Demo-сфера
ModernLib.Net / Фэнтези / Новак Илья / Demo-сфера - Чтение
(стр. 15)
Автор:
|
Новак Илья |
Жанр:
|
Фэнтези |
-
Читать книгу полностью
(467 Кб)
- Скачать в формате fb2
(198 Кб)
- Скачать в формате doc
(203 Кб)
- Скачать в формате txt
(196 Кб)
- Скачать в формате html
(199 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
|
|
В десятке метров над ней протянулась решетка металлических штанг, в узлах которой висели тихо гудящие светильники: круглые линзы под матовыми куполами-рефлекторами. За толстыми стеклами виднелись спирали белого металла. Каждый светильник был вершиной конуса света — густой и жаркий, свет этот казался застывшей массой горячего вещества, своим основанием стоящей на песке. Лес клонов окончательно доконал Шунды Одому. Сбросив с плеча руку колесничего, он устремился вперед, на ходу крича: — Идем! Быстро, нам уже недалеко осталось. Проф, правда, ведь недалеко? Идем, говорю! Жгучее марево струилось над степью, напоминавшей широкий стол, сплошь уставленный световыми конусами, на вершинах которых лежала решетка из штанг — выше нее густела тьма. Сквозь толстые подошвы ботинок жар не проникал, но потоки горячего воздуха овевали лица и запястья. Гудение светильников дрожью пронизывало пространство. Каждый конус служил тюрьмой для клона — большинство неподвижно сидели на корточках, но некоторые ходили, от одного края световой стены к другому, точно те были материальными и не выпускали узников наружу. На коже, белой, как свиное сало, розовели пятна ожогов. Между конусами свободного пространства почти не оставалось, отряд двигался сквозь зной. Далеко слева раздалось тихое шипение; там пролился поток сухого дождя, раскаленной окалины, — будто затрепетало полотнище блестящего красного шелка. Магадан, искоса наблюдавший за солдатами, подкатил к Одоме и прошептал: — Теперь двое их и третий не появляется. Не пойму я ни черта... Шунды не слушал — размахивая руками, он бежал впереди всех. На краю степи торчала покосившаяся металлическая ограда с широкими проломами. Когда отряд миновал ее, сразу стало прохладнее и темнее. Гудение прожекторов смолкло, его сменили плеск и рокот — где-то рядом бежал мощный поток. — Обрыв, — сказал Магадан. — Куда дальше? — В-вправо. По узкой полосе между оградой и отвесным склоном они пошли в сторону, откуда доносился мерный гул текущего раствора. — Эй, проф, — позвал Магадан. — Слышь... — он поглядел на спину Шунды, идущего во главе отряда, и понизил голос. — Они ведь все уже должны были помереть давно. Вот те, к примеру, которые в песке... На такой жаре, и воды у них там нет — как же они живы? — Здесь нет те-е... течения времени, — возразил старик. — Как это? — В-всегда все одно и то-о... тоже. — Нет, ты погоди! А этот, которого в лесу кабаны задавили? Он же кончился у нас на глазах, правильно? И что дальше с ним? Он, получается, умер и сразу возник опять посреди леса, и опять за ним кабаны гонятся? Так, что ли? — Н-не знаю я, — сказал Раппопорт. — То есть н-не могу объяснить... Это по-о... понимать надо, или не понимать, а н-не словами описывать. Магадан плюнул и подкатил ближе к Одоме. — Слышь, командир, чего старик плетет? Так, может, все наши солдаты, которых тут грохнули, на самом деле живы... Только один опять с нами возник, а другие — где-то там... — колесничий сделал широкий жест. — Появился опять, во рву где-то или в болоте, и не понимает, что с ним стало... Во дела! Одома шел целеустремленно, размахивая кастетом и болевой жердью. В нем будто сорвался какой-то анкер, и теперь пружина сознания вибрировала, беспрерывно сжимаясь и разжимаясь, накрывая его горячечными волнами энтузиазма: апатия превратилась в обычную для Шунды жажду деятельности, но более агрессивную и безумную, чем всегда. — Идем... — бормотал Шунды, не обращая внимания на Магадана. — Недолго осталось! Впереди появились невысокие берега — поток, шум которого они слышали, тянулся перпендикулярно обрыву. — Он про-о... просит умертвить его, — подал голос Раппопорт, и колесничий с Одомой оглянулись. — Чего? — Гэндзи, — старик ткнул пальцем в терминал. — Говорит, до-о... достаточно помог нам и больше не может в-выдерживать все это. — Фигня! — рявкнул Шунды. — Мы как договорились? Он помогает нам добраться до ИскИнов, потом мы его освобождаем. — Убиваем, — поправил Раппопорт. — Он хо-о... хочет умереть, но саморазрушиться не может. — Хрен с ним, убиваем. Так мы что, внизу уже? Нет. Вот как попадем туда — так и... — Но он му-у... мучается. Не может переносить в-всего этого. Тут Одома сорвался — сжав кулаки, завопил, прыгая вокруг Раппопорта и брызгая слюной: — Переносить! А я переношу? Он не может, да?! А мне как? Это... они все... это мои брат с сестрой, их теперь много, что они с ними делают?!! Я на все это смотрю, блядь, застрелиться хочу! Но смотрю! А он не переносит! Сука, еще раз скажешь такое — вниз спихну! Я тебе хуй на пятаки порежу! Лепестков тебе! Не получишь! В пизду вас всех! — Шунды выхватил из кармана пакетик со стикерсами, размахнувшись, швырнул в сторону обрыва. Вскрикнув, проф помчался следом. Впрочем, легкий пакетик до обрыва не долетел — упал на самом краю. Когда Магадан добрался до него, старик уже стоял на коленях и трясущимися пальцами рвал обертку. Колесничий схватил его за шиворот и за локоть, но проф сжался, спрятал пакетик между коленями и грудью, вырвал руку. Магадан ударил его по спине, по затылку... Сзади донесся голос Одомы: «Да хер с ним, брось. Пусть подавится». Старик выпрямился и повернул лицо к Магадану — на правом глазу темнел лепесток. — Остальное верни, — сказал колесничий. — Верни, или я сейчас жердью тебя по хребту... Лицо Раппопорта уже разгладилось. Он бросил надорванную пачку лепестков, встал и пошел дальше вдоль склона. Колесничий подобрал стикерсы, отдал их Шунде. — А если отъедет на фиг? — спросил он. — С одного лепестка не отъедет. Он же закаленный, знаешь, сколько их уже клеил? Идем дальше. Поток раствора казался широкой бордовой лентой, лежащей на столе. Она свешивалась с края под прямым углом — текущий между ровными невысокими берегами, дальше поток превращался в водопад, нижняя часть которого терялась во мгле центрального колодца. Проф, напоминавший теперь престарелого Будду, что-то вяло набирал на терминале, и Шунды представил себе, как спрятанный под черной крышкой винчестер Гэндзи ноет, моля отформатировать его, как старик все посылает и посылает запросы, пытаясь вытянуть из впавшего в тоску ИскИна новые данные о внутреннем устройстве сферы... — Не-ет, не идет... — протянул старик почти ласково и похлопал по торцу терминала, словно младенца по попке. — Все, п-приехали... — Что случилось? — спросил Магадан. Они стояли у края, глядя на ровный поток раствора, отвесно текущий вниз, погружавшийся в туман, будто измазанное кровью лезвие в копну грязной ваты. От потока шел жар — здесь жидкость превращалась почти в кипяток. — В-вроде как сломался. — Как сломался? — Ко-о.. коллапс у Гэндзи. Психический ступор. Завис... — Так что же делать? Старик помолчал, пялясь на поток разноцветными глазами. — Надо бы вызвать платформу снизу, н-но я теперь не знаю, как до нее дотянуться. По-о... понимаете, раньше-то я через Гэндзи в локальную сеть ИскИнов в-входил и перехватывал управление ро-о... роботами. А теперь... Сигнал не проходит. — Так а если щуп? — предложил Шунды. — Ну-у... можно попробовать. Одома, скинув с плеча рюкзак, достал из него бухту тонкого черного кабеля и подсоединил штекер к гнезду на боку терминала. Встав на краю обрыва, он начал опускать второй конец, увенчанный металлическим шаром антенны. Это длилось долго. Шунды медленно стравливал кабель, поток широкой лентой струился вниз, а все остальное было неподвижно. Магадан ощущал себя букашкой, муравьем, который вместе с четырьмя другими муравьями попал внутрь полой планеты, керамического гиганта, чьи своды находятся где-то в невообразимой туманной дали, наполненного загадочной жизнью, неторопливым, навечно закольцованным механическим движением. Наконец Раппопорт сказал: — Есть. Я его до-о... достал. Кабель к тому времени натянулся, и Шунды отпустил его. Некоторое время ничего не происходило, затем старик пробормотал: — Летит к нам. Мо-о... можно отключить. Одома выдернул штекер из гнезда и бросил конец кабеля — змеясь, тот достиг края и исчез из виду. — Так кого мы ждем? — спросил Магадан. Шунды ткнул пальцем, и колесничий, подкатившись к водопаду, глянул вниз. Из тумана медленно всплывало что-то широкое, с выступающим горбом на ближней стороне. — Оно... в-вот, примерно... — прошамкал старик, показывая экран монитора.
* * * — Чего? — удивился Магадан, разглядев картинку. — Это что такое? Верхняя часть робота, на изогнутом загривке которого покоилась площадка с ограждением, уже поднялась на высоту обрыва. Голова-утолщение, большое лицо с плоскими чертами, змеиное тело в разноцветных металлических чешуйках. Они переливались и помигивали, потрескивающие искры то и дело пробегали по ним — яркое пятно на фоне тусклых красок окружающего. Из круга ороговевшей кожи на лбу торчал кольчатый железный отросток с длинным жалом, на конце тонким, как игла, увенчанным большой мутной каплей. Тело скрутилось винтом, чешуя зазвенела, брызгая искрами, площадка провернулась и боком прижалась к обрыву рядом с водопадом. Одома, распахнув узкую калитку в ограждении, первым шагнул вперед и тут же принялся деловито распоряжаться: — Так, проф, ты в центре стань. Вы двое по бокам, вот здесь, а модуль рядом с профом поставьте. Магадан, ты на том конце. — Думаешь, кто-то напасть может? — спросил колесничий, откатываясь на дальнюю сторону площадки. Колеса его тихо постукивали на ребристой поверхности. — Не знаю. От робота пахло смесью пота и нагретого металла, и еще какими-то биомеханическими процессами, протекающими в длинном теле. С края площадки Магадан видел это тело: вроде покрытого пестрой чешуей столба. Стена низвергающегося с обрыва раствора была совсем рядом, возле неподвижного лица робота. Когда все встали на площадке и Раппопорт дал команду, робозмей шевельнулся, дернул кольчатым отростком и начал складываться, изгибая тулово так, что площадка медленно поплыла вниз. Вершина обрыва исчезла из виду; теперь по одну сторону был склон, а с трех других — туманное пространство без видимых границ. — Проф, что внизу? — спросил Магадан. Раппопорт, ставший теперь благостным, добродушно-вялым, медленно повернул к нему голову, прикрыв левый глаз, некоторое время пялился бельмом лепестка и наконец сказал: — Злые рвы. — Чего? — В-все каменные, цвета чугуна... — Блядь! — сказал Магадан. — Говори нормально. — Сейчас будут рвы, н-наверное, с десяток. П-потом... — старик пожал плечами. Железная поверхность чуть покачивалась, в исполинском туловище что-то поскрипывало, звякало и бурчало. Мигающие чешуйки создавали облако изменчивого света, и площадка опускалась на нем, как на стоге искрящегося разноцветного льда. Двое солдат, стоящие со стороны потока, настороженно водили стволами автоматов. Кроме робозмея и раствора, ничто не двигалось, пространство замерло в вечной тишине оцепеневшего мгновения. Они опускались долго, Магадану казалось — несколько часов, хотя колесничий перестал ощущать время, его течение. Что-то мелькнуло, пробив стену потока, закричал солдат, и тут же взвизгнули пули. Площадка дернулась, робозмей выстрелил отростком, но промахнулся. Мясистые красные тела, короткие крылья, сплюснутые по бокам морды — теперь уже целая стая небольших крылатых рыб, обитающих по ту сторону потока, в узком пространстве между ним и стеной, неслась к площадке. Ни кожи, ни чешуи, лишь обваренное раствором мясо да скрепляющие его кости... Жало сбило нескольких, пули, вырывая из тел красные куски, отбросили еще троих, а потом остатки стаи упали на площадку, и несколько мгновений вокруг палящего во все стороны, орущего Магадана царила суматоха. Перед собой он увидел раскрытый рыбий рот, пустые глаза, быстро взмахивающие крылья, с которых летели горячие розовые капли, выстрелил прямо в морду, упал, пополз на спине, крутя колесами против часовой стрелки; увидел, как Шунды размахивает жердью, сбивая рыб, что кружились над присевшим стариком, увидел дерекламиста, безостановочно палящего из автомата, перевернулся на бок — и тут все закончилось. В воздухе еще висела красная дымка крови и мельчайших частиц рыбьей плоти, но грохот и крики стихли, лишь покряхтывал распластавшийся на площадке Раппопорт. — Командир, ты как? — Магадан, ухватившись за ограждение, поднялся, увидел невредимого Шунды, модуль и солдата, но лишь одного — другой исчез. — Утянули... — прохрипел старик, приподнимаясь. — Я в-видел, несколько этих штук схватили его, по-о... подняли и... — он махнул в сторону потока. — Понесли туда. Та-а... норы там, наверное, у них, д-дыры в стене, где они живут. Одома лег животом на ограждение, свесив голову вниз, сказал: — Эта штука вроде как складывается. В нишу такую широкую между камней, слоями. Уже почти приехали. — Рвы? — спросил Раппопорт. — Рвы в-видно? Все подошли к дальнему от потока краю площадки. Робозмей опускался на узкой возвышенности, кольцом протянувшейся вдоль отвесной стены. В тумане появились темные круги, разделенные чуть более светлыми полосами. Их пересекали широкие плоские мосты, очерченные красным пунктиром. Множество неясных фигур передвигалось в разных направлениях; вдалеке, почти скрытое туманом, темнело жерло центральной шахты. Наполненное движением пространство качалось, будто красно-коричневую простыню то резко натягивали, то позволяли провиснуть. Робозмей целиком скрылся в нише, площадка накрыла ее, будто хорошо подогнанная крышка. Шунды, Магадан, Раппопорт и последний солдат, вытащив в калитку модуль, встали возле узкого металлического моста через первый ров. Теперь купол был где-то в невообразимой вышине, вознесся в туманные небеса и пропал там — не было никакого купола, муравьи спускались по стенке конуса, пробившего планету от поверхности до центра. Магадан ощущал почти физическое давление масс материи на свои плечи. Над рвом летало несколько роботов, вроде пчел, поблескивающих округлыми боками из чередующихся полос матового и блестящего металла. Их силуэты то возникали, то исчезали на фоне дрожащих столбов красного марева, пляшущих в дымном пространстве над другими рвами, где что-то бурлило, выстреливало клубами дыма, клокотало и пенилось. Полупрозрачные крылья пчел двигались стремительно, с тихим жужжанием, сзади свисали длинные хвосты, вроде черных бичей. Один робот, метнувшись в сторону, резко опустил хвост, стеганул им кого-то внизу. Донесся треск. Вдоль краев моста тянулись низкие столбики с прозрачными колпаками, горящими тусклым красным светом. Ступив на мост, Одома заглянул в ров. По узкому пространству с высокими стенками две шеренги клонов шли мимо друг друга. Если кто-то пытался сделать шаг в сторону, робопчела налетала на него и била хвостом, на конце которого торчал конец оголенного провода — сыпались искры, клон падал, поднимался, дергаясь и шатаясь, шел дальше. Второй конец стальной плиты лежал на керамической возвышенности, кольцом разделяющей два рва. Чтобы попасть на следующий мост, пришлось повернуть влево. Шунды, решивший, что отныне не должен пропускать ни единой картины, которая может открыться ему здесь, пошел вдоль края, скосив глаза в ров. Стены покрывало жирное черное вещество вроде дегтя, со дна поднималась вонь. Передвигающиеся внизу тела напоминали вепрей из леса клонов, но обрюзгших, малоподвижных, без неудержимой свирепости роботов... и без искусственных частей. Вернее, в каком-то смысле это целиком были искусственные создания, но, в отличие от робовепрей, они состояли лишь из органики. Одома, забыв, кто он и где находится, шел по самому краю, вдыхая вонь, глядя на ворочавшихся в дегте свиней, тела которых несли в себе одновременно и звериное и человеческое, со знакомыми, хоть и расползшимися рыхлыми лицами; шел, сцепив зубы и покачиваясь, — пока ступня его не поднялась над рвом, и он чуть не шагнул вниз. Магадан успел схватить его за плечо, потянул назад, и сразу откатился, таким напряжением повеяло от командира. Они пересекли очередной мост. Вновь кольцевой керамический бугор, дальше зигзаг влево — и следующая переправа через ров, из которого поднимались струи жара. На середине мост оказался сломан, и пришлось возвращаться, спускаться вниз, находить пологий участок склона и взбираться на следующий бугор. Шунды теперь был натянут как струна, все его тело вибрировало, голова стремилась улететь прочь от пяток, он ощущал: вот-вот — и сердечная мышца, последнее, что сдерживает напряжение, порвется, — сознание камнем взлетит ввысь, к куполу, пробьет джунгли, оболочку платформы, взмоет в небо и растает там, растечется, исчезнет. Через неравные промежутки в третьем рве зияли тесные скважины, из которых торчали щиколотки и ступни. Стенки прижимали к бокам руки клонов, и те могли лишь мучительно содрогаться, вдыхая обжигающий газ, что бил из расщелин. Для Шунды мир стал шизофреническим кошмаром, все смешалось и перепуталось, когда в следующем рве он увидел клонов с вывернутыми назад головами, так что лица глядели им за спины, с подрезанными жилами, раскоряченных, с трудом ковыляющих по дну, то и дело падающих и встающих, — сознание его сломалось, и на пятый ров, полный пузырящейся смолы, где в кипени мрачного бархата варились тела, он взирал уже с отрешенным спокойствием. Здесь летало несколько роботов, вроде тех больших пчел, что караулили первый ров, но без хвостов. Иногда, если бурление смолы подносило клона к стене, и он вяло пытался выбраться, роботы опускались, нажимали мягкими брюхами, отталкивали жертву обратно. Все было серо и тускло, но постепенно сквозь мглистую пелену стало проступать свечение, раскрашивая окружающее яркими красками; на боках роботов, на поверхности керамических склонов возникали, взблескивая и угасая, разноцветные искры, — и вдруг Шунды Одома понял, как это все смешно. — Командир, слушай... — начал Магадан, но Одома замахал на него руками и захохотал, тыча пальцем в одного из роботов: в клоуна, который, будто играючи, с металлическими ужимками, потешно дергая крыльями, спихнул в смолу забавно дергающееся тело. — А раньше? — давясь смехом спросил Одома. — Эй, проф! Если бы мы пришли раньше, что увидели? Он понимал, что колесничий, старик и последний солдат глядят на него с изумлением и опаской, но понимание это было смазанное, мимолетное, возникнув, оно тут же исчезло — все нормально, просто очень уж смешные вещи тут творятся. Мир сиял и посверкивал: Одома попал на цирковую арену, разукрашенную шарами, мигающими гирляндами, блестками и конфетти, выстланную блестящим шелком, и конферансье по кличке Проф, забавный неказистый старикан с черной панелью терминала на груди, шевеля бровями и гримасничая, исполнил какую-то буффонадную пляску и прошамкал — голосом неразборчивым, будто передразнивал сам себя, намеренно преувеличивая присущие ему огрехи речи, наверняка, для того, чтобы еще сильнее рассмешить Одому, — прошамкал: — Если бы ра-а... раньше — увидели бы то же с-самое. — Са-самое! — воскликнул Шунды, вытирая слезы. — Но как, проф? Как такое может быть? Они ж должны были давно задохнуться в смоле! Утонуть! — В-время здесь застывшее, — отвечал старик с торжественной важностью, вызвавшей у Шунды новый приступ смеха. — То-о... то есть это не з-значит, что все застыло, а... к-как бы объяснить... — Объясни как есть! — пискнул Шунды, давясь хохотом. — Н-ну, ма-а... мальчик, вы же видите, все двигается... Они двигаются — но в-всегда одинаково. Знание прошлого исчезает ка-а... каждую секунду, только му-у... мучительное настоящее. — Так это скрипт! — догадался Одома. — Конечно, такой вечный скрипт, да? Тут два робота сошлись в клоунском поединке, попытались прижать друг друга к смоляной поверхности, кружась, толкаясь боками; один до половины погрузился в нее, но выдвинувшимся из спины коротким манипулятором успел вцепиться в крыло другого — и вскоре смола засосала обоих. Три парящих неподалеку пчелы смешно зажужжали, выдвинув из голов жала, полетели к отряду, и тогда уж Одома не выдержал: повалился на спину, хохоча, задыхаясь, болтая ногами и держась на живот, в карикатурной, исступленной пародии на веселье. Шунды попал внутрь стихии смеха, раблезианский карнавал заплескался вокруг, и Одома пребывал не вовне, он не был отрешенным наблюдателем, самим фактом наблюдения он сделал окружающее смешным, но и сам изменился, стал смешон, умопомрачительно забавен, так как являлся неотъемлемой частью действа. Хохот — не просто физиологическая реакция, но искрящийся плотный поток ощущений — тек сквозь него, покачивая на своих бурных водах тела роботов, людей и клонов, карнавальных шутов, дураков и уродов, бился в стены туманного пространства, размывал кольцевые бугры между рвами. Смех стал всем, но в основе этого мироощущения, как незыблемый фундамент, порождающее материнское начало, как телесный низ, опора — темным пластом, незаметным для Одомы под слоем мутного бурлящего веселья, лежала глухая неизбывная тоска. И потому в этом смехе не было ничего светлого и созидательного, он не нес в себе счастья, ликования и благости, но лишь болезненную дрожь и сардонизм; он не исцелял, но разрушал, потоком клокочущей, злой мистерии-фабльо размывал сложную систему мира на отдельные элементы, обломки и куски, разрозненные образы, полузнакомые лица и фигуры, почти забытые воспоминания, что качались, ударяясь друг о друга, как мусор и пустые бутылки на поверхности грязной речки сознания. Магадан подхватил его, взвалил на плечо и понесся прочь, толкая перед собой старика; солдат, волочащий модуль, бежал последним, то и дело оглядываясь и выпуская по роботам короткие очереди. Ноги Одомы болтались впереди, а голова сзади, лоб его то и дело ударялся о спину колесничего. Корчась, он уперся ладонями в поясницу Магадана, выгнулся, задрав голову, чтобы увидеть, как пули сбивают одного робота, затем второго, но третий, настигнув солдата, вонзает жало ему в лицо, и тот падает, крича, катится по бугру и валится в ров. Шунды пришел в себя, когда уже сидел, привалившись спиной к керамической стене. — Очухался? — спросил склонившийся над ним Магадан, отпуская конец сетки. Одома тяжело поднялся на дрожащих ногах. Во рту было сухо, голова тряслась. — Ты эмошник до предела перевел, — сказал колесничий. — Так мозги спалить можно. — Я его повернул?! — ахнул Шунды. — Я... Я не хотел! Я должен видеть все чистым... — Ладно, успокойся. Идем. Тут мост опять сломан, пошли быстрее, вроде что-то сюда топает... — Я не хотел! — выкрикнул Одома, делая неверный шаг. Психомарево отступало, мир тускнел, и комичность исчезала — Шунды казалось, что во всем окружающем присутствует нечто забавное, но теперь он уже не мог ухватить его суть, смешное растворялось в тоскливом однообразии мира, серые краски затягивали его. — Проф, я не хотел! — сказал Шунды ковыляющему впереди Раппопорту, теперь уже не потешному, а просто нелепому и жалкому старику. Он содрал с головы кепку, обеими руками вцепился в верньер и дернул. — Ты что?! — заорал Магадан, но Одома отпрыгнул, дернул сильнее и показал ладони — колесничий увидел на них серебристый круг верньера и протянувшийся из его центра трехсантиметровый корешок. У основания толщиной с палец, к концу он становился как волос — еще подрагивающий, облепленный розоватой жижей, мельчайшими, быстро лопающимися пузырьками... — Командир... — растерянно протянул Магадан. У Одомы все поплыло перед глазами; рвы красно-черными полосами закружились вокруг, он упал на колени, отталкивая от себя руки колесничего. Придерживаясь за стену, встал, бросил эмошник под ноги и наступил на него. Потом осторожно коснулся затылка — пальцы нащупали круглое отверстие в кости, гладкий край и что-то мягкое под ним. Шунды отдернул руку. Мир тихо и болезненно звенел, в голове возник горячий пузырь. Он рос, давил на полушария, а те давили на виски, череп набух... Пузырь лопнул. Шунды вновь упал на колени и заорал, когда все вокруг взорвалось красными брызгами, а звон, превратившись в надсадный рев, смолк. Лицо Магадана склонилось над ним. — Ну ты как? — голос донесся издалека. Ухватив колесничего за обод правого колеса, Одома встал и сказал: — Идем. Равнодушно глянув на них, Раппопорт вступил на пологий противоположный склон. Слева из-за поворота доносилось натужное пыхтение, оттуда медленно приближался кто-то большой. Оскальзываясь, Шунды стал карабкаться. Магадан, дождавшись, когда командир очутится на самом верху, кинул ему конец сетки. Когда Одома со стариком вытащили модуль, колесничий откатился назад и, разогнавшись, единым духом взлетел следом. На ходу он быстро глянул в сторону, увидел что-то бесформенное, состоящее словно из сплошных животов и пухлых коротких ног, белокожее, покрытое мелкой малиновой сыпью, с расползшимся лицом Аси Одомы, будто нарисованным на поверхности воздушного шарика, — увидел это и тут же отвел взгляд. Дальше все мосты оказались целы. Теперь бездушная суета одинаковых фигур и механическое движение роботов было со всех сторон, везде что-то перемещалось, живя по своим автономным законам. Отряд будто попал в часовой механизм, который отсчитывал мгновения мира. Внутри часов время раздроблялось на множество тонких несвязанных струек и текло, извиваясь по шестерням, огибая анкеры и пружины, свертываясь странными кольцами в движущейся механической мгле и всей совокупностью своих витых узоров образуя перевернутую восьмерку — потому-то здесь все всегда было одинаково. Они прошли над самоедами, которые слюнявыми деснами с останками зубов отгрызали свои конечности, и над шарами пламени, словно большими огненными молекулами, что медленно катались по дну, толкая друг друга мягкими боками, — внутри каждого шара скорчилась неподвижная фигура, — а в предпоследнем рву увидели единственного клона, тихо сидящего на корточках под стеной и осторожно трогающего копну лилово-синих кишок, свисающую между колен. На дне десятого, самого узкого рва дергались тела, беспрерывно чесались, скребли, вгрызаясь ногтями в плоть, обдирая кожу, скоблили ее, как чешую ножом с рыбы. Спереди лился рокот, мерный поток непонятных слов, произносимых глухим голосом, будто где-то далеко камни падали в горной лавине, — «брахм, арбарах, аберан, гругари, рогха» — говорил тот, кто огромной башней, одной из двух, возвышался из центрального колодца. Постепенно в темном тумане проступила голова, сидящая низко на покатых плечах, словно расплющив шею своим весом. Клон-титан был виден по грудь, и вначале Шунде показалось, что великан стоит на дне колодца, но нет — когда они подошли ближе и заглянули, выяснилось, что массивные ступни опираются на полку, торчащую из стены далеко внизу. Этих полок было две, противоположную занимал титан с грудями-стратостатами. У второго клона было лицо Аси, ближний же, бормочущий непонятные слова, являл собой Ника. Шунды теперь не верил в реальность того, что видел, им целиком завладела мысль, что окружающее — игра, синтетический электронный мир, созданный на движке, прописанном ИскИнами, и на самом деле его тело, как и старика с колесничим, лежит где-то на узких койках в темной комнате, в черепах их пробиты отверстия, из которых торчат провода... — Че дальше? — спросил Магадан. Раппопорт растерянно забормотал. Действие стикерса почти закончилось и старика вновь трясло. — Это не ро-о... роботы. К-как управлять ими? Я не знаю. Они остановились на краю колодца, уходящего в глухую мглу, посреди которой мерцал тусклый красно-белый кружок. Туловище клона возвышалось над ними: пухлая грудь с коричневыми пятнами расплывшихся сосков, безвольно висящие руки, подбородок в складках обвисшей кожи, нос с двумя пещерами ноздрей. — Сделай что-нибудь, — произнес Одома пустым голосом. — Н-не знаю... — протянул Раппопорт. — Я не... Магадан взял его за шиворот и тряханул так, что зубы старика клацнули. — Давай, думай! — Ка-а... как — думай? О чем? Это не роботы, я не м-могу ими управлять! Колесничий покосился на Шунды, с вялым видом разглядывавшего великана, подкатил к краю и выкрикнул: — Эй! Эха не было — звук камнем упал вниз и пропал. Но зато откликнулся титан — качнул головой и забормотал, шевеля коричневыми губами: «джашш, дрогра, каршанг, вабладр...». На другой стороне колодца Ася Одома стояла неподвижно. Магадан оглянулся на разрезанное кольцами рвов пространство, посмотрел вверх, перевел взгляд на модуль... Клон поднял руку и положил ее на край колодца. — Чего это он? — опасливо спросил колесничий, отъезжая от ладони размером с легковой токамобиль. Раппопорт молчал, разглядывая шершавую кожу в мелких оспинах, оттопыренный большой палец — если бы старик обнял его у основания, то не смог бы сцепить руки. — Мо-о... может, он так реагирует на в-всех, кто по-о... подходит к колодцу. А может, им управляют... — Кто? — ИскИны. — Они хотят, чтобы мы спустились? Старик пожал плечами. — Хо-о... хотят, не хотят... Они позволяют нам про-о... пройти, вот и все. — Командир... — начал колесничий, поворачиваясь к Одоме, и увидел, как тот шагает на ладонь. — Погоди! Ты уверен... — Давай, залазь, — сказал Шунды. Вздохнув, Магадан подтолкнул старика, перекатился с твердой поверхности на прогибающуюся мягкую плоть и потянул за собой модуль. Как только все трое оказались на ладони, клон отвел руку от склона и начал медленно наклоняться, опуская запястье вдоль ровной отвесной стены. Края колодца унеслись ввысь. Шедшее из рвов тепло сменилось холодом, смрадный воздух очистился. Вид огромного брата, на ладони которого он стоял, погрузил Шунды в омут апатичного ужаса. Мерцающий кружок приблизился и обратился ледяным озером; только сейчас стало видно, что на другой стороне падает несколько узких потоков раствора, похожих на красные шнурки, свисающие вдоль стены. С каждым метром все, что находилось выше, давило на плечи сильнее и сильнее, гнет тысяч тонн материи ощущался почти физически.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
|