Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Олигархи Малого Урюпинска - Форс-мажор

ModernLib.Net / Детективы / Новоселов Дмитрий / Форс-мажор - Чтение (стр. 4)
Автор: Новоселов Дмитрий
Жанр: Детективы
Серия: Олигархи Малого Урюпинска

 

 


      До трех у меня была еще уйма времени. Я позвонил Сергею. Его, разумеется, дома не было. Его жена Ольга пригласила меня обедать. Я с радостью согласился, во-первых, она шикарно готовила, во-вторых, она – врач. Покинув скорбящих, я купил в магазине апельсины для Маришки, Серегиной дочурки, конфеты для Ольги, сел в десятку и поехал в гости.
      Если существуют на белом свете идеальные жены, то одна из них, несомненно, Ольга Тихонова. Полная дура во всем, что касается Серегиных проделок, она была абсолютной умницей во всех остальных семейных делах. Симпатичная блондинка с детским лицом, и волнующими женскими формами, она была настолько открыта и искренна, что мне иногда хотелось погладить ее по голове, просто так, только для того, чтобы почувствовать легкость ее волос. Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не смог бы усомниться в ее целомудрии. В этом смысле я понимал Серегу. Тяжело жить с ангелом.
      Когда я приехал, Маришка спала. Мы с Олей закрылись на кухне, и я громким шепотом начал ей рассказывать обо всем, что со мной приключилось за эти два дня, в ожидании того момента, когда из печки на свет божий появится курник, аромат которого я почувствовал еще на лестничной площадке. Мой рассказ сопровождался Олиными причитаниями и гневными комментариями, которые, в конце концов, разбудили дочь.
      При Маринке разговора не получилось, трехлетняя девочка должна быть центром внимания. Так положено.
      Обед был «пальчики оближешь». За чаем я спросил Олю, сможет ли она присутствовать в качестве врача, когда привезут тело. Она согласилась и принялась рыться в шкафу в поисках лекарств.
      После того, как аптечка была собрана, Оля отвела Маринку к соседям, у которых был мальчик такого же возраста и ушла в спальню переодеваться. Я налил себе еще один стакан чая, взял телефон позвонил Сереге, сказав, что забираю его жену на похороны в качестве медработника, что ребенок в квартире номер сорок восемь, чтобы он не волновался, все, что забрал, верну вовремя, в том же виде.
      Когда мы подъехали, четверо молодых парней выносили гроб из автобуса. Мы обогнали их на лифте, Ольга по пути надела белый халат, чтобы всем было понятно, кто она такая. По моей просьбе она встала рядом с родителями Игоря, а я – рядом с Нелькой.
      Ничего особенного не случилось. Плакать сил ни у кого не было. Все немного постонали. Тетя Галя впала в прострацию, Ольга дала ей понюхать нашатырь и выпить сердечных капель. Дядя Валя зло оглядел окружающих, поцеловал безжизненное тело, а какой-то дамочке, все время причитавшей: «Как живой», сказал: «Идиотка». Неля сидела на табурете около гроба и тихо всхлипывала. Громче всех плакала теща, и, как мне показалось, вполне искренне.
      Появился подполковник Спарыкин. Он поздоровался за руку со всеми мужчинами, в том числе и со мной. Тетю Галю и Нелю обнял, постоял над телом минут пять, перекрестился, потом взял Нелю под локоть и увел на кухню. Мы с Ольгой подождали еще полчаса, но ничего не произошло. Я прошел на кухню, извинился перед Спарыкиным за вторжение, сказал Неле, что ухожу. Пообещал вернуться. Потом отвез Ольгу, поставил машину на стоянку, пришел домой и лег спать.
      Я проснулся в одиннадцать вечера в той же позе, в которой уснул. Тяжесть в голове помешала мне сразу подняться. Минут пятнадцать я щурился на злополучный фонарь в окне. Какой дурак устанавливает фонари, свет которых теряется в ветвях деревьев и окнах квартир?
      Просыпаться нужно утром. Сон на закате – сплошная головная боль и изжога. Я выпил стакан кефира и сходил в душ. От кефира случился понос, после которого пришлось мыться снова. Хотелось испытать чувство полной свежести. В ожидании, пока высохнет голова, я тупо смотрел в телевизор, но ничего не понимал, не мог сосредоточиться. От нетерпения я нашел фен и пару раз обжег им корни волос. Волосы казались сухими, но я знал, что весенний ветер одним порывом обеспечит мне долгую нудную и сопливую простуду, поэтому еще полчаса потратил на поиски кожаной кепки с опускающимися ушами.
      Одевшись во все черное, от носков до рубашки, я спустился в ночь. На углу, в баре, я выпил чашку растворимого кофе с трюфелем, чем поверг свой желудок в полное недоумение. Минуты две он возмущался, а я – пукал. Пока шел до остановки, все кончилось. В трамвае напротив меня сидела симпатичная девушка лет двадцати. Я бросил в нее улыбку, на которую она ответила холодным презрением. Ночь превратила окна трамвая в зеркала, и вместо пейзажа за стеклом подсовывала мне мое собственное отражение. Небритый субъект в черной кожаной куртке и в кепке с опущенными ушами. Слишком противный, чтобы тратить на него свое хорошее настроение. И слишком нищий, если ездит по ночам в одноглазых трамваях. Перед нужной мне остановкой, проходя мимо девушки, я остановился, слегка наклонился, и негромко сказал:
      – Я вас очень хорошо понимаю!
      – Дурак, – со страхом ответила она.
      Квартира Игоря не была заперта. Не разуваясь, я прошел прямо в зал. Посреди зала стоял гроб с телом. На диване сидела женщина с красным носом, которая утром открывала мне дверь. Пахло формалином и кровью. На столе горела тонкая свеча.
      – Все уснули, – сказала женщина. – А покойника нельзя оставлять одного в такую ночь. Его душа рядом, – она посмотрела на меня осоловевшими глазами и заплетающимся языком продолжила: – Неле и родителям мы дали успокоительного. Пусть поспят. А в три меня должен сменить Иван.
      Я не знал, кто такой Иван. Я не знал, кто эта пьяная, самоотверженная женщина.
      – Вы идите, я посижу, – сказал я. Она ушла.
      Я заглянул в спальню, а затем в детскую комнату. Везде спали люди. На кухне, на холодильнике я обнаружил десять восковых церковных свечей, которых вполне хватит до завтрашнего дня. В туалете на стиральной машинке лежала наполовину пустая пачка сигарет. Я вытащил одну и попробовал закурить. Закашлялся и выбросил в унитаз. Завершив обход, я вернулся в зал, сел на диван и принялся смотреть на то, что когда-то было моим товарищем.
      Я думал о том, что не стоит плакать и убиваться по этому огромному куску костей и мяса, обтянутому кожей. То, что лежало передо мной, не было Игорем, оно даже отдаленно не напоминало моего друга. Тело – всего лишь символ. А Игорь… Он теперь лучше нас знает, что такое бесконечность.
      В детстве я закрывал глаза и пытался представить себе бесконечность и не мог. У меня просто не хватало фантазии. Но и конец вселенной, который представлялся мне в виде стены, тоже не был настоящим концом, ведь всегда за любой стеной опять начинается нечто. С возрастом эта загадка перестала меня волновать, и лишь сегодня я понял, что ответ приходит вместе со смертью.
      Я не любил слово «душа», но свято верил – то главное, что есть в человеке, не исчезает вместе со смертью его тела, а продолжает существовать. А иначе, скажите на милость, какой во всем смысл?
      Я попробовал выстроить диалог с Игорем. Сам спрашивал и сам же за него отвечал.
      – Ты знал, что тебя убьют? – спрашивал я.
      – Нет, – отвечал я сам себе.
      – Но ты догадывался, что тебе грозит опасность?
      – Нам всем грозит опасность.
      – Ты знал убийцу?
      – Это не важно. Ты ведь его видел.
      – Я видел только его машину. Я его знал?
      – Это не важно.
      – А что важно?
      – Важно, чтобы он за это ответил.
      Игра была довольно рискованной, а диалог – сомнительным. Естественно, я был совсем один, но, разговаривая таким образом, старался почему-то выглядеть лучше, чем я есть на самом деле, как ведут себя при разговоре с человеком, которому хотят понравиться. Я очень много чего пообещал покойному в порыве откровения – позаботиться о его семье, ходить на его могилу, но, самое главное, я пообещал рассказать ментам про светлую девятку.
      – А что я скажу, если меня спросят, почему я сразу обо всем не рассказал? – спросил я.
      – Скажи, как есть, – посоветовал мне Игорь.
      – Тяжело признаваться в собственной трусости.
      – Тогда скажи, что забыл.
      – А почему вспомнил?
      – Скажи, что я тебе напомнил.
      – Дурдом.
      Я еще очень долго заигрывал с пустотой и менял свечки. В три часа ночи меня никто не сменил. В семь утра пришла Игорешкина теща. Она, сладко зевнув, с удивлением посмотрела на меня и спросила:
      – Ты откуда взялся?
      – Я пришел еще вчера.
      – А кого ты сменил?
      – Я ее не знаю.
      – Ты хоть спал?
      – Ну…
      Она растрогалась.
      – Ты настоящий друг.
      Она забыла, как меня зовут, какое-то время пыталась вспомнить, но не смогла.
      – Пойду заварю чай, – сказала она и ушла.
      Чая я не дождался. Появление живого человека подействовало на меня расслабляюще. Я вначале поднял ноги на диван, потом вытянул их, а потом уронил голову и уснул с чувством выполненного долга параллельно телу Игоря в той же позе, на спине лицом вверх.
      В спальню меня перетащили, когда окончательно рассвело. Кому принадлежали руки, взявшие меня под мышки, я не догадался. Я даже не открыл глаза, позволил снять с себя рубашку и сразу же провалился в черноту, как только коснулся потной кожей прохладной простыни.
      Вынос тела был назначен на двенадцать и я бы обязательно проспал этот торжественный момент, если бы не Неля. Она растолкала меня за плечо.
      – Коля, вставай, пора. Скоро приедут за Игорем, – сказала она.
      – Угу, – ответил я.
      – Просыпайся. Спасибо тебе, что не оставил его одного. А я …
      – Да, да, да, – ответил я и сел.
      Ее глаза по-прежнему были на мокром месте. Если честно, то всей этой грусти было с меня более чем достаточно. Я накинул рубашку и вышел в зал. Там сидела куча народу. Я почувствовал на себе осуждающие взгляды. Как будто все вели себя прилично, а я один вчера напился. Я все понял в ванной, когда посмотрел в зеркало. Неля дала мне «Жилетт» и полотенце, чтобы я смог привести себя в порядок. Я попросил чистую сорочку. Она принесла, разумеется, Игорешкину. Я не удержался и посмотрел лейбл. Сорочка оказалась французская.
      Когда приехали катафалк и оркестр, я ни в чем не участвовал. Я не помогал выносить гроб, венки и цветы. Я скромно стоял в стороне и пытался до конца проснуться. Чтобы добраться до кладбища, мне пришлось напроситься в пассажиры к Ефимову, в его белоснежный «Лексус».
      На кладбище мы минут двадцать бродили между могил в ожидании какого-то начальника. Все это время приглашенный поп размахивал кадилом и тянул заунывную молитву. Я встретил несколько ребят с нашего курса. Оказывается, Игорь со многими из наших поддерживал отношения. Мы поболтали. Все присутствующие говорили о нем, как о благодетеле. Я сразу представил себе Игорька, читающего им всем лекцию о правильной жизни.
      Прибыл подполковник Спарыкин. Впереди него шагал пузатый тип, которого как раз все ждали. Он оказался заместителем главы администрации и от лица государства открыл траурный митинг. Его пафосная речь сводилась к тому, что на таких предприимчивых и честных коммерсантов, каким был Игорь, должна возлагать свои надежды новая Россия. Подполковник Спарыкин пообещал найти убийц. Остальные говорили бессвязно и в основном плакали. Я слова не брал потому, что не знал, что сказать. Пока могилу закапывали, я несколько раз прошелся от главной дороги до могилы, туда и обратно, чтобы запомнить тропинку. Я ведь давал обещание приходить сюда. Правда, кому я его давал, себе или Игорю, разобрать теперь невозможно. Как и все, я бросил горсть земли в яму, потом грязными руками скушал кусок колбасы, но от водки отказался.
      Те же самые слова, что на кладбище, люди повторяли и на поминках, но речи их, разгоряченные водкой, были длиннее и витиеватее. Поминки проходили в простой столовой. У Нели хватило чувства такта не арендовать для столь скорбного события престижный ресторан. Блины, мед, компот, суп-лапша, гречка и котлеты. Я ел с аппетитом и еле сдержался, чтоб не попросить добавки.
      Тарелки опустели. Всем раздали платочки. Тесть поднялся и сказал:
      – Спасибо всем, кто пришел. До свидания, товарищи.
      Люди встали из-за столов, вышли на улицу, но еще долго не расходились. Толпа разбилась на небольшие группы. То там, то здесь слышался смех.
      Я подошел к Неле, взял ее за локоть и отвел в сторону.
      – Слушай, – сказал я. – Пусть Пашка хотя бы до девяти дней поживет у деда с бабкой.
      – С какой стати? – удивилась она.
      – А ты подумай.
      Она думала всего две секунды.
      – Ты прав, – сказала она. – Не бойся, я всегда буду помнить, что это – их внук. Можно я выдам эту мысль за свою?
      – Не можно, а нужно. И еще… Мы с Серегой должны Игорю сто тысяч. Дай нам пару дней, и мы отдадим.
      – Деньги вы должны не мне, а фирме. Имей в виду, что предприятие никто закрывать не собирается. Туда и отдадите. Новому директору.
      – Хорошо, – я предвидел такой вариант развития событий. – А кто будет новым директором?
      – Ты.
      Я усмехнулся неуместной шутке.
      – Не болтай ерунды. И знай, что при покупке памятника ты должна учитывать и мою долю. Я должен участвовать деньгами. А то обижусь.
      – Это не ерунда. Дождись меня. Не уезжай, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – сказала она и пошла к родителям Игоря.
      Я нашел подполковника Спарыкина.
      – Мне нужно вам кое-что рассказать, – сказал я.
      Он вышел из своей кучки и я негромко поведал ему о светлой девятке.
      – Почему сразу не рассказал? – маска вежливости моментально слетела с его лица.
      – Забыл с перепугу.
      – Не ври! Хотя теперь это уже не важно.
      Он помолчал секунд пять, потом сказал с неприязнью такие же слова, что и Нелька:
      – Не уезжай. Дождись меня. Мне нужно с тобой поговорить.
      Он пошел туда, где Нелька разговаривала с родителями Игоря, лица которых посветлели.
      Мимо меня проходил Ефимов. Я окликнул его. Он собирался уезжать. Я опять напросился к нему в попутчики. Он согласился подкинуть меня до дома.
      В машине, закурив «парламент», Виктор сказал:
      – Вчера краем уха слышал, что Нелька с ментом хотят поручить тебе фирму.
      – Чушь. Я не потяну. И не было такого разговора.
      – Якобы это пожелания самого Игорька.
      – Ему что, угрожали?
      – Не знаю, – он картинно затянулся. – А ты точно ничего не видел в тот вечер?
      – Даже если и видел, то все без толку. А на фирму лучше поставить тебя. И опыт больше и масштабы. Я так – мелочь. Тем более, ты с ним начинал.
      – Мне это на хрен не нужно. Своих дел по горло. А ты сразу не отказывайся, если что, помогу.
      – Исключено, – сказал я твердо.
      – А мент тебя не любит, – усмехнулся он. – Не очень лестно о тебе отзывался.
      – Взаимно. Тупой, самодовольный тип.
      От нечего делать я рассматривал внутреннее убранство машины. «Лексус» – и есть «Лексус». Машина была почти новой. Большинство кнопок, мне, владельцу десятки, были незнакомы. Когда мой взгляд остановился на сотовом телефоне в держателе, тот зазвонил высоко и противно. Я вздрогнул. Новый коммуникатор стоил никак не меньше штуки баксов. Этой дорогой игрушкой Витек воспользовался привычно и без всякого понта.
      – Привет, – сказал он в трубку. – Да. Как договаривались. Начнем с «Вечерних огней». Дальше видно будет. В одиннадцать.
      – Не желаешь отдохнуть? – спросил он меня, положив трубку. – Мы с приятелем собираемся сегодня зависнуть в ночном клубе. Присоединяйся. Возьмем блядей…
      – Мне бы выспаться, – отказался я.
      – Ну, смотри, – не стал настаивать Виктор.
      Я попросил его, чтоб он высадил меня на противоположной стороне проспекта, около подземного перехода, за квартал до моего дома. Мне хотелось пройтись. Грубо нарушив правила, Виктор перестроился к обочине и долго ехал вдоль бордюра в поисках сухого места. В результате мы остановились метров на тридцать дальше. Поблагодарив Ефима, я перемахнул через красное ограждение и пошел вдоль аллеи в сторону аквариума остановки.
      Впереди меня шел прохожий в демисезонном пальто мышиного цвета, в белой с черными пятнами собачьей шапке. Я ходил в такой шапке до четвертого курса института. Прохожий слегка сутулился и был явно не в себе. Кто весной ходит в собачьей шапке? Да и кто вообще в наше время ходит в таких шапках? Он очень медленно стал спускаться в подземный переход. Я бы мог давным-давно его обогнать. Но, обгоняя, я бы не удержался и посмотрел ему в лицо. А мне не хотелось.
      На лестнице из перехода послышались звуки музыки. Попав в свет неоновых ламп, я увидел девчонку с короткой стрижкой со скрипкой и лохматого парня с гитарой. Девчонка приготовилась петь, ее лицо исказила гримаса вдохновения, рот приоткрылся. В тот момент, когда из ее уст послышались первые звуки, в поле моего зрения опять попал мужик в собачьей шапке. Мужик, девчонка и кафельная плитка стен перехода слились в одну картину. На долю секунды я переместился на пятнадцать лет назад. Это не было дежа вю, я просто поймал ощущение того времени, даже почувствовал запахи. От кайфа у меня подкосились ноги. Я прислонился к столбу и попытался закрепить в себе это чувство, но оно быстро улетучилось, и я снова очутился там, где стою, в настоящем времени. И только сладкая ностальгия растеклась по всему телу.
      – Зеленый червяк электрички, Раздавленный солнечным светом, Подох между лесом и городом, Уткнувшись в красный фонарь.
      В вагоне напротив девочка, В окошко выставив личико, Забавно корчила рожицы, Ловила губами январь, – пела некрасивая девчонка.
      – Ту ду, ту ду, – подтягивал длинноволосый парень.
      Я лелеял в себе ностальгию. Я стоял, слушал музыку и пытался разобраться, почему мне так радостно от обрывков воспоминаний. Неужели я был так счастлив десять лет назад? Вряд ли.
      Музыканты обратили на меня внимание. Видимо, решив, что я – клиент перспективный, они стали петь особенно старательно. Я бросил им в футляр из-под скрипки тридцать рублей. Девчонка послала мне воздушный поцелуй. Их собственный репертуар быстро иссяк. Они спели по моей просьбе «Дождь», «Свечу», «Ночную птицу». Когда зрителей прибавилось, я превратился в отработанный материал, и менестрели стали выполнять пожелания тех, кто еще не раскошелился.
      Пели они хорошо. Но в переходе было холодно и сыро. Нужно было идти. Когда они замолчали, чтобы перекурить, я зачем-то подошел к ним и сказал:
      – Ребята, что вы тут мерзнете? Пошли ко мне, я тут рядом живу. У меня тепло. Попоем.
      – Ты один? – подозрительно спросила девчонка, выдохнув мне в лицо табачный дым.
      – Один, – ответил я. – Выпивка есть.
      – Хавчик имеется? – спросил парень.
      – Найдем.
      Они переглянулись и стали собирать инструменты.
      Познакомились мы в гастрономе, куда зашли по пути, чтобы купить хлеба и кока-колы. Девчонку звали Жанна, ей было двадцать лет, парня – Стасик, на год старше. Студенты. Фенечки, джинсы, челки. У Жанны по три серьги в ухе. Оба довольно чистые для музыкантов и хорошо одетые для студентов. Стасик с юношескими угрями. Никаких признаков вежливости по отношению ко мне, легкая снисходительность. На сегодняшний вечер я должен был заменить им подъезд.
      Кроме хлеба и газировки я купил еще палку колбасы и бутылку водки на всякий случай, хотя дома у меня ее должно было быть немерено.
      В квартире они вели себя очень прилично. Помыли руки, Жанна помогла мне накрыть на стол. Мы сели на кухне. Ели, пили и пели. Я быстро захмелел. После третьей рюмки Жанна попросила разрешения позвонить какому-то Антону и пригласить его сюда, дескать, они сегодня должны были с ним встретиться, он сидит и ждет звонка. Я великодушно согласился и попросил спеть «Поворот». «Поворот» они не знали. Молодежь…
      Через две песни в дверь позвонили. Я высказался на тему, что их Антон очень шустрый, но это оказался не Антон. На пороге стояли подполковник Спарыкин и Неля.
      – Я ведь просил тебя не уезжать, – сказал Спарыкин и вошел в квартиру, слегка толкнув меня в глубь коридора.
      Следом за ним вошла Неля.
      – Нам нужно поговорить, – сказала она.
      – У меня гости, – возразил я.
      В подтверждении моих слов в дверном проеме возник Стасик. Не поздоровавшись, он протиснулся между мной и Спарыкиным и прошел в туалет.
      – Он что такой лохматый? – очень громко спросил подполковник. – Гомик, что ли?
      – Музыкант, – сказал я.
      Спарыкин прямо в обуви прошел на кухню, посмотрел на Жанну, на гитару и на стол. Зрелище не доставило ему удовольствия.
      – Ну-ка спой что-нибудь, – сказал он Жанне, затем оглянулся на меня. – Может, я желаю присоединиться.
      – Я про «Катюшу» песен не пою, дедушка, – сказала Жанна.
      – Алексей Лукьянович, не надо, – сказала Неля. – Пусть они сидят здесь, а мы поговорим в комнате.
      – Ладно, – сказал подполковник, глядя в сторону Жанны и вернувшегося Стасика. – Дети, двадцать минут, чтобы я вас не видел. Сидите на кухне тише воды, ниже травы.
      Спарыкин и Неля сели в комнате на диван, я напротив них в кресло.
      – Коль, я как жена Игоря, – сказала Неля, – прошу тебя, чтобы ты согласился стать директором фирмы «Дисконт».
      – Это глупость, – сказал я.
      – Так хотел сам Игорь.
      – При каких обстоятельствах он тебе это сказал?
      – Он тебя любил. Он всегда хотел работать с тобой. Он всегда говорил, что ты – умница и порядочный, несмотря на все твои недостатки.
      – Так прямо и говорил?
      – Так прямо и говорил. А в последние два месяца пару раз, как бы в шутку, сказал, что если с ним что-нибудь случится, фирму нужно доверить тебе.
      – Ему что, угрожали? – спросил я.
      – Вроде бы нет. Я не придала этому значения. Я думала, что это – шутка.
      – Мы с этим разберемся, – сказал подполковник. – В этой конторе тридцать процентов активов принадлежат мне. И я против тебя. Но… Игорь.… И Неля.… Настаивают…
      – Не знал, что работникам милиции разрешено участвовать в коммерческих проектах.
      – Остряк, – сказал Спарыкин. – Слушай, педофил, тебя принимают с испытательным сроком, и я обрадуюсь, если ты не справишься.
      – А если я откажусь?
      – Не откажешься.
      – У меня же есть другая работа.
      – Она у тебя есть, пока я не против. Да и доллары опять же…
      – Какие доллары?
      – Твои.
      – Неля, вы мне угрожаете?
      – Лично я – нет, я – очень прошу, – холодно сказала Неля. – Но, у Алексея Лукьяновича тоже есть право голоса, он – акционер. У него свое мнение. Я пытаюсь его переубедить.
      – Какие условия? – спросил я.
      – Если удержишь фирму на плаву и не потеряешь клиентов, войдешь в долю. Пока – зарплата, – сказал подполковник.
      – Какова моя предполагаемая доля?
      – Не хами, – сказал Спарыкин. – Ты лучше выгоняй этих детишек и садись думать о том, как спасти наши деньги. Ты должен засыпать и просыпаться с мыслью об этом. Триста семьдесят тысяч украдено, да и в бухгалтерии не все чисто.
      – Я подумаю, – сказал я, хотя чувствовалось, что выбора у меня не было.
      – Думать не надо. Завтра – вторник, тебе нужно идти на работу, на новое место.
      – Дайте мне два дня.
      – Зачем? – спросил Спарыкин.
      – Нужно съездить к матери в деревню. Потом я дам ответ.
      На кухне не выдержали и запели. Подполковник сказал:
      – Хорошо. Два дня. И не забудь завтра явиться в отделение и дать показания насчет светлой девятки.
      Они встали и ушли. Я их даже не проводил.
      Когда я вернулся на кухню, ребята допивали вторую бутылку. Ни кто из них не стал задавать вопросов. Мы снова стали петь и пить.
      Мои новые знакомые откровенно смеялись надо мной, когда я взял в руки гитару и попытался вспомнить студенческие времена, выстроив давно забытые аккорды. Я врал и фальшивил и больше орал, чем пел, и мне было наплевать на то, что они думают. Я с наслаждением вытаскивал из небытия забытые образы юности и вместо утерянных фраз свистел или пел: «ла – ла – ла». Мне было хорошо.
      – По какому поводу траур? – спросил Стасик, когда я закончил концерт.
      – Что, очень заметно?
      – Ну, да, – подтвердила Жанна. – Попусту никто душу рвать не будет.
      – Я сегодня друга похоронил, – сказал я.
      – Настоящего? – спросил Стасик.
      – Оказалось, что – да. Вернее, он думал, что он мне настоящий друг, а я – ему.
      – А ты?
      – А я не знал.
      – Что вы настоящие друзья? – спросила Жанна.
      – Ну да. Я думал, что это просто слова.
      – А теперь узнал? – ехидно спросил Стасик.
      – Ну, да.
      – Разве так бывает?
      – Наверное, не бывает, – с сомнением сказал я.
      Стасик предложил выпить за дружбу. Мы выпили, закусили, потом я выкурил целую сигарету и отключился.
      Ночью я проснулся на диване, попробовал встать и наступил на тело. Меня обуял липкий ужас, видимо, мне снился какой-то кошмар. Я отдернул ногу, снова лег и свесил с дивана голову и руку. На ощупь тело на полу оказалось живым и теплым, оно дышало и при ближайшем рассмотрении оказалось Стасиком. Он спал в очень неудобной позе.
      Из-под кухонной двери пробивалась полоска света. Мучимый жаждой я встал и мотыльком потянулся на свет. Жанна сидела на коленях у какого-то парня. Они взасос целовались. Я поискал кока-колу, но нашел лишь пустую бутылку. Холодильник тоже меня ни чем не обрадовал. Пришлось пить сырую воду из-под крана. Напившись, я опять посмотрел на парочку. Они оторвались друг от друга и обратили на меня внимание.
      – Познакомься, это – Антон, – сказала Жанна.
      – Очень приятно, и главное, вовремя, – сказал я Антону, который походил скорее на гопника, чем на музыканта.
      Часы показывали три часа ночи.
      – Сто грамм будешь? – спросил Антон.
      – Нет.
      – Ты бы нам, земляк, диван освободил, а сам лег на кресло, – сказал Антон.
      – Перебьетесь, – с трудом рассердился я, сходил в туалет и лег поперек дивана, чтобы у тех двоих на кухне не возникло желания подложить мне под бок спящего Стасика.
      Я долго не мог уснуть под свистящий шепот с кухни, звон рюмок и сопение пьяного паренька на полу. Я силился вспомнить, какой кошмар мне снился перед этим, потом решил, что последние три дня пострашнее любого кошмара и поспешил спрятаться от действительности, телепортировавшись в ночь.

5.

      Я летел на сверкающей, свежевымытой десятке по Николаевскому шоссе со скоростью сто пятьдесят километров в час. Эту современную четырехполосную магистраль построили недавно, после чего мои нечастые поездки на малую родину превратились в сплошное удовольствие – на этом шоссе я установил свой личный рекорд, преодолев сто километров до нашего поселка за сорок восемь минут.
      «Шла Саша по шоссе и сосала сушку», – вот уже минут десять бормотал я про себя, как мурлычут привязавшуюся мелодию и постоянно, даже в уме, делал ошибки в этой детской скороговорке. «Кто она, эта дура Саша?, – думал я. – Почему она шла именно по шоссе и почему сосала сушку, а не грызла ее, как все люди»? Я давно заметил, что в моей голове в тяжелые моменты срабатывает защитный рефлекс. Если окружающее давит и решения даются нелегко, если думать о случившемся неприятно или попросту не хватает сил, мой мозг самопроизвольно забивается всякой ахинеей, вроде детских считалочек, и отдыхает оберегая мое сознание.
      На одном из поворотов из пакета на заднем сидении выпала двухлитровая бутылка спрайта, упала за кресло водителя и начала перекатываться по коврику. Пришлось прижаться к обочине и остановиться. На сегодня гонка была проиграна.
      Я достал бутылку, вытер ее чистой тряпкой, положил обратно в пакет, пакет поставил за кресло пассажира и выдвинул кресло на максимум, прижав продукты к заднему сидению. Однажды я привез матери газировку, которая всю дорогу болталась по машине. Мать открыла крышку и облилась с ног до головы. В тот день вместо редкой радости в ее глазах я получил привычную взбучку.
      Мать никогда не брала у меня ни денег, ни продуктов, единственное, от чего она не могла отказаться, была всякая ерунда типа приторной импортной газировки, бананов и апельсинов. Увидев оную еду, она становилась похожей на ребенка, которому дали шоколадку, и эта беззащитность, появлявшаяся на пару секунд, была мне особенно дорога. Ради этих нескольких мгновений, когда она признавала во мне сына, ну, может быть не сына, а так, близкого человека, я готов был таскать ей кока-колу упаковками, а бананы коробками. Никаких других способов выслужиться перед матерью не существовало, по крайней мере, я их не нащупал в ходе моей борьбы за сохранение подобия семьи. Маниакальное желание сблизиться с этим непонятным и бесконечно далеким от меня человеком преследовало меня с детства и с возрастом, как ни странно, оно становилось все острее, хотя к его исполнению я не приблизился ни на шаг.
      Над проблемой отцов и детей я начал размышлять еще утром, когда проснулся в своей квартире, мучимый похмельным синдромом, вызванным, скорее всего не большим количеством выпитого накануне, а выкуренной сигаретой. В моей комнате спали три совершенно незнакомых человека, в сущности, еще дети. Один на полу в луже блевотины, два других – в креслах. Было девять часов утра. Полный разгром на кухне и в ванной. Я попытался растолкать спящих, сообщив им, что давным-давно наступило утро. Но никто из них не вскочил в панике и со словами: «Меня потеряли родители», – не побежал домой. Каждый из них отнесся ко мне как к зеленой мухе, и продолжал спать. «Бедолаги, – решил я. – Их тоже никто не ждет».
      Я перемыл на кухне всю посуду, убрал под стол пустые бутылки. Вытер влажной тряпкой полупереваренную пищу около Стасика и положил ему под голову думку. После этого навел порядок в туалете с ванной и принял душ. Никто не проснулся. Я выпил кружку крепкого чая, перед тем как уйти позвонил Сереге и сказал, что меня не будет в городе два дня. Серега отнесся к этому с пониманием. Он справится. Я растолкал Жанну.
      – Будете уходить, захлопните дверь, – сказал я.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15