Подойдя к Кольше, поразглядывав его неприязненно, исподлобья - не оттого, что имел какие-то претензии, а просто потому, что изрядно охмелел, чернявый, запинаясь, гуняво спросил:
      - З-землемер, ш-шеф просит закурить...
      - Нет, ребята, я некурящий, - ответил Кольша.
      Пеньковатый обернулся и переответил гитаристу:
      - Он некурящий! Нету у него.
      - Наверное, врет? - отозвался тот и, не оставляя гитары, не спеша, вразвалочку, шурша перезимовавшими листьями, направился к тем двоим. Остальные двое тоже потянулись за ним.
      - Знаю я этих жлобов, - раздраженно ворчал гитарист. - У самого есть, а притворяется - нету.
      - А ты чей будешь? - поинтересовался Кольша. - По голосу вроде Синяков Павел. Давно тебя не видал, годов пять. Большой вырос!
      - Ошибаешься, дядя!
      - Не должен... Вот только борода... А голос - Пашкин...
      - Ты, землемер, давай зубы не заговаривай, - огрызнулся гитарист, обдав Кольшу волной самогонной одышки. В его ощетиненной бороде, как раз под губой, взмелькивало огуречное семечко. - Тебя спрашивают: курево есть? Есть или нет?
      - Нету... - развел руками Кольша. - Зачем оно мне: я же некурящий.
      - Найдем - хуже будет, - пригрозил гитарист. - А ну - проверьте!
      Те двое - чернявый и посветлей - вяло, без интереса, озираясь по сторонам, с двух боков подошли к Кольше: чернявый снял торбочку и высыпал содержимое на землю; тем же временем пеньковатый запустил руку в боковой карман куртки и ухватил майонезку.
      - А баночку не тронь! - потребовал Кольша. - Дай сюда.
      Однако малый передал баночку гитаристу, и тот брезгливо покрутил ее в руках и ничего в ней не увидел, кроме бегающего муравья с белой пометкой и засохшего цветка мать-и-мачехи.
      - Отдай! - рассердился Кольша. - Дай немедля!
      Он хотел было вырвать посудину, но гитарист, ухмыляясь, поднял баночку высоко над головой.
      - Пашка, отдай!
      - У-тю, тю, тю... - высоко вертел баночкой гитарист.
      Пытаясь дотянуться, Кольша запнулся, запутался деревягой в сухой прутяной траве и, теряя равновесие, подался вперед, обеими руками толкнул гитару, висевшую на груди Синяка. Раздался нечаянный басовый звон.
      - А-а, ты струны рвать?! - понизив голос до шипения, выдохнул Синяк. А ну, Пепа, сделай ему!
      Пеньковатый малый вяло махнул возле Кольшиного уха белой кроссовкой, но промазал и, не устояв, плюхнулся на землю. Остальные пацаны захохотали.
      - Слабак! - подтвердил гитарист и повернулся к чернявому. - А ну, ты давай...
      Чернявый, оглядывая Кольшу, примеряясь к нему, зашел сзади и оттуда ударил Кольшу в висок.
      - Ребята! - попросил Кольша, зажимая ладонью зазвеневшее ухо. - Крышку хоть откройте... Пропадет ведь...
      - Обойдешься! - усмехнулся Синяк и зашвырнул майонезку в глубину лесопосадки.
      - Зачем же... - Кольша невольно потянулся за ней руками, но тут же из-под рыжего брюха гитары встречно выметнулся осыпанный песком и листьями резиновый бот и тяжко, тупо, будто кувалдой, саданул ему в грудь, в белую пасхальную рубаху...
      - Уметь надо, козлы! - торжествующе крякнул Синяк, оглядывая примолкших пацанов.
      Кольша немощно опрокинулся навзничь, раскинув руки крестом. На него посыпались ободренные пинки остальной, еще не умелой стаи...
      "Какое чистое небо!.." - теряя сознание, успел удивиться Кольша.
      * * *
      На другое утро, туманное, жесткое от ночной прохлады, Катерина нашла его в лесопосадке застрявшим в цепких кустах акаций. Наверное, он потерял направление и полз вовсе не к дому, а куда-то не туда...
      Руки его были в вязкой лесной грязи. Но на изодранном, кровоточащем виске еще билась подкожная жилка...