате. Посредине стул и стол. Младший лейтенант открыл ящик стола, достал несколько листов бумаги, ручку, положил все это передо мной и сказал:
      – Пишите на имя начальника РОВД. Вот образец, – он достал еще один лист бумаги, упакованный в файл с перфорацией. – Я сейчас приду.
      – А что писать?
      – Заявление. Где, когда и что с вами случилось.
      – А не лучше ли, – наивно предложил я. – Я вам все расскажу, вы побежите его ловить по горячим следам, а я пока попишу.
      – Нет, не лучше. Я никуда не побегу. У меня дел по горло. Пишите.
      Он вышел, а я принялся упражняться в эпистолярном жанре, добросовестно вспоминая все подробности происшествия. Через пятнадцать минут получилось две страницы мелким почерком. Из-за разбитых очков устал правый глаз.
      В комнате висел неприятный запах, смесь ваксы и дешевых сигарет, еще пробивалась примесь чего-то сладкого, я не смог идентифицировать источник. Наверное, именно так пахнут преступления и человеческие страдания.
      В правом углу столешницы чем-то острым было накарябано: менты – козлы. Приглядевшись я обнаружил, что подобных автографов оставлено немыслимое количество. Как только не склоняли бедных стражей порядка. Некоторые сравнения были почти гениальными, что-то меня позабавило. Характерно, что надписи эти пытались уничтожить, замазать, закрасить и даже срезать ножом, но они, как заговоренные восставали из небытия. На знакомство с остальными достопримечательностями этой комнатушки у меня ушло еще полчаса. За это время я успел придумать и решить три сложных примера на порядок действий. Для того чтобы превратить цифры в слова я вначале хотел использовать свое заявление, но потом подумал, что честнее будет пройтись по надписям. Два раза подряд мне выпало слово «обезьяны». Так называли Ментов аж в трех посланиях. Я подумал, что данное слово не может случиться в моей жизни, разве что в качестве метафоры.
      Обо мне определенно забыли.
      Когда терпение кончилось, я вышел в коридор и направился в сторону дежурки. Долго идти не пришлось: уперся в решетку, которая оказалась на замке. С той стороны прутьев сидел на корточках помятый парень, находившийся в нирване. От него пахло мочой.
      Обратный путь тоже результатов не принес, все везде было наглухо заперто. Может быть, удастся уговорить этого типа, чтобы он сходил в дежурку и напомнил обо мне.
      Мысль оказалась неудачной, парень на контакт не шел, мычал и закатывал глаза. Мало того, обнаружились наручники на его запястьях.
      Такого развития ситуации я не ожидал, ничего не оставалось, как только стоять у решетки, как животное и смотреть в даль. Метрах в двадцати по коридору ходили люди. Кричать я стеснялся.
      Младший лейтенант появился через час. Время не прошло даром, я посчитал количество кафельной плитки во всем коридоре, среднюю плотность людей в минуту на один квадратный метр площади и еще много всяких бессмысленных вещей.
      – Пришлось выехать на задание, – сообщил милиционер, облизывая испачканные в чем-то жирном губы и ковыряясь во рту зубочисткой. – Ну, давай посмотрим, что тут у нас. – Он сел на единственный стул, нахмурился и углубился в чтение. Я встал перед ним, как нашкодивший школьник. Прочитав мою писанину два раза, опер спросил:
      – А куда вы собирались идти после магазина?
      – Обратно в отель.
      – А вот тут в тексте после улицы и переулка пустые места. Это зачем?
      – Я названий не знаю. Думал, вы мне подскажете и впишем.
      Он почесал макушку.
      – Значит, вы вышли из гостиницы с одной только целью – сходить в магазин и купить брюки?
      – Да.
      – И потом вернуться в гостиницу?
      – Да.
      Он сделал паузу, потом выпалил с напором:
      – Получается, для того, чтобы сходить в магазин за брюками, вам необходимо было взять с собой, как тут написано, ноутбук за полторы тысячи долларов, тридцать тысяч рублей с копейками деньгами и документы по работе. Без этих вещей вы брюки купить не в состоянии?!
      Получалось именно так. Я опять попал впросак. Рука потянулась к очкам. Не мог же я рассказать ему про Жанну.
      – Я побоялся оставлять такие ценные вещи в гостинице, – промямлил я.
      – Вы не болтайте, внизу у портье есть бесплатный сейф для всех постояльцев. Эта гостиница на нашей земле. Там безопасность на высшем уровне.
      – Про сейф я не знал, – это была правда.
      – Там везде про это написано. Знаете, на кого вы похожи?
      – На кого?
      – На человека, который вчера всю ночь пил, потерял казенное имущество и для того чтобы скрыть свои грехи, инсценировал ограбление. Такие штуки у нас не проходят.
      – Это не так.
      – Где вы были вчера вечером?
      – В ресторане. Но, это ни о чем не говорит.
      – Ну, вот.
      – Меня девушки видели из магазина «Бутик Париж», я у них брюки покупал. Я был с портфелем.
      – Они что, в портфель заглядывали? Может вы пришли с каким-то портфелем, набили его тряпками, вышли, изорвали брюки, портфель выкинули и все. – Ничего не скажешь, бурная фантазия. – У вас есть документы, о том, что вы вообще покупали этот ноутбук? Хоть какая-то бумажка о том, что он существовал?
      – Ноутбук, деньги и документы видел майор Полупан, – нашелся я.
      – Наш Полупан?
      – Я не знаю.
      – Хотя, майор Полупан в городе, наверное, один. При каких обстоятельствах он видел ваш компьютер?
      – Был один инцидент.
      – Так вы рецидивист, – милиционер улыбнулся. – Шучу я. Раз Полупан уже имел с вами дело, ему я вас и сдам, – он встал. – Подождите минут пять.
      Увидев, что младший лейтенант направляется к двери, я взмолился:
      – Пожалуйста, не долго. Я в туалет хочу.
      В очередной раз из потерпевшего я превратился в виноватого и просителя.
      Правда, мой мучитель был добр ко мне, отсутствовал всего две минуты. Пришел он с Полупаном, у которого лицо за время нашей разлуки стало еще мужественнее.
      – Опять набезобразничал? – вместо «здравствуйте» произнес он.
      – Почему опять? – возмутился я.
      – Значит, все же набедокурил?
      – Ничего я не набедокурил.
      – Он темнит чего-то, – высказался молодой. – Как будто боится. Какой-то скользкий.
      – Да я знаю, – согласился майор. – Можешь идти.
      Пацан с радостью исчез, а Полупан сел на стул и углубился в мои каракули.
      – Слушай, – сказал он, изучив документ. – Мне неохота с тобой возиться и выяснять, где и когда ты по пьяни потерял свой портфель. Давай я отнесусь к тебе по-доброму. Ты оставляешь мне эту бумагу, я дам ориентировку своим людям на твои вещи. Если они найдутся, мы тебе их вернем, может, где всплывут при сбыте. Регистрировать твою галиматью мы не будем. Давай, не порти нам статистику. Хорошо?
      – Хорошо, – с готовностью согласился я.
      – Ты ноль два не звонил?
      – Нет.
      – Это хорошо. А то пришлось бы отчет строчить. Напиши вот тут свой московский адрес, телефоны домашний и сотовый и иди отсюда.
      Я написал все, как он велел и пошел к выходу.
      – А тот старик выжил? – спросил я напоследок.
      – Какой?
      – В самолете.
      – Да выжил, выжил. Уже дома.
      Наконец я на улице. Удивительная штука. Меня ограбили, из милиции, грубо говоря, послали, а я иду и радуюсь. Чему интересно? Тому, что так легко отделался? Что меня не посадили? Не знаю, но факт остается фактом. Я очень рад, что вырвался оттуда.
      По пути в гостиницу мне было не до задач. Во-первых, я действительно хотел в туалет, а во-вторых, прохожие так явно обращали на меня внимание, что мне казалось, если я буду мешкать, соберется толпа сопровождающих, которые будут тыкать в меня пальцами и гоготать.
      В вестибюле встретился Спартак. Он долго и проницательно посмотрел на меня, но высказываться не стал. Слишком уставший и поэтому безразличный.
      – Твоя женщина заказала в номер яичницу и кефир. С тебя сто рублей.
      Я дал ему последнюю пятисотку, получил четыреста сдачи и спросил:
      – Она еще там?
      – Смотрит телевизор.
      Если бы не этот услужливый парень с его идиотской химчисткой, то я никуда бы утром не пошел, и ничего бы не случилось. Хотя, если быть справедливым, изначально виноват не портье, а дед, обрыгавший мне в самолете брюки. Подумав про деда, я вспомнил папку с документами. Кажется, ее тоже украли.
      Жанна щеголяла по номеру в моей рубашке. Ввиду крайней дохлости моего бренного тела, сорочка сидела на ней очень плотно, натягиваясь на выпуклостях. Она была ей коротка, что сразу придало нашим отношениям некоторую интимность и доверительность. Так ходят по дому молоденькие жены во время медового месяца, наслаждаясь своей рискованной красотой, и еще больше тем, что ее можно кому-то показывать.
      – Боже! Что с тобой стряслось, родненький, – воскликнула моя подруга, едва открыв дверь.
      Промычав в ответ нечто невразумительное, я бросился в санузел, где, справив малую нужду, впервые после инцидента, посмотрел на себя в зеркало. Вот это личина! Все гораздо хуже, чем я себе представлял. Кот Базилио в молодости, циклоп недомерок, вампиреныш. Наверное, на лице будет синяк.
      После душа я попросил Жанну принести в ванную чемодан, из которого достал все чистое и спортивное. Там же нашел запасные очки, правда, затемненные. Покидая ванную, я заметил, сохнущие на батарее после стирки розовые трусики и бюстгальтер. Значит, под рубашкой ничего нет, если она не имеет обыкновения таскать с собой на всякий случай сменный комплект.
      Усадив меня на диван и обложив подушками, как тяжелобольного, Жанна велела рассказать во всех подробностях утреннее происшествие. Я поведал ей нехитрый сюжет. Мой рассказ она прерывала восклицаниями и словами: ужас, не может быть, козел и гады. Зная секрет ее одежды, я не находил себе места, хотелось что-то сделать, потрогать ее, схватить, откусить кусочек. Я даже дрожал от возбуждения.
      – У меня остались последние четыреста рублей, – закончил я свой рассказ.
      – Жаль, – расстроилась девушка, – а я думала, что мы сходим пообедать.
      И вправду, уже обед. Я пожал плечами. Аркашке я позвонить не мог, его номер записан в памяти сотового, а он крякнул. Если сообщу жене, что на меня напали и отняли все деньги, она ляжет в больницу с инфарктом. Оставалось одно – позвонить на работу и попросить прислать денежный перевод.
      – А у меня тоже травма, – сказала Жанна, – порезала ногу, – она показала стопу с наклеенным куском лейкопластыря. – Извини, пришлось пошарить в твоих вещах. Когда ты ушел, я проснулась, сходила в туалет, потом подошла к балкону, и, видимо, там наступила на стекло. Сразу не обратила внимания, снова легла. Испачкала в крови всю простыню. Что делать будем?
      – В смысле?
      – С простыней.
      Мы прошли в спальню, и она откинула одеяло. Крови было много, как будто на кровати резали барана.
      – Придет горничная и поменяет, – решил я. – Только одеяло нужно так и оставить, чтобы видно было. Вчера окно разбилось, видимо плохо пропылесосили.
      Потом мы озаботились проблемой связи. Мне нужно было переставить куда-нибудь SIM-карту. Скоро начнет названивать жена и тогда не сосчитать истерик, а на четыреста рублей не купить даже самый отстойный аппарат.
      – У дочери моей двоюродной сестры есть подруга, – сказала Жанна, – которая работает в салоне связи, я попрошу у нее временно какой-нибудь аппарат, а ты возьми пока мой. Ты сколько у нас пробудешь?
      – Неделю или две.
      – Я думаю, за такой срок она и денег не возьмет, – Жанна протянула мне маленький красный допотопный раскладной “Philips” с окошечком, украшенный стеклянными бусинами. – Поменяй сам, я не умею. Вот и зарядник. Как ушла… точнее, он ушел… Как переехала к отцу, так и таскаю с собой в сумочке, забываю выложить. У меня два. Один в квартире отца. Стационарный.
      – Спасибо, – я был тронут. Хоть эта проблема разрешилась. Аркашка рано или поздно даст о себе знать, волнений жены удалось избежать. Теперь бы еще решить вопрос с внешним видом.
      Я притащил из ванной купленные брюки.
      – Посмотри, пожалуйста, можно их как-нибудь аккуратно зашить?
      Жанна зачем-то посмотрела дыры на свет и вынесла вердикт:
      – Будет сильно бросаться в глаза. Давай сделаем из них шорты. Сейчас жара. Многие так и ходят. Шорты получатся солидные. Их можно носить с ремешком и с белой рубашкой. У тебя есть белая рубашка?
      – Есть. Да только на коленях ссадины, как у пацана.
      – А мы их замажем. И подбородочек замажем. Знаешь, какой я макияж умею накладывать!
      Я согласился, решив, что хуже уже не будет.
      Девушка заставила меня нацепить брюки, пометила кусочком мыла место, в котором нужно отрезать и позвонила портье.
      – Только прихвати из киоска «Из рук в руки», – сказала она кому-то, похоже – Спартаку. – Я придумала, как нам на халяву пообедать, – добавила, обращаясь ко мне.
      Пришедшему через пять минут Спартаку моя сердобольная подруга объяснила, как из брюк сделать шорты. Спартак попробовал заикнуться на счет денег, но Жанна смогла аргументировано доказать ему, что он мне до сих пор должен за костюм. Получалось так, что я ей наябедничал. За газету «рисепшн» деньги просить побоялся.
      – Только пусть стежку ровную делает, – напутствовала парня моя подруга, – и прогладит, чтобы были стрелки. – Потом она достала косметичку и принялась колдовать над моими коленями. Какая-то семейная сцена получалась. Я стою в трусах посреди комнаты, предо мной женщина на коленях в одной рубашке. Мне сверху видно все, что почти скрыто. Чтобы отвлечься от соблазна я стал рассматривать комнату. Оказывается, имеется в наличие кондиционер и картина неизвестного художника. На диване лежит папка пластиковая с прозрачным верхом, с надписью “Cabinet”. Опа! Значит, ее не сперли! Значит, имеется одна лишняя проблема: ее нужно вернуть хозяину. Дальше – больше. На столе я обнаружил паспорт.
      – Это мой паспорт? – спросил я у визажистки.
      – Ага, – она была очень увлечена. – Я его посмотрела. Только у тебя в графе «дети» нет никаких записей. А ты, вроде, упоминал сына.
      – При обмене паспорта не вписали. Слушай, ты не знаешь в этом городе человека по фамилии Захаров?
      – Думаю, что Захаровых тут тысячи. А кто он?
      – Директор какого-то ОАО «Аспект».
      – Известная фирма и человек известный. Мне приходилось с ним встречаться. Бывший муж познакомил, тот, который старший. Этот Захаров шибко крутой. И еще, говорят, что он козел. Зачем он тебе?
      – Нужно передать кое-какие документы. А какого он возраста?
      – Лет сорок. Или поменьше. Выглядит шикарно, но все равно противный.
      – Мой ровесник?
      – Угу, – Жанна встала и занялась моим подбородком. – Выгляни в окно, весь город в его портретах.
      – А ты не знаешь, где находится его офис?
      – Где-то в центре. Позвони в справочную и узнай. У него финансовая организация, ценные бумаги и все такое.
      – Нет его в справочной.
      – Тогда в бесплатных газетах. Везде его реклама.
      Закончив манипуляции с тональным кремом, Жанна уселась за стол, развернула газету на странице «продажа автомобилей» и стала ее изучать с карандашом и листом бумаги. Иногда она задавала странные вопросы типа:
      – Джипы, наверное, все же посолидней чем легковые? А “Lexus RX 300” авторитетная машина? А “Toyota”? – она расчертила таблицу, где в одной графе была указана марка автомобиля, в другой номер телефона хозяина, а третью оставила пустой. Я стоял у нее за плечом и обратил внимание, что у девушки губа не дура, выбирает только дорогие и свежие автомобили.
      Выписав двадцать позиций, Жанна стала звонить по телефонам. Она интересовалась буквально всем, цветом, опциями и ценой. Напоследок каждому из респондентов она задавала один и тот же вопрос:
      – Можно совершить пробную поездку? – и добавляла: – В течение часа. Я вам позвоню.
      Тех, кто согласился приехать в течение часа, она отмечала кружком. Таких кружков получилось четыре штуки.
      – Ну что? На “Lexus”е поедем?
      Я пожал плечами.
      Определившись с машиной, Жанна стала звонить по ресторанам. Она листала справочник, смотрела названия и адреса и бормотала:
      – Так. Здесь я уже была. Здесь мы были с мужем, с младшеньким. Это не солидно. Это самый раз.
      Таблица продолжилась, только вместо марок машин появились названия ресторанов. С работниками общепита она тоже общалась странно.
      – А вы банкеты устраиваете? А у вас швейцар в дверях есть? В фойе светло? Окна большие? А можно подъехать к самому входу? Всегда? А когда можно приехать, посмотреть и заказать меню?
      По причине только ей ведомой, Жанна обвела кружками три ресторана.
      – Вот, смотри, – обратилась она ко мне, – есть немецкая кухня – «Гюнтер». Китайская – «Золотой дракон», и русская – «Сказка». Ты что предпочитаешь?
      – Мне все равно.
      – Тогда поедем в «Сказку».
      Появился Спартак. Он принес шорты и по быстрому ушел, его пошатывало. Жанна придирчиво осмотрела изделие. Замечаний не было.
      – У тебя обувь какая?
      Я показал черные остроносые туфли с дырочками, как мне казалось и легкие и солидные. Правда, я брал их специально для костюма.
      – Значит так, надеваешь черные туфли, белые носки. Есть?
      Я кивнул.
      – Потом темные шорты, темный ремень. Есть?
      Я кивнул.
      – Потом ослепительно белая рубашка и снова темные очки. Понял? Черное – белое, черное – белое – черное. Должно сочетаться, – с сомнением сказала она.
      Я сделал все, как она велела, и встал у зеркала. Более или менее ничего. Конечно, слегка придурковато, но все-таки лучше, чем короткие штаны. Скептически осмотрев мой внешний вид, девушка решила:
      – Ты будешь у нас брат директора. Слегка не в себе, но умный.
      – Какого директора?
      – Я пока еще не знаю. Так, а я кем буду? – она достала из сумки кожаную визитницу и стала листать. – Цимлянская Роза Альбертовна, главный бухгалтер ОАО «Нефтехим». Похожа я на главного бухгалтера?
      – Пока не очень, – честно признался я, еще раз посмотрев на ее грудь.
      – Подожди, – Жанна позвонила кому-то, сказала: «выезжайте к гостинице «Столица» и скрылась в ванной. Через пятнадцать минут она вышла. Не знаю, что она с собой сделала, но больше всего в этот момент она походила на главного бухгалтера. Естественно, на носу красовались очки обманки.
      – Годится?
      – Угу.
      – Тогда пошли.
      Я прихватил с собой папку с прозрачным верхом. Мало ли, может удастся найти этого Захарова. Пока мы спускались по лестнице, Жанна спросила:
      – Ты считаешь ступеньки?
      – Да, – удивился я, потому что совсем не задумывался об этом. Все получалось автоматически.
      – Сколько?
      – Пока сорок пять.
      – Как-нибудь проверю, – она улыбнулась. – Значит так, запомни, ты мой муж. Молчи, говорить буду я. Такая стервочка при ботанике.
      – Ты же говорила, что я – брат.
      – Брат ты потом, в ресторане, а сейчас муж.
      – Я никогда не вру.
      – Почему? – удивилась она.
      – Чтобы не нарушать правило.
      – Какое правило?
      – Долго рассказывать.
      – А тебе врать и не придется. Я же сказала, молчи.
      – А если спросят чего-то? Все равно молчать?
      – Молчи.
      – Как дебил?
      – Да. Тебя как жена называет?
      – Рюсик.
      – Это почему? – она расхохоталась
      – Андрей, Андрюсик, Рюсик.
      – Хорошо, будешь Рюсик.
      Когда мы оказались у обочины, Жанна продолжила свои напутствия:
      – Сейчас подъедет человек на “Lexus”е, мы хотим его купить. Понял?
      – Ну.
      – Я буду спрашивать, а ты смотри, чтобы было все как положено. Двигатель, багажник, колеса. Ты в машинах разбираешься?
      – Радиатор от карбюратора отличаю, – мне не хотелось участвовать в этой авантюре. Я понимал, что даже если я молчу, все равно участвую в обмане. Нарушение четвертого правила на лицо. Но возражать не хотелось, мало того, щекотал голод. И я придумал, что буду рассматривать машину из интереса.
      – Вот и отлично. Сделаем пробную поездку до ресторана.
      Действительно, через пять минут подъехал черный “Lexus”. Хозяин, молодой парень в тренировочном костюме, заверил нас, что джип только что из Америки, проехал по России километров сто, и владела им за океаном ответственная бабушка, которая почти никуда не ездила. В придачу к машине парень готов был отдать зимнюю резину (интересно, откуда она взялась, если машина только что из-за бугра?) и какую-то жидкость для чистки кожаного салона. Я тупо попялился на двигатель, в багажник, потрогал колеса. Жанна заинтересовалась люком и CD-проигрывателем.
      – Давайте проедемся, – предложила она.
      – Пожалуйста, кто из вас сядет за руль? – согласился продавец.
      – Что вы, что вы. Вы сами езжайте, а мы просто рядом посидим.
      После этих слов мы стали выглядеть в глазах парня кончеными лохами. Тем не менее, чувствуя в нас потенциальных покупателей, хозяин согласился доехать до ресторана «Сказка».
      По пути я опять заметил междугородний телефон. Он стоял на том же месте, напротив почтамта, и выглядел так же, как двадцать лет назад. И почтамт выглядел так же, а все остальное вокруг я не узнавал. Уже к концу поездки понял, что меня смущало. Отсутствовал памятник Ленину.
      Жанна, сославшись на высокие каблуки, попросила водителя подъехать вплотную к дверям ресторана. Он остановился в метре. Особой необходимости в этом не было, потому что фасад представлял собой сплошное стекло. Нас увидел швейцар и открыл дверь, но я уверен, что кроме швейцара нас увидели и администратор и пара официантов, ошивающихся в вестибюле и гардеробщица, (интересно, на кой она нужна в такую жару?), и может быть, даже кухня.
      Появились мы эффектно, и я понял теперь, зачем Жанна спрашивала про большие стекла. Она заверила водителя, что перезвонит и помахала ему рукой. Со стороны это могло выглядеть так, словно она его пока куда-то отпустила.
      Работники общепита на меня поглядывали косо, но спутница своим деловым видом скрашивала впечатление. Она велела позвать администратора или директора и, не спрашивая разрешения, отправилась прямо в зал. Я поковылял за ней. В зале было пусто. Лето – время летних кафе и открытых террас.
      На зов пришел нереально худой дядька. Даже худее меня. Такая худоба не свойственна вообще здоровым людям, я уж не говорю о тружениках ресторанов. Ему уже все доложили: на чем мы приехали и как эффектно это сделали. Он улыбался во всю ширь.
      – Цимлянская Роза Альбертовна, главный бухгалтер ОАО «Нефтехим», – представилась Жанна и протянула ответственному лицу визитную карточку.
      При слове «Нефтехим» тощий проникся к нам еще большим уважением. Он вежливо посмотрел на меня, ожидая, что я тоже назовусь. Мы об этом не договорились, поэтому я растерялся, поправил очки и сел на корточки, якобы для того, чтобы завязать шнурки. Шнурков не было. Туфли на резинках. Я подтянул носки, чуть ли не до колен и дальше, хоть убей, не знал чем заняться.
      – У нашего директора скоро юбилей, – сказала Жанна. – Мы хотим арендовать зал. – Наверное, он уже перевел взгляд на нее. Я поднялся и виновато улыбнулся. – Нас интересует меню и музыкальное сопровождение. Возможно, понадобится массовик-затейник.
      Летом ресторан может дать план только на свадьбах, юбилеях да похоронах. Было видно, что администратор готов пуститься в пляс.
      – Это все у нас есть, – заверил он. – Причем на самом высоком уровне.
      Он усадил нас за столик и принес меню. Минут пятнадцать Жанна досконально изучала предложение. Я тоже делал вид, что читаю.
      – А что-нибудь из этого можно попробовать? – поинтересовалась моя спутница.
      Это был самый ответственный момент.
      – Конечно.
      – Нам по чуть-чуть. За ваш счет.
      – Разумеется. Что именно? – с готовностью отозвался начальник и поманил официанта.
      Девушка стала заказывать и на меня тоже. Я следил за ходом ее мысли по меню и понимал, что она выбирает самые дорогие блюда. Возможно, чтобы не опозорить «Нефтехим».
      – К сожалению, музыканты приходят только вечером, – отправив официанта, стал оправдываться худой, – но, я могу поставить какую-нибудь запись, чтобы вы могли оценить мощь аппаратуры.
      – Годиться, – согласилась Жанна.
      – Что желаете?
      – Итальянцев, – выпалил я. – Из старого.
      Администратор посмотрел на меня с презрением. Я все портил. Тем не менее, у них нашелся древний Челентано, который хорошо пошел под салаты.
      – Откуда у тебя столько визитных карточек? – спросил я, когда мы, наконец, остались наедине.
      – А меня муж знакомил с кем попало на приемах. Старший. Он заставлял сохранять визитки, которые мне вручали. Говорил, что потом пригодятся. Спасибо ему.
      – А где ты так лихо научилась врать?
      – Это меня тоже муж научил. Младшенький. Когда бывший отлучил нас от денежного довольствия мы иногда так обедали. С голодухи. Только нужно быть очень осторожным. Не злоупотреблять. Потому что люди переходят из одного заведения в другое. Можно нарваться.
      – Твои бывшие мужья какие-то аферисты.
      – Мой папа тоже всегда так говорил. Да и я сейчас так думаю. Задним числом, зная всю подноготную, начинаешь понимать, что порядочностью там и не пахло. Яблоко от яблони… Но, это ведь сейчас, а тогда… Разве сердцу прикажешь? Принесли мясное и рыбное ассорти. Я уже почти наелся.
      – Слушай, вот ты говорил, что занимаешься брендами. Как это понять? Вы их что, сами придумываете?
      – В большинстве случаев сами.
      – А зачем?
      – Ну, как тебе объяснить? Наша фирма стала вкладывать деньги в производство. Это не значит, что мы купили завод. Нет. Просто мы разместили на фабрике заказ, и она определенное время работает только на нас. И выпускает, только то, что просим мы.
      – На какой фабрике?
      – На разных. Если это бумажно-беловая продукция, то фабрики чаще всего российские, если пластмасса и железо, то – Китай. Весь мир выпускает продукцию в Китае.
      – Разместили заказ, и дальше что?
      – Прежде чем разместить заказ, мы изобретаем торговую марку. Разрабатываем дизайн, определяем рекламную политику. Мы рожаем ребенка. За которого потом будем нести ответственность и которым потом будем гордиться.
      – Все так сложно.
      – На самом деле, не очень. Если в двух словах, то бренд должен состоять из пяти основных частей. Это: название, или наименование, по другому – нейминг, логотип, стиль, слоган и легенда. Все части должны быть привлекательны для покупателя.
      – Например? Назови какой-нибудь свой бренд.
      – Последнее детище – “Cabinet”. Слыхала?
      Жанна сняла со спинки стула сумочку и достала оттуда записную книжку.
      – Вот этот что ли?
      Это была наша записная книжка. Обложка ПВХ, шестьдесят девять страниц с русским алфавитом.
      – Да, это – наша продукция.
      – Ух ты. Это ты сам придумал?
      – Наш отдел. Хотя в данном случае, название придумал именно я, – меня переполняла гордость. – Вот смотри, “Cabinet” – это название. Логотип – как это название изображено. Тут элементы стиля. В нашем варианте скупо, строго и лаконично. Хотя, не всегда логотип включает в себя название. Иногда, в логотип помещают рисунки или какие либо знаки. Вот видишь, значок R в круге. Это значит, что торговая марка зарегистрирована и является чьей-то собственностью.
      – Разве можно купить слово?
      – Слово – нет. А вот то, как оно написано, шрифт и пропорции – можно.
      – И какой же у вас слоган?
      – Если логотип и название, чаще всего не меняют, то слоган периодически нужно обновлять вместе с рекламными роликами и всей рекламной политикой. Принесли суп. Мы на время замолчали.
      – Основной дебютный слоган у торговой марки “Cabinet” был: «Порядок вещей».
      – А, да, да, да. Я слышала по телевизору. В телеигре. Кабинет, порядок вещей, и дядька за огромным столом.
      – Мы экспериментировали со словами. Я предложил такую фразу: «В порядке вещей». Потом она трансформировалась. Порядок вещей – звучит утверждающе.
      – А теперь какой слоган?
      – Мы готовы к понедельнику.
      – Классно.
      – Было много всяких вариантов: мы всегда готовы к понедельнику, мы готовим к понедельнику и т.д.
      – Я рада, что знакома с тобой. Ты как звезда в нашем захолустье, – мне показалось, что она говорит на полном серьезе. – А где изготовлена эта записнушка?
      Я взял книжку из ее руки. Все изделия не упомнишь.
      – Скорее всего, в Китае.
      – А мне в магазине сказали, что это Франция.
      – Правильно. Я сам открывал в Париже фирму и размещал заказ в Китае через нее. В Россию мы ввозили товар уже, как французский.
      – Это обман.
      – Нет. Уже давным-давно все известные мировые бренды изготавливаются в Китае. Просто на западе никто этого не скрывает, а мы пока стесняемся. Ментальность такая. Со временем, когда бренд заработает авторитет на рынке, мы тоже будем с гордостью писать: Шанхай или Воронеж.
      – Слушай, ты был в Париже?
      – Много раз.
      – А меня мой старший кроме Турции и Египта никуда не вывозил. Завидую.
      Зазвонил сотовый. Абба. Я с минуту сидел и никак не реагировал. Телефон чужой, мелодия не та. Потом только до меня дошло. Это был Аркадий.
      – Ты чего потерялся? – спросил он.
      – Я утратил номер твоего телефона.
      – Как это?
      – Долго объяснять.
      – Ты к кому-нибудь из моих бывших шефов поедешь сегодня?
      – Обязательно. Буду рад, если ты меня подбросишь. Только вот к кому первому?
      – Если ехать сейчас, то лучше к Чебоксарову. Он как раз на работе только после обеда и появится. Ты где?
      – В ресторане «Сказка».
      Жанна задела меня ногой под столом:
      – Пусть остановится за углом, не подъезжает к выходу.
      Я высказал Аркашке ее пожелания.
      Второе мы кушали нехотя, я, например, к гарниру не притронулся. Хватило цыпленка под гранатовым соусом. Где найти место для пирожных?
      Когда принесли кофе, Жанна демонстративно пригубила из кружки, поморщилась и поманила тощего:
      – Этот кофе как у вас называется?
      – Арабика, – покраснел администратор.
      – Это не Арабика, это – пыль бразильских дорог. Можете его забрать. Мы ограничимся минералкой.
      – А десерт?
      – Надеемся, что десерт в вашем заведении соответствует названиям. В конце концов, мы ведь не кушать сюда пришли.
      Когда унесли кофе, Жанна доверительно сообщила:
      – Нужно заставить людей чувствовать себя виноватыми, тогда им некогда глубоко задумываться.
      Закончив трапезу, мы немного посидели, потом Жанна встала, подошла к начальнику и стала ему что-то говорить. Вид у дяденьки вначале был испуганный, но постепенно во взгляде появилась надежда, под конец он даже улыбнулся. Неожиданно кто-то выключил музыку, и я услышал обрывок разговора:
      – … он, конечно, странный, но директор дорожит его мнением. Брат все-таки, – наверное, это про меня. – Выпишите счет на предоплату. Тысяч на тридцать аванса. Когда мы определимся по времени, я вам позвоню и приеду утвердить меню.
      – На какую организацию?
      – Эту графу не заполняйте. Я еще не знаю, с какого расчетного счета мы будем платить. С головной фирмы или с дочки.
      Счет принесли через две минуты. Мы тепло попрощались со всеми, и вышли в жару. Я чуть не забыл на стуле папку с чужими документами.
      Зайдя за угол, мы очутились в самом начале улицы Ленина. Через квартал я увидел угол главпочтамта. Значит, если пройти чуть дальше и повернуть направо, можно оказаться напротив междугороднего телефона.
      – Будучи студентом, – сказал я, – у меня завязался роман с одной девушкой. Ее звали Аня. Вы очень похожи. Мы часто гуляли с ней в центре. Собственно раньше, кроме центра и гулять негде было. Знаешь, кино по пятьдесят копеек и мороженое по пятнадцать.
      – Могу поспорить, что она носила очки.
      – Разумеется. Я с ней познакомился точно так же, как с тобой, только в очереди за мороженым. Около детского мира торговал мороженщик дядя Яша. Его все знали.
      – А на той стороне тетенька разливала газировку. Вишневый сироп.
      – Точно. Зимой, когда холодно и некуда пойти, а расставаться не хочется, мы грелись в междугороднем телефоне. Он работал круглосуточно. Если не шуметь, то можно было сидеть около батареи, держась за руки и слушать, как вызывают людей на переговоры с дальними городами. Никогда не забуду, как в один из вечеров в динамике прозвучало: «Париж, семнадцатая кабина». На зов откликнулась сидевшая рядом молодая женщина. Мы смотрели на нее, как на существо с другой планеты. Тогда я и предположить не мог, что когда-нибудь окажусь в Париже. Французский я знал неплохо, благодаря папе, но мне казалось, что все это бесполезно.
      – А где теперь эта Аня?
      – На пятом курсе, перед самым выпуском она меня бросила ради человека по фамилии Захаров.
      – Вот почему ты спрашивал?
      – И поэтому тоже. На самом деле мне нужно передать Захарову вот эту папку. Того Захарова звали Константин. Мы немного дружили. Не знаю, узнал бы я его при встрече. Столько лет прошло. Правда у меня есть кое-какие фотографии того времени, но они некачественные. Надо сравнить их с плакатами. Костя очень хорошо одевался. Почему-то запомнился мохеровый шарф. Настоящий индийский. Самый писк тогдашней моды. С сосульками. Одно время я даже думал, что Аня бросила меня из-за этого шарфа.
      – Того Захарова, про которого ты спрашивал, я видела с женой. Но, она точно без очков.
      – Значит, не та. Хотя это ни о чем не говорит.
      Подъехал Аркадий.
      В «Фокусе» на заднем сидении тесновато. Я чувствовал ногой коленку Жанны.
      Вначале мы повезли мою подругу домой на улицу Чернышевского. Она попросила остановиться около старого замызганного сталинского дома на углу с улицей Пушкина. Я вызвался ее проводить.
      Около среднего подъезда она остановилась, положила мне руки на плечи, посмотрела нежно и сказала:
      – Ну что, Рюсик, спасибо тебе. Я очень многому от тебя научилась.
      – А я от тебя. Только не называй меня Рюсик.
      – Ладно, – она поднялась на носки и поцеловала меня в щеку, – еще встретимся.
      Она сказала это так уверенно, как будто, встав на цыпочки, увидела будущее.
      На обратном пути на глаза мне попался синий сорок первый москвич.

      – Я дам тебе денег, – сказал Аркадий после того, как я рассказал ему о том, откуда у меня на подбородке появилось пятно тонального крема.
      – Не надо, позвоню в контору и попрошу перевод.
      – Пока они отправят, пока ты их получишь, это долгая история. А жить на что? Сколько у тебя осталось?
      – Четыреста рублей.
      – Помрешь с голоду. На возьми, – он протянул мне несколько бумажек.
      – Не надо.
      – Ну, возьми, что ты за человек.
      – Ты ведь за мной приедешь?
      – Да.
      – Тогда и поговорим.
      Аркашка перестал навязывать мне купюры, развернулся через две сплошные полосы и остановил машину в тени большого клена.
      – Пойдешь туда, – он указал пальцем вдоль улицы. – Повернешь за угол, через пятьдесят метров увидишь бизнес центр, в нем Чебоксаров снимает офис. Я звонил, спрашивал у секретаря, он на месте, ближе подъезжать не буду, не хочу, чтобы нас вместе кто-нибудь видел.
      – Надо было предупредить его о моем приходе.
      – Смоется. Наоборот, зайдешь в торговый зал, туда проход свободный, представишься представителем московской фирмы, девочки тебя отведут к нему на второй этаж. Уже не убежит.
      – Неохота выходить в жару.
      – Тут идти-то всего метров сто. Не волнуйся, здание новое, везде кондиционеры, не вспотеешь, даже камера наружного наблюдения есть и охрана.
      Я взял подмышку папку с журналом “Geo” и отправился на встречу.
      – Позвони когда закончишь, минут за пятнадцать, я подъеду, – крикнул вслед Аркадий.
      Эти сто метров дались мне с трудом. Я потел то ли от пекла, то ли от волнения. Такое ощущение, словно я сам должен кому-то деньги. В силу своего проблемного характера я уже готовился оправдываться.
      Ненавижу Тагамлицкого.
      Все произошло именно так, как предсказывал Аркадий. Я прошел в торговый зал, побродил для приличия, изучил ассортимент, потом достал визитную карточку и представился девчонкам сидящим за компьютерами. Народу было не протолкнуться. Родители и дети готовились к первому сентября. Девчонки уже изрядно устали, поэтому не вдаваясь в подробности, они сообщили Чебоксарову по внутренней связи, что к нему прибыл человек из Москвы, и проводили меня на второй этаж мимо охраны.
      Прочитав визитку Чебоксаров не смог скрыть досаду. Он сразу понял, что разговор пойдет о деньгах, поэтому улыбка, появившаяся было на лице, мгновенно исчезла. Коренастый, полный, он потел, несмотря на шумно работающий кондиционер. К разговору он готов тоже не был, и чтобы выиграть время поднял трубку телефона, велел кому-то принести чай и потом долго делал вид, что слушает, хотя, наверное, просто собирался с мыслями.
      Растерянность противника подействовала на меня ободряюще, я заговорил первый. Чтобы сразу не поругаться, начал издалека. Дескать приехал изучить обстановку во время школьного сезона. Поинтересовался, почему от них мало заказов, вкратце рассказал о наших новых торговых марках. И он, и я понимали, что школьный сезон тут совсем ни при чем, что к нему начинают готовиться в марте – апреле, а сейчас гнать кобылу уже поздно. Тем не менее, моя доброжелательность помогла ему расслабиться, он стал говорить бойчее, а когда девушка в бриджах принесла поднос с чаем, снова начал улыбаться.
      На столе перед Чебоксаровым лежала газета с крупным заголовком: «Как за минуту определить процент сахара в крови», ниже было написано: «Как вывести камни из почек в домашних условиях». Только сейчас, справившись с волнением, я смог вникнуть в обстановку. На столе я заметил два градусника, за спиной хозяина, на полке небрежно валялся тонометр без сумки, им часто пользовались, на шкафу – ионизатор воздуха. Чебоксаров следил за своим здоровьем. Немудрено, что чай оказался на травах.
      – Я недавно женился, – сказал Чебоксаров, отхлебывая из кружки. На столе стояла рамка с фотографией, он развернул ее в мою сторону. – Вот.
      – Поздравляю.
      Со снимка таращилась юная особа. Скорее всего, ее можно было принять за дочь.
      – Всего на пятнадцать лет моложе. Все говорят, что разница не очень заметна.
      Я не знал, что ответить и стал искать фразу, с которой можно было бы перейти к разговору о деньгах.
      – У вас есть жена? – между тем продолжил Чебоксаров.
      – Мы одногодки.
      – А дети есть?
      – Сын.
      – Мы тоже хотим завести детей. Но, что-то пока не получается. Сейчас ходим в перинатальный центр. Оказывается, у меня сперматозоиды не слишком активные были. Пью травы, соблюдаю диету. Там два показателя – активность и количество. Два месяца занимаюсь, и уже активность выше нормы на двадцать процентов, а количество – на десять. Главное, не курить и не пить. Вы курите?
      – Нет.
      – И правильно, и правильно.
      Мне было неловко. Казалось, что на такие темы заводить разговор с малознакомыми людьми неприлично. Как обычно, я краснел за собеседника. Повисла пауза. Самое время заговорить о деньгах. Я хотел так и спросить, в лоб. Но подумал, что после сперматозоидов получится как-то без связки. Нужно начать с чего-то другого.
      – А вы когда-нибудь сдавали сперму? – не дал мне сосредоточиться Чебоксаров.
      – Нет
      – А знаете, как ее сдают?
      Я отрицательно помотал головой.
      – Очень просто. Методом онанизма, – он хмыкнул. – Я сдаю сперму строго раз в неделю. Боюсь привыкнуть.
      После этой фразы он заразительно захохотал, я тоже похихикал.
      – Еще месяца два такой диеты и лечения, и от меня сможет залететь даже овца, да что там овца, даже аквариумные рыбки!
      Он захохотал, и я тоже.
      – А активность у моей спермы такая, – сквозь смех промычал он, – что скоро она начнет прожигать бетон! – тут первым грохнул я.
      – Я за два месяца всех своих сперматозоидов научился узнавать по именам.
      После этой фразы мы смеялись минут пять. Закончу я, начнет Чебоксаров, закончит Чебоксаров, начну я.
      – Только толку нету, – сказал он грустно.
      Чтобы и эта пауза не пропала даром, я быстренько выпалил:
      – И все-таки, почему вы разошлись с Тихоновым?
      – Да потому что он вор и подонок, – выражение лица у Чебоксарова резко изменилось. В голосе слышалась ненависть. – Он хотел меня выкинуть из бизнеса. Уже все было готово. Неделя – и я без штанов. Вот, смотрите, – он достал из верхнего ящика стола стопку бумаг, – здесь собраны все его шаги. Он начал переписывать аренду на другие конторы, снял склады. Потом, всю работу по фирме вел я. Тихонов же – бухарик. Пьет, пьет, потом выйдет из запоя и ему начинает казаться, что он Билл Гейтс, основатель империи. Орет на всех, суетится, мешает работе. Перемутит все и опять в запой. Надоело мне его на своем горбу тащить. Пусть подыхает. Вот сейчас и посмотрим, у кого жопа шире.
      Я посмотрел на бумаги. Это были ксерокопии каких-то бухгалтерских документов. От частых просмотров концы листов изрядно пообтрепались. Чебоксаров набрал воздуха в легкие и продолжил:
      – Перед тем, как нам поделить фирму, он поднял всем работникам зарплату на сорок процентов. Я ему говорю: «На каком основании»? предпосылок то нет. Фирму только просадим. И так на грани окупаемости работаем. Вошел в конфликт, отменил приказ. А он и говорит работникам: «Вот смотрите, я повышаю вам зарплату, а этот буржуй не хочет». Вышло, что я козел, а он – д,Артаньян. Я только потом понял, зачем он это делал. Почти все работники к нему ушли. Правда, только среднее звено. Ключевые фигуры остались со мной. И самое главное – Аркашка принял мою сторону. Мой пастушок. Я бы без него пропал. Правда, на время взял отпуск. Почти все менеджеры поддержали меня. И связи в правительстве остались. Он все кичился своей дружбой с губернатором, а тот нас кинул в самый сложный момент.
      Чебоксаров положил большой палец левой руки на пульс и принялся шепотом считать. Оставшись довольным показателями, продолжил с удвоенной энергией:
      – Он вообще перессорился со всеми важными людьми. Наступил такой момент, когда нас из-за него перестали приглашать на тусовки. Понимаешь, стало стыдно говорить, что я работаю в паре с этим типом. Под конец, мне показалось, что он вообще не в себе. Все мозги пропил. Все время считал прибыль. Что-то складывал, вычитал, делил, постоянно таскал с собой калькулятор.
      – А что, – перебил я Чебоксарова, – когда человек постоянно что-то считает, это плохо?
      – Дело не в этом, он не правильно считал. Ему казалось, что наша гигантская прибыль куда-то разбазаривается. Как протрезвеет, спрашивает: «А где деньги»? Я пытаюсь ему объяснить, а он вытаскивает калькулятор и сыпет цифрами. А они все не верные. Он затраты почти никогда не учитывал. Жил как в небесах. Один раз заявляет при людях: «Мы зарабатываем по два миллиона в месяц». Я чуть вилкой не подавился. Потом шепотом ему говорю, что только на складские расходы мы из этих двух миллионов тратим четыреста пятьдесят тысяч. Он вылупился на меня, как баран на новые ворота.
      – Нельзя было сесть, поговорить? Ведь до этого как-то пятнадцать лет уживались.
      – Я сам удивляюсь тому, как мы столько продержались. Последние пол года вообще с ним не разговаривали. Общались через Аркашку. И знаешь, что этот дурак сделал? Передал, что объявляет мне войну. Как мальчишка. Я, говорит, пост держать не буду. Во время боевых действий солдаты и полководцы от поста освобождаются. Придурок. Деградант. Он вообще никогда, никаких постов не держал.
      Мой собеседник замолчал.
      На столе у Чебоксарова стоял комбинированный офисный набор марки “Cabinet” из дерева и железа. Дерево лакированное, а железные детали в дырочках. Я начал считать дырочки на держателе для бумаг. Досчитал первый ряд до середины и сбился.
      – Вы в туалет не хотите? – поинтересовался Чебоксаров.
      – Нет.
      – Тогда давайте еще попьем чаю, – он велел телефонной трубке повторить порции.
      – Этот воевода рано или поздно обанкротится. И, вот увидите, в этом буду опять виноват я. Я вообще всегда и во всем был в его глазах виноват. Один раз проводим совещание. Меня менеджер спрашивает, почему мы до сих пор не закупили тетради на Архангельском целлюлозно-бумажном комбинате. Я уже приготовился ответить, что договор подписан, мы накапливаем деньги, но мой напарничек перебивает, дескать, нам не до тетрадей, посмотрите, какую машину купил себе наш генеральный директор, все деньги туда ушли, – видимо Чебоксаров рассказывая, опять пережил эту сцену и чуть не задохнулся от возмущения. – Да. Я купил себе машину. Да. Дорогую. Но я ведь его расходы не контролирую. Баб, квартиры, заграницы. Прежде чем вытащить деньги из оборота я все досконально просчитал. Нам бы и на тетради хватило. Этот урод таким образом постоянно унижал меня в глазах коллектива.
      Та же самая девушка принесла чай и печенье. Нужно было начинать разговор о деньгах. Я открыл было рот, но Чебоксаров меня опередил.
      – Вы посмотрите эти бумаги повнимательней. Там ясно видно, что Тихонов зарегистрировал второй «Бумторг» в другом районе города за семь месяцев до распада. Тогда еще ни сном, ни духом никто не говорил о конфликте. Он заранее готовился.
      – Я это… – наконец решился я.
      – В туалет?
      – Нет.
      – А я бы не отказался пописать. Тогда давайте еще чаю.
      Я сбился с мысли и поправил очки.
      Третья чашка чая оказалась лишней. Я на самом деле захотел в туалет, но после навязчивых предложений Чебоксарова, почему-то стеснялся попроситься. Около получаса мы болтали о канцелярском бизнесе. Разговор получился тупой и бессмысленный.
      – Ну, а теперь пойдемте в сортир, – произнес, наконец, Чебоксаров таким голосом, словно приглашал меня в театр или музей.
      Туалет сверкал белизной и приятно пах. Подойдя к писсуару, я заметил, на дне этого предмета сантехники на фоне белого фарфора портрет какого-то мужчины. Это была фотография, каким-то чудным образом переведенная на глазурь. Мужчина что-то говорил, рот у него был открыт. Я опешил и посмотрел на Чебоксарова. Того порадовала моя реакция.
      – Это Тихонов, – весело и торжественно сказал он. – Его весь этаж кормит. На унитазах то же самое. И в женском. Так что ничего другого не остается. Вы писайте, писайте.
      Что ж, ничего не поделаешь.
      Во время процедуры Чебоксаров подошел ко мне поближе и вылупился на мой член. Когда я перехватил его взгляд, он высказался:
      – Нормальный размер.
      В офисе он продолжил эту тему:
      – Женщины так часто и так навязчиво убеждают нас в том, что размер члена не главное, что я начал сильно в этом сомневаться. Вот, смотрите, – он достал из стола газетную вырезку и протянул мне.
      Там было написано: «Увеличение полового органа. Суперновейший чудо – препарат из США. Х2 патент 2003-го года. Результат за тридцать дней. Без хирургии».
      – Хочу попробовать. У меня все-таки молодая жена.
      Следующие тридцать минут он рассказывал о своей жене. Судя по его речам, она была чудо, а не женщина. Он говорил о ней с таким восторгом и так долго, что у меня сложилось впечатление, что эти похвалы нужны были скорее ему самому. Между тем рабочий день подходил к концу, а я еще даже не приступил к осуществлению своей миссии. Я посматривал в окно, там привычно летали стрижи, оставляя пенный след подобно реактивным самолетам. Здесь, под кондиционером жара не чувствовалась, но я с ужасом вспоминал о тех ста метрах, которые мне предстоит преодолеть, чтобы сесть в Аркашину машину.
      Постепенно, как-то само собой разговор опять коснулся бывшего напарника. Употребив несколько нецензурных выражений, бросив в адрес Тихонова пучок гадостей, Чебоксаров неожиданно произнес:
      – Вам, наверное, надо поговорить со мной о долге, который образовался еще в старом «Бумторге»?
      Наконец-то! Причем, не я начал.
      – Было бы неплохо.
      – А что Тихонов говорит на эту тему? Отказывается?
      – Я у него еще не был.
      – Вам знакомо такое понятие, как бренд?
      Это он меня спросил!
      – Более или менее, – посмотрим, как он меня просветит.
      – Так вот, существует бренд «Бумторг». Его знают все. Весь город, вся область. Это имя, на которое мы с Тихоновым работали десять лет, и теперь это имя стоит денег. Вы согласны со мной?
      Я кивнул
      – Этот «Бумторг» является правопреемником того «Бумторга». Он существует по старому адресу, в том же формате. Вот пусть он и отдает. Где я не прав? Я не нашелся что ответить.
      Вошла одна из тех девиц, что сидели в торговом зале за компьютерами.
      – Николай Александрович, – обратилась она к моему собеседнику. – Мы все уходим. Склад тоже закрыт.
      – До завтра, Вероника, – Чебоксаров открыл ежедневник, записал там что-то и продолжил разговор:
      – Мне, чтобы раскрутить новую точку и новое имя нужно вложить кучу денег, а у того все уже готово. Справедливо я рассуждаю?
      – Вроде бы.
      – Вы считайте, что я вообще ушел из бизнеса. Нет меня. Я канцеляркой занимаюсь постольку поскольку, мне нужно распродать складские остатки. Я ведь денег-то не смог получить при выходе. Ладно, хоть товар успел забрать.
      – Хотите заняться чем-то другим?
      – Есть мысли.
      – Производством?
      – Ха! В нашей стране производство – это гиблое дело. Вы хотите, чтобы я за свои деньги купил себе геморрой, а потом нанял врача, чтобы его лечить. Нет уж. У меня новые партнеры, новые перспективы. В нашем деле самое главное – фантазия.
      Я опять промолчал.
      – Вот на вскидку несколько идей. Например, магазин «Все для минета». Народ валом попрет. Чем там будут торговать не имеет значения. Или туристическое агентство «Экстрим». Туры: «Сплав по Тереку», «Грозный и его окрестности», «Прелести ночного Багдада». Вот идеи! Вы думаете, не найдется желающих? Еще как найдутся! Очереди будут. И внимание привлечь можно.
      Чебоксаров рассмеялся, а я скептически хмыкнул.
      – Это все, конечно, в порядке бренда, – продолжил Чебоксаров. – Но у меня на самом деле есть идеи. Уже все договора подписаны. Деньги проплачены. Вы еще обо мне услышите!
      – А как же нам быть? – тускло поинтересовался я. – С какого боку подойти к Тихонову?
      – Нужен наезд, – уверенно провозгласил Чебоксаров. – Вы же москвичи! Запугать, надавить. Он другого языка не понимает. Вояка. Наслал на меня ментов и налоговую. Уже три заявления написал. Дурак. Ходит по клиентам, поносит мою фирму. Да мне вообще этот канцелярский бизнес теперь до лампочки. Обвинил меня в воровстве, а сам – вор.
      У меня зазвонил сотовый. Я опять не сразу спохватился. Не могу никак привыкнуть к мелодии. Это Аркадий.
      – Ну что вы там? – нервозно осведомился он. – Рабочий день давно закончен, я заказал столик в ресторане.
      – Можешь выезжать.
      – Да я тут уже давно. Под деревом.
      – Я скоро.
      – Торопитесь? – спросил Чебоксаров, опять положив палец на пульс. – И вправду, уже восемь. Пора домой.
      Я встал. Чебоксаров тоже. Он подошел ко мне и протянул руку.
      – Приятно было с вами познакомиться.
      – И мне.
      – Передайте этому дебилу, чтобы больше моих людей к себе не переманивал. А то я тоже займусь компроматом. Замучается отмываться.
      Я повернулся к нему спиной и вышел в коридор. Здание опустело, по пути мне не встретилось ни одного человека. Внизу, около самой двери сидел пожилой охранник. Он спросил, из какого я кабинета. Я номер не знал и пояснил, что иду от Чебоксарова. Охранник что-то записал в журнал. Несмотря на надвигающийся вечер снаружи ничуть не посвежело. Опять вернулось раздражение. Я провалил свою миссию. Я не был хозяином положения и не смог навязать свою волю собеседнику. Хотя другого ожидать и не стоило. Даже наш домашний кот и тот решительней меня. Пройдя метров пять я вдруг понял, что лучше вижу. Немного подумав, решил, что это естественно, просидел полдня в мрачном помещении в солнцезащитных очках. Зазвонил телефон. Это жена.
      – Алло, Рюсик, как у тебя дела, пупс?
      – Потихоньку. Работаю.
      – Уже пришел в отель?
      – Пока нет. Но двигаюсь в этом направлении.
      – С тобой хочет поговорить сынок.
      – Дядя Андрей, привет.
      – Привет, сын.
      – Ты скоро приедешь?
      – Через недельку.
      – А что ты мне привезешь?
      – А что ты хочешь?
      – Мне все равно.
      – Что-нибудь придумаем.
      – Пока.
      – Пока.
      Мишка знатный потребитель. Он в вещах разбирается. Даже в ценах. Что же ему привезти? Денег-то нет.
      Я подошел к «форду» и сел.
      – Стоп, – сказал я.
      – Что опять? – недовольно спросил Аркаша.
      – У меня в руках что-то было.
      – Не помню.
      – Папка. Мне надо вернуться.
      Вот нашел я себе проблему с этим “Geo” и с Захаровскими документами.
      – Опять на полчаса, – выразил недовольство Аркадий.
      – Сто восемнадцать шагов туда и сто восемнадцать – обратно. В секунду я делаю два шага. И того сто восемнадцать секунд. Две минуты на ходьбу. Пускай еще минута на любезности с Чебоксаровым. И того три минуты. Понял?
      – Понял, – вытаращился Аркашка.
      Я хлопнул дверью. Сейчас я опять увижу Чебоксарова. Странный он все-таки человек. Сперматозоиды, член, ночной Грозный. Странный. Если не сказать больше.
      С расчетом времени я ошибся. Целых полторы минуты мне пришлось объяснять охраннику, зачем и куда я возвращаюсь. По-моему дед в маразме. Он уже успел забыть, что пять минут назад я выходил из этих дверей.
      – В журнале посмотри, – напомнил я.
      На втором этаже, в противоположном конце коридора мелькнула тень. Там, за туалетом я видел днем еще одну лестницу. Другой выход. Уж не Чебоксаров ли это отправился домой?
      – Чебоксаров! – крикнул я в спину тени. – Чебоксаров!!!
      Нет, не он. Никто не отозвался, только топот ног, будто кто-то побежал вниз по ступенькам. Я подошел к кабинету и открыл дверь.
      Чебоксаров находился внутри. Он лежал спиной на своем рабочем столе и трясся. Из груди у него торчала рукоятка ножа. Это был офисный нож для резки бумаги, марки “cabinet”.
      На меня напал столбняк. Несколько секунд я стоял как вкопанный, потом, наконец, преодолел тяжесть в мышцах и подбежал к несчастному.
      На белой рубашке расплывалась красная клякса. Я в истерике начал суетиться, зачем-то закинул на стол свисающие ноги раненого, схватил его голову и повернул к себе.
      Чебоксаров открыл глаза и посмотрел на меня. Взгляд осмысленный, чистый и ясный.
      – Это… – пробормотал он.
      – Что?
      – Это… А…
      – Кто? Ну, говори!1 – закричал я.
      – Это по… – в горле у него захлюпало. Он перешел на шопот.
      – Громче!! – попросил я е. – А что мне сделать? Что мне сейчас сделать?
      – Скажи Сереге… Это… Потух… – из его груди послышался хрип. – Потух…
      Я зачем-то вытащил нож из тела. Брызнула кровь. Чебоксаров уронил голову. На глаза упала пелена. Он действительно потух.
      Я заорал. Потом выбежал в коридор и снова заорал. Именно так, орущего, в крови и с ножом в руке застал меня охранник.

      Майор Полупан повернул стул задом наперед, оседлал его, положил руки на спинку, опустил на предплечья квадратный подбородок и застыл в этой позе на двадцать шесть секунд.
      – Отравитель, алкаш, еще и убийца, – прищурившись, сказал он.
      – Я не алкаш.
      – Значит, против того, что ты отравитель и убийца возражений нет?
      Он опять меня поймал. Покраснеть мне не удалось, лицо и так красное, как пионерский галстук.
      За окном холодной кляксой разлилась ночь. Я устал и уже тупил.
      Ровно час меня допрашивал некто Ситдиков из прокуратуры, теперь к нему присоединился еще и Полупан. В том, что я убийца, у этих ребят не было никаких колебаний, хотя может, и копошился червь сомнения, но где-то глубоко, в утробе и на поверхность ему выбраться никто не давал. Тем более что это так просто, повесить на меня это дело. Просто и легко. Зачем напрягаться?
      Внутренне я уже начал готовить себя к тюремному сроку. Я всегда во всем виноват. Еще со школы, даже с детсада. Планида у меня такая. Хотя, разве к этому можно подготовиться? Нельзя раскисать.
      – Не надо меня ловить на слове, – постарался я сказать как можно тверже. – Просто то, что я убийца и отравитель – это абсурд. Тут и возражать не стоит.
      Опять я оправдываюсь.
      – Абсурд, говоришь?
      – Да.
      – Ну, ладно, – он достал из кармана пачку «Монте Карло» и закурил, – давай, выкладывай свою версию.
      – Версию чего?
      – Того, как ты оказался в кабинете у Чебоксарова с ножом в руке, – он выпустил дым прямо мне в лицо. – Хотя, нет. Вначале расскажи нам, где же ты все-таки потерял свой портфель.
      Начавший было засыпать на диване Ситдиков, оживился, услышав новую информацию.
      – Я портфель не терял, его у меня выхватили из рук, при этом чуть не покалечили, – завелся я. – Если вы не умеете и не хотите делать свою работу, ловить преступников, то хотя бы не валите с больной головы на здоровую.
      Полупан опять выпустил мне в лицо дым. Не нарочито, без рисовки, как бы не специально, но точно в ноздри. Я едва сдержал кашель.
      – Не умеем, говоришь? – устало уточнил он.
      – Видимо.
      Милиционер достал из кармана неровно свернутую бумажку.
      – На, почитай, на что похоже?
      На листке, который оказался ксерокопией, было написано, что майор Полупан изымает для следственных действий портфель, а дальше перечислялось его содержимое, точь-в-точь мои причиндалы. Внизу стояла незамысловатая подпись.
      – На что похоже? – повторил он.
      – На мои вещи.
      – Вот именно. Сегодня в стол находок пришел человек и принес твой портфель. Все в целости и сохранности. Деньги до копейки, даже немного больше, чем ты указал. Ноутбук, и так далее. Есть еще на свете честные люди. Я оторопел.
      – Как в стол находок?
      – Вот так, в городской стол находок. Он у нас один. А ты говоришь, не алкаш.
      Полупан повернулся к Ситдикову и указал на меня:
      – Этот тип по пьяни потерял свое и казенное имущество, и чтобы не получить по шапке, имитировал ограбление. Даже заявление хотел написать.
      Прокурорский работник посмотрел на меня с презрением.
      – А кто его принес? – осведомился я.
      – Человек. Какой-то парень.
      – Он назвался?
      – А это необязательно. Он ведь принес, а не забрал.
      – А почему его никто не задержал?
      – За что?
      – Как вы не поймете? – вскричал я. – Это он и есть, грабитель. Это же ясно, как дважды два!
      Пролупан затушил сигарету, снова прищурился и изменившимся голосом произнес:
      – Слушай, ты, любитель абсурдов. А не кажется ли тебе, что ты несешь сейчас самый настоящий абсурд. Он что, вначале ограбил, а потом раскаялся что ли? Ты бы хоть честного человека с грязью не мешал! Он вещи твои нашел!
      Логично. Я совсем запутался. Если бы не наручники, то я бы непрерывно поправлял очки.
      – Вы можете верить, можете не верить, но я говорю правду, – промямлил я неубедительно. Восьмое правило дало сбой.
      – Ага. Конечно, – Полупан щелкнул зажигалкой. – Твои вещи пока у меня. Ты подозреваешься в убийстве.
      – Статья сто пятая, – вставил Ситдиков. – Сейчас вы пообщаетесь с майором, потом поедем в твой гостиничный номер на обыск.
      Я посмотрел в его глаза цвета мертвых моллюсков, и мне открылась мглистая бездна.
      – Зачем вы приехали в наш город? – перешел на казенный язык майор, – и как оказались в офисе гражданина Чебоксарова?
      Я понял, что спорить, что-то доказывать, пытаться расположить этих людей к себе, улыбаться бесполезно и начал четко ясно и правдиво отвечать на часто повторяющиеся вопросы.
      Все казалось нереальным. Еще неделю назад я гулял по Европе, а теперь сижу на поцарапанном стуле и в волосах у меня шелуха от семечек, которыми увлекались конвоиры.
      На вопросы я отвечал автоматически, а сам думал в это время про папу. Мог ли он предположить, что, заставляя меня заниматься математикой, он втянет своего сына в такую неприятную историю. Еще мне представлялось лицо Тагамлицкого. С каким удовольствием я расквасил бы ему его длинный мясистый нос. Хотя, конечно, что я болтаю? Сроду не дрался. А в сорок лет начинать бесполезно.
      – Значит, вы уже ушли, – монотонно интересовался Полупан, – потом зачем-то вернулись, и застали Чебоксарова с ножом в груди?
      – Совершенно точно.
      – А зачем вы вернулись?
      – Я забыл папку с документами.
      – С какими документами?
      – Рабочими, – как можно более безразлично сказал я. Надеюсь, это правда и четвертое правило не пострадало.
      – Вот вы заявили, что Спицын ждал вас за углом, в ста метрах от офиса. А почему не у дверей? Это что, заговор какой-то?
      Ситдиков уже просветил меня, что у Аркаши фамилия Спицын. Да и вопросы эти он мне уже не раз задавал.
      – При чем здесь заговор? Он не хотел, чтобы нас вместе видели. Дело касалось долга, а ему еще тут работать. Могло получиться, что он натравливает на свою фирму кредиторов.
      – Ясно. Значит, вы со Спицыным не договаривались убить Чебоксарова?
      – Нет.
      – Хорошо. А кто видел, что вы выходили из офиса?
      – Аркаша.
      – Спицын?
      – Да. И еще охранник.
      – Тот, который застал вас с ножом?
      – Нет, пожилой, который сидел на вахте.
      – Ясно.
      – Он, между прочим, когда я спускался, сделал какую-то запись у себя в журнале.
      Полупан тоже сделал какую-то запись.
      – Я надеюсь, вы не против, – обратился он ко мне, – если мы проведем небольшой следственный эксперимент? Пригласим сюда охранника и попросим его, вас опознать.
      – А разве при следственном эксперименте не должен присутствовать мой адвокат?
      Полупан достал еще одну сигарету и прикурил. Гробил он себя нещадно.
      – Адвокатов обычно требуют преступники. Вы ведь ни в чем не виноваты?
      – Нет.
      – Тогда зачем вам адвокат? Придет охранник, скажет: «Да, он выходил». Вот и все. Вы ведь выходили? И возвращались?
      – Да.
      – Значит, вам адвокат не нужен.
      Логично. Я согласился на следственный эксперимент.
      – Хорошо, а то он человек пожилой и уже давным-давно сидит в коридоре.
      Полупан вышел за дверь, увлекая за собой змейку белого дыма.
      Через пять минут он вернулся с тремя мужчинами и женской оправой в руке. Один из вновь прибывших был помят, пьян, носил на носу очки с перетянутыми изолентой душками, двое остальных вид имели приличный.
      – Придется третьим сесть тебе, – обратился майор к Ситдикову. – Народу никого.
      Он поставил в ряд три стула. Посредине посадил меня, справа пьяного мужика, а слева Ситдикова, нацепив ему на лоб женские очки. Ситдиков щурился, мужик икал, а я чесал разбитые колени. Ни дать ни взять тройка придурков. И самый главный в ней я со своими нелепыми шортами.
      Когда оставшиеся неохваченными двое парней узнали, что им придется стать понятыми, они попробовали сопротивляться.
      – У нас украли бак из нержавейки, – заявили они. – Мы из-за этого сюда пришли, а не понятыми участвовать. Потом по судам затаскают.
      Правда, возражали они слабо, а тому, который постарше было даже интересно присутствовать. Полупан сломил их сопротивление, напомнив о гражданском долге. Минут десять он что-то писал на больших бланках, потом вышел в коридор и приволок с собой того самого охранника.
      – Вам знаком кто-нибудь из этих людей? – спросил майор.
      Дед достал из кармана футляр с очками, нацепил их на нос и приблизился к нам почти вплотную. Он отнесся к порученному делу со всей ответственностью, разглядывал нас очень тщательно, похоже, даже нюхал.
      – Да, знаком, – наконец, выдавил он.
      – Кого из этих людей, и при каких обстоятельствах вы видели?
      Дед еще раз напрягся, потом неожиданно указал на Ситдикова и сказал:
      – Вот его, кажись.
      Ситдиков даже вздрогнул. Полупан с досадой обхватил голову руками.
      – Ну и когда вы его видели?
      – Вчера, кажись.
      – Он заходил к вам в здание?
      – Кажись.
      – Спасибо, можете идти, – разочаровано вздохнул милиционер. – И вы тоже, – обратился он к двум парням. – А тебя я сам отведу, – остановил он пьяного, попытавшегося тоже скрыться под шумок.
      Когда все вышли, Ситдиков возмутился:
      – Так и за решеткой не долго оказаться.
      – Во-во, – многозначительно поддакнул я.
      – Дед совсем в маразме, – поведал прокурор мне как другу.
      – Я, когда вернулся, полчаса объяснял ему, что только что выходил. Вы его записи смотрели?
      – Там пусто. Он просто делал вид, что пишет.
      – Преступники явно знали, какая ненадежная в том заведении охрана.
      Вернулся Полупан. Чтобы как-то сгладить неловкость после неудачного следственного эксперимента, он предложил нам выпить по стакану кофе. При появлении майора Ситдиков отбросил всякую фамильярность по отношению ко мне и снова придал лицу суровое выражение.
      Для того чтобы достать и открыть банку кофе Полупан совершил пять движений. Нагнулся и выдвинул нижний ящик стола, достал банку, разогнулся, поднес банку к лицу и подцепил крышку ножом.
      – Опять полупустая, – сердито пробормотал он. – Кто-то постоянно тырит у меня кофе! Не знаю что делать.
      – Напиши заявление в милицию, – сострил Ситдиков и сам же рассмеялся над своей шуткой.
      – Поставьте мышеловку, – посоветовал я. Плупан с интересом посмотрел на меня:
      – Так ее же будет видно.
      – Ничего подобного. Тот, кто берет ваш кофе, не смотрит в стол, он просто протягивает туда руку. Повторите свои движения, и вы поймете, что все делаете на ощупь. Так же и расхититель, тем более что, как вы говорите, это случается не первый раз.
      Полупан опять нагнулся и повторил свои действия.
      – А ведь ты не такой дурак, каким хочешь казаться, – задумчиво пробормотал он. – Мышеловка – это умно. И больно, и не покалечишь.
      – Я не прикидываюсь.
      – Может, ты еще подскажешь нам, как вести расследование? – вмешался в разговор Ситдиков.
      – Куда уж мне! Но, на вашем месте я бы проверил видеокамеры. Их там целых две болтается над главным входом. Не зря же они там висят. Наверное, что-то где-то записывается.
      Эти двое переглянулись.
      – Я не знал, что там камеры, – первым выпалил Ситдиков.
      – А я там вообще не был, – заявил Полупан.
      Закипел и выключился электрочайник. В комнате стало еще жарче, прибавилось пара.
      – Я сгоняю, – вызвался Ситдиков.
      Полупан пожал плечами, он уже насыпал кофе в кружки.
      Неожиданно я потерял интерес ко всему происходящему и захотел спать. Бравый милиционер с плаката, призывающий доверить свое жилище вневедомственной охране, не щурился в улыбке, а засыпал. Большой синий зрачок на блюдце, такие обычно вешают от сглаза, слегка прикрылся. Шум города за форточкой стих. Спать. Стоя, сидя, с открытыми глазами. Как угодно! Дрыхнуть, храпеть и ни о чем не думать. Все ерунда!
      Кто-то что-то говорил в рупор прямо в левое ухо.
      – Эй! Эй!
      – А.
      – Я спрашиваю, тебе с сахаром?
      – У меня наручники.
      – Сейчас сниму.
      – Тогда с сахаром.
      Полупан подсунул мне под нос кружку с кофе и снял наручники.
      – Еще по делу Прудникова, я читал на тебя ориентировку. Все хочу спросить… Кстати, зачем ты пытался отравить Прудникова?
      – Я не пытался.
      – Ладно, – легко согласился Полупан. – Так вот, хочу спросить: Почему у тебя одна фамилия, у жены другая, а у сына третья? Абсурд какой-то, как ты говоришь.
      – У жены фамилия девичья, у сына фамилия биологического отца, а у меня – своя.
      – Она тебе что изменяла? – почему-то с надеждой спросил он. – Сын то родился далеко после свадьбы.
      – Нет. Когда я на ней женился, она уже была беременна.
      – А ты не знал?
      – Почему? Знал.
      – А чего же свою фамилию не дал?
      – Разве дело в фамилии?
      – Получается, что для первого мужа фамилия имеет значение, а для тебя – нет.
      – Я у нее первый муж.
      Полупан задумался. Он поднял глаза к потолку и стал шевелить губами.
      – Тогда вообще абсурд, – видимо ему понравилось это слово. – А кто так решил?
      – Жена и теща.
      – Так тебя, брат, охомутали, – обрадовался майор. – Женили, чтобы спасти репутацию.
      – Если бы хотели что-то скрыть, то ребенку дали бы мою фамилию.
      – Тоже верно, – он поковырялся в ухе. – Абсурд.
      Когда я уже почти опустошил свою кружку, Полупан спохватившись, вытащил откуда-то из недр стола полиэтиленовый пакет с раскрошившимися печеньями. Несмотря на затхлость и не аппетитность я стал их с удовольствием поглощать.
      Такая демократичность при допросе меня сильно расслабила.
      – Ты ведь тут учился? – как бы, между прочим, продолжил беседу милиционер.
      – Да. Восемнадцать лет назад.
      – А не с Тихоновым и Чебоксаровым случайно?
      – Нет, я их не знал.
      – Ты учти, я ведь все равно узнаю. Так ведь не бывает, чтобы ты везде фигурировал, и ни в чем не был замешан. Я не верю в случайности.
      – Я тоже. Даже математически такая случайность маловероятна.
      – Вот видишь. Так что лучше тебе все рассказать.
      – Я все рассказал.
      – Ты когда закончил?
      – В восемьдесят восьмом.
      – В общаге жил?
      – Да. Университетской.
      – Это не та, что рядом с Политехом?
      – Нет, на Пушкина.
      – Я ведь связь-то с Чебоксаровым найду. Иногда люди на дискотеке повздорят, а потом всю жизнь помнят.
      – Я его не знал. Сегодня увидел первый раз.
      – Вчера.
      – Вчера.
      – А вот этот долг, о котором ты говорил, не могли ли твои хозяева послать киллера.
      – Абсурд.
      – Ясно.
      – Зачем им посылать и киллера и меня одновременно?
      – А может, ты и есть киллер?
      – Что похож?
      – Я в своей жизни всего насмотрелся. Самые жестокие садисты насильники и убийцы именно так и выглядели. Безобидно и наивно, – он нахмурился и посмотрел на меня с неприязнью, видимо что-то вспомнил.
      – Я не садист.
      – Хорошо. А во время учебы с Прудниковым тебя судьба не сталкивала?
      – Нет.
      – А с Тихоновым?
      – Нет.
      – По приезде в наш город ты с Тихоновым не встречался?
      – Нет.
      – После тебя Тихонов – подозреваемый номер один. Так что советую говорить правду. Если выяснится, что вы виделись, не сносить тебе головы.
      – Мы не виделись.
      – А теперь скажи честно. Где же ты все-таки потерял свой портфель?
      – Я говорил честно.
      – Слушай, ну зачем ты упрямишься? Ясно понятно, что тебя никто не грабил. Такие очевидные факты нужно признавать.
      – И тем не менее.
      – Но, это же…
      – Абсурд?
      – Да.
      – А что я могу поделать?
      – Вот урод!
      Полупан не на шутку рассердился. Мне даже показалось, что он хотел меня ударить. Сдержавшись, майор опять перешел на официальный тон, положил перед собой чистый лист бумаги и по новой начал задавать те же самые вопросы. Через двадцать минут пришел Ситдиков.
      – Видеозапись есть, – сказал он. – Этот тип выходил, потом входил.
      – И о чем это говорит? – Полупан уже плохо соображал. Он хоть и милиционер, но тоже человек. Тоже хочет спать.
      – Ни о чем, – решил Ситдиков.
      – Если придерживаться вашей версии, что убийца – я, то получается, что я собрался, ушел, потом вспомнил, что забыл убить Чебоксарова и вернулся. Абсурд.
      – Ладно, поехали на шмон, – приказал майор, – потом разберемся.
      – Вот постановление на обыск вашей квартиры подписанное прокурором по особо важным делам, – протянул лист бумаги Ситдиков.
      – У меня тут нет квартиры.
      – Значит, будем обыскивать номер отеля. В вашем присутствии и в присутствии понятых. Понятых найдем в гостинице.
      – Меня уже обыскивали.
      – Лишний раз не помешает, – перебил Полупан и снова застегнул на мне наручники.
      Мы спустились в ночь. Перед выходом я спер со стола следователя пару бумажек. Сам не знаю зачем. Несмотря на непроглядную темень, духота как в прачечной. Около фонарей свежим снежком кружились мошки и пух одуванчика. Немощный ночной ветерок таскал по кругу семена этого сорняка. В низинах они сбивались в молочные лужи и странно выделялись на антрацитовом фоне остального пейзажа.
      Мои мучители забыли про конвоируемого, оставив меня во внутреннем дворе около стены, отошли к ангару и стали оживленно о чем-то беседовать с подошедшими людьми в форме. Беседа переросла в ругань.
      – Я затрахался на своей машине ездить, – кричал Полупан. – Бензин по пятнадцать рублей за литр, да еще амортизация. Давай машину.
      – У нас постановление, – вторил ему Ситдиков.
      – У задержанного нет машины! – опять орал майор. Наконец, им удалось прийти к общему знаменателю.
      Ко мне они подошли с молодым усатым сержантом.
      – Погнали, – сказал мне Полупан.
      – Только у меня там в машине человек, – сказал сержант.
      – Какой человек? – спросил Ситдиков.
      – Я не знаю. Это человек Мелкого. Мелкий сказал, чтобы я его дождался.
      – А где Мелкий?
      – Умотал.
      – Ладно, – принял решение Полупан, – поедем с человеком. Пока Мелкий появится, мы уже вернемся. Он спокойный?
      – Как медуза, – образно ответил сержантик.
      Меня запихнули за решетку в заднее отделение УАЗа, следователи уселись в салон. Машина немного поскулила вхолостую и, наконец, тронулась. Кроме меня в каталажке сидел тот самый пьяный мужик в замотанных изолентой очках. Всю дорогу он спал, а когда машина остановилась у гостиницы, встрепенулся, рассыпчато взглянул на меня, сказал:
      – Это опять ты, урод?! Ненавижу! – и со всего размаху саданул мне могучим кулаком в челюсть.
      Даже если бы я захотел ответить обидчику, все равно не смог бы. Мешали наручники. Пока сержант разобрался, в чем дело, пока открыл дверцу, пока скрутил пьяницу, тот успел стукнуть мне в нос еще пару раз.
      Пошла кровь. И если раньше мою некогда белоснежную рубашку украшали только брызги, то теперь к ним прибавилось еще три алые струйки. Треснули последние очки.
      Чтобы остановить кровь эти типы затащили меня на заднее сидение машины, велели запрокинуть голову и положили на нос холодный пистолет. Пьяного дядьку жестоко избили. Ситдиков при этом пыхтел.
      Вначале кровь никак не хотела останавливаться, она затекала мне в рот, я ее глотал, потом на выдохе образовались засохшие корки, через которые она уже не могла пробиться.
      В вестибюле нас встретил Спартак. Он валился с ног от усталости и уже ничему не удивлялся.
      – Будешь понятым, – велел ему Полупан.
      – Легко, – Спартак согласно кивнул.
      – Найди еще кого-нибудь.
      И опять без возражений. Ему не привыкать.
      По большому счету искать в моей комнате было нечего и негде. Это мне так думалось. Но, когда двое сыщиков приступили к делу, оказалось что работы у них невпроворот. Они двигали мебель, заглядывали за батареи и с умным видом простукивали стены. Стены гулко ухали гипсокартонной пустотой. Бросив на себя взгляд в зеркало, я вздрогнул. Персонаж из фильма «Ночь живых мертвецов».
      – Пока вы тут работаете, можно я приму душ? – спросил я у Полупана.
      – Не положено, – встрял Ситдиков. – Потом скажешь, что мы тебе что-то подбросили, пока ты мылся.
      – Не скажу.
      – Все равно не положено.
      – Ну, вот же, понятые. Я им доверяю.
      Майор посмотрел на меня, потом на Спартака, который изображал глазами закат над морем, и неожиданно согласился:
      – Только дверь не закрывай. И шторку тоже.
      Я попытался достать из чемодана спортивную одежду, трусы и носки, но Ситдиков меня опередил, он сам выдал мне весь комплект по требованию, тщательно ощупывая каждую вещь. Пока я мылся, он подсматривал.
      Добычей искателей стали старые письма, которые писала Аня, когда уезжала на практику, да выцветшие черно-белые фотографии. Разложив реликвии на столе стражи порядка активно обсуждали картинки, пытаясь понять, зачем мне все это могло понадобиться. Весь чистый и спортивный я присоединился к ним, влез между дежурным по этажу и оживившимся Спартаком и взял фотографии в руки.
      – Это мой курс, – принялся комментировать я. – Многих уже не помню. Это мы на практике.
      – А это кто? – поинтересовался Полупан. – Что-то лицо знакомое.
      – Это мой дружок. Костя Захаров.
      – А как отчество?
      – Не помню.
      – Не Сергеевич?
      – Вроде бы.
      – Похоже, что это наш Захаров. ОАО «Аспект». Местный олигарх, – Полупан подозрительно посмотрел на меня. – Смотри, пацан пацаном. А это что за деваха?
      – Это моя девушка. Аня. Потом она меня бросила, ушла к Костяну.
      – Анна Ивановна. Его жена. Финансовый директор компании. Не узнать. Красавица. А он козел. Смотри-ка, очки.
      – Они до сих пор вместе?
      – Я не друг семьи. Но, работают в одной упряжке.
      – Классно. Мне бы их найти.
      – Зачем?
      Я чуть по дурости не рассказал про папку с документами.
      – Повидаться.
      – А может не стоит? От тебя, похоже, одни неприятности.
      – Между прочим, фотографии и образцы почерка раздают киллерам как наводку, – дал о себе знать Ситдиков.
      – Для этого, наверное, смогли бы найти снимки и посвежее, – я не стал спрашивать, зачем киллеру образец почерка. – Да и потом, Чебоксарова на фото все равно нет, как бы вы не искали.
      – А зачем ты приволок с собой всю эту муть? – поинтересовался Полупан.
      – Хотел поностальгировать.
      – Понос… что? – это Ситдиков.
      – Окунуться в атмосферу.
      Ищейки переглянулись и заржали.
      Обыск заканчивался на дружеской ноте. Ничего толком они не нашли кроме окурков под диваном, да старой газеты за батареей.
      Перед самым уходом Ситдиков зачем-то откинул покрывало с кровати. Бездумно, каким-то нелепым жестом. На всеобщее обозрение предстала окровавленная простыня.
      Все переполошились. Дежурный по этажу сел на пол, а Спартак присвистнул. А ведь это именно он не убрал осколки.
      – Это что? – строго спросил Полупан.
      – Кровь.
      – Откуда?
      Я не мог сразу сориентироваться в возникшей ситуации. Похоже, забыл предупредить горничную и оставить покрывало открытым. Вправе ли я вмешивать в это дело Жанну?
      – Не могу сказать, – ответил я, руководствуясь правилом номер четыре.
      – Потому что не знаешь? Или потому что не хочешь? – выведывал Ситдиков.
      – Знаю, но не могу.
      Полупан посерьезнел и снова нацепил на меня наручники.
      – Похоже, тут кому-то перерезали горло, – сказал он. – Ты, парень, попал по полной. Лучше признайся сам.
      – Мне не в чем признаваться, эта кровь без криминала. Просто я не хочу впутывать во всю эту историю человека, который совсем ни при чем. Вчера тут разбилось окно. Видимо остались осколки.
      – Ветром, – вставил Спартак. – Ветром разбилось. Я вставил стекло. Легко.
      – У него тут кто-то был? – спросил Ситдиков.
      – Баба, баба, баба, баба, – затараторил рисепшн. – Как он ее провел?! Не знаю. Днем умотала. Может, она порезалась?
      – Что за баба? – спросил у меня Полупан.
      – Не скажу.
      – А ты знаешь? – обратился он к Спартаку.
      – Первый раз вижу. Проститутка. Точно, проститутка.
      – Сам ты – проститутка, – разозлился я.
      – А кто? Ну, скажи, – обиделся Спартак. – Скажи, скажи, скажи.
      – Не скажу.
      – Все! – у Полупана кончилось терпение. – Едем в ИВС. Фотографии мы изымаем, письма тоже. Тряпку с кровью на экспертизу. Понятые распишитесь.
      – Письма личные. Вы не имеете права! – попробовал сопротивляться я.
      – Заткнись, – отрезал майор. – Ты одна большая проблема. Понял? Посидишь в ИВС, может, поумнеешь.
      – А что такое ИВС? – в ужасе спросил я.
      – Изолятор временного содержания, – Ситдиков протянул мне лист бумаги, – вот санкция прокурора. Пока на двое суток. Но на тебя у нас столько всего есть! Не думаю, что ты скоро увидишь волю.
      На этой оптимистичной ноте мы закончили шмон. Перед самым выходом мне разрешили взять средства гигиены, потом, опозорив перед постояльцами, провели мимо ресторана и усадили в каталажку к пьяному мужику. Мужик меня не узнал.
      – Возят туда-сюда и бьют морду, – пожаловался он. – И что характерно, ловят только очкастых. Ненависть у них к нам!
      Я промолчал.
      – Ты кто? – спросил мужик. – Я – Стас.
      – Андрей.
      – Ах, Андрей? Ненавижу!
      Он задергался, заизвивался и попытался пнуть меня ногой, потому что руки были скованы за спиной, а сам он был привязан к решетке. Побрыкавшись минуты три дядька устал, успокоился и снова посмотрел на меня дружелюбно. Он опять начал что-то спрашивать, но я не слушал и не пытался отвечать, боясь своими словами разбудить его непредсказуемую ярость. Я считал фонари, причем одновременно и потухшие и горевшие, в конце я посчитал сумму, и выяснил на сколько процентов потухших фонарей больше, чем горящих. Получилось двадцать. Чтобы превратить эту цифру в слово я достал из кармана бумаги, которые украл в РОВД. Оказалось, что это заявление о краже дюралюминиевого бака написанное корявым почерком огромными буквами на двух листах. Я отсчитал двадцать слов, и у меня получилось слово «бак». С другой стороны я посчитать не успел, потому что мы приехали. Дурацкое слово. Оно не может сбыться.
      Кое-как состряпанное из силикатного кирпича здание ИВС походило на стандартную жилконтору. Все происходило мирно. Меня передали сержантам, они заполнили несколько бумажек и отобрали все, на чем можно повеситься или чем при изрядном везении можно вскрыть себе вены. Забрали очки и сотовый.
      Самое ужасное, что жена с сыном в Москве уже отключили телефоны и легли спать. Вместо положенного одного звонка я сделал целых три – на сотовый жены, домой и на дачу. Бесполезно. Она точно сюда примчится. Бросит все и махнет самолетом.
      Камера представляла собой пустое прямоугольное пространство с деревянным подиумом, без каких либо приспособлений способствующих комфортному сну. Слева от входной двери параша. Темно и уныло. Пахло вокзалом.
      В углу, свернувшись клубком, спал человек. Когда я вошел, он даже не пошевелился. Я тоже лег к другой стенке на спину, положив под голову руки. Потухших фонарей оказалось на одиннадцать процентов больше горящих. В следующий раз нужно усложнить задачу, разбить цифры по сторонам, четной и нечетной. А что если фонари с одной стороны дороги? Чушь, чушь, чушь! Мне нужно решать сейчас совсем другие задачи.
      Когда со мной перестали разговаривать, когда исчезли люди, и захлопнулась дверь, подкатил липкий ужас. Полная безысходность и тошнота. Все, что со мной произошло, было абсолютно несправедливым. Я не нарушил ни одного правила, если не считать той самой злополучной папки. Я долго размышлял на эту тему и пришел к выводу, что если мне удастся каким-то образом ее вернуть, все встанет на круги своя.
      Лежать на досках было больно. Ни о каком сне не могло идти и речи. Пришлось вспомнить давно забытые ощущения жесткого ложа. Восемнадцать лет назад я целый месяц спал на биллиардном столе. Тогда, в самом начале первого курса меня выперли из общаги, потому что я не мог получить прописку. А прописку мне не давали, потому что не было приписного свидетельства.
      Все из-за папиных экспериментов. Я пошел в школу на два года раньше, следовательно, закончил ее в пятнадцать. А приписное свидетельство выдают в семнадцать. В университет я поступил, а вот жить в общежитии на правах студента не мог. Вначале я скитался по комнатам друзей, с которыми познакомился на абитуре, потом меня выследили, велели собрать манатки и выставили на улицу. В магазине напротив я познакомился с Захаровым. Он стоял за водкой, а я в этой же очереди за хлебом. У Захарова были точно такие же проблемы с жильем, но по другой причине. Комендант университета застукал его в койке со своей родной сестрой. Вышибить из ВУЗа он его не смог, а вот из общежития – как дважды два. Впрочем, Захаров не унывал, одна женщина – экспедитор, с которой у него были близкие отношения, дала ему ключ от красного уголка четвертой овощной базы. Там он и жил.
      В этом красном уголке висел огромный портрет Ленина, под которым стояла трибуна с графином, в углу были хаотично свалены кресла, а посреди зала высился огромный стол для игры в русский бильярд. Половиной этого стола и поделился со мной Захаров на совершенно бескорыстных условиях. Иногда, когда к нему приходила женщина – экспедитор, мне приходилось гулять на улице, но в обиде я не был, потому что в нашем убежище имелся еще небольшой туалет с грязной раковиной и черно-белый телевизор. И все благодаря ей.
      В туалете Захаров печатал свои фотографии. Он был большим любителем фотографий и держал там фиксаж и проявитель в больших пластиковых канистрах а так же фотоувеличитель и фотонож.
      Захаров фотографировал всех своих женщин. Удивительно, но многие из них соглашались фотографироваться обнаженными. Некоторые позировали перед камерой, а некоторые просто лежали раскинувшись. Все фотки Захаров обязательно подписывал. Где, когда и сколько раз. Вначале он делился со мной своими победами, показывал снимки и вспоминал подробности, но мне эти сальности не доставляли удовольствие, я стал отказываться, потом он и сам перестал предлагать.
      В тот год на фоне моих вступительных экзаменов у отца случился первый инфаркт, поэтому я боялся звонить домой и делиться с родителями своими неприятностями. Я полагался на восьмое правило и надеялся, что эту ситуацию смогу разрешить своими силами.
      Теперь я уже и не вспомню, как все закончилось, но спустя месяц я, без помощи родителей, каким-то образом вселился в общежитие. Вроде бы это было как-то связано с моими отличными оценками за первый семестр.
      С Захаровым мы потом часто встречались, но близко так и не сошлись. Я был для него слишком молод и ботаничен. Уже к концу института у нас появилась общая компания, куда я потом и привел на свою голову Аню.
      Из студенческих воспоминаний лучше всего запомнились почему-то лекции по атеизму. Их читала непримиримая особа женского пола неопределенного возраста. Она слабо знала библию, но хорошо вызубрила классиков марксизма-ленинизма. Ее доказательства отсутствия Бога были пошлыми и неубедительными. Предмет этот факультативный, но с обязательным посещением. Обычно все спали, но я, натерпевшись от биллиардного стола, больше на досках спать не мог, поэтому внимательно слушал всю эту дичь, и, даже, в результате почерпнутых знаний, вывел математическую модель Бога. Эту математическую модель я потом показывал папе, он отнесся к ней с трепетом и долго хранил, хотя сам был неверующим и нас с мамой воспитывал в том же духе.
      Если честно, то я не люблю рыться в прошедшем, мне это неприятно. Понимаю, что человек без воспоминаний все равно, что растение, поэтому иногда даже специально заставляю себя оглядываться назад. Для этих целей и взял с собой старые письма и фото. Мне всегда это давалось с трудом. Но, сейчас, лежа в камере, я неожиданно поймал кайф от прошлого, потому что настоящее было ужасным. Как мне сдюжить?
      Часа через два привели Стаса – очкарика, драчуна и всененавистника. Он нетвердо подошел к нашему ложу, бухнулся как тюк, пробормотал: «Всех ненавижу», и вырубился. Он храпел и фыркал, а я лежал без сна, пытаясь, руководствуясь восьмым правилом объяснить последние события с точки зрения логики. Я применял и шестое и седьмое правила, но у меня ничего так и не получилось. Уснул я, наверное, уже под утро, мне приснился Полупан, который строго смотрел на меня и говорил: «абсурд».

      Тряска усиливалась. Голова как шар об угол лузы, плечо болело.
      Я открыл глаза. Надо мной нависли полные ужаса близорукие глаза Стаса.
      – Где я? – испуганно спросил он.
      – Не тряси меня. Больно.
      – Где я? Это вытрезвитель? – он совсем не походил на вчерашнего драчуна.
      – Это изолятор.
      – За что меня? – он перешел на шепот.
      – А я почем знаю?
      – Я весь в крови. Ничего не помню.
      Я хотел сказать ему что-нибудь язвительное на счет вчерашнего, но передумал.
      – Что я натворил? Неужели кого-то завалил? Если бы просто подрался, сюда бы не привели. Отправили бы в вытрезвитель или КПЗ.
      – Я не знаю.
      – А тот мужик знает?
      – Тебя привели ночью, он уже спал.
      – О боже! – Стас обхватил голову руками и застонал. – Ничего не помню. Совсем!
      Я уже окончательно проснулся и с интересом смотрел на метаморфозы произошедшие с соседом.
      – Если бы Ленке морду набил, она бы не сдала. Ни за что. Только если я ее грохнул. О боже! Я ничем не мог помочь несчастному.
      – А тебя за что? – спросил драчун.
      – Подозрение в убийстве. Сто пятая, – как заправский уголовник выложил я.
      – О боже! – он стал раскачиваться из стороны в сторону. – Я слышал, что убийц всех в одну камеру сажают. Точно Ленку грохнул. Или соседа – Витьку. Я его ненавижу. Сколько раз себе говорил: «Хорош пить»! Его обуревало неподдельное горе.
      Он встал с подиума, помочился и принялся бродить по камере неровными зигзагами. Около двери Стас останавливался, прикладывался ухом и слушал секунд десять. Самое страшное в нашей с ним ситуации это неизвестность.
      Условно приняв его шаг за восемьдесят сантиметров, я решил вычислить, сколько километров проходит в день среднестатистический узник по среднестатистической камере. О себе мне думать совсем не хотелось. Весь мой мир рушился на глазах, ни одно правило не работало. Чтобы окончательно не свихнуться, я дал себе установку, мол, я в купе, еду двое суток, по прибытии разберемся.
      К шагам и всхлипываниям Стаса неожиданно прибавились стоны нашего третьего сокамерника. Мы несколько раз попытались с ним заговорить, но он никак не реагировал, только сгибал и вытягивал ноги, да стонал. Неплохая у нас компания.
      Спустя час или полтора, дверь, наконец, открылась, и серьезный старшина принес еду. Пищей эту страшную бурдамагу можно было назвать с большой натяжкой. Первое и второе друг от друга почти не отличались. И представляли собой неизвестно что. Стас принялся заискивать перед милиционером, он смотрел на него с надеждой, как иудеи на Моисея и выпытывал только одно: «За что меня посадили»?
      Старшина не знал ответа на этот вопрос, или не захотел выбалтывать страшную тайну.
      – Придут следователи, у них и спросишь, – отговаривался он.
      Такой ответ Стаса никак не устраивал, он опять запричитал и чуть не грохнулся перед невысоким милицейским чином на натруженные колени. Разносчик еды поспешил ретироваться.
      Из всего обилия пищи я выпил только жидкость, именуемую чаем. Наш третий товарищ по несчастью тоже неожиданно попросил воды. Я дал ему его порцию и, наконец, увидел лицо. Оно было молодым, синим и угрястым. От еды юноша, как и я, отказался. Обе наши порции и свою, в придачу, предварительно получив разрешение, сожрал Стас.
      – Это на нервной почве, – объяснил бедолага свой нездоровый аппетит.
      После еды Стас не успокоился, наоборот, у него прибавилось красноречия. Он рассказал мне нехитрую историю своей жизни, о том, как он ездил на северную вахту, про Ленку, про ее соседа Витьку и о том, почему и как сильно он его ненавидит. Дослушать до конца мне не дал хмурый старшина, он отвел меня в комнату для допросов и сдал на руки Полупану.
      Сегодня милиционер не показался мене таким уж страшным. Он выглядел свежо и энергично.
      – Ну, что, подумал? – спросил майор, тоном отца, выпускающего нерадивого сынка из угла.
      – О чем?
      – О жизни. Говорят, в первую ночь в камере многое начинаешь понимать.
      – За ночь понимания у меня не прибавилось. Я ни в чем не виноват.
      – Упрямец.
      Пришел Ситдиков. От него пахло потными подмышками.
      Все началось по новой – одни и те же вопросы по нескольку раз, одни и те же угрозы. Минут через пятнадцать спрашивать было уже не о чем. Потекла какая-то бессмысленная беседа.
      – Вот ты говоришь, что выбивать долги не твое дело, – нашел тему Полупан. – А в чем заключается твоя основная работа?
      Я стал рассказывать им про бренды, логотипы и слоганы. Ребята страшно всем этим заинтересовались, а когда узнали, что я придумал марку “Cabinet”, стали смотреть на меня с уважением. А может, мне это только показалось.
      После “Cabinet”а я стал рассказывать про другие проекты, как принятые, так и похороненные в дебрях нашей конторы. Милиционеры явно испытывали тягу к маркетингу. Они буквально засыпали меня вопросами. Особенно им понравился рассказ о том, как мы продвигали новую коллекцию пластиковых офисных принадлежностей изготовленных китайской фирмой “Befa”. Наши восточные друзья немного намудрили с дизайном и колеровкой. Они выпустили лотки и раунд-дески в космическом стиле, да еще окрасили их в немыслимые цвета от бирюзового до лимонно-желтого. Такую палитру никто из капиталистов у них не брал, поэтому они предложили эту пургу нам, причем на полную реализацию. Наши шефы от халявы отказаться не смогли физически и поставили перед нами задачу придумать такую рекламу, чтобы все это хозяйство пусть не разлеталось, так хоть потихоньку продавалось. У нас было много версий, но мне лично нравилась та, в которой звучал слоган: «Будь собой». Был снят клип. Он начинался так: огромный строгий кабинет в классическом стиле, за длинным столом сидят люди в строгих одеждах. Мужчины и женщины почти одинаковы, на них все темное. Все они серьезны. Во главе стола сидит шеф. Он заканчивает совещание, говорит какие-то строгие слова, все прощаются и уходят. В это время камера едет вниз и показывает, что костюм на шефе только сверху, снизу аляпистые штаны и легкомысленные кеты. Когда из кабинета выходит последний работник, шеф встает, скидывает с себя костюм с белоснежной сорочкой и остается в гавайской рубашке. Он идет к небольшой двери в стене, открывает ее и оказывается в комнате, которая уставлена нашими принадлежностями. В этой комнате все нелепое и разноцветное. Шеф садится за стол, врубает музыку и начинает работать. Звучит слоган «Будь собой» всплывает из тьмы логотип “Befa”. Ролик имел успех, правда, товар все равно продавался вяло, наши консервативные клерки не желали становиться самими собой и покупали эту продукцию только для детей.
      Всю эту галиматью следователи слушали с большим интересом и совсем не торопились бежать и ловить преступников. Создавалось впечатление, что они просто приятно коротают время.
      Под конец я рассказал им всю подоплеку моей командировки, про Тагамлицкого, про цифры и даже про папу. Милиционеры проверили мои способности, задав несколько легких примеров и пересчитав их вслед за мной на калькуляторе сотового телефона. На прощание я спросил у них, когда они собираются меня выпустить.
      – Это будет решать суд, – зловеще пояснил Ситдиков.
      Когда я вернулся в камеру, то не застал там Стаса. Молодой парень лежал в той же позе. Осиротевшую комнату оглашали его стоны, которые звучали громче и чаще.
      После интенсивного разговора со следователями болела челюсть. Суррогат свободы в виде общения с вольными людьми и игры в доброжелательность, подействовал на меня как алкоголь. Сейчас, в камере наступило унылое похмелье.
      Я вел себя как тряпка. Вместо того чтобы сопротивляться и искать справедливость, я принял чужие правила игры и даже не попробовал получить какую-то информацию. А сам болтал лишнее. Мне нужна поддержка. Мне нужен кто-то, кто сможет научить как себя вести в подобной ситуации. Я решил, что на следующем допросе откажусь разговаривать и попрошу адвоката.
      Стальные челюсти тюремных засовов лязгнули и впустили Стаса. Он сиял и приплясывал.
      – Грабеж! – радостно заорал он. – Всего лишь грабеж! Отобрал у какого-то парня в магазине сто рублей, угрожая железным прутом. Какой парень? Какой прут? Фиг его знает! Но, самое главное, никого не убил! Короче, отбашляюсь и все. Ленка наняла адвоката. Завтра выйду!
      Я ему остро позавидовал. Вот если бы и мне грабеж! Вот бы и мне его Ленку вместе с адвокатом.
      – Короче, адвокат ушлый, – продолжал радоваться Стас. – Знает, кому и сколько сунуть. Главное, договориться с потерпевшим, чтобы забрал заявление. Это раз плюнуть. Правда, отбашляться придется по полной. Там у них целая цепочка, вплоть до экипажа машины с решетками. Но, это ерунда. Заработаю. Все! С пьянкой завязываю! Я не очень-то ему поверил.
      У Стаса в руках был пакет, это Ленка передала ему передачу. Там лежали вареная картошка, огурцы, помидоры, колбаса, две пластиковых бутыли с водой и сигареты без фильтра. На самом дне валялись сухие печенья в виде фигурок животных. Все продукты были мелко порезаны.
      – Курицу не приняли, – пояснил Стас, гордо вынимая снедь из пакета. – Там имеются острые кости, которыми можно убить.
      Мы принялись кушать, правда, наш третий компаньон опять ограничился водой. Едва мы закончили трапезу, как все тот же старшина велел мне идти за ним.
      – К вам пришел адвокат, – пояснил он.
      Общение с адвокатом проходило в той же комнате для допросов. У адвоката была фамилия Янбухтин, на вид лет тридцать, полный и черноволосый, по-русски говорил с непонятным акцентом. На вопрос, кто его нанял, удивленно ответил, что моя жена.
      – Она уже приехала?
      – Я не знаю.
      – Вы что ее не видели?
      – Нет. Заявка поступила в наше агентство. Начальник поручил это дело мне. Я едва ознакомился с документами. Со следователями пока не общался, надеюсь встретиться с ними завтра утром. Сразу предупреждаю, ничего лишнего мне тут не говорите. В любом случае я исхожу из того, что вы ни в чем не виноваты. Теперь расскажите все, как было.
      Не очень то он приветлив, но в любом случае с ним спокойней. Значит, моя краля уже примчалась. Спасибо ей.
      Я пересказал Янбухтину последовательно всю цепочку событий от самолета, до ножа в груди у Чебоксарова.
      – Значит, это вас подозревали в отравлении Прудникова? – удивленно спросил адвокат.
      – Да, но я этого не делал.
      – Даже если бы это сделали вы, я с удовольствием взялся бы вас защищать, причем нашел бы для вас массу оправдательных моментов.
      – Не любите вы Прудникова.
      – А его никто не любит. Ни его, ни Захарова, на которого он работает.
      Я подумал, что у меня еще будет возможность поговорить на эту тему с адвокатом. Естественно, про папку я ничего рассказывать не стал.
      – Я пока точно ничего не знаю, – продолжил Янбухтин, – но, насколько мне известно, на вас у них ничего нет, поэтому послезавтра вас отпустят, если вы не наговорите лишнего. Завтра я буду с вами на допросе и все сразу пойму. В моем присутствии повесить на вас им ничего не удастся. Адвокат посмотрел на дорогие часы и ушел. Я вернулся к ставшему уже родным Стасу.
      – С этим парнем какие-то проблемы, – сообщил Стас про нашего третьего сокамерника.
      В подтверждении его слов парня выгнуло дугой. Он уже не застонал, а заорал во все горло, затрясся и блеванул. Чтобы чувак не запоганил нам все ложе мы с грабителем схватили его под мышки и стащили на пол. На холодном бетоне тот разошелся вовсю. Он дрыгался, бился в судорогах, орал, стонал и плакал. Я испугался. Стас стал бить кулаками в дверь пока не прибежал старшина.
      – Наркотическая ломка, – авторитетно заявил охранник. – Скоро пройдет.
      – Нужно позвать врача, – посоветовал я.
      – Зачем? – недоуменно спросил старшина.
      – А если он помрет?
      – Тогда и позовем.
      После визита старшины приступы у несчастного пошли по нарастающей, врача позвали только с третьего раза, когда у наркомана пошла кровь. От греха подальше доктор решил забрать нашего соседа в больницу. Этому предшествовала долгая бюрократическая процедура. Я был полностью уверен в том, что парень до больницы не доживет. После того, как увезли бедолагу, охранники в наказание за сострадание устроили нам жестокий шмон. Они приказали раздеться до гола, выйти в коридор и встать раком. В этой нелепой позе мы стояли минут десять, пока они хозяйничали в нашей камере.
      Старшина притащил половую тряпку из грубой мешковины и велел нам самим убраться в камере.
      В целом первый день заключения прошел не скучно. С ночью тоже все было бы в порядке, если бы Стас не пускал газы так часто и музыкально. Нужно подсказать ему, что с такими незаурядными способностями его, после выхода, без проблем возьмут на работу в «Газпром», причем на высокую должность.
      Прежде чем уснуть я долго думал про свою семью. Жена молодец. Очень быстро сориентировалась, бросила все и примчалась. Янбухтин появился как раз вовремя, именно тогда, когда мне нужна была чья-то поддержка. Еще я думал про Мишку, про слова тещи: «Незачем его приучать. Когда вырастет, если захочет, сам начнет называть тебя папой». Наверное, я все-таки смогу заслужить его любовь.
      Утором, не успели мы со Стасом дожевать его помидоры, как за мной пришли. Охранник сменился, вместо серьезного старшины меня провожал веселый сержант. Он что-то насвистывал и разговаривал со мной громко, как с глухой старушкой.
      В кабинете сидели Янбухтин, Полупан и Ситдиков. Когда меня ввели, они о чем-то оживленно беседовали. Так со стороны и не догадаешься, кто из них прокурор, кто мент, а кто – адвокат.
      – Господа, – с пафосом произнес Янбухтин. – Давайте не будем тянуть кота за хвост и трепать нервы моему клиенту. Если у вас есть что-то новое, то спрашивайте, если нет, соблюдем формальности и подпишем протоколы.
      В присутствии адвоката сыщики вели себя не так нагло, но вопросов все равно нашли много. Сегодня их очень интересовал Аркадий, время, когда он меня встречал, куда отвозил и где ставил машину.
      Я заверил их, что Аркашка никак не мог оказаться в кабинете Чебоксарова раньше меня. В моей памяти еще были свежи количество шагов от машины до здания и число ступенек на лестнице. Я выдал им все цифры, потом по новой посчитал время.
      – Это абсурд, – повторился я.
      – Не твое дело, – единственный раз нагрубил Полупан.
      После небольшой словесной перепалки Янбухтин попросил следователей выйти и оставить его наедине с клиентом.
      – Сегодня вас повезут в экспертно-криминалистическую лабораторию, сообщил он, – для испытания на детекторе лжи. УВД закупило полиграф, теперь суют его везде – где надо и не надо. Сразу хочу предупредить, что результаты специальных психофизиологических исследований не являются официальными, и на суде никакую силу иметь не могут.
      – Тогда зачем они?
      – Чтобы этим ребятам было легче работать.
      – А я могу отказаться?
      – Не советую, – он оценивающе посмотрел на меня. – Только что встречался с вашей женой, она передала вам кое-что покушать, пакет у сержанта. Вам его принесут после проверки.
      – Как она?
      – Нормально. Просила, чтобы я приходил к вам почаще. Уверена, что вы ни в чем не виноваты, и адвокат вам нужен только для поддержки.
      – Так оно и есть.
      – Я зайду вечером, – Янбухтин опять показал дорогие часы.
      Сержант передал мне еду, и мы со Стасом закатили пир. Вареное мясо, селедка и салат – вот что осталось от передачи жены после отсева. Все было до обморока вкусно. Непонятно, откуда она взяла домашнюю пищу в условиях незнакомого города. От местной похлебки мы гордо отказались.
      Стас еще раз пообещал мне, что больше никогда в жизни не будет пить так много и бездумно. Мы стали делиться соображениями по поводу выпивки. Я вспомнил сухой закон, который ввели у нас в университете в середине восьмидесятых. Сухие свадьбы, комсомольские дискотеки и то, как можно было запросто вылететь из числа студентов просто за запах. Стас сказал, что в эти годы работал на севере, а там сухой закон был всегда. Я рассказал о том, как мы ночевали с Захаровым на биллиардном столе.
      – Я знаю одного Захарова, – вспомнил новоиспеченный грабитель. – Баллотировался в депутаты по моему району. Тоже, по-моему, Константином зовут. Говорят, изрядная сволочь. Может быть он?
      – Не знаю, я сохранил о нем хорошие воспоминания, не смотря на нюансы.
      Дальше развить эту тему мы не успели, потому что за мной пришли. Сержант защелкнул на мне наручники, препроводил в сортировочный зал и посадил у дверей.
      – Ждем машину, – пояснил он.
      Наблюдая за жизнью ИВС, я отметил, что это заведение весьма походит по своей структуре на отель. Тот же рисепшн, сейфы, в которых хранятся вещи задержанных и очень похожие коридорные. Все точь-в-точь, только решетки. Я посчитал персонал. За стойкой два офицера и два сержанта в коридоре. Итого четыре человека. Если узнать, сколько тут камер, то можно вычислить трудозатраты на содержание одного задержанного.
      Открылась дверь комнаты для допросов, оттуда вывели растрепанного человека и повели в дальний конец коридора. Послышался голос Полупана. Через минуту он появился у стойки собственной персоной.
      – Ты не знаешь, где у нас находится венерический диспансер? – поинтересовался он у младшего лейтенанта.
      – А что, проблемы?
      – Нет, это по одному делу. У фигуранта там какие-то связи, – неуверенно, с запинкой ответил майор.
      – Вот, смотри, – достал карту тюремщик.
      Минуты три он втолковывал Полупану, как тому лучше добраться до курьезного заведения, Полупан аккуратно записал данные в блокнот и направился к выходу.
      – Здорово, – поприветствовал он меня. – Поедешь чистосердечное признание подписывать?
      – А мне не в чем признаваться.
      – Упрямец.
      – Товарищ майор, а кто сообщил моей жене, что меня задержали?
      – Я.
      – А зачем?
      – Проверяли, кому ты звонил, перед тем, как уйти в камеру. Вот и наткнулись на нее. Заодно решили пообщаться, прощупать некоторые моменты.
      – Как она держалась?
      – Слишком много тараторила. Последнюю фразу Полупан произнес уже в дверях.
      На скамейке я просидел около двадцати минут. Потом стали прибывать новые подопечные, и чтобы у нас не случилось контакта, меня заперли в клетку размером метр на метр, которая очень сильно напугала меня, когда я появился здесь первый раз.
      Еще через полчаса служители ИВС приняли решение вести меня в экспертно-криминалистическую лабораторию пешком.
      – Все машины заняты, – пояснил младший лейтенант. – А тут идти всего триста метров. Бог знает, когда появятся колеса, а если не пройдем всю программу, то придется задержать тебя еще на сутки.
      Снаружи вызвали конвоира, он вывел меня на свежий воздух, и повел вдоль дороги, лузгая семечки. Первые пятьдесят шагов я осмысливал слова лейтенанта. По нему выходило, что меня собираются отпустить. Может, он оговорился, а может, специально запустил такую дезинформацию, чтобы я расслабился. На пятьдесят первом шаге я попытался увидеть расплывчатый мир. Без очков, как без одежды. Я вслушивался в шум машин, смех детей и воркование голубей, пытаясь понять, что там за туманом. Впрочем, заплутать я не боялся, у меня хороший провожатый. Когда тебя ведут в неизвестность, то кажется, что самое большой счастье – это идти куда хочешь и знать куда идешь.
      Двести сорок три метра отделяли меня от самого серьезного экзамена в моей жизни. Последние шаги мне дались с трудом. Я трусил. Говорят, если ты не виноват, то тебе нечего бояться. Со мной этот лозунг не проходит. Я заранее знал, что даже точная машина вынесет несправедливый приговор и мне как всегда придется отдуваться за других. Ступеньки, пролеты, четырнадцать… пятнадцать…. Вот он эшафот и мой брат очкарик в белом халате в качестве палача. Тут как тут суетился Ситдиков, как-то незаметно появившийся извне.
      С меня сняли наручники и без лишних слов опутали сетью проводов и контактов, даже на кончики пальцев нацепили датчики и по всей голове электроды.
      – Вы Ткачев Андрей Юрьевич? – спросил человек в белом халате и посмотрел в ноутбук.
      – Да.
      Это был первый тестовый вопрос. Дальше все пошло в том же духе. Они узнали мой пол, адрес и место работы. Я уже привык, что вопросы у следователей часто повторялись. Оператор полиграфа не стал исключением. С интонацией диктора метрополитена он по два раза подряд спрашивал одно и то же, а потом, не меняя тембра, круто сбивал тему:
      – Вы состояли в преступной группе, целью которой было убийство Чебоксарова?
      – Нет, – еле выдавливал я, вздрагивая и краснея.
      – Вам сорок лет?
      – Да.
      – Кто-нибудь поручал вам убить Чебоксарова?
      – Не-ет, – заикался я.
      – Столица России – Москва?
      – Да.
      – Вы ударили Чебоксарова ножом?
      – Нет.
      И так далее, до головной боли. Я проваливался по полной программе. Именно тогда, когда меня спрашивали про Чебоксарова, я краснел, бледнел и трясся. На самых каверзных вопросах я чувствовал, что у меня поднимается давление и проступает пот по всему телу. Мне казалось, что Ситдиков за моей спиной злорадно потирает руки.
      Наконец, мучения кончились, мы с конвоиром пустились в обратный путь, а прокурор остался осмысливать результаты, и (у меня в этом не было никаких сомнений) оформлять продление моего заключения под стражей.
      Настроения упало до нуля. Стас попытался выяснить причину моей хмурости, но я не смог поделиться с ним своими тревогами, потому что уставший язык не желал произносить слова. Я лег, повернулся к стене, и лежал так до самого вечера, отказываясь от еды и питья.
      Характером я в маму. Мой боевой папаша наверняка построил бы всех этих придурков, аргументировано доказал бы им, как они неправы и, собрав всю силу воли, заставил бы детектор лжи показывать те результаты, которые ему были бы выгодны. Научив меня считать и выполнять правила, он так и не смог воспитать во мне бойцовские качества.
      Пришел Янбухтин.
      – Ваши двое суток истекают в три часа ночи. В это время вас никто не выпустит. Некому будет соблюсти формальности. Раньше они не освободят вас из вредности, значит, вы окажетесь на свободе утром, часов в восемь. Я ему не поверил:
      – Вы думаете, они меня освободят?
      – Обязательно. У них на вас ничего нет.
      – На детекторе лжи я вел себя неправильно.
      – Я же вам говорю, полиграф не является основанием для принятия решений. Утром я приду, чтобы они не продержали вас лишнего.
      Интересно, сколько ему заплатила моя благоверная, раз он так активно на меня работает?
      Я не спал всю ночь. Пробовал считать, придумывать задачи, но ничего не получалось. Мне так хотелось наружу, что ни о чем другом я думать уже не мог, перебирал в уме все свои ответы на допросах, вспомнил посещение лаборатории и пришел к выводу, что нигде не допустил накладок. Я ставил себя на место следователей и приходил к выводу, что я не преступник. Успокаивался, потом опять начинал волноваться.
      За мной пришли еще до завтрака. Я даже не успел попрощаться со Стасом. Он спал, а я не захотел его будить из суеверия, потому что старшина не сказал куда меня – на допрос или на выход.
      В комнате перед стойкой толпились люди. Кроме Янбухтина, Полупана и незнакомого капитана стоял еще один узник, которого я вчера видел выходящим из комнаты для допросов. Его тоже выпускали, он склонился над столом и подписывал какие-то бумаги. Ко мне подошел Янбухтин.
      – Ну, вот, все в порядке. Сейчас вас отпустят. Там на улице вас ждут Спицын и жена.
      Если честно, то я до последнего не верил. Меня чуть не прошибла слеза. После того, как и с моими формальностями было покончено, Полупан подвел меня к незнакомцу и представил:
      – Это гонец из Москвы, Ткачев Андрей, а это – напарник покойного Чебоксарова Сергей Тихонов, – сказав это, майор пристально изучил нашу реакцию. Может, он думал, что мы начнем актерствовать. Но мы познакомились без эмоций.
      – У вас есть мои телефоны? – спросил человек из унитаза.
      – Да.
      – Позвоните завтра. Договоримся о встрече. Сейчас я поеду на похороны.
      Мне вернули телефон и очки, а Полупан торжественно вручил портфель, велев пересчитать деньги и съязвив на тему ограбления. Пространство стало четче, и я почувствовал себя уверенней.
      Полупан настойчиво порекомендовал мне в ближайшее время из города не уезжать, а если возникнет такая необходимость, ставить его в известность.
      – На всякий случай прошу у вас прощения, – повинился он. Эта фраза далась ему с трудом.
      – Пустое, – пожал плечами я.
      На улице как-то сразу остался один. Все пошли, а я растерялся.
      – Чего же вы стоите? – спросил обернувшись Янбухтин. – Вон ваша жена и Аркадий.
      Я посмотрел вслед его руки и увидел стоящих за забором мужчину и женщину. Они махали мне какими-то платками. Я пошел на движение и чем ближе подходил, тем яснее понимал, что рядом с Аркашей стоит никакая не жена, а совсем другая, непривычная женщина. При ближайшем рассмотрении она оказалась Жанной, о чьем существовании я успел изрядно подзабыть.
      Эти двое обрадовались мне как родному, они стали протягивать через решетки забора руки и поздравлять меня с освобождением.
      Я смог выговорить только грустное «привет».
      – Ты будешь перелазить через забор? – спросил Аркадий.
      – Нет.
      – Тогда нам туда, там ворота.
      Мы пошли вдоль изгороди.
      – А где моя жена? – спросил я.
      – Я не знаю, – по очереди ответили встречающие.
      – Вы ее не видели?
      – Нет, – это у них получилось хором.
      – А адвокат сказал, что она меня ждет.
      – Так это я представилась твоей женой, – виновато сказала Жанна. – А то он не хотел со мной разговаривать.
      – А кто его нанял?
      – Тоже я. Позавчера утром я позвонила к тебе в номер. Никто не брал трубку, тогда я соединилась с портье. Там оказался этот неприятный тип.
      – Спартак. Он все еще был там?
      – Уже сменился и собирался уходить. Случайно взял трубку. Вот он и сказал, что тебя забрали. Дальше дело техники. Выяснила, куда тебя доставили, в чем обвиняют. Наняла адвоката. Встретила в милиции Аркашку, он помог с деньгами.
      – Меня тоже два дня подряд допрашивали, – вставил Аркадий. – Правда, к счастью не закрыли.
      – А где же моя жена?
      – Мы не знаем.
      – Я просто хотела, пока ты не ушел, поменяться с тобой трубками. В этой у меня записана вся жизнь. А мне родственница дала на время другую. Я хотела тебе ее отдать…
      – А кто передавал мне еду?
      – Тоже я, – улыбнулась Жанна. – Вкусно?
      – Очень. Значит, моя дорогуша не приезжала. Нужно срочно ей звонить!
      Я достал мобильник и набрал номер жены.
      – Привет!
      – О! Лапа! Это ты! Ты живой! Как ты?! – она говорила бодро, но чувствовалось, что я ее разбудил. В Москве еще раннее утро.
      – Теперь в порядке.
      – Позавчера утром звонил какой-то тип, сказал, что ты в милиции, что тебя подозревают в убийстве. Такой противный, я стала его расспрашивать, а он положил трубку. Причем звонил он с твоего номера. Причем пьяный! Ужас! Я ему конечно не поверила. Ты и милиция – это абсурд!
      – Абсурд.
      – Мы с сыном так переживали за тебя. Хоть бы позвонил! Я сколько не набирала, ты был все время недоступен. Где ты был?
      – В тюрьме.
      – Как??!!!
      – Вышла нелепая ошибка. Сейчас разобрались.
      – Ну, лапа, я упала! Я прямо не стою. В настоящей тюрьме?
      – Да.
      – Ужас!
      – Я думал, ты приедешь.
      – Куда? К кому? Что я могу?
      – Хотя бы нанять адвоката.
      – Тем более, сусел, ты прекрасно знаешь, что у Эллы Жуткер вчера был день рождения. Ты же понимаешь, что пропустить его нельзя. Лучше умереть.
      – Да.
      – Ты скоро вернешься? Мы так соскучились!
      – Теперь уже скоро.
      – Целую тебя мой лапа.
      – И я.
      Аркадий и Жанна внимательно прослушали мой монолог и теперь с интересом смотрели на меня.
      – Она не могла приехать, – зачем-то сказал я.
      – Проблемы? – участливо поинтересовалась Жанна.
      – Да.
      Аркаша нажал на кнопку сигнализации.
      – Куда едем?
      – В гостиницу, – решил я.
      – Нет, ко мне, – возразила Жанна. – Я еды наготовила.
      – Зачем? – удивился я. – Можно сходить в ресторан.
      – У тебя же денег нет.
      – Вот, вернули, – я поднял портфель.
      – Все равно, ко мне. Не пропадать же добру.
      Решили ехать все же вначале в гостиницу. Я приму душ и сменю одежду. По пути Аркаша расспрашивал меня про заточение. Я описал оба дня во всех подробностях. На эпизоде с детектором лжи Спицын попросил остановиться подробнее, он почему-то сильно возбудился и почем зря стал ругать милиционеров.
      – А отказаться можно? – спрашивал он. – А какова погрешность?
      Жанне все время мерещился писк котенка.
      – Вот, слышите, мяукает? – периодически говорила она.
      Мы замолкали, но ничего не слышали.
      В гостинице мы с удивлением встретили в вестибюле Спартака.
      – Ты что без выходных? – спросил Аркаша.
      – Почему? Сутки через двое. Только что заступил, – удивился рисепшн. – Я сразу понял, что ты не простой парень, – обратился он ко мне. – Далеко не простой. Этим ментам тебя не раскусить.
      Он сделал загадочное лицо.
      В номере я постоял под душем, потом сменил белье и футболку. Штаны пришлось одеть те же, других попросту не было. Еще мокрый я спустился вниз, и Аркашка повез нас на угол Пушкина и Чернышевского. Почти всю дорогу справа бок в бок ехал синий сорок первый москвич с тонированными стеклами. У меня точно скоро начнется мания преследования. Теперь уже нам всем мерещился мяукающий котенок.
      Остановившись у Жанниного дома Аркадий решил обыскать машину от греха подальше. На это ушло минут десять, пока мы не поняли, что писк явственно доносился из-под капота. Обнажив двигатель, мы нашли малюсенькую чумазую киску, забравшуюся на аккумулятор.
      – Я его видел около милиции, – сообщил Аркаша. – Наверное, залез, пока мы тебя ждали.
      – Он ехал с нами всю дорогу, – догадался я.
      – Говорят, если кто-то умирает, – сказала Жанна, – а потом находится котенок или щенок, или еще какая мелкая живность, то это значит, что в него вселилась душа умершего.
      Вначале я хотел расхохотаться над этой чушью, но потом пожалел ее чувства.
      – Ты хочешь сказать, что в него вселилась душа Чебоксарова? – поинтересовался я.
      – Вполне возможно. Его нужно приютить.
      – А почему он залез именно к Аркашке?
      – Не знаю. Может, он его любил при жизни.
      – Возьмешь? – спросила Жанна у Спицына.
      – Нет, конечно! – почему-то разозлился он. – Идиотизм какой-то.
      – Тогда я возьму, – она подняла котенка, погладила его и прижала к груди.
      У Аркашки резко испортилось настроение, он отказался идти с нами, заявил, что завтра позвонит, попрощался и уехал. Мы пошли к подъезду.
      – Ты хочешь сказать, что это ангел? – спросил я у Жанны, глядя на котенка.
      – Да.
      – А где же крылья?
      – Отвалились, – подумав, ответила она.

      Жанна жила на четвертом этаже старинного сталинского дома с необычными лестничными пролетами. Я бы, конечно, предпочел идти пешком, чтобы посчитать ступени, но Жанна вызвала лифт, который кряхтел от старости, дрожал решетками и зажимал дверями. Котенок тоже трясся, прильнув к Жанниной груди и вздыбив шерсть.
      Дверь открыла вульгарная пожилая ярко накрашенная женщина. Они поцеловались с Жанной, потом тетенька протянула мне грубую ладонь и представилась низким голосом:
      – Беатриса.
      Прямое попадание. Такое имя может носить только такая дама. Я тоже назвался и пожал ее лапу. При этом Беатриса слегка замешкалась, возможно, она думала, что я припаду губами к ее морщинам.
      – Ну, как? – спросила пожилая дама у молодой.
      – Не приняли, – огорченно ответила Жанна. – Им нужно было знание ПК, “Word” я еще осилила, а “Excel” уже не потянула.
      – Задание давали?
      – Составить таблицу, причем такую сложную.
      Матрона тяжело вздохнула а, увидев котенка, заворковала:
      – Пошли на кухню, дадим киске молока. А вы, молодой человек, проходите в зал.
      Я пошел прямо по коридору и попал в большую комнату. В центре стояла тумбочка советских времен с плоским современным телевизором, напротив диван и два плюшевых кресла. На зеленых стенах висели картины и какие-то непонятные деревянные коробки разных оттенков коричневого. Коробки были не одинаковой величины, но у каждой посередине красовалась замочная скважина или элемент врезного замка. На картинах небрежно намалеваны пейзажи и герои американских кинофильмов. Был тут
      и Арнольд Шварценеггер в роли терминатора и Киану Ривз в роли Нео, остальных я не знал. В зале недавно курили и плохо проветрили.
      Постояв с минуту, я решил найти уборную, вернулся в коридор, открыл какую-то дверь и оказался в кладовой. Потом прошел еще пару шагов и стал невольным свидетелем чужого разговора.
      – Как ты думаешь, он заметил? – спросила Беатриса.
      – Нет, – ответила Жанна.
      – Здорово! Не говори ему.
      – Все равно заметит.
      – А вдруг, нет?
      – Заметит. Все замечают.
      – Все равно не говори.
      Они замолчали, немного погремели посудой, пошуршали бумагой. Потом Беатриса сказала:
      – Он мне нравится. Среди твоих охламонов он, похоже, самый приличный.
      – Ну, папа!
      – Не называй меня папой! Сколько раз тебе говорить!
      – А как?
      – Зови Беатрисой.
      – Не люблю это имя.
      Голоса стали приближаться. Я на цыпочках ретировался в зал и плюхнулся на диван. Мне было неудобно. Треснутые очки сползли на нос. Какой еще папа?!
      – Котенок попил молочка и сразу уснул, – сказала Жанна. Она держала в руках пушистый комочек и постоянно его гладила. – Где будем накрывать? – обратилась она к Беатрисе.
      – Конечно, тут. Молодой человек, вам понравились мои картины?
      – Прелесть, – промямлил я.
      – Вы лгун, – Беатриса подошла к портьере и извлекла из-за нее небольшой складной столик. – Они плохие, – кокетливо добавила она. – Просто закрывают дыры на обоях.
      – А что это за коробки? – попытался я сгладить неловкость.
      – Я расскажу вам о них потом, после еды.
      Я помог Беатрисе разложить стол. На розовой скатерти стали появляться всевозможные яства. Утро еще не кончилось, и мне непривычно было видеть такое изобилие блюд в столь ранний час. Помогая расставлять посуду, я исподтишка разглядывал Беатрису, и чем больше я на нее глазел, тем отчетливей понимал, что передо мной переодетый мужчина. Он так ловко маскировался, немудрено, что я раскусил его не сразу.
      Что за чушь? Где я? Они что, меня разыгрывают что ли? Я не знал как себя вести в данной ситуации. Немного поразмыслив, решил, что не буду открываться. Пусть все идет, как идет.
      Еда оказалась с пылу с жару. Было приятно, что кто-то ради меня встал ни свет – ни заря и все это хозяйство приготовил. Последним аккордом Жанна плюхнула на стол туманный пузырь водки и пригласила всех к столу.
      – За знакомство, – поднял я рюмку.
      – Ну, уж нет, – возразил Беатриса. – За знакомство позже. Вначале за твое чудесное освобождение, – он ловким движением поправил ненастоящую грудь и, чокнувшись, одним глотком отправил содержимое в рот.
      Сотовый запиликал, когда маленький груздок, сняв ожог от водки, скатился с языка в пищевод. Я опять не придал значения мелодии, и если бы не Жанна, то не спохватился. На том конце оказался Тагамлицкий.
      – Ты где был? – недовольно спросил он. – Тут к тебе возникли некоторые вопросы, а мы не можем тебя найти. Позвонили в гостиницу, а там сказали, что тебя загребли в милицию. Что за чушь?
      Я рассказал ему о том, что со мной случилось – про мое посещение канцелярских фирм, про Аркашку и про смерть Чебоксарова. Когда я остановился на том, как сидел два дня в кутузке, с той стороны трубки послышались нелепые звуки. Похоже, что Тагамлицкий подпрыгнул, сделал “yes” рукой и еле сдержался, чтобы не заржать. Он даже предположить не мог, что сможет так удачно мне отомстить. Тем не менее, совладав с эмоциями, он напомнил, что фирма ждет от меня результатов, и что теперь, после смерти Чебоксарова, моя задача упростилась, потому что остался один Тихонов, а с одним всегда справиться легче, чем с двумя. Так и не сообщив, что за вопросы у них ко мне возникли, он без лишних разглагольствований буркнул что-то типа «пока» и бросил трубку.
      Я очень быстро набил желудок и осоловел. Теперь мне уже не казалось странным, что я сижу в обществе переодетого в женщину мужика и практически незнакомой мне женщины. Все казалось естественным. Самое главное, что я выбрался из заточения. Задача номер один – вернуть папку. После этого все пойдет как по маслу. Правда, для этого нужно сначала достать эту вещь из кабинета Чебоксарова.
      После третьей рюмки Беатриса предложил мне посмотреть его коробочки – инсталляции, как он их называл.
      – Сиди тут, не вставай, – сказал он мне. – Я протяну удлинитель.
      Оказалось, что у каждой коробки имеется провод с электрической вилкой. Беатриса принес первое изделие, воткнул вилку в розетку удлинителя и велел мне посмотреть в замочную скважину. Внутри тускло горела маленькая лампочка. На дне коробки была изображена странная полуобнаженная особа неопределенного возраста. Она находилась в замызганной ванной комнате и брила себе ноги. Вокруг разбросаны предметы женского туалета – бюстгальтер, трусики и коробка от прокладок. Картина была написана мастерски, почти с фотографической точностью. Тусклый свет подчеркивал реальность изображения.
      Вторая инсталляция повествовала о скандале. На кухне ругались мужчина и женщина. Дама вытирала руки о фартук и что-то кричала мужику. Тот замахивался на нее кулаком. С мельчайшими подробностями были изображены обои, по которым плыли рыбы, пожирающие друг-друга. Все остальные творения тоже раскрывали тонкости быта среднестатистического россиянина. Сцены семейной жизни сменялись портретами мужиков в семейных трусах и женщин в ночных комбинациях. Автору особенно удавались бигуди и небритость щек.
      – Ну, как? – поинтересовался Беатриса.
      – Мне нравится, – искренне рецензировал я. – Только смотреть неудобно.
      – В этом вся соль. Ты понял, что я рисую?
      – Быт.
      – Почти всегда. Но, не это главное. Подумай, копни глубже.
      Я добросовестно подумал, попытался систематизировать увиденное и попробовал найти что-то общее для всех картин. В голову ничего не пришло.
      – Будни, – еще раз попробовал я.
      – Не совсем. Я рисую правду.
      – Правду многие рисуют, – разочаровался я.
      – Ничего подобного, – возразил Беатриса. – Правду почти никто не рисует. Что в вашем понимании правда, молодой человек?
      – Если говорить об изобразительном искусстве, то, наверное, это рисовать, то, что видишь.
      – Чушь, – перебил меня художник. – Правду нельзя увидеть, ее можно только подсмотреть. Правду нельзя услышать, ее можно только подслушать. Правду всегда скрывают шторы, замки, двери. Так вот, я рисую правду!
      Теперь я понял, зачем нужны замочные скважины. Эффект подсматривания.
      – Подслушивание и подсматривание – это нарушение девятого правила моего отца, – опрометчиво сказал я.
      – Что за правило? – спросила Жанна.
      – Если коротко, то оно гласит: «не лезь в чужие дела».
      – А сколько всего правил? – спросил Беатриса.
      – Девять. Это последнее.
      – И ты их всегда соблюдаешь? – удивилась Жанна.
      – Стараюсь.
      Эти двое недоуменно переглянулись. Вот почему я не люблю говорить на эту тему. Почти никто не понимает, как легко и удобно жить по правилам.
      – А твой отец сам-то их выполняет?
      – Он умер, но при жизни следовал неукоснительно.
      Беатриса сделал скорбное лицо.
      – А о чем гласят остальные? – спросила Жанна.
      Ох, как мне не хотелось распространяться на эту тему.
      – Первое правило – «из любого положения есть выход».
      – Спорный вопрос, – прокомментировал Беатриса.
      – Вообще-то любое правило требует доказательств, – напомнил я.
      – И они у твоего отца были?
      – Конечно.
      – Давай, расскажи.
      – Я уже не помню. Никто не учит доказательства. Самое главное запомнить правила. Это знают даже школьники.
      – Ну, хорошо, – перебила нашу дискуссию Жанна. – Давай дальше.
      – Второе правило – «люби и не оставляй близких». Я говорю только названия правил, но их текст гораздо длиннее.
      – Хорошее правило, – согласился Беатриса.
      – Третье – «не бери чужого».
      Собеседники согласно кивнули.
      – Четвертое – «никогда не ври».
      – Это невыполнимое правило, – заявила Жанна. – Его выполнение может привести к несчастьям.
      – Я привык. Никаких проблем.
      Жанна недоверчиво пожала плечами.
      – Пятое – «не ругайся матом».
      Отец и дочь не стесняясь, расхохотались.
      – Шестое – «всегда совершенствуй свой мозг».
      – Как это? – спросила девушка.
      – Мозг нужно питать задачами. Если коротко, то нужно больше думать и больше получать информации. Седьмое правило – «борись с ленью». А восьмое – «следуй логике», – мне хотелось как можно быстрее все это закончить.
      Пару минут мои собеседники осмысливали услышанное. Беатриса налил еще водки. Я отказался. Замяукал котенок. Он открыл глаза и сделал на ковре лужу. Жанна запричитала и поволокла его в ванную.
      – Тебе не кажется, что все это хозяйство смахивает на десять заповедей? – наконец высказался Беатриса. Помада у него совсем стерлась и обнажила бесцветные мужские губы.
      – Сравнение притянуто за уши, – мне не впервой отвечать на такие выпады. – Что такое десять заповедей? Аллегории. Их знает весь мир. Их все нарушают, и ничего не происходит. С правилами так поступать нельзя.
      – А в чем дело?
      – Нарушение правил ведет к искажению результата. Давай возьмем любое правило, например, из начальной школы, по математике. Если перед скобкой стоит минус, то при открытии скобок знаки сложения и вычитания меняются на противоположные. Помните такое?
      – Да. Ну и?
      – Попробуйте не выполнить это правило и получите ошибочный ответ. Если правило регламентирует человеческую жизнь, то его нарушение может привести к смерти или к тому, что человек будет несчастен.
      – А ты счастлив? – спросила вернувшаяся Жанна.
      – Почти всегда, – мне пришлось задуматься.
      – Вот, блин, – пожала она плечами. – А как же не убий?
      – Я думал на эту тему. Это правило, конечно, можно внести в свод. Но отец, видимо, даже не мог предположить, что у меня возникнет такая мысль.
      – А не прелюбодействуй? – не унималась Жанна.
      – Я не знаю.
      – Измена ведет к нарушению четвертого и второго правил! – заявила девушка.
      – Это чушь, – не согласился я с ней и прилег на диван. – Я сейчас ничего не соображаю. Мы потом подискутируем.
      Мне и вправду сильно клонило ко сну. Потный вечер навалился на грудь всей своей тяжестью, положил ладонь на лицо, так что стало тяжело дышать, и что-то прошептал. Глаза открывать совсем не хотелось.
      – Я думаю, что все эти двое суток он не спал, – сказала Жанна из темноты. Она подоткнула под голову подушку. Мне осталось только закинуть ноги. Потом звуки исчезли. Пошли черные полосы и красные размывы.
      Через какое-то время я проснулся. Жанна сидела рядом на диване и смотрела телевизор. Беатрисы поблизости не наблюдалось.
      – Это был твой отец? – спросил я. Она тепло посмотрела на меня.
      – Да. Ты сам догадался?
      – Подслушал ваш разговор. Случайно.
      – Отец будет рад. Ему важно, чтобы его принимали за женщину. Я не знал что сказать.
      – Когда мать нас бросила, – продолжила Жанна. – У папы совсем съехала крыша. Его даже лечили. Но с этим никто ничего поделать не может. Сколько себя помню, он приходит с работы, красится и надевает женскую одежду. Всю мою жизнь. Представляешь, чего мне стоило держать все это в секрете при социализме? А ты говоришь, не ври.
      – А где он работает?
      – Художником в кинотеатре. Сейчас совсем худо стало. Теперь афиши не рисуют. К каждому фильму есть готовые баннеры. Кинотеатр перешел в частные руки. Папу держат из жалости, потому что ему осталось до пенсии совсем немного. Грубо говоря, работает простым рабочим. А ведь он неплохой художник!
      Это объясняло присутствие на картинах голливудских звезд.
      – Мне действительно понравились его картины, – честно признался я. – Он не пробовал выставляться?
      – Пробовал, никто не берется. Ему будет приятно, что тебе понравилось.
      Жанна взяла меня за руку, она смотрела в мое лицо с обожанием. Я не понимал эту женщину. (Как будто есть женщины, которых я понимал.) Красавица, и не дура вроде. А ведь черт-те что!
      – Папа у тебя не сахар, – зачем-то сказал я. – Представляю, как тяжело тебе было.
      – Твой тоже не лучше, – обиделась она. – Напридумывал каких-то правил. Наверное, все эти девять пунктов он разработал для маленького мальчика, чтобы сформировать характер. Совсем необязательно выполнять их всю жизнь.
      Эта мысль мне в голову не приходила. Я даже испугался. Я даже не хотел ее думать дальше. Ляпнул, чтобы отвлечься:
      – Да уж, папы у нас не подарок.
      Жанна пожала плечами. Опять захотелось спать. Я не стал бороться с этим желанием, просто закрыл глаза и засопел.
      Второй раз я проснулся, когда уже совсем стемнело. Натыкаясь на стулья и стукаясь о косяки, кое-как нашел санузел. Меня давно туда тянуло. Потом обнаружил кухню и холодильник. Выпил стакан молока. Наступил на котенка и сам испугался его диких воплей. В темноте зарулил не в ту комнату. На маленькой подростковой кровати спала Жанна. В лунном свете она была прекрасна. Пришла в голову мысль, что неплохо было бы примоститься рядом, но, вспомнив инцидент в гостинице, решил этого не делать. Ушел от греха подальше. Стукнулся о балконную дверь. На балконе, на маленьком стульчике, спрятавшись от посторонних глаз, в розовой ночной рубашке и женском парике сидел Беатриса. Он курил сигарету и смотрел в небо. Я молча встал рядом.
      – Она в тебя влюбилась, – вместе с дымом выдохнул художник. – Ей не везет с этим делом. Если есть в радиусе ста километров какой-нибудь подонок, то она обязательно к нему прилипнет.
      – Я не подонок.
      – А я и не говорю.
      Беатриса затушил окурок в консервной банке.
      – Не обижай ее, – напоследок сказал он и крадучись покинул балкон.
      Что я здесь делаю? Что за бред? Мне хотелось домой. Сесть в самолет и вернуться. Как здорово было раньше – приехал к папе с мамой и пожаловался. Но я уже большой мальчик, мамы с папой давно нет, да и за срыв командировки по голове не погладят.
      Во всем виноват этот монстр, вальяжно раскинувшийся передо мной. Это он мутит воду. Сейчас он дремлет, не видно морщин и ссадин, только фонари бросаются в глаза, как прыщи на лице у подростка в период полового созревания. Вроде и не гигант, по сравнению с Москвой – деревенька, а характер свой имеет. Я пакостливо плюнул на него с балкона и вернулся в квартиру. Упал на диван, валялся часов до трех, думал о неожиданно нашедшемся портфеле и Чебоксарове, строил гипотезы о том, кто же его убил и незаметно уснул.
      Утром в прихожей мне встретился пожилой дядька в пузырящихся брюках и клетчатой рубашке. Он сидел на корточках и застегивал сандалии. Никогда бы не узнал. В образе Беатрисы он смотрелся значительно эффектней и уверенней в себе.
      – Здравствуйте, – сказал я.
      – Доброе утро, – он встал, пригладил жидкие волосы и грустно улыбнулся. – Пора на службу.
      Я промычал вежливую неразбериху.
      Пробуждение совпало с принятием твердого решения, что нужно валить из этого населенного пункта как можно быстрее. «Зачем я мучаюсь»? – спросил я сам себя, еще не открыв глаза. – «Беру билет, сажусь в самолет, и через час я дома. Ну, не справился. Не выгонят же меня с работы за это! Я столько доброго сделал для фирмы. А это – не мой профиль». В конце-концов, кто он такой этот Тагамлицкий? Да пошел он!
      Я сполоснул лицо, выдавил на указательный палец зубную пасту и натер ей свой неправильный прикус. В зеркале сидел взрослый дядька с мешками под глазами и разлохматившейся лысиной. К счастью синяков не оказалось. Я помассировал щеки, побрызгал водой на пряди и вышел к Жанне.
      Полакомившись остатками вчерашнего, мы отправились за покупками. Портфель я опрометчиво оставил у Жанны. Не хотелось таскаться. Мне срочно нужны брюки и очки. Жанна выглядела счастливой. Ей было интересно таскать меня по магазинам, и еще она радовалась за папу, потому что в моем лице у него появился еще один поклонник.
      Я смутно слышал ее болтовню и всю дорогу настраивал себя на звонок в Москву. В принципе, можно вернуться и без звонка, но мне казалось, что это будет как-то не по-человечески.
      Наконец, на пороге крупного универмага я остановился и набрал номер Тагамлицкого. Пока шло соединение, я с ужасом понял, что забыл все слова и доводы и не готов к разговору. После второго гудка отменил вызов. Тагамлицкий перезвонил сам через две минуты.
      – Звонил? Ну что там у тебя? – недовольно спросил он.
      – Все в порядке, – малодушно пробормотал я.
      – Ты уже виделся с Тихоновым?
      – Пока нет. Он вчера был на похоронах. Сегодня обязательно увидимся.
      – Давай, не тяни. Тут в твоем отделе оказывается незавершенных дел невпроворот. Имей в виду, незаменимых людей нет.
      Подлец. Угрожает. Явно запугивает. И не без основания. Его жена какая-то родственница шефу. Не с одной стороны, так с другой напоют что-нибудь про меня, и поминай, как звали. Формально повод будет. Завалил региональную командировку. А кто я? Кому нужны мои прошлые успехи? От этой мысли меня бросило в холодный пот. Нужно будет что-то искать, куда-то бегать. Вся моя жизнь тихая и спокойная, по умным правилам разрушится! Придется отказать жене в покупке шубы. Нет! Фигу. Уехать сейчас – значит подыграть Тагамлицкому. Ну-ка, где ты первое правило? Вылезай наружу и вступай в действие.
      Я нашел глазами Жанну, и смело отправился в отдел мужской одежды. Хотя, если честно, еще неизвестно, какое качество я проявил в разговоре с Москвой храбрость, или трусость.
      Вместо строгих, черных брюк Жанна заставила меня купить вольные льняные, потом такую же игривую рубашку, и в конце модные, под цвет, легкие немецкие тапочки. Я так никогда не одевался, но тут опять смалодушничал и пошел на поводу. В этом наряде я стал походить на провинциального импресарио или неудачливого сутенера.
      В центральной оптике, не успели мы подойти к витринам, как какой-то мужик вначале вылупился на меня, потом заорал: «Здорово»! и бросился обниматься. Это оказался Стас, мой бывший сокамерник. От него пахло спиртным, из чего я сделал вывод, что он не сдержал своего обещания. Степень его опьянения еще не достигла отметки «ненависть» и застряла где-то на всеобщей любви.
      – Братан, – закричал он. – Ты тоже за очками?
      Мне было неуютно в его объятиях. Я что-то пробормотал и постарался высвободиться.
      – Ты, почему ушел, не простившись? – немного ослабил хватку мой дружбан.
      – Я не знал, что меня выпустят.
      – Братан, – он ласково погладил меня по голове, потом заорал на весь зал: – Ленка, смотри, это мой братан, мы вместе сидели!
      На нас стали обращать внимание, а Жанна решила прийти мне на помощь. Она подошла и попыталась что-то сказать верзиле.
      С этой же целью из другого конца торгового зала подошла Ленка. Она оказалась большой и серьезной. В словосочетание «я набил Ленке морду», которым щеголял Стас, как-то не верилось. Женщина оторвала от меня руки Стаса и встала между нами. Руки произвели хлюпающий звук, как присоски у осьминога.
      – Пошли отсюда, здесь дорого, – сказала она.
      – Подожди.
      – Ты опять? – сурово сдвинула брови женщина.
      – Дай с другом пообщаться.
      – Пять минут.
      Стас согласно кивнул.
      – Я жду на улице, – сказала женщина.
      Грабитель заметно присмирел, взял меня под локоть и отвел в сторону.
      – Я с ней потом разберусь, – пообещал он и нежно посмотрел на меня. – Давай как-нибудь забухаем, потом, когда ее не будет.
      – Я в командировке. Дел много, – уклончиво сообщил я.
      – Меня выпустили через два часа после тебя. Пострадавший забрал заявление. Это Ленка постаралась.
      Я подумал, что если бы со мной пообщалась эта Ленка, я бы тоже забрал.
      – Ментам немного заплатили, – продолжил Стас. – Вот и все. Я больше всего боялся, что они у меня обыск дома проведут и найдут ружье. У меня еще от деда осталась двустволка «ИЖ» получок. И коробка патронов. Ружье незарегистрированное. А за это в наше время по голове не погладят. Сам знаешь – терроризм. Наверное, придется его выбросить. С моим характером держать ружье под боком – большая глупость.
      Он шумно вдохнул.
      – У тебя телефон есть?
      – Я в командировке. Какой телефон? – если отвечать вопросом на вопрос, то получается не ложь, а некое недопонимание.
      – Тогда запиши мой.
      У нас не оказалось ни бумаги, ни ручки. На помощь пришла Жанна. Она достала из сумочки принадлежности, и Стас нацарапал свой номер.
      – Братан, ты обязательно позвони.
      – Постараюсь, – пожал плечами я и убрал листок в карман. Это не обещание, значит, не обман, значит, четвертое правило я не нарушил.
      С улицы зашла Ленка, погрозила кулаком. Стас втянул голову в плечи и поплелся наружу.
      Из-за Жанниной привередливости мы выбирали оправу минут тридцать. Пока вставляли стекла, позвонил Аркадий.
      – Какие планы? – спросил он.
      – Помнишь, я вернулся в кабинет к Чебоксарову за папкой?
      – Да.
      – Мне ее нужно забрать. Поможешь?
      – Так. Следственные действия в офисе уже закончены. Ключ менты вернули, – он задумался. – Похоже, что смогу помочь. Я ведь там еще числюсь директором. Якобы пока в отпуске. Только Тихонову об этом не говори. А какая она из себя?
      – Пластиковая с прозрачным верхом. “Cabinet”. В ней лежит журнал “GEO”.
      – А. Я ее видел. Валяется на столе.
      – Прямо сейчас сможем забрать?
      – Попробуем. Ты где?
      Я передал трубку Жанне и она рассказала Аркашке как нас найти.
      Мы успели купить недорогую «нокию», я переставил «симку», потом мы еще минут пятнадцать сидели на автобусной остановке среди плевков и окурков и ждали Аркашку.
      – Фирменный прикид, – похвалил он меня, когда я плюхнулся на переднее сидение «форда».
      – Надеюсь, сегодня ты без котенка? – пошутила Жанна.
      Эта безобидная реплика опять разозлила менеджера. Он пробурчал что-то в ответ и даже не сказал «до свидания» когда высаживал даму у бюро трудоустройства. Она опять хотела посвятить день поискам работы. Я обещал подруге, что позвоню, как только освобожусь. И это была правда, хотя про себя решил, что сделаю это только для того чтобы попрощаться. У нее в пакете остался мой спортивный костюм, ну да бог с ним. Хотя, портфель нужно как-то вернуть. Попрошу Аркашку, он съездит да заберет. Хватит уже непонятных знакомств.
      Забрать папку оказалось проще простого. Девчонки в торговом зале после смерти хозяина продолжали по инерции выходить на работу. Существовали обязательства долги и прочая текучка. Все крутилось как прежде. Работники безоговорочно признали в Аркашке старшего руководителя. Заметив его, они стали обращаться к нему как к директору, причем без всякой паники и нервозности. Вопросы были по ходу. Из всего увиденного я сделал вывод, что, не смотря ни на что, Чебоксаров создал хорошую организацию. Она могла работать сама по себе без руководства сверху. У всех четкие и ясные обязанности, которые коллектив привык выполнять.
      Аркашка забрал у старшего менеджера ключ от кабинета начальника, но потом на всякий случай позвонил Полупану. Майор подтвердил, что комнату можно открыть, тем более что, как сказал Аркашка, там находятся необходимые для работы фирмы документы.
      Мы поднялись наверх мимо того самого туповатого охранника. Он меня не узнал. Жалко деда, но секьюрити он никудышный.
      Комната до сих пор была опечатана. Аркадий сорвал белую полоску и привычным движением открыл дверь.
      На полу и на столе засохли темные пятна, как будто кто-то разлил чай с малиновым вареньем. Скорченные бумаги хранили память о преступлении, даже злополучная папка пострадала. У нее согнулся угол, а прозрачный верх утратил прозрачность от крови.
      Я думал, что буду испытывать какой-то трепет от повторного посещения этого места, но трепета никакого не наблюдалось. Все обыденно и просто.
      Я взял папку в руки и сказал, что пойду в туалет, чтобы отмыть кровь.
      Аркашка открыл стол и начал рыться в бумагах.
      Папка отмылась легко, а плотный журнал, как я надеялся, при изгибе сохранил в порядке документы. В туалете я еще раз подивился на портрет Тихонова на дне писсуара. Все-таки, какие извращенные формы принимает ненависть. Я стал думать о ненависти и о том, чем тупая ненависть Стаса ко всем подряд отличается от изощренной ненависти Чебоксарова к своему бывшему партнеру. Убийцей, наверняка, тоже двигала ненависть.
      Вернувшись в кабинет, я застал Аркашку раздосадованным. Он чего-то не нашел.
      – Нужна была одна бумага, – сказал он. – Причем давно, а менты после убийства никого сюда не пускали. Куда дели? Не знаю.
      – Найдется.
      – Ты говорил, что застал Чебоксарова еще живым? – спросил он.
      – Да.
      – Он что-нибудь говорил?
      – Он хотел чтобы я передал что-то какому-то Сереге. Но не успел сказать, что. Аркашка задумался.
      – Серега? Тихонов что ли?
      – Не знаю.
      – А больше он ничего не говорил?
      – Постоянно повторял это, это.
      – Это?
      – Да. Потом сказал: потух и умер. Действительно потух.
      – А ты ментам говорил про этого Серегу?
      – Забыл. Не до этого было. Да меня никто и не спрашивал.
      – Хорошо.
      – Почему хорошо?
      – Да я так просто, не в смысле – хорошо, – покраснел Аркашка, – а в смысле – ладно. Ты что собираешься делать?
      – Мне к Тихонову надо.
      – Давай, звони, я тебя подкину, – он продиктовал мне номер Тихонова, потому что телефон в моих руках имел чистую память, а органайзер я оставил в портфеле у Жанны.
      – Да, – хмуро ответили на том конце.
      – Сергей Леонидович?
      – Да.
      – Моя фамилия Ткачев. Мы с вами виделись в ИВС. Я из Москвы.
      – Кто? – он экономил на словах и на звуках. Ему было трудно.
      Я еще раз напомнил о себе, теперь значительно подробнее.
      – А, – он вспомнил.
      – Хочу с вами встретиться.
      – Зачем?
      – Мы договаривались. Нужно урегулировать некоторые вопросы.
      – Не могу.
      – А когда?
      – Вряд ли.
      Я перестал его понимать. Похоже, что собеседник вот-вот бросит трубку.
      – Я последний, кто видел в живых Чебоксарова, – мне нужно было за что-то уцепиться, не дать ему прервать диалог.
      – Ну и что?
      – Он кое-что сказал.
      – Что?
      – Я не могу по телефону.
      Тихонов закашлялся, потом засопел, потом икнул.
      – Приезжай.
      – Куда?
      – На работу.
      Я понял, что объяснить, где находится его работа, Тихонов не хочет или не может. Прикрыв трубку ладонью, я поинтересовался у Аркадия, знает ли он, где офис Тихонова. Тот кивнул.
      – Скоро буду, – произнес я в трубку.
      Солнечный ветер воевал с голубой атмосферой. Светило поджаривало землю с нашей стороны. Те, кто не спрятался, шипели и корчились. Кондиционер в Аркашкином форде работал на полную мощность, но все равно было жарко.
      – Хочешь рассказать Тихонову про последние слова Чебоксарова? – спросил Аркашка.
      – Придется. Он не хотел встречаться, нужно было как-то заинтересовать.
      – Ясно. Буду тебе позванивать, – мне показалось, что Аркадий нервничает. – Как закончите, заеду и отвезу. Мне интересно, чем все завершится, но не думаю, что он пойдет на контакт.
      Менеджер включил радио. Я попросил поставить «ретро». Всю дорогу мы слушали итальянцев. По пути нам попалось четыре баннера рекламирующих «Самсунг» и два – «Нокия», еще с шести улыбался Захаров. Похоже, что это все же мой Костик. Судя по рекламной компании, денег у него не меряно. Еще я заметил три синих сорок первых москвича. Два попались навстречу, один долго ехал сзади. Мне никак не удавалось рассмотреть номера. Задачки в уме не складывались, получались простенькие примеры для начальных классов.
      Здание бизнес центра, в котором сидел Тихонов, походило на старый рваный женский сапог, если смотреть с моста. Двери означали дырки, а окна – шнурки. Аркашка опять высадил меня вдалеке, и мне пришлось долго искать «Бумторг» по стрелкам и рекламным следам на мраморном полу.
      Минут пять молодые девчонки нудно и неумело объясняли шефу по внутренней связи, кто к нему пожаловал, наконец, получили добро и проводили меня на второй этаж. На лестничной площадке со мной случилось дежавю. Все очень походило на мой визит к Чебоксарову. Такая же симпатичная деваха, то же количество ступенек в одном пролете и злополучная папка в руках. Я решил, что не буду выпускать ее ни на секунду, чтобы со мной не приключилась какая-нибудь неприятность.
      Тихонов сидел на кожаном диване, растопырив ноги и уставившись в дальний угол, туда, где встречались две стены и потолок. В черной рубашке на выпуск он выглядел не таким толстым, каким показался мне при встрече в следственном изоляторе. Когда я вошел, он повернул голову, потрогал меня матовыми глазами и лениво указал на стул напротив. Судя по всему, он был пьян.
      – Они думают, что это я его убил, – произнес он, и, помолчав, добавил: – а это не я.
      Около его правой ноги я заметил ополовиненную бутылку сухого вина.
      – Ты тоже думаешь, что это я его убил? – неожиданно спросил хозяин совсем трезвым голосом.
      – Нет, – растерялся я.
      – А, может быть, ты?
      – А зачем? – смутился я.
      Он прищурился и снова стал пьяным.
      – Действительно, тебе незачем. А кому-то есть зачем. Мне, например.
      Он шумно втянул воздух носом.
      – Его жена эта очкастая шмыкадявка так смотрела на меня, словно я на ее глазах перерезал ему глотку. Эта сука даже не пустила меня в квартиру.
      Он опустил руку, пошарил растопыренными пальцами, наткнулся мизинцем на пузырь, поднес его к лицу и сделал глубокий глоток, оставив на губах крошки сургуча.
      – Вам нечего тут делать! Понял?! Это она мне так сказала. Гнида. Без году неделя. Охомутала мужика. Внешность как у пятиклассницы, а хватка как у терминатора. Между прочим, с нее все и началось. Между прочим, ей-то, как раз и выгодно, чтобы его не стало. Вот смотри, теперь все досталось ей. Квартиры – ей, две машины – ей, бизнес – ей, и два миллиона тоже ей. Детей-то нет. Да и откуда им было взяться? Он как с ней познакомился, только и делает, что сперму сдает. Чуть ли не каждый день. Как будто дело в нем! Это она его убедила! А он такой внушаемый. Был. Да. Был.
      Тихонов надолго присосался к горлышку и опустошил емкость. Как ни странно, после этой процедуры он опять стал трезвым.
      – Ну, что он там сказал? – с вызовом спросил он. – Про меня, наверное? Что это я его зарезал? Если ты пришел вымогать деньги за эту информацию, то хочу тебя разочаровать. Я на шантаж не поддаюсь. Можешь идти к ментам и все им рассказать.
      – Я не шантажист. А деньги вы действительно должны, только не мне, а фирме.
      – Ладно. Ладно. Ну, что ты там услышал?
      – Перед смертью Чебоксаров сказал буквально следующее: «Передайте Сереге… ».
      – Сереге, это мне что ли?
      – Не знаю.
      – И все?
      – И все.
      – А дальше?
      – Не успел. Умер.
      Тихонов встал, подошел к столу, нагнулся, достал из-за тумбочки еще бутылку и воткнул в нее штопор.
      Он шумно вытащил пробку и спросил:
      – Будешь?
      Я пожал плечами. А почему бы и нет?
      – Давай.
      «Те» как-то не произнеслось, на «ты», так на «ты».
      Он достал вторую бутылку, откупорил и протянул мне. На стаканах что ли экономил? Мы принялись пить из горлышка и молчать.
      Вино было настолько кислое, что сводило челюсть. Я посмотрел на этикетку. Франция.
      – Я ему говорил, – наконец заговорил Тихонов, – что он зря связался с Захаровым. Захаров подонок, и друзья у него все подонки. Они его кинут, – он встрепенулся. – Вот он и след! Убийц нужно искать в его новом окружении!
      Я вздрогнул. Застучало в висках.
      – Какого Захарова ты имеешь ввиду?
      – А у нас тут один такой орел. Олигарх местный. Всех скупил и Чебоксарову голову заморочил. Втянул в какую-то авантюру. Козел.
      – ОАО «Аспект»?
      – Именно. Уже познакомился?
      – Пока нет.
      – Вот там пускай менты и копают. Надо подкинуть идею.
      Опять повисла тишина.
      Со мной случился кризис. Опять Захаров! Это какой-то бред. Прошлое наступает на пятки. Я даже боялся спросить у собеседника, при чем тут Захаров. Вспомнилось, как Чебоксаров рассказывал о том, что он чего-то там проплатил и что-то подписал. «Вы обо мне еще услышите»! Вот и услышали.
      – Он вообще не разбирался в людях, – продолжил свою речь Тихонов. – Кидался на блеск и цацки. Пытался вращаться среди крутизны. Да и сам был такой же. Пургомет!
      Я понял, что его прорвало, что он не остановится, пока не выскажется.
      – Хотя, нет. Нельзя сказать, что он пускал пыль в глаза специально. Просто у него был комплекс. Он плохо себя чувствовал без крутых машин, бирюлек и престижных знакомств. Ему было неуютно. Его тошнило, если он выпадал из обоймы. В таких делах я был для него не авторитет. А вот Захаров – пример для подражания. Он думал, что если ему удастся залезть в эту компанию, бюджет и политику, то это шаг вперед. Хотя, чего там говорить, были мы там. Еле ноги унесли.
      Тихонов понизил голос и придал лицу загадочное выражение.
      – Одно время мы работали в команде губернатора. Неплохие деньги имели. Снабжали область ГСМ, пока Чебоксаров не поругался со всеми, с кем можно. И когда встал вопрос, с кем я, с Чебиком или с крутыми. Я выбрал его. Дурак. Я пришел к Макарычу (это губернатор) и говорю: «Извини, но я друзей не предаю. Мы с ним пятнадцать лет отпахали, а твои шестерки мне никто». Поругался, конечно. Да чего уж там. Хотя, справедливости ради нужно сказать, что Макарыч Кольку изначально не любил. У них была взаимная неприязнь.
      Тихонов опять допил бутылку. Куда в него столько лезет? Как будто стремясь удивить меня еще сильнее, он откупорил две новые емкости, одну без разговоров поставил около меня, достал откуда-то с полки коробку конфет и только потом предложил сходить в туалет.
      Мне было интересно, присутствует ли у него художественная роспись по сантехнике, как в офисе его бывшего напарника. Если бы это оказалось так, то можно было бы говорить о клинике и общей территориальной тенденции.
      Рисунков на дне писсуаров и унитазов (я специально заглянул в кабинку) не оказалось. Значит, это было эксклюзивное изобретение покойника.
      На обратном пути позвонил Аркашка. Мелодией звонка я установил танец с саблями. В аэродинамической трубе коридора она зазвучала тревожно и нелепо. Чтобы Тихонов не услышал нашего разговора, я отстал.
      – Ну, как вы там? – спросил мой верный спутник.
      – Общаемся.
      – Конструктивно?
      – Он пьян.
      – Да ну?
      – Мало того, мы пьем вместе.
      – Ему же нельзя, он же закодированный, – с непонятной интонацией сказал Аркашка. То ли он радовался, то ли злорадствовал.
      – Ему это пофиг.
      – Долго еще?
      – Я позвоню.
      Тихонову ходить от рабочего места до туалета приходилось на пять шагов больше, чем Чебоксарову. Это точно. Я помнил цифры.
      Конфеты оказались с коньяком. Тихонов подбрасывал их в воздух, ловил ртом и глотал, почти не жуя. Он что-то рассказывал, но я выключил звук и стал думать о том, как мне перевести разговор в нужное русло. Мне необходимо убедить его, что после смерти Чебоксарова он остался единственным правопреемником фирмы и должен держать обязательства. Я стал составлять предложение, но мне мешал звук его голоса с постоянно изменяющейся тональностью.
      – Перед самым сезоном, – долетали до меня обрывки его говора, – он неожиданно вытаскивает из оборота миллион и покупает себе машину “Infiniti”. Я говорю: «Как ты можешь? Нам нужно закупать тетради в Архангельске, партнеры выставляют определенные обязательства. Нам как никогда нужны деньги». А он отвечает: «Сколько можно ездить на колуне? Надо мной уже все смеются». Это он «мерс» называет колуном. Потом, перед Новым годом, я тоже решаю вытащить деньги. Уже можно. Кое-как отстрелялись. Сезон прошел, все в порядке. Машины подорожали. Я говорю: «Мне чтобы купить такую же тачку придется вытащить чуть больше. А зачтемся одинаково». Логично я рассуждаю? Раз вместе выбрать деньги мы не можем, чтобы не просадить контору, значит нужно выбирать эквивалент. Согласен?
      Я на всякий случай кивнул.
      – А он встал в позу, и ни в какую. «Я выбрал лимон и ты тоже – лимон! А то, что авто подскочило, меня не парит». Понял?
      Я кивнул, дескать, понял, и решил еще выпить. Мне понравилось. К кислятине оказывается, тоже можно привыкнуть. Особенно когда есть конфеты. Мне нужно было разбавить его монолог своими звуками. Как-то брать инициативу в свои руки. Начал с простого:
      – А поговорить по-хорошему вы не пробовали?
      – А как с ним поговоришь, если он меня за человека не считал? – повысил голос Тихонов. – Он же невменяемый. Ты в курсе, что он треть бюджета тратил на таблетки? У него этих комплексов куча была. Один из которых – страх смерти.
      Я знал, что Чебоксаров был странным.
      – Он уже все давным-давно спланировал. Поэтому и фирму делить со мной не собирался. Он за год до развода открыл левую контору «Канцторг» и стал потихоньку часть денег туда переводить. Это же настоящее воровство!
      Я незаметно для себя выпил вторую бутылку. Мы опять сходили в туалет. Тихонов достал еще. Интересно, сколько их там?
      – Но бренд «Бумторг» остался за вами. Помещение, склады, менеджеры. Я думаю, что ты все-таки остался в лучшем положении.
      – Ха!! – вскричал Тихонов, – ха, ха! А ты знаешь, что он при помощи своего друга – начальника ГТС отобрал у меня все номера телефонов? Ты думаешь, что номера телефонов не бренд? Ты думаешь, что их ненужно было раскачивать? Они ведь остались у всех наших клиентов! Звонит по ним снабженец и попадает к Чебоксарову. Ему говорят: «Алло, все верно, мы вас обеспечим, правда, мы теперь по-другому называемся»! И кто после этого в лучшем положении? А?
      Я не знал что ответить.
      – Четыре дня назад, – гордо продолжил Николай, – я заплатил ему два миллиона рублей за название.
      – Как? – опешил я.
      – Вот так! Деньгами. Наличными. Он позвонил за неделю и сказал, что уходит из бизнеса и просит отступного. Обещал вернуть телефоны. Просил три с половиной. Сошлись на двух.
      Я подумал, что теперь, после смерти Чебоксарова можно говорить что угодно.
      – Он, конечно, немного угрожал, – будто прочитал мои мысли Тихонов, – кичился своими новыми друзьями. Я решил, что лучше заплатить. Вот, у меня и расписка имеется.
      Он подошел к столу и взял два листа, скрепленных стиплером.
      – Получается, что ты отдал ему деньги, а на следующий день его убили? – уточнил я.
      – Да. Вот документ. Вот число, – он протянул мне бумаги. – Я заставил его переписать все номера купюр. В банке попросил выдать пятитысячными и тоже переписать. Вот все четыреста знаков, по возрастанию, там, где номера идут по порядку, стоит прочерк.
      – А зачем? – удивился я.
      – Чтобы не было никаких сомнений. В банке взял, тут же на руки ему отдал.
      У меня в голове окончательно все запуталось. Я перестал понимать, кто из них прав, а кто – редиска. Хотя, наверное, всегда так бывает. У каждого своя правда.
      Появилась вторая коробка конфет. Тихонов снова стал пьяным.
      – Мне тут надоело, – сказал он. – Поехали ко мне. Поедим, выпьем еще немного винца, я тебе много чего интересного расскажу.
      Я удивился. Как-то странно, незнакомый человек и сразу домой.
      – Неудобно, – засомневался я. – У тебя там жена, дети.
      – Жена уже полгода как эвакуировалась.
      – Не знал. Я слышал, у тебя еще один ребенок недавно родился.
      – Полтора года. Мальчик, – он опять отхлебнул из бутылки. – Когда у нас с Чебоксаровым началась война, он пришел к моей жене и выложил перед ней целый список всех моих баб. С датами и адресами. Там было все, что я сам, дурак, ему рассказывал. Где, когда, почему и сколько раз. Причем список получился немалый. Жена собрала манатки и свалила к маме. Совсем недавно разрешила первый раз детей повидать.
      Я поверил, это было похоже на Чебоксарова. Выражение лица, с которым Тихонов рассказывал об этой истории, развеяло все мои иллюзии. Вначале мне казалось, что Тихонов помягче и с большей теплотой относится к своему бывшему напарнику, но теперь я понял, что ненависти там не меньше. Просто тот уже покойник, а по русской традиции их ругать шибко не положено.
      – Поехали, – еще раз предложил Сергей. – Проводи меня хотя бы. Я ведь кодированный алкаш. Мне пить нельзя. Поэтому на сушняке и сижу. Боюсь на водочку сорваться. Побудь со мной. Мне до ночи продержаться, а там снотворное и на боковую. Завтра первым делом к своему наркологу. Я из-за Чебоксарова свою жизнь ломать не собираюсь. Мне семью вернуть надо.
      Такая обезоруживающая искренность других путей не оставляла. Я согласился.
      Мы решили допить оставшееся вино, (Там где-то завалялась еще одна бутылка), доесть конфеты и вызвать такси.
      Арам Хачатурян гениальный композитор, в этом мне пришлось еще раз убедиться, когда заорал мой сотовый. Я извинился и вышел в коридор.
      – Ну, как вы там? – спросил Аркашка.
      – Собираемся ехать к нему домой.
      – Когда?
      – Минут через сорок. Он попросил проводить.
      – Соображает еще?
      – Пока да.
      – Обязательно проводи. Говорили о деньгах?
      – Пока нет. Хочу завести об этом разговор у него дома. В родных стенах человек расслабляется и становится более сговорчивым.
      – Если не напьется. Позвонишь.
      – Я могу и такси вызвать.
      – Да ладно, мне не трудно.
      Оставшуюся бутылку мы допивали под нейтральную беседу. У нас обнаружились общие темы. Мы были студентами в одно время. Нашлись даже общие знакомые. Например, Захаров. Я не стал распространяться о нашей дружбе, потому что Тихонов говорил о нем только плохое.
      О деньгах я заговорил в такси. Мне показалось, что Сергея стало развозить, и я побоялся, что он выпадет в осадок уже в подъезде. Памятуя о пьяном, у которого все на языке я поднял эту щекотливую тему, чтобы хотя бы понять какое у него мнение на этот счет. Как и ожидалось, деньги возвращать он не собирался.
      – Когда вы выдавали нам товарный кредит, директором «Бумторга» числился Чебоксаров. Моих подписей нигде нет. В то время я даже не был в штате. Так что судитесь с «Канцторгом» – он правопреемник. Хотя, судиться у вас никак не получится. Деньги мы вам отправляли на помойку, а накладных никаких не подписывали. Фигу что докажете.
      Естественно, я знал об этом. Что толку взывать к совести?
      – Тем более, – как будто подслушав мои мысли, продолжил собеседник, – я по полной программе отстегнулся. Эти два миллиона были у меня последними. Попробуйте поговорить с его женой. Она тщеславная. Пообещайте поставить ее во главе фирмы, помочь. А она пусть вернет долг хотя бы товаром.
      Больше на тему долгов он говорить не соглашался. Ему опять вспомнилась молодость, мединститут, в который они ходили на дискотеки и какая-то Верка с родинкой на верхней губе. Мне было неудобно вот так сразу остановить тачку, хлопнуть дверью и скрыться. Я довел его до подъезда и поднялся на этаж.
      На лестничной площадке было всего две квартиры, отделенные от внешнего мира общим тамбуром. Кивнув на соседскую дверь, Тихонов сказал:
      – Это квартира Макарыча, нашего губернатора.
      – И сейчас тут живет?
      – Нет, стоит пустая. Он с нами со смертными теперь жить брезгует. Что ему госдач мало что ли?
      Мы вошли в квартиру, довольно чистую для мужика, который уже полгода живет один. Евроремонт уже устарел, телевизор тоже. Чем-то сильно пахло.
      Мы прошли на кухню.
      – Не знаю, газом воняет? – предположил Тихонов.
      – Похоже, – согласился я.
      – Я посмотрю конфорки, а ты выйди, пожалуйста, на лоджию и отвори все окна. Я их закрываю, когда включаю кондиционер.
      На лоджию можно было выйти и из кухни и из зала. Она была застеклена огромными витражами. Я не сразу разобрался, как они открываются. Кроме ручек имелись еще два шпингалета. Верхний был открыт, как только я нагнулся, чтобы открыть нижний, за моей спиной раздался страшный взрыв. Я стукнулся головой о профиль и упал на пол. Посыпались стекла.

      Если бы я не нагнулся, то мне бы снесло полголовы или выбросило с девятого этажа. На меня упала стойка с цветами и кусок штукатурки. Из многочисленных порезов пошла кровь. Я попробовал подняться. Это удалось не сразу, огромный горшок с фикусом прижал подставку к полу, и мне пришлось выползать из-под нее ужом. На кухне что-то продолжало взрываться и лопаться, над самой головой, трассировали горящие точки. Я подполз к двери и заглянул внутрь кухни. Тихонов лежал совсем близко, причем на животе, а голова при этом смотрела вверх. Живой человек так лежать не может. Правая рука была вытянута в мою сторону, как будто он хотел достать до порога. Вокруг разгорался пожар.
      Не вставая с колен, я подполз как можно ближе, ухватил его за рукава и вытянул на лоджию. Потом вернулся на кухню, взял со стола злополучную папку, которая уже начала плавиться и пулей вылетел на лоджию.
      Тихонов был мертв. В этом не было никаких сомнений.
      Я растерялся. Из кухни начали вырываться языки пламени. Жар становился невыносимым. Я захлопнул дверь, стало немного легче, но огонь уже подбирался к разбитому окну. Ногами расчистив путь я оттащил тело Тихонова в другой коней лоджии и положил его под окном, выходящим из зала на лоджию. С улицы сквозь витраж палило солнце, а в окно, выходящее из зала, было видно, что и там уже дым.
      Вначале мыслей не было вообще никаких, потом я обратился к своей палочке-выручалочке – девяти отцовским заветным правилам. Правило первое о том, что не бывает безвыходных положений, ясности не добавило, а восьмое о том, что всегда нужно следовать логике тоже не принесло успокоения. Остальные пункты под данную ситуацию не попадали. Нужно сосредоточиться, это всего лишь задачка. Если ее решить, то все будет хорошо. Руки, наконец, отцепились от одежды мертвого Тихонова.
      Я вернулся за папкой. Ноги не держали, поэтому передвигался я исключительно ползком.
      На обратном пути, мне показалось, что на меня кто-то смотрел из зала. Почувствовал взгляд левой щекой. Может быть, это отсвет пламени? Или жар подползающего огня? Повернул голову и посмотрел в зал. В окне метнулась тень. Я вскочил. Дыма было мало, и я ясно увидел, что в сторону двери идет человек. Не спеша и не оглядываясь. Я не мог его разглядеть толком, мне мешали отсветы в окне. Но это точно был человек!
      – Эй, – прошептал я.
      – Э-э-э-э-й!!!! – уже во весь голос.
      Человек даже не оглянулся, даже не ускорил шаг, как будто на прогулке. Слегка дернул плечом и исчез из виду, свернув в коридор.
      Я бросил папку на Тихонова, схватил с пола этажерку и со всей силы звезданул ей по окну выходящему из зала на лоджию. Железка отскочила как резиновая. Горшок с фикусом!
      В мирное время я, может быть, и поднять то его не смог, а тут силища откуда ни возьмись. Двумя руками, да над головой, да со всего размаху! Хваленое импортное окно лопнуло как мыльный пузырь. Я нырнул в дыру как в прорубь. В два шага долетел до коридора.
      Человек как раз открывал входную дверь. Он толкнул ее наружу, потом вытащил ключ и сел на корточки.
      – Эй! – опять заорал я.
      Человек лег, выполз по-пластунски через порог и захлопнул дверь ногой. Я бы, конечно, его догнал, но непонятные действия настолько поразили меня, что я еще секунд пять не мог двигаться. Я подумал, что он глухой и сумасшедший.
      Подбежав к двери, я подергал за ручку, повертел колесико замка, навалился плечом. Бесполезно. Дверь открывалась ключом, а ключ забрал этот тип.
      Медлить больше нельзя. Я уже почти горел. Дым не давал дышать. Я стал суетливо бегать по квартире и открывать подряд все двери. Вот спальня, тут дыма еще нет. Окно, отвесная стена. Вот комната ребенка, окно, стена, внизу двор. Мне пришла мысль, разбить окно и привлечь этим чье-нибудь внимание. Я уже протянул руку, но вспомнил, что открытое окно – дополнительный источник кислорода. Я только дам пищу для огня и устрою сквозняк. Тогда у меня не будет ни каких шансов.
      Надо тушить! Я ринулся на кухню, но огонь уже поедал коридор. Тушить поздно! Я помчался на лоджию. Открыв дверь из зала, сделал неловкий шаг, споткнулся о труп и упал лицом в землю из-под фикуса. Огонь со стороны кухни пробрался на балкон.
      Я поднялся и посмотрел наружу. С лоджии можно было конечно и покричать. Но, внизу лес, все равно никто не услышит. Высунулся по пояс. Чтобы не сгореть, оставался всего один выход – перебраться к соседям. Я уже собрался лезть, но вспомнил про Тихонова. Мне показалось, что оставлять его здесь как-то не по-товарищески. Вот проблема!
      Я схватил бывшего директора бывшего «Бумторга» за кисти и потащил в попавшуюся до этого на пути ванную. Кое-как перевалив его через край джакузи, я заткнул пробку, зачем-то перекрестил и пустил воду. Теперь он будет как живой. Душил кашель, недолго потерять сознание от угарного газа.
      Примчавшись обратно на лоджию, я наткнулся на огонь. Он уже лизал левый край. Нужно спасаться. И что-то сделать с папкой. Я решил просто тупо бросить ее вниз. Если останусь в живых – найду, дай бог, не украдут. Прицелился и запустил ее параллельно земле, как кидают камешки в воду, когда хотят поесть блинчиков. Папка планировала не долго, через секунду она перевернулась и камнем пошла вниз, застряв на сосне метрах в двух от земли. «Точно не украдут», – подумал я и, перемахнув через перила, встал ногами на нижний карниз и приставным шагом двинулся в сторону соседней квартиры. Посреди пути, преодолевая стену между лоджиями, я отпустил левую руку от рамы, чтобы нащупать опору у соседей. Во время этого опасного маневра нужно было стоять на месте, но из-за отсутствия опыта я продолжал переставлять ноги. В самый неподходящий момент карниз кончился, и левая нога упала в пустоту. Правая тоже соскользнула. Процарапав носом стену, я повис на одной руке. Сердце упало в штаны вместе с геморроем.
      Я заставил себя успокоиться. Вначале нащупал ногами опору, потом аккуратно поднял левую руку и снова взялся за парапет. Чтобы прийти в себя понадобилось тридцать два гулких, на весь квартал ударов сердца.
      Отклонившись назад, я посмотрел на цель своего путешествия. Радости это зрелище мне не принесло. У соседей лоджия была застеклена пластиковыми окнами, и все они были закрыты изнутри.
      Я вернулся назад. Пришлось наступать прямо в огонь. Я чувствовал, что у меня горят брови. Схватил с пола подставку под цветы и снова перелез наружу. Держась правой рукой за парапет, я подошел как можно ближе к соседским окнам и стал наносить этой железкой удары по стеклу. Я даже не сразу почувствовал, что мое орудие было раскалено от огня. Бить было неудобно и поначалу результатов никаких не было. Руки, которая находилась в квартире Тихонова, касалось пламя.
      Наконец стекло треснуло. Потом разбилось. Осталось сбить осколки, чтобы не ампутировать себе пальцы. Я не смог до конца закончить эту процедуру, потому что выронил подставку, и потому что уже не мог терпеть жар. Железяка пролетела кувыркаясь все девять этажей, стукнулась о землю и подпрыгнула до окон второго этажа.
      Лучше бы я не смотрел вниз. Зрелище не прибавило смелости. Наконец, собрав в кулак всю волю, я протянул руку и ухватился за соседский парапет. Получилось небольшое распятие. Одна рука на одной стороне, другая у соседей, а ноги набок. Секунды через две переставил к соседям ногу. Почти шпагат. Теперь самое сложное. Нужно перенести одновременно правую руку и ногу. Из кармана послышался танец с саблями. Хороший саундтрек к моим выкрутасам. Три четыре. Ух. Сердце рвалось из рубашки. Вроде получилось.
      У соседей нижний карниз гораздо уже. Я упирался самыми носками, практически одними большими пальцами. Немного передохнув, попробовал перевалиться внутрь. Удалось мне это с третьего раза. Я плюхнулся на серую плитку и чуть не разрыдался. Дрожало все тело. Каждая частичка.
      Музыка кончилась, потом опять заиграла. Я решил, что, если это жена, то не буду брать. Я не смогу скрыть свою проблему, а она сойдет с ума. Оказалось, что это наяривал Аркашка.
      – Ну, как вы там? – бодро спросил он.
      – Вызывай пожарных, милицию и скорую. Тихонов мертв, а я чуть живой.
      – Ты где?
      – Квартира Тихонова горит, а я перебрался к соседям.
      – Ни фига! Что у вас там происходит?
      – Потом расскажу.
      В разбитое окно стало затягивать дым. Дверь из лоджии в квартиру к счастью не была заперта. Я толкнул ее и прополз в зал, оставляя за собой кровавые пятна. Мне хотелось уйти как можно дальше от очага возгорания.
      Чтобы не умереть до приезда спасателей, необходима перевязка. Я стал шарить по ящикам, в поисках бинта или другой чистой тряпки, но они на удивление оказались пустыми. Наверное, это была квартира губернатора, и в ней никто не жил. Только на кухне удалось найти старую, грязную, сбившуюся в комок марлю, которую я изорвал на лоскуты и неумело завязал порезы и раны. В течение трех секунд марля из серой превратилась в багряную.
      От входной двери шел дым. Я проковылял в самую дальнюю комнату и открыл окно. Оно тоже выходило в лес. По земле бегали возбужденные люди и показывали вверх пальцами.
      Пожарные приехали через десять минут. Они начали наступление из коридора – я слышал голоса и топот ног – а так же со стороны леса, подняв огромную раздвижную лестницу. В защитных костюмах и блестящих касках они были похожи на персонажей из компьютерных игр. Одни очень быстро карабкались по никелированным ступенькам, другие с сумасшедшей скоростью разматывали на земле шланги. Все действовали четко и слаженно, как на учениях и страшно матерились при этом.
      Пока они тушили пожар, я вычислил длину их лестницы. Конечно, результат был не совсем точен, потому что угол наклона стрелы пришлось определять на глаз. Высоту этажа я принял за два и семь.
      Когда запахло баней, и дым превратился в пар, две группы пожарных встретились. Они сняли шлемы и закурили. Двое на Тихоновской лоджии, а один прямо на верхних ступеньках лестницы.
      – С вами все в порядке? – спросил он, увидев в окне мою физиономию. – Теперь вы можете выйти в коридор.
      Я исчез из окна, и теперь уже безбоязненно прошел на лоджию.
      – Со мной не все в порядке, – сообщил я им, очутившись рядом, – а в коридор я выйти не могу, потому что у меня нет ключа, – я рассказал им о своих акробатических подвигах и о взрыве, с которого все началось.
      Тот, который стоял на лестнице, связался по рации с машиной. Оператор повернул манипулятор в мою сторону, и парень протянул мне страховочный пояс. Секунд через пять я снова оказался в квартире Тихонова, вернее в том, что от нее осталось.
      Один из МЧС-ников твердо взял меня под локоть и вывел в коридор. В группе людей около лифта он выбрал взглядом невысокого молодого парня в штатском и подвел меня к нему.
      – Этот человек находился в квартире, – представил он меня. – И еще, там, в ванной, полной воды, плавает труп.
      После такой рекомендации человек проявил ко мне интерес. Он отвел меня на пол этажа ниже и попросил рассказать о том, как все было. После моего правдивого рассказа парень сочувственно вздохнул и защелкнул на моих окровавленных руках наручники.
      – Никуда не уходи, – сказал он. – Мы разберемся. Такой порядок.
      Я прислонился к стене и, собирая на спину плевки и побелку, опустился на корточки. Мне было все равно. Я закрыл глаза и стал считать, какой мощности должен быть двигатель, чтобы доставлять на девятый этаж один литр воды в секунду, если один литр воды весит один килограмм. Задачка была не сложной, но меня постоянно отвлекали. Один раз подошел врач, молодой пацан, осмотрел меня и заявил, что меня нужно срочно отвезти в больницу.
      – Ты патологоанатом? – спросил его человек в штатском.
      – Да.
      – Вот и иди, занимайся трупом
      – Я вас предупредил, – пожал плечами врач.
      Наконец, пришел серьезный сержант.
      – Этот что ли? – спросил он у штатского.
      – Угу.
      – Пошли, – он пнул меня в ботинок.
      Мы спустились вниз, спасибо ему, что на лифте. Двор был полностью забит людьми. Дети и пенсионеры. Я хотел посчитать, чтобы вывести процентное соотношение, но тут ко мне подлетела боевая девушка с микрофоном. Она засеменила рядом, но на нас не смотрела, а повернула лицо в камеру, которую направил на нее подбежавший следом оператор.
      – Сегодня, – затараторила она, – было совершено покушение на губернатора. Преступники заложили фугас, мощность которого пока неизвестна. К счастью, губернатора в это время не было дома. Пострадал один человек. Перед вами один из задержанных. Этот человек подозревается в теракте.
      Последнюю фразу она произнесла с брезгливостью и деланным ужасом.
      – Вы можете сообщить, за что вас задержали? – обратилась она ко мне.
      Сержант, поняв, что его снимают, замедлил шаг. Я представил себе, как сегодня вечером он купит пива, посадит у телевизора всю семью, и станет ждать, когда же его покажут.
      Я промолчал и отвернулся. Девушка отстала, но не потому, что не успевала за нами, а из-за оператора, который не мог развить особой прыти, приложившись глазом к видоискателю.
      – Мы будем следить за развитием событий, – пообещала корреспондент, – и в ближайшее время сообщим вам, почему планы преступников сорвались.
      Меня посадили в воронок и отвезли в то самое отделение, куда я приходил делать заявление о грабеже, мало того, препроводили в ту самую комнату, в которой стоял стол с надписью «менты – козлы». После этого я совсем не удивился, когда минут через десять в железную дверь вошли Полупан и Ситдиков. Мне показалось, что, увидев меня, Полупан вздрогнул. Он почесал за ухом, устало плюхнулся на табурет, не стал язвить или там восклицать: «о, какие люди»! а просто спросил:
      – Где очки?
      Я поднес руки к лицу. Их действительно не было.
      – Потерял.
      Полупан пожал плечами:
      – Рассказывай.
      Я рассказал все по порядку и подробно. Не забыл упомянуть и про человека, который таким странным способом покинул квартиру Тихонова.
      – Он именно пополз? – уточнил Ситдиков.
      – Именно.
      – Прямо на животе?
      – Да, по-пластунски.
      – А зачем?
      – Если бы я знал.
      В диалог вмешался Полупан:
      – А Тихонова ты, значит, не топил?
      – Нет.
      – А от чего он умер?
      – Мне показалось, что он неудачно упал во время взрыва. Наверное, сломаны шейные позвонки.
      – Он упал во время взрыва, умер, а потом запрыгнул в ванну?
      – В ванну его положил я.
      – Зачем?
      Как мне объяснить, чтобы не выглядело враньем? Я сказал правду.
      – Ты положил его в воду, чтобы он не сгорел? Хотя он уже был мертв?
      – Да.
      Силовики переглянулись.
      Они дали мне ручку и велели написать все, что я им только что рассказал. Руки отказывались держать перо, и оно периодически падало на пол. Мои кисти до сих пор были завернуты в грязную марлю, но это никого не волновало.
      – Ладно, – устало сказал Полупан, прочитав мое творение, – иди отсюда.
      Ситдиков изумленно уставился на коллегу. Я тоже несказанно удивился.
      – Я? – спросил я.
      – Да, – подтвердил милиционер. – Давай, давай, иди. Надоел уже. Проваливай.
      Ситдиков хотел было возразить, но лицо Полупана налилось и превратилось в камень. А что можно возразить булыжнику?
      – Под твою ответственность, – все-таки выдавил из себя прокурор.
      – Конечно.
      От недоумения я потерял способность двигаться.
      – Тебя пинками, что ли выгнать? – раздраженно спросил Полупан.
      Я подумал, что пинками не надо и встал.
      – Стой, осадил Полупан. – Ты куда сейчас?
      – В отель.
      – Ладно, никуда из города не уезжай без моего разрешения.
      Я хорошо знал дорогу до гостиницы. В сизом вечере вульгарно светился бутик «Париж», метрах в пятидесяти от него пугающе темнела подворотня, в которой честный грабитель отобрал у меня портфель. А после нее уже совсем близко, через площадь, истыканную неоновыми фонарями, виднелся мой временный приют.
      – Опять подрался? – как-то буднично спросил Спартак.
      – Мне нужна зеленка и бинты или лейкопластырь.
      – Легко.
      Я взял ключ и поднялся в номер.
      Лоскуты, в которые превратилась новая одежда, рассыпались при малейшем прикосновении. Без очков я не мог, как следует рассмотреть весь ущерб, нанесенный моему телу, и это было благом для моих нервов, но если судить по восхищенным возгласам, которые стал извергать Спартак, притащивший медикаменты, он был немалым.
      – Помочь? – участливо спросил он.
      – Нет, спасибо.
      Оставшись один, я стал разматывать повязки. Кровь засохла, и тряпка казалась кожей, которую сдирают по живому. Я корчился и орал. Мне было так одиноко и плохо в этих безразличных стенах. Да и переодеться не во что. Замечательный повод.
      Я позвонил Жанне.
      – Привет, дорогой, – обрадовалась она. – А папа говорил, что ты больше не появишься.
      – Как не появлюсь? У тебя же мой портфель.
      – Портфель? Где?
      – Должен в коридоре стоять, – испугался я.
      Жанна пошла посмотреть.
      – Да, стоит. Так ты из-за портфеля? – разочаровано спросила она.
      – Нет. Не только. Мне нужна моя спортивная одежда. Ты можешь ее привести в гостиницу?
      – Наверное, – по изменившемуся голосу можно было догадаться, что она обиделась.
      – Подожди, – передумал я. – Ты сейчас где?
      – Дома.
      – Диктуй адрес.
      Я взял со стола ручку и записал на салфетке. Позвонил Спартаку и попросил вызвать такси, потом собрал бинты и зеленку в пакет, туда же бросил пару носков и трусы. Я не мог тут больше оставаться.
      Где-то между вторым и третьим этажами бравурный и агрессивный армянский танец заставил вздрогнуть меня и лифтера. Я подумал, что нужно сменить мелодию.
      – Ты где? – спросил Тагамлицкий. Вот не отдыхается ему!
      – В гостинице в лифте еду.
      – Тебя только что показывали по телевизору. Ты что там вытворяешь? – он был раздражен. Возможно, завидовал моей славе.
      – Это ошибка следствия.
      – Не много ли ошибок за последнее время?
      Что я мог сказать в ответ? Пришлось промолчать.
      – Ты виделся с Тихоновым?
      – Да.
      – Каков результат?
      – Результата нет. Тихонов мертв.
      – Что?!
      – Он взорвался.
      Последовала пауза.
      – Ну и какие твои дальнейшие действия?
      – Я пока не знаю.
      – Значит, так. Завтра чтобы было ясно и четко расписано по пунктам, что ты собираешься предпринять, чтобы выполнить поставленную перед тобой задачу. Если плана действий не будет, я докладываю шефу, что ты завалил задание и отзываю тебя в Москву. Затраты на бесполезную командировку вычтем из твоей зарплаты.
      Тагамлицкий даже не поинтересовался деталями, он готовился отбивать чечетку после того, как смешает меня с грязью в глазах у шефа.
      – Постараюсь, – обреченно сказал я.
      В такси позвонила жена. На этот раз от музыки вздрогнул таксист. Хорошо, что хоть руль не выпустил.
      – Лапа, ты где?
      – В такси.
      – Слушай, только что звонила Элла Жуткер, она утверждает, что якобы видела тебя по телевизору, как будто бы тебя опять арестовали! Это правда?
      – Это была ошибка, – расплывчато сказал я.
      – Вот и я ей говорю, что такого не может быть. Какое покушение на губернатора? При чем тут ты? Ей давно пора проверить зрение.
      Я не стал объяснять ей, что слово «ошибка» не относится к Элле Жуткер и к тому, что она видела. Есть много возможностей, говоря чистую правду ввести человека в заблуждение. В данном случае на благо.
      – Ты скоро приедешь? Мы так соскучились!
      – В худшем случае завтра.
      – Почему в худшем? – капризно спросила она.
      – Потому что это будет означать, что я не справился с задачей, и меня могут уволить.
      – Уволить? Как уволить? Пупс, не мели ерунды. Ты гений, – голос у жены стал испуганный. – Я в тебя верю. Ты должен справиться. Оставайся столько, сколько надо. Мы подождем. Целую.
      – И я.
      Машина свернула на Чернышевского.
      – Вон к тому дому, – указал я таксисту. – Пожалуйста, высадите прямо у подъезда. У меня непрезентабельный вид.
      Таксисту было якобы все равно, он пожал плечами и прижался к самому бордюру, но все-таки внимательно посмотрел на меня, забирая деньги.
      В таких старых подъездах большие окна. В молодости мы поднимались на третий или четвертый этаж, погреться у батареи и посмотреть на чужую жизнь напротив, если ее не успели закрыть шторами. Надо будет подсказать на счет шторок Беатрисе, хотя замочная скважина – это все-таки круче.
      – Жанна! Тут какой-то оборванец к тебе пожаловал, – крикнул, легкий на помине Беатриса, открыв дверь. – Я же говорил, – понизив голос, обратился он ко мне, – если есть в радиусе ста километров какой-нибудь придурок, он обязательно прилипнет к моей дочери.
      – Я не придурок, – с сомнением ответил я.
      – Да что ты говоришь? А кого это там во всех новостях показывают, да еще так красочно, что моя дочь оторваться не может? – на Беатрисе красовалась обновка – черный со звездами халат с большим вырезом. Интересно, как ему удается создавать ложбинку на коже между искусственных грудей?
      Из комнаты появилась Жанна. Она смотрела на меня с ужасом, сочувствием и любовью. Эта взрывоопасная смесь гармонировала с ее каштановыми волосами.
      – Ой! Ой! Ой! – запричитала она. – Что с тобой твориться! Боже! Ты опять весь изранен! Да что же это такое!? Быстро в ванную.
      Она затащила меня в санузел, пустила воду и стала нежно раздевать. Даже ее мягкие, тонкие аккуратные пальцы и те причиняли боль. Она окружила меня сочувствием, причитала, и сама чуть не плакала, видя как я корчу рожи. Почувствовав заботу, я принялся вовсю страдать. Это так приятно, почти счастье, когда тебя жалеют. Я стонал и охал, а когда полез в воду, капризничал и хныкал.
      Я был голый, но совершенно ее не стеснялся.
      – Полежи минут двадцать, милый, а я пока приготовлю еду.
      Ей нравилось за мной ухаживать.
      Честно говоря, боль была жуткой, причем одновременно во всем теле. Такое случилось со мной впервые и как себя вести я не знал, потому что ни одним из правил такая ситуация не предусматривалась. Мне казалось, что я веду себя как тряпка, а истинный мужик должен с улыбкой смотреть на свои раны. Я еще не знал, что настоящее испытание ждало меня впереди, и это было испытание зеленкой.
      Тут уж я совсем распоясался, даже стыдно.
      Кое-где Жанна меня перевязала, и я стал выглядеть эффектно и загадочно.
      Беатриса притащил халат, естественно, женский, он оказался впору и мы, наконец, расселись за столом, образовав правильный треугольник. Халаты на нас были одинакового кроя.
      После рюмки водки Беатриса оценивающе осмотрел меня и сообщил:
      – Прекрасно выглядишь. Тебе идет.
      Вот еще не хватало, чтобы он принял меня за своего.
      – Между прочим, – продолжил Беатриса свою мысль. – Все великие женщины мира были переодетыми мужчинами.
      – Да ну? – ехидно переспросил я. – Например, кто?
      – Например, Мона Лиза, – с готовностью ответил Беатриса.
      – Это не новость, – возразил я. – Очень многие считают, что Леонардо придал этой даме свои черты.
      – Ничего он не придавал. Он рисовал с натуры.
      – Как это?
      – Очень просто, создавая полотно, он смотрел на себя в зеркало. Поэтому у портрета некая асимметрия. Я проводил опыт, брал репродукцию Джоконды, подходил к зеркалу и смотрел. В отраженном виде черты становились более правильными, и открывалось, что перед тобой мужчина. Это была его домашняя одежда.
      – Вы хотите сказать, что Леонардо да Винчи щеголял по дому переодетым в женщину?
      – Тебе этого не понять.
      Я пожал плечами.
      – Ну, хорошо, а кто еще?
      – Тебе всех перечислить?
      – Ну, нет. Хоть кого-то.
      Жанна сидела опустив глаза в тарелку, она стыдилась этого разговора.
      – Все началось с египетской царицы Хатшепсут, – продолжил Беатриса. – Почему-то принято считать, что это была женщина, переодетая в мужчину. Но, изучив материал, я понял, что ничего подобного, он был настоящим фараоном, просто у него была женская сущность, и, в конце концов, подданные запутались. Он хотел, чтобы его считали женщиной, поэтому и вошел в историю, как женщина.
      – А я всегда считал, что самой великой царицей Египта была Клеопатра. Может, и она была переодетым мужчиной?
      – Нет, – раздраженно ответил Беатриса. – Она была женщиной. Но, что же в ней великого? После нее не стало Египта!
      – Ну, а кто еще? – из вредности спросил я. Так как первый раз слышал про Хатшепсут, то возразить не мог, а поспорить хотелось. – Из современных.
      – Сколько угодно. Фаина Каплан, Раневская, Софья Ковалевская, Нани Брегвадзе, наконец!
      Тут уж я не выдержал и расхохотался. Беатрису мой смех не на шутку обидел. Чтобы дискуссия не переросла в ссору, Жанна предложила сменить тему.
      – А меня сегодня опять не приняли на работу, – сказала она. – Им не подошло мое образование. Заочное их, видите ли, не устраивает. А зачем тогда вызывали на собеседование? В резюме же все написано! Потом одна женщина из кадров сказала, что я не умею себя вести на интервью. Такая приятная особа. Вот, – Жанна показала клочок бумаги, – она написала мне список книг, по которым можно подготовиться. Завтра куплю.
      – Книги книгами, но все-таки прием на работу – это дело субъективное, – вставил я умную мысль. – Важно понравиться начальнику.
      – А я хочу, чтобы меня приняли за ум.
      Я подумал, что в Жаннином случае лучше давить на красоту, но промолчал.
      Все это время я не замечал, что ем. Оказывается, салат, жареную картошку и мясо под майонезом. Пальчики оближешь.
      – Ты это сама готовила? – спросил я у Жанны.
      – Нет, па…
      – Я, – перебил ее Беатриса.
      – Вы хорошая домохозяйка, – примирительно похвалил я.
      Беатриса зарделся и застеснялся.
      У Жанны на телефоне запела «АBBА». Она сказала:
      – Да, я, – потом передала трубку мне.
      – Это, Спартак, – сказала трубка.
      – Кто?
      – Рисепшн.
      – А.
      – Тут менты. Они тебя пасут.
      – В смысле?
      – В смысле ждут. Как только вы уехали, подъехала тонированная семерка, из нее вышел мусор и прямо к моей стойке. Я, говорит, ищу такого-то и такого-то, в смысле – тебя. Он в номере? Я говорю, нет уехал. На чем? На такси. Номер не запомнил? Я говорю, не запомнил. Он вышел, сел в тачку и типа отъехал, а сам стоит за углом и ждет. Вроде как спрятался.
      – Это точно, милиция?
      – Точно.
      – Он что удостоверение показал?
      – Нет. От него запах.
      – Какой?
      – Ментовской.
      – Не факт.
      – Факт.
      – А сорок первого «москвича» там нет?
      – Нет. У ментов только «жигули». Это парни из наружки, если тебя это интересует. Они посидят до утра, потом начнут пробивать таксистов. К обеду будут уже в курсе, куда ты делся. Ты там следы не заметал?
      – Нет, прямо до подъезда.
      – Тогда жди гостей. Только ты не бойся, брать тебя, у них задачи нет, просто топтуны.
      – Спасибо за информацию.
      – Легко. Я сразу понял, что ты крутой.
      Все окончательно запуталось. Я осознал, что пришла пора разобраться с теми событиями, которые в последнее время творились вокруг моей скромной персоны. Надо взять лист, бумагу и составить задачу. Это будет задача на логику без цифр и величин. Неизвестным будет причина, которая вызывает действия. Мне нужно с кем-то посоветоваться.
      В наличии имелись только неуравновешенная девица, которую нигде не берут на работу и престарелый трансвестит. Это не лучшие советчики, но все же.
      Я пересказал своим друзьям разговор со Спартаком и попросил Жанну принести карандаш и бумагу.
      – Я буду чертить круги, каждый из которых будет обозначать конкретное событие, произошедшее со мной по приезде в ваш город, буду подробно рассказывать о нем, и мы все вместе попытаемся найти между ними что-то общее. Это что-то будем обозначать стрелками. Надеюсь, что у нас получится читаемая схема.
      Отец с дочерью отнеслись к моему предложению с энтузиазмом. Правда, чертить сам я не мог, руки отказывались держать карандаш. Чертила Жанна, мне оставалось только говорить.
      Я стал рассказывать с момента, когда пришел в офис к Чебоксарову, но потом вспомнил про папку и начал с самолета. Всего у нас получилось шесть неправильных эллипсов. Первый – отравление адвоката; второй – попытка ограбления комнаты; третий – похищение портфеля; четвертый – убийство Чебоксарова; пятый – тюрьма; шестой – убийство Тихонова. Беатриса быстро вник в происшествия и предложил убрать из списка тюрьму. Он обосновал это предложение тем, что тюрьма не является самостоятельным событием, а лишь следствие убийства Чебоксарова. Я убрал тюрьму. Жанна предложила начертить дополнительный эллипс для Аркашки. Он взялся, откуда ни возьмись, и по ее словам, очень подозрителен. Я заверил ее, что Аркашка к другим событиям не имеет отношения, у него чисто шкурные интересы, которые он сразу обозначил. Еще Жанна хотела придать статус события нашей с ней встрече, но я сказал, что это, конечно, важное происшествие, но с криминалом никак не связанное.
      Оставив пять кружков, мы принялись искать между ними связи – объединили отравление адвоката, попытку ограбление гостиничного номера и воровство портфеля в одну подгруппу, которую назвали «папка». Беатриса предположил, что все эти неприятности связаны с документами, которые в ней находятся, или, точнее с их содержанием. Дескать, кто-то за этой папкой гоняется. Выглядела эта версия убедительно. Во вторую подгруппу вошли убийства. Тут версий не было никаких. Я вспомнил про последние слова Чебоксарова и про то, как Тихонов отговаривал его связываться с Захаровым.
      – Постойте, – воскликнул Беатриса. – Ведь и папка напрямую связана с этой фамилией. Понятно?!
      – Точно! – подхватила Жанна и обвела все пять эллипсов одной жирной чертой. Получился большой круг, который она назвала «Захаров». – Адвокат тоже нанят Захаровым.
      – Получается, что все замыкается на моем бывшем товарище по институту, – сделал вывод я. – Только связи не вижу. Зачем убивать людей, если мы предполагаем, что кому-то известно, что папка у меня?
      – Загадка есть, – согласился Беатриса, – но мы уже близки к разгадке. А где эта папка?
      – Висит на сосне, – я рассказал им о том, как выбросил ее с горящего балкона.
      – Так чего же мы сидим? – поинтересовалась Жанна, – Давайте поедем, достанем ее и посмотрим, что в ней.
      – Ни в коем случае, – остановил я ее. – Это нарушение девятого правила, не лезть в чужие дела. Стоило мне нарушить третье – не бери чужого, как заварилась эта кутерьма. Ни за что! – еще раз повторил я.
      Дамы переглянулись. Они меня не понимали.
      – Хорошо, – согласился Беатриса, – если тебе нельзя, не смотри. А нам можно. Вот мы и посмотрим.
      – Нет, – уперся я. – Моя задача избавиться от всего этого. Мне все надоело. Если все дело в Захарове, то я завтра пойду к нему и все решу. Утром сниму папку с дерева и отдам хозяину. Хочу домой.
      – Захаров – подонок, – неожиданно сказала Жанна.
      – А у меня о нем самые хорошие воспоминания, – возразил я.
      – Ты же сам говорил, что он увел у тебя девушку.
      – Она была свободным человеком, и сама его выбрала. Посмотри на меня, увести у меня девушку большого труда не составит никому.
      – А мне ты нравишься.
      – Спасибо.
      Жанна вышла в коридор и принесла визитную карточку.
      – Вот его адрес.
      «Захаров Константин Сергеевич, директор ОАО «Аспект», – гласила визитка.
      Мелодия танца с саблями набирала звук постепенно, и я успел нажать на кнопку, до того, как она достигла своего максимума.
      – Как дела? – спросил Аркашка.
      – Терпимо.
      – Отпустили?
      – Да. Причем чуть пинка под зад не дали.
      – Ты где?
      – В гостях.
      – У Жанны?
      – Да. У меня проблемы на работе. Тагамлицкий требует, чтобы я завтра утром доложил ему, как я собираюсь возвращать деньги с фирмы, хозяева которой уже умерли. Я не знаю, как мне быть.
      – Расскажи Тагамлицкому обо мне. Я пока еще и там и там директор. Если он даст гарантии, что оставит мне этот остаток в качестве товарного кредита и сделает меня вашим дилером, то я завтра вывезу товар в размере нашего долга со складов и подпишу любой договор, который вам нужен. Вы одним выстрелом убиваете двух зайцев. Возвращаете свои деньги и приобретаете партнера в регионе. Я ведь не нищий, у меня и офис есть и деньги кое-какие. То есть, я сразу делаю первую проплату, но уже за следующую партию товара, а этот вы мне как бы авансируете.
      Это был шикарный выход из положения. Весь вопрос в том, что Тагамлицкому нужно? Вернуть долг или завалить меня по полной? В конце концов, если этот гад не согласится, позвоню шефу. Он этот шаг оценит и Тагамлицкий получит по шапке.
      – Хорошо, – сказал я Аркашке. – Завтра, как только в Москве наступит рабочее время, я этот вариант согласую и перезвоню тебе.
      – За тобой заехать?
      – Нет, спасибо, – мне действительно было неудобно загружать его по пустякам.
      Мы выпили еще по рюмке, доели второе и салаты.
      – Мне пора, – сказал я. – Спасибо вам большое за приют и сочувствие, особенно тебе, Жанна. А вам, Беатриса, за вкусный ужин.
      – Оставайся, – попросила Жанна.
      – Оставайся, – предложил Беатриса. – Я покажу тебе еще картины.
      – Куда ты такой? Тебя развезло. Мало что ли неприятностей?
      – Тем более что там за тобой хвост.
      А почему бы и нет? Меня действительно клонило ко сну.
      Мы пошли в зал. Беатриса достал новые инсталляции. Эти картины были такие же мрачные и натуралистичные. Они были великолепны. Я спьяну пообещал ему помочь с организацией выставки в Москве. Беатрису аж прошиб пот, а Жанна захлопала в ладоши.
      Мы еще немного поспорили про переодетых мужчин. Беатриса договорился до того, что Жанна д,Арк тоже была мужиком. Я спросил, не в ее ли честь он назвал дочь? Мы опять чуть не поругались, пока нас не расцепила Жанна. Она отвела меня в спальню и уложила в чистую постель.
      На потолке метались белые полосы от проезжающих по улице машин.
      Она пришла, когда я уже почти уснул, видимо ждала, когда задрыхнет папаша, легла рядом со мной под одеяло и полезла целоваться. В лунном свете она была прекрасна. Горячая и свежая, вся упругая.
      Вначале у меня ничего не получалось. Я даже испугался, потом неожиданно понял, что к чему.
      – Слушай, – спросил я ее. – Те твои очки без диоптрий, они далеко лежат?
      – В сумке.
      – Надень, пожалуйста.
      – Зачем?
      – У меня никогда не было женщин без очков. Я комплексую.
      Жанна сходила куда-то и вернулась в очках. После этого все пошло как по маслу. Даже слишком.
      Я сильно опозорился. Кончил на двадцать второй фрикции. Если учесть, что мы с женой занимаемся этим в лучшем случае раз в неделю, то реабилитироваться в глазах Жанны мне точно не удастся.
      – Вон там, из-за облака выглянул ангел и выстрелил в нас из лука, – сообщила Жанна.
      – Небо чистое уже почти месяц.
      – Ну и что.
      Мы лежали на спине. Мне было стыдно. Жанна гладила меня по груди. Тут произошло неожиданное. Я почувствовал, что опять могу. Я даже опустил руку, чтобы убедиться. Все точно. Такого не было со мной лет десять. Может, на самом деле кто-то там выстрелил?
      Мы опять начали все сначала. Причем так лихо и безудержно, как по правде я думал и не бывает. Под конец у меня болел пресс и стучало в висках. Жанна сказала:
      – Ох. Подожди… – потом добавила: – Кайф! – и уснула
      У меня разболелись израненные руки, но я представлял себя мужественным и терпел.
      Вот так удивил меня мой младший товарищ. «Мистер Мускул», как называла его моя жена. Вспомнив о жене, мне стало неловко. Все-таки папа был у меня интересный человек. Не предусмотрел на эти действия никаких правил. Что-то она не позвонила мне, моя суженая.
      Я чувствовал себя предателем. Корил и самоедствовал. Долго не мог уснуть. Когда угрызения поутихли, приполз котенок, забрался на подушку и стал сопливо урчать в ухо. Пришлось прогнать его в грубой форме. Потом долго не давали уснуть насекомые. Они бились о стекло и жужжали.
      Мухи совести.

      Жанна ушла от меня затемно, наверное, чтобы не попасться на глаза папаше. Скрип половиц под ее ногами лишил меня сна, и я, как ни пытался, так и не смог сомкнуть глаз до будильника. Все это время я смотрел на постепенно краснеющую от восходящего солнца шторку и думал. Тем для размышлений набралось, хоть отбавляй, но мысли мои крутились в основном вокруг Жанны. Я ее хотел. Причем понимал, что это неправильно.
      Пытаясь выкинуть девушку из головы, я натыкался на Захарова, про которого вспоминалось почему-то только хорошее и на два трупа, о которых думать не хотелось. Где-то в надбровных дугах метались Аркашка со Спартаком, чуть глубже – отважные милиционеры. Эти персонажи появлялись ненадолго, потому что их опять вытесняла Жанна. Получилось так, что, встав, наконец, с постели и натянув спортивные штаны, я столкнулся с ней в коридоре и, вместо «здравствуйте» спросил:
      – А откуда у Спартака твой номер?!
      Уже сказав эту фразу, я осознал, что, оказывается, могу говорить фальцетом. Жанна рассмеялась:
      – Не уж-то, ты ревнуешь? – радостно спросила она.
      Я мог бы преподнести ей одно из тех словосочетаний, которые помогают не говорить правды, не наврав, но вместо этого выпалил незамысловатое:
      – Да.
      Жанна приблизилась ко мне и поцеловала в щеку.
      – Помнишь, когда тебя забрали в милицию, я искала тебя, чтобы поменяться телефонами?
      – Да.
      – Так вот, я оставила этому проходимцу свой номер, чтобы он мог позвонить мне, если ты вернешься. Я испытал почти физиологическое облегчение.
      Беатриса в мужском обличии не вызывал во мне никаких положительных эмоций. Серый, скучный и противный. Когда я вышел из ванной, он виновато поздоровался, торопливо допил свой кофе и поспешно удалился. Куда уж ему до той харизматичной дамы, которая сидела тут вечером.
      Перекусив на скорую руку, мы с Жанной первым делом вылупились в окна, чтобы проверить двор на предмет слежки, долго смотрели в обе стороны, но ничего подозрительного не заметили.
      – У вас есть черный ход? – поинтересовался я.
      – Есть, но он закрыт.
      – Спартак говорил про тонированную семерку. Я не вижу ни одной семерки.
      – Не думаю, что у них одна машина.
      – Внизу вообще нет тонированных машин.
      Жанна пожала плечами:
      – И что ты думаешь?
      – Может быть, они пока еще не вычислили таксиста? Тупо ждут у отеля?
      Жанна пожала плечами, потом собрала со стола и помыла посуду.
      – Чем собираешься заняться? – поинтересовалась она.
      – Сниму с дерева папку и отдам ее Захарову.
      – А у меня сегодня два собеседования.
      Она достала из сумки зеркальце с косметичкой и стала наносить макияж, а я еще раз прошелся по окнам. Все тихо.
      Уже перед самым уходом я решил снова оставить портфель у Жанны, зная, что вернусь. Вытащил из него пару старых фотографий с лицами Захарова и Анны и завернул их в газету. Я опять надел все спортивное. Положил в правый карман штанов пять тысяч и фото, в левый – сотовый и подошел к зеркалу. Морда в синяках. Спившийся тренер дворовой команды по лапте. Спускались мы пешком; лифт был занят.
      – Девяносто? – спросила Жанна, когда мы выходили на улицу.
      – Чего?
      – Ступенек.
      – А. Да, – я считал автоматически и почти никогда не акцентировал. Но девяносто – это именно та цифра, которая отложилась в моей памяти секунду назад.
      На выходе я немного замешкался, что-то попало в ботинок. Жанна прошла вперед метров десять, не больше, когда от дерева отделился силуэт и двинулся в ее сторону.
      – Куда это мы собрались?! – закричала фигура.
      Жанна вздрогнула и остановилась. Говорившим оказался молодой, но сильно потрепанный жизнью парень. Одежда хорошая, но мятая. Лицо молодое, но не свежее. Небритость неряшливая. Мужчина был слегка пьян.
      – Ты куда это в такую рань? – повторил он свой вопрос.
      – На работу.
      – Ой, ой, ой! Какая работяга! А я только собрался подняться. Думаю, выкурю сигаретку да загляну на огонек. И тут ты собственной персоной.
      Я застыл в нерешительности как солдатик руки по швам.
      – Я же сказала, чтобы ты сюда больше не шлялся, – напомнила Жанна.
      – Ой, как страшно. И что ты сделаешь?
      – Милицию вызову. Это высказывание вызвало у парня затяжной приступ смеха.
      – Говорят, у тебя хахаль появился, – с трудом справившись с хохотом спросил он.
      – Не твое дело.
      – А я тебя предупреждал. У меня везде стукачи. Шаг влево, шаг вправо, а я уже знаю.
      – Ты для меня никто. И прекрати сюда шляться, – Жанна повернулась ко мне, протянула руку и сказала: – Пойдем Андрей.
      Только сейчас этот орел обратил на меня внимание. Вначале он нахмурил брови, но потом, присмотревшись, снова зашелся в пароксизме смеха. Ржал он громко и обидно.
      – Вот ты докатилась! – проорал он. Еще раз посмотрел на меня и задергался пуще прежнего.
      Жанна сделала пару шагов в сторону проезжей части, увлекая меня за собой. Но на меня напал столбняк, я снял очки и зачем-то начал их протирать изнанкой футболки.
      – Послушай, брось, – немного успокоившись, сказал скандалист. – Ты ведь не серьезно. Ты ведь с ним не спишь!
      Эта фраза почему-то обидела мою подругу.
      – Между прочим, сплю, – выпалила она. – И в этом плане ты ему не чета. Скорострел вонючий. Тебе до него как до луны. Понял?
      Он все понял. Со свирепой рожей, подошел ко мне и звезданул промеж глаз. Я взмахнул руками, как крыльями, упустил очки и рухнул. Пока падал, в голову пришли две мысли. Первая – хорошо, если бы за мной следили. Они бы меня спасли. И вторая – одним фингалом меньше, одним больше – общая картина изменится не на много.
      Жанна подлетела к моему обидчику, подпрыгнула, повисла на нем, как собиратель кокосов и укусила за ухо. Все это я видел мутно и расплывчато снизу вверх. Драчун пытался сбросить ее на землю, но у него ничего не получалось. Он страшно матерился и орал. В это время открылось окно второго этажа, и какая-то бабушка сообщила, что вызвала наряд милиции. Лично мне милиция уже приелась. Сплошные повторы. Хотелось чего-нибудь новенького. Хулиган тоже не жаждал с нею встречи. Стряхнув с себя девушку, как лось пиявку, он сообщил нам, что мы приверженцы инцеста, и извращенцы, потом плюнул в мою сторону и гордо покинул поле боя. Жанна подобрала мои очки, и мы тоже поспешили смыться.
      – Это мой бывший, – с трудом переводя дыхание, сказала подруга, едва мы отбежали от места происшествия на приличное расстояние. – Младшенький. Сам бросил, а сам ходит, следит и нервы портит. Алкаш.
      Она посмотрела на меня, достала платок и вытерла со щеки грязь. Как ни странно, крови не было. Или вся вытекла, или мой нос закалился в боях и перестал кровоточить.
      – Если бы ты не снял очки, то, наверное, показал бы ему, где раки зимуют. Он когда пьяный – такой слабый. Во всех отношениях, – предположила Жанна.
      Я дипломатично пожал плечами, а сам подумал, что вряд ли.
      У Жанны поджимало время. Она пробовалась в какой-то банк, не сомневалась, что ее не примут, но все-таки шла. После банка – супермаркет – соискание должности начальника отдела. Тоже не факт. Я расспросил ее, как мне доехать до Тихоновского дома, и поймал такси.
      Таксист отнесся ко мне с подозрением. Чувствовалось, что он сомневается, есть ли у меня деньги. Я отдал ему стольник, а сдачи не взял. Назло.
      Мне представлялось, что дерево, на котором висит злополучная папка, я найду без проблем. Но, это оказалось не так. Я долго ходил под балконами, вычислял траекторию полета и напряженно всматривался в кроны. Мне удалось обнаружить пропажу через двадцать минут бесплодных поисков, когда уже совсем угасла надежда. Это оказалась сосна. Первые ветви у нее начинались примерно на высоте двух с половиной метров, и чтобы до них добраться, нужно было иметь когти или присоски. Для проформы попрыгал. Не хватало сантиметров пятьдесят. Трудности теперь меня совсем не пугали.
      Нужна веревка. Я пошел искать магазин. Прохожие, к которым я обращался с просьбой указать путь к хозтоварам, шарахались и ничуть не сомневались, что я жажду хлебнуть нитхинола или еще какой дури.
      Веревка продавалась мотками по двадцать метров. Резать на более мелкие куски продавцы отказывались. Я попробовал канат на прочность, приобрел весь моток, повесил его на плечо, как монтажник из кинофильма «Высота», и отправился в лес.
      Я привязал к концу каната камень и с третьей попытки перебросил его через самую нижнюю и прочную ветку. Протянул веревку до земли. Теперь нужно отрезать этот кусок от мотка и связать концы. Получится что-то типа стремени, в которое можно будет просунуть ногу и подняться от земли как раз на те самые необходимые пятьдесят сантиметров. Надо было купить нож. Я нашел бутылку, разбил ее об пенек и за десять минут осколком перепилил волокна.
      Узел получился высоко, чтобы наступить в него ногой пришлось поднять ее до подбородка. После первого же мышечного напряжения у меня опять все разболелось. Я доставал до ветвей, я даже смог закинуть ногу, но боль в ладонях не давала мне полноценно подтянуться. Только собрав всю силу воли, с пятой попытки я смог преодолеть первые три ветки и сесть на одну из них, прислонившись спиной к стволу. С меня градом лил пот.
      Теперь я понял значение слова «обезьяна». Вот оно и пригодилось. Пророчества сбывались одно за другим.
      Надо будет опять сменить музыку на телефоне. С этим неистовым Арамом меня когда-нибудь кандрашка хватит. Я и так привлек к себе лишнее внимание шастая между деревьев и кидая веревки. Еще эта бравурная музыка! Номер определился неизвестный.
      – Ты где? – вместо приветствия спросил знакомый голос.
      – Представьтесь, пожалуйста.
      – Полупан. Ты где?
      – На дереве, – а что? Это правда.
      Последовала пауза.
      – На каком дереве?
      – На сосне.
      – Блин, как ты меня достал! – рассердился Полупан. – Я спрашиваю: ты в городе?
      – Да. В лесу около дома, в котором вчера случился пожар.
      – Что ты там делаешь?
      – Ищу вещь, которую уронил, когда лазил по балконам.
      – Что за вещь?
      – Да так. Документы кое-какие.
      – Долго еще там будешь?
      – Не знаю.
      – Вспомни-ка, ты говорил про человека, который выполз из квартиры.
      – Да.
      – Он прямо лег на пол?
      – Да.
      – Еще в квартире?
      – Да.
      – А потом закрыл за собой дверь ногой?
      – Да.
      – Лежа?
      – Лежа.
      – Короче, есть такая версия, что он вел себя так, чтобы не попасть в объективы камер наблюдения. Они как раз с пола и не видят. Там существует мертвая зона.
      – А откуда камеры наблюдения?
      – У генерала там их было полно по всему этажу.
      – Какого генерала?
      – Наш губернатор. У него воинское звание – генерал. Но, он повесил глазки еще до того, как его выбрали.
      – Вы думаете, что это было покушение на генерала?
      – Нет. Любой ребенок в области знает, что после того, как деда выбрали губернатором он в этой квартире не жил. Но, преступник, если там, конечно, был преступник, очень хорошо знал про камеры и о том, как они расположены. И, если имело место преступление, то оно было направлено против Тихонова и цели своей достигло.
      – Можно ли понимать вас так, что вы мне верите?
      – Я – да. А вот криминалисты утверждают, что это просто взрыв бытового газа по утечке. Там отошел шланг от поверхности. Ошибка при монтаже. Правда, есть следы хим вещества по всей кухне, но это может быть чистящее средство.
      – Так вы мне верите или нет?
      – Я отрабатываю все версии. По крайней мере, твой рассказ про ползущего человека теперь не выглядит столь нелепым в свете новых фактов.
      – Спасибо.
      – Из города не уезжай.
      Он прервал разговор.
      Я так и не понял, зачем он мне звонил. Потом, поразмыслив, сделал вывод, что он выведывал, где я нахожусь, чтобы передать данные наружному наблюдению, которое меня потеряло. Придя к такому выводу, я стремглав добрался до папки, зажал ее подмышкой и кубарем скатился на землю, ушибив правое бедро. Хромая и повизгивая я поковылял через лес в сторону дороги, надеясь, что таким образом мне удастся замести следы. Не то, чтобы я очень боялся слежки. Мало того, я вообще в нее слабо верил, но если существовала вероятность, то было бы неплохо ее избежать. Во-первых, потому что это неприятно, когда за тобой подсматривают, и, во-вторых, я собирался идти к Захарову, а зачем и почему других это не касалось.
      До визита в ОАО «Аспект» мне предстояло привести себя в порядок, а это значит – купить еще одни очки и еще одни брюки с рубашкой. Мне очень хотелось верить в то, что это моя последняя смена гардероба, но жизнь доказывала, что зарекаться ни в чем нельзя. Поэтому я решил не приобретать дорогих вещей, а нанести визит в бутик «Париж», и в ту же самую оптику, в которой мне можно надеяться на скидку.
      В «Париже» меня узнали. Девчонки отнеслись ко мне с жалостью и в качестве бонуса подарили к брюкам утепленные лежалые носки. Мне неудобно было отказываться. Я нацепил новые брюки, новую рубашку и вышел из магазина с шерстяными носками и папкой в правой руке и пакетом со спортивной формой – в левой.
      Менеджеры оптики нашли в компьютере мой рецепт и за врача брать деньги не стали. Через двадцать минут очки будут готовы.
      Я позвонил Тагамлицкому и передал ему Аркашкин вариант. Тагамлицкий сказал, что обсудит этот вопрос и перезвонит. Мое конструктивное предложение стало для него неприятной неожиданностью. Ему не хотелось, чтобы я справился с заданием. Интересно, какую еще гадость он придумает в ответ?
      Приняв, наконец, человеческий облик, я поймал такси и продиктовал водителю адрес с визитной карточки. Пора нанести визит старому приятелю. Я волновался, как перед контрольной.
      ОАО «Аспект» базировалось в историческом центре города в старинном здании, с одной стороны к которому примыкал дом быта, а с другой – центральный универмаг. Когда-то все три строения были объединены в один громадный тупой и ненужный торговый центр, я помню его бесконечные залы и пустые прилавки. Сейчас, в период государственного капитализма, его порубили на куски и распродали. «Аспект» выделялся среди своих бывших собратьев мраморной отделкой, камерами наружного наблюдения и свежей краской.
      Охранник на входе сообщил, что Константин Сергеевич на месте. Но, раз пропуск на меня не заказан, то нужно вначале связаться с приемной, и, если оттуда позвонят, тог тогда я смогу пройти. Он указал на телефон внутренней связи и список номеров.
      Пока я обдумывал, что мне сказать секретарше, заиграл сотовый.
      – Мы принимаем предложение Спицына, – сказал Тагамлицкий. – Но, нужно пощупать товар руками. Ты сними на неделю помещение квадратов тридцать, пусть он свезет весь товар туда. Но, чтобы ключ был у тебя. Понятно?
      – А зачем? Он ведь все равно подпишет договор и приходные накладные.
      – А затем, чтобы мы знали, что товар не виртуальный, и что это не сплошной висяк, а именно наши позиции.
      – Ясно, – доля здравого смысла в его требовании была.
      Ура! Похоже, что мои беды подходят к концу, вот-вот все кончится, и я вернусь в Москву на белом коне весь в ранениях и медалях. Осталось избавиться от папки. На всякий случай я отключил сотовый.
      Я поднял трубку и набрал номер приемной.
      Секретарша даже слышать не хотела о том, чтобы кому-то заказать пропуск, если встреча заранее не назначена. Мало того, она даже не собиралась сообщать шефу мою фамилию. Мы препирались с минуту. Ее металлический голос слегка потеплел, когда я сообщил, что мы с Захаровым однокурсники. Я даже сообщил название ВУЗа, который мы заканчивали и факультет. Порывшись в памяти, женщина на том конце решила, что в принципе это похоже на правду, но, тем не менее, не сдалась и не ломанулась радовать начальника прибытием старого друга. Она предложила записать меня на завтра, и если Захаров соблаговолит, то она перезвонит на любой, оставленный мной номер телефона. Я сломал ее, выложив информацию о том, что у меня есть документы Прудникова. Дама была в теме. Решив, что Прудников – это серьезно, она велела подождать и положила трубку.
      Через минуту охранник поманил меня пальцем.
      Приемная находилась на первом этаже.
      За небольшим черным столом сидел Костик Захаров. Он, конечно, постарел, но не на восемнадцать лет. Я бы его узнал без вопросов. Не то, что на плакатах. Я улыбнулся, он тоже растянул губы.
      – Привет, – поздоровался я.
      – Здравствуйте, – ответил он.
      – Ты что, меня не узнал? – удивился я.
      – Нет.
      – Я Ткачев Андрей. Мы вместе учились.
      Захаров виновато пожал плечами.
      – Вы говорили, что у вас есть какие-то документы Прудникова, – сказал он.
      Я был в шоке.
      – Послушай, Костик. Это же я – Андрюха.
      – Извините.
      Я достал из пакета спортивные штаны и вытащил из кармана смявшуюся фотографию.
      – Вот, смотри, – я подошел и положил снимок перед ним, – это я, это ты, а рядом Аня.
      Захаров скосил глаза и снова пожал плечами. Видимо у него отшибло память.
      – Помнишь, под Новый год отец переслал мне мешок картошки, – я не собирался сдаваться. – А мама положила сверху в полиэтиленовом пакете утку. Мешок она завязала, чтобы утка не потерялась. Водитель, который все это привез, естественно, про утку не сказал. А картошка у нас еще была. Мы затолкали мешок в кладовую и забыли о нем… Ну?
      Захаров отрицательно помотал головой.
      – Потом, когда утка протухла, к нам в комнату невозможно было зайти. Мы все время искали источник запаха, но, мешок развязать никто не догадался. Когда стало вонять на всем этаже, вызвали санэпидстанцию. Думали, что под полом сдохла крыса. Был скандал и общая эвакуация. Ты еще дурачился и носил с собой противогаз.
      Не знаю, зачем я рассказал ему эту историю. Она не произвела на него ни какого впечатления.
      – Вы про Прудникова наврали? – раздраженно спросил он.
      – Нет, – обиделся я и протянул ему папку, – вот.
      Захаров вытащил из нее журнал, бросил на стол, потом открыл пакет. Он перебрал листы, прочитал шапки, две страницы просмотрел подробнее. Вначале усмехнулся, потом хихикнул.
      – Как это оказалось у вас?
      – Я летел с Прудниковым в самолете. Когда выходил, подобрал с пола.
      – Вы читали?
      – Нет. Только первый заголовок. Чтобы вернуть хозяину. Я ведь вначале думал, что в папке только журнал.
      – Ну, спасибо. Хотя, ничего особо ценного тут нет, – Захаров поднялся, подошел к маленькому сейфу, стоящему на тумбочке, открыл его ключом из кармана и бросил туда пакет. – Вам нужен журнал?
      – Нет, спасибо.
      Повисла пауза. Захаров ждал, когда я уйду.
      – Вы хотите денег? – спросил он.
      – Увольте, – покраснел я. Мне было обидно, что он так подумал. – Я не из-за этого.
      Захаров положил ключи от сейфа в карман. Я пошел к двери, потом вернулся и забрал со стола фотографию. Он даже не сказал до свидания.
      На улице я купил мороженое в стаканчике, нашел тенек и сел на лавочку. Естественно, Захаров притворялся. Он меня узнал, несмотря на мои фиолетовые синяки, но не подал вида. Почему? Я стал размышлять на эту тему и пришел к выводу, что по его поведению и по поведению секретарши понятно, что у него нет отбоя от всяких там приятелей и однокашников. А попросту говоря – попрошаек. Вторая сторона богатства. Куча ненужных настоящих друзей. Он выработал схему поведения с внезапно появляющимися товарищами. И менять ее ради меня не стал. Мне понадобилось пять минут, чтобы полностью оправдать поведение Захарова. Мороженое растаяло и капнуло на брюки. Может быть, раньше я бы расстроился из-за этого пятна, но за последнее время мне приходилось шарахаться в таком непотребном виде, что сейчас даже не обратил на него внимания, но все-таки последний кусок затолкал в рот полностью и, давясь, проглотил.
      Настроение значительно улучшилось. Во-первых, навестил старого друга. Ну и что, что он не смог меня принять, как следует. Таковы правила игры. Самое главное, что он жив и здоров. Прикоснулся к юности. Не мешало бы и Аню повидать. Но это вряд ли. Я, конечно, надеялся, что Костик пригласит меня к себе. Теперь эти мечты развеялись как туман. Во-вторых, избавился от ненавистной папки. Теперь уж точно все пойдет как по маслу.
      Окончательно настроение не восстановилось, потому что все-таки имелись два трупа, возможная слежка и синий москвич, но все равно, чувствовал себя значительно лучше. Я позвонил Аркашке и сообщил, что Москва согласна. Аркадий очень обрадовался этому известию.
      – Единственное, они требуют, чтобы я пощупал товар руками. Нужно снять склад на недельку и все вывезти туда.
      – Да у меня есть склады, – заверил Аркадий.
      – Нет. Это должна быть нейтральная территория. А ключ у меня. Давай выполним эти правила. Потом, сдадим тебе по накладной и можешь торговать.
      – Глупо, лишние расходы.
      – За наш счет.
      – Ладно. Что-нибудь найду.
      – Не парься. У меня куча свободного времени. Куплю газету и договорюсь.
      – Как хочешь.
      Я пошел в киоск и купил «Из рук в руки». И еще мороженого, чтобы не расплавиться. Я уже сделал пятнадцать шагов к обочине, но в голове всплыл образ и я опять вернулся к окошечку. Все верно. Оказывается, боковым зрением я увидел большой цветной фотоальбом, посвященный городу и области. Он стоил пятьсот рублей, но я не пожалел денег. Давно мечтал о чем-то таком. Будет память.
      Тут где-то должен быть сквер. Я пошел его искать. Набрел на три могучих тополя, сел на пенек и стал читать объявления в газете.
      Рядом прыгал воробей. Он с вожделением смотрел на мороженое. Я оставил ему изрядно на самом донышке. Птах с наслаждением выпил растаявшую молочную жижу, а на вафельный стаканчик даже не посмотрел. В такую жару не до еды.
      Через полчаса я по телефону договорился с пятью людьми посмотреть помещения. Во всех случаях меня не спросили на какой срок, поэтому не пришлось выкручиваться. Какой дурак согласится сдавать в аренду склад на две недели? Два месяца и то мало.
      До пяти вечера я ездил на такси по городу, смотрел ангары и подвалы, и, наконец, ударил по рукам с одним азербайджанцем, который отдавал помещение в субаренду на короткий срок, пока на родине не поспели гранаты. Ему нравилось, что не нужно оформлять документы, а меня устраивало наличие охранников на территории базы. Я заплатил аванс, и забрал ключ. Договорились, что замок я повешу свой, а начальник охраны попросил у меня образец росписи или печать. Я сказал, что печать привезет Аркадий. Он же и поменяет замок.
      Все это время я держал телефон отключенным. Но, когда последний раз звонил Аркашке, чтобы продиктовать адрес склада, успел пробиться Полупан.
      Я не стал отвечать. Скинул вызов и снова выключил трубу. Пошли они на фиг.
      Освободившись от дел, я зашел в открытое кафе и заказал салат и шашлык. Пока узбеки готовили мясо, вспомнил свои передвижения и быстренько соорудил задачу на именованные числа. Применил к промежуточным ответам квадратный корень и сложил. Получилась цифра семьдесят пять, пришлось округлять. К счастью теперь у меня была большая книга, в которой много страниц и абзацев.
      Атлас не спас меня от наречий. Только на семьдесят пятой странице с конца и семьдесят пятом слове снизу выпало, наконец, существительное. Это оказалось слово ком. Блин, чушь какая-то. Откуда в фотоальбоме такое дебильное слово? Оказалось, что речь идет о снежном коме диаметром четыре метра, который скатали на главной площади в семьдесят восьмом году, для сооружения гигантского снеговика. Ком, так ком. Посмотрим, где он выплывет.
      Я позвонил Жанне. Она сказала, что едет в маршрутке. Я спросил, сохранился ли у нее в телефоне номер Спартака.
      – Хочу заехать в гостиницу, чтобы забрать кое какие вещи, и мне нужно узнать, есть ли у них черный ход.
      Жанна попикала кнопками и продиктовала номер. Мы договорились встретиться с ней через полчаса в сквере напротив главпочтамта.
      Спартак легко сообщил, что у него сегодня выходной, но он легко может мне рассказать, как мне легко пробраться в отель, легко минуя ментов, если таковые пасут меня у главного входа.
      Я поймал такси и поехал в «Столицу» за трусами. Если я расскажу жене, что такси тут стоит пятьдесят рублей в любой конец города, то она не поверит. А если такие сведения достигнут ушей Эллы Жуткер, то с той сможет случится истерический обморок. Мне пришло на ум, что нужно забрать из номера все шмотки и больше туда не возвращаться. Раз паспорт у меня на руках, то и выписываться я не обязан. Пусть потом Аркашка завершит с формальностями.
      Все оказалось действительно легко. Я пробрался в фойе через кухню, потом загораживаемый колоннами от взглядов с улицы, встал на угол стойки, дождался, когда портье подошел ко мне и забрал ключ. Возвращать его я не собирался, хватит рисковать.
      Через двадцать минут я исполнил свое заветное желание и вошел в зал Междугороднего телефона. Там все поменялось. Кабинки стали пластиковыми, скамейки дерматиновыми, а вместо громоздких люстр и лепнины – «армстронг» с люминесцентными лампами. Народу было мало. Я немного посидел, поглазел по сторонам и пошел в сквер. Вид у меня был как всегда экстравагантный – фотоальбом и чемодан.
      Липы разрослись и слились кронами. У памятника Ленину было почти темно. Лавочки давно разломали, поэтому царило тревожное безлюдье. Ветра ни дуновения, сплошной стоп-кадр. Ни шелеста, ни скрипа, только шорох липовых сережек под моими подошвами.
      При входе под свод деревьев я заметил синий сорок первый москвич у бордюра и усмехнулся тому, что когда-то его боялся. Теперь, после того, как папка вернулась к хозяину, мне уже ничего не грозило. Естественно, кроме теплового удара. Потому что тень не спасала от духоты.
      Имея ввиду, что дамы всегда опаздывают, я покинул сонм и пошел на угол, надеясь найти мороженое. Как ни странно, холодильный короб стоял на том же месте, что и двадцать лет назад, перед домом, который раньше был детским миром. Человек, торгующий мороженым, со спины очень походил на дядю Яшу из моей юности. У меня даже застучало сердце. Очереди, конечно, не было, но мне уже пригрезилась Аня и солнечные зайчики, разбегающиеся по асфальту от стекол ее очков.
      Заглянув продавцу в фаз я понял, что дядька совсем не тот, да и короб тоже. С прозрачной крышкой. Я купил два эскимо. Если Жанна опоздает, съем сам.
      Когда я вернулся к памятнику Ленину, то увидел, что на моем месте, под листьями спиной ко мне стоит странный индивидуум. Вообще-то странность в нем была только одна – вязаная шапка на голове. В такую-то жару! Все остальное – черные джинсы и черная футболка в принципе выглядели вполне естественно. Я подумал, что не буду ему мешать и спорить из-за парковки, тормозну чуть левее.
      Я обнажил шоколадную кожицу на первом изделии и уже открыл было пасть, чтобы лизнуть прохладу, как человек повернулся ко мне и вскинул руку в моем направлении. Оказалось, что шапка у него на голове вовсе не шапка, а маска, какие носят террористы и спецназовцы.
      Вначале я по привычке подумал, что сейчас меня начнут бить, но потом присмотрелся и понял, что вряд ли. В руке налетчика темнел пистолет.
      – Где моя норма?!!! – заорал человек. – Отдай мою норму!!!
      Я вспомнил эту норму. Она выпала в задачке, которую я решал еще в самолете. Интересно получается, два слова от одной задачи и оба выстрелили. В том плане, что дали о себе знать. А выстрелы, не дай Бог, грянут позже.
      – Куда ты дел мою норму?!!! – тем временем продолжал парень.
      Я подумал, что он – наркоман, а норма, по всей видимости, это то, что у нас в Москве называют дозой.
      Я лизнул мороженое и посмотрел смерти в лицо, которое предстало передо мной в виде маленькой черной дырке в вороном металле.
      – Я не понимаю, о чем вы говорите, – сообщил я налетчику. – Вы меня, наверное, с кем-то путаете.
      – Отдай мою Мэрилин, – попросил человек. – И ничего не будет.
      В это время у него за спиной появилась Жанна. Из оружия у нее в руке была только сумка с длинными ручками. Оценив ситуацию она не запаниковала, не завизжала, как, наверное, повела бы на ее месте любая другая женщина, а подкралась к грабителю на расстоянии вытянутой руки, размахнулась сумкой примерно так, как это делают метатели молота и звезданула человеку в висок. Раздался глухой звук. Тот закрыл глаза, уронил оружие и стал падать ровно и медленно, как корабельная сосна, спиленная бензопилой «Дружба».
      Пистолет выпал. Враг был повержен.
      – Что у тебя там? – удивленно спросил я, кивнув на сумку. От испуга я мгновенно заглотил все эскимо. В руке осталась чистая белая палочка.
      Вместо ответа Жанна дернула молнию и извлекла наружу две жирные книги. На одной было написано: «Искусство составления резюме. Как устроиться на работу»; на второй: «Как завоевать доверие и расположить к себе людей». Этим вполне можно убить.
      – Только что купила, – гордо произнесла она. От мороженого она отказалась, и я принялся жадно поглощать вторую порцию.
      Незнакомец лежал на земле, свернувшись калачиком, и не подавал признаков жизни.
      – Нужно вызывать милицию, – предложила Жанна.
      – Да ты что! Никогда, – я столько от этой милиции натерпелся, что теперь вряд ли смогу судить о ней непредвзято.
      – Тогда, бежим, – она схватила меня за руку, в которой я держал эскимо, оно выпало на асфальт, превратившись в черно-белую кляксу. Мы драпанули туда, где суетился людской поток.
      Перепрыгивая через бордюр, я подумал, что если сейчас убегу, то буду до конца жизни мучиться над тем, какую норму требовал от меня налетчик. Мне нужно было разорвать цепочку нелепых событий, случившихся со мной в этом городе, понять их смысл. И еще мне показалось, что все это не случайно, раз эта самая норма выпала мне в самолете.
      Приняв решение остановиться, я еще шесть шагов бежал по инерции, чтобы догнать и тормознуть Жанну. Тяжело бегать с чемоданом.
      – Стой тут, – велел я ей, а сам пошел назад.
      Человек под Лениным шевелился. Я поднял с земли пистолет, засунул его в карман от греха подальше и сдернул с грабителя маску. Под ней оказался тот самый парень из самолета, который говорил странными фразами и требовал уступить место рядом с Прудниковым. Вот те на! Я его совсем забыл.
      Парень плакал как девчонка, из рассеченной брови текла кровь. Он поднял глаза и произнес:
      – Скажи мне милый ребенок, в каком ухе у меня жужжит?
      – Чё? – не понял я.
      Он с неприязнью посмотрел на меня и махнул рукой.
      Подошла Жанна.
      – Зачем ты вернулся? – спросила она.
      – Подожди, – остановил ее я и обратился к парню: – Чего тебе надо?
      Волосатый опять занялся глазной гимнастикой, потом с трудом остановил бегающие зрачки и снова выдал непонятное:
      – Где карта, Билли?
      – Он сумасшедший, – догадалась моя подруга. – Пошли отсюда.
      – Постой, я его знаю. Мне нужно все выяснить.
      – Зачем тебе это? – спросила Жанна.
      Агрессор вел себя вяло и не делал никаких попыток снова наброситься на меня. Мы сделали шаг в сторону, и я пояснил подруге:
      – Понимаешь, я ведь вернул чужую вещь. Все должно было кончиться, а этот выпад – нарушение сценария. Если я не пойму, в чем причина, то неразбериха будет продолжаться. И еще эта норма.
      – Какая норма?
      – Потом объясню.
      Хотя я не представлял, как можно рассказать кому-нибудь про цифры и слова. Это ведь так интимно.
      – Зачем ты хотел меня убить? – снова обратился я к парню.
      – Я не хотел, – плаксиво возразил он.
      – Но, ведь ты направил на меня пистолет.
      – Это зажигалка.
      Я достал из кармана оружие и присмотрелся. Это действительно была зажигалка. Я нажал на курок, на конце ствола вспыхнул синий огонек.
      – Верни мой календарь, – опять попросил парень.
      – Ты можешь толком объяснить, что тебе нужно?
      – Ты сам прекрасно знаешь. Ты с ними заодно.
      – Я не знаю. И если ты будешь нести ахинею, то мы никогда ничего не поймем. Это твой москвич там, за углом?
      – Да.
      – Поехали. Посидим где-нибудь, выпьем, и ты нам все расскажешь.
      – Я не могу вести. Мне плохо.
      – Жанна, ты умеешь водить машину?
      – Да. А ты? – удивилась она.
      – Безобразно. У меня жена водит.
      Я пошарил у этого тюфяка по карманам, нашел ключи, отдал их Жанне и рывком поднял налетчика с земли. Одной рукой я поддерживал лохматика, а другой тащил чемодан, с которым не расставался даже во время беготни.
      Вот и этот мифический, нагонявший ужас темно-синий сорок первый москвич. Жанна села за руль, террориста я посадил на переднее сиденье, а сам плюхнулся на заднее, чтобы контролировать его возможные выходки. Чемодан поставил рядом и положил на него руку, как на подлокотник.
      Парень вел себя как амеба.
      – Ну, рассказывай, – велел я ему.
      – Это ты забрал автограф у Прудникова. Больше некому. Я перешарил все его вещи. Там было пусто, – разговорился длинноволосый. – Верни автограф.
      Я понял, что все дело в той самой папке. Опять эта папка!!! Когда это все кончится?
      – Какой он из себя, этот автограф?
      – Листок бумаги, с фотографией и надписью самой Мэрилин Монро. Там еще должны были быть заключения экспертизы.
      – Мы куда едем? – спросила Жанна, сворачивая на проспект.
      – Куда-нибудь, где тихо. Может, выпьем? – меня немного трясло после инцидента.
      – Я не хочу, – возразил парень. – Я устал.
      – А что за экспертиза?
      – Музея кино, антикварного объединения «Пелос» и научно-исследовательского института криминалистики при МВД.
      – Мы куда едем? – опять спросила Жанна.
      – К тебе, – решил я.
      Значит, парень говорит о тех самых документах, которые лежали в папке с прозрачным верхом артикул 141523К.
      – Я отнес эти документы, тому, кому они предназначались. А именно – Захарову, – разъяснил я для молодого человека.
      – А Мэрилин?
      – Да я там не шарился, вернул всю папку, и все, – а сам подумал: «при чем тут норма»? Точно псих.
      – О! Нет! – картинно застонал налетчик. – Вот черт, черт, черт!! Дерьмо!
      У Жанны зазвонил телефон. Она включила соединение, долго слушала, потом сказала в трубку:
      – Он рядом, – и протянула мне аппарат.
      – У тебя телефон отключен. Как прикажешь тебя искать? Ты же хотел передать мне ключи от склада, – упрекнул меня Аркашка. – Ты где?
      – Едем к Жанне домой. Можем пересечься.
      – Хорошо. Буду во дворе через пять минут.
      – А откуда у него твой номер телефона? – поинтересовался я.
      – Ты что, забыл, как мы тебя из тюрьмы вытаскивали? – Жанна усмехнулась. – И адрес он мой знает, потому что подвозил нас с тобой.
      – Все пропало, все пропало, – бормотал налетчик.
      Когда мы въезжали к Жанне во двор, под колеса москвича метнулась серая тень. Жанна ударила по тормозам. Пассажир клюнул носом в приборную доску, а я в подголовник сидения. Вторую черепно-мозговую травму наш пассажир перенес с трудом. И без того не шустрый, он вообще утратил способность к передвижению.
      Надрывно мяукая из-под машины выбежал маленький котенок и, припадая на заднюю лапу, побежал в сторону дома. Мы с Жанной выскочили из салона и бросились вслед. Киска забралась под форд Аркадия. Жанна самоотверженно рухнула на колени, так что стали видны трусики из-под юбки. Я тоже принял участие в поимке бедолаги. Наконец перепуганное животное очутилось в руках девушки и прижалось к ее груди.
      – Это вчерашний? – спросил я.
      – Нет, другой, – ответила Жанна, рассматривая его конечности.
      Из форда вышел недоумевающий Аркашка.
      – Смотри, – еще один, – сказал я. – И опять к тебе. Наверное, Тихонов.
      – Заколебали вы меня своим дебилизмом, – пробормотал директор, взял ключи от склада и умчался.
      – Не любит он кошек, – произнесла Жанна.

      Жанна считала шаги и ступеньки. Ей нравилась эта игра. Пройдя от форда до подъезда, она говорила:
      – Семь. Правильно?
      – Да, отвечал я.
      Поднявшись на первую площадку:
      – Четырнадцать?
      – Угу, – соглашался я.
      Мне приходилось нелегко. Я волочил на правом плече нашего нового знакомого, а левая рука была занята чемоданом. Проблема в том, что лифт не работал. Да и налетчик не хотел идти самостоятельно.
      Жанна открыла дверь своим ключом. Я усадил парня на тумбочку. Из зала раздавалась залихвацкая песня Верки Сердючки. Беатриса в женском обличии, сидел на диване, делал маникюр и смотрел DVD плеер.
      Я провел рекогносцировку, выбрал место и последним рывком бросил террориста на подушку рядом с Беатрисой. С другого боку Жанна опустила нового котенка. Ошарашенный папаша выкатил ничего не понимающие глаза.
      Я присел отдохнуть и, между прочим, ввел Беатрису в курс последних событий. Котенку он обрадовался, а на пришельца посмотрел с подозрением. Между тем, парень оклемался и стал с интересом рассматривать картины на стенах. Указав пальцев на Арнольда Шварценеггера, он, наконец, произнес:
      – Терминатор. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Режиссер – Джеймс Кэмерон. Собрал в прокате смешную сумму – тридцать пять миллионов долларов. Стал культовым.
      – Точно, – оживился Беатриса.
      – Титаник, – продолжил незнакомец, указав на другое полотно – тоже Джеймс Кэмерон. Тысяча девятьсот девяносто седьмой год. Обошелся создателям в двести миллионов долларов. Сборы по всему миру составили – один миллиард восемьсот тридцать миллионов. Самый кассовый фильм всех времен.
      Он точно был фанатом кинематографа. Мне неожиданно открылась странность его речи, она заключается в том, что он говорит киношными фразами. Я попросил Жанну, чтобы она принесла рюмку водки. Мы заставили парня ее выпить, после чего его окончательно перестало трясти.
      – Ну, как прошло собеседование? – поинтересовался Беатриса у дочери.
      – Провалила, – без сожаления ответила Жанна. – Зато теперь я купила литературу. И в следующий раз точно устроюсь.
      Я рассказал Беатрисе о высокой эффективности этой литературы, как орудия нападения.
      Второй котенок напился молока и принялся ожесточенно царапаться с первым.
      – Как тебя зовут? – спросил я у парня, – решив, что он уже готов к беседе.
      – Индиана, – заявил человек в черном.
      – Как, как? – не понял я.
      – Индиана Джонс, – уточнил налетчик.
      – Это что, кликуха такая, что ли? – осведомилась Жанна.
      – Нет, имя. Я даже хотел паспорт поменять, но мне не разрешили. К начальнику милиции вызывали. Сказали, что можешь называться, кем хочешь, но паспорт портить такой херней мы не будем.
      – Это незаконно, – со знанием дела сообщил Беатриса.
      – А на самом деле, как тебя зовут? – переспросил я.
      – Тебе же сказали, – вступился за молодого человека Беатриса, – Индиана. Значит Индиана.
      Я подумал, что, если папаша – Беатриса, то почему бы, этому человеку не быть Индианой. Интересное слово. Почему-то оно мне не выпадало. Я пожал плечами:
      – Давай, Индиана, рассказывай, что тебе от меня было нужно?
      – Сначала? – послушно спросил Джонс.
      – Как хочешь. Время у нас есть.
      – Мне нужно обратиться к своему психоаналитику, – заявил Индиана.
      Он зачем-то распустил свой хвостик, снял резинку с волос и принялся теребить ее в руках, пока не порвал. Из его рассказа, если отфильтровать фразы из отечественных и зарубежных кинофильмов, которыми он щедро сыпал направо и налево, выходило следующее:
      Этот самый Индиана в начале девяностых содержал в городе несколько киосков проката и продажи видеокассет. Естественно, он был самым настоящим видеопиратом. Вначале у него было всего пятьдесят видеомагнитофонов, которые работали только днем, но потом их количество возросло до ста пятидесяти, и трудиться они начали круглосуточно. Первые копии фильмов так называемые SVHS он покупал в Москве на Горбушке, ему пересылал их друг через проводников. Дела шли в гору. Для тиражирования фильмов нужно было кроме видаков иметь пару черно-белых принтеров, чтобы один распечатывал наклейки, а второй стоял про запас на всякий случай. Вскоре черно-белые сменились на цветные струйники, на доходах это никак не отразилось. Индиана купил квартиру и джип. Все остальное тратил на поездки в Москву на кинофестивали и актерские тусовки. Он был плохим коммерсантом. Первый тревожный звоночек брянькнул, когда надзорные органы запретили продажу кассет без оригинальной упаковки. Тогда вся пиратская братия города переполошилась. Как это? Не больше одного фильма на кассете? Где это видано? Откуда брать картинки?
      В течение месяца все утряслось. Появились так называемые полиграфисты, которые так же незаконно тиражировали оригинальные упаковки. Постепенно прибыли даже возросли. Теперь, за большую цену покупатель должен был покупать всего один фильм, причем на девяносто минутной кассете, которая была значительно дешевле трехчасовой. Количество видеомагнитофонов у населения росло, выручка тоже. Теперь Индиана кроме своих точек начал продавать видеокассеты розничным покупателям. У него появился склад.
      Всю эту информацию парень излагал с затаенной тоской по тем временам.
      – Мне просто нравилось смотреть кино, – как бы оправдываясь, говорил он. – Я даже сам записывал фильмы, хотя мог бы нанять человека.
      Он улыбнулся редкозубой неопасной улыбкой несчастного человека.
      Кризис для Индианы, как, впрочем, и для всей страны грянул в девяносто восьмом году. Рубль рухнул, экономика сломалась. Люди опять запасались жратвой. Стало не до кино. Выручка уменьшилась в три раза. Если бы Индиана был настоящим коммерсантом, то, наверное, он бы пересмотрел свою политику, закрыл нерентабельные точки, пустил бы часть денег в другое русло. Но, он ничего этого не сделал, наоборот, продал джип, чтобы выплатить людям зарплату. Может быть, он и выкарабкался, если бы не ОБЭП. Сменилось руководство в УВД, и начавшаяся компания по борьбе с пиратами положила конец его бизнесу. В один день были закрыты все точки, все видеокассеты с розницы были конфискованы. Эвакуировать склад и видеомагнитофоны он успел буквально за час, до того, как туда нагрянули менты. Это был контрольный выстрел.
      Спустя какое-то время постепенно все улеглось. Индиана опять перетащил видеомагнитофоны в свой подвал, подключил их к сети и привез из Москвы первые копии. Но, случилась другая беда. Оказывается, что теперь видеокассеты никому не нужны. Появились другие, более дешевые и компактные носители. Мир пересел на DVD. Пленку немного покупали, но на эти деньги нельзя было даже прилично одеваться. Наступила нищета.
      – Но, я не унывал, – продолжил Джонс. – Я решил открыть в подвале небольшой элитный кинотеатр. Не в том плане, что дорогой, а тот, в котором крутились бы элитные фильмы, фестивальные. Золотой фонд и модерн.
      – Я помню рекламу, – вмешался Беатриса. – Зал на двадцать мест. Сеансы круглосуточно. Что-то давно его не слышно.
      – Его нет, – вздохнул фанат.
      Подвал, который Индиана арендовал у города, пришлось серьезно переоборудовать. Там совсем не было вентиляции, да и канализация оставляла желать лучшего. Для этих нужд он кое-как спихнул по дешевке все видаки и остатки пленки, а на аппаратуру пришлось занимать.
      – Мне дал денег Захаров, – сообщил парень, к которому я неожиданно начал испытывать симпатию. – Я знал его еще с тех пор, когда размещал свои киоски в его магазинах. Он грешил ростовщичеством, но проценты брал божеские. В залог я оставил ему квартиру. Потом пришлось добирать пять тысяч долларов на акустику, вот тогда-то я и отдал ему свою Мэрилин!
      Парень немного помолчал.
      – Никогда не прощу себе этого предательства.
      – Что за Мэрилин? – спросила Жанна.
      – Вот, – сказал Джонс и вытащил из кармана кошелек, а из кошелька, из кармашка, где нормальные люди хранят кредитные карточки, извлек маленькую фотографию. Это была Мэрилин Монро.
      – Норма Джин Бейкер, – пояснил он. Теперь я понял, что за норма мне выпала в самолете.
      – Дай-ка, – Жанна взяла снимок в руки. – Это Монро.
      – Монро – псевдоним, – проявил осведомленность Беатриса и выхватил глянец у дочери.
      – Монро – фамилия ее бабушки, – добил я всех своей эрудицией. И тоже овладел фото.
      – И девичья ее матери, – резюмировал Индиана. – Верните снимок. В том, как осторожно обращался он со снимком, чувствовался трепет.
      – И что стало с вашим кинотеатром? – вернула его к рассказу Жанна.
      – Он прогорел. Наверное, я возил не те фильмы. Может быть, со временем все и нормализовалось, но город не продлил мне аренду. Я знаю, чьи это происки.
      – И что там теперь? – спросила Жанна.
      – Кинотеатр эротического кино. Там крутят порнуху.
      – И как?
      – Процветают.
      – Ну, а при чем тут Мэрилин? – меня раздражало то, что я ничего не понимаю в этой истории.
      – Это мой идеал.
      – Ясно. А я тут при чем?
      – Еще в девяносто восьмом году, на «Кинотавре» я купил у одного грека листок знаменитого календаря Тома Келли «Золотые грезы» с ее автографом. Может быть, видели? Обнаженная девушка, закинув руку, лежит на красном бархате.
      Мы все отрицательно помотали головами.
      – Сам по себе календарь, если он подлинник, стоит не больше ста долларов. Автограф Монро – на аукционе достигает в цене десяти тысяч долларов. Я купил его за пять.
      – Тысяч долларов? – ужаснулась Жанна.
      – Ну, да. Это была для меня самая дорогая вещь на свете. Я знаю ее почерк. И я сразу заметил, то чего не понял грек. Там было написано: «Дорогому Элвису от Мэрилин, с любовью. Март 1961-го года». Этому автографу цены нет.
      – Почему? – поинтересовался Беатриса.
      – Я все про нее знаю. Все. Я знаю, что в это время она была на Гавайях. У нее была депрессия после развода, и она пряталась от всех на берегу океана в съемном бунгало. А Элвис проводил на островах благотворительный концерт. Они не могли не встретиться. У них была связь! Если все это сопоставить, то за эту бумажку можно было выручить сотню тысяч баксов.
      – Не слабо! – присвистнула Жанна.
      – Значит, ты хотел ее продать? – догадался я.
      – Нет, что ты! – испугался Индиана. – Это была моя реликвия.
      – Ну, дальше! Дальше то что? – проявил нетерпение Беатриса.
      – А дальше что? Ничего. Я открыл кинотеатр. Денег на хорошую акустику не хватило. Занял у Захарова. В залог отдал автограф. Правда, про Элвиса не пояснил. Мало ли в Америке Элвисов? Да тот и не вникал больно. Показал паре человек, те сказали, что календарь настоящий. Определили примерную стоимость. Принял в качестве залога. Когда затея с кинотеатром провалилась, мне пришлось возвращать ему деньги. Я продал аппаратуру. Уменьшил свою квартиру до однокомнатной. Деньги вернул, но позже на месяц. Тот закладные уничтожил, а Мэрилин не отдал. Она, говорит, останется у меня, как компенсация за моральный ущерб.
      – Вот скотина, – искренне расстроилась Жанна. – Я знала, что он гад, но не думала, что настолько.
      Я присмотрелся к Джонсу и вдруг понял, что он не на много меня младше. При определении возраста меня сбил с панталыку его молодежный прикид. Вот сидит дядька под сорок и всерьез рассуждает об Элвисе Пресли.
      – Ты женат? – зачем-то спросил я.
      – Ну, нет, – застеснялся он. – Я пока еще не нашел женщину похожую на Норму.
      – Ты в нее влюблен? – уточнила Жанна.
      – Да, – сказал Индиана и густо покраснел.
      – А дальше что? – не унимался я.
      Джонс поежился.
      – Вы согласны, что со мной поступили несправедливо? – ответил он вопросом на вопрос.
      – Да, да, – дружно согласились отец и дочь.
      – Я задумал вернуть свою реликвию. Я жить без нее не мог уже. Знаете, она была у меня как икона. Мне показалось, что сейчас из его глаз польются слезы.
      – По-хорошему Захаров ее отдавать не хотел. Я предлагал ему деньги. Он не согласился. Мало того моя настойчивость подтолкнула его к мысли, что данная фотография имеет большую ценность. Он тем более заупрямился. Я стал разрабатывать план похищения. Я добыл схему его офиса, чертеж сигнализации, места расположения охраны. Единственное чего я не знал, это то, где он ее держит. А, не имея понятия о точном месторасположении вещи, планировать ее похищение невозможно.
      – И что дальше? – стал подгонять его Беатриса, увидев, что парень опять готовится войти в столбняк.
      На лбу Джонса выступили капли пота. Он отвлекся на котят, играющих его носками, потом долго не мог вспомнить место в своей истории, на котором остановился.
      – Одному мне было никак не справиться. Деньги кончились. Бизнес развалился. Пришлось устроиться на работу простым водителем. В зоопарк.
      – В зоопарк? – удивилась Жанна.
      – Да. Там директор нормальный. Мой давний клиент по видеопрокату. И это… Он согласился называть меня в коллективе Индианой.
      – Веский довод, – на полном серьезе перебил его Беатриса.
      Все что рассказывал этот индивидуум, казалось мне вымыслом и дебилизмом.
      – У меня двоюродная сестра работает в фирме «Право» делопроизводителем. Один раз она звонит мне и говорит, что видела у адвоката точно такую же картинку Мэрилин, как у меня. Неужели их две? – интересуется она. Я попросил ее, чтобы она выяснила все подробнее. Оказалось, что Захаров назначил несколько экспертиз в Москве. Он захотел официально установить подлинность росписи и календаря, а так же оценить шедевр. Сестра сказала, что повезет в Москву календарь некто Прудников. Я решил, что больше такого шанса у меня не будет.
      – Ты говоришь, некто. А мне показалось в самолете, что вы знакомы.
      – Я подсел к нему в Домодедово, на обратном пути, перед посадкой в самолет. Так мы и познакомились. Точнее я навязался.
      – Так ты хотел его убить? – догадался я.
      – Боже упаси. Я подсыпал ему в кофе снотворного. Думал, что в самолете, когда он уснет, вытащу из сумки свою вещь. Все бы получилось, если бы не ты, – с досадой сказал он.
      – Я не знал, – почему-то стал оправдываться я. Жанна и Беатриса посмотрели на меня с осуждением. – А дядька-то, между прочим, чуть не крякнул.
      Никто из моих собеседников жалости к адвокату не проявил.
      – Я немного не рассчитал с дозой. В любом случае, полет недолгий. Его бы спасли, – сказал Индиана.
      – И ты стал за мной следить?
      – Когда я понял, что Мэрилин в сумке нет, я бросился в погоню за тобой. Мне повезло, что вы получали багаж, и я успел забрать со стоянки в аэропорту машину. Так я узнал, в какой гостинице ты остановился.
      – Так это ты залазил ко мне в номер?
      – Пытался. Я был в отчаянии.
      – И портфель тоже ты выхватил?
      – А что мне оставалось делать? Я глаз с тебя не спускал. Думал, что ты – курьер и рано или поздно отнесешь Мэрилин к Захарову.
      – А зачем ты сдал портфель в бюро находок?
      – Так там же не было Нормы. Я ведь не вор!
      – И деньги вернул? – поразилась Жанна.
      – Я ведь не из-за денег.
      – А потом?
      – Потом я тебя потерял. И снова обнаружил только сегодня, когда ты заходил в гостиницу. Между прочим одно время за тобой следил не я один. Этот факт совсем сбил меня с толку. Я решил, что за Мэрилин охотится кто-то еще. Поэтому и решил сегодня напасть, тем более что ты был с чемоданом. Значит и со всеми вещами…. Глупо, конечно.
      Котята обнялись и заснули. При этом вчерашний долго вылизывал новенькому макушку.
      – Бедненький, – погладила Жанна Индиану по голове.
      Беатриса тоже примолк. Они симпатизировали длинноволосому пирату.
      – Слушай, – обратилась ко мне Жанна. – Ты должен поговорить с Захаровым.
      – Как? – поинтересовался я. – Он меня даже не узнал. Или сделал вид. Меня теперь на порог не пустят.
      – Тогда с его женой. Ты ведь говорил, что она была твоей подругой. Неужели у этих людей нет совести?
      – Я даже не знаю, как ее найти. Какая она теперь? Может и видеть не захочет. В тот год она просто перестала со мной встречаться. На звонки не отвечала, родители говорили, что уехала. А потом узнаю, что уже назначена свадьба. Я вначале думал, что это из-за ее папы. Он был первым секретарем обкома. Аня однажды обмолвилась, что он после знакомства со мной назвал меня соплей. Когда она меня бросила, мне было легче объяснить это папиными причудами. Только через пару лет я смог сказать себе правду. Папа тут ни при чем. После назначения меня соплей он терпел год. Да и Аня утверждала, что в ее дела он не вмешивается. Там все решала мама. Просто она полюбила другого. Это объяснимо. Так ведь?
      – Не надо прибедняться, – перебила Жанна. – Нашла кого полюбить. Дура. А он женился по расчету. Точно. Я вспомнила. Это все знают. Именно папаша дал старт этому типу.
      – Первый секретарь в те годы – величина номер один – вершитель судеб, – вставил Беатриса.
      – Я в этом ничего не понимал. И не понимаю. Помню только, что он был грозный дядька на черной «Волге». Я его боялся.
      – Зато Захаров прекрасно во всем разбирался, – заверила Жанна.
      – Да бросьте вы, – вмешался Индиана. – Там бесполезно с кем бы то ни было разговаривать. Уже кто только за меня не просил. Это волк.
      – А что же делать? – всплеснула руками Жанна.
      – Ничего. Жив ведь. Буду дальше думать. У каждой вещи есть цена. Я думаю, что она ему нужна не ради эстетизма. Дай бог еще заработаю, да выкуплю. Хотя этот человек может назло именно мне и не продать. Сплавит за границу. Тогда все пропало.
      Мне захотелось в туалет. Я покинул зал, а когда выходил из ванной, меня перехватила Жанна.
      – Слушай, – сказала она тихо. – Нужно помочь парню.
      Я, честно говоря, не понимал ее возбуждения.
      – А как?
      – Я не знаю.
      – И я тоже. Тут ни чем не поможешь. Можно было бы подать в суд, но, я думаю, что эта Мэрилин в их отношениях никак не оформлена.
      Из зала пришел Беатриса.
      – Как вы думаете, он заметил?
      Вначале я не понял о чем это он. Но потом догадался.
      – Думаю, что нет.
      – И я тоже, – успокоила его дочь. – Поправь парик.
      Беатриса радостно попер к зеркалу.
      – Надо что-то придумать, – сказала Жанна.
      – Бесполезно. Не станем же мы ее похищать?
      – А почему бы и нет? – обрадовалась девушка.
      – Да ты что?
      Она схватила меня за рукав и потащила в зал.
      – Мы ее выкрадем! – пообещала она опешевшему Индиане.
      Мне показалось, что я ослышался, но тоже самое она повторила Беатрисе, который поправил прическу и подвел губы.
      Папаша воспринял это известие настороженно. А Джонс чуть не прослезился от счастья.
      – А как? – спросил Беатриса.
      – У него есть план, – она показала на Джонса. – Он не смог его осуществить, потому что был один. А теперь нас много.
      – Умирать страшно одному, скопом – ерунда, – подтвердил киношник.
      – У тебя ведь был план? – в надежде спросила она.
      – Я готовил его давно.
      – Но ты ведь сможешь вспомнить?
      – Мухтар постарается.
      – Ну, вот, – обрадовалась девушка. – Все будет в порядке.
      Мы с Беатрисой переглянулись. В глазах художника я не прочел полного неприятия этой идеи. Он в принципе был согласен, если будет нормальная программа.
      Дурдом какой-то.
      – Делайте, что хотите, но только без меня, – высказал я свое мнение.
      – Почему? – поинтересовалась Жанна.
      – Я что, похож на дебила?
      – А мы, значит, похожи?
      – Если ввяжетесь в эту затею.
      Жанна нахмурилась.
      – Назови мне хоть одну причину, по которой этого нельзя делать, – неожиданно встрял Индиана.
      – Я не ворую.
      – Папино правило? – спросила Жанна.
      – Хотя бы.
      – А что такое воровство? – спросил Беатриса.
      – Когда берешь чужие вещи. Тем более в сговоре и еще, небось, со взломом.
      – А кто тут собирается брать чужое?
      – Вот именно, – опять встрял Джонс, – это моя Мэрилин.
      – Жанна, ты его совсем не знаешь, – это был временный аргумент, так как с воровством не совсем получалось. Мне нужно было время, чтобы подумать. – Может быть, он вообще к ней никакого отношения не имеет, а мы подпишемся на самую настоящую кражу. Может он аферист и вор.
      – А зачем тогда он сдал твой портфель с деньгами в стол находок? – Жанна повысила голос и раскипятилась, как подросток. – А???!
      Это, конечно, был довод. Вор бы ноутбук и тысячу баксов не сдал. Тут я растерялся. Логику я признавал, и по ее законам мы все дружно должны были рвануть на дело ради этого припадочного. Вот именно, ради…
      – Тогда, – высказал я, как мне казалось убийственный аргумент, – объясни мне хоть одну причину, ради чего мы это должны сделать?!
      – Ты же сам говорил, – охотно начала Жанна, – что пока не отдашь папку будут продолжаться неприятности.
      – Я ее отдал.
      – Ты отдал ее не тому человеку.
      – Я отдал ее тем людям, у которых взял.
      – Это несправедливо, – ответил вместо Жанны Беатриса.
      – Справедливости можно достичь и другими способами. Давайте скинемся и вернем ему его деньги. Еще кого-нибудь подключим, кто поведется от его басен!
      – Мне деньги не нужны, – сказал Индиана.
      – Тогда давайте, заплатим Захарову, чтобы он вернул бумажку.
      – А ты в курсе, сколько он попросит? – вспылил Индиана.
      – Сколько?
      Джонс вначале несколько раз открыл рот, не издав ни звука, потом, наконец, выдал:
      – Столько, сколько язык сможет выговорить!
      Это аргумент!
      – Ты что не понимаешь, ради чего он все это делает?! – удивилась Жанна.
      – Ну, объясни.
      – Ради любви!!!
      – Ха-ха-ха!!! – картинно рассмеялся я. – К кому?
      – К Мэрилин, – пояснил Джонс на полном серьезе.
      – Да она умерла дано! Понимаете! А если бы дожила до наших дней, ей было бы за семьдесят! Вряд ли он был бы в нее влюблен.
      – Она – идеал. Она все равно умерла бы молодой, – заверил Индиана тоном, не терпящим возражений.
      – Ты просто трусишь, – заявила подруга.
      Тут я задумался. Мне потребовалось немного времени, чтобы понять, права ли она. Немного покопавшись в области сердца, я пришел к выводу, что мне не страшно. Точно, не страшно. Я даже удивился. Сказывается скитание по тюрьмам.
      – Я не трушу, – в полной уверенности сказал я.
      – Врет, – не поверил Джонс.
      – Он никогда не врет, – вступился за меня Беатриса.
      – Ложь противоречит третьему правилу его отца, – пояснила Жанна.
      – Четвертому, – поправил я ее.
      – Андрея надо убедить, – догадался Индиана.
      – О какой любви вы говорите?! – начал я наступление. – О любви к картинке? О страсти к фотографии? Это же всего лишь клочок бумаги! Переработанная древесина и типографская краска!
      – Много ты понимаешь! – вскричала Жанна.
      – А что тут понимать? Мы не должны рисковать ради прихоти фетишиста.
      – Значит, говоришь, клочок бумаги?! – на глазах у Жанны выступили слезы.
      – Да, всего лишь клочок бумаги!
      Жанна встала, ушла в коридор и вернулась со своей сумочкой. Порылась в ней, достала кошелек и извлекла из отделения, в котором богатые люди хранят кредитные карточки, маленький снимок.
      – А это ты видел? – захлебываясь слезами, спросила она.
      С маленькой черно-белой фотографии три на четыре на меня смотрела бледная невзрачная молодая женщина. Беатриса встал и подошел ко мне за спину.
      – И что?! – не понял я.
      – Это Лада, – сказал Беатриса
      – Это моя мать, – Жанна всхлипнула.
      Я не ожидал этого. Тут у меня пыл немного поубавился. Я присмотрелся к снимку. Ничего особенного. Наверное, дочь в папу.
      – Ну, ты сравнила! Мать и какая-то Мэрилин! – тем не мене попытался спорить я.
      – Ну и что? – возразила Жанна. – Я ее, между прочим, вообще не помню. У меня даже поводов меньше ее любить, чем у него.
      – Ну, не скажи. Кровь и все такое.
      – Она меня бросила.
      Прежде чем ответить мне пришлось хорошенько подумать.
      – Разница в том, что ты можешь при желании ее найти. Послать запрос, поехать за границу и отыскать. Я думаю, что она уже давно раскаялась и плачет о тебе. Она материальна!
      – Как ты не поймешь! Мне этого не надо. Я этого боюсь. Зачем она мне? Вот у меня есть этот кадр. И все! Больше мне ничего не нужно! Я люблю эту фотографию, я разговариваю с ней. Я с ней плачу. Она – мой друг с детства. Мне не нужен человек, – Жанна всхлипнула. – Получается, что я тоже фетишист?
      Я не знал что ответить. Такие порывы не по мне. Таких чувств я никогда не переживал. У меня разболелась голова. Я со всей безысходностью понял, что этот город и эти люди могут делать со мной все, что им заблагорассудится.
      – Без тебя нам не справиться, – сказала Жанна.
      – Я никогда ничем подобным не занимался, – обреченно сказал я. – Между прочим, он положил папку в маленький сейф. Даже если мы проникнем в офис, даже если сможем открыть дверь в его кабинет, нам никогда не вскрыть сейф. Потому что среди нас нет медвежатников.
      – А какой там сейф? – спросил Беатриса.
      – Откуда я знаю? Сейф, как сейф. Маленький, блестящий, стоит на тумбочке.
      – Какой у него замок? Цифровой или от ключа? Есть там замочная скважина?
      Я напрягся, вспомнил сейф и Захарова, кладущего ключ в карман.
      – Сейф закрывался ключом, – сообщил я.
      – Ура! – почему-то закричала Жанна. Индиана даже вздрогнул.
      – Завтра пойдем в магазин и ты покажешь мне, какой сейф ты видел у этого козла, – сказал Беатриса. – Может, не точь-в-точь, хотя бы приблизительно похожий.
      – Папа… – начала Жанна, потом спохватилась: – Ой!
      – Да ладно, – сказал Беатриса. Индиана, по-моему, так ни во что и не въехал.
      – Когда я делаю свои инсталляции, – продолжил Беатриса, – я использую настоящие замочные скважины, от настоящих замков. Вначале я покупала замки, снимала с них нужные мне детали и выкидывала. Потом я стала их изучать. Мне стало интересно, как они устроены. Теперь я знаю все виды замков и могу открыть любой! У меня куча отмычек. Так что, если ты покажешь мне похожий сейф, я точно скажу, за какое время смогу его открыть.
      Индиана очень радовался все время, пока Беатриса рассказывал про замки.
      – А что за инсталляции? – спросил он.
      – Пошли, покажу, – позвал старик.
      Они встали и пошли в дальний угол. Беатриса усадил Джонса на кресло и стал подтаскивать к нему заветные коробочки, втыкая волочащиеся по полу вилки в розетку на стене. Во время первого же просмотра Индиана начал издавать восторженные звуки, которые с каждой коробкой усиливались. Он что-то говорил, но до меня дошел смысл только одной фразы:
      – Я и не знал, что среди женщин тоже бывают великие художники.
      Надо было видеть лицо Беатрисы в этот момент. Оно сияло, и было непонятно, чему он радуется, тому, что его признали великим художником, или настоящей женщиной.
      Ко мне подсела Жанна.
      – Соглашайся, – попросила она. – Давай сделаем это.
      – Мне надо подумать, – закапризничал я.
      – Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то эдакое? Неужели тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
      Это был странный вопрос. Изменить жизнь? Я никогда не думал на эту тему. Вот есть жизнь. Жизнь, как жизнь и вдруг я беру и меняю ее. Я начал думать про свою жизнь и вспомнил жену. Меня осенило, что я не говорил с ней уже давным-давно, а телефон отключен! Я подумал, что подключать и звонить со своего мобильного будет неправильно. Вдруг, меня пасут менты.
      – Дай, пожалуйста, твою трубку, – попросил я Жанну, – мне нужно позвонить жене.
      – Алло, Рюсик, это ты? – взвизгнула моя половина.
      – Я.
      – А что за номер?
      – Попросил у человека позвонить. С моим телефоном проблемы, – эта одна из тех фраз, которая дает возможность говорить правду и не раскрывать все. Наверняка, жена подумала, что телефон сломался.
      – Рю, как ты там?
      – Нормально.
      – Мы так за тебя волнуемся! Ты смог выполнить задание этого Тагамлицкого?
      – Я думаю, что смог. Тагамлицкий в бешенстве. Мне осталось тут дня два, три.
      – Я рада, лапа. Ты давай доводи дело до конца.
      – Ладно. Телефон чужой. Пока.
      – Целую, пупс.
      – Постой.
      – Что?
      – Послушай, а тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
      Жена задумалась.
      – Это что за вопрос?
      – Риторический.
      – Заяц, менять жизнь нужно тогда, когда она не удалась. А нам с тобой зачем? – она помолчала еще секунды две. – Элла Жуткер говорит, что, если вдруг внезапно захотелось поменять жизнь, нужно переставить в доме мебель. Желание пройдет.
      – Ясно.
      Я прервал разговор. Жанна выжидающе смотрела на меня. На колени прыгнул котенок, за ним второй. Устроив веселье, они поцарапали мне ноги.
      – Я согласен, – сказал я и тут же понял, что эти два слова, возможно, самая большая глупость, когда-либо вылетавшая из моего рта. Даже глупее, чем исправленная на собрании ошибка Тагамлицкого. Но, сказал я их с радостью и непонятным облегчением.
      – Он согласен, – закричала Жанна и поволокла меня в зал.
      Беатриса и Индиана не сразу подняли на нас свои ясные очи. Они были увлечены дискуссией о кинематографе. О чем еще могут разговаривать художник из провинциального кинотеатра и изготовитель пиратских кассет, как не о высоком?
      – Он согласен, – повторила Жанна.
      – Здорово, – отреагировал Баетриса.
      – Отлично, – как-то без энтузиазма пробормотал Индиана.
      – Давайте совещаться, – по-детски предложила Жанна.
      Все уставились на меня, как будто я тут главный.
      – Я помню расположение, – произнес я, – сколько ступенек на крыльце, количество шагов от проходной до приемной. Я помню, где в кабинете стоял сейф. Могу нарисовать. Но, как нам вынести оттуда фотографию, я ума не приложу.
      – Успокойся. Всё гораздо сложнее, – опять процитировал какого-то кино-героя Индиана. – У меня есть план. Я его вспомню и расскажу завтра. Идите спать и ни о чем не думайте.
      Я с радостью воспринял его предложение. Во мне уже давно все кипело, как у подростка в период гормонального взрыва. Я встал.
      – Может быть, сейчас что-то порешаем? – не унималась Жанна.
      – Я же сказал, завтра, – приказным тоном перебил ее Индиана. Похоже, что он брал руководство операцией в свои руки. Меня это вполне устраивало.
      – Женщины хотят много и сразу, а мужчины часто и разных, – зачем-то сказал Беатриса. Джонс натянуто расхохотался.
      Мы с Жанной пошли в ее комнату, где сразу занялись тем же самым делом, что и вчера. Жанне опять пришлось для начала надеть очки. Вначале мы старались не шуметь, но потом наплевали, благо Индиана и Беатриса принялись смотреть какой-то фильм со стрельбой и взрывами. Они смеялись и беспощадно громко спорили друг с другом.
      Потом все стихло. Где-то вдали совсем не по-женски захрапел Беатриса, чуть ближе, в зале, вздрагивал и скрипел пружинами Индиана. На кухне шуршали полиэтиленовыми пакетами котята.
      – О чем ты думаешь? – спросила Жанна.
      – Ни о чем.
      – Считаешь?
      – Угу.
      – Что?
      – Линии на обоях. Гудки машин. Смотрю на часы и засекаю, сколько гудков в минуту.
      – Сколько?
      – В среднем две целых, три десятых.
      – А я думаю.
      – О чем?
      – О всякой ерунде. Мечтаю.
      – О чем?
      – Я же говорю, о всякой ерунде.
      – Я тоже иногда мечтаю.
      – Разве в сорок лет мечтают?
      – Конечно.
      – Жизнь не отучила? Хоть что-то сбылось?
      Я думал всего секунду.
      – У меня все сбылось. Учеба, работа, Париж.
      – А любовь?
      – Не знаю. А ты о чем в детстве мечтала?
      – Как все девчонки о белой фате и прекрасном принце, – Жанна рассмеялась.
      – Между прочим, иногда страшно, если мечта начинает исполняться, – сказал я.
      – Почему?
      – А вдруг разочаруешься. Лучше уж мечтать ее бесконечно.
      – Как это?
      – Ну вот, например, мечтал, Париж, Париж, Париж. Приехал, а там жвачка на асфальте у собора Парижской богоматери.
      – Разочаровался?
      – Немного.
      – Я тебя поняла.
      В это время в зале зажегся свет. Проснулся Джонс. Он принялся скрипеть половицами и вздыхать. Видимо вспоминал план. Минут через десять он лег, но в течение ночи просыпался еще несколько раз. Я невольно смотрел в это время на светящийся циферблат, и заметил одну особенность – он просыпался через каждые два часа. Ровно. Секунда в секунду. Ходил десять минут и снова падал сопеть.
      В открытую форточку тянуло гарью. Наверное, это дорожные работники варили асфальт. Они работали ночью, потому что днем в такую жару любая работа немыслима. На фоне луны летали черные точки гудрона, как пепел от сожженных писем. Их плавные танцы нагоняли фиолетовую тоску, будто все старые девы города, выбрав эту ночь, разочаровавшись в безответной любви, сожгли свои глупые послания красивым и умным мальчикам, которые превратились из-за отсутствия нежности в пузатых и глупых пьяниц.

      Всю ночь мне снилась наша московская квартира. Мы с женой переставляли мебель. Мебели было много, она была громоздкая и с места сдвигалась с большим трудом. Вокруг нас слонялась Элла Жуткер и давала ценные указания. Открыв глаза, я с облегчением увидел лежащую рядом в неудобной позе, Жанну с титьками наружу. Подумал, что мне совсем не хочется в Москву.
      Еще я вспомнил, что согласился вчера на немыслимую авантюру. Почему-то от этой мысли у меня не похолодело на сердце и не застучало в висках. Я был готов отвечать за свои слова. Единственное, мне хотелось разобраться: мое согласие на возвращение Мэрилин – это храбрость, или проявление малодушия? Чтобы отважиться на такое, нужно иметь определенную долю мужества, но с другой стороны я согласился под давлением. Надо бы поразмыслить.
      Я дождался, пока проснулась Жанна, нацепил спортивную форму и отправился умываться. В зале на кресле сидел Индиана. Он держал в руках Беатрисину коробочку и заворожено смотрел в замочную скважину. Я позволил себе отвлечь его от этого занятия.
      – Ну, как, – спросил я, – вспомнил план?
      – Ага, – не совсем уверенно ответил он.
      – Я слышал, что ты ночью часто просыпался. Причем, через одни и те же промежутки времени. Индиана ухмыльнулся.
      – Это мои биологические часы, – пояснил он. – Я пять лет по ночам записывал пиратские фильмы. Средняя запись одного фильма – где-то два часа. Я привык просыпаться через два часа, чтобы сменить кассеты. Для того чтобы поменять первую копию на SVHS, вытащить записанные бобины и вставить чистые, нужно минут пятнадцать. После этого я опять ложился. Давно уже не занимаюсь этим, а привычка осталась. Ничего не могу с собой поделать.
      Беатриса на кухне жарил котлеты. Он уже напомадился и нарумянился. Прямо невеста на выданье. По хате летали заманчивые запахи.
      Минут через пятнадцать мы все встретились за кухонным столом.
      – Ну, что, заговорщики, – спросил я, – никто не передумал?
      Этим вопросом я только обидел своих приятелей. Все они рвались в бой.
      – Давай, рассказывай свой план, – сказала Жанна Индиане.
      – У меня все записано, – попытался встать Джонс.
      – Записи потом, – остановил его Беатриса. – Изложи его в общих чертах.
      Индиана зарделся от всеобщего внимания.
      – На самом деле планов три – мы решим, какой применить. Возможно, что придется действовать по обстановке. Тогда детали планов могут спутаться. И действия поменяться местами.
      Ну что ж. Начало было грамотным и многообещающим.
      – Самый первый и самый сложный план – начал Джонс, – это когда мы при помощи альпинистского снаряжения спускаемся с крыши здания до нужного нам этажа. Вырезаем в оконном стекле круг и проникаем внутрь. Беатриса открывает сейф, и мы все эвакуируемся опять через крышу. Первоисточник – фильм «Западня» тысяча девятьсот девяносто девятый год, «Двадцатый век Фокс», в главных ролях Шон Коннери и Кетрин Зета Джонс. Бюджет шестьдесят шесть миллионов, общие сборы – двести тринадцать миллионов долларов.
      Мы с Жанной переглянулись. Сомнение царило и на лице Беатрисы.
      – А как мы попадем на крышу? – поинтересовался он у Джонса.
      – Это я еще не додумал. Вертолет слишком дорого, – на полном серьезе ответил тот.
      – Хорошо, что еще? – разочарованно спросила Жанна.
      – Второй план – подкоп, – с энтузиазмом продолжил Индиана. – Мы снимаем квартиру на первом этаже, недалеко от нужного нам здания и роем ход. Проникаем по нему в офис, дальше все так же. Этот план более трудоемкий, но и более безопасный. Эвакуация упрощена. Из инструментов нужна только лопата. Первоисточник – «Одиннадцать друзей Оушена» «Уорнер броз» две тысячи первый год…
      – Хорош… – перебила его Жанна. – С тобой все ясно. У третьего плана первоисточник – «Джеймст Бонд – агент ноль, ноль, семь»?
      – Нет. «Афера Томаса Крауна»… – обиделся Джонс.
      По нашим лицам он понял, что что-то не так.
      Я подумал, что мы связались с шизофреником, а вслух сказал:
      – Операция отменяется.
      – Почему? – не понял Индиана.
      – Индиана – это полное имя, а как будет уменьшительно ласкательное? – спросил я.
      – Инди, – сказал Джонс.
      – Так вот, Инди, то, что ты сейчас озвучил – бред. А нам нужен четкий план. Все! Сворачиваем подготовку, бойцы уходят в отпуск на зимние квартиры.
      – Ты – пораженец, – обозвал меня Беатриса.
      – Нельзя же так сразу сдаваться! – поддержала его Жанна.
      Я, между прочим, сам испытал разочарование оттого, что ничего не получится, и очень удивился этой своей реакции.
      – Нельзя действовать без четкого плана. Лучше сразу пойти и сдаться в милицию, – возразил я.
      – Вот возьми и придумай сам, – обиженно заявил Инди.
      – Вот именно, – поддержал собрата по искусству Беатриса.
      Где-то в зале у Жанны зазвонил сотовый, она вскочила и ринулась на звук. Я думаю, что она в тайне надеялась, что это звонит кто-то из работодателей, чтобы позвать ее на высокооплачиваемую должность.
      – Тебя, – вернувшись, сказала девушка и протянула мне трубку.
      – Алло. Это Аркадий. Мы грузим товар, минут через сорок поедем на склад. Будешь принимать?
      – Да. Скоро приеду.
      Беатриса собрал со стола грязные тарелки и налил в кружки растворимый кофе.
      – Мне нужно поехать по работе, – сообщил я всем. – Вы тут решайте. Жанна, дай, пожалуйста, мне твою трубку для связи, свой я включать боюсь.
      Впервые за время командировки, я оделся с утра как человек и вышел на улицу. На этот раз, меня не поджидали никакие опасности. Никто на меня не нападал, и, похоже, никто за мной не следил. Я поймал такси и велел шоферу ехать в первую очередь в хозяйственный магазин. Решил купить два навесных замка, чтобы все было по-честному, и ключи до передачи дел были только у меня. В магазине на глаза попался сейф. Точь-в-точь, как у Захарова в кабинете. Даже цифры и буквенный логотип полностью совпадал.
      Я нашел в записной книжке Жанниного телефона абонента «дом» и нажал вызов. Трубку снял Беатриса. Я сообщил ему адрес и название магазина.
      – Там есть в продаже точно такой же сейф, как у Захарова, – сказал я. – Сходи, посмотри, можно ли что-нибудь с ним сделать.
      Это известие было воспринято Беатрисой с искренней радостью. Я понял, что постоянно думаю о похищении.
      Раз уж все равно думаю, то думы эти лучше систематизировать. В голове стал складываться некий подготовительный этап.
      Мы приехали на место. Я отпустил шофера, чуть не забыв на заднем сиденье коробку с замками. Прежде чем войти на территорию базы, сделал еще один звонок. На этот раз на связи была Жанна.
      – Беатриса уже уехал? – зачем-то спросил я.
      – Нет. Переодевается.
      – У тебя остались еще визитки?
      – Да. Целая куча.
      – Нужно съездить в БТИ и получить технический паспорт Захаровского офиса со схематичным планом всех этажей, включая цоколь и подвал.
      – А что такое БТИ?
      – Бюро технической инвентаризации. Там просто так ничего не дают. Нужно сыграть роль и заплатить немного денег. Сориентируешься на месте.
      – Я справлюсь, – уверенно сказала Жанна. – Только я не знаю, где оно находится.
      – Для этого есть справочное. И еще, попробуй попасть в архив. Раньше на месте Захаровского офиса был большой универмаг. Вот бы достать и его полную карту.
      – Если она существует, то я ее принесу.
      – Дай-ка мне этого Индиану.
      На той стороне послышалась возня.
      – Алло, – побитым голосом отозвался Джонс. Он капитулировал и признал меня вожаком стаи.
      – Ты будешь отвечать за транспорт. Подготовь машину. Чтобы она работала как часы и рвала с места.
      – Да будет с нами сила!
      – Это да?
      – Это да.
      Блин, джедай недоделанный. «Вертолет нам будет не по карману»! С кем я связался?!
      У ворот остановился Аркашкин «Фокус», вслед за ним подрулил «КАМАЗ» тентовик. Я пошел им навстречу, пора было приниматься за работу.
      Аркашка был чем-то недоволен. Он хмурился и разговаривал со мной без энтузиазма. Он привез грузчиков и молодую очкастую девчонку с кривыми ногами под ситцевой юбкой. Три оборванца вышли из «Форда» и еще трое из кабины грузовика. Морды у грузчиков были не первой свежести. Они страшно матерились, вгоняя в краску и без того робкую бухгалтершу. Аркашка открыл ворота и велел все коробки скидывать на пол. Максимум в два ряда, чтобы ничего не испортить. КАМАЗ был набит под завязку. После открытия дверей на пол упали три коробки. Одна из них порвалась, и по грязному бетону рассыпались разноцветные пластмассовые линейки. Небритый дед с цыпками на руках принялся их собирать, причем делал он это нарочно медленно, чтобы не работать.
      Девчонка крыжила на транспортной накладной количество коробок, а я, стараясь уследить за происходящим по своему экземпляру, бегал по базе и указывал мужикам, куда ставить товар с тем расчетом, чтобы потом было удобно грузить обратно.
      – Я нанял два КАМАЗ-а, но почти все уместилось в одну машину, – рассказывал Аркашка. – Товар дорогой и места занимает немного. Вторую машину пришлось отпустить. Остатки сейчас подвезут на ГАЗели.
      Дело спорилось. Через час все было кончено. Я хотел рассчитаться с водителем, но Аркашка благородно взял эту обязанность на себя. Тут подоспела ГАЗель. Ее раскидали за двадцать минут. Грузчики тоже получили бабки из Аркашкиных рук, и, деля добычу, пошли в ближайший гастроном. Мы остались втроем. У девчонки по накладной все совпало. Я ей поверил и не стал пересчитывать по новой. Для порядка я открыл несколько коробок и сверил их содержимое с данными накладной. Мы все прекрасно понимали, что все это – формальность, но вели себя, как положено при передаче крупных материальных ценностей. Основную часть долга занимал бренд “Cabinet”. Папки регистраторы, настольные наборы, степлеры и дыроколы. Всего триста пятьдесят наименований. На первый взгляд все было в порядке.
      Я вспотел. Аркашка тоже. Он принес из машины ПЭТ бутылку теплой минеральной воды и предложил мне. Я давился, но пил. Очкастая сказала, что без стакана не может, поэтому остатки достались самому Аркашке.
      Я повесил на ворота новые замки и положил ключи в карман. Аркадий предложил довести меня в любую точку города, но я отказался, решив, прогуляться. Девчонка, смущенно поправляя прилипающую к костлявой заднице юбку, села на заднее сиденье «Форда», и они, помахав, умчались. Я же опечатал склад и, расписавшись в журнале у охранника, тоже отправился восвояси.
      Долго не мог поймать такси. В этой дыре машины почти не ездили. Мне пришлось пройти пару кварталов до более оживленной улицы, прежде чем удалось оседлать частника. По пути попались на глаза шесть предвыборных плакатов, с четырех из них прищурившись смотрел Захаров. На одном черной краской аэрозольным баллончиком было написано «говнюк».
      Оказавшись в центре, я первым делом купил себе мороженого. Прошел пешком мимо междугороднего телефона до офиса Захарова и сел на лавочку.
      Со стороны главного входа пройти в здание незамеченным не представлялось никакой возможности. Я высматривал камеры наблюдения. Их не оказалось. По крайней мере, я не заметил. Двойная стеклянная дверь, два окна слева, два окна справа. Не окна – витражи. Внутри два охранника. Все насквозь просматривается. Нужно зайти с тыла.
      Я перешел улицу и завернул за угол здания. От торца дома шел кованый забор с кирпичными столбами. Я прошел до конца забора. Всего пять столбов, между ними – десять шагов, итого пятьдесят метров. За забором располагалась стоянка для машин шириной метров семь. Вдоль всего забора шло еще одно здание, расположенное под углом девяносто градусов к строению, в котором располагался офис Захарова. Если и существует еще один вход в Захаровский офис, то он с той стороны строения. Я повернул вслед за забором и оказался в глухом дворе, ограниченном по периметру полуразвалившимися стенами из красного кирпича. Из двух подъездов действующим был всего один. На нем висела табличка «Центр охраны памятников культуры». Две оставшиеся двери были заколочены досками. Прислонившись к обшарпанной стене, стояла фанерная вывеска метр на метр, на которой было написано: «Реконструкция». Двор был глухой и безлюдный. Сквозь асфальт пробивались лопух и одуванчики. Никакой охраны.
      Я подумал, что, скорее всего, раньше, при совке этот аппендикс служил в универмаге подсобкой. Справа виднелся старый проем ворот, через которые грузовики могли подать назад, под крышу и встать под разгрузку. Сейчас этот проем был заложен свежим кирпичом. Слева на уровне цоколя из-за крапивы виднелись створки дверей дебаркадера, ведущего в подвальное помещение. Я подошел к этой застарелой ржавчине и потянул за ручку. Дверь подалась. Снизу пахнуло сыростью и затхлостью. Без фонарика в этой кромешной тьме делать было нечего. Наличие данного лаза меня весьма обрадовало. Появилась надежда, что намечаемое мероприятие не окажется мертворожденным чадом местного городского дурачка. Лишь бы там, под землей не был замурован проход. Я еще раз посмотрел на окна, выходившие во дворик. Никакого шевеления. Судя по всему всем было глубоко наплевать на культурное наследие.
      Вернувшись в нашу штаб-квартиру, я застал своих бойцов в приподнятом настроении. Отсутствовал рядовой Джонс, но он не являлся ключевой фигурой, тем более, как уверил меня Беатриса, Инди тоже не сидел без дела, а ковырялся в своем драндулете. Еще Беатриса сообщил, что поход в магазин увенчался успехом.
      – Я открою эту коробку за семь минут, – пообещал он.
      Было непонятно, почему за семь, а не за пять, или там, за десять. Но именно эта точность и заставила меня поверить ему на слово. В доказательство своих слов Беатриса извлек из тумбочки какие-то гнутые железки на кольце и погремел ими у меня под носом. Он выглядел очень свирепо. Настоящая обиженная судьбой, агрессивная домохозяйка.
      Жанна тоже порадовала успехами. Она отнеслась к заданию серьезно. Сразу после моего звонка оделась по-деловому, водрузила на нос очки, взяла визитки, одна из которых принадлежала начальнице отдела капитального строительства мэрии и поставила все БТИ на уши.
      – Вот, – гордо сказала она и плюхнула передо мной папку на завязках, из ламинированного картона, марки”Cabinet”. – Тут подробное описание объекта. Прошлогодняя выкопировка и техпаспорт тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
      Беатриса встал и взялся готовить чай. Мы с Жанной развернули карту. Вначале нам никак не удавалось сориентироваться относительно улицы. Потом, когда разобрались, оказалось, что смотрим мы третий этаж, нам совершенно не нужный. Наконец нашелся план подвала и первого этажа. К сожалению тут не было никаких совмещенных строений, подвал был показан только с одной дверью, выходящей под лестницу, которая вела на второй этаж.
      План восемьдесят второго года был огромен и наоборот содержал в себе так много строений, что мы не сразу нашли Захаровский офис. Совместить оба плана не представлялось возможным, потому что они были выполнены в разных масштабах. С трудом идентифицировав офис Захарова на плане первого этажа, я выделил его простым карандашом и уже потом перенес эти границы на план цоколя. Теперь я сориентировал подвал относительно проезжей части и узнал аппендикс вокруг которого сегодня крутился. В советские годы подвал был общим для всех ныне отделенных друг от друга зданий, он был проходным во все концы. Никаких дверей. Длинная, разветвляющаяся кишка, по бокам которой выросты из кладовых, холодильников и сухих складов. Я нашел дебаркадер и прочертил черную линию от него, до стены Захаровского офиса. На первый взгляд, нужно было пройти всего метров сорок. Лишь бы проход не был замурован. Хотя, наверное, и это не преграда, мы ведь знаем, где был проход, и разрушить перегородку в один кирпич – плевое дело. Главное не шуметь лишнего.
      Беатриса накрыл стол. Мы убрали бумаги и стали пить чай. За разговорами у нас с Жанной созрел план. По нему выходило, что я своим ходом добираюсь до дебаркадера, спускаюсь туда с фонариком и прокладываю себе путь до Захаровского офиса. Индиана в это время загоняет в глухой двор машину и присоединяется ко мне. Машину он должен поставить у дебаркадера, чтобы она закрывала кузовом люк. Мы пробираемся к офису Захарова и воруем сейф. В это время Жанна должна на всякий случай отвлекать охранников. Как она это будет делать, мы не решили и положились на ее интуицию и вдохновение.
      Наша с Джонсом цель – этим же подвалом доставить сейф к машине и привезти его домой. Дома Беатриса откроет его, мы достанем Мэрилин, а сейф вернем на место. Немного подумав, Беатриса сказал:
      – Этот план не годится. Во-первых, вы не сможете без меня открыть кабинет Захарова. Он наверняка заперт, а ключ у охраны. Во-вторых, глупо туда-сюда таскать сейф, рискуя быть схваченными. Проще, если я пойду с вами, вскрою его на месте, и мы прямо там заберем Мэрилин. В этом был резон.
      – Тогда Индиане незачем спускаться в подвал. Пусть просто сидит в машине, готовый в любую секунду сорваться с места.
      – Итак, – подытожил я. – В определенное время мы с Беатрисой спускаемся в подвал, находим офис Захарова, проникаем в него и воруем автограф. Жанна в это время отвлекает охранников, а Джонс сидит в машине. Выйдя обратно, мы с Беатрисой грузимся в тачку и на всех порах мчим домой. А Жанна?
      – Вы дадите мне сигнал, и я сама как-нибудь доберусь.
      – Как будем держать связь? – спросил Беатриса.
      – По сотовым, – предложила Жанна. – Нужно завтра положить всем на счета побольше денег и перевести сигналы на вибрацию.
      Прибыл Индиана. От него за версту пахло бензином и машинным маслом. Он был чумазым и выглядел уставшим.
      – Снял головку двигателя, – перед тем, как уйти в ванную, сказал он. – Буду регулировать клапана.
      – Как вы думаете? – спросил Беатриса, когда Инди зашумел водой, – он заметил?
      – А утром вы разве не виделись? – спросил я.
      – Я проснулась самая первая, – гордо сказал Беатриса, – и успела привести себя в порядок.
      – Тогда, – сообщила Жанна, – я думаю, что не заметил.
      – Представляю, какой он испытает шок, когда узнает, – предположил я.
      – А кто ему расскажет? – обиделся Беатриса.
      Нашу полемику прервал появившийся Индиана. Он слегка умылся, распустил хвост, и мохнатые сальные волосы упали на покатые плечи.
      Жанна навалила ему какой-то запашистой еды, а Беатриса принялся объяснять наш план. Схема ограбления не вызвала у Джонса особого энтузиазма. Еще бы. Все так просто. Ни тебе вертолетов, ни химического оружия и заброшенных заводов. Полное отсутствие романтики. Индиана вяло ел, хмурился и икал. Тем не менее, план ему принять пришлось из-за полного отсутствия альтернативы.
      Я подумал, что его плохое настроение можно объяснить еще и тем, что роль, отведенная Джонсу, была не геройская и второстепенная. Он был готов ради своей Мэрилин на гораздо большие лишения и жаждал поступков.
      Потом мы говорили про Захарова. Жанне никак не удавалось понять, как я мог дружить с таким человеком. Я же склонялся к мнению, что в те годы он был нормальным парнем и просто очень сильно изменился.
      – Люди не меняются, – возразила Жанна.
      – Еще как меняются, – не согласился с ней Беатриса. – Особенно когда прошлого становится больше, чем будущего.
      Сказано это было не в тему разговора, но меня почему-то поразили эти слова. А Беатриса-то, оказывается философ. Я подумал, что нахожусь сейчас как раз в том возрасте, когда прошлого уже больше будущего, и мне стало грустно.
      – В последнее время постоянно слушаю «Ретро FM», – сказал я.
      Никто меня не понял.
      Ночью я никак не мог уснуть. Гудели трубы в туалете, кто-то из соседей пустил воду в ванну. Где-то наверху надсадно кашляла женщина. Я понимал, что не спиться мне не из-за этого. Что-то происходило с моей жизнью, а я никак не мог придумать этому название.
      Котята облюбовали на ночь наше с Жанной ложе. Один спал у меня на ногах, другой у Жанны на голове. Кто из них кто, я уже не разбирал. Под утро они, резонируя, урчали. В этот раз секса не было, хотя мне очень хотелось.
      Я встал аккуратно, чтобы не разбудить девушку.
      Синяки и ссадины на моем лице напоминали желтую осеннюю листву на красной шершавой земле, сквозь которую пробивалась пожухлой травой редкая небритость. Тусклый свет и мутность зеркала усугубляли впечатление. Я намылил морду пеной, взял в руки станок и весь изрезался, содрав до мяса не успевшие зажить коросты. Красивее я, однозначно, не стал.
      Беатриса опять колдовал на кухне. Он сменил макияж и цвет лака на ногтях.
      – Приходится вскакивать чуть свет, – пожаловался он, – чтобы этот парень не застал меня с щетиной и без парика. Дочь спит?
      – Да. Пускай. Сегодня предстоит тяжелый день. А где рядовой Джонс?
      – Умчался колдовать над машиной.
      – Ответственный пацан.
      – Как ни странно.
      Беатриса навалил в стоящую передо мной тарелку гору пельменей и плюхнул сверху, в самый кратер ложку краснодарского соуса. Не всякий вернувшийся из забоя шахтер – стахановец способен осилить такую щедрую порцию. Я не стал капризничать.
      – У вас фонарики есть? – спросил я, отправляя в рот первый пельмень.
      – Надо поискать, где-то были. По-моему даже с батарейками.
      – Ты бы поел со мной, а то нам сейчас ехать. Ты должен быть сытым.
      – Куда?
      – Полезем в подвал на разведку.
      – А я зачем?
      – Открывать замки. Вдруг там, внизу двери или решетки.
      Беатриса пошел в кладовку и сталь греметь какими-то железками. Я встал, достал из сушилки миску и отсыпал ему половину своей доли.
      Беатриса явился с двумя фонарями в руках. Один – советский железный, другой – китайский пластмассовый. Он опробовал их по очереди, направляя световой поток в темный коридор, и остался доволен испытаниями. Тщательно вымыв руки, он беспрекословно съел выделенную мной пайку и грустно произнес:
      – Опять смывать макияж и переодеваться.
      – Зачем? – не понял я.
      – Так ведь нам нужно идти.
      – Иди так, – легкомысленно предложил я.
      – Как так? – испугался он.
      – Прямо так. Ты шикарно выглядишь.
      Беатриса зарделся. На разрумянившемся лице застыла нерешительность, сменившаяся откровенным страхом. Глаза забегали, руки задрожали.
      – Да ты че?! – еле выдавил он. – Я никогда так не выходил.
      – Туфлей нет?
      – Почему нет? – обиделся Беатриса. – Есть две пары.
      В доказательство своих слов он отправился в зал и притащил светлые босоножки и закрытые черные туфли.
      – Надень босоножки. В туфлях сопреешь.
      Он тут же выполнил мое приказание. Ему очень хотелось попробовать себя в свете.
      – А вдруг, меня кто-нибудь узнает? – спросил он.
      – Да брось, ты, – успокоил его я. – Разве в этой энергичной моложавой женщине можно узнать того заплесневелого червяка, который встретился мне позавчера утром.
      Беатриса ничего не ответил, но стал готовиться, на мой взгляд чересчур тщательно. Подвел брови, прошелся по ресницам, почмокал губами по свежему слою помады. Внимательнейшим образом изучил ноги на предмет волосяного покрова, зачем-то потрогал искусственные груди и поправил лифчик. Глаза его сияли, он бормотал под нос что-то несуразное, короче выглядел человеком, у которого вот-вот должна исполниться мечта.
      Перед самым выходом на Жаннин телефон позвонил Аркашка. Он сказал, что меня разыскивает Полупан. Дескать, ментам нужно задать мне пару вопросов по убийствам. Якобы всплыли кое-какие обстоятельства.
      – Я прикинулся, что не знаю, где ты, – сказал он. – Но, боюсь, что они не поверили и установят за мной слежку.
      – Это вряд ли, – не поверил ему я. – Не стоит говорить про Жанну…
      Разговор прервался, кончились деньги.
      Если в подъезде Беатриса еще как-то держался, то на улице его стало колотить. При свете дня его макияж выглядел вульгарно, нервная дрожь походила на похмельный тремор, а размашистый шаг на поступь доярки. В целом он создавал впечатление проститутки случайно дотянувшей до старости. Идти рядом с ним было стремно. Тем не менее, ничего другого не оставалось, и я шел с таким видом, как будто встретил соседку и провожаю ее до поликлиники.
      Оказавшись во внутреннем дворике, мы долго оглядывались, проверяли наличие чужих глаз и только потом открыли люк дебаркадера. Беатриса неожиданно закапризничал. Он не хотел лезть в яму, потому что боялся сломать каблуки у туфель. Я посоветовал ему лезть босиком. Он долго ворчал о том, что не ожидал таких трудностей, думал, что тут простые ступеньки. Потом скинул обувь и пожаловался:
      – Надо было купить следки, а то натер ноги.
      В подвале мы включили фонарики, но было и так не очень темно, потому что имелись малюсенькие грязные зарешеченные цокольные окна, в которые пробивался густой от пыли молочный свет. Я шел впереди, прокладывая путь босому Беатрисе. Было сухо. Я то и дело смотрел на план, сверяясь с вектором. Наконец мы подошли к тому месту, где должна была начинаться лестница в Захаровский офис. Путь нам преградила обшарпанная фанерная дверь. Дверь была без ручки и замочной скважины.
      Такого мы не ожидали. Я припал ухом к фанере и прислушался. Тишина. Попробовал толкнуть ее вовнутрь. Бесполезно. Нужно было за что-то ухватиться. Спасла щель между дверным полотном и полом. Я сел на корточки и дернул ее на себя. Послышался скрежет, она пошла. Пришлось дернуть еще два раза, пока она открылась. Но, это нас не спасло. Как в сказочном лабиринте, за дверью оказалась решетка. На ушках висел амбарный замок. За решеткой виднелась еще одна дверь, на этот раз железная, правда в самом ее центре скрасовалась большая замочная скважина, в которую бился тонкий лучик света.
      – Я навесные замки не умею, – промямлил, переминающийся с ноги на ногу, Беатриса.
      Я подумал, что наша миссия провалилась. Замок выглядел внушительно, а прутья решеток – зловеще. Я для проформы подергал это громоздкое сооружение и услышал справа звук металла по бетону. Конструкция ходила ходуном.
      Мы с Беатрисой подошли к правой стене и увидели, что ушки, которыми трубы крепились к стене, сломаны, все держалось на одном единственно дюбеле, который не внушал доверия. Эта штука могла рухнуть в любую секунду. Я велел Беатрисе держать решетку, а сам вытащил дюбель и потянул конструкцию на себя. Решетка легко вращалась вокруг навесного замка. Мы оттащили ее влево и положили на пол. Теперь путь к третьей преграде был открыт. Я чувствовал себя Гарри Поттером в тайной комнате. Перешагивая через какие-то мешки и швабры, мы подошли к двери.
      – Без проблем, – заявил Беатриса, ознакомившись с замочной скважиной. К счастью на ней был всего один замок.
      – Открывай, – приказал я.
      В это время с той стороны послышались голоса. Я припал к отверстию и увидел, что дверь ведет на небольшую лестницу, которая упирается в коридор. По коридору ходили люди. Все соответствовало схеме. Не вызывало сомнения, что передо мной офис Захарова.
      – Я же сказал, без проблем, – еще раз подтвердил свои слова Беатриса. – Вечером и откроем.
      Я подумал, что сейчас мы можем нарваться на неприятности, нас могут услышать, тем более, уступая место около двери, Беатриса задел ногой какую-то палку, которая упала с шумом сравнимым с перезвоном церковных колоколов.
      Ретировались мы без происшествий. Я вылезал вторым, этот факт помог мне убедиться в том, что Беатриса бреет ноги до самой задницы.
      На вольном воздухе деда ждало еще одно потрясение. Я заявил, что до дома ему придется добираться одному.
      – Мне нужно съездить на склад, проверить охрану, – сообщил я ему. – Посмотрю на замок. Позвоню в Москву.
      Беатриса попытался напроситься со мной, но я пресек на корню эти поползновения. У меня была куча аргументов, самый простой из которых:
      – Ты уже большая девочка, привыкай передвигаться одна.
      Старикан опять напрягся. Столько потрясений и все в один день. Больше всего его пугало то, что кто-то из соседей может признать в нем Жанниного папашу. Я заверил, что это невозможно даже теоретически. Мои старания не очень успокоили его. Когда мы расставались, Беатриса дрожал всем телом.
      На автобусной остановке я добавил денег на Жаннин счет, поймал такси и отправился на склад.
      Мои опасения были напрасными. База никуда не делась. Охранник сидел на своей вышке. Замок грозно висел на воротах. Я открыл его и вошел внутрь. Товар на месте. Задание выполнено. Можно звонить Тагамлицкому, завтра, послезавтра оформлять документы с Аркашкой и выдвигаться в сторону Москвы.
      Я вышел с охраняемой территории, присел на первую попавшуюся скамейку и набрал Тагамлицкого.
      – Я забрал товар, – после алло, заявил я. – Все отгружено на съемный склад, ключи у меня.
      – Товар наш? – грозно спросил Тагамлицкий.
      – Все бренды наши. Немного архангельских тетрадей и чешких ластиков. Но, все ликвидно и хорошо упаковано.
      – Ладно, – без энтузиазма произнес Тагамлицкий. – Езжай на товарную станцию, найми двадцатитонник и отправляй все это хозяйство в Москву.
      Я опешил.
      – Как в Москву?!! – воскликнул я. – Мы же обещали Спицыну, что сделаем его дилером!
      – Мало ли что мы обещали! – рассердился Тагамлицкий. – Обстоятельства изменились. Принято решение, что дилерами в этом регионе будет заниматься другой человек, а ты отправляй товар, да не забудь привести финансовый отчет по расходам.
      – Подожди! – заорал я. – Я лично обещал человеку, что он будет дилером. Он нам помог, вытащил долг. Зачем нам еще кого-то искать??!
      – Я тебе по-русски говорю, что поиски дилера в регионе сняты с твоей компетенции. Приедет другой человек, и твой Спицын будет участвовать в конкурсе наравне с остальными претендентами.
      Тагамлицкий бросил трубку. Я встал со скамейки, потом снова бросил на нее свой костлявый зад. Меня кинули! Тагамлицкийц не простил мне, того, что я справился с заданием. Хотя бы тут решил навредить. Что я теперь скажу Аркашке?! В глубине зрело чувство под названием «ненависть». Оно смешивалось с обидой и заставляло сердце биться чаще. Я стиснул зубы так, что потемнело в глазах, и снова набрал номер.
      – Тагамлицкий?
      – Да.
      – Ты пиздюк!!!
      На той стороне повисло зловещее молчание. Я представил себе, какой шок испытал этот злобный карлик. Я представил себе, как его жирное одутловатое лицо приобрело пунцовый оттенок, а глаза выкатились из-под ресниц. Мне стало хорошо.
      – Ты пиздюк!!! – повторил я еще раз. – Запомни, я все про тебя знаю! Все твои махинации мне известны. Я владею всеми цифрами, и, обязательно, как только приеду, положу их на стол к шефу. Понял, урод?!
      Я нажал отбой и снова встал. Солнце, как светило, так и светило, звенели трамваи, бродили люди. Ничего не изменилось. Молния с неба не поразила меня, черный смерч не закружил в объятиях. Наслаждение, которое я испытал, обругав Тагамлицкого ни с чем сравнить невозможно. Я тащился и смаковал момент. Самое интересное, что я ничегошеньки про этого Тагамлицкого не знал. Все мои угрозы – чистый блеф.
      Итак, что мы имеем? Я впервые в жизни нарушил правило отца. Мало того, сразу два. Я матерился и врал. Что меня к этому подвигло? Это вопрос. Я испытал минутное удовольствие, но мой батя был умный парень. Расплата последует очень скоро, причем самая суровая. Надо признаться себе, что на этой работе я долго не удержусь. Я опять сел.
      Плевать! Я побрел в ту сторону, откуда утром являлось солнце. Не разбирая пути, останавливаясь на светофорах и перешагивая бордюры. Я так и не стал своим в этом городе. Инородное тело в густой, вязкой массе.
      Минут через двадцать я уперся в стену. Стена длинная, и искать ее край смысла не было. Я остановился и вытер пот со лба. Зазвонил Жаннин телефон. На дисплее высветилось – папа.
      – Ты где? – спросила Жанна.
      – Не знаю.
      – Как это?
      – Вот так. Где-то в городе.
      Жанна немного помолчала.
      – Что случилось?
      – Я нарушил сразу два правила. Не знаю, что делать.
      – Найди название улицы. Я сейчас приеду.
      На заборе улиц не пишут. Я перешел на другую сторону дороги и дошел до угла дома.
      – Улица Щорса, – сказал я, набрав номер. – Дом двадцать.
      – Стой, никуда не уходи.
      Я присел на зеленую трубу, ограждающую кусты белоягодника и стал послушно ждать. Минут через двадцать подъехало такси.
      – Заплати, пожалуйста, – попросила Жанна в открытое окно. Я рассчитался с таксистом.
      – Рассказывай, – велела она, взяв меня за руку.
      Я послушно передал в лицах весь разговор с Тагамлицким.
      – Теперь меня точно уволят.
      Жанна посмотрела на меня с восхищением.
      – Ты так повел себя из-за Аркашки? – спросила она.
      – Да.
      – А стоит ли он этого?
      – Я ведь обещал.
      – Тоже верно.
      Она немного помолчала. Потом пошла куда-то, не отпуская мой рукав. Я поплелся за ней.
      – Не парься, – посоветовала девушка. – Все меняется. Жизнь меняется. Ты вообще из-за чего напрягся? Из-за того, что работы лишишься, или из-за того, что нарушил отцовские правила?
      – Пока сам не пойму. Да я особо и не напрягался.
      Жанна внимательно посмотрела на меня.
      – Надеюсь, это никак не отразится на наших сегодняшних планах?
      – Никак, – подумав, сказал я.
      Мы бесцельно брели в сторону заката. Жанна что-то шептала под нос.
      – Сто тридцать два, – сказала она.
      – Чего? – не понял я.
      – Сто тридцать два шага, – пояснила она, – вон от того столба, до улицы. Правильно?
      У меня остановилось сердце. На лбу выступил пот. Чтобы не упасть от потрясения, мне пришлось присесть на корточки.
      – Что с тобой? – испугалась моя подруга.
      Я открывал рот, но из него не вылетело ни звука. Да и сказать мне было нечего. Потому что я не считал!!!
      – Я не считал, – прошептал я.
      – Как не считал? – удивилась Жанна.
      – Не знаю. Не считал и все. Забыл.
      Жанна улыбнулась. Меня обидела ее улыбка. Может, она не поняла?
      – Такого не случалось со мной лет тридцать, – пояснил я. – Мне страшно.
      Она присела рядом и погладила меня по волосам.
      – Ты теперь свободен, – произнесла она загадочную фразу.
      – От чего? – не понял я.
      – От ….. Она поцеловала меня.
      – Потом сам поймешь.
      Мы встали. Первые два шага дались мне с трудом. Ноги дрожали.
      – Тебе надо прийти в себя, – сказала Жанна, – через три часа идти на дело, а на тебе лица нет.
      Прийти в себя я не мог. В голове роились куски слов и зачатки мыслей.
      – Сегодня странный день, – поделилась со мной своими наблюдениями Жанна. – У папы большие перемены, у тебя тоже. Наверное, для Индианы мы украдем Мэрилин. А как же я? Что случится со мной?
      – Не знаю, – честно сказал я. – Наверное, тоже что-нибудь хорошее.
      – Это все благодаря тебе. Папа счастлив.
      Мы зашли в какое-то кафе, заказали по стакану пива и молча его выпили. Кафешка походила на рабочую столовую. Селедочный сумрак навевал романтику.
      – Поехали в штаб, – предложила Жанна.
      – Ты езжай. А я побуду один. Приеду сразу на место.
      – Тебе придется включить свой телефон. А то папе трубы не хватило. Надо держать связь.
      Я отдал ей ее трубку и вышел на улицу. За крышами домов, над рекой белели длинные полосы, похожие на облака. На жаре это никак не сказывалось. Я достал свой мобильник и включил его, чтобы позвонить жене. Не успел я нажать первые три цифры, как он сам заиграл в моих руках. Звонили с работы. В предчувствии плохого засосало под ложечкой.
      – Андрей, привет, – сказал шеф.
      – Здравствуйте, – ответил я тихо.
      – Тут ко мне заходил Тагамлицкий. Он говорит, что ты блестяще справился с заданием. Не только вернул долг, но и еще нашел подходящего дилера.
      На меня опять напал столбняк.
      – Честно говоря, – продолжил шеф. – Я не был уверен, что ты справишься. Молодец! Давай, быстрей возвращайся и приступай к своим основным обязанностям.
      – Спасибо.
      – Да не мне. Это Тагамлицкий тебя расхваливает. Говорит, что надо тебе зарплату поднять и из завотделом сделать замдиректора.
      – Спасибо.
      Шеф прервал разговор, а я еще долго стоял на месте и размышлял о пользе вранья и мата.

      Я шел вдоль забора, который тянулся от Захаровского офиса к тупиковому дворику. Я шел и ничего не считал. Не хотел. Одно время пытался себя заставить, но не смог. Мне мыслилось, что теперь, когда я не считаю, не будет задач. Если не будет задач, то не будет и слов, а если не будет волшебных слов, то не будет и проблем. Все это было так непривычно.
      Семь часов вечера. Светло и жарко. Время приступать к операции. Я стоял около люка дебаркадера. Беатрисы не было. Я открыл люк, спустился по ступенькам и нашарил под нижним кирпичом спрятанные фонарики. Пощелкал кнопками. Все горело. Подумал, что во двор может войти случайный человек или какой-нибудь дворник и увидеть открытый люк. Поднялся по ступенькам и закрыл люк. Включил фонарик. Где наша команда?
      Подождав пять минут, позвонил Жанне.
      – Я уже подъезжаю, – сообщила она.
      – А где батя?
      – Он уехал раньше.
      – Дай мне его телефон и телефон Джонса. Кстати, он не объявлялся?
      – Полчаса назад звонил. Собирал машину. Говорил, что работы на пятнадцать минут.
      Она стала пикать кнопками, потом продиктовала номер Беатрисы и через минуту – Джонса. Я нацарапал цифры на кирпичной стене под перекрещенным окошком. Первым я набрал Беатрису.
      – Мне пришлось вернуться, – виновато пробормотал он. – Но, я скоро.
      – Зачем пришлось вернуться?
      – Я забыл дома план операции на столе на листочке.
      – Какой план? Что ты несешь? Мы не писали никакого плана.
      – А я писал, чтобы ничего не забыть, – неуверенно промямлил он.
      – Не ври.
      Беатриса вздохнул.
      – Я купил следки, – сознался он, – и забыл их в коридоре на обувной полке. Ноги натирает.
      – Ты что отправился на операцию в женском виде?!
      – Почему тебя это так удивляет? Я теперь всегда буду так ходить!
      Он произнес это с возмущением и гордостью.
      – И вообще, я уже еду. Из-за чего сыр-бор? Пять минут, и я там.
      Я набрал номер Индианы. Он долго не брал трубку, потом сбросил звонок. Я подождал и набрал снова.
      – Не заводится, – сообщил Индиана.
      – Что не заводится?
      – Москвич. Я разбирал головку блока, регулировал клапана. Думал как лучше. А он теперь не заводится.
      – Ну, ты ее собрал?
      – Собрал.
      – Лишних деталей не осталось?
      – Нет.
      – Сможешь завести минут через пять?
      – Сумлеваюсь я чой-то.
      Кинокритик! Вот так команда у меня!
      – И что? Отменяем операцию?
      – Ни в коем случае! – испугался Джонс. – Я сейчас пересяду на служебную волгу. Я все учел. Сегодня днем мы с Беатрисой ездили на место. Там ведь глухой тупик. Никто ее не заметит. Волга готова. Она на ходу. Все, еду на работу.
      Дебилизм. Из-за ржавой трубы выполз мышонок. Он пошевелил усами, посмотрел на меня и что-то съел. Или понюхал.
      Я позвонил Жанне и сообщил ей сводки с фронтов. Она отнеслась к последним известиям оптимистически.
      – Да нам некуда торопиться, – заявила она. – Еще только половина восьмого. Все равно пришлось бы ждать, вдруг кто-то остался на сверхурочные?
      Ждать, так ждать. Вначале я хотел выбраться наружу, но потом решил не светиться. Я привык к сумраку и стал бесцельно бродить по подвалу. Под ногами заскрипело железо. Нагнувшись я разглядел жестяные таблички, какие обычно вешали на дверях в советских учреждениях. Я поднес пару к лицу. «Галантерея», «канцтовары», внизу остались «обувь» и «игрушки». Я подумал о том, что раньше при совке с брендами дело обстояло гораздо проще.
      Я стал вспоминать, выпадали ли мне раньше эти слова с табличек в качестве волшебных. Нет. Не выпадали. Моя жизнь, состоявшая раньше из цифр, правил и слов требовала новой системы. Теперь стало больше звуков – гудели трубы и где-то далеко сигналили машины.
      Я так и не заменил в телефоне танец с саблями. Поэтому пришлось в очередной раз вздрогнуть. В закрытом пространстве музыка звучала слишком громко и тревожно.
      – Я на месте, – сказала Жанна, – сижу на скамейке напротив главного входа, смотрю на дверь. Там два охранника. Жлобы. Похоже больше никого.
      – Где отец?
      – Едет, скоро будет.
      – А Джонс?
      – Не знаю.
      Я набрал Индиану.
      – Волги нет на месте, – бодро сообщил он. – Директор сам сел за руль и куда-то повез китайцев.
      – Каких китайцев?
      – У нас в зоопарке делегация из Китая.
      – И что теперь делать?
      – Я еду на грузовой. Час от часу не легче.
      – На КАМАЗе что ли? – съязвил я. Индиана подкола не понял.
      – Нет, ГАЗ. Машина для перевозки животных. Похоже, что там внутри кто-то есть.
      – Остановись и посмотри пока не поздно. Вдруг там люди.
      Было слышно, как Джонс послушно нажал на тормоза. Засвистели колодки. Я понял, что с этим типом вся эта затея добром не кончится. Индиана перезвонил через пару секунд.
      – Там обезьяны, – обрадовал он.
      – Какие обезьяны?
      – Разные. Завтра спецрейс в Китай. Подготовили к транспортировке.
      – И что теперь делать?
      – Дам им водки. Они заглохнут.
      – Откуда водка?
      – В машине возим. Мы в нашем зоопарке всегда даем животным водку. Они от нее меньше сердятся и лучше трахаются. Я отказывался понимать происходящее.
      – Ты можешь объяснить, зачем ты поехал на этой машине?!
      Этот вопрос похоже удивил кинолюбителя.
      – Так не на чем больше, – обидчиво сказал он.
      Его было плохо слышно. Много посторонних шумов. Я представил себе, как он останавливается на оживленном перекрестке, открывает дверь фургона и начинает поить обезьян водкой.
      – Слушай, подожди, – попросил я. – Дашь им водки, когда приедешь на место.
      – Хорошо, – послушался он. – Скоро буду.
      – Я позвонил Беатрисе. Тот заверил, что тоже уже почти на месте. Чтобы время шло не зря, я пошел к последней двери и стал смотреть в замочную скважину. Ничего похожего на Беатрисины инсталляции я там не увидел. Тени на полу да стена в панелях. Ни движения, ни звуков. Немного постояв раком, я вспомнил про телефон и перевел его в беззвучный режим. Я сделал это очень вовремя, потому что в ту же секунду он завибрировал у меня в руке.
      – Никак не могу до тебя дозвониться, – раздраженно сказала жена. – На том телефоне, с которого ты звонил последний раз, отвечает какая-то девушка.
      – Это случайный человек, – соврал я.
      – Лапа, что происходит? Почему ты говоришь шепотом?
      – Сижу в приемной у одного важного человека, – опять сбрехал я. – Не могу громко говорить.
      Я отошел вглубь подвала и стал говорить немного громче.
      – Сусел, ты когда приедешь? У нас денежки заканчиваются.
      – Сходи на работу к Тагамлицкому, он даст.
      – Ну конечно. Разбежался.
      – Даст, даст, скажи, что по моей просьбе. Вот увидишь. Все будет хорошо.
      Она не поверила.
      – А где ты живешь? – не унималась женушка. – Я звонила в гостиницу, там сказали, что ты съехал.
      – Да меня тут разместили на даче у дилера. Лес, озеро здоровье.
      Я говорил и понимал, что врать так витиевато особой надобности не было. Просто вранье приносило мне удовольствие. Я наплел насчет гостеприимства открытого мной дилера, зачем-то сообщил, что на даче есть бассейн и циркулярный душ. Тут я, конечно, переборщил, потому что жена встревожилась, решив, что мне может там так понравиться, что я не вернусь. Поэтому я добавил, что люди тут говно. От «говна» жена икнула. И что я ее люблю и скучаю. Тут уж я сам не понял, вру или нет. Скорее всего – вру.
      В дальнем конце подвала, у дебаркадера послышался шум. Я сказал жене, что мне пора идти к большим людям, нажал отбой и прислушался. Шум продолжался. Хлюпало железо, как будто по люку били кувалдой. Я немного струхнул. Если учесть, что последние двое суток мне пришлось общаться с таким знатоком кинематографа, как Индиана, то не мудрено, что на ум пришло: «замуровали демоны»!
      Я осторожно подкрался к лестнице и посмотрел наверх. Щель между люком и основанием исчезла. Сверху кто-то ходил. Хлопали какие-то двери. Опять скрипело железо, но уже не на дебаркадере, а чуть дальше и выше. На какое-то время сильные звуки кончились, остался слабый шорох. Я решил подняться по лестнице и попытаться посмотреть в какое-нибудь отверстие. Мне оставалось две ступени до верха, как на люк что-то со страшным шумом грохнулось. От неожиданности я разжал ладони и рухнул на землю. Сверху послышался мат, потом звон разбитого стекла, запрыгали люди. Они прыгали на железо и дальше рассыпались в разные стороны. «Спецназ», – в панике решил я.
      Хотя спецназовцы, наверное, потяжелее, эти скорее походили на детей или женщин. Потом все утихло, кроме мата. Матерился один человек. Он походил по люку, потом хлопнул чем-то железным и удалился, бормоча под нос проклятия.
      Я решил обзвонить всех своих подельников и отложить операцию на другое время, но телефон в штанах зашевелился раньше. Это был Беатриса.
      – Тут грузовая машина наехала задним правым колесом на люк. Что делать?
      – Какая машина?
      – ГАЗ. Фургон. На борту написано «зоопарк». Валяется разбитая бутылка водки. Вонища!
      Я все понял.
      – Это Индиана. Где он сам?
      – Тут никого нет. Дверь водителя распахнута, кузов тоже настежь.
      – Посмотри в фургоне.
      – Там пусто. Какие-то клетки.
      Я похолодел. Этого нам еще не хватало.
      – Подожди, – велел я Беатрисе и позвонил Джонсу.
      Тот долго не брал трубку. Наконец, вышел на связь и запыхавшимся голосом, глотая звуки, прокричал:
      – Обезьяны разбежались!!! Эти идиоты неправильно закрыли блокировку клеток!
      Судя по тому, какие из его рта вылетали звуки, он бежал.
      – Ты запер меня в подвале, – сообщил я.
      – Че?
      – Убери машину с люка!
      Или он не слышал, или наплевал на мою участь.
      – Это Атилла! Это он во всем виноват!
      – Какой Атилла?
      – Горилла, самец. Гомик и извращенец! Он на меня напал.
      – Ты что их ловишь, что ли?
      – Да, – Джонс прервал связь.
      Я сел на ступеньку и схватился за голову. Телефон в руке опять зашевелился.
      – Наконец-то, – это был Полупан. – Ты где?
      Мне еще ментов сюда не хватало. Вот настырный тип.
      – В аэропорту, – опять соврал я.
      – Что ты там делаешь?
      – Билеты покупаю. Кончилась моя командировка, уезжаю я от вас.
      – Когда?
      – Послезавтра.
      – Так с тебя еще ничего не снято.
      – Давай постановление суда о запрете на выезд.
      Я почему-то стал очень смелым.
      – Борзеешь.
      – Да нет, домой надо.
      – Больше не отключайся. Есть вопросы.
      Какой-то странный звонок. Я так и не понял, что ему надо.
      – Андрей, – раздался сверху далекий голос. Это был Беатриса.
      Я поднялся по ступенькам к люку, чтобы не орать.
      – Чего?
      – Ну, как ты там?
      – Ловлю кайф! – зло сказал я.
      – Жанна звонила, просит, чтобы я к ней подошел. Пойду.
      – А ты не смог бы тронуть с места машину?
      – Нет. Я в этом ничего не понимаю. Газ от тормоза не отличаю.
      – А зачем к Жанне?
      – Не знаю, просит. Говорит, что по телефону нельзя.
      – Там ключ в зажигании случайно не торчит?
      По люку застучали шаги.
      – Нет, не торчит.
      Беатриса прервал связь и отправился к дочери. Я пошел искать другой выход. План БТИ настаивал на том, что кроме люка выхода нет, но была еще надежда на какое-нибудь большое окно без решеток или самовольный проем в стене. Облазив все закоулки, я понял, что мне придется коротать тут время или до той поры, пока Джонс переловит всех обезьян, или пока его самого не поймает милиция и не отгонит машину на штрафстоянку.
      Позвонила Жанна.
      – Как ты там? – сердобольно спросила она.
      – Балдею.
      – Слушай, мне тут пришла в голову одна идея. Мы на время выключим свои телефоны, так что не переживай. Держись.
      – Что ты задумала?
      – Если я могу стать главным бухгалтером «нефтехима», то почему бы мне хотя бы временно не побыть уборщицей? Тут и визитная карточка не нужна!
      – Постой! Не делай глупостей. Давай отложим мероприятие.
      – Он может убрать Мэрилин в другое место.
      – Если уже не…
      Она прервала связь.
      Зная ее настырный характер, я представил себе, как она вступает в контакт с охраной, пудрит ей мозги и проникает в помещение. Финал представлялся мне безрадостным. Нас всех ловили.
      Следующие двадцать минут я непрерывно, как заведенный, набирал Индиану. Тот не брал трубку.
      Единственным преимуществом моего сидения в подвале была прохлада. Я смирился со своей участью и злорадствовал по поводу того, как люди, там, наверху потеют и жарятся. Правда, не хватало света и информации. Я подошел к одному из окошек, которое выходило на пустырь, и попытался увидеть небо. Бесполезно. Неожиданно свет заслонила чья-то тень. Я отпрянул от проема и прижался к стене. Человек, а это, несомненно, был человек, заглянул в окошко. Я слышал его дыхание. Под ногами у него шуршали камешки.
      Человек вздохнул и зачем-то протянул в подвал руку. Огромный кулак проплыл прямо перед моим носом. Человек сделал пальцами хватательное движение и хихикнул. Рука у него была волосатая и черная. От нее пахло работающим пылесосом.
      Это была рука обезьяны. Я чуть не описался.
      Если у нее такая огромная лапа, то каких размеров она сама?! Я тихонечко сел на корточки и посмотрел вверх. Она тоже смотрела на меня.
      – У-у, – сказала обезьяна.
      – Иди в машину, дура, – заискивающе посоветовал я.
      В это время горилла, услышала какой-то шум за спиной, убрала руку, обернулась и на всех парах помчалась в неизвестном направлении.
      Я вспомнил, как мне выпало слово «обезьяна» и неожиданно пожалел о том, что больше не считаю. Как будто у меня был дар предсказания, и я его безвозвратно потерял. В штанах задергался телефон.
      – Только что мне на сотовый звонил директор зоопарка, – проорал задыхаясь от бега Индиана. – Он спрашивал, не брал ли я машину с животными.
      – И что ты ответил?
      – Нет, не брал.
      – Молодец.
      – А он сказал, что ее угнали, и что он заявляет в милицию об угоне. Что делать?
      В голосе Джонса слышались истеричные нотки.
      – Отгони машину подальше от этого пустыря и брось у обочины.
      – Ладно.
      – Постой. Ты хоть кого-нибудь поймал?
      – Нет. Они разбежались по округе. Многие залезли на деревья.
      – Жопа.
      – Обезьянья. Красная, с наростами.
      Я внутренне уже был готов произносить более радикальные слова. Честно говоря, все эти «отнюдь» и «увольте» мне порядком надоели. Но начинать нужно постепенно. Например, с жопы.
      Минут через пять Индиана загромыхал по люку. Послышался шум мотора, и машина съехала. Путь был свободен. Я немного подождал и полез по лестнице.
      Открыв люк, я вынырнул не сразу. Немного подождал, привыкая к свету и опасаясь нападения разъяренных мартышек. Тем более что кто-то что-то говорил про извращения. Не очень хочется быть изнасилованным огромной обезьяной под конец удачно завершающейся командировки.
      Ничего не случилось. Я выбрался наружу, поставил ногу на травку и захлопнул дебаркадер. Действительно пахло водкой.
      Я не знал, что теперь делать. Налетчики мы никудышные, недисциплинированные и невезучие. Я попробовал обратиться к телефону, но это ничего не дало. Отца с дочерью не было на связи, а Инди не брал трубку. Я вышел на улицу и снова сел на лавочку. Как много в этом городе скамеек! Наверное, они есть и в Москве, но у меня не было повода ими пользоваться. Скамейки нужны в молодости, чтобы на них могли сидеть парочки, держась за руки, да в старости для передышек на пути в собес. В промежутке мы их просто не замечаем.
      Наконец объявился Джонс.
      – Я бросил машину на Революционной, – сообщил он. – Оставил дверь открытой и кузов тоже.
      – Отпечатки пальцев стер?
      – Нет, – ошарашенно сказал он.
      – Надо чаще смотреть детективы.
      – Вернусь.
      – Повяжут. Там милиция рядом. Тем более что ты шофер этой машины. Там должны быть твои отпечатки.
      – Точно.
      Темнело. Птицы стали летать ниже. Клаксоны машин зазвучали громче. Я опять набрал Жанну. На этот раз в трубке раздались гудки. Я подумал, что их уже повязали и включили телефоны, чтобы вычислить сообщников.
      Звонок прервался. Тут же телефон зашевелился.
      – Мы едем домой на такси, – сказал Беатриса, – Ты вылез?
      – Да.
      – Подъезжайте.
      Слава богу! Хоть с этими-то все в порядке. Одумались.
      Я набрал Джонса. Он взял сразу, но вначале говорить не мог, только часто и порывисто дышал.
      – Ты был прав, – наконец выдавил он, – пришлось убегать от милиции. Но, я стер отпечатки.
      Он глубоко вдохнул воздух и продолжил.
      – Я часто смотрю детективы. Поверх пальцев водителя должны были остаться пальцы вора. А раз их нет, то стали бы подозревать меня. Теперь все нормально.
      – Едем домой. Дамы уже там.
      – Ладно, – виновато произнес Джонс.
      Я поймал такси и вышел на всякий случай за квартал от Жанниного дома. В машине я вначале переключил телефон на звуковой режим, но потом, подумав, вырубил его вовсе. Я шел и вспоминал сегодняшний день. Он длится и длится. Целую вечность. Я, несомненно, запомню его на всю жизнь до самых мелочей.
      Во дворе дворник включил воду и поливал из шланга все вокруг на радость детям. Люди повылазили из окон, бабки встали кружком, вдыхая свежесть. Мальчишки были мокрыми и грязными. На деревьях бесцветным стеклярусом повисли капли.
      Появился Индиана. Мы вместе прошагали по лужам и вошли в подъезд. От воды пахло будущим, а от Индианы – водкой.
      Дверь нам открыла Жанна. Сияя и ничего не говоря, она прошла в зал. Мы за ней. Посреди комнаты стоял тот самый сейф.
      – Вот, – гордо сказала девушка.
      Беатриса сидел в кресле и тоже пыжился. Он уже переоделся в легкий домашний халат и сменил парик. Все это делалось ради Джонса, которому эти ухищрения были пофиг.
      – Это то, о чем я думаю? – порывисто, как в плохой мелодраме спросил Индиана.
      – Да, – самодовольно сказала Жанна.
      – Мы сделали это! – безо всяких на то оснований заорал Джонс.
      Оказывается он большой любитель присваивать себе чужие заслуги.
      Я пошел на кухню и попил воды прямо из крана. А когда вернулся, Жанна уже начала рассказывать Индиане о своих похождениях.
      – …мы пошли в магазин напротив и купили серые халаты, ведра и швабры, – начала она. – Ты ведь, знаешь, – она посмотрела на меня, – что я могу, когда хочу. Там на охране два жлоба. Мы сказали, что мы новые уборщицы. Я уже теперь не помню, что я им несла. Но, кажется, такую страшную дичь, что самой сейчас страшно. Сыпала фамилиями, приплела жену Захарова, спасибо тебе, просветил. Бормотала, что бывшая смена проворовалась, что мы из фирмы «Заря». Так эти дебилы нам даже ключи от всех кабинетов дали.
      Жанна хохотнула.
      – Я перед этим представлением вспомнила, что у меня в визитнице есть карточка какого-то менеджера из «Зари». Я ее подготовила. Эта визитка их и добила. Все сомнения отшибла…
      – И про меня ничего не заподозрили, – радостно добавил Беатриса.
      – Что про тебя? – не понял Индиана.
      Беатриса осознал, что чуть не проболтался. Он побагровел под толстым слоем грима и закашлялся.
      – Ну, какая я уборщица? – выкрутился он. – Они начали с Жанной заигрывать. Она стала делать вид, что интересуется ими, а я тем временем пошел по комнатам.
      – Я тороплюсь, боюсь, как бы настоящие уборщицы не появились, а эти не пускают. Такие противные мужики попались, – вставила девушка. – Один все меня по заднице хлопал, а второй тужился как рак и стеснялся.
      – Жанна это умеет, – с завистью подтвердил Беатриса, – наводить на мужиков столбняк. Хотя, тот, который краснел, похоже глаз на меня положил.
      Вот уж вряд ли. Не дурак дедок приврать.
      – Я говорю, – перебила его девушка, – мне работать надо, маме помогать. Они, а телефон дашь? А остаться с нами не желаешь? У нас вино есть, – она нервно расхохоталась. – Сейчас! Как же! Разбежались!
      – Короче посчитали мы шаги от лестницы, как раз наткнулись на приемную. Табличка «Захаров», – смеясь продолжил Беатриса, – вошли…
      – А перед этим в бытовке…
      – Нам этот рыжий сам ее показал…
      – Нашли мешок для мусора.
      – Бросили в него сейф. Благо маленький…
      – Для порядка швабрами постучали и с мешком на выход…
      – Он, маленький, да тяжеленный…
      – Делаем вид, что легко…
      Теперь уже дочь и отец почти кричали, заново переживая опасные моменты. Они вскочили, меняли позы и изображали, как все происходило.
      – Тот, который меня за задницу лапал, говорит: «Помочь»? Я чуть не обкакалась от страха…
      – Жанка как закричит: «А вам разве можно пост покидать»?!
      – Мы скоро, говорю. Ну тот и тормознул…
      – Выскочили из здания, самих колотит…
      – До дома два раза такси меняли. Все деньги истратили до копейки.
      Они начали веселиться, Джонс подскочил к ним и принялся целовать руки.
      – Слушайте, Беатриса, – не разделил я общего веселья. – А почему вы прямо там сейф не открыли? Зачем все эти потуги с мешками и с мусором?
      Тут Беатриса как-то сразу сник. Да и у Жанны пыл поубавился.
      – Я когда за следками возвращалась, инструменты в коридоре забыла, – пробормотал дед.
      Ну, что тут скажешь?
      Джонса знобило. Ему не терпелось встретиться со своей Мэрилин.
      – Имейте ввиду, – предупредил я. – Все, что будет в сейфе помимо Монро, мы должны будем вернуть.
      – Папины правила? – поинтересовалась Жанна. – Ты ведь теперь их нарушаешь?
      – Не все.
      Беатриса сходил в коридор за отмычками. Мы с Джонсом поставили сейф на стол, и дед приступил к работе. На все про все ему понадобилось пять минут. Вначале железки скрипели, потом что-то щелкнуло, и дверца отошла. Все сгрудились вокруг, а Индиана даже посветил фонариком.
      Сейф был битком набит деньгами. Оба отделения. Причем так туго, что пара пачек упала на скатерть. Мы стояли и тупо смотрели друг на друга.
      – Это надо вернуть, – теперь уже не совсем уверенно сказал я.
      – Чем больше сдадим, тем лучше… – опять выдал киношную фразу Джонс.
      – Зачем сдавать? – не согласился Беатриса. – Мы что зря рисковали?
      – Мы не грабители, – возразил я.
      Беатриса оказался алчным. Зачем-то подобрал со стола упавшие пачки и впихнул их обратно.
      – Это вообще мы с дочерью сделали, – сказал он. – А вы идите и ловите своих обезьян.
      Индиану даже передернуло от возмущения.
      – Мы же за Нормой пошли, – плаксиво заявил он.
      – А попались деньги, – хмыкнул Беатриса и попытался захлопнуть ящик.
      Его остановила Жанна.
      – Может быть, Мэрилин там, внутри, – предположила она.
      Джонс выгреб деньги на стол. Сейф был пуст. Зрелище туго перетянутых резинками пачек опять заворожило всех. Денег было много. Доллары сотнями и рубли тысячами.
      – Надо вернуть, – поддержала меня Жанна. Она сказала это таким тоном, что было понятно, так оно и будет. – Сгребай обратно. Поехали, – обратилась она к Беатрисе.
      Тот сник, но спорить с дочерью не стал.
      – Что-нибудь наплетем, – продолжила девушка.
      – Давайте, хоть пересчитаем, – униженно попросил Беатриса.
      Против того, чтобы пересчитать ни у кого возражений не нашлось. Мы разделили пачки на три кучки и посчитали каждый свою. Денег оказалось три миллиона рублей и еще пятьдесят тысяч долларов.
      Когда абстрактные деньги приобрели конкретный счет, расставаться с деньгами стало еще тяжелее.
      – Захаров козел, – попробовал еще раз натолкнуть нас на оправдание грабежа Беатриса.
      – А ты че Робин Гуд что ли? – поинтересовался Джонс.
      Я держал в руках две пачки денег. Наши и импортные. Они весили немного, но приятно. Они светились в полумраке и пахли счастьем.
      – Если мы их сейчас отдадим, – произнес я, – то Мэрилин уже никогда не увидим. Мы можем их обменять.
      – Ага! – воскликнул Беатриса. – Если менять их на фотку, то это не грабеж! А если оставить их себе, то грабеж?! Неувязочка.
      Индиана после моих слов вновь почувствовал вкус к жизни.
      – Мы случайно взяли чужое, – сказал он, – и вернем, в обмен на свое.
      – Что ты предлагаешь? – спросила Жанна.
      – Давайте думать, – попросил я. – Мы можем поставить Захарову ультиматум и потребовать нашу Норму.
      – Она того не стоит, – опять влез Беатриса. – Такую кучу денег за клочок бумаги! Дебилизм.
      – Послушайте, тетенька, а зачем вам деньги? – раздраженно спросил Джонс.
      Беатриса, может, в другой раз и разозлился бы, но за «тетеньку» все простил.
      – Они хватятся только завтра, – упрямо гнул он свою линию. – За это время мы сумеем спрятать бабки и выкинуть сейф.
      – Да, время у нас есть, – подтвердила Жанна. – Нужно все продумать.
      – Я завтра позвоню Захарову и скажу, что деньги у нас, – я стал размышлять вслух. – Предложу обмен. Он не должен никуда заявить, потому что знает меня и будет уверен, что я не обману. Он часто в молодости смеялся над моими правилами. Единственное, в чем нельзя быть уверенными, так это в том, что он сам нас не обманет или не вздумает отобрать деньги силой.
      – Он на все способен, – поддержала меня Жанна, – эти два убийства, ясно же и понятно, что его рук дело.
      Я придерживался того принципа, что пока вина человека не доказана, обвинять его ни в чем нельзя, но возражать не стал.
      – Нам нужно оружие, – вдохновлено вставил Джонс.
      – Не помешало бы, – поддержала Индиану Жанна.
      Беатриса, поняв, что прямо сейчас никто никуда деньги отвозить не собирается, немного воспрянул духом. Он решил включиться в разговор:
      – Я умею стрелять. У меня были самые лучшие показатели в роте…
      Джонс вылупился на деда. Беатриса понял, что спорол чушь. Его выручила дочь.
      – Раньше даже в женских школах, – нашлась она, – всех делили на роты. Тяжелое послевоенное время…
      Я подумал, что после войны женских школ не было и в помине, но опять не стал возражать. Джонс проглотил эту мулю.
      – Что вы понимаете под словом «оружие»? – спросил я.
      – Какой-нибудь пистолет, – предположил Джонс.
      – Или ружье, – дополнила Жанна. – Вряд ли придется его применять, но просто так, потаскать чтобы разговаривать с Захаровым на его языке.
      – Ну и где мы возьмем пистолет? – поинтересовался я.
      Все задумались.
      Раньше, такой разговор, наверное, вогнал бы меня в шок, но в этой командировке мне пришлось слишком многое пережить, поэтому я отнесся к поставленной задаче спокойно, мало того, я был согласен с тем, что какой-никакой пистолетик нам бы не помешал.
      Возникла пауза. Беатриса, как и положено сердобольной хозяйке, предложил поужинать. Жанна закрылась в ванной, Индиана опять стал смотреть в замочные скважины, а я включил телевизор. Тут же на моих натруженных коленях свил гнездо один из котят. Второй, потеряв друга, принялся ходить по квартире и натужно мяукать. Джонса он обходил за метр, потому что от того до сих пор пахло водкой.
      – Мне немного не по себе, – произнес Индиана, оторвавшись от инсталляции. – Где там бегают мои обезьянки?
      – Наверное, их загребли в вытрезвитель.
      – Я не всех успел напоить, на меня напал Атилла.
      – Вот ты говорил, что он – извращенец. Это как?
      – У нас долгое время не было самки гориллы. Так вот, Атилла жил с гиббоном, тоже самцом. Причем к обоюдному удовольствию.
      Индиана говорил об этом не скрывая отвращения. Я представил, как он себя поведет, если узнает про Беатрису. Особенно, если учесть, как он целовал деду руки.
      За ужином, уплетая вареную картошку, я вспомнил изолятор временного содержания и то, как обрадовался Жанниной передаче. Я вспомнил очкастого Стаса и неожиданно понял, откуда мы возьмем оружие.

      Утром я наконец догадался. Этот город – не что иное, как кладбище моих юношеских надежд. Я смотрел на его правильные линии с высоты четвертого этажа, на серые надгробья из стекла и бетона и понимал, что под каждым из них лежит какая-нибудь моя несбывшаяся подростковая мечта. Еще вчера мне казалось, что все в моей жизни случилось, так как я хотел, но сегодня с утра впервые не посчитав гудки машин, я сильно усомнился в этом, а, выглянув в окно, уловил грусть колышущихся деревьев и услышал траурный марш, который непрерывно звучал в электрических проводах.
      Передо мной, на подоконнике, на тумбе и на полу валялись мятые бумажки, которые я минут пять назад лихорадочно доставал из всех щелей портфеля, из карманов пиджака и брюк. В этой куче попадались лежалые квитанции, чеки на бензин и даже билеты на самолет. Я выгреб все это хозяйство ради одного маленького постика с логотипом “cabinet”, на котором я записал номер телефона Стаса. Этот кусочек теперь был зажат у меня в руке, и прежде чем набрать указанный на нем номер, я пытался понять, зачем мне все это надо.
      Снаружи тянули прозрачные длани к утреннему солнцу и вещали утробными голосами неожиданно воскресшие мои наивные полуразложившиеся мальчишеские заблуждения. От их пронзительных воплей не было спасения, и я понимал, что должен сделать что-то, чтобы упокоить их мятущиеся души.
      Мне хотелось стать похожим на них. Не тощим, очкастым ботаником с небольшим пузырьком возрастного брюшка над мошонкой, а атлетом, одной рукой повергающий врагов, а другой обнимающий прекрасную женщину. Женщина уже имелась, она прелестно сопела за моей спиной, как всегда выставив соски из-под одеяла. Дело оставалось за мной.
      – Алло, Стас, привет. Это я, Андрей.
      – Какой в жопу Андрей?
      – Ну, помнишь, ИВС?!
      – Че?!
      – Мы в ментовке вместе сидели.
      Небольшая пауза. Совсем маленькая.
      – А!!! Андрюха, братан!!! Ты где? Уже в Москве?!
      – Нет. В городе. Нужно встретиться.
      – Ё моё!! Да без проблем! Дуй ко мне. Только пиво по пути купи.
      Пиво с утра? Стасик неисправим.
      – Диктуй адрес.
      – Дмитриева шесть. Частный дом. Я ушел от Ленки.
      – Скоро буду.
      Беатриса налил мне кофе. Он был в бигуди. Почти без косметики, совсем по-домашнему. Дед еще раз попытался переубедить меня на счет денег, но я был непреклонен. Если я готов совершать идиотские поступки, то уж во всяком случае никак не из-за денег. Любовь, как цель похищения меня еще устраивала.
      Рассчитываясь с таксистом, я ощутил, что стянутая резинкой пачка денег заметно похудела. Плевать. Скоро все кончится.
      Домик Стаса не выглядел лачугой. Стены – кирпич, на крыше – нержавейка. Сам он лохматый, в майке и дырявом трико смотрелся гораздо скромнее своего жилища. Очки на носу отсутствовали, поэтому драчун беззащитно щурился. На небритом лице переливались всеми цветами радуги следы, оставшиеся от развода с неукротимой Ленкой. Возможно, ему даже довелось упасть со второго этажа.
      Он уже забыл, как меня зовут, поэтому кроме как «братан» никаких обращений не использовал. Было не совсем понятно, чему он радуется – мне, или пиву, которое я приволок. Выхватив звенящий пакет, он тут же на пороге достал бутылку, открыл ее зубами и проглотил половину в два движения кадыком.
      – Ленка – сука, – сообщил он, вытирая губы. – Она точно спала с соседом, пока я был на вахте. Гнида.
      Я осуждающе нахмурился.
      – Я соседу ее, конечно, пасть когда-нибудь порву. Да и ей не мешало бы по башке надавать, – он опять присосался к пузырю. – Но, я с бабами не связываюсь. Бить женщину это не по пацански.
      Я подумал, что еще не известно кто бы победил, Стасик или его Ленка.
      – Она меня в конец достала, – продолжал жаловаться Стас. – Ей бы бабки только подавай.
      Наконец мы вошли в дом. Судя по обстановке, Стас не был законченным алкашом. Довольно чисто. Правда, пахло неважно.
      – А здорово мы с тобой тогда покуражились! – мечтательно произнес мой братан.
      Я не совсем понял, что он имел ввиду. Если про то, как он бил меня по лицу в машине, то выходило, что куражился только он, а я был всего лишь объектом для куража. Он открыл еще один флакон. Великодушно предложил:
      – Будешь?
      Я скромно отказался.
      – А давай махнем на рыбалку, – мечтательно предложил он. – У меня есть сети, спиннинг. Японский. Я его купил в Нижневартовске два года назад, так до сих пор и не опробовал. Ты ведь трезвый. Сядем на мою «ниву» и айда!
      – Не могу. Дела. В другой раз обязательно.
      Стас расстелил на столе газету и куда-то ушел. Через пару секунд на другом конце избы послышался шум падающих кастрюль. Оказалось, что ходил он за рыбой – большой, с руку, вяленой щукой.
      – Сам поймал, – гордо заявил он. – Правда, на сеть.
      Из вежливости я тоже стал грызть предложенный мне кусок. Было вкусно.
      – Помнишь, – осторожно начал я, – ты говорил, что у тебя есть ружье?
      – Угу, – ответил друг, сплевывая чешую.
      – Еще не выкинул?
      – Не а. Валяется в кладовке.
      – Продай.
      Стас подозрительно посмотрел мне в глаза.
      – Так с ним же одни проблемы, – произнес он. – Оно же не зарегистрированное. У одного деда в селе променял на пузырь.
      – Мне не для охоты. Я его один день потаскаю, потом выкину.
      – А зачем?
      – Для страху.
      – Ясно.
      Он поглощал пиво со страшной скоростью. Я понимал, что настроение у парня может измениться в любую минуту, поэтому торопился договориться. Стас хотел что-то сказать, но вместо слова на губе повис большой пивной пузырь.
      – Тут один подлец девушке угрожает, – с удовольствием соврал я. – Так мне его только припугнуть.
      Стас оживился.
      – Давай мы ему с тобой вдвоем без всякого ружья уши надерем, – возбудился он. – Пошли. Мне как раз делать нечего.
      – Тут такое дело, брат, – перешел я на понятный ему язык. – Я сам должен с этим разобраться.
      – Ладно.
      Он опять скрылся, снова погремел посудой и вернулся с огромной берданкой и холщевой сумкой.
      – На, – он протянул мне оружие. – А это – патроны.
      – Мне патроны не надо, – возразил я.
      – Мне тоже. Выкинешь. Тем более что их еще снаряжать надо. Тут гильзы отдельно, порох отдельно, пыжи и дробь тоже отдельно. Даже капсюли отдельно.
      – Ну, раз капсюли отдельно….
      Знать бы еще, что это за капсюли.
      Стас ловко переломил орудие, и разделил его на две отдельные половинки. Мы завернули ружье в мешковину, а сверху в клеенку. Стало похоже на дрель или перфоратор.
      – Сколько я тебе должен? – поинтересовался я.
      Братан обиделся. Причем серьезно. Можно сказать, что даже разозлился. Я бы не удивился, если бы он меня ударил.
      Попрощались мы сквозь зубы. Парень во мне разочаровался. Пока ловил такси, я подумал, что Стас обязательно попрется сегодня к своей Ленке и обязательно набьет кому-нибудь морду. Или сам получит.
      Дома я отдал новое приобретение Индиане. Тот лихо собрал берданку, покрутил ее в руках, навел мушку в открытое окно и пару раз щелкнул курком.
      – Такой штукой только самолеты сбивать, – изрек он.
      Памятуя о прошлом проколе, Беатриса явного интереса к оружию не проявлял, но все же косил накрашенным глазом и вздыхал.
      – А это у нас что? – поинтересовался Джонс, запустив руку в сумку. – Так. Порох, дробь и гильзы. В общем неплохо.
      – Слишком большое, – пожаловалась Жанна.
      – Это мы исправим, – успокоил ее Индиана. – Сделаем обрез, набьем патроны, будет пулять, как «Смит и Вессон».
      Я сказал, что патроны нам особо не нужны. Стрелять мы не собираемся. На что все мои подельники дружно возразили, мол, на всякий случай не помешает. Ссылаясь на фильм «Брат два», Джонс возложил на себя почетную обязанность заготовки боеприпасов и укорачивания ствола и приклада. Но, на мой вопрос, что означает слово пыж, дать вразумительный ответ он не смог. Для того чтобы привести свой план в исполнение Инди собрался съездить домой за инструментами, но ножовка и тиски нашлись к его удивлению в этой женской квартире.
      Когда любитель кинематографа удалился на балкон и принялся скрипеть пилой по металлу, мы с отцом и дочерью устроили военный совет.
      – Нужно звонить Захарову, – сказала Жанна.
      – И что скажем? – поинтересовался Беатриса.
      – Скажем, что деньги у нас и что он может вернуть их, в обмен на Мэрилин.
      – Это понятно, – перебил я Жанну. – А как это сделать? В комнату вошел Джонс.
      – Это полотно ствол не берет, – пожаловался он вытирая пот со лба. – Дайте денег, пойду в магазин, куплю с алмазным напылением.
      Я дал ему триста рублей.
      – Если вы не знаете, где забить стрелку, – сказал он. – То вот вам мой совет. На московском шоссе есть заброшенный витаминный завод. Эти развалины очень удобны для такого рода встреч.
      – Ладно, иди, – махнула рукой Жанна. – Насмотрелся фильмов. Заброшенные заводы, расплавленный металл… Джонс пожал плечами и ушел. Он уже не обижался.
      Мы стали обсуждать места, где можно было бы назначить встречу. Предлагались площади, парки и рестораны, но в каждом случае находился какой-нибудь косяк, из-за которого место отвергалось. Неожиданно после долгих споров мы пришли к мысли, что витаминный завод – это то, что надо.
      – Там несколько выходов, – сказал Беатриса.
      – Там дыры в заборе, через которые можно убежать, – вставила Жанна.
      – Там рядом несколько автобусных остановок, – добавил, вернувшийся Джонс.
      – Хорошо, – с неохотой согласилась Жанна, – завод, так завод. Немного глупо, но раз больше негде, то ладно. А где именно? Завод ведь огромный.
      – Нужно во втором цеху, – крикнул с балкона Индиана, – там очень удобно. Хороший обзор, и есть еще стены, за которые я смогу спрятаться.
      Мы втроем переглянулись.
      – Иди-ка сюда, – позвала Индиану Жанна. – Что значит: «Где я смогу спрятаться»? – поинтересовалась она, когда Джонс возник на пороге.
      – Я пойду с Андреем на обмен, – сказал Индиана. – Я его прикрою. Возьму оружие, и спрячусь. Если что-то пойдет не так, подстрахую. Мало того, мне следует прибыть на место гораздо раньше, чтобы не было засады. Одно время я работал на этом заводе курьером. Сразу после школы. Я знаю там каждый закоулок.
      На этот раз парень говорил реальные вещи. Он выглядел разумно и адекватно.
      – Хорошо, – согласился я. – А ты стрелять-то умеешь?
      – Ты же сам говорил, что это не пригодиться, – возразил Джонс.
      – Мало ли, – встряла Жанна.
      – Я точно знаю, как это делается, сто раз видел в кино.
      Я пожал плечами. Беатриса рвался в бой, но вида не показывал, женское начало было для него гораздо важнее.
      На том и порешили. План был такой. Беатриса, как никчемная старушка остается дома и готовится к банкету. Жанна провожает нас с Джонсом до места, но на завод не входит. Ее задача поймать такси, так как весь имеющийся транспорт Индиана умудрился запороть. Джонс едет на место чуть свет, а я появляюсь в назначенное время. Индиана контролирует обмен и дает знать или вмешивается, если что пойдет не так. Связь договорились держать через сотовые.
      – И, пожалуйста, хотя бы в этот раз ничего не забывайте, – попросил я своих партнеров.
      Джонс опять пошел пилить. Он сиял, потому что был принят его план, и он снова оказался в теме.
      – Пошли звонить, – предложила Жанна.
      – Куда пошли? – осведомился Беатриса.
      – В телефон автомат. Не будем же мы звонить с квартиры или с сотового.
      Если честно, то я вообще об этом не подумал и согласился:
      – Пошли.
      Мы решили, что звонить нужно с другого конца города. Ради экономии поехали на троллейбусе. По пути стали разрабатывать тему разговора.
      – Мне нужно объяснить Захарову, как именно деньги попали ко мне.
      – Так и объясни, хотели украсть Мэрилин, а случайно наткнулись на деньги.
      Жанна откинула волосы со лба. На висках у нее дрожали капельки пота. Я уже давно заметил, что мужская половина населения активно обращала на Жанну внимание в общественных местах. Причем меня никто не замечал. Я был пустым местом. Не соперником и не преградой. Жанна же по сторонам не пялилась, взирала только на меня и взглядов сальных не замечала. Это придавало мне уверенности.
      – Не пойдет, – возразил я. – Он знает про правила. Если он поймет, что теперь я могу их нарушать, то перестанет мне верить. Нужно, чтобы он был убежден, что я такой же, как прежде.
      – Он не успеет об этом подумать. Посуди сам. В настоящее время Захаров уверен, что пропажа денег – банальный грабеж. Когда ты позвонишь ему и сообщишь про Мэрили, то он в первую очередь сильно обрадуется, а уж потом начнет думать. Тем более, зная тебя, он поверит, что такой придурок, как ты вполне мог вляпаться в похожую историю. Я посмотрел на Жанну.
      – Прости, – сказала она.
      – Ничего.
      – В любом случае придется рассказать про Индиану.
      – Даже если не рассказать он это свяжет. Так что лучше признаться. Но, я не должен говорить, что сам участвовал в грабеже.
      – А ты и не участвовал. Захаров знает, что там работали две женщины. В конце концов, не важно, как деньги к тебе попали. Выразись туманно. Факт есть факт.
      Все это время мы шли по какой-то горбатой улице, высматривая таксофоны. В последнее время встретить их на улице доводится не часто.
      Наконец нам удалось наткнуться на один из раритетов. Мы втиснулись внутрь и уставились друг на друга.
      – Я не знаю его номера, – сообщил я.
      Жанна нахмурилась, потом погладила меня по щеке и сказала:
      – Ну ладно.
      Из будки нам был виден рекламный щит. На нем красовался Захаров. Щит обещал, что Захаров решит все проблемы жителей города – а именно, построит дороги и снизит квартплату. Под щитом был указан телефон рекламного агентства, которому принадлежал стенд.
      Жанна набрала номер и стала плакать в трубку. Она заявила, что ее, студентку наняли в ОАО «Аспект» чтобы считать рекламные щиты, а она забыла номер телефона конторы. Ей что-то стали говорить, Жанна долго слушала, иногда отвечала «ну да» или «конечно». Наконец, она нацарапала карандашом для ресниц на стене кабины номер телефона и победно улыбнулась. Я нажал рычаг и набрал добытые цифры.
      – Позовите, пожалуйста, Константина Сергеевича, – попросил я девушку.
      – Представьтесь, пожалуйста.
      – Ткачев. Андрей Ткачев. Мы друзья.
      В трубке послышалась музыка.
      – Извините, Константин Сергеевич не может взять трубку. У него встреча.
      – Передайте ему, – поспешно, чтобы девчонка не успела прервать беседу, попросил я, – что я знаю, где сейф.
      – Секунду, – безразлично ответила та.
      Прошло секунд двадцать.
      – Слушаю, – это был Захаров.
      – Привет. Это Андрей.
      – Говори.
      – Так получилось, что я знаю, где сейф.
      – Где?
      – Я предлагаю обменять его на Мэрилин.
      – На кого?
      – На Мэрилин. А точнее на ту папку, которую я вернул тебе позавчера.
      Захаров думал недолго, потом расхохотался.
      – Ты что связался с этим шизофреником?
      – Не твое дело.
      – О! Впрочем, на тебя это похоже.
      – Ну?
      Захаров опять хохотнул.
      – Что ж. Давай меняться, – согласился он. – Подъезжай. Я сейчас на работе.
      – Нет, обмен состоится завтра утром на витаминном заводе. Во втором корпусе.
      Это известие опять развеселило Захарова. Пока он смеялся, Жанна толкнула меня в бок и поправила:
      – Во втором цеху.
      Я повторил в трубку ее слова. Захаров заржал сильнее, как будто я пошутил.
      Он теперь не пытался делать вид, что не помнит меня.
      – Ладно, – согласился он.
      – Ты должен быть один, – произнес я заранее отрепетированные слова. – Я тоже буду один.
      – А как ты принесешь сейф? Он ведь тяжелый.
      И на этот вопрос у нас уже был готов ответ.
      – Я надеюсь, что ты в состоянии купить себе новый сейф. Я принесу только его содержимое.
      – Хорошо. Во сколько?
      – Девять ноль, ноль.
      – Рановато. Ну ладно.
      – До завтра.
      – Постой. Скажи, а ты все еще соблюдаешь папины правила?
      – Конечно, – как можно более убедительно соврал я и бросил трубку.
      Разговаривая с Костиком я совсем не волновался. Не смотря на то, что все вокруг были настроены отрицательно, я почему-то до сих пор не верил в его подлую сущность.
      Дома мы застали только потного Индиану. Он все еще сидел на балконе и пилил. Беатриса куда-то ушел, оставив после себя приторный запах дешевых советских духов. Жанна почему-то переполошилась и помчалась к сейфу. Деньги оказались на месте.
      Мы еще раз все обсудили. Приготовили две плотные холщевые сумки. Одну для денег, другую для обреза. Наметили на каких маршрутах поедем. Почему-то нам казалось, что будет правильней, если мы поедем на разных троллейбусах. Потом сели смотреть телевизор. Уже под вечер появился напомаженный папаша с двумя пакетами продуктов. Он сказал, что взял из одной пачки тысячу рублей и велел мне доложить.
      – Между прочим, – не унимался он, – если мы позаимствуем тысяч десять за моральный ущерб, Захаров не обеднеет.
      – Нельзя, – сказал я.
      – Ага, – ныл старик, – ты-то уедешь в свою Москву, а мы тут без копейки денег останемся. Все расфуфырили на всякие аферы.
      Эти слова вернули меня к действительности. Я отчетливо понял, что дня через два покину этот город и уже вряд ли когда-нибудь возвращусь. Почему-то мне стало грустно.
      Джонс наконец закончил свой нелегкий труд. Он вынес поделку и продемонстрировал ее новые габариты. Ружье стало похоже на пистоль времен мушкетеров. Я видел такие в музеях по всей Европе. Еще он снарядил десяток патронов.
      – Пять с дробью, а пять с пулями, – похвастал Индиана. – Пули знатные – на лося, называются турбинки.
      Он хотел сослаться на какое-то кино, но видимо забыл название.
      На картонных гильзах были видны следы старого намокания и надпись «Байкал» латинскими буквами.
      Надо сказать, что к заданию Индиана отнесся весьма ответственно. Он отшлифовал наждачной бумагой места спилов и обработал оружие каким-то маслом. Вместе с боеприпасами обрез выглядел весьма внушительно и мог напугать кого угодно.
      Пока Джонс мыл руки, Беатриса накрыл стол и мы наконец смогли набить брюхо. После ужина Индиана засобирался домой.
      – Я не долго. Мне нужно покормить попугайчиков и сменить одежду.
      Я, конечно, мог бы предложить ему свои шмотки, но попугайчиков было реально жалко. Он ушел. Беатриса достал краски и принялся рисовать, а мы с Жанной пошли в ее комнату и от нечего делать стали заниматься сексом.
      На этот раз очки нам не понадобились. И вообще с каждым разом все проходило гораздо слаженнее.
      Незаметно наступила ночь. Мы спали. Сколько? Не ясно. Я был абсолютно голый, правая рука над головой, левая вдоль туловища, как у пловца. Телефон зазвонил, когда я менял руки. Жанна опять сменила мелодию. На этот раз это была Тина Тернер.
      Какое-то время ничего не происходило, потом девушка поднялась и сходила к креслу за трубой.
      – Да, – промямлила она. – Да. Сейчас я ему дам.
      Она протянула мне телефон и бухнулась на кровать. На том конце был Спартак.
      – Есть новости, – со значением сказал он.
      Я пока еще не понимал, происходит этот разговор наяву или снится. Перед глазами мелькали серебряные точки.
      – Ты слышишь?
      – Да.
      – Только что к нам в отель приходили те самые менты. Они привели какого-то парня в наручниках и спрашивали, видел ли я его раньше.
      – А я тут при чем?
      – Потом они спрашивали про тебя. Не видел ли я этого человека в одной компании с тобой.
      – А что за менты?
      – Те самые. Двое.
      – Полупан что ли?
      – Ну да.
      – И что? Видел ты этого парня раньше?
      – Нет, не видел.
      – Ты им так и сказал?
      – Да.
      – Молодец. Я не знаю ни каких парней. Все это чушь.
      – Ладно, – обиделся Спартак. – Мое дело предупредить.
      – Спасибо. Я отключился и тут же уснул.
      Опять прошло какое-то время. Точно не известно, какое. Потом я проснулся. Резко и неожиданно. Ощущение было такое, как будто меня ударили по голове томом большой советской энциклопедии. Где-то в ногах тарахтели коты. Я вскочил. Я выпрыгнул из кровати с такой силой, словно в заднице у меня дрожала пружина, и помчался в зал, потом в комнату к Беатрисе. Индианы нигде не было. Я растолкал старика.
      – Джонс не звонил? – спросил я его, когда тот открыл глаза.
      – Какой Джонс? – испугался он.
      – Индиана.
      – Нет. А что? – Беатриса быстро пришел в себя.
      – Он же должен был вернуться.
      – Наверное, передумал, – дед не разделял моей тревоги. – Чистит клетки у попугайчиков. Никуда не денется, утром заявится.
      Беатриса как-то странно посмотрел на мой член, поэтому я поскорее вернулся в спальню, взял в руки Жаннин телефон и нашел последний полученный звонок. Это был номер сотового. Я нажал кнопку и стал слушать длинные гудки. Уже в самом конце, когда женщина-робот обычно сообщает о том, что номер не доступен, Спартак снял трубку.
      – Да.
      – А как выглядел тот парень?
      Теперь уже некоторое время для сосредоточения понадобилось портье.
      – Парень, как парень. Здоровый с косичкой.
      – С хвостиком?
      – Да.
      – В футболке?
      – Да.
      – В очках – хамелеонах?
      – Да.
      – А как его звали?
      – Они его не представили.
      – О чем-то говорили?
      Спартак задумался.
      – Да ни о чем особо. Дворник сказал, что в машине у ментов сидела обезьяна. Наверное, спьяну показалось.
      – Спасибо, – обреченно сказал я. – С меня пузырь.
      Давным-давно рассвело. Какой-то приблудный ветерок трепал занавеску. Я сидел на кровати по-прежнему голый, обхватив голову руками, и представлял себе Индиану томящегося в застенках. По идее, воспитанный на патриотичном голливудском кинематографе, он не должен был нас выдать. Это было бы не по сценарию. Мало того, предатель вряд ли мог бы рассчитывать на благосклонность такой девушки, как Мэрилин.
      На часах – семь. Пора принимать решение. Я разбудил Жанну и объявил ей о том, что Джонса загребли.
      Это известие даму не обескуражило.
      – Потом разберемся, – смело заявила она. – Вначале сделаем дело.
      Еще не до конца побрившийся и поэтому непонятный Беатриса, тоже был настроен шапкозакидательски.
      – Я тебя прикрою, – сообщил он. – Пойду вместо Джонса. Я думаю, что от меня будет даже больше пользы.
      Мы перекусили вчерашним ужином и разъехались. Первым вышел Беатриса. Он теперь ни в какую не хотел расставаться с образом женщины. Чтобы немного соответствовать пейзажу развалин, он нацепил синюю юбку, в каких щеголяют стюардессы и проводники поездов дальнего следования, коричневую рубашку а сверху – спецовку, на которой почему-то было написано «мостоотряд № 3». Он убыл первым, чтобы освоиться на месте и сообщить нам о возможной засаде. В руках он сжимал одну из холщевых сумок, в которую мы положили ружье и патроны.
      Вторым отправился я. В руках у меня была вторая холщевая сумка. И больше ни чего. Мне предстояло добраться до витаминного завода на троллейбусном маршруте № 17, самом длинном и долгом.
      Жанна должна была выйти следом, минут через десять. В ее задачу входило поймать такси и ждать нашего возвращения.
      Перед выходом мы еще раз проверили связь. Я включил свой телефон, заменил танец с саблями на вибрацию и сунул трубку в карман. Аппарат пришел в движение еще на троллейбусной остановке.
      – Здорово, – сказал Аркадий. – Ну, как там у нас дела?
      – Все отлично. Москва дала добро. Можешь начинать обзванивать клиентов и подбирать штат.
      – Прекрасно. Когда состоится передача?
      – Я думаю, что завтра. Напишем договор, составим накладную, ты распишешься в приемке товара, выдашь доверенность и можешь вывозить. С этого момента будешь считаться дилером.
      – Хорошо. Но, я хочу дилерские цены и особые условия.
      – Аркадий. Завтра. Все завтра.
      – Что, тогда пока?
      – Постой…
      Аркашка ждал, что я скажу дальше. А я размышлял: надо ли?
      – Ну? – не вытерпел новоиспеченный директор.
      – Я сейчас еду на витаминный завод…
      – Куда?!
      – На витаминный завод…
      – Там же одни руины.
      – Не важно. У меня там назначена встреча…
      Я не знал, как рассказать Аркашке суть, не вдаваясь в детали.
      – Встреча опасная.
      – Ты такой загадочный.
      – Тут замешаны деньги и еще эти убийства.
      – Какие?
      – Твоих бывших начальников.
      – Как интересно! – Аркадий очень заволновался, даже повысил голос. – Расскажи.
      – Потом. Короче… Если я часа через полтора не выйду на связь, звони Полупану.
      – И что сказать?
      Действительно, что? Не про обезьян же.
      – Скажи, что меня убили и мой труп на витаминном заводе цех номер два.
      – Чушь какая-то. Объясни в чем дело.
      – Некогда. Ты понял? Часа через полтора. Не раньше.
      – Понял, – испуганно повторил Аркадий.
      Не знаю, правильно ли я сделал, но мне казалось, что так я буду чувствовать себя более уверенно.
      Сразу после Аркадия, как по расписанию, позвонила жена.
      – Целую, пупс, – заворковала она. – Ты знаешь, я вчера ходила к Тагамлицкому.
      – Ну и?
      – Денег он дал. Но, вел себя странно.
      – Как?
      – Заискивал, я бы даже сказала, лебезил. По сумме не торговался, наоборот, накинул. Он что заболел?
      – Наверное.
      – Послушай, лапа. Тут Элла Жуткер, предлагает нам с сыном смотаться недельки на две в Египет или Турцию. Раз уж у меня появились деньги, ты ведь не возражаешь?
      Ни фига себе. Это сколько же ей дал Тагамлицкий?
      – Я не возражаю.
      – Только это… – жена застеснялась. – Отъезд завтра. Мы можем не увидеться, котик.
      – Разлука сближает, – не совсем уверенно произнес я.
      – Ой, сусел, ты у меня прелесть! Это все для сынка. Ему очень нужен йод. Их так нагружают в школе. Ты точно не злишься?
      – Нет, конечно.
      Я подумал, что еще вчера она безумно скучала, а сегодня уже куда-то валит. Причем мне не было обидно.
      Жена начала сыпать еще какими-то мудрыми изречениями Эллы Жуткер, но я сослался на занятость и прервал связь.
      То, что когда-то было витаминным заводом походило теперь на декорацию к фильмам о ядерных конфликтах. Получалось, что нашей стране теперь нафиг не нужны никакие витамины.
      У Джонса определенно есть кинематографический вкус, раз он выбрал именно это место. Я без труда нашел дыру в заборе и побрел по тропинке к корпусам. Почему-то я был уверен, что легко найду этот самый второй цех. На деле все оказалось не так просто. Указателей никто никаких не поставил. Я в отчаянии шнырял по территории и уже готов был позвонить Беатрисе, как совершенно случайно увидел на кирпичной стене жестяную табличку «Цех № 2. кролики».
      Ну вот, вначале обезьяны, теперь кролики. Поднимаясь по лестнице, я размышлял над этим странным фактом и пришел к выводу, что на кроликах в былые времена испытывали новые лекарства.
      Еще я подумал, что правильно сделал, открывшись Аркашке. Ударить меня по голове и украсть деньги в этих развалинах ничего не стоит.
      Второй цех был залит восходящим солнцем. Ничто не мешало проникновению его обжигающих лучей. Стекол давно не было. Сперли даже рамы. Огромное помещение было разбито на несколько участков стенами и перегородками разной высоты и непонятного предназначения. Я надеялся, что за одной из них прячется вооруженный Беатриса. Меня так и подмывало крикнуть ему, что это я пришел, но мы предварительно договорились, что я не буду его звать. Вдруг там уже притаились такие же разведчики с противоположной стороны. Я глянул на часы. Чтобы найти подходящее место для обмена у меня есть десять минут.
      Вначале я ходил около окон, потом проследовал к центру. Каждый раз, заглядывая за очередную стену, я надеялся встретить там папашу, но тщетно. Может быть, в армии он был разведчиком?
      Наконец я выбрал место. Небольшой квадрат окруженный невысокими стенами, скрываясь за которыми Беатриса мог к нам незаметно подобраться. Вместе с тем проходы между перегородками были достаточно широкими, чтобы можно было без толкотни быстро убежать.
      Чтобы дать деду ориентир я покашлял и даже пропел под нос какую-то мелодию.
      Ровно в девять со стороны лестницы послышались шаги. Под подошвами ботинок зашуршал битый кирпич.

      – Андрей! Ты где?
      – Тут.
      Он вышел из-за стены. В пиджаке и галстуке. Как на плакате. Мужественный и многообещающий, с легкой усмешкой.
      – Теперь узнал? – спросил я.
      – Как не узнать.
      Я был ему рад. Друг. Из того времени, когда снег за шиворот не вызывает раздражения.
      – Принес? – спросил я.
      Он вытащил руку из-за спины и показал ту самую папку.
      – А ты? Я протянул в его сторону сумку.
      – Ну, давай, – попросил он.
      – Вначале ты, – не поверил я. – Ты ведь знаешь, я не вру, – вроде убедительно.
      – Ты один?
      – Да.
      – Как папа?
      – Он умер.
      Ни каких «прости», как была усмешка, так и осталась.
      – Ладно, – он протянул папку.
      Я взял изделие, повернул прозрачным пластиковым верхом к себе. Даже журнал на месте. Я заглянул внутрь. Листы там. Он подошел и взял сумку за ручку. Я отпустил. Захаров посмотрел на деньги, повернулся ко мне спиной и пошел к выходу. Все что ли? Мне стало обидно. И грустно с ним расставаться. Я хотел спросить про Аню. Я хотел его окликнуть, но вместо этого стоял как истукан, а пальцы по старой привычке залезли в папку и стали перебирать листы. Неужели я опять начал считать? Или это порыв от нервов?
      – Тринадцать, – сказал я.
      Захаров остановился.
      – Чё?
      – Я говорю: тринадцать. Листов тринадцать. А было – четырнадцать. Одного листа не хватает.
      Захаров хмыкнул. Все считаешь?
      – Бывает.
      – Да, тринадцать, – подтвердил он. – Бабу я не отдал. Она мне самому нравится. Из вредности.
      – Как не отдал? – мне показалось, что я его не понял.
      – Вот так. Ты же знаешь, как я отношусь к женским фотографиям.
      Я все еще не мог до конца поверить в его вероломство.
      – Ты говоришь про Мэрилин?
      – Да.
      – Но ты же взял деньги!
      Захаров недобро усмехнулся.
      – Да, взял, а бабу не отдал. Пошел вон.
      Он опять повернулся ко мне спиной.
      – Стой, – снова крикнул я.
      Захаров еще раз остановился.
      – Ну. И что ты сделаешь? – он угрожающе расправил плечи.
      Я молчал.
      – Повторяю. Пошел вон. Как ты был идиотом, так им и остался. Пока.
      Опять показать спину он не успел. Из-за стены справа выскочил Беатриса. Вид у него был неопрятный. Колготки на коленях порвались, спецовка испачкалась в строительной пыли, парик съехал на бок. Видимо он ползал. Тем не менее, выглядел дядька весьма воинственно. Глаза горели, а руки возбужденно дрожали. Он направил обрез в лоб Захарову и сказал:
      – Сумку положи, а руки подними.
      Потом подумал немного и добавил:
      – Пидор!
      Это обзывательство прозвучало из уст Беатрисы весьма комично. Но никто не расхохотался. Мало того, Захаров наверняка ничего не понял. Что-то в облике этой пожилой женщины заставило его поверить в то, что она не шутит и вполне способна нажать на курок. Он бросил сумку на кирпичи и поднял руки. Не похоже, чтобы депутат испугался, скорее удивился.
      – Ты что, научился врать? – спросил он меня.
      – Как видишь.
      – Ну, и что дальше?
      – Отдай календарь, – грозно приказал Беатриса.
      – Я его не взял с собой. Мало ли что.
      – Не ври, – не поверил я. – Когда ты сюда ехал, ты еще не знал, что я вру. И никакого всякого случая в твоем понимании быть не должно. Если бы ты мне не верил, то обязательно захватил бы с собой своих головорезов. А так никаких свидетелей и лишних глаз. Ты, да я.
      – А ты изменился, – пробормотал Захаров. – Причем в лучшую сторону.
      – Есть у кого поучиться.
      – Отдай девушку, пидор, – опять попросил Беатриса.
      Захаров опустил правую руку и осторожно направил ее во внутренний карман пиджака. Потом так же осторожно достал и протянул Беатрисе листок.
      Беатриса кивнул мне головой. Я подошел и забрал календарь. На красном, вытянувшись горела золотом красавица. Голая и манящая. Я понимал Индиану. Справа черными чернилами красовались теплые слова для некоего Элтона. Я подумал, что если Джонс прав, то этой бумажке цены нет.
      – Я могу идти? – мрачно спросил Захаров.
      – Да, – милостиво согласился я. – Только бабки свои забери.
      Он опять удивился.
      – Как забери? – не понял Захаров.
      – Вот так, – пояснил я. – Мы не грабители. Бери свои деньги и проваливай. Все по-честному.
      Захаров опять хмыкнул и наклонился за сумкой. Я посмотрел на Беатрису. Он не был согласен, но молчал, все еще направляя двустволку в лоб Захарову. Он ему не доверял.
      Захаров выпрямился, открыл сумку и еще раз посмотрел на деньги. Потом достал пачку долларов и пролистал ее на предмет подлинности. Он не понимал, что происходит.
      – Вы действительно отдаете мне деньги? – спросил он на этот раз обращаясь к Беатрисе.
      – Да, – с трудом выдавил тот.
      Костик нахмурился. Почему-то этот ответ его разозлил.
      – Вы типа благородные? – ехидно поинтересовался он.
      – Вряд ли, – ответил я. – Но уж во всяком случае, лучше, чем ты.
      – Чем это?
      – Всем, – встрял Беатриса.
      – Да ты – неудачник, – сообщил мне Захаров. – Думаешь, если ты живешь в Москве и работаешь в заштатной конторе клерком, то ты самый крутой?
      Я промолчал. А он набрал в легкие воздух и продолжил:
      – Ты всегда был неудачником. Ты ни одну бабу в койку уложить не мог.
      И против этой правды я возражать не стал.
      – Одну дуру очкастую уговорил, да и ту удержать не смог! – Захаров все больше и больше распалялся.
      – Ты про Аню что ли?
      – А что у тебя еще кто-то был?
      – Нет.
      – А я тебе вначале завидовал. Ох, как завидовал! Не из-за того, что эта мышка за тобой увивалась, и потому что папа у нее первый секретарь был!
      – Да ладно, – примирительно произнес я. – У меня все равно не было никаких шансов. Ее грозный папаша никогда бы не допустил, чтобы его дочь связалась с таким ботаником, как я. Да и потом, она ведь тебя полюбила!
      Захаров нервно расхохотался.
      – Полюбила, говоришь? – закричал он и подошел ко мне вплотную. – Черта с два! Хочешь я открою тебе страшную тайну?
      Он почти задевал мой нос своим подбородком. Он уже орал. Изо рта сыпались капли.
      – Ни хрена она меня не полюбила!!!! Ты знаешь, сколько я вокруг нее крутился? Куда только не приглашал, что только не дарил! А она: «нет, ты же знаешь, мы с Андрюшенькой любим друг друга»! Дура!
      Я ничего не понимал. Проклятое прошлое. Оно возвращается. И опять, как сто лет назад у меня затряслись ноги.
      – Как же так. А свадьба? – растеряно спросил я.– Она же сама сказала мне по телефону, что любит только тебя.
      – Помнишь, незадолго до разрыва она якобы заболела?
      – Да. Вначале заболела, а потом, когда выздоровела, была уже с тобой. Я все никак понять не мог. Когда вы успели снюхаться.
      – Она пришла в общагу. Ищет тебя. Тут подвернулся я. Сто лет ждал этого момента. Говорю, он в ЖЭКе. В том самом, где мы скитались с тобой. Пошли, говорю, провожу. Она пошла. Завел ее в нашу коморку. Говорю, скоро Андрюха придет. Налил чаю. В него две капли клофелина. Дальше дело техники. Ты ведь знаешь, фотоаппарат всегда при мне. Захаров сделал передых. У меня сжались кулаки.
      – Чего я только с ней не вытворял! – мечтательно продолжил он. – В каких только позах не снимал! Целую пленку извел!
      Рассказывая про свои проделки, Захаров не отрываясь смотрел на меня. Он видел, что мне плохо и получал от этого удовольствие. Боковым зрением я ощущал, что рука Беатрисы, сжимающая цевье дрожит все больше и больше. Я боялся, как бы он не выстрелил.
      – Когда она очнулась, – продолжил Захаров, – я уже напечатал фотографии и уже их просушил. Вручил ей целый пакет. Говорю, если трепанешь кому, обклею весь институт. Рискованно, конечно, она могла все папаше рассказать. Даже собиралась. На следующий день. Ладно, я вовремя позвонил. Говорю, что все равно на тебя все свалю. Типа есть свидетели. Врал, конечно. Но она, про тебя услышав, повелась.
      Захаров усмехнулся. Он до сих пор гордился умело проведенной операцией.
      – «Чего ты хочешь»? спрашивает. Я говорю, чтобы ты замуж за меня пошла. Вначале ломалась. Потом согласилась. Ради тебя.
      – Ты – подонок, – сквозь всхлипы произнес я. Ему понравилась моя тональность.
      – Мы с ней год не спали. Не давалась. Потом, папаша с мамашей уехали на курорт. Я ее связал и трахнул.
      Захаров протянул в мою сторону руки. Чуть выше кистей виднелись неровные глубокие шрамы.
      – Кусалась, сука, – сообщил он.
      Я воочию представлял описываемые им события. Меня трясло. Лучше бы я этого никогда не знал. Сволочь Тагамлицкий!
      Довольный произведенным эффектом, Захаров решил меня добить:
      – А потом мы спали регулярно. Я думал, что ей нравится, а она это делала с умыслом.
      – Как это? – не выдержал Беатриса.
      – Чтобы зачать, – со злостью выпалил Захаров. – А знаешь, зачем?
      Какой-то глупый вопрос.
      – Чтобы родить, – наивно предположил я.
      – Хер!!! – опять заорал Захаров. – Дождалась, когда ребенок начал шевелиться, сообщила, что мальчик, и вытравила!!!
      Он орал мне почти в ухо.
      – Она убила моего ребенка!!
      Он ненавидел ее и меня заодно. Ему надоело стоять около меня, он стал пятиться к выходу, продолжая смотреть мне в глаза. Теперь он уже не походил на свой портрет. Теперь в его глазах поселилась тоска и сожаление. Подонкам ведь тоже приходится не сладко.
      – Я бы ее выгнал давно, как предки померли. Да папаша все на нее записывал. Все! Даже фирму!
      В зале повисла печальная тишина.
      – Где она теперь? – спросил я.
      – А хрен ее знает. Пьет где-нибудь. Алкоголичка.
      Мы опять замолчали. Беатриса устал держать обрез. Захаров продолжал пятиться. Мне было так плохо на душе, что хотелось выть. Одно из самых светлых пятен в моей жизни в одно мгновение превратилось в черную кляксу.
      – А зачем ты убил Чебоксарова и Тихонова? – наугад спросил я.
      – Чё? – возмутился Захаров. – Ты демона-то из меня не строй. Никого я не убивал. В это время за его спиной появился Аркашка.
      – Это точно, – подтвердил Аркашка. – Никого он не убивал.
      Захаров вздрогнул. Аркашка обошел его справа, поравнялся, сделал шаг по направлению к Беатрисе, потом резко развернулся и со всей силы звезданул Захарову кулаком между глаз. Захаров взмахнул руками, как гимнаст, прыгающий на перекладину. Сумка вылетела и ракетой взмыла вверх, пачки денег как ступени реактивного двигателя стали отделяться, падать на пол и поднимать небольшие взрывы пыли. Еще больше пыли намутил сам Захаров пролетевший пару метров и глухо рухнувший на битый кирпич. Голова его мотнулась, глаза закрылись. И я и Беатриса положительно восприняли и удар и полет.
      – Так ему, – с ненавистью произнес Беатриса.
      Аркашка тоже вполне удовлетворился эффективностью удара. Он улыбнулся, потер руку и подошел к старику. Дед все еще держал оружие навскидку. Аркашка взялся рукой за ствол, потянул на себя, а когда Беатриса отпустил обрез, размахнулся им, как бейсбольной битой и со всего размаха припечатал куцым прикладом Беатрисе в челюсть. Вначале мне показалось, что у деда отлетела голова, но это к счастью оказался всего лишь парик. Тем не менее, Беатриса рухнул на пол с не меньшим эффектом. Я не успел даже удивиться нелепой выходке Аркадия.
      – Он никого не убивал, – сказал Аркашка. – Их убил я.
      Он переломил ружье, посмотрел, есть ли в нем патроны и направил его на меня.
      От неожиданности я забыл все слова. Мне стало больно глаза. До такой степени я вытаращился на этого парня. Уж чего-чего, а такого оборота событий я никак не ожидал.
      – Зачем? – наивно спросил я.
      Вместо ответа Аркашка повелительно взмахнул обрезом, указывая на пол.
      – Ну-ка сядь, – велел он.
      Я опустил на пол свой костлявый зад.
      – К стене, – приказал Аркадий.
      Я стал перемещаться назад, сбивая в кровь руки о кирпичи и не отрывая взгляд от убийцы.
      Аркашка отступил немного назад, окинул взглядом все три тела и остался доволен. Потом поразмыслив немного, подошел к Захарову, схватил его за правую ногу и немного оттащил к выходу.
      – Зачем, говоришь, – пробормотал он. – Ну, тут причин несколько.
      Он наконец оторвал взгляд от неподвижных тел и обратил взор на меня.
      – А сам не можешь догадаться?
      Нет, конечно. Такое ощущение, что песок проник в мозг. Я ничего не соображал.
      Аркашка подошел к Беатрисе и стал с интересом разглядывать его лицо. Потом поднял парик, повертел его в руках и снова бросил рядом с головой деда. Хмыкнув он взял в руки валявшуюся на полу сумку и достал оттуда патроны.
      – Неплохая подготовка, – сказал он. – Я все думал, как же мне поставить точку во всем этом. Вот сейчас смотрю на все это безобразие и понимаю, что лучше не придумаешь.
      Аркашка подошел ко мне, сел на корточки, достал из кармана лист бумаги и протянул мне.
      – Подпиши, – попросил он. – Это дилерский договор.
      Я глянул на бумагу и гордо отказался.
      – Не больно-то и надо, – ничуть не рассердившись сказал Аркадий. – Куда вы денетесь. Товар у меня, клиентская база у меня, кадры у меня. По самым приблизительным подсчетам я буду контролировать не меньше семидесяти процентов рынка области. Не ты, так Тагамлицкий подмахнет. Он встал, прошелся по периметру, заглядывая за стены.
      – Я даже представить себе не мог, что все так удачно сложится, – возбужденно сказал он. – Мало того, что фирма ко мне отошла, еще и деньги этих придурков оказались в моих руках. Ты знаешь, что это за бабки? – обратился он ко мне. – Это Тихонов заплатил Чебоксарову за бренд. А тот потащил их к этому аферисту Захарову, якобы на открытие нового дела. Я потом проверю по номерам купюр. У меня ведь есть список. Только я тебе заявляю в полной уверенности, что Захаров кинул бы этого парня, как пить дать!
      Я наконец-то стал осознавать, что дело приняло серьезный оборот. В намерениях Аркашки сомневаться не приходилось. Убив двоих, он уже вошел во вкус и дальше количество уже не имеет значения. В моем случае нужно тянуть время и надеяться на Жанну. Вспомнив про девушку я осознал, что у нее не было запасного плана, и как себя вести, если мы не выйдем с завода она не знала. Не смотря на то, что она тетка сообразительная, вполне возможно, что она попрется суда и тоже угодит под пули. Что делать в такой ситуации я не знал.
      Зашевелился Беатриса. Он приподнялся на локтях и тут же получил от Аркашки прикладом по физиономии.
      – Я всю жизнь был на вторых ролях, – сообщил Аркашка. – Ты, наверное, знаешь, как это напрягает. Я невольно кивнул.
      – Особенно, когда хозяева придурки и алкаши, – продолжил Аркашка. – Особенно, когда ты понимаешь, что тянешь фирму один, и кроме вреда от начальства пользы нет никакой. Он опять подошел ко мне и сел на корточки.
      – Это ведь я устроил так, что Тихонов узнал, что Чебоксаров спал с его женой, причем во всех подробностях, – Аркадий усмехнулся. – А жене Тихонова я уже давным-давно через подставных лиц сливал информацию о похождениях мужа. Можно сказать, что это именно я толкнул ее в объятья Чебоксарова.
      Пришел в себя Захаров. Точнее не очнулся, а просто пошевелился. Аркашка подошел к нему, внимательно посмотрел в глаза и для порядка со всей силы пнул по почкам.
      – Потом я сделал несколько проплат с расчетного счета на обнальные помойки, – продолжил новоиспеченный директор. – Выждал время и слил это событие Тихонову, под видом того, что Чебоксаров ворует деньги. То же самое проделал и с Чебоксаровым. Тут уж они не выдержали и закипели. Пол года друг с другом не разговаривали. А мне того и надо. Общались ведь через меня. Поверь, я сделал все, чтобы они возненавидели друг-друга.
      Он снова подошел ко мне. Все что говорил этот человек, доходило до моего сознания процентов на пятьдесят. Я все еще был в прошлом и думал про Аню.
      – Я спер у них пять миллионов и переделал учредительные документы. Их бабам ничего не достанется. Ну, разве что машины, да квартиры. Контроль над фирмами полностью у меня.
      У него вспотели руки. Он положил обрез на пол и вытер ладони о брюки. Был бы я похрабрей, бросился бы в этот момент на него.
      – Ох, как все удачно! – Аркашка взял обрез и встал. – Смотри. Убить Захарова желает половина города. У него врагов больше, камер во всех тюрьмах. Если кинуть клич, что за убийство этого типа ничего не будет, то выстроится очередь до самой Москвы. Ну, с этим гомиком все понятно, – он указал на Беатрису. – Их часто убивают по всяким разным причинам. С тобой вроде тоже довольно просто. Как только ты приехал в город за тобой тянется целый шлейф неприятностей и смертей. Тут мне нужно подумать, кто из вас кого убил и как помер сам. Впрочем, знаешь, Полупан он сам парень умный. Если дать ему три трупа он легко придумает какую-нибудь историю.
      И хотя я понимал, что мысли у него черные, когда Аркашка озвучил свои намерения, мне стало жутко.
      – Постой, – спохватился он. – А где девка? Как там ее? Жанна?
      – Она дома, – соврал я.
      – Но ведь она знает, куда вы поехали?
      – Знает. Но она не знает, что об этом знаешь ты.
      Аркашка парень не глупый, поэтому эту информацию переваривал не долго.
      – Тогда мне это на руку. Со мной ваши трупы никто не свяжет. Он усмехнулся.
      – Это ведь я тебе эту Жанну подложил, – сообщил он. – Дня за два до твоего приезда она приходила устраиваться на работу. Тогда она не подошла, но, сам понимаешь, такую особь просто так отпускать нельзя. Я взял телефончик, а когда ты приехал, позвонил и предложил составить компанию одному москвичу. Разумеется, за деньги. Знаешь, что она сказала?
      – Нет.
      – Только без интима. Все они так. Вначале ломаются, – он заржал. – Все хочу спросить у тебя, как там у нее с интимом?
      То, что он сейчас рассказал, как удар в пах. Где-то что-то в моем организме оборвалось. После Захаровского рассказа про Аню, мне казалось, что хуже не бывает. Я был не прав.
      – Чего молчишь то? – поинтересовался Аркашка.
      – Я тебе не верю.
      – Да брось ты. Ты на себя в зеркало смотрел? Когда такое было, чтобы на тебя клюнула такая краля?
      Вообще-то никогда. Он прав.
      – Я сказал ей, в каком мы будем ресторане. Указал на тебя и делов-то. Она обыкновенная шлюха.
      Я вспомнил тот вечер и понял, что он не врет.
      – Ладно, – произнес он. – Пора заканчивать. Соберу деньги и двину отсюда. Пока никто не пришел. Ты не обижайся, но тебя мне все равно пришлось бы убить.
      – Это почему? – поинтересовался я.
      – Ты ведь слышал последние слова Чебоксарова, рано или поздно растрепал бы их, и кто-нибудь понял, что он говорил про меня.
      – Он сказал: «потух».
      – Нет. Он сказал: «пастух». Там ведь кровь в легких. Трудно говорить.
      – При чем здесь?
      – Аркадий с греческого – пастух, житель Аркадии. Когда Чебоксаров с Тихоновым узнали, что означает мое имя, они стали звать меня пастушком, если настроение хорошее, а если плохое – просто пастух. Рано или поздно кто-нибудь догадался.
      Он прищурился и еще раз посмотрел на лежащих людей.
      – Наверное, сделаю так, – поделился он со мной своими соображениями. – Захаров вас с этим дедом хлопнул, а сам упал и разбил голову о кирпичи. Достоверно?
      – Да, – согласился я.
      – Ну вот. Только надо стрелять с того места, где он лежит.
      Аркашка повернулся ко мне боком, чтобы пойти туда, где валялся Захаров. Я решил, что мне нужно попробовать постоять за себя. Я собрался, напряг все мышцы и бросился на убийцу. Бросился громко сказано. Мне так хотелось. На деле же получилось иначе. Под ногой поехал кирпич, я споткнулся, чуть не упал и сделал всего один шаг. Этого хватило, чтобы Аркашка развернулся, направил на меня обрез и нажал курок.
      Ружье разорвало к едрене фене. Я, как в замедленном кино, видел набухший ствол. Куски железа, в которые он превратился и их полет вместе с огромными занозами от остатков приклада. Все эти поражающие факторы устремились в живот Аркашке, разворотили в нем огромную дыру, в которую вывалились внутренности. Я успел заметить с каким удивлением негодяй посмотрел на свои кишки, подумал, что Индиана плохо смотрел фильмы и явно переборщил с зарядом. Потом что-то ударило мне в лоб, и я рухнул на кирпичи и потом уже в темноту.
      Я очнулся от резкого запаха. Надо мной склонилась женщина восточного типа. В руке она держала ватку смоченную нашатырным спиртом. Когда я открыл глаза, женщина сказало что-то на русском, но из-за сильного акцента и шума в голове я не понял, что.
      Я моргнул. Этого мгновения хватило, чтобы декорации сменились. Вместо китаянки теперь на меня смотрела Жанна. Она была скорее озабочена, чем напугана.
      – Привет, – сказала она и попыталась улыбнуться.
      – Здорово, – ответил я.
      За спиной девушки нарисовался Беатриса. Он уже привел себя в порядок. Парик находился на месте, пыль сошла, макияж приведен в порядок.
      Дочь и отец помогли мне сесть. Оказавшись выше пыльного облака, я увидел, что в помещении полно народу. Два врача, пара человек в белых халатах и еще три китайца. Главным был майор Полупан, вокруг которого вылись два молодых следака. Того противного, что допрашивал меня в гостинице, к счастью не наблюдалось.
      Медики были заняты тем, что пытались сделать укол, лежащему на носилках мышиного цвета, Захарову. Аркашку, судя по всему уже унесли.
      – Что с Аркашкой? – спросил я. – Он жив?
      – Да жив, жив, – успокоил меня Беатриса. – Даже показания уже дал.
      – Вот, – сказала Жанна и показала испачканную в крови деревянную щепку. – Это торчало у тебя в голове. Других повреждений нет. Так что не притворяйся.
      Снова подошла китаянка. Она достала из сумочки какую-то восточную мазь и помазала мне лоб.
      – Это другой бальзам, – пояснила она, – первый остановил кровь, а этот заживляет раны. Скоро пройдет.
      На этот раз я ее понял. Интересно, она нашатырь тоже с собой таскает или взяла у врачей?
      Когда Захарова унесли, Полупан подошел ко мне.
      – Ну, что мне с тобой делать? – поинтересовался он.
      – В каком смысле?
      – В больницу поедешь?
      – Нет, – возразил я, – в больницу не надо.
      – Тогда помчались в отделение, будешь давать показание.
      – В отделение я тоже не хочу, – не согласился я. – Мне там не нравится.
      – Нужно тебя допросить.
      – А тут нельзя?
      – Давай попробуем.
      Он крикнул одного из своих адъютантов, тот разложил на коленях походный письменный стол из пластиковой папки «cabinet» и начал писать. Полупан стал задавать вопросы.
      Я рассказал ему все. И хотя теперь наврать мне ничего не стоило, говорил только правду и даже немного тяготился этим.
      На этот раз Полупан почти не перебивал и был настроен дружелюбно. Он пыжился, излишне растопыривал плечи и почти постоянно косил на прекрасную китаянку. Влюбиться в него в такого – справедливого и благородного ничего не стоило. Мне даже показалось, что девушка тоже льет взгляды из-под прищура.
      Я устал говорить, и Жанна принесла мне, откуда ни возьмись взявшуюся пепси-колу. Во время утоления жажды подруга ввела в курс событий, которые я пропустил. Оказалось, что устав ждать, нашего с Беатрисой звонка, она, как я и предполагал, направилась на витаминный завод. С трудом найдя второй цех она вступила на ступеньки лестницы как раз в тот момент, когда прозвучал выстрел. Во всю прыть ринулась наверх и ничего не поняла, поэтому первую неотложную помощь оказывала в основном Аркашке, так как он пострадал больше всех. Мы с Беатрисой в ее понимании были вне опасности. Захарова она спасать не собиралась. Будучи теткой неглупой Жанна нашла у себя в телефоне номер Полупана и сообщила ему о происшествии, а тот уже в свою очередь вызвал скорую помощь.
      К тому времени, когда я пришел в чувство, майор уже успел всех поверхностно допросить и имел полное представление о ситуации. На вопрос, что за люди восточной внешности, Жанна сообщила, что, я правильно догадался – это китайцы. Зоологи.
      На мой же взгляд, четверо азиатов походили скорее на ниндзя, чем на натуралистов.
      Пока Жанна поила меня пепси колой и сообщала последние новости, Полупан стоял неподалеку и непрерывно слушал кого-то по сотовому телефону. Видимо новости были важными, потому что майор периодически хмурился и переспрашивал. Немного придя в себя я стал исследовать свой организм на предмет механических повреждений. Руки и ноги исправно шевелились, шея вертелась, спина гнулась. Гудела только голова. На первый взгляд ничего серьезного. То же самое подтвердила женщина – медик, которую упросил меня осмотреть Беатриса. Он вообще много суетился и лез на рожон, возможно испытывал судьбу на предмет узнают – не – узнают.
      Я наконец встал с пола и сделал пару шагов в сторону Полупана. Рядом с тем местом, где я до этого лежал, валялись в пыли комья ваты непонятного происхождения, явно не медицинские. Раньше я их не видел. Ваты было много, две приличных пирамиды. Они возвышались над мусором и непонятно что собой олицетворяли.
      Оценивая свои способности к передвижению, я незаметно оказался около Полупана. Тот как раз прекратил слушать мобильник и обратил на меня внимание.
      – Раскололся ваш Аркашка, – сообщил он мне. – Я, конечно, не сторонник таких методов, но Мелкий мастер выуживать сведения.
      Он достал сигарету, нарочито медленно прикурил ее от зажигалки «Зиппо» и улыбнулся.
      – Мелкий слегка передержал вашего директора в машине. Тот орет: «зашейте мнет живот»! А мелкий не торопится, мол расколешься, тогда отдам врачам. Через двадцать минут ваш Спицын запел.
      – Он не мой.
      – Ну да. Если учесть, как он тебя подставил.
      Полупан наклонился, поднял с пола осколок кирпича и нарисовал на стене план.
      – Вот смотри, – пояснил он, – это офис Чебоксарова. Вот тут он поставил свой «форд». Вот главный вход. От машины тебе идти до входа метров сто пятьдесят. Для этого нужно сделать крюк и завернуть за угол. А вот тут, за забором черный вход. До него десять метров. Сечешь?
      – Когда я пошел за папкой, он кинулся к черному ходу?
      – Вот именно. В большинстве контор – охрана лишь показуха. Через парадные ворота – ни – ни. А через остальные дыры – лезь, не хочу.
      – Получается, что он заранее все спланировал?
      – Нет. Говорит, что все получилось спонтанно. Решение подставить придурошного москвича возникло неожиданно.
      – Спасибо.
      – Это он так сказал.
      – А в квартире у Тихонова тоже он был?
      – Да. Тут он рисковал. Мог сам погибнуть, если бы взрыв посильней оказался.
      Полупану опять кто-то позвонил. Он послушал, сказал: «ладно» и продолжил:
      – Пока вы пили…
      – Я не пил.
      – …он вошел в дом Тихонова. Открутил газовый шланг и стал ждать. Периодически звонил тебе чтобы узнать о ваших намерениях. Это ведь он предложил проводить Тихонова до квартиры?
      – Не помню.
      – Наверняка. Дубликат ключей ему сделали вьетнамцы года три назад. При пьющем хозяине забрать их часа на два не составляло труда. Расположение камер наблюдения он выяснил тоже давным-давно. Для того чтобы не попасть в их объектив нужно ползти. Причем прямо из лифта. Камеры включаются автоматически при движении. Мы просматривали записи. Там есть такой момент, когда лифт открывается, из него никто не выходит, и он снова закрывается. По этому эпизоду мы установили, когда он проник в квартиру. Уходил он так же. Из положения лежа поднимал руку, стремительно нажимал на кнопку и опять падал. Процесс нажатия камера запечатлеть не успевала, потому что для того, чтобы она включилась нужно определенное время. Открывание и закрывание дверей тоже запечатлено.
      – Значит, он все же готовился.
      – Судя по тому, как все продумано, да. Причем давно. Он просто ждал момента, чтобы применить свои знания.
      – Он говорил, что сам их поссорил.
      – Знаю.
      К Полупану подошли китайцы. Они отвели его в сторону и стали что-то объяснять на ломаном русском. Чаще всего повторялось слово «обезьяны». Когда говорила женщина, майор смотрел на нее завороженным взглядом и постоянно соглашался.
      Потом пришли какие-то важные люди в штатском. Они вежливо отобрали Полупана у зоологов, отвели в сторону и принялись ругать. Всего людей было четверо. Двое откололись от группы и стали ходить по периметру, а двое постарше с лоснящимися мордами устроили майору настоящую взбучку. Любимыми фразами у них были: «как ты мог»?! «он же депутат»!! и «твою мать»! Вначале Полупан оправдывался, краснел и вздыхал, но потом разозлился, громко крикнул: «А мне насрать»! повернулся к ним спиной и опять пошел к китайцам.
      Во время этой полемики я поднял с пола папку с прозрачным верхом, достал из кармана Мэрилин и просунул ее между страницами журнала “Geo”. Выбрав момент, когда на меня никто не смотрел, я засунул папку под рубашку в брюки, за ремень.
      Китайцы сказали Полупану: «Мы будем ждать», и строем покинули развалины. Майор подошел к нам.
      – А вы отпустите Джонса? – спросил Беатриса.
      – Кого? – настроения у Полупана не было никакого.
      – Водителя из зоопарка.
      – Да. Макак нашли в целости и сохранности. Машины тоже все на месте. Против него у меня ничего нет. Да и директор зоопарка за него заступается. И китайцы. Оформили, как халатность. Завтра выпустим.
      – А можно сегодня? – встряла Жанна.
      – Пожалуйста, – попросил Беатриса.
      Полупан посмотрел с неприязнью на людей в костюмах и сказал:
      – Хорошо. Часа через два.
      Жанна чмокнула майора в щечку. Мне это было неприятно.
      – А можно мы пойдем? – спросил я.
      – Идите. Но не уезжайте. Завтра нужно дополнительно побеседовать.
      В помещении появились еще люди. Один был с видеокамерой. Он начал все снимать, другой открыл чемодан и достал из него черные железные инструменты непонятного назначения. Остальные подошли к людям в штатском и стали что-то обсуждать.
      Чтобы не нервировать грозных дядек мы решили не проходить мимо них, а отступить за ближайшую стену и уже потом, не видимые собравшимся, подойти к лестнице. Сделав буквально всего два шага в этом направлении, Жанна развернулась и подошла к Полупану.
      – А приходите к нам в гости, – предложила она.
      – Точно! – подхватил Беатриса.
      Полупан, которому явно было необходимо чье-то общество устало отказался:
      – Да у меня китайцы на шее.
      – А вы с китайцами, – сказал я.
      – Да, да. С китайцами, – подхватила Жанна. – Только вначале выпустите Индиану.
      – Ладно, подумаем, – пожал плечами майор.
      – Давайте, я вам адрес напишу, – не отставала Жанна.
      Полупан взял у парня, который писал протокол, ручку, порылся в карманах брюк, достал мятую бумажку и протянул девушке.
      Жанна положила листок Беатрисе на плечо и написала.
      – Мы ждем, – сказала она.
      Полупан положил адрес в карман и, понурив голову, пошел к начальству.
      На лестнице нам навстречу попались с дюжину человек. Среди них были репортеры, еще начальство и менты рангом пониже. Место становилось популярным. На площадке первого этажа Жанна сказала:
      – Знаете, на какой бумажке я записала ему наш адрес?
      – На какой? – осведомился я.
      – Это были результаты анализов из кожно-венерического диспансера на его имя.
      Мы вышли наружу, пролезли в дыру в заборе. Улица была перекрыта. Вокруг стояли милицейские и правительственные машины с включенными мигалками.
      – Ну и как они? – спросил Беатриса у Жанны.
      – Кто?
      – Анализы.
      – Нормальные.
      Поймать такси мы смогли только на проспекте. В машине молчали, а когда покинули машину около Жанниного двора, Беатриса сказал, что рванет в магазин за продуктами, потому что гостей, которых ожидается множество, нужно кормить.
      К дому мы пошли с Жанной одни. Я чувствовал неловкость, потому что знал о Жанниной тайне, а она не знала, что я знал. Мне хотелось поразмыслить о том, что сообщил мне о ней Аркашка. Удивительно, но меня мало интересовали мотивы убийства и подлость Захарова. Больше всего я напрягался из-за Жанны. Мне не хотелось верить.
      Уже около самого подъезда от дерева отделился человек и двинулся в нашу сторону со свирепым лицом.
      – Явились, голубки, – грозно сказал он.
      Это был бывший Жаннин хахаль.
      Я понял, что сейчас меня опять начнут бить, и физически ощутил кожей лица враждебную твердь большого кулака. Может быть, я и смирился бы с неизбежностью, может быть, все произошло как всегда. Если бы не подул ветер. Береза согнулась. Я посмотрел вверх. Над домом нависли тревожные тучи. Что-то изменилось в этом городе.
      И хотя до столкновения еще оставалось пару шагов, но наглец уже занес свою карающую конечность, мало того он злорадно улыбался, предвкушая победу и безнаказанность. Из-за спины метнулась Жанна, я остановил ее левой рукой, а правую, сжав пальцы, вложив в движение всю надежду, выбросил вперед, навстречу, раздувающимся от ненависти ноздрям пьяницы.
      Он не ожидал этого, поэтому пропустил удар. Что-то хрустнуло у парня в переносице. Он успел удивиться, а потом оторвался от земли и взлетел ввысь, как голубь мира, возвещая собравшихся о том, что война окончена и не будет больше битв. Он летел целую вечность, грациозно и красиво, и вместе с ним взмыли вверх все мои застарелые комплексы. Они покинули меня и растворились в окружающей серости, парень же не в силах преодолеть земное притяжение, рухнул на асфальт, и следом за ним упали первые тяжелые долгожданные капли проливного дождя.
      Я встал над поверженным хулиганом, сильный, гордый и красивый и ни хрена не видел через залитые водой очки. Жанна подошла ко мне и обняла. Мы мокли и наслаждались влагой.
      Через пару минут силуэт на земле пошевелился и встал. Я опасался новых эксцессов, но ничего не произошло. Он прижал ладони к лицу и ушел восвояси.
      Когда притащился Беатриса с двумя полными сумками продуктов, на нас не было ни одного сухого места, но мы бы еще долго так стояли, если бы дед не уговорил пойти домой и помочь ему готовить ужин. Кушать действительно хотелось.
      В квартире мы с Жанной первым делом вытерлись и переоделись. Беатриса, вывалив на кухне продукты, вернулся в зал, встал над столом, расстегнул платье и оттопырил лифчик. Из него высыпались пачки денег. Денег было много, потому что Беатриса приписал себе самый большой размер. Лицо у деда, который, кстати, как оказалось, пользовался дорогой влагостойкой косметикой сияло блаженством.
      – Собрал, пока никто не видел, – сообщил он.
      Теперь я понял, что за вата там валялась. Мы с Жанной переглянулись. Ругать папашу смысла не было. Было ясно, что деньги он нам вернуть ни за что не позволит. Мы молча пересчитали купюры. Тридцать тысяч долларов. Неплохо.
      За окном громыхнуло, потом мелькнула молния. Мы пошли на кухню. Нарезав лук, сквозь слезы, Беатриса прервал затянувшееся молчание и спросил:
      – Народ, кто знает, сколько стоит операция по перемене пола?
      Ни я, ни Жанна не были специалистами в этой области.
      Жанна, сообразив, куда клонит отец, начала говорить о том, что на эти деньги они могли бы купить квартиру и наконец зажить отдельно. Беатриса насупился. Поругаться им не дал дверной звонок. Мы дружно высыпали в коридор.
      На пороге нарисовался Индиана. Вид он имел затрапезный. Все лицо было покрыто синяками и ссадинами, под носом коричневой корочкой запеклась кровь.
      – Где она?! – прямо с порога крикнул он.
      Я взял папку с прозрачным верхом, вынул журнал, и нашел в статье о Париже вожделенный календарь. Джонс аккуратно взял его у меня, внимательнейшим образом осмотрел реликвию, потом прижал к груди, плюхнулся на пол и разрыдался.
      Мы тактично оставили его один на один со своим счастьем.
      Когда Индиана вошел в кухню, Жанна спросила:
      – Это тебя менты так разрисовали?
      – Нет. Сосед по камере.
      «Везде одно и то же», – подумал я. Потом мне в голову пришла шальная мысль.
      – А этого соседа случайно не Стас зовут? – спросил я.
      – Откуда ты знаешь? – поразился Инди.
      – Ну и как, набил он морду Ленкиному соседу?
      – Да. Я рассказал друзьям о том, откуда у нас взялось ружье.
      – Кстати, на счет ружья, – вспомнил Джонс. – Полупан велел вам подумать над тем, как это ружье появилось. Мы все должны говорить одно и то же. И еще он сказал, что пропало немного денег. Но тут без проблем. Все номера купюр переписаны. Они были из числа тех, что Тихонов отдал Чебоксарову за бренд. Деньги скорее всего найдут быстро. Я краем уха слышал, что номера дадут во все крупнейшие магазины и банки, – мы с Жанной и Беатрисой переглянулись. – И еще, Полупан велел передать, что сегодня он обязательно придет, но позже.
      Мы в свою очередь рассказали Индиане в деталях о том, как прошла наша встреча с Захаровым. В самом конце, на эпизоде с взорвавшимся ружьем, парень сильно загордился тем, что это именно он неправильно набил патроны.
      – Вот что крест животворящий делает! – не в тему воскликнул он.
      Мы решили не ужинать до прихода Полупана и китайцев, но чтобы не умереть с голоду заморили червячка, потом расселись в зале и стали обсуждать Аркашку.
      – Я почти догадалась, что это он, – заявила Жанна, – когда ты назвал котенка именем убитого, а Аркашка вспылил. Его это задело.
      – А я видел, когда следил за тобой, – прозрел Индиана, – как Аркашка выскочил из машины после тебя и побежал в сторону забора у Чебоксаровского офиса. Я еще тогда подумал, что все это странно, а на следующий день, когда услышал про убийство, мог бы догадаться.
      Я тоже вполне мог понять, что убийца – Аркашка, когда он лажанулся на счет папки. Откуда он мог знать, что она лежит на столе у Чебоксарова, если не входил в кабинет? Я высказал это товарищам и подытожил, что все мы хреновые сыщики.
      Беатриса в наших воспоминаниях участия не принимал. Пока мы делились впечатлениями, он достал из папки московские документы и принялся внимательно изучать их в сторонке сидя на кресле и водрузив на нос мутные мужские очки. Иногда он сопел, перебирая бумажки, иногда останавливался и смотрел в пол, потом тяжело вздохнул и произнес:
      – Все эксперты, как один утверждают, что автограф поддельный.
      Смысл его слов до нас дошел не сразу. Дольше всех в него врубался Индиана. Когда он понял значение слов, то недоверчиво произнес:
      – Расскажи это на конкурсе молодых талантов.
      Потом все же взял бумаги из рук деда и углубился в чтение. Изучив документы, он нервно расхохотался и сказал:
      – Да что они могут, эти наши придурки!? Откуда они что знают!? – потом подумал и добавил: – Надо ехать в Америку.

      Лето кончилось внезапно. На смену ему пришла рыжая тетка и разметала по полям спутанные кудри. Из-под колес машин стали выпрыгивать желтые кружки и плясать вслед. Иногда шел дождь. В такую погоду крестьян неудержимо тянет копнить и скирдовать. А их платкастых подруг прибивает к обочинам дорог с пластмассовыми ведрами полными красных яблок.
      Мы ехали на том самом темно-синем москвиче из аэропорта обратно в город. За рулем сидел Индиана, рядом с ним Беатриса, а мы с Жанной на заднем сиденье. Я уезжал в Москву и давно бы уже летел в самолете, но в аэропорту, увидев, что я боюсь, Жанна убедила меня сдать билеты и поехать на поезде.
      Она сказала, что признаться всем в том, что тебе страшно лететь на самолете это смелый поступок. Мало того, с поезда можно в любой момент сойти и вернуться обратно. Я так и не понял, зачем она сказала последнюю фразу.
      Мы ехали на вокзал. Мои попутчики в один голос утверждали, что купить билеты до Москвы можно без проблем. Тополя махали нам приветственно, в том же ритме, что час назад кивали в спину, провожая.
      Индиана в который уже раз требовал, чтобы Беатриса рассказал ему о том, как мы выходили с витаминного завода. Ему нужны были подробности. Сколько машин, какого цвета у них были мигалки и подбегали ли к нам возбужденные репортеры. Эта история наделала много шума в газетах. Почему-то именно она дала повод репортерам выплеснуть всю грязь на Захарова. И если поначалу наверху защищали новоявленного депутата, то потом хором поспешили от него отречься. Аркашка выжил, ему удалили половину кишечника, половину желудка и треть печени. Теперь он лежал в тюремной больнице и ждал суда.
      Индиана оказался человеком не азартным, машину он не гнал и казалось хотел продлить прощание со мной.
      – Знаете, – сказал он, – я всегда мечтал, чтобы это произошло со мной. Завод горит, я выхожу из развалин весь израненный, а на встречу мне прекрасная Мэрилин.
      Мы с Жанной не очень прислушивались к его болтовне, да и Беатриса, казалось, тоже.
      – А здорово, что китайцы купили у тебя все твои картины, – обратился он к деду. – Теперь ты настоящий богач. Это правда, что китаянка обещала устроить твою персональную выставку в Пекине?
      – Да, – ответил Беатриса.
      – А Полупан оказался хорошим дядькой, – продолжил Джонс. – Ловко он отмазал нас на счет ружья.
      Спорить с ним никто не стал.
      Жанна держала меня за руку, а я никак не мог разобраться, трусливый я человек или храбрый.
      На вокзале, простояв немного в очереди, мы действительно без всяких проблем купили билеты на московский поезд, который отходил через пятнадцать минут. Уже объявили платформу и путь, состав был подан.
      Мы подошли к моему вагону и в нерешительности остановились.
      – Ну, что, – начал я, – пока что ли?
      Все молчали.
      Индиана взял меня за рукав и отвел в сторонку.
      – Хочу поговорить с тобой наедине, – скал он. – Эти двое надо мной смеются. А я не верю, что автограф фальшивый. Если поеду в Америку, можно пожить у тебя в Москве, пока выдают визу?
      – Без проблем.
      – Спасибо.
      Он немного помолчал, потом произнес:
      – Жизнь, Форест, это коробка конфет – никогда не знаешь, с какой начинкой тебе попадется.
      – Да уж, – глупо согласился я.
      – Ну, скажи, – попросил Индиана.
      – Что?
      – То, что нужно. Неужели не догадываешься?
      – Нет.
      – Ты должен сказать: “I’ll be back”.
      Я подумал и сказал:
      – Hasta la vista, baby!
      Индиана пожал мне руку с неожиданной силой.
      Дурной пример оказался заразительным, после Джонса меня отвел в сторону Беатриса.
      – Слушай, сказал он. – Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. О ней никто не знает. На самом деле жена ушла, когда в один прекрасный момент застала меня в ее нижнем белье. Причина развода я сам. Мало того, обосновавшись за границей, она хотела забрать дочь, но я устроил так, что ее больше не пустили в Союз. Всю жизнь я врал.
      – Надо сказать об этом Жанне, – подумав, посоветовал я.
      – Я боюсь.
      – Не бойся.
      – И еще. В том, что я такой, хорошего мало. Мужики должны любить баб, а те должны от них рожать детей. Мы все несчастны.
      Я понял о ком он говорит.
      Беатриса обнял меня и слюняво поцеловал. Уверен, что на щеке остался вульгарный след от губной помады.
      Жанна тоже оригинальностью не отличилась. Только утащила меня гораздо дальше, прямо под динамик.
      – Послушай, – сказала она, из глаз брызнули слезы. – Это ведь Аркашка меня нанял, чтобы я с тобой провела время. Ты не подумай, не как проститутку. Я интим сразу отвергла. Просто денег совсем не было. А потом я по настоящему влюбилась.
      – Я знаю, – сказал я. – Спасибо, что сказала.
      – Все, что было, было по настоящему.
      Она всхлипнула.
      – Наверное, я от тебя заразилась и теперь всегда буду говорить только правду.
      Я велел Жанне подождать, сходил к портфелю, который охранял Джонс, достал из него небольшой сверток и вернулся к девушке.
      – Вот, – сказал я, – посмотри. Это тебе.
      Жанна разорвала газету и достала визитку. Она прочитала, что на ней написано и спросила:
      – Тут написано: директор филиала и моя фамилия. Это я что ли директор?
      – Да.
      – Ты хочешь сказать, что это настоящая визитная карточка и она моя?
      – Да. Я согласовал с Москвой. Сегодня утром забрал из типографии. Хотел сделать сюрприз.
      Жанна обняла меня и расцеловала.
      – Мы будем видеться?
      – Конечно, на выставках и совещаниях.
      – Ты самый лучший, – сказала она. – Самый добрый, самый умный. И в сексе тоже…
      После этих слов она громко и отчаянно разрыдалась.
      В динамик объявили, что московский поезд отправляется. Мы с Жанной вернулись к вагону. Увидев, рыдающую девушку у мужиков тоже покраснели глаза.
      Мы еще раз наспех обнялись, и я вскарабкался в вагон. Без труда найдя свое купе, я бросил портфель и чемодан на нижнее сиденье и вышел в проход. Троица стояла на перроне и махала руками. Теперь они уже рыдали все и нисколько этого не стеснялись.
      Я подумал, что в моей жизни, как теперь выяснилось, никогда не было близких товарищей. Я смотрел на престарелого педераста, очкастого фетишиста, красивую авантюристку и понимал, что это и есть мои настоящие друзья, возможно первые и единственные на этой огромной планете.
      Поезд тронулся. Несколько секунд и перрон исчез из вида.
      Я вошел в купе. Напротив меня сидела дородная женщина, судя по виду – бухгалтер. Я спрятал чемодан под сиденье и вышел, чтобы дать ей переодеться.
      В глазах рябило от несущихся навстречу столбов. Почему-то именно сейчас я задумался над причинами, которые толкнули Аркашку на убийства. Их было всего две – амбиции и деньги. Причем вторая, на мой взгляд гораздо более сильная. Получалось, что он забрал человеческие жизни в обмен на деньги. Стало быть – жизнь есть товар.
      Мысль не моя и не новая. Но мне так проще было понимать, ибо всю свою жизнь я имею дело с товаром, пусть и не таким ценным.
      И так, если жизнь – товар, то ее можно воспринимать как бренд, а стало быть и рекламировать, оформлять и придумывать слоганы.
      Мне показалось это интересным. В качестве примера я взял себя.
      Как можно продать мою жизнь?
      В голове возникло следующее объявление: Купите жизнь, немного б/у. За умеренную плату, Советского производства. Состав: жиры – 1 процент, углеводы – 5, белки – 2, вода – 70. В качестве бесплатного бонуса прилагается душа.
      Довольно забавно. Были еще варианты с капремонтом двигателя и ходовой, но их я отверг, как пошлые.
      Теперь я решил посочинять слоганы. Первое что пришло в голову: «жизнь – личное тело каждого». Минут через пятнадцать родился еще один: «жизнь – чья-то глупая выдумка, основанная на реальных событиях». Все это было красиво, но к торговле отношения не имело.
      Важна цена. Я долго думал на счет стоимости и наконец родил: « покупая дорогую жизнь, вы не всегда приобретаете лучшее, чаще всего вы переплачиваете за упаковку».
      Из купе вышла попутчица и сообщила, что она готова. Я сказал, что переодеваться не буду, тем не менее вошел и сел на свое место. В это окно была видна река. Минут десять я ни о чем не думал. Женщина достала курицу и лук. Она великодушно предложила мне эти яства. Я отказался.
      На женщине был точно такой же халат, как на Беатрисе. Я даже внимательней присмотрелся к даме на предмет того, не мужик ли она. Вроде нет.
      Поезд цокал и шатался.
      Ко мне пришло ощущение того, что я делаю что-то не так. Принять решение было тяжело. Раньше мне всегда помогали волшебные слова. Как быть теперь, когда я перестал считать, я не знал.
      Я стал вспоминать слова, которые выпали мне в этой поездке. Почти все они нашли свое применение. Остались только два. Самые дурацкие. Бак и ком. Чушь какая-то.
      Я стал думать про эти слова. Бесполезно. Тогда стал менять их местами. Бак, ком. Ком, бак. Ком бак. Ком бак. На что-то похоже. Скорее всего, на came back. Меня даже прошиб пот.
      Я вышел в коридор. Мимо проводница несла комплекты белья.
      – Скажите, обратился я к ней, – а когда следующая станция?
      – Это скорый поезд. Ближайшая остановка через пять часов.
      Я не вытерплю.
      – Ясно. А где тут у вас стоп-кран?
      – В обоих тамбурах. И вот, – она кивнула головой, – прямо около вашего купе.
      – Спасибо.
      – А зачем вам? – проводница подозрительно посмотрела на меня.
      – На всякий случай, – соврал я.