В самый канун войны, чтобы усилить авиацию ПВО Ленинграда, насчитывавшую всего 123 истребителя, было решено передать 7-му иак из состава других дивизий пять полков. Обстановка заставила отказаться от этого мероприятия, и 7-й иак остался в прежнем составе - мы лишь дали ему недостававшую боевую технику и внесли некоторые изменения в его организацию. На 23 июня в 7-м иак имелось 272 истребителя, в том числе 30 скоростных высотных перехватчиков МиГ-3{75}.
      Таковыми были в первые дни войны боевой состав и организация ВВС фронта и ПВО Ленинграда. В дальнейшем в связи с началом боев на подступах к городу нам пришлось срочно перенацеливать основные силы ленинградской авиагруппировки на псковское и новгородское направления, усиливая елико возможно одни соединения и ослабляя другие.
      Сo второй декады июля и до конца сентября фронтовая авиагруппа, 7-й иак и значительная часть сил ВВС 23-й армии действовали только в интересах наших войск, сдерживавших натиск группы армий "Север". Частые перегруппировки авиации и большие потери в людях и технике, в результате чего нам приходилось сводить полки, поломали прежнюю организационную схему ВВС фронта. Процесс этот не коснулся лишь ВВС 14-й и 7-й армий. Авиация этих армий осталась в неизменном составе, а в августе в связи с разделением Северного фронта на два - Ленинградский и Карельский - была передана в состав последнего.
      Помимо чисто военных вопросов, нас в то время не в меньшей степени волновали и иные. Хотя в первые недели войны из-за отсутствия своевременной и точной информации мы далеко не всегда знали, что происходит на других фронтах, все же масштабность постигшей страну беды была ясна всем. Естественно, что в такой обстановке меня как командующего ВВС фронта в те дни не мог не тревожить и вопрос, как отразятся на моральном состоянии личного состава ВВС округа наши временные неудачи на фронте и отставание в технике. Испытание-то было очень тяжелым и внезапным. Тут и при равенстве в силах можно было растеряться.
      Я, конечно, не сомневался в твердости духа ленинградских летчиков, большинство которых были коммунистами и комсомольцами. И все же моральный фактор беспокоил меня. Однако первые же воздушные схватки убедительно показали, что на этом "фронте" все в порядке и фашистам здесь побед не ждать.
      День 27 июня начался для меня обычно. Проснувшись у себя в служебном кабинете, я занялся текущими делами: выслушал доклады начальников отделов оперативного и боевой подготовки - полковников С. Рыбальченко и Н. Селезнева, ознакомился с разведданными, отдал необходимые распоряжения и уехал на один из аэродромов, где собирались и облетывались МиГ-3.
      Настроение у нас было неважное. К этому времени выяснилось направление главных ударов гитлеровцев в Прибалтике: 18-я армия двигалась на Ригу, 16-я армия и 4-я танковая группа действовали на наикратчайшей прямой к Ленинграду Даугавпилс - Остров - Псков - Луга. Войска Северо-Западного фронта не смогли остановить противника и стали отступать по расходящимся направлениям: 8-я армия - на Ригу, 11-я армия - на Свенцяны. В результате путь на Даугавпилс оказался прикрытым слабо. Ставка приказала 27-й армии срочно выдвинуться навстречу противнику и занять оборону на правом берегу Западной Двины. Однако соединения 56-го моторизованного корпуса немцев опередили наши войска. 26 июня головные части 8-й тд генерала Бранденбергера подошли к Даугавпилсу. 8-я рота 800-го полка особого назначения "Бранденбург"{76}, переодетая в нашу форму, направилась к команде, выделенной для взрыва моста, обезоружила ее и захватила мост. Вражеские танки переправились через Западную Двину, ворвались в Даугавпилс, в котором не было советских войск, и стали расширять плацдарм. Но так как 56-й мк далеко оторвался от своей пехоты, то немецкое командование вынуждено было остановить его. Брошенный на ликвидацию прорыва наш 21-й механизированный корпус не смог выполнить эту задачу. Он был еще недостаточно сколоченным соединением и имел лишь около 15% материальной части{77}. К тому же в пути он подвергся сильным ударам гитлеровской авиации и понес большие потери.
      Так нам стали ясны замыслы гитлеровского командования. Они были неожиданными. Но Военный совет Северного фронта своевременно оценил обстановку и решил срочно начать оборонительные работы на дальних юго-западных подступах к Ленинграду - по реке Луге. Это была территория Ленинградской области. Теперь уже не вызывало сомнения, что если войскам Северо-Западного фронта не удастся сбить темпы вражеского наступления, то весьма скоро бои начнутся непосредственно на дальних подступах к Ленинграду, и тогда нашим летчикам придется отражать удары авиации противника с двух сторон - с севера и с юга. Но пока авиация 1-го воздушного флота гитлеровцев не тревожила нас. Однако выход противника на правый берег Западной Двины насторожил меня, и я, уезжая на аэродром, приказал передать командиру 39-й истребительной авиадивизии полковнику Е. Я. Холзакову, чтобы он взял под наблюдение район южнее Острова. Полки этой дивизии, базировавшейся на Псковском аэроуэле, находились ближе всех к линии фронта.
      Вернулся я в Ленинград только вечером и сразу стал готовиться к поездке в Смольный для доклада Военному совету фронта. Не успел ознакомиться с боевой сводкой дня, как зазвонил телефон. Я снял трубку и узнал голос Холзакова. Он сообщил такое, чему я не сразу поверил.
      - Харитонов, говорите? - взволнованно крикнул я в трубку. - Немедленно пришлите подробности!
      Сообщение Холзакова буквально ошеломило меня. Смелости, отваги, стойкости и мужества нашим летчикам было не занимать. Но вот с тем, что совершил летчик 158-го истребительного авиаполка комсомолец младший лейтенант Петр Харитонов, я столкнулся впервые. Это был воздушный таран, и совершил его совсем молодой пилот в первом же своем боевом вылете{78}.
      Произошло это так. Днем 27 июня звено истребителей И-16, ведомое лейтенантом Д. Локтюховым, неожиданно встретило группу вражеских бомбардировщиков Ю-88. Противник держал курс на Псков. Советские летчики тотчас атаковали неприятеля. Бомбардировщики, шедшие без истребительного прикрытия, развернулись и стали уходить на юг.
      Под атаками И-16 "юнкерсы" нарушили боевой строй и разошлись в разные стороны. Харитонов устремился за одной из машин. Через несколько минут он догнал врага и нажал на гашетку пулеметов. Но пулеметы молчали. Младший лейтенант перезарядил их, снова нажал на гашетку, и снова безрезультатно. Из-за какой-то неисправности оружие вышло из строя. Командир вражеского экипажа, разумеется, знать этого не мог, и, чтобы спастись, решил показать Харитонову, что бомбардировщик подбит,- он форсировал работу моторов и круто повел самолет вниз. Оставляя за собой две полоски густого дыма, "юнкерс" устремился к земле. Однако Харитонов догадался об уловке врага. Вот тогда-то и пришла к нему мысль о таране. Пришла, по его словам, как-то сама. Но прежде этой мысли возникло движение руки, прибавившей оборотов мотору и пославшей машину резко вперед.
      Несмотря на молодость и малый опыт, Харитонов действовал расчетливо и спокойно. Он зашел в хвост "юнкерсу", прикинул, как и куда лучше ударить, еще прибавил скорость и нацелился винтом своего истребителя на руль глубины. Перед самым ударом он глянул вниз, и сердце его оборвалось: до земли было меньше ста метров. В случае аварии собственной машины прыгать с такой высоты с парашютом бесполезно. И все же Харитонов не изменил своего решения и ударом винта снес "юнкерсу" хвостовое оперение. И-16 сильно встряхнуло, появилась тряска, но истребитель не потерял устойчивости и продолжал лететь. Ю-88, лишившись хвостового оперения, резко клюнул носом, свалился на крыло и рухнул на землю.
      Так на счету ленинградских летчиков появился первый воздушный таран. Только тот, кто на себе испытал первые месяцы войны, когда с фронта поступали сообщения, повергавшие в смятение даже закаленных людей, только тот по-настоящему поймет, что означал для нас этот подвиг.
      Подвиг Петра Харитонова был в ленинградском небе первой ласточкой. Это позже стало известно о многочисленных проявлениях героического самопожертвования советских воинов в первые дни войны, а в то время мы еще не знали о них. Так, по не зависящим от меня обстоятельствам, я только через много лет после войны узнал, что в небе Ленинграда сражался Дмитрий Кокорев, одним из первых в истории Великой Отечественной войны совершивший воздушный таран. В Белоруссии в районе города Замбрув 22 июня в 4 часа 30 минут утра Кокорев винтом своего МиГ-3 врезался в хвостовое оперение немецкого бомбардировщика "Дорнье-215". Погиб этот мужественный боец, сбивший пять вражеских самолетов, под Ленинградом в октябре 1941 г.
      Велика же была скромность Дмитрия Кокорева! Он, видимо, посчитал свой таран обычным фактом и потому умолчал о нем. Кстати, столь же скромно вел себя и Харитонов. Приземлившись, он доложил командиру полка о таране и с огорчением сообщил, что повредил и свою машину - от удара о хвостовое оперение вражеского самолета погнулись лопасти винта И-16.
      К сожалению, слишком поздно доложили мне о подвиге комсомольца лейтенанта И. Мисякова, таранившего вражеский истребитель в районе Мурманска тоже 27 июня{79}.
      Два тарана в один день! Но докладывать А. А. Жданову мне довелось только об одном.
      - Что это вы, генерал, сегодня такой радостный?- едва только я очутился в кабинете, спросил Жданов. - Уж не одержали ли случаем большую победу?
      - Самую настоящую победу, товарищ Жданов! - быстро ответил я.
      Я тут же рассказал о подвиге Харитонова.
      - Это замечательно! - взволнованно произнес Андрей Александрович.
      А через день, 29 июня, в рядах ленинградских летчиков прибавилось сразу два новых героя. Ими оказались летчики того же 158-го иап младшие лейтенанты кандидат в члены партии Степан Здоровцев и комсомолец Михаил Жуков. Оба, как их однополчанин Петр Харитонов, таранили вражеские бомбардировщики винтами своих истребителей{80}. Но если Харитонов быстро уничтожил врага, то Здоровцеву и Жукову пришлось погоняться за "юнкерсами". Было это так.
      Звено лейтенанта В. Иозицы поднялось в воздух по сигналу боевой тревоги: курсом на аэродром, где базировался 158-й иап, шла группа Ю-88. Спустя несколько минут в воздухе разгорелся воздушный бой. Беспорядочно побросав бомбы, "юнкерсы" с набором высоты стали уходить к линии фронта. Степан Здоровцев догнал противника на высоте 1 тысяч метров. Но первая атака не удалась. Здоровцев сделал маневр и зашел "юнкерсу" под фюзеляж. Однако и в этот раз гитлеровский пилот перехитрил советского летчика. Ю-88 вдруг задрал кверху нос и на Здоровцева в упор глянуло дуло крупнокалиберного пулемета. Огненная трасса пронеслась рядом с кабиной И-16.
      Лишь в третьей атаке младший лейтенант прикончил стрелка-радиста, а в четвертой добрался и до командира экипажа. Поймав в перекрестие прицельной сетки голову фашиста, он нажал на гашетку. Но пулеметы молчали - кончился боезапас. А до "юнкерса" было рукой подать. Еще бы десяток патронов и как бы он всадил их в голову этого бандита! Что делать? На глаза Здоровцеву попался хвостовой стабилизатор бомбардировщика. Стабилизатор мелко вибрировал под напором обтекавшего его воздуха. Здоровцев вспомнил о подвиге. Харитонова, чуть снизился, подвел И-16 под самый хвост "юнкерса", задрал нос своей машины и винтом ударил по рулю глубины. Сперва послышался металлический скрежет, потом истребитель сильно встряхнуло, и Здоровцев почувствовал, как какая-то сила отрывает его от сидения. Но привязные ремни удержали летчика в кабине. И-16 на какое-то мгновение лишился управления и завалился на бок, однако пилот успел вовремя выровнять самолет.
      Убедившись, что машина в исправности, Здоровцев огляделся. Ни впереди, ни выше бомбардировщика не было. Здоровцев глянул вниз. Переваливаясь с крыла на крыло, "юнкерс" падал на землю. Еще через несколько секунд рядом с ним вспыхнули два белых облачка. Это выбросились с парашютами гитлеровские летчики.
      Михаил Жуков преследовал своего врага еще дольше и настиг его только над Псковским озером. Прижав "юнкерс" к самой воде, он снес ему винтом хвостовое оперение. Бомбардировщик врезался в воду.
      Подвиги ленинградских летчиков показали, что даже наша фактически еще необстрелянная молодежь не только не дрогнула перед опытным противником, но в первые же дни войны начала бить его. Это означало, что моральный фактор был и остался нашим верным союзником.
      Через день или два после таранных ударов Здоровцева и Жукова я докладывал командующему войсками Северного фронта М. М. Попову и А. А. Жданову о трех героях-однополчанах и предложил представить их к званию Героя Советского Союза.
      В тот же день, только несколько позже, Жданов при мне позвонил в Москву и доложил И. В. Сталину о героях-ленинградцах. Сталин поддержал наше представление о награждении отличившихся летчиков. Никаких документов об этом в архивах не сохранилось, их просто не было. Разговор Жданова со Сталиным да телеграмма в Ставку заменили обычные наградные листы.
      8 июля 1941г. появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении П. Т. Харитонову, С. И. Здоровцеву и М. П. Жукову звания Героя Советского Союза. Так первыми из летчиков, получивших в Великую Отечественную войну это высшее боевое отличие, стали ленинградцы.
      И сколько еще себя в схватках лихих
      Покажут советские люди!
      Мы многих прославим, но этих троих
      Уже никогда не забудем.
      Так написал о них Александр Твардовский{81}.
      Чем ближе надвигался фронт на Ленинград, тем ожесточеннее становились схватки в воздухе. Обстановка на юго-западе от Ленинграда все больше и больше тревожила командование Северного фронта. Отсутствие своевременной и достаточной информации о положении дел на Северо-Западном фронте вынудило нас активизировать воздушную разведку на даугавпилском направлении. 29 июня летчики донесли, что противник расширяет плацдармы в районе Даугавпилса, захватил новые плацдармы у Крустпилса и Плавиняса и сосредоточивает здесь крупные моторизованные и танковые силы, а авиация Северо-Западного фронта очень слабо прикрывает наши наземные войска.
      Мы попытались связаться с командованием ВВС Северо-Западного фронта, чтобы получить достоверную информацию, но все попытки оказались тщетными, так как никто толком не мог указать местонахождение командующего генерала А. П. Ионова.
      В это время нам стало известно, что на аэродромы Старорусского аэроузла прибывают авиачасти Северо-Западного фронта. Можно было предположить, что где-то там находится со своим штабом и генерал Ионов. Тогда я послал в Старую Руссу своего заместителя И. П. Журавлева.
      Вскоре от него поступило сообщение. Оказалось, что Ионов смещен, а на его место назначен генерал Т. Ф. Куцевалов. Иван Петрович передал, что новый командующий, по существу, очутился в положении военачальника без войск. Он принял авиацию фронта в весьма тяжелом состоянии. К тому времени она потеряла все свои аэродромы, базы и склады, понесла очень значительные потери{82} и почти лишилась управления.
      Еще 28 июня командующий Северо-Западным фронтом Ф. И. Кузнецов донес в Ставку о тяжелом положении своих войск и просил усилить их, особенно авиацией{83}. Ставка выделила 1-й дальнебомбардировочный авиакорпус генерала В. И.Изотова и приказала с его помощью выбить противника из Даугавпилса. Но Изотов не смог выполнить задание, так как его летчики не получили истребительного сопровождения.
      Узнав о состоянии ВВС Северо-Западного фронта, я приказал Журавлеву задержаться в Старой Руссе и оттуда руководить действиями нашей авиации, привлекаемой для оказания помощи отступавшим войскам, главным образом на даугавпилском направлении. В тот же день доложил наши соображения Попову. Маркиан Михайлович согласился с выделением некоторой части ленинградской авиации для борьбы с 4-й танковой группой противника, и уже 29 июня 44-й Краснознаменный бомбардировочный авиаполк 2-й смешанной авиадивизии полковника П. П. Архангельского совершил налет на переправу врага через Западную Двину у Якобштадта. С 30 июня на даугавпилском направлении начала действовать и 8-я бригада морской авиации генерал-майора Н. Т. Петрухина. Минно-торпедный и два бомбардировочных полка ее подвергли ударам скопления немецко-фа-пшстских войск у Даугавпилса{84}.
      В этом налете отличился экипаж младшего лейтенанта П. С. Игашова. Его бомбардировщик ДБ-3 был атакован тремя Ме-109 и загорелся. Игашов мог увести поврежденную машину и приземлиться в расположении наших войск, но он поступил иначе. Заметив, что его ведомого атакуют "мессера", Игашов поспешил на выручку товарищам и горящей машиной таранил один Ме-109{85}.
      Это был первый в истории авиации воздушный таран на горящем бомбардировщике. Герои его командир экипажа П. С. Игашов, штурман Д. Г. Парфенов, стрелок-радист А. М. Хохлачев и воздушный стрелок В. Л. Новиков погибли. К сожалению, из-за чьей-то нерасторопности, а возможно, из-за несвоевременной информации подвиг балтийских летчиков официально никак отмечен не был. Это очень досадно. Мы помним о людях, совершивших куда более скромные ратные деяния. И это справедливо: никто не должен быть забыт. Хочется верить, что и героям этого тарана будет воздано должное.
      30 июня основные силы 4-й танковой группы находились уже на правом берегу Западной Двины и ждали только, когда подтянется пехота 18-й и 16-й армий. 2 июля в 5 часов утра немцы возобновили наступление. Ленинградские летчики делали все чтобы ослабить удары вражеской авиации, не задумываясь, шли на самопожертвование.
      Так 3 июля, спасая своего ведомого, пошел на таран заместитель командира эскадрильи по политической части 7-го иап старший политрук И. Д. Одинцов{86}.
      4 июля на юго-западных подступах к Ленинграду было совершено два тарана. Коммунист командир звена 159-го иап лейтенант A. M. Лукьянов сбил бомбардировщик{87}, а летчик 158-го иап старшина Н Я. Тотмин - истребитель{88} Третий подвиг в этот день совершил командир эскадрильи 10-го бап 41-й бомбардировочной авиадивизии коммунист капитан Л. В. Михайлов. Он бросил свой СБ, подожженный зенитным снарядом, на колонну вражеских танков{85}.
      Несколько подробнее мне хочется рассказать о подвиге девятнадцатилетнего комсомольца-сибиряка Николая Тотмина: его таран - это наивысшая форма героизма. В жестоком бою в районе Рожкополья с двенадцатью вражескими самолетами Тотмин израсходовал весь боезапас. Можно было попытаться уйти от противника, и никто не упрекнул бы его за это. Но Тотмин рассудил иначе: он должен драться до последнего вздоха. Кончились патроны, но есть таран. И комсомолец пошел на лобовой таран! Такого в истории мировой авиации еще не было Вражеский пилот попытался увернуться от удара, но не успел, и советский истребитель врезался в неприятельскую машину Тотмин каким-то непостижимым чудом уцелел и спустился на парашюте. Нетрудно представить себе даже неосведомленному человеку что такое лобовой таран. Это - верная смерть. Две машины на огромной скорости несутся навстречу друг другу. Счет жизни измеряется секундами. У кого окажутся крепче нервы? Кто сдаст первым? Но и в случае, если кто-то свернет первым, возможность столкновения велика. Тотмин же шел именно на лобовой таран и сделал все возможное, чтобы противник не уклонился от удара.
      Любой прием воздушного боя требует от летчика отваги мужества и мастерства. Но таран, тем более лобовой, предъявляет к человеку неизмеримо более высокие требования. Воздушный таран - это не только молниеносный расчет, исключительная храбрость и самообладание. Таран в небе - это прежде всего готовность к самопожертвованию, последнее испытание на верность своему народу, своим идеалам. Это одна из наивысших форм проявления того самого морального фактора, присущего советскому человеку, которого не учел, да и не мог учесть враг, так как он имел о нашем народе, о нашем строе весьма смутное представление. И не случайно за всю войну ни один вражеский пилот не отважился на таран.
      Так что же: трусили гитлеровцы? Уверен, причина тому не отсутствие бойцовских качеств у противника. Дело гораздо тоньше. Гитлеровские летчики, особенно их старые кадры, были не из робкого десятка. На советско-германский фронт нацисты послали не желторотых птенцов, а опытных и жестоких бойцов, уверенных в себе и в своей технике. Но отвага отваге рознь. Одно - отвага профессионального убийцы, выполняющего чужую волю, в руках которой он лишь пушечное мясо, и совсем иное - отвага советского человека, прекрасно осознающего те высокие цели, ради которых он идет в бой. Только такие чувства рождают настоящий героизм, не знающий предела. И только такой героизм всегда побеждает, даже если человек и гибнет, ибо сама смерть его есть победа.
      Любой подвиг, связанный с самопожертвованием, не случаен, не беспочвен и вовсе не акт упоения битвой. Настоящий подвиг глубоко осознан и подчинен разуму. Только человек в последние минуты или секунды не задумывается над причинами, побуждающими его на самопожертвование. Ему просто некогда думать о них. Но то, что он в этот момент ощущает в себе ту светлую неодолимую силу, которая и ведет его на подвиг и в последнее мгновение аккумулируется в заряд огромной духовной энергии, в том нет сомнения.
      Допускаю, что героизм одиночек может быть рожден ослеплением в битве или отчаянием, но массовый героизм советских воинов, свидетелями которого мы были в годы войны с немецкими фашистами, глубоко осознан и целенаправлен.
      В самом деле, о каком ослеплении или отчаянии может идти речь, когда командир, имея возможность оставить горящую машину, как это, например, мог сделать Леонид Михайлов, бросает свой самолет на колонну вражеских танков? Каким необычайно ясным сознанием и верой в правоту своего дела, какой любовью к своему народу должен обладать человек, чтобы отважиться на огненный таран!
      А подвиг командира звена 147-го иап молодого коммуниста лейтенанта А. Хлобыстова, который в апреле 1942 г. в одном бою под Мурманском дважды прибегнул к тарану и сбил два вражеских самолета{90}!
      О подвигах Лукьянова, Тотмина и Михайлова я узнал на следующий день - 5 июля. Это был тяжелый для нас день На сводку, лежавшую на моем столе, было страшно смотреть. Фашисты не давали ни малейшей передышки войскам Северо-Западного фронта. В тот день головные части 1-й тд 41-го мк немцев при сильной поддержке авиации ворвались в Остров, а передовые войска 18-й армии подходили к Пярну и Тарту.
      А на следующий день я узнал, что и 5 июля был совершен таран. В небе над городом Островом разгорелся воздушный бой. Командира звена 12-го иап коммуниста старшего лейтенанта П. Т. Тарасова ранило в обе руки и ногу, но он продолжал сражаться, а когда кончились боеприпасы, пошел на таран и сбил вражеский самолет{91}.
      Угроза прорыва противника к городу Луге и отсутствие у нас резервов вынудили Ставку 4 июля принять решение о привлечении к боевым действиям против группы немецко-фашистских армий "Север" войск Северного фронта и о создании обороны на рубеже реки Луги от Кингисеппа до озера Ильмень. 5 июля Военный совет фронта принимает решение о создании Лужской оперативной группы войск. Командующим ее назначается генерал-лейтенант К. П. Пядышев, военачальник энергичный и волевой. В Ленинграде идет спешное формирование дивизий народного ополчения. На псковское направление и на создаваемый Лужский оборонительный рубеж перебрасываются все резервы фронта и часть войск с Карельского перешейка.
      Крайне тяжелая для нас обстановка, сложившаяся на юго-западе от Ленинграда, заставила пересмотреть и задачи авиации фронта. Главные силы ее мы перенацелили на помощь войскам Северо-Западного фронта. Полностью в интересах нашего соседа стали действовать три авиадивизии - 2, 41, 39-я и 1-й дальне-бомбардировочный авиакорпус Главнокомандования, оперативно подчиненный командованию ВВС Северного фронта. Это решение было своевременным и правильным, так как угроза Ленинграду со стороны Пскова стала неизмеримо опаснее, нежели на выборгском и петрозаводском направлениях.
      9 июля противник захватил Псков. Наша 11-я армия отошла за реку Череху. 8-я армия, отрезанная от главных сил Северо-Западного фронта, с тяжелыми боями отступала на север в полосе между Рижским заливом и Чудским озером.
      В это время командование группы немецко-фашистских армий "Север" сочло основные силы Северо-Западного фронта, прикрывавшие путь на Ленинград, разбитыми. Генерал-фельдмаршал фон Лееб и его штаб рассчитывали окончательно разгромить наши войска на ленинградском направлении в течение месяца{92}. Исходя из такой предвзятой оценки наших возможностей, Гитлер надеялся быть в Ленинграде в конце июля и потому всячески торопил фон Лееба. Еще до падения Пскова ОКВ (верховное главное командование вермахта) на совещании 8 июля обязало группу армий "Север" быстрее покончить с Ленинградом. С этой целью войска фон Лееба было решено усилить 3-й танковой группой, но переброска ее на ленинградское направление намечалась после выхода войск группы армий "Центр" в район восточнее Смоленска.
      Согласно этому замыслу план наступления группы армий "Север" на вторую и третью декады июля был такой. Правофланговая 16-я полевая армия наносит поражение нашей 27-й армии и выходит на рубеж Великие Луки - Холм - Старая Русса. 4-я танковая группа правофланговыми соединениями захватывает Порхов, Новгород и Чудово, перерезает Октябрьскую железную дорогу и обходит Ленинград с юго-востока, а левофланговыми соединениями наступает на Лугу и с ходу врывается в Ленинград. Основные силы 18-й полевой армии, находившейся во втором эшелоне, развертываются севернее Пскова, подвигаются вдоль восточного берега Псковского и Чудского озер и овладевают Нарвой. Ее левофланговые войска захватывают Эстонию и по южному побережью Финского залива выходят в район Нарвы. Одновременно с гитлеровскими войсками действуют и финские. Карельская армия, наступавшая на петрозаводском и олонецком направлениях, отбрасывает нашу 7-ю армию на рубеж реки Свирь. Юго-восточная армия, развернутая на Карельском перешейке, врывается в Ленинград с севера.
      Разумеется, в то время детально знать замыслы противника мы не могли, но в общих чертах предполагали, чего добивается враг, и представляли себе план его действий. После того, как противник форсировал Западную Двину и вырвался к Острову, основные сомнения относительно его дальнейших намерений исчезли, и Ставка стала принимать все зависевшие от нее меры для надежного прикрытия Ленинграда с юго-запада.
      Однако сил у нас тогда на фронте было немного. Новые воинские формирования только-только подтягивались в районы боев, войска же противника были полностью отмобилизованы, собраны в кулак и окрылены первыми успехами. Все это и предрешило исход борьбы на дальних юго-западных подступах к Ленинграду. И все же главной своей цели враг не достиг. История еще раз убедительно засвидетельствовала, что в войне против народа, отстаивающего свою свободу и независимость, к тому же народа, одухотворенного бессмертными идеями Маркса и Ленина, одного военного превосходства недостаточно. Июльские бои под Ленинградом тому ярчайшее доказательство.
      Стремясь извлечь как можно больше выгод из ситуации, гитлеровцы сразу же после захвата Пскова утром 10 июля повели наступление во всей полосе действий 4-й танковой группы и 16-й армии - от Идрицы до Псковского озера. Основной удар враг нанес на Лугу и Новгород.
      На Лугу двинулся 41-й моторизованный корпус в составе четырех полнокровных дивизий - двух танковых, моторизованной и пехотной{93}. Под ударом его наша 118-я стрелковая дивизия была отброшена на северо-запад к Гдову. Дорога на Лугу оказалась неприкрытой, и подвижные части врага устремились на север. Переброшенная сюда 90-я стрелковая дивизия в районе Струги Красные, Лудони попала под сосредоточенный удар танков и авиации противника и отошла назад. К исходу 11 июля войска 41-го моторизованного корпуса достигли реки Плюссы и завязали бои уже с частями прикрытия Лужской оперативной группы Северного фронта.
      Начались бои в предполье Лужского оборонительного сектора. С небольшими паузами они длились до конца месяца. 30 июля противник восточнее Луги все же вырвался к реке, но дальше продвинуться не смог и остановился, чтобы перегруппироваться и подтянуть резервы.
      Убедившись в трудности прорыва на Ленинград через Лугу, гитлеровское командование изменило план действий 41-го моторизованного корпуса, повернув основные силы его на северо-запад. Скрытно, воспользовавшись устойчивой сухой погодой, танковые и моторизованные части этого корпуса лесными и проселочными дорогами двинулись в сторону Кингисеппа, имея своей задачей пробиться к Финскому заливу через Копорское плато. Враг, предварительно проведший с воздуха тщательную разведку на юго-востоке от Кингисеппа, рассчитал верно. К тому времени на правом фланге Лужского оборонительного рубежа почти не было наших войск, не было закончено и строительство позиций. Между соединениями имелись незащищенные участки шириной до 20 км. Наспех сформированные дивизии народного ополчения находились еще на пути к фронту. Задерживался и 10-й механизированный корпус, предназначенный для Лужской оперативной группы войск. 14 июля противник в нескольких десятках километров юго-восточнее Кингисеппа вышел к реке Луге, с ходу форсировал ее и захватил на правом берегу два плацдарма - один в районе деревень Ивановское и Поречье, другой - западнее Большого Сабска. Плацдармы эти стали ареной ожесточеннейших боев, которые длились здесь без перерыва целую неделю. Враг пытался расширить плацдармы и вырваться к железной дороге Нарва - Ленинград. Бойцы 2-й дивизии народного ополчения и курсанты Ленинградского пехотного училища имени С. М. Кирова сдержали натиск фашистов, численно превосходивших их в несколько раз.
      В это же время развернулись бои и с 56-м моторизованным корпусом 4-й танковой группы, наступавшим на Новгород. Имея подавляющее преимущество в живой силе и технике, гитлеровцы 11 июля заняли Порхов, 13 июля - Сольцы и на другой день вышли к Шимску. До Новгорода оставалось каких-нибудь 40 км. Трудная для нас обстановка сложилась и на севере от Ленинграда. Карельская армия финнов прорвалась к северо-восточному побережью Ладоги и расчленила надвое нашу 7-ю армию. Над выборгской группировкой советских войск нависла угроза удара с тыла.
      Вот в каком положении очутился Ленинград в середине июля. Оно оказалось настолько тяжелым, что 14 июля главное командование Северо-Западного направления{94} в своем приказе войскам заявило, что над Ленинградом нависла прямая угроза вторжения врага{95}.