Страх и трепет

Страх и трепет

Господин Ханеда был начальником господина Омоти, который в свою очередь был начальником господина Саито, который являлся начальником мадемуазель Мори, которая была моей начальницей. Я же не была начальником ни у кого.

Можно было сказать и по-другому. Я была подчинённой мадемуазель Мори, которая была подчинялась господину Саито, и так далее, с одним уточнением, что распоряжения, двигаясь сверху вниз, могли перепрыгивать иерархические ступени.

Таким образом, в компании Юмимото я была в подчинении у всех.

8 января 1990 года лифт выплюнул меня на последнем этаже здания Юмимото. Окно в конце холла притянуло меня, словно разбитый иллюминатор самолёта. Из окна были видны такие далёкие уголки города где я вряд ли бывала когда-нибудь.

Я совсем забыла предупредить о своём приходе в приёмной. Честно говоря, я не думала ни о чём, кроме очарования пустоты за оконным стеклом.

Хриплый голос сзади произнёс моё имя, и я обернулась. Маленький, худой, некрасивый мужчина лет пятидесяти недовольно смотрел на меня.

— Почему вы не предупредили администратора о своём приходе? — спросил он.

Я не знала, что ответить, и промолчала. Потом сгорбилась, понимая, что за десять минут, не сказав ни слова, уже произвела дурное впечатление в день моего поступления на работу в компанию Юмимото.

Мужчина назвался господином Саито. Он проводил меня через бесконечные огромные офисы. По дороге меня представили несметному числу служащих, чьи имена я забывала по мере того, как они сменяли друг друга.

Затем мы вошли в кабинет господина Омоти, огромного и устрашающего, каким и должен быть настоящий вице-президент.

Потом господин Саито показал мне на одну дверь и торжественно объявил, что за ней кабинет господина Ханеды, президента. Само собой разумеется, нечего было и помышлять о встрече с ним.

Наконец, он привёл меня в огромную комнату, где работало около сорока человек, и указал мне моё место, напротив моего непосредственного руководителя мадемуазель Мори. Она была на совещании, и я увижусь с ней после обеда.

Господин Саито кратко представил меня всему собранию. После чего спросил, люблю ли я преодоление трудностей. Было ясно, что я не имела права сказать нет.

— Да, — сказала я.

Это было первое слово, произнесённое мной в стенах компании. До сих пор я ограничивалась кивком.

«Трудность», которую мне предстояло преодолеть, состояла в том, чтобы написать по-английски письмо некоему Адаму Джонсону и сообщить ему, что господин Саито принимает его приглашение поиграть с ним в гольф в будущее воскресенье.

— Кто такой Адам Джонсон? — имела я глупость спросить.

Мой начальник безнадёжно вздохнул и не ответил. Было ли нелепым не знать, кем был господин Джонсон, или же мой вопрос был бестактен? Я никогда этого не узнала, как и не узнала того, кто такой Адам Джонсон.

Задание показалось мне простым. Я села и написала сердечное письмо: господин Саито был счастлив поиграть в гольф в будущее воскресение с господином Джонсоном, и посылал ему уверения в своей дружбе. Я отнесла письмо шефу.

Господин Саито прочёл мою работу, презрительно вскрикнул и порвал листок:

— Переделайте.

Я подумала, что была слишком любезной и фамильярной с Адамом Джонсоном, и составила холодный и отстранённый текст: господин Саито подчиняется воле господина Джонсона и согласно его желанию, поиграет с ним в гольф.

Мой начальник прочёл, презрительно фыркнул и снова все порвал:

— Начните заново.

Мне захотелось спросить, что здесь не так, но было ясно, что мой шеф не выносил вопросов, как уже показала его реакция на мою попытку выяснить личность получателя. А значит, я должна была сама догадаться, как следует обращаться к таинственному Адаму Джонсону.

Несколько часов ушло на составлением посланий этому игроку в гольф. Господин Саито придавал ритм моей работе, всякий раз разрывая лист без каких-либо объяснений, кроме тех вскрикиваний, которые повторялись как припев. Мне приходилось с каждым разом изобретать новую формулировку.

Это было занимательное упражнение: «Прекрасная маркиза, глядя в ваши красивые глаза, я умираю от любви», право же, фраза не лишена остроумия. Я решила поиграть словами: «А что если Адам Джонсон станет глаголом, будущее воскресенье подлежащим, игрок в гольф дополнением, а господин Саито наречием? Будущее воскресенье согласно прийти господинсаитно адамджонсовать игрока в гольф. Получи, Аристотель!»

Я здорово развлекалась, когда мой начальник остановил меня. Он порвал энное письмо и сказал, что пришла мадемуазель Мори.

— Сегодня после обеда вы работаете с ней. А пока принесите мне кофе.

Было уже 14 часов. Мои эпистолярные гаммы так захватили меня, что я не подумала сделать ни малейшего перерыва.

Поставив чашку на стол господина Саито, я повернулась. Ко мне направлялась высокая, долгая словно лук, девушка.

Всегда, когда я вспоминаю Фубуки, мне представляется японский лук выше человеческого роста. Потому я и нарекла это предприятие «Юмимото», что означало «лук и компания».

И когда я вижу лук, я снова думаю о Фубуки, ростом выше любого мужчины.

— Мадемуазель Мори?

— Зовите меня Фубуки.

Я уже не слушала того, что она говорила мне. Мадемуазель Мори была ростом один метр восемьдесят сантиметров, рост, которого редко достигал японский мужчина. Она была восхитительно стройна и грациозна, несмотря на японскую несгибаемость, которой ей пришлось принести себя в жертву. Но более всего меня очаровало великолепие её лица.

Она разговаривала со мной, а я слушала её мягкий интеллигентный голос. Она показывала мне папки, объясняла, о чём шла речь, улыбалась, а я не замечала, что не слушаю её.

Затем, она предложила мне прочесть документы, которые были приготовлены на моём столе, стоящем напротив её собственного, и принялась за работу. Я послушно листала бумажки, которые мне дали просмотреть. Это были регламенты и перечни.

При взгляде на её лицо в двух метрах передо мной у меня захватывало дух. Её опущенные над цифрами веки мешали ей увидеть, что я её изучала. У неё был самый красивый в мире нос, японский нос, этот неповторимый нос с тонкими деликатными ноздрями, которые узнаешь среди тысяч. Не каждый японец обладает таким носом, но если кто-нибудь имеет такой нос, он может быть только японского происхождения. Если бы у Клеопатры был такой нос, география планеты претерпела бы серьёзные изменения.

К вечеру было бы мелочным полагать, что ни одно из моих знаний, благодаря которым меня приняли на работу, не послужили мне. В конце концов, я хотела работать на японском предприятии, и я добилась своего.

Первый день на работе показался мне замечательным. Потом я убедилась, что именно таким он и был.

Я всё ещё не понимала, какова была моя роль на этом предприятии, и мне было всё равно. Кажется, на господина Саито моё присутствие действовало угнетающе, но меня это не волновало. Я была очарована своей коллегой. Ради одной дружбы с ней я согласна была оставаться по десять часов подряд в стенах компании Юмимото.

Матово-белый цвет её лица был в точности таким, о котором говорил Танидзаки. Фубуки в совершенстве воплощала японскую красоту, поражал лишь её рост. Лицо, венчавшее её долгий силуэт, было подобно «гвоздике древней Японии», символу благородной девушки прошедших времён. Ему было суждено царить над миром.

Юмимото была одной из самых крупных компаний мира. Господин Ханеда руководил отделением Импорта-Экспорта, который покупал и продавал всё, что существовало на планете.

Импортно-экспортный каталог Юмимото был титанической версией стихов Превера2: от финского эмменталя3 до сингапурской соды, мимоходом через канадское оптическое волокно, французские покрышки и тоголезский джут, всё было охвачено каталогом.

Деньги в Юмимото превосходили человеческое воображение. Начиная с некоторого нагромождения нулей, суммы покидали мир чисел и переходили в область абстрактного искусства. Мне было интересно, был ли в компании индивидуум, способный обрадоваться выигрышу в сто миллионов йен или оплакивать потерю этой же суммы.

Служащие Юмимото, так же, как и нули, приобретали своё значение, только стоя позади других цифр. Все, кроме меня, потому что я не достигала даже значения нуля.

Шли дни, а от меня до сих пор не было никакой пользы. Но меня это совсем не тревожило. Казалось, обо мне забыли, и в этом была своя прелесть. Сидя за своим столом, я читала и перечитывала документы, которые мне дала Фубуки. Они были чудовищно неинтересны, за исключением одного, в котором перечислялись служащие Юмимото: там были вписаны фамилии, имена, дата и место рождения.

Сами по себе эти сведения не содержали ничего завораживающего. Но когда голоден, то и краюшка хлеба выглядит аппетитно: в состоянии бездействия и поста, в котором находился мой мозг, этот список показался мне столь же пикантным, как какой-нибудь журнал скандалов. По правде говоря, это было единственным документом, который я понимала.

Чтобы иметь вид работающего человека, я решила заучить список наизусть. В нём было около сотни имён. Большинство служащих состояло в браке и имело детей, что усложняло мою задачу.

Я зубрила, склоняясь над папкой, потом поднимала голову, чтобы повторить про себя. Всякий раз, отрываясь от папок, я видела Фубуки, сидящую напротив.

Господин Саито больше не просил меня писать писем Адаму Джонсону, да и никому другому. Впрочем, он вообще не просил меня ни о чём, кроме чашки кофе.

Каждый, кто впервые приходит на работу в японскую фирму, начинает с осякуми — «почтенной чайной церемонии». Я отнеслась к этой обязанности тем более серьёзно, поскольку это было единственным делом, порученным мне.

Очень быстро я узнала привычки моих коллег: чёрный кофе господину Саито в восемь тридцать. Господину Унадзи кофе с молоком и двумя кусочками сахара в десять часов. Господину Мидзуно стакан кока-колы через каждый час. Господину Окада английский чай, слегка разбавленный молоком, в семнадцать часов. Для Фубуки — зелёный чай в девять часов, чёрный кофе в двенадцать часов, зелёный чай в пятнадцать часов и завершающий чёрный кофе в девятнадцать часов. Каждый раз она благодарила меня с обворожительной вежливостью.

Это скромное занятие оказалось первым шагом в череде моих злоключений.

Однажды утром господин Саито объявил мне, что вице-президент принимал в своём офисе важную делегацию из дружественной фирмы:

— Кофе на двадцать персон.

Я вошла к господину Омоти со своим большим подносом и исполнила все наилучшим образом: я подавала каждую чашку с подчёркнутым смирением, бормоча самые изысканные фразы, опуская глаза и кланяясь. Если бы существовал орден за заслуги в осякуми, я по праву могла претендовать на него.

Несколько часов спустя делегация удалилась. А потом раздался грохочущий голос огромного Омоти:

— Саито-сан!

Я увидела, как господин Саито подскочил и, мертвенно побледнев, побежал в логово вице-президента. За стеной раздались вопли толстяка. Нельзя было понять, о чём шла речь, но видимо это было что-то не слишком приятное.

Господин Саито вышел с искажённым лицом. Я почувствовала глупый прилив нежности к нему, думая о том, что его вес составлял третью часть от веса его противника. И тут он сердито позвал меня.

Я последовала за ним в пустой кабинет. Он заговорил, заикаясь от гнева:

— Вы поставили в глубочайше неловкое положение делегацию дружественной фирмы! Вы подавали кофе, выражаясь так, будто вы владеете японским в совершенстве!

— Но я не так уж плохо им владею, Саито-сан.

— Замолчите! Как вы смеете оправдываться? Господин Омоти очень сердит на вас. Вы создали отвратительную обстановку на совещании сегодня утром. Как наши партнёры могли чувствовать себя непринуждённо в присутствии белой, которая понимает их язык? С этого момента вы больше не говорите по-японски.

Я посмотрела на него с удивлением:

— Простите, что?

— Вы больше не знаете японского языка. Ясно?

— Но, в конце концов, компания Юмимото наняла меня именно за знание вашего языка!

— Мне всё равно. Приказываю вам больше не понимать японского.

— Это невозможно. Никто не смог бы подчиниться подобному приказу.

— Подчиниться всегда можно. Это то, что западные умы должны были бы понять.

«Ах, вот вы о чём», подумала я, прежде чем ответить:

— Вероятно, японский мозг и может заставить себя забыть какой-то язык. Западный мозг на такое не способен.

Столь необычная отговорка не показалась господину Саито странной.

— Всё же попытайтесь. По крайней мере, сделайте вид. Я получил распоряжение на ваш счёт. Итак, решено?

Он сказал это сухим резким тоном.

Вероятно, когда я вернулась в свой кабинет, у меня было такое вытянутое лицо, что Фубуки посмотрела на меня мягко и взволнованно. Я долго чувствовала себя подавленной, размышляя как поступить.

Самым логичным было бы написать заявление об уходе. Однако, я не могла решиться на это. В глазах европейца в этом не было ничего бесчестящего, но по японским меркам это означало потерять лицо. Я работала в компании от силы месяц. Однако, контракт был подписан на год. Уйти через столь короткое время, значило покрыть себя позором в их глазах, также как и в моих.

Тем более, что мне совсем не хотелось уходить. Всё-таки мне стоило кое-каких усилий быть принятой на работу в эту компанию: я изучила токийскую административную лексику, прошла тесты. Конечно, мои амбиции не простирались до того, чтобы сделаться великим полководцем международной торговли, но я всегда хотела жить в стране, перед которой преклонялась со времён первых идиллических воспоминаний, которые хранила с раннего детства.

Я решила остаться.

Но для этого я должна была найти средство выполнить приказ господина Саито. Я прозондировала свой мозг в поисках возможных залежей амнезии: не было ли каких-нибудь тёмных пещер в моей нейронной крепости? Увы, здание имело сильные и слабые стороны, башни и трещины, ямы и рвы, но ничего, что позволило бы мне похоронить язык, который ежедневно был у меня на слуху.

Если я не могла его забыть, то можно ли было, по крайней мере, его утаить? Если сравнить речь с лесом, возможно ли было за французскими буками, английскими липами, латинскими дубами и греческими оливами спрятать гигантские японские криптомерии, которые в данном случае имели самое подходящее название?

Мори, фамилия Фубуки, означала «лес». Потому ли я смотрела на неё такими растерянными глазами? Я заметила, что она тоже смотрит на меня вопросительно.

Она поднялась и сделала мне знак следовать за ней. В кухне я рухнула на стул.

— Что он вам сказал? — спросила она меня.

Я открыла своё сердце. Мой голос дрожал, я чуть не расплакалась. Теперь я не смогла сдержать опасных слов:

— Ненавижу господина Саито. Он дурак и подлец.

Фубуки слегка улыбнулась:

— Нет. Вы ошибаетесь.

— Конечно. Вы добрая, вы не видите дурного. В конце концов, чтобы отдать подобное распоряжение можно быть только…

— Успокойтесь. Приказ исходил не от него. Он передал вам распоряжение господина Омоти. У него не было выбора.

— В таком случае это господин Омоти…

— Этот человек далеко не простой, — оборвала она меня. — Что вы хотите? Он вице-президент. Здесь ничего не поделаешь.

— Я могла бы поговорить об этом с господином Ханедой. Что он за человек?

— Господин Ханеда замечательный человек. Очень умный и добрый. Увы, об этом не может быть и речи, чтобы вы пошли жаловаться ему.

Она была права, я это знала. Двигаясь вверх по течению, было недопустимо перескочить хотя бы один иерархический эшелон — тем более таким образом. Я имела право обращаться только к моему непосредственному руководителю, которым была мадемуазель Мори.

— Вы моё единственное спасение Фубуки. Я знаю, что вы мало, что можете сделать для меня. Но я благодарю вас. Ваша простая человечность мне так помогает.

Она улыбнулась.

Я спросила, какова была идеограмма её имени. Она показала мне свою визитную карточку. Я посмотрела на кандзи4 и воскликнула:

— Снежная буря! Фубуки означает «снежная буря»! Это очень красивое имя.

— Я родилась во время снежной бури. Мои родители увидели в этом знамение.

Я вспомнила список служащих Юмимото: «Мори Фубуки, родилась в Наре 18 января 1961 года…» Она была ребёнком зимы. Я вдруг представила эту снежную бурю над величественным городом Нара5 и его бесчисленными колоколами — не было ли совершенно естественным то, что эта восхитительная девушка родилась в день, когда красота неба обрушилась на красоту земли?

Она рассказала мне о своём детстве в Кансае. Я говорила ей о своём, оно началось в той же провинции, недалеко от Нары, в деревне Сюкугава, около горы Кабуто, — при воспоминании об этих мифологических местах слёзы выступили у меня на глазах.

— Как я рада, что мы обе дети Кансая! Ведь именно там бьётся сердце старой Японии.

Именно там билось моё сердце с тех пор, когда в возрасте пяти лет я покинула японские горы ради китайской пустыни. Это первое изгнание оставило во мне столь глубокий след, что я чувствовала себя способной на все лишь бы воссоединиться с той страной, которую я так долго считала своей родиной.

Когда мы вернулись к нашим рабочим столам, стоявшим друг против друга, я всё ещё не знала, как поступить. Ещё меньше, чем когда-либо я понимала, каково было моё место в компании Юмимото. Но мне было теперь гораздо спокойнее от того, что я была коллегой Фубуки Мори.

Мне нужно было делать вид, что я занята, не показывая при этом, что я понимаю, о чём говорят вокруг меня. С этих пор я разносила чашки с чаем и кофе, не употребляя ни единой вежливой фразы и не отвечая на благодарность служащих. Они не были в курсе новых инструкций, данных мне, и удивлялись, почему вдруг любезная белая гейша превратилась в грубиянку янки.

Увы, осякуми не занимало у меня много времени. Тогда, никого не спросив, я решила разносить почту.

Для этого нужно было возить огромную металлическую тележку по многочисленным гигантским офисам и отдавать служащим их письма. Такая работа подходила мне как нельзя лучше. Прежде всего, здесь требовались мои лингвистические познания, поскольку большинство адресов были написаны в форме идеограмм, — когда господин Саито был далеко, я не скрывала, что знаю японский. И потом я поняла, что не зря заучила наизусть штатное расписание Юмимото: я могла не только узнать самого мелкого служащего, но также, в случае необходимости, воспользоваться случаем, чтобы поздравить его с днём рождения, либо его супругу или детей.

С улыбкой и поклоном я говорила:

— Вот ваша почта господин Сиранэ. С днём рождения вашего маленького Йосиро, которому сегодня исполняется 3 года.

Каждый раз на меня взирали весьма озадаченно.

Эта должность занимала у меня много времени, так как мне приходилось ходить по всей компании, которая располагалась на двух этажах. Со своей тележкой, придававшей мне важный вид, я часто пользовалась лифтом. Мне нравилось это, потому что совсем рядом с тем местом, где я его ждала, было огромное окно. Там я играла в игру, которую называла «бросаться в пустоту». Я прислоняла нос к стеклу и мысленно падала. Город был так далеко подо мной, и прежде чем разбиться о землю, я успевала рассмотреть много интересного.

Я нашла своё призвание. Мой мозг расцветал на этом несложном поприще, полезном, человечном и благоприятствующем созерцанию. Я бы с удовольствием занималась этим всю жизнь.

Господин Саито вызвал меня к себе в кабинет. Я заслужила головомойку за тяжкое преступление — инициативу. Я присвоила себе должность, не спросив на то разрешения моего непосредственного начальства. Более того, настоящий почтальон фирмы, приходящий после обеда, был на грани нервного срыва, полагая, что его собираются уволить.

— Украсть у кого-нибудь его работу это очень дурно, — резонно заявил мне господин Саито.

Я пожалела о таком быстром прекращении многообещающей карьеры. В то же время я снова оказалась не у дел.

И тогда мне пришла в голову идея, которая по наивности показалась мне блестящей. Во время своих прогулок по предприятию я заметила, что в каждом офисе было множество календарей, которые почти никогда не показывали верную дату, либо красный квадратик не был передвинут на нужное число, либо лист месяца не был перевёрнут.

На этот раз я не забыла спросить разрешения:

— Можно мне ставить дату на календарях, господин Саито?

Он неосторожно ответил мне да. Я вообразила, что теперь у меня есть работа.

Утром я проходила по всем кабинетам и переставляла маленький красный квадратик на текущую дату. У меня появилась должность: я стала регулировщицей календарей.

Мало по малу, служащие Юмимото заметили мои манёвры. Это их чрезвычайно развеселило.

Меня спрашивали:

— Как дела? Вы не слишком устаёте на этой изнурительной работе?

Я отвечала с улыбкой:

— Это ужасно. Я принимаю витамины.

Это занятие мне нравилось. Неудобство состояло в том, что оно занимало мало времени, но я могла пользоваться лифтом и, значит, любоваться видом из окна. А ещё это развлекало публику.

Кульминация наступила, когда февраль сменился мартом. Теперь недостаточно было передвинуть красный квадратик: мне нужно было перевернуть, то есть оторвать страницу февраля.

Служащие встречали меня, как встречают спортсмена. Я уничтожала феврали широким жестом самурая, изображая на лице беспощадную борьбу с гигантской фотографией заснеженной горы Фудзи, которая иллюстрировала этот период в календаре Юмимото. Затем я покидала поле битвы с измождённым видом и сдержанной гордостью воина-победителя под «банзай» очарованных зрителей.

Слух о моей славе достиг ушей господина Саито. Я ожидала основательного нагоняя за своё паясничанье и заранее подготовила защиту:

— Вы позволили мне переставлять дату на календарях, — начала я прежде, чем он успел открыть рот.

Он ответил мне без всякого гнева тоном обычного недовольства, который был ему свойствен:

— Да. Вы можете продолжать. Но не устраивайте больше спектаклей: вы отвлекаете служащих.

Я была удивлена лёгкостью выговора. Господин Саито добавил:

— Сделайте ксерокопии этих документов.

И протянул мне огромную пачку страниц формата А4. Наверное, их было около тысячи.

Я положила пачку в поглотитель бумаги копировальной машины, который справился со своей задачей с замечательной учтивостью и быстротой. Потом я принесла моему начальнику оригиналы и копии.

Он снова вызвал меня:

— Ваши копии немного неровные, — сказал он, показывая лист, — переделайте.

Я вернулась к ксероксу, думая, что, вероятно, я плохо уложила листы в поглотитель. На этот раз я постаралась сделать все очень аккуратно: результат был отличным. Я снова принесла свою работу господину Саито.

— Они снова неровные, — сказал мне он.

— Это неправда! — воскликнула я.

— Очень грубо разговаривать так со своим руководителем.

— Извините. Но я постаралась, чтобы мои копии были прекрасны.

— Однако, они не таковы. Посмотрите.

Он показал мне с виду безупречный лист.

— Чем он плох?

— Здесь, видите: текст не параллелен полям.

— Вы находите?

— Раз я это говорю, значит так оно и есть!

Он бросил пачку в корзину и снова заметил:

— Вы работаете с устройством автоматической подачи бумаги?

— Да.

— Тогда ясно. Не нужно им пользоваться. Оно даёт не совсем точный результат.

— Господин Саито, без него мне понадобится несколько часов, чтобы справиться с работой.

— Ну, так что же? — улыбнулся он. — Вам ведь и так нечего делать.

Я поняла, что это было моим наказанием за историю с календарями, и отправилась к ксероксу, как на каторгу. Каждый раз мне нужно было поднимать крышку, аккуратно класть страницу, нажимать на кнопку, затем проверять результат. Было три часа, когда я прибыла в мой Эргастул6. В семь часов моя работа ещё не была закончена. Время от времени приходили служащие, и если им нужно было сделать более десяти копий, я смиренно просила их воспользоваться машиной, установленной в другом конце коридора.

Взглянув на содержимое документов, я подумала, что умру со смеху, увидев, что речь шла о правилах гольф-клуба, членом которого был господин Саито.

Потом мне стало до слёз жаль бедные невинные деревья, которые губил мой начальник, ради того, чтобы проучить меня. Я представляла японские леса моего детства, клёны, криптомерии и гинкго, срубленные только для того, чтобы наказать такое мелкую сошку, как я. И я вспомнила, что фамилия Фубуки означала «лес».

Однажды пришёл господин Тенси, руководитель отдела молочных продуктов. Его должность равнялась по статусу должности господина Саито, который в свою очередь был руководителем бухгалтерии. Я удивилась: неужели начальник его ранга не мог поручить кому-нибудь сделать копии?

На мой немой вопрос он ответил:

— Уже восемь вечера. Я единственный из моего отдела, кто ещё на работе. Скажите, почему вы не пользуетесь автоматической подачей бумаги?

Вежливо улыбаясь, я объяснила ему, что таковы были экстренные инструкции господина Саито.

— Понимаю, — посочувствовал он мне.

И немного поразмыслив, спросил:

— Вы ведь бельгийка, не так ли?

— Да.

— Это хорошо. У меня очень интересный проект с вашей страной. Не согласитесь ли вы провести для меня кое-какие исследования?

Я посмотрела на него как на мессию. Он объяснил, что один бельгийский кооператив разработал новый метод по удалению жиров из сливочного масла.

— Я верю в облегчённое масло, — сказал он. — За ним будущее.

Я тут же сочинила себе точку зрения:

— Я сама всегда так думала!

— Зайдите завтра ко мне в кабинет.

Будущее кружило мне голову. Великая карьера открывалась передо мной. Положив стопку листов А4 на стол господина Саито, я с триумфом удалилась.

На следующий день, когда я явилась в компанию Юмимото, Фубуки сказала мне с испуганным видом:

— Господин Саито хочет, чтобы вы снова сделали копии. Говорит, что они неровные.

Я расхохоталась и объяснила моей коллеге ту игру, которую затеял наш шеф.

— Я уверена, что он даже не взглянул на новые ксерокопии. Я сделала их по одной, выверяя до миллиметра. Не знаю, сколько часов у меня это заняло, — и все это правила гольф-клуба!

Фубуки мягко и возмущённо посочувствовала мне:

— Он вас мучает!

Я успокоила её.

— Не волнуйтесь. Он меня забавляет.

Я вернулась к копировальному аппарату, с которым была почти уже на «ты» и доверила листы автоматике: я была уверена, что господин Саито вынес свой вердикт, даже не взглянув на мою работу. Взволнованно улыбнувшись, я подумала о Фубуки: «Как она добра! Какое счастье, что она работает здесь!»

Честно говоря, новое поручение господина Саито было как нельзя кстати: накануне я провела семь часов, копируя по одной тысячу страниц. Это обеспечит мне превосходное алиби на то время, что я проведу в офисе господина Тенси. Автомат справился с работой за десять минут. Я отнесла кипу листов в кабинет шефа и удрала в отдел молочных продуктов.

Господин Тенси вручил мне координаты бельгийского кооператива.

— Мне понадобится полный отчёт, по возможности самый подробный, о том, что касается этого облегчённого масла. Вы можете расположиться в кабинете господина Саитамы, он в служебной командировке.

«Тенси» означает «ангел»: я подумала, что господину Тенси прекрасно подходило его имя. Он не только давал мне шанс, но и не обременял меня никакими инструкциями, тем самым, предоставляя мне карт-бланш, что в Японии является исключительной вещью. Он проявил инициативу, не спросив ничьего мнения, для него это был огромный риск.

Я прекрасно понимала это. Потому-то я сразу почувствовала безграничную преданность господину Тенси, преданность, которую каждый японец обязан испытывать к своему начальнику и которую я была не в силах почувствовать к господину Саито и господину Омоти. Господин Тенси внезапно стал моим капитаном, моим военачальником, я была готова драться за него до конца, как самурай.

Итак, я вступила в бой с облегчённым маслом. Разница во времени не позволяла мне сразу же позвонить в Бельгию, и я начала наводить справки о японских центрах потребления и прочих министерствах здравоохранения, чтобы узнать, как развивались гастрономические вкусы населения по отношению к сливочному маслу и как это влияло на содержание холестерина в крови нации. Выходило, что японцы потребляли всё больше и больше масла, а полнота и сердечные болезни не переставали захватывать территорию Страны Восходящего Солнца.

Когда подошло время, я позвонила в маленький бельгийский кооператив. Родной акцент на другом конце провода несказанно взволновал меня. Мой соотечественник, польщённый звонком из Японии, продемонстрировал прекрасную компетенцию. Десять минут спустя я получала двадцать страниц факса с подробным описанием на французском языке нового метода по производству облегчённого масла, права на который принадлежали бельгийскому кооперативу.

Я составила отчёт века. Начинался он исследованием рынка: потребление японцами сливочного масла, развитие с 1950 года, параллельное ухудшение здоровья, связанное с чрезмерным усвоением масляных жиров. Затем, я описывала устаревшие методы извлечения жиров, новую бельгийскую технологию, значительные преимущества и т.д. Поскольку я должна была написать все это по-английски, то унесла работу домой: мне нужен был словарь, чтобы перевести технические термины. Всю ночь я не спала.

На следующее утро я прибыла в Юмимото на два часа раньше, чтобы напечатать отчёт, вручить его господину Тенси и не опоздать на своё рабочее место в офисе господина Саито.

Который сразу вызвал меня:

— Я проверил ваши ксерокопии, которые вы вчера оставили у меня на столе. Вы делаете успехи, но это все ещё не отличный результат. Сделайте ещё раз.