1. Посольство на Ниле

Спустя три дня после праздника нарком вызвал меня к себе, кратко проинструктировал о направлении работы посольства и предложил срочно вылететь в Каир с теми из сотрудников, которые уже были оформлены.

– Но у меня их пока так мало, что посольство не сможет развернуть свою работу, – возразил я и доложил, как печально обстоит дело с кадрами.

– Не прибедняйтесь, пожалуйста, – отделался шуткой нарком. – У вас там будут два посла и посланник, без малого дипкорпус. Для начала не так уж плохо. А следом за вами потянутся и сотрудники. Я сам прослежу за этим.

Я понял, что никакие мои доводы не произведут должного эффекта и что мне не остается ничего иного, как вновь собирать чемоданы.

К середине ноября немногочисленная группа сотрудников с семьями (вместе со мной и моей семьей) была готова к отъезду в любой момент. Но, как на грех, чуть ли не неделю подряд стояла нелетная погода, заставлявшая нас сидеть на чемоданах в ожидании просвета.

Только 19-го рано утром наша группа стартовала с Центрального аэродрома к далеким нильским берегам.

По расписанию мы должны были к вечеру добраться до Баку, однако порывистый встречный ветер сильно снижал скорость полета. Под Сталинградом наш старенький «дуглас» сделал внеплановую посадку, чтобы пополнить запас перерасходованного горючего. Теперь его хватило бы до Баку, но времени для посадки там засветло было в обрез. Поэтому во избежание риска экипаж предпочел остановиться на ночь в Астрахани.

Утром полет до Баку прошел без сучка без задоринки. Время позволяло нам в тот же день достигнуть Тегерана. К несчастью, по данным метеосводки, над Эльбурсским хребтом (в Северном Иране) господствовала сплошная облачность – непреодолимое препятствие для «Дугласа» с его низким потолком полета. Это означало для нас еще одну ночевку на советской территории.

Утром 21-го самолет сразу же после взлета начал быстро набирать высоту, открывая нашим взорам широчайшую панораму. Слева от нас пенилось седыми гребнями Каспийское море, справа виднелись южные отроги Главного Кавказского хребта. С полчаса мы летели над просторной низменностью, которую горы постепенно оттеснили к самому морю, сжав до размеров узенькой полоски. В этот момент второй пилот вышел из рубки и объявил, что мы пересекаем советско-иранскую границу. Еще секунда – и крылатая тень «Дугласа» заскользила уже по склонам иранских гор.

В Тегеран мы прибыли точно по расписанию.

Тегеранский аэродром представлял собою весьма своеобразное зрелище. Забыв на минуту о географии, которую мы собственными глазами изучали из поднебесья, легко было бы вообразить, что мы еще не покинули пределов своей страны. Повсюду на летном поле стояли и передвигались советские боевые и транспортные самолеты, деловито сновали советские военные грузовики; на каждом шагу попадались красноармейцы, слышалась русская и украинская речь. Но о географии мы не забывали, помнили и историю, в частности август 1941 года, когда части Красной Армии по условиям советско-иранского договора 1921 года и по договоренности с английским правительством вступили в Северный Иран. Тегеранский аэродром был одним из тех, что использовала для своих нужд в военные годы авиация группы советских войск в Иране.

На аэродроме нас встретил представитель советского посольства и отвез в гостиницу, сделавшуюся нашим пристанищем почти на двое суток. Для меня пребывание в Тегеране явилось источником разнообразных забот, главным образом о том, как ускорить отъезд нашей группы в Каир. В нашем посольстве мне сначала только сообщили, что полетим английским военным самолетом, а срок отлета пока неизвестен. Позднее была уточнена и дата: 23 ноября.

23 ноября утром начался заключительный этап нашего путешествия. Экипаж английского военно-транспортного самолета был очень приветлив и предупредителен, что в какой-то степени компенсировало отсутствие в самолете удобств для пассажиров. Теперь наш путь лежал на юго-запад, пересекая Иран, Ирак, Трансиорданию и Палестину, в Египет.

От Тегерана до иракской границы самолет шел почти параллельно горным хребтам, затем – уже в пределах Ирака – горный ландшафт уступил место равнинному. Оставив Багдад в стороне, самолет приземлился возле озера Хаббания на английской военно-воздушной базе того же названия. Здесь была одна из двух намеченных промежуточных остановок. Мы вышли на летное поле, и нас мгновенно охватило душной волной воздуха. Дул резкий, знойный ветер, пришелец из пустынь соседней Саудовской Аравии, бросая в лица пригоршни песчинок. Мы укрылись в помещении офицерской столовой, куда нас пригласило командование базы. Там нам сервировали недурной завтрак, но из-за страшной духоты ели мы без всякого аппетита. Зато литрами поглощали оранжад со льдом.

После завтрака хозяева любезно предложили совершить краткую автомобильную прогулку по окрестностям. Проведя в своей группе молниеносный референдум, я ответил, что сейчас наше единственное желание – как можно скорее двинуться дальше.

И вот мы снова в воздухе. Летим над раскаленной, точно пекло, пустыней, где глаз не находит даже редчайших оазисов. Пейзаж стал меняться только неподалеку от Аммана, трансиорданской столицы, но и там его в лучшем случае можно было считать полупустыней. С огромным любопытством наблюдал я издали свинцово поблескивавшее Мертвое море и расплывчатые контуры Иерусалима, в то же время глубоко сожалея, что лишен возможности осмотреть их вблизи. Откуда мне тогда было знать, что я все-таки побываю в этом легендарном городе и искупаюсь в соленых водах этого безжизненного моря?

Вторая промежуточная посадка произошла в Лидде, недалеко от Средиземноморского побережья. Здесь нас задержали всего на полчаса. А еще через час-полтора полета над пустынями Южной Палестины и Синайского полуострова под нами сверкнула серебряная лента Суэцкого канала. Это означало, что мы уже над Африкой.

От канала рукой подать до Каира. Самолет садится на английский военный аэродром, где-то по соседству со знаменитыми пирамидами Гизы, однако они почему-то не попадают в поле нашего зрения. Да если бы и попали, то вряд ли мы тогда предались бы созерцанию исторических памятников. Многочасовая дорога над всеми этими горными и песчаными пустынями изрядно утомила нас, и главное наше желание сводилось к тому, чтобы поскорее добраться до места назначения.

В Каире мы поселились в отеле «Шеперд» на одной из центральных улиц. Из «Шеперда», за отсутствием более подходящей резиденции, наше посольство и начало развертывать свою деятельность.

Но прежде чем перейти к рассказу о ней, необходимо хотя бы бегло обрисовать общую ситуацию в стране, в которой нам предстояло жить и работать.

Египет всегда был одним из крупных очагов национально-освободительной борьбы в Британской колониальной империи. Добиваясь свободы и независимости, его население неоднократно бралось за оружие. В середине 30-х годов, когда в результате итальянской агрессии в Эфиопии на Ближнем Востоке явственно запахло порохом большой войны, британский империализм вынужден был прибегнуть к политическому маневру и пойти на формальные уступки национально-освободительному движению. В 1936 году он заключил с египетским правительством «договор о союзе». Однако «союз» между империалистической державой и слабой, экономически отсталой страной, на свою беду расположенной в центре британских имперских коммуникаций и стратегических позиций, явился, в сущности, «союзом» всадника и лошади.

Египет продолжал зависеть от Лондона. Прежний британский Верховный комиссар, облеченный всей полнотой власти, сэр Майлз Лэмпсон стал отныне именоваться Чрезвычайным и Полномочным Послом его британского величества. За свои ценные услуги колониализму он получил титул лорда Киллерна.

С изменением статута Египта борьба за подлинную независимость не прекратилась, а лишь приняла иные, сравнительно спокойные формы. Наиболее активную роль в этой борьбе играла партия Вафд, возникшая еще в 1918 году.

По своему социальному составу она отличалась большой пестротой: в нее входили мелкие и средние помещики, представители национальной торговой и промышленной буржуазии, мелкой буржуазии, интеллигенции, отчасти рабочие. Эта социальная пестрота влекла за собою частые и острые внутрипартийные разногласия и расколы, которые ослабляли ее, обусловливали нечеткость политической линии и вели к шатаниям то влево, то вправо. В области внутренней политики вафдистские лидеры добивались установления в стране буржуазно-демократического строя, скопированного с западноевропейских образцов. Идеологии Вафда не чужды были и некоторые прогрессивные черты, отражавшие чаяния народа. К сожалению, прогрессивные принципы совершенно недостаточно претворялись в действительность даже тогда, когда это вполне зависело от партии.

В национально-освободительной борьбе Вафд сталкивался с ожесточенными противниками в лице не только британских колонизаторов, но и проанглийских партий. А во внутренней политике ему противостояла еще более враждебная сила – реакционная дворцовая клика – преимущественно феодальная аристократия, которую возглавлял король Фарук, сам крупнейший землевладелец Египта. В стране, где основой существования нищего феллаха являлся крохотный клочок земли, королю принадлежали 28 тысяч федданов[5], приносивших ему ежегодно доход в 2 миллиона египетских фунтов стерлингов.

Поэтому всякий раз, как парламентские выборы ставили Вафд и его лидера Наххас-пашу у кормила правления, Фарук и его окружение пускали в ход все средства, чтобы добиться отставки нежелательного кабинета.

Вряд ли во всем Египте можно было сыскать человека, более ненавистного Фаруку, чем Мустафа Наххас-паша, который, впрочем, платил монарху той же монетой. Этим обстоятельством искусно пользовалась английская дипломатия. Прибегая к испытанному веками методу угнетателей «разделяй и властвуй», она попеременно оказывала политическую поддержку враждующим между собой силам и тем самым не давала им выступить единым фронтом против общего врага Египта – британского империализма.

С началом второй мировой войны первостепенное значение приобрела внешнеполитическая ориентация Египта. В сентябре 1939 года египетское правительство в соответствии с «союзным» договором 1936 года порвало дипломатические отношения с нацистской Германией, а в июне 1940 года – с фашистской Италией. Однако от вступления в войну против них оно воздержалось.

Такую позицию правительства нельзя объяснить только нежеланием бросить страну в пучину войны. Существовал и другой немаловажный фактор. В августе 1939 года, когда в Европе дело явно шло к войне, Фарук назначил премьер-министром Али Махир-пашу, включившего в свой кабинет ряд министров-англофобов, тайных сторонников держав «оси». В те годы в Египте было широко распространено мнение, что на державы «оси» ориентировался и сам Фарук.

В обстановке войны, развязанной фашистскими агрессорами, Вафд, не поступаясь своей конечной целью – освобождением Египта от чужеземного господства, счел возможным пойти на сотрудничество с Англией. В апреле 1940 года лидеры Вафда, находившегося в тот момент в оппозиции к дворцовому кабинету Али Махир-паши, предложили английскому правительству сотрудничество при условии, что оно официально примет обязательство вывести из Египта по окончании войны все свои вооруженные силы, обеспечит участие Египта в мирной конференции и признает суверенитет Египта над Суданом. Речь шла фактически о пересмотре основных статей договора 1936 года, что в корне противоречило всей английской политике на Ближнем Востоке. Поэтому предложение о пересмотре договора было отклонено как «несвоевременное». Что касается сотрудничества с Вафдом, чья популярность в народе быстро возрастала, то британская дипломатия считала его желательным.

Осуществлено оно было в 1942 году, когда положение на Ближнем Востоке вызывало у английского правительства обоснованную тревогу. Наступательные операции английских войск в Ливии выдохлись, и танковый корпус Роммеля усиленно готовился к форсированному маршу на Александрию. В то же время в Египте, в тылу английских армий, вовсю развернула свою подрывную деятельность фашистская «пятая колонна».

Помимо прямой германо-итальянской агентуры, к ней можно было причислить и религиозно-политическую «Ассоциацию братьев-мусульман», известную своими резко выраженными антибританскими и профашистскими тенденциями. «Братья-мусульмане» пользовались финансовой поддержкой дворцовых кругов и покровительством кабинета Али Махир-паши. Они были активными сеятелями смуты, грозившей восстанием.

Не улучшилось положение и после отставки Али Махир-паши. Очередной дворцовый кабинет Сырри-паши если и не поощрял открыто происков «пятой колонны», то во всяком случае не противодействовал им. Неудивительно, что в подобной обстановке профашистские силы сумели организовать в Каире массовую демонстрацию с требованием возврата к власти Али Махир-паши. Одним из лозунгов демонстрантов был зловещий призыв: «Вперед, Роммель!»

Тревожная ситуация в Египте побудила Англию к решительным шагам. Британский посол Киллерн потребовал от короля создания правительства, способного оздоровить политическую атмосферу, и рекомендовал на пост премьера Наххас-пашу. Но кандидатура Наххас-паши была для Фарука совершенно неприемлемой, и он категорически отверг ее. Во взаимоотношениях короля с английскими властями разразился острейший кризис, разрешить который дипломатическими средствами оказалось невозможным.

В полдень 4 февраля лорд Киллерн предъявил королю ультимативное требование – не позднее шести часов вечера того же дня издать указ о назначении Наххас-паши премьером. Посоветовавшись со своими приближенными из дворцовой клики и некоторыми другими политическими деятелями, Фарук отклонил ультиматум, чем еще больше накалил атмосферу. Дальнейшие действия англичан не заставили себя долго ждать. По приказу командующего английскими войсками в Египте генерал-лейтенанта Стоуна королевский дворец был окружен пехотными частями. А в девять часов вечера лорд Киллерн и генерал Стоун нанесли королю визит, не предусмотренный строгим дворцовым этикетом: они прибыли в осажденный дворец в автомашине, эскортируемой тремя танками.

Как гласит широко известная версия этого «визита», протекал он так. Британский посол протянул Фаруку два документа и сказал:

– Ваше величество, вот тексты указов, один из которых вам надо подписать. Первый касается назначения нашего общего друга Наххас-паши премьер-министром. Вторым указом вы добровольно отрекаетесь от престола. Если вы предпочтете второй документ, то на этот случай в аэропорту стоит наготове самолет, с тем чтобы отвезти вас в Южную Африку. Выбирайте, ваше величество!

Угроза отстранения от трона и изгнания звучала слишком реально, чтобы игнорировать ее. Взглянув на выстроившуюся на площади перед дворцом английскую пехоту и на орудия трех танков, король угрюмо ответил:

– Выбора у меня нет, так как отрекаться от престола моих предков я не намерен. Но этого дня я никогда не забуду.

Туманная угроза короля ничуть не смутила ни посла, ни генерала. Они добились своей цели: 6 февраля лидер Вафда Наххас-паша стал премьер-министром. Популярность Вафда к этому времени находилась в зените: на парламентских выборах в марте 1942 года его кандидаты завоевали 219 мест из 264.

Новое правительство принялось энергично искоренять фашистскую «пятую колонну». Оно не остановилось перед арестом видных пронацистски настроенных деятелей, включая бывших министров, нескольких принцев королевской крови, бывшего начальника генерального штаба армии генерала Масри и ряда других генералов. Не забыт был и прежний премьер-министр Али Махир-паша. Его арестовали по обвинению в передаче итальянцам секретных оперативных планов британского командования на Ближнем Востоке. Уже один этот факт проливал яркий свет на тайный смысл деятельности Махир-паши в бытность его премьер-министром и ближайшим сподвижником короля.

Внешнеполитический курс кабинета Наххас-паши был благоприятен для антигитлеровской коалиции. Не пытаясь здесь анализировать его, напомню лишь, что в активе нового правительства числится и такой важный шаг, как установление дипломатических отношений с Советским Союзом.

К моменту прибытия нашего посольства в Египте все еще сохранялась та расстановка политических сил, которая сложилась в феврале 1942 года. Пребывали на своих местах, ведя далеко не мирное сосуществование, и представители этих сил, три главных действующих лица февральских событий: на троне восседал король Фарук, пост премьер-министра и министра иностранных дел занимал Мустафа Наххас-паша, британским посольством руководил лорд Киллерн. Поддерживая с ними по роду своих обязанностей тесный контакт, наше посольство должно было постоянно вглядываться в сложнейшую паутину их противоречивых стремлений, чтобы не запутаться в ней и не повредить каким-либо образом интересам Советской страны.

В заключение этого обзора – несколько слов о столице Египта.

В начале нынешнего века, когда система колониализма достигла своего апогея, считалось модным цитировать киплинговское двустишие из «Баллады о Западе и Востоке»: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут». В Каире я услышал поговорку, которая, в противовес Киплингу, утверждала: «В Каире Восток встречается с Западом».

Что ж, в известной мере она неплохо отражала своеобразие Каира того периода. В этом городе с двухмиллионным населением Древний Восток и Восток Арабский на каждом шагу встречались с Западом. Я имею в виду, конечно, не «контакты» с британским империализмом в лице его колониальных институтов и солдат гарнизона, усиленного в военное время армейскими частями. Цивилизация Запада накладывала на Каир свой отпечаток и в иных формах, которые в соединении со специфическими чертами культуры Востока придавали египетской столице космополитический характер.

Так, в городском строительстве резко бросались в глаза контрасты арабской архитектуры в стиле сказок «Тысячи и одной ночи» и европейской архитектуры всевозможных школ и течений. Поражала также этническая пестрота населения. В основном оно состояло из потомков древних египтян, смешавшихся с арабскими завоевателями и целиком арабизировавшихся. Правда, часть этих потомков (копты), оставаясь с древних времен христианами, имеют отличия в языке и культуре от окружающих их арабов. Но среди постоянных жителей Каира насчитывалось и множество представителей других национальностей: греков, армян, евреев, выходцев из стран Западной Европы – прежде всего французов, итальянцев и англичан – и, наконец, так называемых левантинцев – выходцев из стран Ближнего Востока. Вследствие своего многонационального характера Каир стал средоточием разнообразных религиозных общин и отличался многоязычием. Среди языков преобладал, разумеется, арабский – и в официальном обиходе, и в быту, но повсюду – на улицах, в магазинах и учреждениях – сплошь да рядом слышалась и иностранная речь. Чаще всего французская и английская, несколько реже – греческая и итальянская. Таким образом, утверждение о том, что «в Каире Восток встречается с Западом» имело под собою весьма определенную космополитическую основу.

2. Первые шаги

Итак, с 23 ноября отель «Шеперд» сделался не только нашим пристанищем, но и местопребыванием формирующегося посольства.

Почти на неделю одна из комнат моего номера превратилась в служебный кабинет, где происходили деловые совещания наличного персонала посольства и составлялись первые документы, откуда налаживалась связь с египетским, югославским и греческим министерствами иностранных дел и откуда ежедневно отправлялись «экспедиции» на поиски помещения для посольства и квартир для наших семей.

Через день после приезда я нанес визит Наххас-паше, но не как премьер-министру, а как министру иностранных дел, портфель которого также находился в его руках. Поэтому принял он меня не в здании Совета министров, а в здании МИД.

В обширном холле министерства меня поджидали директор Протокольного отдела Есин-бей, личный секретарь министерства Камель-эль-Салонекли и еще несколько чиновников. После взаимных представлений Есин-бей пригласил меня сначала к себе в кабинет, где любезно и неторопливо расспросил о том, как мы летели и как устроились в отеле, посвятил в некоторые особенности местного придворного и дипломатического этикета, а затем провел к Наххас-паше.

Мустафе Наххас-паше, с которым я уже немного познакомил читателя, шел шестьдесят пятый год. Однако выглядел он еще очень бодрым и энергичным, и следует признать, что внешность его не вводила в заблуждение: энергии ему было действительно не занимать, так же, впрочем, как и гражданского мужества, которое так часто требовалось в его бурной политической карьере. Путь Наххас-паши к руководству Вафдом и к посту премьера не был усыпан розами, но зато тернии на нем встречались в изобилии. Юрист по образованию и профессии, он с 1918 года примкнул к национально-освободительному движению, переживавшему под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции период наивысшего подъема. За активное участие в движении он подвергался всяческим преследованиям со стороны английских властей. В декабре 1921 года он был арестован, осужден и сослан на Сейшельские острова, где пробыл до июня 1923 года. Вернувшись на родину, Наххас-паша с прежней энергией отдался политической борьбе. Серьезные неудачи и невзгоды, выпадавшие на его долю, избороздили его лицо глубокими морщинами.

Наххас-паша был в светло-сером, так называемом деловом костюме и красной феске, традиционном арабском головном уборе. При моем появлении он с радушной улыбкой, казалось несвойственной его суровой физиономии, пошел мне навстречу, крепко пожал руку и сердечным тоном произнес:

– Я счастлив приветствовать в вашем лице первого официального посланца Советского Союза в Египте. Я испытываю чувство большого удовлетворения оттого, что правительство, которое я возглавляю, проявило инициативу в установлении дипломатических отношений с вашей могучей державой и что инициатива наша не осталась без отклика. Ваш приезд сюда я рассматриваю не только как дипломатический успех Египта, но и как начало нового этапа его национального существования.

На это приветствие, явно выходившее за рамки протокольной любезности, я ответил так:

– Я считаю для себя большой честью представлять Советский Союз в такой стране, как Египет, с его величественной историей, в стране древней и вместе с тем молодой, устремленной в будущее. Советское правительство высоко оценило добрую волю Египта и со своей стороны не пожалеет усилий для развития дружественных отношений между нашими странами. Мой почетный долг, как посланника, – всемерно способствовать этому развитию в тесном сотрудничестве с египетским министерством иностранных дел.

Наххас-паша заверил меня, что такое сотрудничество всех работников его министерства и правительства в целом гарантировано.

Последовавшая затем беседа длилась три четверти часа. Разговор мы вели по-французски. В Египте я охотнее всего пользовался французским языком и к другим языкам прибегал лишь тогда, когда мои собеседники не владели им.

В нашей беседе мы затронули ряд актуальных вопросов международного положения, начав с военных действий на советско-германском фронте. Наххас-паша не скупился на восторженные оценки, говоря о мощи Красной Армии, теснившей врага на колоссальном по протяженности фронте. В то же время он довольно сдержанно отзывался об операциях англо-американцев в Средиземноморском бассейне.

От обмена мнениями по общим вопросам мы перешли к практическим делам.

Я передал Наххас-паше для ознакомления французский перевод своих верительных грамот, иначе говоря, послание М. И. Калинина королю Фаруку о моем назначении посланником СССР с задачей поддержания дружественных отношений между Советским Союзом и Египтом. На этой стадии беседы в ней участвовал и заместитель Наххас-паши по МИД, статс-секретарь Салахэддин-бей, щеголевато одетый, на вид не старше сорока лет. В отличие от своего шефа статс-секретарь был для меня величиной неизвестной. Впоследствии я узнал, что как в Вафде, так и в правительстве он обладал значительным весом и что Наххас-паша ценил его как своего верного сторонника и добросовестного исполнителя его указаний.

Я спросил о дате вручения мною верительных грамот королю. Как и следовало ожидать, вопрос этот остался открытым. Из газет я узнал о несчастном случае с Фаруком: на недавней охоте под Александрией он сломал ногу и в данный момент был прикован к постели. Наххас-паша не мог дать мне точного ответа. Более того, он даже высказал опасение, что моя встреча с королем откладывается надолго, может быть на три-четыре недели.

Таким образом, печальный финал королевской охоты создавал для нашего посольства довольно-таки щекотливую ситуацию. В течение длительного срока оно должно было существовать без всякой легальной основы для выполнения своих функций – не только дипломатических, но даже и хозяйственно-практических, например для заключения контракта на аренду здания. Я обратил на это обстоятельство внимание министра, и он поспешил успокоить меня, заявив, что министерство уже обсуждало этот казус и приняло решение о том, что независимо от формально-юридической стороны дела посольство уже сейчас может пользоваться всеми прерогативами дипломатического представительства. Я выразил удовлетворение заверением министра и выдвинул перед ним другую проблему, также порожденную отсрочкой.

Суть ее заключалась в том, что болезнь короля Фарука автоматически отодвигала на неопределенный срок вручение грамот югославскому королю Петру и греческому королю Георгу. Ведь и с формальной, и с политической точек зрения требовалось, чтобы я был сначала аккредитован при короле Египта и лишь после этого при королях – гостях этой страны. Поэтому я спросил, не согласится ли египетское правительство на мою аккредитацию в ближайшие дни при югославском и греческом королях? Наххас-паша ответил, что он и сам уже задумывался над таким решением проблемы и надеется вскоре сообщить мне ответ. Разумеется, в таком вопросе необходимо было получить согласие короля Фарука, невольного виновника затруднений посольства.

На этом мой визит к Наххас-паше завершился.

Подчиняясь правилам этикета, о которых меня информировал Есин-бей, я побывал на другой день в приемной королевского дворца Абдин, где внес в книгу для почетных посетителей свои пожелания скорейшего выздоровления королю.

Третий мой официальный визит в Каире был нанесен британскому послу: лорд Киллерн являлся дуайеном (старшиной) дипкорпуса в Египте, и по протоколу я обязан был посетить его в самом начале своей деятельности.

Лорд Киллерн был ветераном дипломатической службы, на которую поступил в 1903 году. Служил он по преимуществу в странах Дальнего и Ближнего Востока, а в 1920 году побывал и в Советской России – однако не как почтенный дипломат, а в качестве одного из организаторов антантовской интервенции, исполняя обязанности «британского Верховного комиссара в Сибири» – так высокопарно называлась его тогдашняя малопочтенная должность. Как известно, никаких лавров она ему не принесла, а сам он, должно быть, благодарил бога за то, что успел вовремя унести ноги из Сибири.

К этому испытанному служаке британского колониализма я и направился с визитом.

Территория посольства занимала целый квартал, примыкающий к набережной Нила. Несмотря на обилие цветущих деревьев и аккуратных зеленых газонов в традиционном английском стиле, она сильно смахивала на укрепленный военный лагерь. Вся она была обнесена высокой глухой стеной и рядами проволочных заграждений, а многочисленные здания посольства забаррикадированы мешками с песком.

У чугунных ворот, охраняемых часовыми в хаки, машину с красным советским флажком на радиаторе встретил секретарь посольства. Он указал моему водителю, египтянину Махмуду (наши советские водители тогда еще не прибыли), к какому подъезду подъехать, а потом, резвой рысцой пройдясь рядом с нашей машиной, с учтивыми поклонами провел меня по коридорам в кабинет посла.

Лорд Киллерн, мужчина гигантского роста и бычьей упитанности, приветствовал меня с еще большим дружелюбием, чем Мустафа Наххас-паша. Он полуобнял меня за плечи, как старинного приятеля, и с места в карьер заявил, что страшно рад возможности работать бок о бок со своим советским коллегой.

Имея за плечами пятилетний опыт общения с иностранными дипломатами, я хорошо знал, как легко – при надлежащей светской выучке – дается такое дружелюбие и чего оно стоит в действительности. Я склонен был верить в радушие египетского премьера, ибо оно не противоречило политической логике: для Наххас-паши присутствие в Каире представителя Советского Союза, надежного сторонника национально-освободительного движения, являлось одним из факторов укрепления национального суверенитета Египта. А могло ли это же присутствие вызвать энтузиазм у посла Великобритании, вынужденной скрепя сердце согласиться на установление советско-египетских отношений?