9. Переговоры в Каире

12 сентября 1944 года в Москве было подписано соглашение о перемирии с Румынией. А 13 сентября каирские газеты, комментируя сообщение об этом, подавали под крупными заголовками новость о том, что в московских переговорах наряду с другими членами советской делегации участвовал и посол СССР в Египте. Новость вызвала у непосвященных законное недоумение. В самом деле, почему советский посол, только что вернувшись из длительной поездки в Сирию, Ливан и Палестину, вдруг оказывается в Москве и ведет там переговоры о перемирии с Румынией?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо начать с некоторых военных и политических событий конца 1943 года.

Разгром румынской армии на Дону и под Сталинградом, назревающий в стране острый политический кризис, широкое распространение в армии духа пораженчества, охватившего и офицерский корпус, вынудили правящие круги Румынии еще осенью 1943 года всерьез задуматься о способах прекращения бесперспективной войны. Фашистская клика маршала Антонеску, а заодно с нею и оппозиционные буржуазно-помещичьи партии национал-царанистов и национал-либералов надеялись, что им удастся заключить сепаратное соглашение с Англией и США, которое позволит последним высадить в Румынии военно-воздушный десант и тем самым предотвратить оккупацию Балкан Красной Армией.

С этой целью румынский посланник в Анкаре А. Крецяну вступил в контакт с англичанами. Однако наши западные союзники, готовившиеся тогда к Тегеранской конференции, сочли это предложение нереальным и посоветовали румынской стороне вести переговоры о мире со всеми тремя главными державами антигитлеровской коалиции.

Ранней весной 1944 года румынские правящие круги предприняли новую попытку выйти из войны путем сепаратного сговора с западными союзниками. Переговоры теперь поручались не официальным дипломатам, а эмиссарам оппозиционных партий – князю Барбу Штирбею (от партии национал-царанистов, возглавляемой Юлиу Маниу) и Константину Вишояну (от национал-либералов). В начале марта Штирбей прибыл в Анкару. Центральный пункт его предложений англичанам предусматривал высадку на румынской территории английских и американских авиадесантных дивизий. Но теперь, после Тегеранской конференции, и в особенности после того, как Красная Армия вплотную подошла к румынской границе, эта перспектива была дальше от реализации, чем когда-либо. Английское и американское правительства не могли не считаться с этим фактом, и их дипломатические представители в Анкаре порекомендовали князю Штирбею ехать в Каир для ведения переговоров с представителями трех держав.

От имени Советского правительства участие в этих переговорах было поручено мне.

Заседания представителей трех держав по вопросу о перемирии – в присутствии румынского эмиссара или без него – проходили в здании английского посольства.

За день до первого заседания глава делегации князь Штирбей выразил – через англичан – пожелание предварительно представиться мне и побеседовать в частном порядке. Я дал на это согласие.

Доставил его в наше посольство офицер английской разведки, а в гостиную ввел один из наших секретарей. Еще не видя его, я уже заранее проникся к нему глухой неприязнью. Как-никак, а он олицетворял собою воюющую против нас клику, которая направила своих солдат на нашу территорию. И хотя сам Штирбей не проливал ничьей крови, все же, как видный политический деятель, поддержавший вначале разбойничью войну, он также нес большую долю вины за нее. Умеряла мою неприязнь только мысль, что ныне князь Штирбей относится к числу тех сил во враждебном стане, которые, отрезвившись от шовинистического угара, решились выйти из войны. Все же принял я его с подчеркнутой холодностью.

Продержав его несколько минут одного в гостиной, я открыл дверь своего кабинета. Князь Штирбей – пожилой, сухощавый, аристократически лощеный – стоял посреди комнаты, с напряженно выжидающим выражением на лице, явно смущенный. Он поклонился мне и после моего ответного поклона торопливо заговорил по-французски:

– Ваше превосходительство, я почитаю за великую честь для себя, что мы с вами будем совместно трудиться во имя благородной цели примирения наших стран.

Я не был расположен отвечать ему в таком же выспреннем тоне и сухо промолвил:

– Я удовлетворил вашу просьбу о свидании, считая, что оно послужит на пользу делу. Я готов вас выслушать.

Жестом я предложил Штирбею сесть в кресло и уселся сам. Постепенно оправляясь от смущения, Штирбей изложил мне цели своей миссии.

– В Каир я направлен теми общественными силами нашей страны, которые пришли к твердому решению покончить с войной, – начал он. – Учитывая присутствие на румынской территории крупных вооруженных сил Германии, сделать это будет нелегко, что, однако, не умаляет нашей решимости идти по новому пути. Сейчас для нас очень важно уяснить себе, каков будет военно-политический статус Румынии, когда она прекратит военные действия против России. В Анкаре я вел на этот счет предварительные беседы с английскими дипломатами. Здесь, в Каире, я намерен узнать согласованное мнение трех держав, после чего руководство Румынии примет свое решение.

Я задал Штирбею ряд вопросов. Для начала я попросил его уточнить, кого, собственно, румынская делегация представляет? По одной из циркулирующих версий, она послана двумя оппозиционными партиями и в таком случае выступать от имени румынского правительства не уполномочена. По другой версии, ее поездка санкционирована королем Михаем, но не ясно, с ведома ли правительства, возглавляемого маршалом Антонеску?

Штирбей ответил, что инициативу в посылке делегации проявили руководители национал-царанистской и национал-либеральной партий, но что король Михай, придворные круги и часть генералитета также одобрили ее.

– А как к ней отнесся маршал Антонеску? Не отдав себе отчета в том, как он поступит в решающий момент, невозможно строить планы выхода из войны.

После короткой паузы Штирбей сказал:

– По моему мнению, Антонеску еще не убежден в неизбежности поражения Гитлера и потому колеблется. Однако, – уверенно продолжал он, – в случае противодействия Антонеску, король Михай и оппозиция могут опереться на генералитет и большинство офицерского корпуса.

В этой же плоскости предварительного зондажа протекала беседа с румынским эмиссаром и на первом официальном заседании представителей трех держав – 17 марта. Инициативу в уточнении румынской позиции наши американские и английские коллеги целиком предоставили мне. Формально мотивировалось это тем, что я представляю единственную из трех союзных держав, которая ведет военные действия крупного масштаба против Румынии и, следовательно, наиболее заинтересована в благоприятном исходе переговоров. Фактически же дело было в другом. Я не сомневался, что мои коллеги уже получили от Штирбея все необходимые для них сведения, заверения и пожелания – то ли еще в Анкаре, то ли в Каире, сразу же по его прибытии сюда. Можно было даже с некоторым основанием предполагать, что за кулисами наших официальных заседаний со Штирбеем ведутся какие-то параллельные переговоры.

На этом первом заседании князь Штирбей в своем пространном выступлении, сделанном от имени «оппозиционных» партий, разъяснил союзным представителям нынешнюю позицию этих партий в вопросе о войне.

Самым важным в его заявлении был вопрос о румынских условиях выхода из войны. Основное из них сводилось к тому, что Румыния не намерена воевать против фашистской Германии и что на ее территорию должны быть введены войска западных союзников. Нетрудно было видеть, что подобные условия в завуалированной форме преследовали цель осложнить военные действия Красной Армии против вермахта и послужили бы сильнейшим тормозом освобождения Балканских стран из гитлеровской неволи, в силу чего не могли быть приемлемы для Советского Союза.

В тот же день я информировал Наркоминдел о румынских предложениях, охарактеризовав их как неудовлетворительные. В Москве вообще выразили сомнение в том, что румынская «оппозиция» способна на какие-либо действия против Антонеску. Следствием этого явилась нота Советского правительства от 22 марта, адресованная английскому правительству, в которой, в частности, говорилось:

«Что касается самого Манну, то теперь стало ясно, что он не принадлежит к числу таких лидеров, которые могут вести борьбу против Антонеску, а скорее следует считать, что то, что он делает, он делает с разрешения Антонеску, являясь лишь орудием в его руках. С другой стороны, ни из сообщений Штирбея, ни из других данных сейчас не видно, чтобы Антонеску проявлял интерес или стремился к переговорам с союзниками по поводу выхода Румынии из войны и перехода на сторону союзников против Германии. Ввиду такого положения приходится сделать вывод, что, судя по имеющейся информации, нет оснований придавать значение сообщению Штирбея и следует выразить сомнение в том, что переговоры, которые велись с князем Штирбеем в последние дни в Каире, могут привести к положительным результатам».

Несмотря на обоснованность аргументации советской ноты от 22 марта, правительства Англии и США настаивали на продолжении переговоров в Каире, с чем Советское правительство не без колебаний согласилось.

К этому времени военное положение Румынии стало критическим. Соединения Красной Армии, преследуя отступающего врага, отбросили его за Прут и Днестр и подступили к Яссам, крупному административному центру Восточной Румынии. В связи со вступлением советских войск на румынскую территорию вечером 2 апреля Советское правительство сделало очень важное заявление, в котором, в частности, говорилось, что Советский Союз «не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии» и что «вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением войск противника». Таким образом, Советский Союз гарантировал целостность румынской территории и невмешательство во внутренние дела Румынии, не покушался на ее государственный суверенитет.

Почти одновременно с заявлением Советского правительства Верховное Главнокомандование Красной Армии приостановило наступательные операции на румынском участке фронта. Решение это было связано с тем, что в Каире в тот момент велись переговоры о выходе Румынии из гитлеровского блока. Военно-политическое руководство Румынии получило дополнительную возможность предпринять необходимые шаги для перехода на сторону союзников.

Той же цели способствовали и разработанные Советским правительством великодушные условия перемирия. Их текст я получил из Наркоминдела 10 апреля вместе с указанием согласовать их с представителями союзников, что я безотлагательно и сделал, не встретив со стороны последних никаких возражений или пожеланий.

На официальном заседании 12 апреля я вручил князю Штирбею текст условий перемирия, которые ввиду их важности процитирую дословно:

Казалось бы, подобные условия наряду с приостановкой наступления Красной Армии на румынском фронте должны были послужить стимулом для оживления переговоров в Каире и для быстрого достижения перемирия. Однако этого не случилось. Советские условия, широко признанные на Западе правительственными и общественными кругами как «великодушные», «разумные», «умеренные» и т. д., не устраивали ни Антонеску, ни румынскую «оппозицию», потому что в их намерения не входило воевать против Германии еще и потому, что перед их мысленным взором все еще маячил мираж массированного англо-американского воздушного десанта.

21 апреля через князя Штирбея маршалу Антонеску и «оппозиционному блоку» было предъявлено категорическое совместное требование трех держав дать недвусмысленный ответ по поводу условий перемирия и предпринять шаги, которые свидетельствовали бы о готовности Румынии выйти из войны. В ответ Антонеску дал понять, что от дальнейшего участия в переговорах он отстраняется.

26 мая в Каир прибыл еще один эмиссар «оппозиционного блока» – Константин Вишояну, бывший румынский посланник в Гааге и Варшаве. С его ожидавшимся приездом у меня связывались смутные надежды на более трезвый подход «оппозиции» к вопросу о перемирии. Однако ближайшее знакомство с Вишояну и его «дипломатическим багажом», состоявшееся на заседании 27 мая, развеяло эти надежды. Правда, он туманно говорил о создании в ближайшем будущем национально-демократического блока (национал-царанисты, национал-либералы, коммунисты и социал-демократы), целью которого будет свержение диктатуры Антонеску, но при этом добавлял, что основой переворота должна быть высадка в Румынии англо-американского десанта.

Получалась, по пословице, старая погудка на новый лад. Вывод в сложившейся ситуации напрашивался сам собой: при нынешней стратегии «оппозиции» ни о каком перемирии не могло быть и речи и, следовательно, продолжать переговоры не имело смысла. Учитывая это, Наркоминдел дал мне указание добиться от союзников совместного решения о прекращении переговоров. Поставленные перед фактом саботажа со стороны Маниу, союзные представители согласились с нашей инициативой. Принятое 1 июня решение гласило:

На этом каирский этап переговоров о выходе Румынии из войны практически завершился. Правда, в середине июня Маниу с согласия короля Михая сообщил, будто бы он принимает советские условия. Но он и на этот раз выдвинул в качестве своего непременного условия требование воздушного десанта. Естественно, что представители трех держав не нашли основания для пересмотра своего решения.

В июле, как известно, я совершил поездку в Сирию, а затем в Ливан и Палестину. В мое отсутствие советник посольства Д. С. Солод еще продолжал в редких встречах поддерживать контакт с румынскими эмиссарами, но никакого результата это не давало. Решение вопроса о выходе Румынии из гитлеровского блока, оказавшееся не по плечу буржуазно-помещичьим партиям, пришло иным путем.

В Румынии в описанный период развертывались события, значительно укрепившие антивоенное и антифашистское движение. 1 мая 1944 года румынская компартия договорилась с социал-демократами о создании Единого рабочего фронта. Вскоре после этого руководимый компартией Патриотический антигитлеровский фронт достиг соглашения с буржуазной политической группировкой Татареску о совместных антифашистских действиях. Расширяя фронт антивоенных организаций, компартия начала также переговоры с дворцовыми кругами и лидерами национал-либеральной и национал-царанистской партий. В ночь с 13 на 14 июня состоялось совещание, на котором присутствовали несогласные с политикой Антонеску генералы и старшие офицеры. Совещание рассмотрело план вооруженного восстания, разработанный компартией. Тогда же был назначен Военный комитет. 20 июня было подписано соглашение о создании Национально-демократического блока, в который вошли коммунисты, социал-демократы, национал-либералы и национал-царанисты. Создание Национально-демократического блока способствовало изоляции правительства и повышало шансы на успех восстания.

Из своей сорокадневной поездки в страны Леванта я вернулся в Египет к самому началу решающих событий на советско-румынском фронте и в самой Румынии. Утром 20 августа развернулось гигантское наступление войск 2-го и 3-го Украинских фронтов, вошедшее в историю Великой Отечественной войны под названием Ясско-Кишиневской операции. В течение 10 дней была наголову разгромлена одна из крупнейших вражеских группировок, преграждавшая дорогу на Балканы, освобождена вся территория Молдавской ССР, заняты все восточные и часть центральных районов Румынии, включая районы нефтяных промыслов.

21 августа, приехав из Александрии в Каир, я первым же делом связался с «каирскими румынами», как мы в посольстве иногда именовали Б. Штирбея и К. Вишояну. Оба были очень растеряны, даже напуганы; им, видимо, мерещилось, что Румыния уже погибла. Новых указаний из Бухареста в последние дни они не имели, если не считать телеграммы Маниу от 20 августа с очередным стереотипным требованием добиваться направления в Румынию англо-американского десанта.

Тем временем мощные удары Красной Армии по немецкой группе армий «Южная Украина» воодушевили патриотические силы Румынии, готовившие свержение режима Антонеску. 24 августа Каирское радио сообщило волнующую новость о том, что вечером 23 августа в Бухаресте произошло вооруженное восстание, что правительство Антонеску свергнуто и сам он содержится под стражей. А в ночь с 24 на 25 августа Московское радио передало Заявление Наркоминдела СССР в связи с событиями в Румынии, в основном повторявшее правительственное заявление от 2 апреля и условия перемирия от 12 апреля.

Получил я наконец важные известия и от «каирских румын». Утром 24 августа князь Штирбей посетил меня в посольстве и взволнованным голосом сообщил, что новое румынское правительство во главе с генералом К. Санатеску решило заключить перемирие с Советским Союзом и изгнать германские войска с румынской территории. Правительство Санатеску рассматривает его, Штирбея, и Вишояну как своих официальных уполномоченных и поручает им как можно скорее заключить перемирие, приняв советские условия. Позднее, в этот же день, он получил инструкцию правительства, предлагавшую румынским уполномоченным добиваться, чтобы в советские условия перемирия был включен пункт о некой «свободной зоне» вокруг Бухареста, куда наступавшие войска Красной Армии не имели бы доступа. Но обсуждать с румынскими делегатами эти вопросы в Каире мне уже не пришлось.

25 августа вечером я получил из НКИД предписание срочно вылететь в Москву в связи с возобновлением переговоров о перемирии – теперь уже на правительственном уровне, в Москве. Мне также поручалось предложить Штирбею и Вишояну вылететь вместе со мной для участия в новом туре переговоров, о чем я и сообщил им в субботу 26 августа.

Суббота и воскресенье были не самыми удачными днями для срочного согласования вопросов о визах, о воздушном транспорте и т. д. Однако в конце концов все утряслось, правда не без серьезного нарушения жестких официальных правил и инструкций как со стороны нашего посольства, так и английских властей. Чего не сделаешь во имя военной необходимости!

В понедельник 28 августа английский бомбардировщик, превращенный на один рейс в пассажирский самолет, доставил меня и моих румынских спутников в Тегеран. Здесь нам не повезло: Эльбурсский хребет был окутан низкой облачностью и самолеты на Баку не летали. Пришлось в Тегеране задержаться. Работники советского посольства устроили меня в загородном отеле «Дербенд», расположенном в живописном горном ущелье, а заботу о Штирбее и Вишояну взяли на себя англичане. Не улетели мы и на следующий день. До чего же томительно было торчать целый день в отеле, с минуты на минуту ожидая сигнала к выезду на аэродром! И это в момент, когда спешишь по неотложному делу!

Вылетели из Тегерана лишь 30 августа в полшестого утра советским самолетом. В пути от Баку до Москвы мои румынские спутники не проявляли особого любопытства. Только над Сталинградом несколько оживились и пристально вглядывались в развалины еще не восстановленного города. Вообще по преимуществу они пребывали в состоянии подавленности, да еще испытывали беспокойство из-за того, что перед отъездом из Каира не успели получить от нового правительства детальных инструкций для переговоров. Я заверил, что в Москве их обеспечат связью с Бухарестом. Ведь, судя по сообщениям радио, советские части уже должны были вступить в румынскую столицу.

В Москву мы прибыли в 17 часов 20 минут. В Центральном аэропорту я передал своих румынских спутников на попечение сотрудников Протокольного отдела НКИД и Отдела внешних сношений Наркомата обороны. От них же узнал, что накануне из Бухареста прилетела еще одна группа румынских представителей во главе с министром юстиции Л. Патрашкану и вице-министром внутренних дел генералом Д. Дэмэчану. На другой день в газетах было напечатано сообщение под заголовком «Румынские дела», в котором извещалось о прибытии в Москву румынской правительственной делегации и перечислялись все делегаты, без уточнения, кто откуда приехал. При этом фамилии Штирбея и Вишояну фигурировали в самом начале перечня – за ними, как за делегатами со стажем, признавался приоритет.

Из аэропорта я буквально на две минуты заехал на свою московскую квартиру, только для того, чтобы оставить там вещи, – в наркомате меня ждали. «Едва бросив вещи дома, – записывал я вечером 1 сентября в дневнике, – я примчался, небритый и неумытый, в наркомат, где меня уже повсюду разыскивали, чтобы отвести к наркому. Приниматься за работу пришлось немедленно. Хорошо еще, что в полете я чувствовал себя прилично. Сегодня я уже третий день без передышки занимаюсь делами, ради которых был вызван сюда. Дважды был у наркома. Через десять минут еду в Кремль на свидание с ним в третий раз».

Вовсю шла работа над проектом соглашения о перемирии. Первоначальные, апрельские условия перемирия, изложенные в тезисной форме, теперь надлежало сформулировать в виде конкретных пунктов дипломатического документа, с учетом новых военных и политических обстоятельств.

Для его подготовки и согласования с представителями союзных держав, а также для переговоров с румынами была назначена делегация во главе с В. М. Молотовым. От НКИД СССР в нее вошли А. Я. Вышинский, И. М. Майский и я, от НКИД УССР – Д. З. Мануильский. Советские Вооруженные Силы были представлены генерал-майором В. П. Виноградовым и контр-адмиралом В. Л. Богденко. Участие военных в разработке проекта было абсолютно необходимо: ведь из 20 пунктов соглашения добрая половина предусматривала мероприятия военного и военно-административного порядка.

Помимо вопросов военного и политического характера в проекте затрагивались и финансово-экономические вопросы, требовавшие консультаций с соответствующими ведомствами. Вся эта подготовительная работа выливалась в многочисленные совещания, встречи, телефонные разговоры. А когда проект был в основном разработан, начались совещания советской делегации с представителями США и Англии. От США на этих заседаниях присутствовали американский посол в Москве, всегда хмурый Аверелл Гарриман и советник-посланник Джордж Кеннан, хмурый не менее своего шефа. Англию представлял посол Арчибальд Джон Кларк Керр. Союзники были настроены в общем очень уступчиво, благодаря чему текст проекта был согласован с ними почти без трений.

Пока шла внутренняя и межсоюзническая подготовка проекта, румынская делегация, размещенная в особняке в переулке Островского, привлекалась к участию в работе лишь эпизодически и не в полном составе. Деловая связь с нею осуществлялась главным образом через Л. Патрашкану, представлявшего в новом правительстве Румынии коммунистическую партию.

Только на заключительном этапе к переговорам подключились и другие румынские делегаты – генерал Д. Дэмэчану, Б. Штирбей и Г. Поп. Румынские представители помогли уточнить отдельные детали соглашения. Что касается его основных условий, то их принятие румынской стороной было предопределено общим ходом событий.

Преамбула Соглашения четко характеризовала это обстоятельство в следующей формуле: «Правительство и Главное Командование Румынии, признавая факт поражения Румынии в войне против Союза Советских Социалистических Республик, Соединенного Королевства, Соединенных Штатов Америки и других Объединенных Наций, принимают условия перемирия, предъявленные Правительствами упомянутых трех Союзных держав, действующих в интересах всех Объединенных Наций».

Подписание Соглашения о перемирии состоялось 12 сентября 1944 года в присутствии всех делегаций. По уполномочию правительств СССР, Великобритании и США его подписал командующий 2-м Украинским фронтом маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, войска которого совместно с войсками 3-го Украинского фронта провели грандиозную Ясско-Кишиневскую операцию. С румынской стороны Соглашение о перемирии подписали Л. Патрашкану, Д. Дэмэчану, Б. Штирбей и Г. Поп.

Этот официальный акт знаменовал собою событие выдающегося значения – начало быстрого распада гитлеровского агрессивного блока. «Румыния с 4 часов 24 августа 1944 г. полностью прекратила военные действия против СССР на всех театрах войны, вышла из войны против Объединенных Наций, порвала отношения с Германией и ее сателлитами, вступила в войну и будет вести войну на стороне Союзных держав против Германии и Венгрии в целях восстановления своей независимости и суверенитета, для чего она выставляет не менее 12 пехотных дивизий со средствами усиления» – такова была формулировка пункта 1 Соглашения о перемирии. Немного позднее с некоторыми вариантами она фигурировала в ряде других аналогичных соглашений. Ведь Румыния была лишь первым из гитлеровских сателлитов, разбитых Красной Армией и подписавших Соглашения о перемирии. Уже в сентябре ее примеру последовали Болгария и Финляндия, а в январе 1945 года – и Венгрия.

Для румынского народа военное сотрудничество с великой социалистической державой открыло перспективы глубокой демократизации, что было обусловлено в Соглашении. Процесс этот не был ни кратковременным, ни легким; он проходил в ожесточенной борьбе сил прогресса с силами реакции. Но реальные возможности реакции были ограниченны. Защитников и покровителей в лице англо-американских десантников они так и не дождались. А присутствие в стране советских войск не позволило им прибегнуть к столь обычному для буржуазного государства средству подавления народных масс, как полицейский террор. Трон короля Михая зашатался и через три с лишним года окончательно рухнул, увлекая за собой и буржуазно-помещичий строй Румынии.

Путь для утверждения в стране народно-демократического, а в дальнейшем и социалистического строя был расчищен.

10. Снова на распутье

Подготовка Соглашения о перемирии и подписание его проходили на фоне больших изменений в международной обстановке. Вот лишь несколько беглых штрихов, характеризующих эти изменения, – заимствую их из моего дневника за 20 сентября:

«Прошло только три недели с момента последней записи. Сколько событий за это время произошло! Почти вся Франция и Бельгия освобождены, их правительства водворились в своих столицах. Румыния почти целиком занята Красной Армией. 12 сентября с нею заключено перемирие. За это время началась и закончилась трехдневная бескровная война с Болгарией. Теперь Красная Армия в Болгарии, а болгарские войска сражаются против германской армии. Красная Армия освободила Прагу (варшавскую), ведет широким фронтом наступление в Прибалтике. С Финляндией вчера было подписано перемирие… Да разве перечислишь все события?»

Далее, говоря о себе, я прибавил, что «в моей жизни тоже нет застоя». Для такого утверждения имелись веские основания.

Румынские дела, ради которых меня вызвали в Москву, были уже позади. Соглашение о перемирии претворялось в жизнь. Для наблюдения за ходом его осуществления была создана Союзная контрольная комиссия под председательством маршала Малиновского. В качестве политического советника при маршале Малиновском в Бухарест вылетел бывший советский посланник в Софии Лаврищев.

Казалось бы, мне оставалось только упаковать чемодан и вернуться в Каир для исполнения своих прямых обязанностей. Однако у меня был достаточный опыт дипломата военного времени, чтобы ожидать какой-нибудь новой превратности судьбы. Мое предчувствие и некоторые сопоставления подсказывали мне, что она назревает и вот-вот превратится в действительность. Наибольшие шансы были за то, что дорога теперь мне предстоит не в Каир, а в Бухарест.