Василий Романович Носенков
      ЛЕНТЫ БЕСКОЗЫРКИ
      1
      Была весна тревожного 1919 года...
      Затих и стал безлюдным старый Адександровский парк. Строгие аллеи его опустели. Сиротливо стоят покосившиеся некрашеные скамейки.
      В темных, уединенных уголках не слышно шепота влюбленных, не раздается задорный девичий смех. Только серебряный рожок месяца в небе с независимым безразличием занимает свое законное место и свидетельствует о наступлении полночи.
      Но ночная тишина обманчива. Где-то за Невой, на Марсовом поле, закричал человек. Возможно, кто-то звал на помощь, издали разобрать трудно. Вслед за криком сухо щелкнули два револьверных выстрела, и вновь наступила тишина.
      Спустя полчаса после выстрелов со стороны серой громадины Нардома послышались шаги. В ночной темнота шел человек. Он то шагал открыто по центральной аллое, будто нарочно разбрызгивая сапогами грязные лужи талой воды, то, словно вспомнив об осторожности, неожиданно сворачивал с дорожки, останавливался за толстима стволами деревьев и подолгу прислушивался.
      Парк был безмолвным. Только изредка с веток падал тяжелый мокрый снег да слышно было, как по Камепноостровскому проспекту проходил патрульный автомобиль.
      Бывший штабс-капитан царской армии Сергей Аркадьевич Кондауров возвращался после очередного собрания группы, готовившей выступление в поддержку Юденича в Петрограде. Дела последних дней сильно измотали Сергея Аркадьевича, и он не всегда отдавал себе полный отчет в своих поступках. Вот и сегодня. На тайном совещании он чуть было не ударил поручика Филаретова, предложившего его кандидатуру для выполнения опасного диверсионного акта. Почуяв неизбежность скандала, полковник Коротаев со всей деликатностью, присущей старому дворянину, напомнил собравшимся о "великом долге русского офицерства перед многострадальной матушкой-Россией" и о соблюдении строжайшей дисциплины. Авторитет полковника был непререкаем, и Кондауров, подавив внезапно вспыхнувшую неприязнь к своему коллеге, поспешил заверить собравшихся единомышленников, что постарается с честью выполнить возложенную на него задачу.
      Выполнить... Легко сказать! Несмотря на офицерские погоны, которые он, между прочим, без особого сожаления спорол в семнадцатом году, солдат из него был никудышный, да и политик неважный. Выходец из богатой дворянской семьи, он рано начал проявлять интерес к коммерции и достиг кое-каких успехов по этой части, но в 1914 году по совету своего престарелого отца оказался в действующей русской армии. Его назначили интендантом. Талант коммерсанта пригодился.
      Кондаурова мало беспокоило то обстоятельство, что русские крестьяне и рабочие, переодетые в солдатские шинели, шли в бой за батюшку-царя, поев вонючих щей с гнилым мясом, доставленным на передовую по накладной с витиеватой подписью штабс-капитана интендантской службы. Зато счет в петроградском банке на его имя заметно увеличивался. Да, время было золотое, есть что вспомнить...
      Сейчас по вине этих бородатых мужиков-лапотников, на которых он с пеленок привык смотреть как на рабочий скот, все идет прахом: денежные сбережения, земля, дво отличные усадьбы...
      Большевики, оказывается, не такие олухи, какими их описывают некоторые господа. Они сумели захватить власть в свои руки. Кондаурова очень беспокоил именно этот вопрос - власть большевиков для него была смерти подобна. Буквально за два года он стал нищим. А что будет дальше? Можно сделать уступки, согласиться на многое, но потерять свою собственность он не согласен.
      Хочешь не хочешь, а приходится бороться. Сама жизнь обязывает его взяться за оружие...
      И вот теперь, оставшись наедине с собой в темном, безлюдном месте, Сергей Аркадьевич впервые за последний дни подумал о перспективах предстоящего выступления.
      В этом деле он уже считал себя не новичком и не доверял интеллигентным крикунам, призывавшим "всех, кому дорога Россия", на борьбу с большевиками. В июле восемнадцатого года штабс-капитан, будучи в Москве, проявил непростительное легкомыслие, поддался на удочку левых эсеров и вступил в отряд мятежников под командованием Попова. Увы! Они не сделали и шага из ворот морозовского особняка в Трехсвятитсльском переулке, как были наголову разбиты. На память об этом у Кондаурова остался осколок снаряда в правом плече.
      С тех пор Сергей Аркадьевич перестал верить во всякие партии и с отвращением относился к призывным речам. Он признавал и уважал лишь одну силу - силу верных солдат и оружия.
      Полковник в своем докладе, безусловно, преувеличивал численность прибалтийской армии, которой должен был командовать доставленный французами из Гельсингфорса русский генерал Николай Николаевич Юденич. Но все же это были регулярные войска, состоявшие в основном из офицерства. Они, на взгляд штабс-капитана, могли успешно справиться с петроградскими рабочими, не умевшими обращаться с оружием. К тому же десант союзников, о котором так много говорилось и на который возлагались такие большие надежды...
      Он прошел метров пятьдесят после последней остановки и так задумался, что не услышал, как справа за кустом скрипнул снег. Мгновением позже тяжелая рука легла сзади на больное плечо штабс-капитана. Влажный холод разлился по всему телу Сергея Аркадьевича. Попался! Ну что ж, он считал себя солдатом и сумеет взглянуть смерти в глаза. Он медленно повернул голову паправо - черная дырочка пистолетного дуда зловеще покачивалась перед его лицом. За ней, на расстоянии полуметра, не более, Кондауров увидел смятый квадрат искусственного серого каракуля солдатской папахи с пятиконечной красной звездой. Из-за деревьев появилась еще одна фигура в черном бушлате и бескозырке, по-видимому матрос. Теперь не оставалось никаких сомнений, что он напоролся на красноармейский патруль.
      Когда матрос приблизился к Кондаурову, штабс-капитан нервно дернулся, стараясь освободить из цепких пальцев врага еще не зажившее после ранения плечо.
      - Не торопись, папаша, - простуженным голосом прохрипел державший его красноармеец.
      - Что вам от меня нужно? - с трудом выдавил из Себя Кондауров.
      Ему не ответили. Подошедший матрос молча расстегвул пуговицы на шубе Сергея Аркадьевича, с видом знатока потрогал рукой мягкий енотовый мех:
      - Жора, я шубу нашел.
      - Так неси ее сюда, - послышался голос из-за кустов.
      - Да в ней человек!
      - Так ты его вытряхни, - последовал совет.
      - Пожалуй, - согласился матрос и с ловкостью профессионального гардеробщика снял с плеч штабс-капитана меховую шубу.
      - Как же так, господа... - начал было Кондауров.
      Красноармеец небрежно ткнул его в зубы стволом нагана:
      - Вот мы тебя и отправим к господам, чтобы им не было скучно на том свете.
      - Т-товарищи! Что ж это такое? Ведь я документы имею, - заикаясь, продолжал Кондауров.
      - Нам наплевать на твои документы. Советую помолчать, шкура, пригрозил матрос.
      В его голосе штабс-капитан уловил нотки тревоги.
      А красноармеец тем временем быстро ощупывал голенища хромовых офицерских сапог Сергея Аркадьевича.
      - Сымай живо!
      Только теперь, наконец, штабс-капитан понял, что попал в безжалостные руки грабителей. Он и раньше слышал разговоры о том, что бандиты всех мастей без зазрения совести грабят по ночам квартиры, одиноких прохожих, по стечению обстоятельств оказавшихся в темное время на улице, но сам встретился с грабителями впервые. Он молча снял сапог с правой ноги. Потом с левой.
      - Шуба, вроде, справная, а сапоги у тебя - дрянь, - разочарованно произнес человек в папахе, ощупывая стершиеся до основания кожаные подошвы сапог.
      - Какие есть, других не имею, - в тон ему ответил Кондауров, втайне надеясь, что грабители передумают и вернут ему хотя бы сапоги.
      "Матрос" тем временем торопился напялить на себя шубу. С трудом просунул он руки в рукава, но дальше дело не шло. Верзила был широк в плечах.
      - Бушлат сыми, - посоветовал голос из-за кустов.
      Действительно, без бушлата он оказался тоньше, и шуба Кондаурова плотно облегла плечи нового хозяина.
      Грабители на этом не успокоились. Человек в папахе, бывший, видимо, главарем шайки, пренебрежительно отбросил сапоги к темневшему в снегу бушлату и потребовал от Кондаурова часы и деньги. Штабс-капитан покорно отстегнул цепочку с золотым брегетом и передал главарю.
      Тот молча опустил часы в карман шинели. "Матрос" осмотрел костюм штабс-капитана. Изрядно потертый офицерский френч и старые брюки-галифе не произвели впечатления, и он тихо сказал "красноармейцу":
      - Черт с ним, пусть в этом тряпье на тот свет уходит.
      Было бы что стоящее, а то ведь обноски офицерские...
      "Не хватает еще, чтоб они меня прикончили", - цепенея от ужаса, подумал Кондауров. Теперь его мозг лихорадочно заработал. О вещах он совершенно забыл. До того ли сейчас... Что делать? Сам он, пожалуй, не нашел бы правильного решения. Бандиты невольно помогли ему найти выход.
      Человек в папахе взвел курок нагана. Кондауров на видел, а догадался об этом по знакомому щелчку.
      Бандит приблизился к нему сзади вплотную и корявой, как куриная лапа, рукой принялся снимать висевший на шее крестик.
      - Золотой? - поинтересовался вполголоса.
      - Чистого червонного, - соврал Кондауров. - У меня и дома есть золото, - наконец сориентировался он. Заговорила душа коммерсанта: надо им пообещать что-нибудь и выиграть время.
      Главарь сунул за пазуху руку с револьвером и приказал:
      - Тогда ты пойдешь с нами и покажешь, сколько у тебя золота. Если. наврал или попытаешься увильнуть, ваше благородие, то музыку на похороны не гарантируем. Сейчас все оркестры на фронтах.
      "Матрос" подал Кондаурову свой бушлат и ботинки.
      Сапоги он успел надеть на себя. Тут из-за кустов вышел третий бандит. Сутулый, в сером пальто с поднятым воротником, в натянутой до глаз меховой шапке, он вьюном завертелся возле своих дружков. Лица его Кондауров так и не рассмотрел...
      Однако торжествовать победу было еще рано. Он пока только обманул грабителей, а надо было избавиться от иих. О бегстве нечего и помышлять. Штабс-капитан никогдй не был спринтером, а главарь в серой шинели и не думал снимать указательного пальца со спускового крючка нагана. Так вчетвером они и вышли на Большую Дворянскую улицу.
      - Господа-товарищи, - начал Кондауров, - хвастаясь перед вами золотом, я забыл предупредить, что сейф с ценностями охраняется и взять их без шума вряд ли удастся.
      - Постой, постой! Ты что мне фокусы выкидываешь? - грозно спросил главарь, хватая Кондаурова за грудь.
      - Никаких фокусов. Все очень просто, я уполномочен провести кое-какие работы в Петрограде. Разумеется, я здесь не один, и у нас есть золото, деньги, много денег.
      Но мы платим людям, которые в свою очередь оказывают нам услуги. А как же иначе?
      - Не морочь нам голову. Какие такие услуги?
      - Например, под видом чекистов нужно зайти в указанное нами место и оставить подарочки для большевиков.
      - Легко и просто.
      - Что-то мне непонятно, ваше благородие.
      - Я, по-моему, сказал ясно: денег у нас много, но они даются за дело. В какой-то степени риск есть... А вы ведь тоже рискуете, грабя честных людей? - вдруг спросил Кондауров и сам ответил: - Рискуете. Вот на вас форма, носить которую вы не имеете права. Вы вооружены, но и чекисты не с голыми руками ходят. Не так ли?
      Поэтому я вам предлагаю честную игру. Кроме того, вы от нас получите настоящие документы, которые будут подтверждать, что вы являетесь сотрудниками Чека.
      Ей-богу, вы на них похожи...
      Грабители переглянулись. Как быть? Верить или не верить? Тот, что был в меховой шапке, попридержал за рукав главаря и азартно прошептал:
      - Может, он предлагает стоящее дело, Мальчик?
      - Сейчас мы обмозгуем, - резонно ответил "красноармеец" и кивком головы показал на распахнутые ворота дома. Он первым повернул в тихий, безлюдный двор.
      Остальные послушно последовали за ним.
      2
      Василий Николаевич Афоничев, заместитель начальника комендатуры третьего подрайона Петроградской стороны, считал, что сегодня ему повезло. После трех суток бессменной работы он получил разрешение пойти домой и отоспаться. Но не так просто сразу уйти с работы. Пока он переписывал рапорты и отчетные справки о происшествиях в районе за истекшие сутки, часы пробили одиннадцать вечера. К этому времени начальник комендатуры пожелал увидеть своего зама в служебном кабинете.
      Рудольф Карлович Лепник - бывший латышский стрелок, коммунист - был направлен на работу в народную милицию как человек, исключительно преданный делу революции. Жил он тут же, при комендатуре, в маленькой комнатке без кухни.
      Прежде чем отправиться к Лепнику, Василий Николаевич почистил сапоги куском шинельного сукна и освежил лицо холодной водой из-под крана. Он полагал, что между командой "отоспаться" и вызовом к начальнику существует прямая связь - какое-нибудь интересное задание. Однако его предположение не подтвердилось. На лице Рудольфа Карловича не было той знакомой решительности, которая всегда бывает у начальника перед выполнением задания. Ленник сидел пригорюнившись. Непочатая кипа текущих бумаг сиротливо лежала на кромке стола, придавленная тяжелым пресс-папье. Не привыкший бездельничать, Лепник нервно перекатывал по столу толстый карандаш, стараясь хоть чем-то занять свои крепкие, жилистые руки.
      - Садись, - коротко пригласил он Афоничева, указывая на стул.
      Василий Николаевич сел. После нескольких фраз, касающихся служебных дел, Лепник попросил у него в долг... костюм.
      Дело в том, что недавно за отлично проведенную операцию по поимке группы опасных преступников Афопичева премировали новым костюмом. Теперь он щеголял в поскрипывающей желтой кожанке и таких же, правда весьма неудобных в носке, хрустящих брюках-галифе.
      Костюм придавал молодому, щупленькому Афоничеву благородную осанистость и солидность. Кроме того, он не требовал ни стирки, ни чистки, ни глаженья. Не каждый мог похвастаться тогда подобным обмундированием.
      - Завтра меня вызывают к начальнику управления, - застенчиво объяснил Лепник, - а как я покажусь в таком виде? - И он безнадежно провел ладонями по протершимся на коленях старым солдатским брюкам.
      Афоничев безропотно переоделся. Про себя он подумал, что неплохо бы подарить Рудольфу этот костюм насовсем. Но, во-первых, кожанка уже один раз подарена, а во-вторых, как такую щедрость расценят товарищи? Нет сомнения, что многие сочтут это за подхалимаж. Нужно было придумать что-то, но что - Афоничев не знал. Он только сделал вывод, что начальство поступило крайне необдуманно, отдав этот костюм ему, а не Лепнику.
      Дома Афоничев наскоро попил чаю с черным хлебом, забрался с головой под ватное одеяло и мгновенно уснул.
      Спал крепко, без сновидений. В пять часов утра проснулся от настойчивого стука в дверь. Осторожно выглянул изпод одеяла. За окном начинало светать. На всякий случай он нащупал под подушкой холодную рукоятку пистолета и встряхнул головой, отгоняя остатки сна. Затем молча дотянулся рукой до двери и повернул ключ. В комнату вбежал запыхавшийся милиционер Черкашин.
      - Что случилось?
      - Вас срочно вызывают на работу, - с трудом переводя дыхание, ответил милиционер.
      - Зачем? - допытывался Афоничев, быстро натягивая на себя ветхие брюки Ленника.
      Милиционер молчал. Избегая смотреть Афоничеву в лицо, он нервно скользил глазами по углам тесной неубранной комнаты.
      - Да ты что, язык проглотил? - прикрикнул Василий Николаевич. - Все равно через десять минут я обо всем узнаю!
      - Взрыв на водопроводной станции, товарищ начальник, - выдавил наконец милиционер.
      Любое известие готов был услышать Афоничев, но от этого на мгновение опешил. Сказанное милиционером никак не укладывалось в голове. Взорвать водопроводную станцию и оставить население города без воды в такое трудное время! Совершить это гнуснейшее преступление мог только самый злейший, обреченный на неминуемую гибель враг или же сумасшедший. Вместе с тем напрашивался вывод: это сделали не уголовные преступники.
      Здесь, по-видимому, поработал кто-то с той стороны...
      Афоничев быстро оделся, сунул в карман легкий бельгийский браунинг и выскочил на улицу. Заходить в комендатуру не имело смысла, и. он направился на Петроградскую набережную, к водопроводной станции.
      Впереди, на Кронверкском проспекте, маячила мужская фигура. Человек в короткой бекеше торопливо шагал в сторону парка. Василий Николаевич сунул в карман руку, обхватил щербатую рукоятку браунинга и смело пошел навстречу неизвестному. Предосторожность его оказалась напрасной. Приблизившись к человеку, он узнал в нем сотрудника губчека Ванюшу Дмитриева. По его озабоченному лицу Афоничев понял, что Дмитриев уже побывал на месте происшествия.
      - Как там дела?
      Дмитриев рассказал, что взрыв произошел в подвале машинного отделения, но мины обнаружены и в других местах на территории водопроводной станции. Для обезвреживания их вызвана саперная команда.
      Из подробностей, как все это произошло, Дмитриев знал следующее. Часа в два ночи к начальнику станционного караула Бахромову пришли двое - матрос и солдат.
      Они предъявили удостоверения сотрудников губчека и были беспрепятственно пропущены на территорию водопроводной станции. Проверяли состояние машин и всей системы, особый интерес проявили к фильтрам. Там они задержались минут на десять. Затем велели собрать в караульное помещение весь ночной наряд охраны для особого инструктажа. Бахромов сделал попытку сослаться на инструкцию, запрещавшую ослаблять охрану объекта в ночное время. Но солдат, бывший старшим по должности, начал кричать на Бахромова и даже вытащил наган, угрожая начальнику караула немедленным арестом. Ничего не предприняв и не проверив по телефону полномочия чекистов, Бахромов подчинился и собрал наряд.
      Говорили о простых вещах: обязанностях охранника, важности охраняемого объекта, о необходимости увеличить численность постов в связи с военным временем...
      Один из стрелков охраны, не дождавшись окончания инструктажа, вышел во двор и неожиданно увидел в машинном отделении каких-то людей. Охранник растерялся.
      Что делать? Заподозрив неладное, он бросился в караульное помещение и на ухо шепнул Бахромову обо всем, что видел. Начальник караула попросил разрешения у "чекистов" прервать инструктаж. "Солдат" и "матрос", замялись, а затем, после недолгих переговоров между собой, принялись выяснять причины такой просьбы начальника караула. Время шло. Когда наконец стрелки охраны выскочили из караульного помещения, они увидели за забором чью-то мелькнувшую тень, и больше ничего. Воспользовавшись суматохой, двое, выдававших себя за чекистов, ускользнули. А через час раздался взрыв.
      Выяснилось, что никто из сотрудников Чека ночью водопроводную станцию не посещал. Провокация была налицо. "Матрос" и "солдат", без сомнения, были белогвардейскими разведчиками с поддельными документами на имя сотрудников Петроградской губчека. Цель их тоже была ясна: взорвать водопровод, лишить население воды, создать панику и всю вину за беспорядки свалить на новую власть.
      Еще Дмитриев сказал, что не вполне доверяет начальнику караула. Уж очень беспечно он себя вел и ничего не предпринял для задержания белогвардейских агентов.
      Чекист попросил Афоничева приглядеть за Бахромовым, если подозрения в какой-то степени подтвердятся, немедленно арестовать его и доставить на Гороховую. Попрощавшись, Дмитриев побежал в управление губчека...
      Большая Дворянская была безлюдна. Только кое-где за пыльными окнами квартир белели сонные лица напуганных взрывом жильцов. Из подъезда одного дома несмело вышел мужчина в куцем коричневом пальто. Он воровато огляделся и, увидев приближающегося Афоничева в длинной шинели, юркнул назад, во двор. По его четкому повороту Василий Николаевич определил, что это или офицер-строевик, или фельдфебель старой армии.
      Афоничев поспешил за ним, хотел задержать, но опоздал.
      В темном колодце двора стояла мертвая тишина. Видимо, мужчина в коричневом пальто успел заскочить в квартиру или спрятаться в подвале. Попробуй найди его в этом лабиринте лестниц и дверей. Афоничев махнул рукой. На улице он столкнулся с милиционером Черкашиным. Тот уже успел зайти в комендатуру и теперь тоже шел на водопроводную станцию.
      - Что ты там намерен делать? - спросил Афоничев.
      - Мне ведено находиться около вас, - смущаясь, ответип милиционер.
      - В телохранителях я не нуждаюсь, а работа тебе найдется. В этом дворе прячется какой-то субъект в коротком коричневом пальто. По выправке и шагу смахивает на офицера. Короче, увидел меня и драпанул. Твоя задача замаскироваться у выхода из дома и задержать его. А выйти он должен обязательно. Понял?
      - Понял, товарищ начальник. А куда его потом?
      - Веди прямо в комендатуру. Только будь осторожен.
      Если задержишь, сразу обыщи, - уже на ходу посоветовал Афоничев.
      Вот и глухая Пеньковая улица. Перед решетчатыми железными воротами водопроводной станции стоит незнакомый военный с винтовкой наперевес. Он осторожно взял у Афоничева удостоверение и долго, с подозрением рассматривал.
      - Не тяни, - с укором бросил ему Афоничев, - бдительность надо было ночью проявлять.
      Но солдат остался глух к замечанию. Он невозмутимо пригласил Афопичева в караульное помещение и там доложил старшему, что доставил гражданина для выяснения личности. Василию Николаевичу оставалось терпеливо ждать конца проверки. Старший наряда задал Афоничеву несколько вопросов, спросил пароль и только после этого приказал пропустить его на территорию станции.
      Василий Николаевич сразу направился к машинному отделению, где должны были находиться начальник комендатуры Ленник и солдаты саперной команды. Не усдел он сделать и десятка шагед, как на заднем двора станции метров на пятнадцать вверх взвился султан густо-черного дыма. Раздался взрыв. Зазвенели выбитые взрывной волной стекла. С высоты на землю начали падать осколки металла, куски дерева, клочья тряпок. Прямо перед Афоничевым на булыжную дорожку упал тяжелый предмет. Это был покрытый копотью карабин. А впереди, на месте взрыва, уже слышались стоны и крики раненых. Фонари во дворе погасли, и в беспокойной предутренней мгле происходящее казалось чем-то бессмысленным и нереальным.
      - Где начальник караула? - закричал Афоничев подвернувшемуся красноармейцу.
      - Был там, - штыком винтовки указал в сторону взрыва перепуганный боец.
      Когда Василий Николаевич подбежал к месту катастрофы, то первое, что бросилось ему в глаза, было беспомощно распростертое на земле тело его начальника. Рудольф Карлович лежал недалеко от кирпичной стены, вверх лицом, весь в копоти, истекающий кровью. Голень правой ноги была оторвана. Новенький кожаный костюм из желтого превратился в черный, изорванный в клочья...
      Василий Николаевич опустился на колеяи перед Ленником, приподнял ему голову. Раненый дышал, по был без сознания.
      Метрах в пяти от умирающего Лепника дымилась свежая воронка - место взрыва мины. Вокруг, примерно в радиусе восьми-десяти метров, лежали раненые и оглушенные взрывом красноармейцы саперной части и бойцы охраны. Оставшиеся в живых бережно поднимали своих товарищей, пытались оказать им первую медицинскую помощь. Но ни у кого из красноармейцев не было перевязочных материалов. Афоничев вспомнил, что по пути на Пеньковую улицу он видел извозчиков на Вульфовои, и послал за ними людей. Вскоре три ломовика медленно въехали во двор водопроводной станции. Раненых Оыло одиннадцать человек. Их отправили в Петропавловскую больницу. Двое из них - Рудольф Карлович Ленник и начальник караула Бахромов - умерли по дороге.
      Мины оказались английского производства, новой, неизвестной саперам конструкции. Это и привело к трагическому исходу: когда изъяли из водопроводного фильтра найденную мину и вынесли ее во двор, один из саперов попытался открыть крышку "адской машины". Ему не терпелось удалить взрывной механизм. Вокруг, как на занятиях, стояли другие саперы. Рудольф Карлович, находившийся в помещении станции, увидел в окно эту сцену и выскочил во двор с маузером в руке.
      Он приказал немедленно положить мину на землю и разойтись. Красноармеец без особой охоты исполнил приказание и, косясь на мину, как на змею, пошел прочь.
      И все-таки это был не выход из положения. Адская машина оказалась у всех на виду и дразнила присутствующих своей неизвестностью. Ее срочно требовалось изолировать убрать со двора. Приблизившись к ней, Лепник отчетливо услышал, как внутри отсчитывает секунды часовой механизм: тик-так, тик-так...
      Какое принять решение? Как поступить? Можно оставить мину здесь, во дворе, приказать красноармейцам никого не подпускать к ней и тогда... Что будет тогда? Она все равно взорвется рано или поздно. А что, если...
      И тут Рудольф Карлович увидел группу людей, вышедших из-за угла. Они направлялись к нему. Обойти мину было негде. В центре группы шел человек в штатском, среднего роста, в пенсне, с узкой бородкой клинышком. Мирный вид этого штатского, похожего на старого учителя, вызвал интерес у Лепника. Что. это за человек и зачем сюда приехал? Почему его пропустили на территорию станции?.. Бог мой! Да это же Михаил Иванович Калинин! Ну да, он - комиссар городского хозяйства Петрограда. Его выступления не раз приходилось слушать Рудольфу Лепнику. Рядом с Калининым шагает его заместитель Иван Ефимович Котляков...
      Так вот в чем заключалось коварство замысла диверсантов!
      Враг руководствовался простым и вместе с тем хитрым расчетом. Первый взрыв неизбежно должен вызвать большое скопление людей. После этого обязательно приедут и руководители красного Питера. Тогда-то и должны последовать другие взрывы.
      Времени на раздумье не оставалось. Смелый латыш быстро наклоняется. Жалобно скрипнула на широких плечах новая афоничевская кожанка. Мина в руках. Рудольф Карлович резко бежит в сторону, чтобы избежать встречи с людьми. Позади остался узкий проход между стенами.
      "Тик-так, тик-так". Как на зло, впереди стоит цепь красноармейцев.
      - Разойдись! В стороны!!! - не своим голосом кричит Ленник.
      Перед ним образуется узкий проход. Кто-то бежит рядом и советует, чтобы Рудольф Карлович бросил мину в канализационный люк. Нет! На это Лепник не согласен.
      Нужно успеть добежать до Невы. Только тогда дело можно будет считать законченным. "Тик-та..." В окружении людей раздается взрыв.
      Но остальные мины не нанесли значительного вреда.
      Случай с Лепником явился сигналом к решительным действиям. Саперы быстро начали прочесывать все уголки в помещении станции и во дворе. Обнаружив новую мину, они сразу же докладывали о ней Афоничеву. Он по примеру своего начальника, не раздумывая, хватал тяжелые железные ящички и бегом относил их на лед реки. Чтобы вторично не подходить к опасному грузу, Афоничев оставлял мины на значительном расстоянии друг от друга.
      В половине седьмого на реке вновь раздался взрыв.
      На льду образовалась воронка. Снег вокруг нее почернел, покрылся копотью.
      В это время Василий Николаевич выносил со двора шестую мину, заложенную диверсантами под угол здания станции. Нести ее было особенно страшно. Серый мокрый рассвет уже стоял над Невой. Тяжелый туман поднимался кверху, окутывая каменные дома на набережной до самых крыш, и Афоничев почувствовал себя совсем беззащитным и одиноким, шагая по хрупкому ноздреватому весеннему льду. Вернувшись на берег, он устало опустился на поваленный ствол дерева и долго просидел так, не в силах о чем-нибудь думать..
      Пришел в себя от шума приближающегося автомобиля.
      Поднял голову. За ветровым стеклом рядом с шофером сидел человек в пенсне, с седой бородкой. Афдзичев только сейчас его узнал. Это Калинин...
      Спустя минуту к Василию Николаевичу подошел Дмитриев.Он уже побывал на Гороховой и вновь прибежал сюда.
      - Как дела, Ваня? - невесело улыбаясь, спросил Афоничев.
      - Сам видишь, не веселят. Людей не вернешь, - ответил Дмитриев. Постоял немножко около Афоничева и добавил: - Котляков контужен. Не усмотрели мы... Но ниточка есть. Ваш Черкашин схватил на Дворянской типа.
      Офицером оказался. Кое-что говорит и в курсе этого дела. - Он кивнул через плечо и большим пальцем указал па красную кирпичную стенку, ограждающую водопроводную станцию. Затем подал руку Василию Николаевичу, помог ему подняться и сказал: - А ты - герой. Молодец, Вася!
      3
      Следователь не успел еще ознакомиться с делом и дочитывал предпоследний лист, когда конвойный без стука и разрешения квел в кабинет мужчину лет тридцати. На арестованном были изрядно потрепанный, к тому же весь измятый офицерский френч с протертым воротником, защитного цвета бриджи, на ногах хромовые сапоги. Небритое лицо его с брезгливой улыбкой было землистого цвета, веки покрасневшие, чуть прищуренные. Когда он глянул на следователя, левая часть лица его дернулась - первый признак расстройства нервной системы. Арестант, остановившись метрах в двух от стола, четко приставил каблук правой ноги к левой. После первого короткого взгляда на следователя он уставился в стену, не замечая ничего вокруг, держался прямо, всем своим видом желая подчеркнуть свою принадлежность к кадровому офицерству.
      Но на следователя армейская выправка арестованного не произвела впечатления. Он торопливо дочитывал бумаги. Лишь просмотрев последний лист дела, он совсем тихо спросил:
      - Ваша фамилия?
      Такое обыденное, похожее чем-то на товарищеское отношение заметно смутило арестованного. Видимо, он ожидал встретить здесь здоровенного детину в расстегнутой рубашке с засученными по локоть рукавами и заранее составил план своего поведения. Теперь только левая бровь его нервно дернулась. Рассматривая отглаженную хлопчатобумажную гимнастерку следователя, плотно прижатую к плечу коричневым ремнем портупеи, он коротко ответил:
      - А зачем она вам?
      - То есть как это - зачем? - повысил голос следователь. - По виду вы военный человек, а ведете себя, как мальчишка.
      Арестант скривил рот, пожал плечами.
      - Ну, запишите, пожалуйста: Иванов. Если угодно, я стану Петровым или Сидоровым. От этого ничего не изменится... Вам важно расстрелять человека, а кто он - это не так уж интересно. Гороховая после Григория Бфимовича Распутина этим и знаменита стала.