Два автомобиля - бампер в бампер - летели между полей, как связанные, но обогнать джип на узкой, петляющей дороге не было никакой возможности.
      Гурон посмотрел на зажатый в руке разряженный "дерринджер"… Инженер перехватил взгляд, понял. Он открыл бардачок, вытащил оттуда "беретту", протянул Гурону. Гурон жадно схватил пистолет, опустил стекло… в салон ворвался рев двигателя. Гурон почти наполовину высунулся из машины - в лицо ударил ветер с запахом бензина и полевых трав. Двадцатизарядная армейская модель "беретта 93Р" позволяет стрелять как одиночными, так и очередями по три выстрела - это серьезно… Машину бросало, в лицо полетели брызги. Первая очередь прошла мимо. Второй Гурон зацепил правое заднее. Пробитая девятимиллиметровой пулей резина мгновенно осела, загуляла по обод у. Зад джипа занесло, и Гурон двумя очередями "сделал" левое колесо.
      "Фронтера" продолжала движение. Ее мотало по всей ширине дороги.
      Водитель джипа, видимо, понял, что на простреленных колесах уйти не сможет. На очередном повороте грунтовки он направил машину прямо в поле. Инженер пробормотал: холера! - бросил "мерс" вслед. Подвеска стонала, хрякала. Инженер лихорадочно работал рулем, обходя густо рассыпанные по полю камни.
      Джип, используя преимущества полного привода, упорно катил и отрывался, отрывался. С левого заднего колеса уже сорвало изжеванную резину, но передние колеса тянули "фронтеру" вперед… Гурон матерился сквозь зубы и не решался стрелять, а джип уходил. Голый обод высекал искры из камня.
      Джип преодолел горку и скрылся из вида.
      - Упустим! - закричал Гурон. Инженер промолчал. "Мерс" забрался на горку, замер - внизу лежал неглубокий овраг. На дне, воткнувшись радиатором в камень, стояла "фронтера". Три дверцы автомобиля были распахнуты, а по противоположному склону бежали наверх трое мужчин.
      - Холера! - сказал Инженер, бросил машину вперед. Подпрыгивая, скрежеща днищем по каменной осыпи, "мерседес" ринулся вниз. Когда до джипа осталось метров десять, Иван распахнул дверь, выкатился из машины. Стукая по камням раскрытой дверью, "мерседес" с ревом рванулся вверх по склону. Гурон с колена дал очередь по одной из человеческих фигурок наверху. Человек упал, но тут же вскочил и побежал.
      Гурон осторожно подошел к джипу. Внутри клокотало, во рту было сухо, как после крутой пьянки… его очень беспокоило то, что Анфиса не выходит из машины… Он заглянул внутрь салона. Анфиса - бледная, как мел, но невредимая - сидела на заднем сиденье, смотрела огромными глазами.
      - Коля, - произнесла она тихо. Гурон выдохнул и опустился на камни рядом с джипом, положил на землю "беретту". Сверху доносился рев "мерса".
      - Коля, - сказала Анфиса. Он поднял голову… Анфиса была очень хороша в этом бордовом платье… только очень бледная. - Поцелуй меня, Коля.
      Гурон поднялся, мгновенно ощутил боль в ноге - наверняка, вывих - и неловко влез в салон. Под ногами что-то хлюпало. Он посмотрел вниз и увидел кровь… много крови… Он похолодел, метнул взгляд на Анфису и только сейчас заметил, что правой рукой она держится за живот. Между пальцами сочится красное, липкое.
      - Что? - закричал Гурон. - Что?
      Он оторвал руку Анфисы от живота, но в первый момент не увидел ничего - красное на бордовом не очень бросается в глаза…
      - Я говорила: не надо в Югославию, Коля… здесь - албанцы… Азиз здесь…
      - Молчи, - сказал он, - молчи… все будет хорошо.
      Она посмотрела огромными глазами, прошептала:
      - Коля… Коля… поцелуй ме…
      Гурон лихорадочно искал аптечку… Ему довелось видеть много раненых, и он уже знал, что аптечка ни к чему, но продолжал искать…
      Гурон шел, спотыкаясь, нес женщину на руках. Он поднялся наверх, увидел "мерс". Машина стояла всего в сотне метров, из-под капота валил пар… Инженер стоял рядом. Ругался и стучал по крыше кулаком.
      Лопаты у них не было. Они опустили тело в ямку и начали таскать камни… один… другой… третий… сотый… Они носили серые камни сербской земли и опускали их на тело русской женщины из древнего Пскова.
      Потом Инженер опустился на колени и стал читать католическую молитву. Безбожник Гурон хотел было сказать, что Анфиса не католичка, но не сказал… он молча стоял рядом и слушал строгие слова, произносимые на латыни. Было очень тихо, ветер шевелил цветы…
      - Мы поставим ей памятник, - сказал Инженер.
      - Зачем ей памятник? - сказал Гурон.
      - Мы поставим ей памятник, - сказал Инженер упрямо. - Что на нем написать?
      Гурон промолчал. Инженер схватил его за плечи, развернул к себе, закричал:
      - Что на нем написать?
      - Напишите: жук жужжит в тростнике.
      * * *
      - Девочка, - сказала Бася. - Ай, девочка! Как же так? За что?
      Гурон и Инженер сидели молча, смотрели в скатерть. Бася заплакала. Инженер сказал:
      - Не плачь, Бася.
      Бася плакала. Слезы текли по разбитому лицу.
      - Не плачь, Бася, - повторил Инженер. Бася несколько раз кивнула, прикусила нижнюю губу и продолжала плакать. Инженер ударил кулаком по столу и третий раз сказал: не плачь, Барбара.
      Бася встала, вышла в прихожую и вернулась, неся в руке сумочку бордового цвета.
      - Вот, - сказала она. - Это сумочка Анфисы.
      Гурон смотрел на изящную сумочку, не понимая, зачем она здесь… зачем она теперь? Для кого?
      Бася поставила сумочку на стол, сказала:
      - Откройте, Иван… там… подарок для вас.
      - Подарок?
      - Да. Анфиса хотела сделать вам подарок.
      Гурон смотрел на сумочку… А жук в тростнике все жужжал, жужжал… А красное на бордовом не очень заметно… Гурон расстегнул застежку, открылся нежно-зеленый шелковый зев. Внутри лежала бордовая, похожая на человеческое сердце косметичка… носовой платок… и маленькая, обтянутая бархатом, коробочка… Гурон посмотрел на Басю. Бася кивнула… Гурон осторожно взял в руки коробочку… нажал на золотистую кнопочку сбоку. Раздался еле слышный щелчок, поднялась подпружиненная крышка… на черном бархате лежал золотой крестик.
      * * *
      - Поможешь мне найти их? - спросил Гурон.
      - А чего их искать? - пожал плечами Инженер.
      - Они убили мою женщину.
      - Да я не в том смысле… я в смысле: искать-то их нечего - двое были "сурчинские", третий албанец - Азиз. Он женщинами торгует.
      - Откуда знаешь? - быстро спросил Гурон. Они сидели в огромной квартире Инженера, пили… Выпили уже немало. Инженер запьянел, а Гурона хмель не брал вовсе.
      - Откуда, откуда? Пока ты там, в овраге… ну, в общем, я покатался на "мерседесе"… пока не пропорол картер… покатался, погонялся за этими суками. Одного сшиб… того, которого ты ранил… - Инженер замолчал, прикуривая.
      - Ну, - поторопил Гурон.
      - Ну! Вот тебе и ну… задал я ему несколько вопросов. Он и раскололся: "сурчинские" они… парни с горячего асфальта. Но спутались с этим албанцем… с Азизом.
      - Какие парни? - раздраженно спросил Гурон. - С какого-такого асфальта?
      Инженер уронил сигарету на стол, небрежно смахнул ее на пол.
      - С горячего, Ваня, с горячего… так здесь братву называют: парни с горячего асфальта… А я и сам такой же - ма-а-фиозо! Но! Но я не торгую женским телом и наркотой… Я хочу себя уважать! Ты понимаешь, холера? У-ва-жать!
      Гурон досадливо сморщился, перебил:
      - Погоди, пан Инженер, погоди…где теперь тот парень?
      - Какой?
      - Да тот, которого ты сшиб… подраненый.
      - Э-э, пан Иван… он уже того, - Инженер показал пальцем наверх.
      - Ясно, - сказал Гурон. - А как найти Азиза?
      Инженер снял трубку с аппарата и сказал: айн момент! Сейчас распоряжусь.
      * * *
      Спустя час приехали двое - Миха и Шмайссер. Так, по крайней мере, их представил Инженер. О чем-то пошептались с Инженером. Потом Инженер подозвал Ивана, сказал:
      - Они в Сурчине, в бильярдной… они часто там бывают. И сейчас там.
      - Дай мне ствол и объясни, как добраться в этот самый Сурчин.
      Инженер помолчал, потом сказал неожиданно трезвым голосом:
      - Поехали.
      "Опель-омега" мчался по ночной дороге, за рулем сидел Шмайссер. Рядом с ним Миха. Фары рассекали ночь. Инженер курил сигарету. Молчал. Гурон тоже молчал. Магнитола наигрывала мелодию из "Крестного отца".
      …Сурчин оказался невзрачным поселком. Улицы были освещены худо, и только на центральной площади было светло, у двух питейных заведений и бильярдной толпились нетрезвые. Пожилой дядька играл на аккордеоне "Очи черные".
      - Вон она - бильярдная, - сказал Миха, хотя и так было понятно - над входом висели перекрещенные кии.
      - Спасибо, мужики, - сказал Гурон. Он передернул затвор "беретты" и протянул руку Инженеру. - За все спасибо, Инженер… за паспорт, за помощь… н у, пойду я.
      Инженер покачал головой и произнес:
      - Вот холера! Куда ты один пойдешь?
      - За Азизом.
      - Один ты никуда не пойдешь, - решительно сказал Инженер. - Эй, Шмайссер! Пукалка твоя где?
      - В багажнике, шеф.
      - Давай сюда.
      Через минуту на коленях у Инженера лежал немецкий пистолет-пулемет МП-38.
      42
      Этот пистолет-пулемет широко известен по фильмам о войне. Как правило его ошибочно называют "шмайссер". Однако известный немецкий оружейник Хуго Шмайссер не имеет никакого отношения к этому образцу.
 
      - Пошли, - сказал Инженер.
      - Шеф! - сказал Миха. Инженер ответил:
      - Не лезь, Миха, не лезь… Я знаю, что делаю. Это брат у меня романтик-идеалист, а я… в общем, я знаю, что делаю. Я хочу себя уважать.
      Гурон тоже сказал:
      - Послушай, Инженер. Может, не стоит?
      - Холера! - закричал Инженер. - Да что вы все сегодня!?. Ты идешь или нет, холера?
      Гурон распахнул дверцу и вышел из машины.
      Костяной стук шаров был слышен с улицы… Гурон и Инженер остановились у окна, вглядываясь в зал. Там стояли три бильярдных стола, за всеми шла игра. У дальней стены - штук пять игровых автоматов, в центре - барная стойка. За столиками в углу сидели полтора десятка мужчин. Было довольно сильно накурено и шумно.
      - Вот он, - сказал Инженер, - у стойки бара.
      - Вижу, - ответил Гурон.
      - Тогда пошли.
      Гурон посмотрел в глаза Инженеру… тот подмигнул. Кажется, хотел что-то сказать, но не сказал ничего.
      Гурон с пистолетом в руке, а за ним Инженер с пистолетом-пулеметом вошли в бильярдную, остановились на пороге… с треском разлетелась пирамида. А потом звуки стали стихать. Кто-то еще смеялся, еще издавал бравурную музычку игровой автомат, но постепенно в зале становилось все тише… тише. Те, кто стоял или сидел спиной к входу, начали оборачиваться… смолкли все звуки. Только аккордеон на площади все играл "Очи черные". На Гурона и Инженера смотрели десятки напряженных глаз.
      Азиз обернулся, встретился взглядом с Гуроном… побледнел. Он медленно сполз с высокой табуретки, двинулся вбок, прижимаясь спиной к стойке… локтем сбил пивную кружку. Она упала на кафельный пол, разлетелась на миллион осколков… Гурон поднял "беретту". Тишина в зале сделалась неестественной… Азиз завыл - страшно.
      Гурон трижды нажал на спуск… трижды "беретта" выплюнула пули… трижды дернулось тело албанца… смолк аккордеон на площади.
      Кто-то закричал, все пришло в движение. Инженер дал длинную очередь по потолку, по полкам с рядами бутылок… Потом они повернулись и вышли. Никто не пытался их остановить.
      * * *
      На другой день Гурон уехал в Австрию. Его документы не вызвали у пограничников никаких вопросов.
      Вечером двадцать второго июля он сидел в кафе, в венском аэропорту Швехат, пил кофе, ждал рейса на Варшаву. По телевизору передавали новости. Он ни черта не понимал по-немецки, смотрел на экран совершенно бездумно… а потом на экране появилось лицо Инженера. Его трудно было узнать, но Гурон узнал сразу. Инженер сидел в издырявленном пулями "мерседесе", и лицо его было спокойно… Второй был, кажется, Миха, но точно Гурон сказать не мог. Голос диктора скороговоркой произносил текст, в котором Гурон выхватывал только отдельные слова: "инженер", "калашников", "криминаль вендетта"… впрочем, ему и так все было понятно…
      Гурон подошел к стойке и спросил бармена, нет ли у него польской водки… Бармен ответил, что польской водки, к сожалению, нет… А русская? - О, да! Русская, конечно, есть.
      Гурон выпил сто граммов "столичной". Через десять минут объявили рейс на Варшаву.
      Еще через три дня он пересек границу в районе Подзерок. Он сел под деревом, запалил костерок. Осталось дождаться появления погранцов… они появились минут через тридцать. Старший сержант направил на Гурона автомат и закричал неожиданно пронзительным бабьим голосом:
      - Подъем, господа пассажиры, подъем! Просыпаемся, сдаем белье, через полчаса - Санкт-Петербург. Город, так сказать, герой… подъем!
      Гурон открыл глаза. Шел дождь, капли стучали по крыше вагона.
      Гурон вышел на перрон, сунул в рот сигарету и поднял воротник куртки. Он чиркнул спичкой, прикурил и ощутил чей-то взгляд… он скосил глаза и увидел Чапая и Паганеля. Снова защипало в глазах. Совсем как тогда, когда погранцы положили его лицом в землю.
 

Часть вторая

 

ПОСЛЕДНЯЯ КРОВЬ

 

Глава первая

 

ЭТО КЛИМ ВОРОШИЛОВ И БРАТИШКА БУДЕННЫЙ…

 
      Они обнялись… они обнялись и стояли обнявшись на перроне Московского вокзала, мешая пассажирам и носильщикам. И - удивительное дело! - даже хамы-носильщики объезжали их. Они долго стояли обнявшись, потом, не сговариваясь, двинулись к вокзалу. Пробились сквозь толпу цыганок, торгующих сигаретами и спиртом… не обращая внимания на гвалт шустрых извозчиков, бомжей и нищих, вышли на Лиговку.
      Валькин "Олень" ожидал на стоянке. На широком лобастом стекле, на хромированном радиаторе блестели капельки дождя. Паганель открыл машин у, достал из салона дворники, зеркало, установил на машине. Из кармана пиджака Валька достал фигурку оленя, потер о рукав, водрузил на капот. Гурон подумал вдруг, что когда Валькин отец возил их, сопляков, на рыбалку, ему, Гурону… хотя он тогда и не был еще Гуроном… ему больше всего нравилась в "Волге" именно эта летящая на капоте стремительная фигурка оленя…
      Заворчал стартер, зарокотал двигатель, "Олень" выехал со стоянки.
      С Лиговки можно было сразу уйти на Суворовский, оттуда через Большеохтинский мост на Охту и - домой, на Гражданку. Но Валентин обогнул площадь Восстания, покатил по Невскому. Изредка взмахивали дворники, стирали со стекла дождинки. Потом стекло снова покрывалось сеточкой дождя… там, за дождем, тускло светилась игла Адмиралтейства, и плыл в сером небе золотой фрегат.
      Ты - дома. Ты все-таки снова дома. В твоем родном городе, из которого уехал почти три года назад… о котором мечтал и не надеялся увидеть… ты вернулся.
      Они проехали по Невскому, по набережным, по Литейному мосту переехали на Выборгскую сторон у. Гурон смотрел в широкое лобовое стекло, молчал…
      Паганель и Чапай тоже хранили молчание.
      * * *
      Они были ровесниками. Они появились на свет в 62-ом году. Это было странное время, которое позже назовут "оттепелью", когда в "Новом мире" опубликовали "Один день Ивана Денисовича", когда в СССР начали издавать Достоевского… Но в том же 62-ом была безжалостно расстреляна демонстрация рабочих в Новочеркасске… в 62-ом на экраны вышел "Человек-амфибия" и первый выпуск киножурнала "Фитиль"… Нона Гаприндашвили стала чемпионом мира по шахматам… советские граждане еще носили галоши завода "Красный треугольник", на телевидении был всего один канал, "Вечерка" публиковала сообщения о разводах… а в метро появились первые автоматы по размену денег… а в дни весенних каникул в ленинградском зоопарке проводили "День птиц"… открывались кафешки, в которых собирались молодые романтики - физики и лирики… вся страна, за исключением "отщепенцев", строила коммунизм под руководством первого секретаря ЦК КПСС т. Хрущева Н. С… В том далеком 62-ом Владимир Владимирович Путин еще учился в начальной школе, а Борис Абрамович Березовский уже стал студентом Московского лесотехнического института… трансляция "Новогодних огоньков" собирала у телевизоров всех - от мала до велика, а с крошечных экранов с огромными линзами пели Кристалинская, Пьеха, Магомаев, великий Райкин жег глаголом… в 62-ом две супердержавы сошлись в противостоянии в Карибском море, и в любую минуту могла начаться война - атомная. Но тогда Советская Империя была еще сильна, и с ней считались… Как давно это было!
      …В 1962-ом в Ленинграде появились на свет три мальчика. Один родился на Васильевском острове, второй - на Выборгской стороне, третий - в самом центре города, на Моховой. Судьба сведет их позже, когда их родители получат отдельные квартиры на Гражданке и все они окажутся соседями, будут учиться в одной школе и в одном классе.
      Выпили за встречу, долго и как будто слегка удивленно разглядывали друг друга… Голову наполнило обманчивое алкогольное тепло. Гурон размяк, подумал: как бы не потерять контроль… и вдруг понял, что это неважно, что впервые за три последних года он может полностью расслабиться. Потому что - дома. Потому что рядом - друзья. Рядом - мужики, которых он знает двадцать лет, две трети прожитого… не так уж и мало, верно?
      - Мужики, - сказал Гурон. - Мужики…
      Сказал и умолк… он очень долго представлял себе эту встречу, ждал ее, а сейчас не знал, что сказать.
      - Где же ты был, Индеец? - спросил Паганель. Жан стал разминать сигарету. Он очень долго разминал сигарету, а Валентин и Сашка ждали ответа.
      - Служил я, мужики, - ответил Гурон и подмигнул: - Командировочка подвернулась такая… длинная.
      - За три года хотя бы пару раз ты мог позвонить? - с упреком произнес Паганель. - Или валютку жалко было?
      - Виноват, гражд?не… но я исправлюсь. А ты наливай, Валя, наливай - я ж в отпуску, гражд?не. Мне сейчас положено пить, гулять и… э-э… в общем, радоваться жизни.
      - Радуешься? - спросил Чапов. Гурон посмотрел на него и встретил внимательный, понимающий взгляд. Мгновенно понял, что опер Чапов, в отличие от Валентина, уже что-то просек… несколько секунд они смотрели друг на друга. Паганель разливал водку и ничего не замечал.
      - Радуюсь, - ответил Гурон и сам понял, что сфальшивил. - Радуюсь, гражд?не, радуюсь… Но какая-то жизнь у вас нынче пошла странная, мужики.
      - А это у нас теперича свобода, - сказал Паганель и подцепил на вилку грибочек. - Скинули ненавистный народу тоталитарный режим и - рраз! - оказались на свободе - лепота! Это ты еще просто к свободе не привык, Ваня.
      - К свободе? - спросил Гурон. А Паганель взял гитару, прошелся по струнам и пропел с блатными интонациями:
      Это Клим Ворошилов и братишка Буденный Даровали свободу, и их любит народ.
      Чапай усмехнулся, а Валька склонил голову, хрипло произнес:
      - Спасибо, дамочка, спасибо, молодой человек - помогли инвалиду кровавой империалистической бойни… а ты, с пистолетом, что не подаешь?
      Чапов покачал головой: ох, понесло тебя на блатату, журналер, - и поднял стопку:
      - Ну, чтоб мы были толстыми, а наши враги пускай сдохнут.
      - Глыбкий тост, - сказал Валентин. - Емкий. Присоединяюсь.
      Гурон не сказал ничего. Три стопки сошлись, звякнули. Чапов закинул вдогонку водке соленый грибочек, спросил:
      - Ну, и как оно там?
      - Где - там?
      - Там, где ты был, Индеец… в длинной командировке.
      - Жить можно… а как вы тут, на свободе-то?
      - Жить можно, - произнес Паганель, копируя интонацию Гурона… помолчал и добавил: - Ванька, а ведь ты на вопрос-то не ответил.
      Гурон закурил, посмотрел в глаза Паганелю, потом Чапаю, сказал:
      - Мужики… мужики, я вас люблю. Но рассказать правду не могу. А врать не хочу. Может быть, потом расскажу… когда-нибудь. А сейчас - все, закрыли тему. Ну, рассказывайте, как вы-то живете?
      Чапов кивнул головой на Валентина:
      - Валя вот замуж собрался.
      - Правда?
      Паганель ничего не ответил, только кивнул и озарился почти детской улыбкой. Гурон сказал:
      - Поздравляю, Валя. Когда гуляем?
      - Не знаю, заявления еще не подавали, но… скоро.
      - А кто она?
      - Она замечательный человек, Индеец… я вас сегодня же познакомлю.
      - Пожалуй, лучше завтра или послезавтра. Или через пару дней… мне нужно немножко прийти в себя.
      - Договорились. Как только ты мало-мало отдохнешь, мы - Наташа и я - ждем тебя в гости. И тебя тоже, Чапай.
      - Не знаю, - сказал Чапов. - Обещать не могу.
      Гурон спросил:
      - Много работы, Саня?
      - Да ее в розыске всегда хватало, - ответил опер. - Но теперь…
      - Что теперь? Невпроворот?
      Чапов разлил водку, сказал:
      - Невпроворот… но не в этом дело. Раньше в нашей работе был смысл. Теперь - нет… почти нет.
      - Не понял. Поясни.
      - Давайте выпьем, а потом попробую объяснить… если сумею.
      Выпили без тостов, закусили… Валентин снова взял гитару, стал тихонько перебирать струны.
      Гурон спросил:
      - Так в чем дело, Саня?
      - Все не так просто, Жан Петрович… все не так просто. Но я попробую объяснить. Полицейская система, разумеется, несовершенна и мне - менту - ее пороки видны изнутри лучше, чем кому-либо… дуроломства хватает, показухи хватает. В общем, дерьма - хватает.
      Паганель перестал бренчать и сказал:
      - Тебе - верю.
      - Вот видишь, Жан, господин журналист мне верит… Он, кстати, сам еще недавно разоблачал ментов поганых в своей газетке - только держись! Но не в этом суть… к тому, что нас кроют в хвост и в гриву, мы давно привыкли. Как говорится: плавали, знаем. Дело-то не в этом. Дело в том, Ваня, что я - мент - не понимаю, нужен ли уголовный розыск нынешнему государству. Мордовороты с "демократизаторами" властям, понятное дело, нужны - пикеты и митинги разгонять… а вот розыск, кажется, не нужен.
      - Почему ты так думаешь, Саша? - очень серьезно спросил Гурон.
      - Объясняю. Во времена "застолья" наша система работала… далеко не идеально, но работала. А уж по тяжким - убийствам, разбоям - мы давали очень хорошие результаты… по каждому случаю убийства создавалась оперативно-следственная группа. Пахали день и ночь. Не за деньги - по убеждениям. Я-то еще старых оперов помню. Все - либо язвенники, либо гипертоники. Почти у всех семейная жизнь не сложилась. Практически все - пьющие. Но - пахали, приземляли мокрушников, воров, грабителей… Принцип был сформулирован просто: вор должен сидеть. И конечный результат был виден наглядно. А теперь?
      Чапов замолчал. Гурон с интересом спросил:
      - А что теперь, Саша?
      Чапов налил себе водки, выпил, выдохнул, но закусывать не стал.
      - Теперь? - спросил он, морщась. - Теперь количество убийств и тяжких телесных только по бытовухе выросло на порядок. В каждом ларьке круглосуточно торгуют "роялем"… да ладно бы "роялем" - "красной шапочкой"…
      - Чем-чем? - спросил Гурон.
      За Чапова ответил Валентин:
      - Заморским спиртом, Ваня. "Ройял", как правило, довольно приличного качества, а вот "красная шапочка" - откровенная отрава. Ее разливают в фунфырики по двести грамм с красным пластмассовым колпачком. Потому и называется "Красной шапочкой". Вот с этой-то "шапочки" башку капитально клинит. Стоит, однако, дешево. Потому - пьют. Напившись, обманутые, обобранные и обозленные люди срывают свое зло на тех, кто рядом… до Кремля-то не дотянуться! А сосед, брат, сват, жена - под рукой.
      Чапов продолжил:
      - Да что там бытовуха?! С бытовухой мы худо-бедно можем справиться. Но есть еще и организованная преступность. А вот это уже - беда.
      - Почему?
      - Почему, почему… потому, что преступность, благодаря горбачевским и ельцинским реформам, окрепла, выросла, организовалась, вооружилась. Еще пару лет назад они на свои стрелки-терки-разборки ездили с дубинками да кастетами. Теперь - со стволами.
      - Постреливают, Саша?
      - Стреляют, Иван, стреляют. Раньше каждый выстрел был - ЧП. Теперь - норма.
      - Разбои-налеты?
      - Это тоже есть. Но главная проблема - рэкет. Теперь бандитам нет нужды инкассатора брать - теперь они с бизнесменов получают. Жируют, пальцы растопыривают, никого в х… не ставят. Потерпевших нет - боятся, свидетелей нет - тоже боятся… Да что свидетели? Понятых, бывает, не уговорить… Беспредел страшный. И это только начало. Сейчас они воюют за ларьки, за магазины, а скоро начнется массовая приватизация предприятий и вот тогда развернется настоящая война… но дело-то ведь не в том, что у бандитов есть оружие. Дело в том, что у них есть деньги. А на деньги они покупают чиновников, покупают людей в прокуратуре, в суде… да и среди наших уже немало народа с бандитской ладошки клюет.
      Паганель сказал:
      - И опять верю.
      - Иди ты в баню, Валька… а то среди журналюг нет продажных?
      - Как ты циничен, Саша, - горестно покачал головой Паганель. - Ты же на самое святое замахнулся - на свободную прессу… как ты можешь, Саша? Как ты можешь?
      Чапай собрался огрызнуться, но Гурон опередил:
      - Да хватит вам собачиться… Я понял так: есть организованная преступность. И что - нельзя с этим бороться?
      - Можно, - хмуро сказал Чапай.
      - Так в чем дело?
      - Не дают, Ваня, не дают… Рядовых быков, конечно, закрывают. А вот до главарей практически не дотянуться. Сами они очень редко идут на какие-то действия, за которые можно привлечь. За них все делают быки… Но даже если кого-то из лидеров удалось прихватить на конкретном, это еще не значит, что он сядет. Мигом набегут "правозащитники" всех мастей, "свободная" пресса подсуетится, адвокаты хай поднимут до небес… звонки пойдут сверху: парень-то несудимый. Спортсмен. С хорошими характеристиками из ЖЭКа, где он дворником работает. Подумайте, товарищи: а есть ли необходимость такого хорошего парня в СИЗО содержать? Может быть, стоит ограничиться подпиской о невыезде? Глядишь: через неделю он уже на свободе гуляет. Свидетели и терпилы в ужасе: как же так? Вы же обещали, что этот урод сядет. Не-ет, господа сыщики, при таком раскладе я от дачи показаний отказываюсь. Да и все остальные на ус мотают: у братков все куплено, все схвачено, лучше и не связываться… Ну а уж если и удалось дотащить дело до суда, то… Знаешь, как у нас сейчас братки говорят?
      - Откуда мне знать?
      - То-то и оно… а братки говорят так: менты закроют - суд выпустит. И ведь выпускает, Ваня, выпускает! Бандит выходит из Крестов, наносит личные "визиты" терпиле, свидетелям - все! Люди психологически сломлены, дела больше нет. И: бери шинель, пошли домой.
      Валентин сказал:
      - Пес-с-ним-мистическая трагедия… или, скорее, фарс… или, пожалуй, трагифарс.
      Он взял несколько аккордов и спел:
      Это Клим Ворошилов даровал нам свободу. И теперь на свободе будем мы воровать.
      - Это точно, - усмехнулся Чапов. - Свободу воровать, грабить, насиловать и убивать дали.
      Гурон спросил:
      - Так что же - выхода нет?
      - Не знаю, - устало сказал Чапов. - Не понимаю я уже ничего… Я, Индеец, по убою работаю… а организованная преступность - это линия ОРБ.
      - А это что еще за зверь такой?
      Чапов посмотрел на него странно, усмехнулся, и сказал:
      - Это, Ваня, чудовище, а не зверь… Звери по улицам ходят, людей едят. Звери - моя специализация. А ОРБ - это "Оперативно-разыскное бюро". Они борются с организованной преступностью.
      Валентин накрыл струны ладонью, сказал:
      - Хреново они, Чапай, борются.
      - Как умеют. Можешь что-то предложить - предлагай.
      - Могу, - сказал Валентин. - Я вот давеча разговаривал с одним интереснейшим человеком. Зовут его Рясной Василий Степанович. Генерал-лейтенант. Чекист. Во время и после войны
      43
      В описываемый период В. С. Рясной носил звание "Комиссар государственной безопасности 3 ранга".
 
      Украину от бандеровцев чистил… Рассказал он про Львов послевоенный. А там такое творилось - караул! Бандеровские банды орудовали, наших резали, стреляли в спину. Был случай - офицеру прямо в парикмахерской горло бритвой перехватили… брр! А была еще и уголовная преступность. Сплошной беспредел, как нынче говорят. Люди стонали, из дому вечером боялись выходить… Хрущев, а он в те годы был первым секретарем ЦК Украины, вызвал к себе Рясного: ну, что будем делать? А Рясной: если глаза закроете, я сам все сделаю… Что сделал Рясной? Он подтянул своих волкодавов - мужчин и женщин, приодел их по тогдашней моде - шляпы, крутые макинтоши, кожаные регланы, женщинам - меха. И вечером в город вышли "влюбленные парочки", а то и женщины-одиночки. Подходят братки: пардон, пани, сымайте ваши польты… "Польты" распахиваются, а оттуда - ТТ! Бабах в лобешник и все - звездец котенку… через неделю во Львове стало тихо и безопасно.
      Чапов крякнул, сказал:
      - Нормальные методы пропагандируешь, господин журналист… ты же, вроде, всегда осуждал "милицейский произвол"?
      - Так ведь тупик, Саша, тупик… Ведь вокруг нас уже сложилась Цивизация Кастета.
      Чапов еще раз крякнул, ответил:
      - Цивизизация Кастета? Это ты оставь для заголовка в газетке - броско. Но если по существу, то, конечно… в стране определенно складывается государство криминального типа.
      Гурон не сказал ничего… но рассказ Паганеля запомнил.
      В тот день было много переговорено и выпито немало. Вечером Валентин поехал домой. Гурон остался у Чапова - куда ему идти?
      * * *
      Утром Чапай собрался на службу. Он оставил Гурону ключи от квартиры, сказал:
      - Отдыхай… что делать-то собираешься?
      - К родителям съезжу, Саша.
      - Ага… дело.
      Чапай был уже был в прихожей, когда Гурон сказал вдруг:
      - Саня, у меня просьба к тебе.
      - Слушаю.
      - Помоги найти адрес одного человека.
      - Попробуем. Что за человек?