Вспоминая вчерашний день и гадая, чьим убийцей меня хотят выставить, я успокоился настолько, что даже задремал.
      Когда за мной, наконец, пришли, мой желудок вовсю переваривал сам себя, а в горле пересохло настолько, что когда конвоир спросил, кто из нас Чебоксаров, слово «я» из моих уст прозвучало, как последний выдох умирающего.
      Вначале меня отвели к толстому усатому сержанту, который снял отпечатки пальцев, а затем доставили в комнату номер двадцать один на втором этаже.
      В кабинете сидело три человека в штатском. Никого из моих утренних гостей среди них не было. Комната показалась мне очень светлой, первое время я усиленно щурился, но графин с водой на столе все-таки рассмотрел хорошо. Один из следователей, видимо, проследив мой взгляд, велел конвоиру снять с меня наручники и налил мне стакан. Меня посадили на стул справа от окна, около полированного шифоньера так, что солнечный свет падал мне прямо в глаза. Они смотрели на меня, а я пытался смотреть на них. Никто не представился. Все трое были худощавыми и темноволосыми. Двое моего возраста, третий – лет пятидесяти. Последний, самый старший, показался мне знакомым. Я его точно где-то видел и, скорее всего, даже общался.
      Когда они достаточно хорошо меня разглядели, тот, что сидел напротив меня, расспросил и записал с моих слов анкетные данные, потом сказал:
      – Вас задержали по уголовному делу номер сто семьдесят восемь, возбужденному по факту убийства Угланова Игоря Валентиновича. Имеете ли вы что-нибудь сообщить по этому поводу следствию, по своей инициативе?
      – Нет.
      – Вы были знакомы с потерпевшим?
      – Да.
      – Когда вы видели потерпевшего последний раз?
      – Вчера.
      – Костя, подожди, – сказал пожилой. – Пусть расскажет посекундно все, что он делал вчера с двадцати одного ноль-ноль до двадцати четырех.
      – Хорошо, – сказал Костя. – Давайте начнем с двадцати одного ноль-ноль местного времени.
      – В двадцать один ноль-ноль я находился на центральном рынке в продуктовом киоске, принадлежащем ООО «Импульс», – начал я и задумался над тем, как объяснить причину по которой в столь поздний час поехал к Игорьку. В конце концов, я решил не вдаваться в подробности Серегиных похождений и не упоминать про деньги, сказал, что с Углановым договорился встретиться заранее, по поводу закупа водки и рассказал все, что смог вспомнить о вчерашнем вечере.
      Когда я начал, часы на стене показывали два часа пятнадцать минут, а когда закончил, было уже половина четвертого. Меня часто перебивали, задавая по несколько раз одни и те же вопросы. Тот, что сидел справа в аляпистом галстуке, записывал мои показания, двое других делали пометки в блокнотах. Я ничего не сказал о светлой девятке, которая подъехала после меня. Сам не знаю почему. Наверное, я заранее боялся этого урода, который вот так запросто мог лишить жизни сразу трех человек. Когда я упомянул гаишника, все трое заметно оживились, а тот, которого звали Костя, стриженый под бобрик, на некоторое время вышел из комнаты. Они спросили, записывают ли охранники на стоянке время, когда владелец ставит машину. Я сказал, что записывают. Они поинтересовались, где ключи от «москвича», я сказал, что они в той связке, которой оперативники закрывали дверь моей квартиры. Потом мне дали ознакомиться с протоколом допроса, который я внимательно прочитал и расписался на каждой странице. Меня заставили написать, что все вышесказанное записано с моих слов, мною прочитано и записано верно. Я сделал все, как они просили, испачкав ручку и протокол дактилоскопической мастикой. Они внимательно следили за моими манипуляциями, затем вызвали конвоира, который надел на меня наручники и отвел в камеру. По пути мне разрешили сходить в туалет и напиться воды.
      Мой сосед лежал в той же позе, в которой я его оставил. Когда меня ввели, он повернулся, напряженно посмотрел на меня и спросил: «Били?». Я ответил, что нет. Когда я лег, он встал и помочился в пластмассовое ведро. Больше я его не слышал.
      Когда-то в здании милиции находился детский сад. Я представил себе, как по коридорам бегали детишки, а здесь, внизу, шипела кухня. При определенных условиях вода может стать паром, детский сад – милицией, а церковь – кинотеатром. Кто-то там, на небе, решает, кому быть преступником, а кому – праведником. Я это знал точно, мой скромный жизненный опыт подсказывал, что человек всегда может стать обезьяной, а вот наоборот – никогда.
      Потом за мной пришли во второй раз, конвоир не надел на меня наручники и я догадался, что меня отпустят. На этот раз он отвел меня в комнату на первом этаже, на двери которой не было номера, а висела металлическая пластинка с надписью: Савичев С.В. В кабинете сидел всего один человек, самый старший из тех, что проводили допрос. Он хмуро посмотрел на меня и сказал:
      – Мы проверили ваши показания. Когда вас остановил сержант ДПС, Угланов был еще жив, он разговаривал по сотовому телефону. Это сходится с показаниями сержанта и с данными компании мобильной связи, услугами которой пользовался Угланов. Его убили предположительно в тот момент, когда вы ставили машину на стоянку. Заявленные вами поломки автомобиля действительно имеют место. Вот ваши ключи, можете идти.
      От радости я чуть не рассказал ему о светлой девятке, но вместо этого сказал:
      – Спасибо, – взял ключи и уже развернулся было, чтобы уйти, но вспомнил о деньгах.
      – Товарищ Савичев, – сказал я. – А деньги и документы?
      – Какие деньги?
      – Которые у меня изъяли при обыске.
      – Во-первых, я не Савичев. Я – подполковник УБОП Спарыкин Алексей Лукьянович, во-вторых, о деньгах я ничего не знаю. Все, что у вас изъяли, вам вернут завтра, – он сделал паузу, затем с напором продолжил: – Если сочтут нужным… Конечно, вы можете подождать до завтра здесь, но один ваш товарищ уж очень беспокоится, бегает по знакомым, надоедает звонками.
      Еще час назад я готов был отдать все свои деньги, чтобы выйти отсюда, а теперь, когда меня отпускали, важнее денег для меня ничего не было.
      – Завтра воскресенье.
      – Ну, тогда в понедельник.
      – А у кого их можно будет забрать?
      – У капитана по фамилии Полупан в двадцать первом кабинете.
      – Спасибо.
      Уже на выходе он остановил меня фразой:
      – Чебоксаров! Подписку о невыезде я с вас брать не буду, но устно предупреждаю, чтобы из города никуда не уезжали. Вы можете нам понадобиться. И еще… Я бы на твоем месте тому сержанту бутылку поставил.
      – Хорошо.
      Запах свободы точно существует, он похож на запах весны.
      Когда я вышел из милиции, было уже темно. Я сразу узнал Серегину «мазду» цвета апрельская ночь. Он тоже меня заметил, выскочил мне навстречу. Я хотел сказать, что из-за его блядства меня чуть не посадили, что меня в конец достали его выходки, но мы просто обнялись.
      – Как ты, дружище? – спросил он.
      – Нормально.
      – Кушать хочешь?
      – А то!
      В машине у него было сильно накурено, пепельница вся забита. Не говоря ни слова, мы доехали до бистро, где нам почти сразу же принесли салаты. Я ел, Серега говорил.
      – В городе полный шухер. С Игорем, кроме охранника, был Марат Хакимов, он хозяин фирмы «Фирт», которая тоже торгует водкой и является первым конкурентом Углановскому «Дисконту». Правда, водка у него в ассортименте в основном привозная, московская и хохлятская. Крупный воротила. Обороты больше, чем на городской ликерке. Три фуры в день! Говорят, вышло какое-то постановление, по которому слетела вся верхушка главспирта.
      – Знаю. Присутствовал при разговоре, – сказал я.
      – Так ты его видел? – удивился Сергей.
      – Хакимова? Да.
      – Ну, вот. А какое у него было предложение?
      – Они выперли меня до того, как стали разговаривать, – уклончиво сказал я.
      – Говорят, он решил переключиться на местную водку и пришел предложить Игорю поделить заводы области. И еще финансовую помощь в обмен на связи. – Сергей закурил. – Самый прикол заключается в том, что убийцу ищут теперь по полной программе и менты, и уголовники. У Каримова крыша – блатные, а у Игоря – шестерка. И те, и те – в жопе. Валят друг на друга.
      – А я – главный подозреваемый?
      – Теперь нет. Насколько я узнал, существует три версии: первая – банальное ограбление, самая слабая, вторая – дело рук Клима, третья – происки конкурентов, дескать, кто-то хочет прибрать к рукам весь водочный бизнес.
      – А при чем здесь Клим?
      – Ты ведь друг семьи. Ты что, не знал, что Клим раньше, до ментов, Угланову крышу крыл?
      – Ты ведь знаешь, я в такие дела не лезу. Ну и что?
      – В городе все знают, что Клим – отморозок. Во-первых, он давно на игле, во-вторых, он не имел четкой ставки отката. Ну, ты знаешь все эти понты. Мог ночью к Игорю домой припереться, типа, дай денег. Вы тут жируете, а братва на зоне фуфайки курит. А когда Игорь поднялся, Клим совсем озверел. Короче, не крыша, а полная лажа.
      Нам принесли шашлык. Я молча начал есть свою порцию, а Серега попросил поменять, слишком жирное он не любил.
      – Ну и что дальше? – спросил я.
      – Года три назад, когда ему все это надоело, Игорь решил уйти под ментов, тем более, что менты и сами давно к нему присматривались. Как они это сделали, что предприняли? Никто не знает. Но Клим спрыгнул с Игоря и даже не вякнул в ответ. Но злобу, говорят, затаил.
      Принесли другую порцию шашлыка. Серега поковырялся в ней вилкой и начал есть с недовольным видом.
      – Сегодня всю Климовскую бригаду взяли, – продолжил он. – Самое интересное, что никто ничего не видел и не слышал.
      – Я видел, – бросил я и рассказал Сергею про светлую девятку.
      Выслушав меня, Серега с минуту молчал, затем спросил:
      – Ты можешь его узнать?
      – Как можно узнать спину? Тем более, что было темно, тем более, что я видел его меньше секунды.
      – А машину?
      – Я знаю только, что это была светлая девятка.
      – Понятно. Ты рассказал об это в милиции?
      – Нет.
      – Правильно, – на лбу появились две вертикальные полоски. – Никогда, ни за что нельзя поручиться с полной уверенностью. Может, это сделали сами менты, или кто-то близкий к ним. Никто не будет разбираться, видел ты или не видел, дальтоник ты или нет. В таком деле свидетелей не бывает. Забудь. Я уже забыл.
      – Я тоже так думаю. Что будем делать с деньгами?
      – Какими деньгами?
      – Которые мы должны Игорю.
      – А… Я купил на них воду, – Серега довольно улыбнулся. – Сегодня, пока куролесил по городу, наткнулся на дешевую минералку в «Лакомке», выторговал пятнадцать процентов и купил на всю смотку. С доставкой. Завтра развезут по точкам, остатки ко мне в гараж. Скоро вода полетит, обещали тепло.
      На меня опять нахлынула волна раздражения.
      – Серый, сделку придется аннулировать, – зло сказал я. – Забери деньги, завтра отдадим их Нельке. Так нельзя. Деньги чужие и тратить их ты не имел права. Нужно вернуть.
      Сергей взял со стола зубочистку и сделал паузу.
      – Я надеюсь, ты не думаешь, что я решил эти деньги присвоить, – сказал он. – Просто выгодное предложение, в кармане были деньги, в таких случаях раздумывать нельзя. Сделку я расторгать не буду. Если ты такой щепетильный, где-нибудь перезайму. А вообще, я считаю так: Игорь в морге, когда мы должны были вернуть деньги, никто не знает. А Нельке…. Днем раньше, днем позже – разницы нет. Наторгуем – отдадим.
      Он был прав. Когда дело касается денег, какой может быть разговор о порядочности. Тем более, что брать чужое мы не собирались.
      – Мы должны отдать до похорон, – пошел я на уступку.
      – При убийствах похороны затягиваются, – в его голосе опять забулькали веселые нотки. – Потом, Коль, у тебя ведь есть деньги. Один раз можно, наверное, внести их на время для общего дела. Увы, в связи со строительством павильона денежная масса тает, ассортимент слабенький. Деньги не должны лежать, деньги должны делать деньги.
      – Я уже слышал это от одного человека. Теперь он – труп, – с сарказмом сказал я. – Вдобавок у меня их нет. Конфисковали.
      – Нашли? Ну вот. А были бы в товаре, никуда б не делись. На каком основании?
      – До выяснения происхождения.
      – Хрен вернут, – уверенно сказал Сергей.
      – Спасибо, успокоил.
      Какое-то время мы ели молча. Когда принесли чай, я сказал:
      – В ментовке мне говорили, что ты подключал каких-то людей, беспокоился. Кого, если не секрет?
      – Всех подряд, по алфавиту в записной книжке. Даже маминого двоюродного брата, дядю Леву из прокуратуры, с которым уже лет пять не разговаривал. Я как тебя увидел в браслетах, сразу вспотел. Это ведь я во всем виноват.
      – Да, ладно… Спасибо.
      – Кстати, все заодно и узнал. У людей языки длинные, – он перелил чай в блюдце, зажмурился и с шумом отхлебнул. – Официально расследование проводит следователь Полупан из уголовки Заводского района, но все нити в руках у подполковника Спарыкина из шестого отдела. Это он у Игоря был крышей, причем не простой крышей, а самым настоящим партнером. Короче он в проблеме и сам пострадал. Ведь деньги все-таки пропали. Тысяч восемьсот, говорят. Кроме Игоревой фирмы Спарыкин контролирует продажу видеокассет с пиратскими копиями фильмов. И еще что-то. Сейчас фиг поймешь, где мент, а где браток.
      – Вспомнил! – воскликнул я. – Этот Спарыкин выпускал меня из кутузки. Я теперь вспомнил, где его видел! Дома у Игоря. Они вели себя, как старые друзья. Вежливый дядька.
      – Ага. Этот вежливый дядька кому хочешь голову открутит. Ладно, поели хорошо. Поехали.
      Сергей подозвал официанта и расплатился.
      – Кстати, – спросил я, пока мы шли к машине. – Как дела у тебя дома?
      – Нормально. Кто хочет быть обманутым, будет обманут.
      Опять ночь. Опять дорога и вода в стекло. Знакомая картина. Всего сутки назад все было правильно. А теперь ни Светки, ни Игоря, ни денег.
      – Это передел рынка, – сказал Серый. – Или так совпало, или зачистка началась сразу с двух сторон.
      – Вряд ли. Хозяина сняли за воровство. Я думаю, что это никак не связано с убийствами.
      – Много ты понимаешь. Там на верху сплошные инсценировки. Одна команда нахапалась, теперь пришла очередь воровать другим. Вот и пошла зачистка игрового поля. Нам с тобой нужно продумать, как это все хозяйство отразится на наших делах.
      – Да, никак. Уверенно сказал я. Не у Угланова, значит, у кого-то другого будем брать. Разве что отсрочка платежа исчезнет.
      – Наверное, ты прав. Мы – люди маленькие.
      – Слушай, дай закурить, – попросил я Серегу. – Что-то на душе тоскливо.
      – Не дам, – насмешливо сказал он. – Не куришь, не курил никогда путем, и не надо. Лучше водки выпей, – он выбросил в окно только что прикуренную сигарету и мечтательно произнес: – Вот соберусь с мыслями и брошу. Между прочим, Света просила тебя позвонить, как выйдешь. Она очень переживала.
      – Ни к чему. Пройденный этап.
      – Оба-на! Что так?
      – Ну, вроде как хватит.
      – Ладно, твое дело, старина. Куда едем, домой?
      – Да.
      – Уснешь?
      – Усну. Завтра с утра поеду к Нельке. Может, надо чем помочь. Все-таки друзья. Ты уж подумай, как отдать деньги побыстрее.
      – Лады, – сказал Серега и надолго задумался.
      Всю дорогу я исподтишка поглядывал на него. Стрижка бобрик, бычья шея, челюсть – орехи можно колоть. Киногерой. Я часто задавал себе вопрос, зачем я ему? Мне казалось, что со всем нашим делом он мог бы легко справиться самостоятельно. Связи – его заслуга, кредиты – тоже. Перед его нагловатым обаянием не устояла еще ни одна налоговая инспекторша, да и мужики через пять минут после общения начинали хлопать его по спине и звать в гости. Мое дело – бумажки перекладывать, его – решать проблемы.
      – Слушай, – начал было Серега, но, повернув голову ко мне, увидел, что я на него смотрю, и спросил: – Чего вылупился?
      – Нравишься.
      – Ты мне это дело брось, – сказал он и весело засмеялся. – Полдня всего отсидел в КПЗ и уже пристаешь. Что с тобой там сделали?
      Он сложил губы для поцелуя и игриво причмокнул. Мы посмеялись.
      – Я так думаю, – продолжил он. – Этот козел, который всех положил, он или псих, или наркоман. Он очень рисковал. Место довольно популярное, в это время там черт-те кто мог находиться. И еще. Раз ты так далеко уехал, а Игорь был все еще жив, значит, они его знали, впустили и он сидел с ними в комнате. Или все это время, пока ты ехал, он стоял под дверью и слушал. Но факт есть факт, сколько бы там народу не находилось, он бы всех убил. И всех свидетелей по пути тоже. Задержись ты подольше, я мог бы остаться без напарника. Весело тебе?
      – Очень.
      Мы подъехали к дому. Вход в мой подъезд был похож на рану – узкая створка двери была открыта, а широкая криво болталась на верхней петле. Мне стало грустно. Еще утром с дверями все было нормально. Хотя, стоит ли удивляться?
      – Сорванная с петель дверь есть верный признак и первая примета того, что привычный мир рушится, – сказал я.
      – Че, че? – спросил Серега.
      – У тебя нет ощущения того, что надвигается катастрофа?
      – Ты о чем?
      – Ему выбили зубы, – сказал я и указал рукой на подъезд.
      Сергей испугано посмотрел на меня.
      – Слушай, – сказал он. – Пошли ко мне. Посидим, глюкнем водочки, моих девок отправим в спальню, сами переночуем в зале на диване. Места всем хватит.
      Я засмеялся.
      – Все нормально. Я пойду домой.
      – Ты уверен? – он пытливо посмотрел мне в глаза.
      – Стопудово.
      – Ладно. Возьми денег-то, – он вытащил из кармана пачку купюр, отсчитал три штуки и протянул мне. – Мало ли что. Без денег нельзя.
      – Давай. Правда, у меня в штанах со вчерашнего дня два куска должны были остаться, но вдруг менты выгребли.
      Поднимаясь по лестнице, я остановился у дядимишиной двери, прислушался и, услышав звуки телевизора, позвонил. Дядя Миша очень обрадовался мне. Он, как обычно, был слегка навеселе. Он обнял меня и долго цокал языком, не говоря ни слова. Я подарил ему полтинник и спросил:
      – Дядя Миша, ты помнишь, что менты у меня из дома забрали деньги?
      – Помню, помню, – сразу сообразил, в чем дело, дядя Миша. – Я на любом суде… Сынок… Бля… Они, козлы, думают, что все могут. Но мы за тебя…
      – Ладно, ладно. Я так, на всякий случай. К стати на счет тети Тани…
      – Мы Таньке с ее Сашкой голову открутим. Я завтра Сашке поставлю, и все! – он вопросительно посмотрел на меня. Я дал ему еще полтинник. – Танька – дура, что Сашка скажет, то и будет делать. Они думают, что нас, рабочих, можно кинуть! Суки! Мы, бля, им покажем!
      – Дядя Миша, не ори, уже ночь, – сказал я. – Просто имей в виду, что я тебе сказал.
      – Сынок, да я…
      – Все, пока.
      Я не включил свет. Скрип половиц, шорох ковра, стон дивана. Я не разделся, просто лег и закрыл глаза. Но не до конца. Оставил маленькую щелочку и сквозь решетку ресниц долго смотрел на окно, которое освещал свет фонаря – нескончаемый источник вдохновения для хреновых поэтов.

      Около подъезда дома, где жил Игорь, я встретил его двоюродного брата Лешку и бывшего напарника, с которым Игорь когда-то начинал – Ефимова Виктора. Мы тепло поздоровались, хотя знакомы не очень близко. Несчастье сближает. Они стояли, курили и у обоих были весьма довольные физиономии, что выглядело странным если учесть, что в доме покойник.
      – Тебя, я слышал, забирали, – сказал Ефимов.
      – Было дело. Я заезжал к Игорю за несколько минут до убийства, – неохотно объяснил я.
      – Что-нибудь видел?
      – Нет.
      – Подозревали?
      – Угу.
      Мне нравился Виктор. Невысокий, но крепкий, в очках, но с цепким взглядом. Он держал в центре города три продуктовых магазина, часто бывал у Игоря, и, несмотря на разрыв, который произошел у них года три назад, остался ему другом. Он всегда стильно одевался и даже сегодня его наряд был не лишен форса. Я сталкивался с ним раза четыре на днях рождения и рыбалке, и во всех случаях он поражал меня невероятным спокойствием и рассудительностью. Иногда, слушая Игоря, я находил в его голосе интонации Витька и не без основания считал, что многому в своей жизни Игорь был обязан именно ему.
      – Мы пробили Игорю место на Покровском кладбище, в самом центре, – сказал Леха. – Только что приехали оттуда, причем не забашляли ни копейки. Директор кладбища когда-то лечился у дяди Вали – отца Игоря.
      – Наша страна – одно большое недоразумение. Вместо того, чтобы скорбеть о друге, мы радуемся тому, что сможем похоронить его достойно, – продолжил мысль Ефимов. – Хотя, гробов нормальных нет. Все – говно. Горбыль. Цена зависит от материала обивки… Ничего, что-нибудь придумаем. Наверное придется покупать в салоне, но там средние с позолоченными ручками кончились. Остались только VIP с шелковой обивкой и окошком.
      – Ребята, вы меня тоже привлекайте к хлопотам, – сказал я. – Нелька дома?
      – Нам может понадобиться твой фургон, съездить за гробом, – сказал Виктор. – А Нелька дома, где ж ей быть, бедняжке. Вообще, ты поговори с ней, может она тебе персонально какое-нибудь задание даст.
      – Как она?
      – Ревет.
      – Тело еще не привезли?
      – Вроде должны были сегодня. Толком не знаем. Этими делами заведует Нелькин отец, – сказал Леха, смачно плюнув в урну.
      Я поднялся в квартиру. Дверь, разумеется, была не заперта. Мне навстречу вышла какая-то незнакомая тетка в черном платке с красным носом. Я сказал, что друг Игоря, она позвала Нелю. Нелька явно находилась под действием таблеток, она сильно опухла, но к моему приходу слез уже не осталось. Она посмотрела на меня с неприязнью и сказала:
      – Я рада, что ты оказался вне подозрений.
      «Значит, ты, сука, не исключала такую возможность», – с горечью подумал я.
      Когда я обнял ее, она заплакала без слез и без звука, просто трясла плечами и корчила рожи. Я подумал о том, что она отдала бы очень многое за то, чтобы на месте Игоря оказался я или кто-нибудь другой из его друзей. Что ж, осудить ее за это почти невозможно. Еще я подумал, что она, несомненно, уже просчитала все финансовые убытки, которые принесла ей смерть мужа, и, наверняка уже приняла какое-то решение.
      – Я хотела сказать, что рада тому, что тебя отпустили. Ты не думай, я не верила ни секунды. Просто неправильно сказала, – стала оправдываться она, сумев проследить логику моих мыслей.
      Я ей не поверил. Она это поняла. Нам обоим стало неловко.
      Чтобы скрыть неловкость, я стал говорить разные красивые слова. Чем больше я говорил, тем сильнее Неля рыдала. Под конец я стал сам себе верить, растрогался и даже пустил слезу. Вообще-то я говорил искренне то, что думал, но мысли лишены красок, поэтому они не действуют так убийственно, как слова. Слова могут толкнуть на что угодно, даже если они звучат из своих собственных уст.
      Мы прошли в комнаты. Там были люди, большинства из которых я не знал. Родителей Игоря еще не пришли. Нелька вцепилась мне в рукав и не отставала ни на шаг. Зеркала и окна были завешаны, поэтому в комнатах горел свет. На кухне Неля прогнала из-за стола каких-то бабулек, усадила меня на стул и налила чаю.
      – Я хочу, чтобы ты был здесь, когда его привезут, – сказала Неля.
      – Я буду здесь столько, сколько будет необходимо. Когда похороны?
      – Завтра, – сказала Неля и опять затрясла плечами. – Он тебя очень любил. Ты даже не знаешь как.
      – Знаю. Я его – тоже.
      Она внимательно посмотрела на меня и возразила, как пьяная:
      – Нет, не знаешь. Его никто не знал. Он был очень хороший. О!
      На кухню зашел их сынок Пашка. Он спал у соседей и, видимо, поддавшись всеобщему настроению, тоже плакал. Но, разумеется, его детская душа еще не могла понять всей глубины постигшего их горя. Он попил с нами чаю и попросился погулять. Я вызвался сходить с ним на улицу.
      – Заодно купите колбасы, – попросила Неля, протянув мне деньги.
      Деньги я не взял.
      Вид прыгающего по лужам Пашки навел меня на невеселые мысли о своей жизни. Все-таки после Игоря остался сын, жена, дом. А умри я сегодня, заплачет ли кто-нибудь по мне? Мать? Ха–ха! Кому ты нужен, Коля Чебоксаров?
      Потом я стал думать о том, что будет с Нелькой и Пашкой. В том, что Нелька недолго будет вдовствовать, я не сомневался. Но вряд ли она теперь сможет выйти замуж за простого работягу. Я подумал о том, смог бы я взять ее в жены и усыновить Паню. В принципе, она не такая уж плохая баба. Кончилось все тем, что я стал представлять ее в постели, и мне стало стыдно и противно за самого себя, уж очень эти влажные видения были похотливы и не соответствовали трагизму момента.
      В магазине я купил Пашке леденец и связку бананов. Он сказал: «Спасибо». Потом, когда мы уже подходили к дому, он выбрал момент, притянул меня к себе, так что мне пришлось сесть на корточки, и сказал:
      – Дядя, Коля, ты знаешь, что у меня папа умер?
      – Да, малыш.
      Он с видом заговорщика, шепотом сказал мне на ухо:
      – Теперь мама обязательно купит мне собачку.
      – Какую собачку, малыш?
      – Ну, собачку, щенка. Папа не разрешал нам с мамой покупать собачку. А теперь, когда он умер и ушел на небо к богу, мама обязательно купит мне собачку, – он немного помолчал, потом продолжил: – Маленькую белую собачку вместо папы.
      Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
      – Ты, что плачешь?
      – Нет, – сказал я, но почему-то всхлипнул.
      – Большие дяди не плачут. Да?
      – Да…. Пошли.
      Когда мы вернулись, в квартире людей прибавилось. На лестничной площадке было густо накурено. Все разговаривали, хоть и негромко, но разом и из-за этого в нависшем гуле было неуютно. Я хотел отвести Пашку к соседям, но он не согласился, вырвал руку и убежал к маме. Я потолкался по комнатам, надеясь найти смысл в происходящем и стать кому-нибудь полезным, но вместо этого наткнулся на родителей Игоря. Я их не узнал, а когда понял, кто передо мной, испугался. На них страшно было смотреть. Отец – дядя Валя – сидел на табурете белый, как снег, и смотрел в одну точку. Мать – тетя Галя – блуждала безумными глазами по залу. Увидев меня, она вскочила, схватила меня за руку и поволокла на лестничную площадку. Не дав мне сказать ни слова, она затащила меня выше на один лестничный пролет, огляделась и срывающимся голосом сказала:
      – Она никогда не даст нам Павлушку.
      – Кто? – удивился я.
      – Нелька. Игорек ее кормил, поил, одевал, а теперь, когда его не стало, она никогда не даст нам внука.
      – Это она сама вам сказала?
      – Что ты! Она не скажет. Просто выйдет замуж и даже не расскажет, кто на самом деле его папа. А нас не пустит, не пустит!
      Вся ее речь была слишком похожа на истерику, чтобы воспринимать ее серьезно. Я обнял ее за плечи и сказал как можно тверже:
      – Скорее, все будет наоборот. Кому сейчас нужна дама с ребенком. Лишняя обуза. Наверное, они постараются избавиться от Пашки и отдадут его вам навсегда, чтобы не мешал строить Нельке личное счастье.
      Мои слова произвели на нее сильное впечатление. С минуту она не могла вымолвить ни слова.
      – Ты так думаешь? – подозрительно спросила она. – Или говоришь так только, чтобы успокоить?
      – Рассуждайте логически. Кому он нужен, кроме родных бабки и деда?
      – А те?
      – А у тех будут другие внуки.
      Она опять помолчала, затем вдруг разрыдалась в голос и сквозь слезы простонала:
      – Господи! Какую чушь я несу! Мой сынок умер! Скажи, Коля, зачем теперь жить?
      – Тетя Галя, скажите, а зачем вообще жить?
      – Дурак, – рассердилась она. – Ты еще молодой. Ради детей.
      – А вам – ради внука.
      – О! Я не знаю, что мне делать, мне кажется, я умру, – снова заплакала она. – Коленька, будь, пожалуйста, здесь, когда его привезут.
      Она схватилась рукой за сердце и прислонилась спиной к мусоропроводу.
      – Пойдемте, тетя Галя, нам здесь не место.
      Мы спустились. Со мной здоровались какие-то незнакомые люди, кто-то из них даже улыбался. Тусовка по поводу смерти всеобщего друга была в самом разгаре. Я довел тетю Галю до ее табуретки и принялся искать Ефимова. Вместо Виктора я наткнулся на Нелькиного отца, который ввел меня в курс дела. Он рассказал, что тело должны привести сегодня после обеда, часа в три. За ним, в морг, поедут он, Ефимов и Леха. Временно будут использовать дешевый гроб из ритуальной конторы, а перед похоронами привезут специальный, который завтра утром изготовят на заказ из сухого отборного дуба. Мой фургон не понадобился, потому что доски все равно бы не влезли в будку. Тем более что, несмотря на воскресенье, смогли отыскать водителя ГАЗели, принадлежащей Игоревой фирме, и он в полном распоряжении комиссии по организации похорон. На вопрос, кто возглавляет комиссию, он похлопал себя по груди. Моя помощь им не нужна. Но, на всякий случай, когда привезут тело, лучше, если я буду рядом. И еще, было бы неплохо, если бы я смог привести какого-нибудь доктора с аптечкой. В выходной они не смогли найти главного врача станции скорой помощи, чтобы вызвать дежурную бригаду. Есть большие опасения, что кому-нибудь может стать плохо. Я сказал, что постараюсь что-нибудь придумать.