- Это ты верно, Андрей,- поддержал товарища Георгий Глотов.- Хоть мы и поругиваем "миги" и "лагги", но драться на них можно, особенно во взаимодействии с "ишаками" и "чайками". Вспомните июльские бои над лужскими плацдармами. Они здорово тогда выбивали "глистов"{189} из-под наших хвостов. Да ведь и ты, Петр,- обратился Георгий к Пилютову,- сопровождал бомбардировщики из 2-й и 41-й дивизий. Помнишь?
      Пилютов кивнул головой. Как было не помнить! Это были такие горячие дни, что при одном воспоминании о них ему даже в мороз становилось жарко. Тогда смерть буквально наступала на пятки каждому, трижды он сам испытал ее обжигающее дыхание на собственном затылке. Трижды "мессера" из лучшей 54-й вражеской эскадры намертво вцеплялись в хвост его "мига", дважды пушечные очереди вдребезги разносили фонарь, но "ишаки" и "чайки", действовавшие в нижнем эшелоне, выручали из беды. Молниеносными ударами снизу они вышибали "мессершмитты" из-под хвоста неповоротливого на малых высотах тяжелого МиГ-3.
      Да, он на всю жизнь запомнил те июльские дни. Гитлеровцам тогда здорово досталось. Не помогли им ни хорошая техника, ни огромный опыт. С тех пор метод эшелонированного на высоте взаимодействия комбинированных групп истребителей разных типов прочно вошел в боевую практику ленинградских летчиков.
      Тут не могу не сказать, что с каждым месяцем И-16 и И-153 становилось все меньше (промышленность прекратила выпуск этих машин), и летчики стали менять тактику ведения воздушного боя - начали переходить на полеты парами и все чаще пользоваться радио. Но тут возникли свои трудности. Во-первых, радиоаппаратура, установленная на борту новых истребителей, не была отработана до конца - она часто расстраивалась, не обладала достаточной стабильностью частот, не обеспечивала должной слышимости, к тому же помехи, а их в воздухе немало, нередко вызывали страшный шум и треск в наушниках. Все это порождало к радиосвязи недоверие, а некоторые летчики вообще наотрез отказывались применять ее в бою.
      Во-вторых, на эскадрилью выделялся только один полный комплект радиоаппаратуры (передатчик и приемник). Стоял он на машине комэска, на остальных имелся лишь приемник.
      При такой радиооснащенности истребителей очень трудно было внедрять полет парами, о создании же единой системы управления авиацией в бою по принципу "воздух - земля - воздух", что все настойчивее диктовала обстановка и о чем уже задумывались не только в 154-м полку, и говорить серьезно не приходилось. Но американские самолеты имели отличную бортовую радиоаппаратуру и все в полном комплекте. Вот почему известие о скором поступлении "томагауков" и "киттихауков" в полк сильно заинтересовало Пилютова.
      - Я и сам не в восторге в целом от заокеанских истребителей, но драться на них все равно придется,- сказал в заключение Пилютов.- Временно, конечно, но придется, Андрей. С поступлением нашей новой техники, сам знаешь, не густо. Наконец, "американцы" позволят нам лучше отработать хотя бы взаимодействие в бою "пар". Не будет потеряно время даром. А там и своя новая техника начнет поступать в достаточном количестве. Уверен, что аппаратура на ней будет улучшена. Словом, друзья, надо использовать малейшие возможности.
      Пилютова поддержал Покрышев.
      - Петр прав на все сто,- как всегда горячо, когда его что-нибудь волновало, вступил в разговор Петр Афанасьевич. - Без единой системы наведения и оповещения по радио, твердой связи в парах и группах между собой и землей нам нечего и думать о завоевании господства в воздухе. Что это нам сулит? Первое - это значительно повысит мобильность нашей авиации Раз. Два - расширит и углубит маневр. Три - позволит быстро наращивать силы на решающих участках. Четыре - приведет к огромной экономии и материальных средств, и самих сил авиации. Тогда мы откажемся от непрерывного очень неэкономного патрулирования в воздухе и перейдем к вызову самолетов в нужный район по радио.
      - Эх, мечты, мечты, где ваша сладость? - вздохнул Александр Горбачевский. - Улита едет, когда-то будет! А в полку осталось всего 14 машин.
      - Почему это мечты? - вмешался в спор Матвеев.- Пилютов и Покрышев дело говорят. Ну, пара - хорошо, ново. Радиосвязь в воздухе - отлично. А дальше? Без единой четкой системы все равно будем кустарями-одиночками в небе. Суть современного воздушного боя - немцы доказали это на деле - не в действиях больших групп истребителей в плотных строях. Это - минувший день авиации. Кулак в воздухе нужен, но не такой, как у нас, не видимость его, а вот такой, и чтоб он бил врага вот так! - Александр Андреевич крепко сжал пальцы и с силой опустил кулак на стол.- Чтобы крушил он мгновенно. А как вы создадите такой кулак? Длинными переговорами по телефону с наземниками? Дедовским способом: "Делай, как я!" Только единой системой радиоуправления истребительной авиацией. И надо не дожидаться команды сверху, а самим хоть в своем полку создать такую систему. Об организации временных командных пунктов на передовой пока только приходится мечтать. Тут много техники нужно. Но смонтировать у себя для начала сильную стартовую установку для дальней устойчивой связи с экипажами мы в состоянии{190}.
      Вмешательство Матвеева повернуло разговор в нужное русло. Летчики стали вспоминать удачные примеры действий в бою с применением радио, прикидывать различные варианты управления истребителями на большом удалении их от аэродромов.
      Так незаметно пролетело несколько часов.
      - А ведь погода-то разгуливается,- заметил вдруг кто-то.- Жди теперь над трассой фрицев.
      И почти тут же запищал зуммер телефона. Звонили из штаба дивизии. Посты ВНОС сообщили, что над Ладогой проясняется и даже появились кое-где в облаках разрывы.
      - Пилютов, в воздух! - приказал Матвеев.
      Через несколько минут два "мига", ревя мощными моторами, неслись по взлетной полосе, оставляя за собой длинные шлейфы снежной пыли. Пилютов со взлета лег на прямой курс и знакомым маршрутом вышел к Кобоне. Над поселком сизо-белыми столбами висели дымы. Тянувший с Ладоги ветер слегка теребил дым, а дальше, на самом озере, мела поземка. Над широкими полосами ее иногда вспыхивали снежные протуберанцы. Из редких разрывов в тучах косо прорывались солнечные лучи. По заваленным снегом улицам брели редкие прохожие. Было так тихо и мирно, что если бы не зенитные орудия, вздернувшие тонкие стволы к небу у восточной окраины Кобоны, ничто не напоминало бы о войне.
      Комэск проводил краем глаза разбитый автомашинами съезд на ледовую трассу и окинул взглядом Шлиссельбургскую бухту. Далеко впереди что-то едва чернело.
      Он поглядел на ведомого и тут вспомнил о вчерашнем разговоре с летчиками 159-го иап, тоже базировавшегося на аэродроме в Плеханово. Они предупредили Петра Андреевича, что над трассой появилась новая четверка Ме-109.
      - Водит ее какой-то желтоносый девятнадцатый,- сказали капитану.- Опытный летчик. Наверное, ас из 54-й эскадры, так что будьте осторожны.
      Пилютов включил передатчик и предупредил об этом ведомого.
      - Как понял?- перешел Пилютов на прием. Но ведомый никак не отреагировал на обращение командира,- видимо, отключился в полете.
      На всякий случай Пилютов еще раз вызвал напарника, и опять никакого результата. Тогда капитан просигналил движением самолета: "Внимание!" Оглянулся, и сердце у него оборвалось. Прямо над ними через узкий голубоватый просвет, слегка затянутый разреженным облачным слоем, появилась четверка "мессеров". Одна пара отвернула и пошла выше, а другая устремилась на "миги". Забыв, что ведомый отключил радио, Пилютов сорвавшимся голосом закричал в микрофон:
      - Сзади "мессера". Берегись!
      Боковым зрением Пилютов увидел яркий пунктирный след вражеской пушечной очереди и, инстинктивно уловив, что след тянется к нему, резко свалил истребитель на крыло, да так, что от перегрузки заскрипели в фюзеляже шпангоуты{191}. Потом взмыл вверх, оглянулся - на хвосте ведомого мертвой хваткой висел тот самый ас, о появлении которого предупреждали товарищи из 159-го иап. Пилютов узнал противника по ярко-желтому носу машины. С такой отчетливой приметой над трассой не появлялся еще ни один гитлеровец.
      Пилютов развернулся и бросился на врага. Он видел, как его ведомый пытался уйти от противника. Но мастерства у него не хватало, да и высота для "мига" была недостаточной, и "желтоносый" не отставал от краснозвездного истребителя, неумолимо сокращая дистанцию для ведения огня.
      И вот снова огненный след трассирующей очереди. Короткий, но разящий. Пилютов по этой детали тотчас понял, что в кабине "мессера" мастер своего дела. Самолет ведомого вдруг будто напоролся на что-то твердое, сбавил скорость, клюнул носом, соскользнул на левую плоскость, пролетел так несколько секунд и круто устремился к земле. Лишь когда и из-под его фюзеляжа вырвался густой черный дым, "желтоносый" отвалил в сторону.
      Пилютов запоздал на какие-то секунды. Немец почти отвесно взмыл в небо перед самым его носом и скрылся в облаках. Пилютов тоже задрал нос своему "мигу", но тяжелой машине на малой высоте такой бросок оказался не под силу, она задрожала, и капитан, чтобы не свалиться в штопор, вынужден был перевести истребитель в горизонтальное положение. В последний миг комэск на всякий случай нажал гашетку и полоснул по мелькнувшему в облаках хвосту Ме-109 сразу из всех пулеметов. И в тот же момент на советского летчика насел ведомый "желтоносого". Сверху на помощь ему устремилась вторая пара "мессеров". Она стала отсекать Пилютову путь в облака. Он проскользнул в них уже под вражеским огнем.
      Драться с четверкой Ме-109 да к тому же на невыгодной для "мига" высоте было заведомо безнадежным делом. Пилютов решил вернуться на аэродром за помощью, но, вспомнив, что по трассе движется автоколонна с грузами для Ленинграда и гитлеровцы непременно ее разгромят, развернул самолет и направил его под нижнюю кромку облачности. Он нашел выход из положения. План был такой: короткими ударами непрерывно атаковать врага, отвлекая и сковывая его, а при ответных атаках тотчас прятаться в облака и все время оттягивать "мессеры" к Кобоне, где они попадут под огонь зенитных орудий. Наконец, по пути могут встретиться летчики из 159-го авиаполка. Тогда гитлеровцам не сдобровать. В 159-м иап тоже имелись МиГ-3. Пилютов включил передатчик, передал свой позывной, район боя и попросил о помощи. Спустившись под самую кромку облаков, капитан осмотрелся. Гитлеровцы находились поблизости, но барражировали одной парой, вторая пряталась за облаками. Это был излюбленный прием фашистских летчиков. Если облачность была многослойной, с достаточными просветами между слоями или не очень толстой, легко пробиваемой при уходе от атаки круто вверх, как было в данном случае, одна пара "мессеров" загоняла противника в облака, и, если он выскакивал в просвет, там его добивала вторая пара. Пилютов сам не раз пользовался этим приемом, на себе испытал его опасность и потому неустанно внушал молодым летчикам, чтобы они, скрываясь в облака, держались осторожно. Прижимаясь к кромке облаков, Пилютов догнал "мессершмитты", летевшие вдоль трассы к мысу Осиновец. Еще две-три минуты, и они заметили бы автоколонну. Разогнав по пологой нисходящей машину, Пилютов ударил по ведомому с дальней дистанции, не очень рассчитывая на меткость своего огня. Хотя он и слыл воздушным снайпером, но предпочитал разить врага с ближних дистанций, наверняка. Но в данной ситуации комэск не счел нужным очень сближаться с противником, он просто хотел привлечь к себе внимание гитлеровцев. Но удар оказался точным - фашистский самолет вспыхнул, как спичка. Пилютовские очереди угодили в бензобаки.
      Ведущий противника скрылся в облаках. Он известил, видимо, своих по радио, и через минуту на Пилютова навалилась вся тройка. Впереди мчался "желтоносый". Капитан развернул машину и стал уходить в сторону Кобоны. Он мог оторваться от преследователей, но тогда задуманная им хитрость не удалась бы. Пилютов уменьшил скорость и, лишь когда гитлеровцы вышли на дистанцию прямого выстрела, нырнул в облака.
      Началась игра со смертью. Сперва капитан держался хладнокровно, твердо выдерживая свою тактику: немцы атакуют - он создает видимость отступления и прячется в облака. Но постепенно эта опасная игра захватила Пилютова. Во время одной из вражеских атак он не выдержал, сделал маневр и оказался в хвосте замыкающего тройки. Но "желтоносый" внимательно следил за советским летчиком и мгновенно сам очутился позади противника, Пилютов еле ушел от вражеской очереди.
      Уходя в облака, Пилютов заметил далеко впереди Кобону и решил, что сделает еще один, последний маневр. Но когда он снова вышел из облачности, гитлеровцы вдруг круто взмыли вверх и скрылись из виду. Неподалеку Пилютов заметил тройку советских истребителей из 159-го иап. Впереди летел "миг". По бортовому номеру Пилютов узнал машину Георгия Петрова, бывшего однополчанина. Он немедленно связался с ведущим по радио и сообщил данные о противнике.
      - Понял, Петя,- ответил Петров,- постараемся догнать.
      - Я с вами,- сказал Пилютов. Обнаружить "мессеры" не удалось. Вероятно, они или покинули трассу, или улетели на противоположный конец ее, ближе к мысу Осиновец. Но там патрулировали летчики подполковника Бориса Романова из 26-го иап, и четверка советских истребителей не стала преследовать противника. Тройка из 159-го полка осталась над трассой, а Пилютов повернул на аэродром.
      Возвращение, несмотря на сбитый вражеский самолет, было невеселым. Рванувшись на "желтоносого", он забыл о подбитом "миге" и не видел, оставил летчик машину или нет. Не выходил из головы ведомый. Командир полка, выслушав Пилютова, тотчас связался с Кобоной. Но ничего утешительного ему не сообщили, пообещали только немедленно начать поиски сбитого пилота.
      - Намотайте себе это на ус, неслухи! - Матвеев гневно сверкнул на молодых летчиков глазами. Помолчал и вдруг передразнил: - Шумит, трещит - ничего не разберешь! А кости ваши кто разбирать будет? Впредь чтоб я не слышал таких разговоров! Увижу без шлемофонов - в трибунал. Расценивать буду как дезертирство с боевого поста. Ясно?
      - Ясно, товарищ подполковник,- вразнобой угрюмо ответили летчики.
      Когда молодые ушли, Матвеев отчитал ветеранов:
      - Вот вам очередной результат вашего либерализма. Молодо, зелено... Неопытные еще, не понимают... Лучше пусть под трибуналом поймут, чем вот так: ваш сын погиб смертью храбрых. Храбрых! - подполковник фыркнул.- И храбрости-то еще не успел толком показать,- уже тише и отходя, сказал Матвеев, имея в виду ведомого Пилютова. - Эх! Ведь не вам, а мне писать матери. Это не наградные посылать.
      - Ладно, не я вам счет предъявляю, они,- Матвеев кивнул головой куда-то на улицу,- ленинградцы. Им сейчас вы живые нужны, а не мертвые, хотя и со славой. Ну, а теперь расскажи, что это за "19-й желтый" такой?
      Пилютов немного добавил к своим первым впечатлениям, но и того, что он сообщил, для опытных летчиков оказалось достаточным. Все поняли: с "желтоносым" придется повозиться.
      Пилютов с нетерпением ждал следующего дня. Но вечером повалил снег, и рассвет занялся, как в самое глухое осеннее ненастье. Тяжелые, разбухшие от снега тучи наползли на Ладогу и Волхов, как бы придавив их своей массой. Было так темно, что весь день не гасили электричество.
      И на другой день стояла непогода. Летали только бомбардировщики, да и то ночники. Бомбили они главным образом железнодорожные узлы на коммуникациях противника: Лугу, Тосно, Кириши, Чудово, Любань, Будогощь, мешая переброске гитлеровских войск на Волхов и Тихвин.
      На третьи сутки ударил мороз. Выглянуло солнце - и Пилютов взлетел в небо. В этот раз он взял себе в ведомые Георгия Глотова. Вылетели двумя парами. Обычным маршрутом вышли на Ладогу. При солнце она выглядела совсем иначе. Был один из тех по-настоящему летных дней, которыми погода давно уже не баловала летчиков. Огромное снежное плато озера искрилось от солнечных лучей. Застывшие, будто сморенные внезапным глубоким сном, стояли по берегам гигантские мохнатые ели.
      Пилютов невольно залюбовался этим северным великолепием. Но тут же спохватившись, быстро оглянулся: как там ребята? Горбачевский и его ведомый держались чуть поодаль и выше, прикрывая Пилютова и Глотова от внезапной вражеской атаки. Ненадолго задержался глазами на своем ведомом и отсалютовал ему рукой. Георгий увидел, в ответ кивнул головой и тут же весь подался вперед, потом резко выбросил вперед руку и посмотрел на ведущего.
      Пилютов мгновенно понял: опасность! Он посмотрел вверх. За первым слоем облаков, разрезая острыми, хищными носами попадавшиеся на пути маленькие облачка, показались два Ме-109, Противников разделяло совсем небольшое расстояние, гитлеровцы наверняка тоже заметили "миги", но почему-то не перестраивались для атаки, хотя имели преимущество в высоте. Они твердо шли по прямому курсу, не проявляя агрессивности. Капитан включил передатчик, назвал свой позывной и дал установку:
      - В бой не ввязываться, пусть проходят. Это уловка. Где-то поблизости наверняка еще "мессеры". Атакуем ударную группу. Ведомым смотреть в оба. Саша,- приказал он Горбачевскому,- забирай выше, как можно выше, но не теряй с нами связи. Как понял?
      Пилютов оглянулся. Горбачевский просигналил самолетом, что сообщение принял к исполнению. Прикрывающая двойка "мигов" стала набирать высоту. В стороне от нее промелькнули Ме-109. Пилютов с сожалением проводил их взглядом. Совсем неплохо было бы ударить по этой парочке четверкой. Но нельзя: враг на это и рассчитывает. Немедленно станет удирать, незаметно подводя своих преследователей под внезапную атаку где-то прячущихся "мессершмиттов" ударной группы. Старый прием. В первые недели войны гитлеровцы успешно пользовались им, наглели до того, что иногда в качестве приманки пускали одиночные бомбардировщики. Немало ленинградских летчиков поплатилось тогда за свою неосмотрительность и легковерие. Увлекшись погоней за легкой добычей, пилоты теряли контроль за воздушной обстановкой, и тут-то на них коршунами набрасывались вражеские истребители, скрытно следовавшие за самолетом-приманкой.
      Капитан потянул на себя ручку управления и стал набирать высоту. Стрелка на приборе перевалила через отметку 4000 м и поползла дальше. Самолеты прошли первый слой облаков. Выше был еще один, но совсем разреженный, как утренняя дымка на земле. Здесь солнце светило еще ярче.
      Пилютов обернулся и тотчас на крутом вираже, увлекая за собой Глотова, ушел вверх: сзади неслась четверка Ме-109. Капитан вовремя вывел и себя, и ведомого из-под прямого удара. Вражеские истребители, будто потревоженные злые осы, со звоном промчались мимо. На борту ведущего Пилютов успел разглядеть окаймленную полосой цифру "19" и тут же по радио передал:
      - В воздухе "желтоносый". Беру его на себя. Горбачевский, прикрой нас.
      На своей высоте тяжелый "миг" быстрее набирал скорость, чем более легкий "мессершмитт". Описав полупетлю, Пилютов и Глотов повисли на хвостах замыкающих вражеской четверки, и верный конец был бы одному из них, не появись в это время третья пара Ме-109, та самая, что пыталась заманить советских летчиков в ловушку. Немецкие самолеты с ходу набросились на "миги". На выручку товарищам поспешили Горбачевский и его ведомый. В свою очередь "желтоносый" успел завершить маневр и зайти в хвост второй паре советских летчиков.
      И началась "карусель". Свои и чужие перемешались. "Миги" и "мессера" то вдруг рассыпались в разные стороны, вновь соединяясь в пары, то, поливая друг друга свинцовым дождем из пулеметов и пушек, снова сплетались в один клубок, выделывая в воздухе головоломные фигуры.
      Звенели моторы, и их эхо далеко окрест разносилось по скованной льдом Ладоге, вспыхивали и гасли трассирующие очереди, то кольцами, то замысловатыми петлями повисали в морозном воздухе тонкие белые полосы - следы охлажденных газовых выхлопов моторов. Пилютов уже потерял ощущение времени, и все, что занимало его полчаса тому назад, заслонило собой одно-единственное желание: выстоять и победить. Теперь не было для него ни сверкающей под солнцем Ладоги, ни лесов, темнеющих на ее берегах, ни солнца и неба над головой - были только он и машина, оба напряженные до предела и стремительные, и рядом с ними смерть. И лишь иногда где-то в глубине сознания вспыхивала и тут же исчезала мысль, что внизу дорога, по которой идут автомашины с продовольствием, а еще дальше, за сверкающими снежными полянами и молчаливыми северными лесами, блокадный Ленинград, голодный и холодный, но несгибаемый.
      Бой длился уже около 30 минут, и Пилютов все чаще поглядывал на показатель горючего. Бензин кончался, и пора было возвращаться на аэродром, а капитану все никак не удавалось отколоть "желтоносого" от его ведомых. "Девятнадцатый" упорно держался в общем строю, цементируя и направляя его. Чувствовалась умелая, твердая рука аса. Гитлеровец ни на минуту не терял из поля зрения общей картины схватки. Чуть что не так с ведомыми, он тотчас выходил из боя и либо вытягивал из-под огня остальных, либо, пользуясь численным превосходством, вместе со своим напарником обрушивался с тыла на "миги".
      С таким мастером Пилютов давно не дрался, и, хоть труден и очень опасен был бой, комэск был доволен. Он не любил скоротечных, пусть даже результативных схваток. Они всегда оставляли в его душе осадок какой-то неудовлетворенности. Подлинный мастер, он не терпел незаконченности, старался все доводить до конца. Пилютов знал свою силу, не переоценивал, но и не преуменьшал ее и всегда стремился к наиполнейшей самоотдаче в бою. Только такой бой, заставлявший летчика выкладываться до конца, приносил Пилютову полное моральное удовлетворение.
      Вот почему этот бой так сильно захватил Пилютова, взбудоражил и разжег его, как давно с ним не бывало. Наконец, он снова встретил достойного по мастерству противника. Пилютов сразу почувствовал это по тому напору, твердости, выдумке и мастерству, с которыми дрались гитлеровцы. Тон всему задавал "желтоносый".
      Все отвечало в бою желаниям Пилютова. Не было только завершающего штриха личной схватки с фашистским асом. Гитлеровец тоже приметил своего противника и не то, чтобы избегал поединка, а держался иной тактики - предпочитал больше руководить группой, нежели ввязываться в поединок с ним. Несколько раз Пилютов встречался с "желтоносым" на пересекающихся курсах, но тот не принимал вызова. Пользуясь большей маневренностью своего "мессера", он быстро уходил в сторону.
      "Желтоносый", казалось, прощупывает Пилютова. И все же на исходе боя Пилютов подловил его. В одной из атак комэск едва не снес "желтоносому" фонарь. Очередь прошла вплотную с кабиной и, как показалось капитану, даже чиркнула по обшивке. Он мгновенно дал еще очередь. Спасаясь от огня, гитлеровец ввел машину в такой глубокий вираж, что истребитель чуть не свалился в штопор. Исправляя ошибку, "желтоносый" стремительно выкатился из "карусели". Ведомый его тотчас бросил Пилютова и устремился за своим командиром.
      - Георгий! - крикнул в микрофон комэск.- Держи ведомого.
      Пилютов выжал до отказа сектор газа и ринулся за "желтоносым", отсекая ему путь к месту общей схватки. Он прижал немца так, что тому оставалось или посадить к себе на хвост Пилютова. или встретить его в лоб. Гитлеровец избрал последнее.
      "Мессершмитт" и "миг" сближались на предельной скорости. Расстояние стремительно сокращалось, но огонь никто не открывал.
      Пилютов был твердо уверен, что гитлеровец не отважится на таран, не вообще, а именно сейчас. Об этом говорило его поведение в бою. "Желтоносый" дрался смело, мужественно, но осторожно и расчетливо, ни на секунду не теряя контроля над своими чувствами. Пилютов интуитивно улавливал настроение врага. Он не раз замечал за собой эту обостренность восприятия. Но возникала она лишь при встрече с опытным, заставлявшим предельно мобилизоваться противником. Так было и в этот раз.
      И Пилютов не ошибся. Гитлеровец первым открыл огонь. Тогда и он нажал на гашетку. Навстречу протянулась ответная очередь. Очереди на какое-то мгновение как бы соединили два самолета светящимися нитями и погасли. Противник бил длинными, Пилютов - короткими очередями. Ни тот, ни другой не хотел первым подставить себя под удар, и они едва не столкнулись. Лишь в самое последнее мгновение оба истребителя взмыли вверх, описали полукруг и где-то в середине снова сошлись носами. И опять безрезультатно. Бой кончился вничью. Оборвался, как это случается очень часто, внезапно: иссякли боеприпасы, на исходе было горючее.
      Схватка пилютовской четверки и шестерки "желтоносого" вызвала среди летчиков много разговоров. Бой обсуждался долго и тщательно. Он заинтересовал всех.
      Покрышев, имея в виду немецкого аса, сказал:
      - Может, мне его уступишь, а?
      - Разве он моя собственность? - ответил Пилютов.- Бей, кто хочет.
      - Хочет каждый, да не всякий сможет. Пока не разделаемся с "желтоносым", молодых лучше одних в воздух не выпускать, только со "стариками".
      Матвеев согласился и пообещал:
      - Кто собьет "желтоносого", тому в затишье неделя дополнительного отпуска.
      - Я эту неделю заранее Петру отдаю,- сказал Чирков.- "Желтоносый" ему принадлежит. Конечно, встречу, сумею - собью. Будем вместе с Петром, пусть бьет он. Как ни как, он первым "застолбил" фрица.
      Так с тех пор и повелось: без Пилютова схватывались с "желтоносым" и Покрышев, и Чирков, и Глотов, и другие опытные летчики. Если же в воздухе находился Пилютов, все уступали ему право на этот поединок. Такого же правила вскоре стал придерживаться и противник, и обе стороны строго соблюдали его.
      Все схватки кончались вничью. Правда, небольшое преимущество все же было на стороне Пилютова. Он и атаковал чаще и острее, и бился злее, напористее. Но капитан был недоволен собой, и однополчане почувствовали, что безрезультатность дуэлей с "желтоносым" глубоко задела комэска.
      - Да не расстраивайся ты,- как-то успокоил Покрышев товарища.- Понимаю: заедает. Сами испытали.
      - Не в моих чувствах и самолюбии дело,- ответил Пилютов.- И не на самолюбие у нас счет с фашистами идет. Беспокоит твердость "желтоносого". Ты заметил, что с его появлением и другие стали драться лучше, злее? Вот что значит пример. Раньше я думал, вот считают меня хорошим летчиком. Не спорю неплохой, сбил уже больше десятка самолетов. Но почему именно я, Пилютов, пример для всех? Что мы школяры или военные летчики, солдаты? Война - не место для примеров. Это - кровь, смерть. Тут все равны, и ориентир один - наша ненависть к врагу. А ее у всех хоть отбавляй: у меня, тебя, Георгия, Александра и у других. Все жизнью рискуем. Ну, какой я пример? "Желтоносый" помог разобраться в этом вопросе, конечно, сам того же желая. Вот то, что с его появлением фрицы стали лучше и злее драться, меня и тревожит. Надо быстрее кончать с ним.
      Шли дни. Советские войска еще дальше отбросили гитлеровцев от Тихвина, выбивали их из-под Волхова, и на Северной железной дороге уже велись восстановительные работы. Теперь автоколонны не плелись черепашьим шагом, а доставляли грузы на Ладогу непосредственно из Тихвина. Ленинград и фронт стали получать больше продуктов. Движение по ледовой трассе усилилось. Но участились и атаки на нее немецкой авиации.
      17 декабря Пилютов во главе четверки И-16 сопровождал в Ленинград девятку транспортных самолетов. Обошлось без встреч с гитлеровцами. В обратный рейс Ли-2 отправлялись с пассажирами, большинство из которых были дети. Их эвакуировали на Большую землю{192}.
      Пилютов и его товарищи помогали усаживать ребятишек в самолеты. Было морозно, и дети тесно прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Но одежда не спасала от холода. Сказывались два голодных месяца, совершенно истощившие маленьких ленинградцев. Исхудавшие, с глубоко запавшими глазенками, они каза
      лись привидениями с того света. Мальчики и девочки стояли смирно, покорно перенося порывы ледяного ветра. Никто не плакал, не жаловался, только самые маленькие иногда шмыгали носами и прятали лица в пальтишки старших.
      Летчики роздали детям весь неприкосновенный запас сухарей, которые им выдали в полет. У ребят не было сил даже разломать сухари, и летчики сами делили еду, давая каждому ребенку по малюсенькому кусочку.
      Пилютов уже встречался с эвакуируемыми ленинградскими детьми, но таких увидел впервые. Те, прежние, были еще подвижными, глазенки их разбегались при виде всего, что происходило на аэродроме, а мальчишки даже просились посидеть в кабине истребителя. Эти же ко всему относились равнодушно. В глазах их была та отчужденность от мира, которая появляется только у людей тяжело и неизлечимо больных. Жестокий голод и холод, жизнь под непрерывными бомбежками и артобстрелами высушили их не только физически, но и душевно, оставив одну покорность судьбе.
      "До чего довели!"- не раз думал Пилютов, подсаживая в самолет очередного маленького ленинградца, который, несмотря на ворох окутывавшей его одежды, был почти невесомым, легким, будто пушинка. Он буквально физически страдал, глядя на молчаливых ребятишек, и старался избегать их взглядов. Такие же чувства испытывали и остальные летчики.
      - Нет, не могу больше смотреть на них! - сорвавшимся голосом вымолвил Георгий Глотов.- Не могу!
      Он будто от озноба передернул плечами и быстро зашагал прочь.
      Ли-2 взлетели первыми. Но едва они покинули аэродром, как в небе появились Ме-110. Осколками бомб и пулеметно-пушечным огнем гитлеровцы повредили три машины из группы Пилютова. Уцелел только истребитель капитана. Других истребителей на аэродроме не оказалось, и Пилютов решил один сопровождать девятку транспортников. Он быстро догнал их и пристроился выше, под самой кромкой облаков.
      Ли-2 летели, едва не притираясь к земле. Их серебристые корпуса отчетливо выделялись на темном фоне лесов. Но когда самолеты вышли на Ладогу, различать их стало труднее. День был пасмурный, и Пилютов надеялся, что транспортники проскочат не замеченные противником. Но надежда его не сбылась. Он приметил на горизонте несколько темных точек. Через минуту-две Пилютов определил: "мессершмитты". Их было шесть. Противник быстро нагонял "ишачка", летевшего со скоростью пассажирского самолета. Но девятку Ли-2 гитлеровцы пока не замечали, иначе тотчас перестроились бы для атаки.
      Нужно было немедленно отвлечь внимание противника, и Пилютов решил дать бой. Но, ввязываясь в схватку с шестью врагами, капитан не рассчитывал даже на то, что его просто собьют. Это был бы наилучший для него вариант. Он знал, что идет на верную смерть.