Он узнал Стеллу.
      "Откалываются, - догадался Олег. - Ну хорошо. Меня тоже не проведешь. Вы мне еще принесете плащ сами.
      Прощения попросите..."
      Почти у самого своего дома, у книжного киоска, Олег увидел старшего оперуполномоченного уголовного розыска Бадракова. Он неторопливо, с нарочитой набрежностью рассматривал номер журнала "Нева". Ветер вырывал из рук страницы, играл ими, как веером, а оперативник стоял слегка прислонившись к фанерной стенке и, как показалось Туркачеву, смотрел не столько в журнал, сколько на окна его дома. Значит, подозрения его начинали оправдываться. Этот гость зазря не пожалует. Журнал - это, конечно, маскировка. Идти с большого, изобилующего книжными магазинами и киосками проспекта в глухой переулок ради какой-то "Невы"? Чтото не вяжется, товарищ капитан!
      А может, он выслеживает совсем не его, а кого-нибудь другого? Мало ли жуликов в городе?
      И все-таки Олег заволновался. Идти домой или не идти? Бадраков тем временем заметил его, перестал смотреть на дом. Выстоял, значит, дождался своего. Теперь предложим ему дуэль...
      Но как перехитрить опытного сыщика? Прежде всего - контрнаблюдение. Сначала Олег какое-то время потихояьку приближался к киоску, исподлобья поглядывая вперед. Бадраков, казалось, никак не реагирует на предложенную игру. Тогда Туркачев, с явным расчетом обратить на себя внимание, пулей проскочил мимо киоска, юркнул под арку большого, с несколькими проходными дворами дома и затаился на втором этаже светлой лестничной площадки. Минут двадцать простоял он неподвижно, всматриваясь в каждого человека, проходящего по переулку. Напрасно.
      Бадракова среди них он не увидел. Маневр не удался.
      Вопрос, кем интересуется работник милиции, остался открытым.
      Олег, не таясь, покинул свое укрытие. Бадракова нигде не было. Не теряя надежды встретить его, Туркачев заходил на лестницы, заглядывал во дворы, наведался в ближайший магазин, посидел в скверике. Все напрасно. Бадраков словно в воду канул.
      Идти домой без плаща не хотелось: слезы матери, упреки, нравоучения. Этого Олег не переносил.
      "Опохмелиться бы сейчас - самое подходящее дедо", - подумал он. Но денег не было. Удрученный Олег не заметил, как подошел к пивному ларьку. Человек восемь мужчин оживленно толпились у окошка в ожидании очереди. Один пьянчужка с довольной улыбкой, пошатыч ваясь, нес пару кружек пива к забору, где его приятель, удобно устроившись на пустой бочке, старательно очищал вяленую воблу.
      При одном виде дива у Олега потекла слюна. С тайной надеждой встретить знакомых он посмотрел на очередь.
      Никого из своих не было. Гордость не позволила ему попросить в долг у продавца, да и вряд ли бы тот ему поверил...
      У студенческого общежития нос к носу столкнулся с дедом Фомкой. По внешнему виду Фомки Туркачев определил, что дед выскочил откуда-то впопыхах! пальто расстегнуто, лакированный козырек фуражки смотрит в сторону, в руках - очки. Но не до этого было сейчас Олегу.
      - Здорово, старина, - сказал он, пугаясь хрипоты своего голоса.
      - Мое почтение, - ответил дед Фомка, как всегда быстро и четко.
      Испытующим цепким взглядом он скользнул по измятой фигуре Туркачева, вздохнул или просто перевел дыхание от быстрой ходьбы, приостановился,
      - Похмелиться хочется? - угадал настроение Олега.
      Туркачев на миг растерялся. Ответил не сразу. Зевнул, обнажая крепкие короткие зубы. Деда Фомку он знал давно. Доверительно глянув в лицо старика, как равный, охотно сознался:
      - Хочется.
      Вчерашняя пьянка явилась своеобразной расплатой для Олега за все. Никогда он не чувствовал себя так скверно и подавленно, как в это злосчастное утро. Ноги не хотели повиноваться его воле, голова кружилась, мучила невыносимая жажда. Бодрость и избыток сил, которые он постоянно ощущал в себе, покинули его.
      - Идем, - позвал наконец дед Фомка.
      Олег почувствовал себя легко, так, как когда-то в суде, когда судья зачитала ему оправдательный приговор. Подорно поплелся он за Фомой Богдановичем, готовый выполнить любое его приказание.
      Они с удовольствием выпили по две кружки пива.
      Олега начало клонить ко сну. Опытный старик знал о таких неизбежных после перепоя потребностях человека и предложил Туркачеву пойти в парк.
      Под старым тополем стояла массивная скамейка. Это было излюбленное место отдыха Фомы Богдановича. Он любил этот тополь и называл его своим. Сейчас, когда жизнь подвигалась к закату, он считал лучшим паслаждонием подремать после обеда в густой тени дерева, под ласковый, успокаивающий шелест листьев.
      Чинно усевшись, дед первым делом достал из кармана пальто пачку "Беломора". Закурили. Старик блаженно затянулся, выставил вперед поредевшую бороду. Глянцевые листья тополя дрожали на ветру, изредка срывались и летели к земле. Прямо на колени Фомы Богдановича упал листик с соседнего клена. Старик с нежностью погладил его узкой ладонью, улыбнулся чему-то своему.
      - Так вот все и уходит в землю. Зарождается, стремится к жизни, живет положенный срок, достигает своего предела и - обратный процесс: блекнет, вянет и обязательно гибнет, - изрек Фома Богданович, рассматривая упавший лист.
      Подобные рассуждения нагоняли на Олега тоску. Он не любил их. Но из вежливости поддакивал Фоме Богдановичу. Старик оценил это по достоинству и начал рассказывать случаи из своей жизни. Он почему-то презирал свое преступное прошлое, серьезно уверял, что, доводись ему жить сначала, он пошел бы совсем другим путем.
      Но увы!
      - Фома Богданович, - осмелился прервать его Туркачев, - не пойму я вас. Иной раз вы хвастаетесь, что жизнь прожили интересно, со всякими удовольствиями.
      Теперь вот плачетесь, неудовлетворены. А как же на самом-то деле?
      - Все решает итог, мой милый! А итог-у меня незавидный, - развел сухими руками Фома, - один как перст, сам видишь.
      - Так уж и один... - Олег хотел напомнить о бабке Леоновне. Фома Богданович понял намек.
      - Леоновна хороший человек, - признал он, - но ведь это уже не жизнь, а приспособленчество. Человеку свойственна и такая черта, когда нет другого выбора.
      - Это мне понятно, - согласился Олег, вспоминая тюремную жизнь. - А что бы вы мне посоветовали, Богданыч? Я зашел в тупик, хотя и молодой. А жить хочется получше. И главное - сейчас жить, не в двадцать первом веке, понимаете?
      - Скромное желание, - хихикнул старик. - Кто об этом не мечтает? Для тебя сейчас сделать это проще пареной репы.
      Он отвернулся, задумчиво поглядывая в глубь парка.
      Там, за деревьями, вырисовывалось красивое здание института. Но думал он о другом.
      В молодом человеке он увидел себя. Таким, похожим на Туркачева, полным сил и энергии, он был в девятьсот пятом году. Вспомнил и своего друга Илью Пропудина, знаменитого взломщика несгораемых сейфов. Из Крестов их освободили вместе, и полиция передала амнистированных в распоряжение главарей "черной сотни". Они избивали рабочих, а кого подозревали в принадлежности к большевистской партии - били до смерти. Втянутый в политику Пропудин сумел во всем разобраться и сам стал большевиком. Умнейший был политик. Наградит же бог такой головой человека!
      - А для меня все это не так просто, - напомнил Олег.
      - Боишься ответственности?
      - За что?!
      Закуривая следующую папиросу, Фома Богданович неторопливо рассказал, что сегодня ночью обворован ювелирный магазин. Куш, как видно, там сорвали порядочный. Дед то и дело изучающе поглядывал на Олега.
      - Вот дела. А я и не знал, - беспокойно заерзал на скамейке Туркачев.
      - Мне мог бы и сознаться. Я не стану пересказывать.
      - Клянусь чем угодно - ничего не знаю!
      - И никого не подозреваешь?
      - Что вы? Я давно завязал, ни с кем из кодлы не встречаюсь.
      - И Бациллу не видел? - в лоб спросил дед.
      - Не видел. А разве он вернулся? - покраснел Олег.
      - Тогда мне все ясно. Зря я тебя пивом угощал.
      - При чем здесь пиво?
      - При том, что вчера вечером ты меня в "Гастрономе" не видел, когда затаривапся, - упрекнул его Фома Богданович.
      - Все равно... Я нигде не был. То есть, я был... ночевал в вытрезвителе.
      - Это что-то новое, - недоверчиво покосился дед Фомка.
      Оказалось, дед только догадывался, кто совершил кражу в ювелирном магазине. Никакими уличающими данными он не располагал. Да ему и не нужны были никакие данные. Так, как старый любитель, интересовался.
      - В нашей милиции есть один человек, - с предостережением заметил Фома Богданович, - который может запросто раскрыть эту кражу. Это - Бадраков, ты его знаешь. Молодой, но на редкость смышленый малый. Так что ты подумай, милок, взвесь все.
      И тогда Олег раскрылся. Он без утайки рассказал о неприятностях на заводе, о том, как случайно встретил в магазине Роба, как потом они гуляли у девиц...
      - Они, сволочи, мой новый плащ зажали, - закончил он рассказ.
      - Странно, - удивился дед Фомка. - С какой стати они тогда тебя в компанию приглашали?
      - Сейчас я сам удивляюсь.
      - Черт с ними, - махнул рукой дед. - Раз так - тебе нечего бояться.
      - А я и не боюсь.
      - Тогда поедем за город. К другу молодости потянуло...
      Туркачев заколебался. Предложение заманчивое, но у него не было денег. А Фома Богданович уже успокаивал:
      - Деньги у меня есть. Сегодня я богатый, расходы беру на себя.
      - Ладно, я не против, - согласился Олег. - Только матери напишу записку, чтобы не волновалась...
      "Петр Кириллович! В краже меня не подозревайте.
      Я ничего не знаю. Ночевал в вытрезвителе, это вам подтвердят. На заводе у меня дела плохи, дома не лучше.
      Зря Вы тогда за меня ходатайствовали. И мне очень стыдно, что подвел хорошего человека. Теперь я сам найду себе работу. Олег Туркачев".
      Он сунул бумажку под дверь пикета милиции и вернулся на улицу.
      - Фома Бощанович лихо подъехал на такси.
      Вскоре серая "Волга" вырвалась на просторную загородную трассу. Северная осень была в самом разгаре.
      Как зачарованные стояли золотистые березы, багрянокрасные осины. Кругом тишина. Лишь изредка проскочит встречная машина, тяжело пролетит над деревьями ворон да выглянет где-нибудь из-за кустов грибник с огромной корзиной в руках. И кажется Олегу, будто он перенесся в тихое сказочное царство.
      Вот и нужный им городок. Узкие улочки, маленькие аккуратные домики, заборчики из крашеного штакетника, сараи.
      Пока дед рассчитывался с шофером, Туркачев выскочил из машины и всей грудью вдохнул чистый воздух.
      "Красота какая, - подумал он с завистью, - и как я раньше не додумался проводить свободное время за городом?"
      Узкая, засыпанная гравием улочка вела вниз. Вдали, в проеме между густо-зелеными елями, синел залив. Был отчетливо слышен шум морских волн...
      - Слышишь, как он шумит? - восторженно говорила девушка своему спутнику.
      - Как море, - лениво отвечал молодой человек.
      Оба они рассмеялись. На эту пару Олег посмотрел с завистью. Люди живут обычной жизнью, радуются каждому новому дню, даже в унылую пору года осенью - находят себе интересные занятия, приезжают любоваться морем.
      - Машина свободна? - спросил молодой человек, не желая даже здесь отпустить руку своей подруги.
      - Будет свободна, - ответил безразлично Олег и еще больше почувствовал зависть к парню. Сейчас он сядет рядом с нею, и они помчатся навстречу своему счастью.
      Могут остановить машину посреди леса, прогуляться по мягкому лиственному покрову...
      - Скажите, вы не из Технологического? - спросил вдруг Олег, догадываясь, что эти молодые люди студенты.
      -Нет, - ответила девушка. - Мы учимся на геоло-"
      гическом в университете.
      - Трудно?
      - Не труднее, чем в десятом классе, - буркнул парень.
      - А сколько стоит такси до Ленинграда? - поинтересовалась девушка.
      Выходя из машины, Олег не посмотрел на счетчик, а спрашивать у шофера сейчас постеснялся. Пришлось неопределенно пожать плечами.
      - Маша, перестань, - просил парень. - Рассчитываюсь я. Не хватит, могу зайти домой.
      - Не смей меня так называть, - притворно сердито заявила Маша. - Я не Маша, а Муся.
      "Тоже заботы", - лениво сплевывая в сторону, подумал Олег и повернулся спиной к влюбленным.
      Но девушка оказалась любопытной. Она спросила Олега, где учится он.
      - В техноложке, - небрежно соврал Олег. - Но мне там не нравится, думаю махнуть куда-нибудь...
      Маша удивленно раскрыла глаза. В это время из кабины вывалился дед Фомка, и разговор не состоялся. Старик, хватив свежего воздуха, закашлялся, а молодой человек потянул девушку к машине.
      Дед с Олегом направились вверх по кривой улочке, усаженной по обочине молодыми тополями. Заботливо выкрашенные небольшие деревянные домики с резными наличниками и верандами цепью тянулись по обеим сторонам дороги. Редкие пешеходы неторопливо шагали по узким тротуарам. Это их спокойствие подействовало и наОлега. Он заметно повеселел, оживился. Прошла и головная боль.
      Знакомый Фомы Богдановича жил в крепком деревянном доме с низкой крышей. Сам он оказался в саду. Тяжелой тяпкой разгребал землю под яблонями. При виде гостей оставил свое занятие и поспешил навстречу. Это был крепкий широкоплечий старик с седой окладистой бородой и пышными усами. Держался он ровно, ничуть не сутулясь, шагал тяжеловато, но уверенно. Серые помутневшие глаза, окаймленные воспаленными веками, смотрели испытующе, с хитрецой. Кожаная куртка его до такой степени была вытерта и выношена, что из черной превратилась в серую, как борода хозяина.
      - Каким ветром, Богданыч? - закричал он издали хриплым дребезжащим басом и расставил руки.
      - Вот захотел - и приехал, - просто объяснил дед Фомка. - А может, к тебе нельзя?
      - Ну, ну. Не заводись с полоборота, как говорят теперешние молодые, шутил хозяин, подавая руку Фоме Бощановичу.
      - Олег, - проговорил тихо Туркачев, пожимая широкую заскорузлую ладонь.
      - Кузьма Федотыч, - назвался старик.
      "Силон, медведь. Попадись к такому под горячую руку - запросто изуродует, не гляди, что стар да бородат. А спина что дверь", - про себя оценивал достоинства хозяина Олег.
      В прихожей их встретила неуклюжая женщина лет тридцати пяти. Она недружелюбно покосилась на Фому Богдановича, видно, раньше он ей чем-то насолил. Олег вошел последним. Увидев его, женщина по неизвестной причине покраснела, умильно отставила толстую нижнюю губу, обнажая кривые, но крепкие зубы.
      - Полина. Моя... квартирантка, - отрекомендовал ее Кузьма Федотыч, прошу знакомиться.
      Дед Фомка прошел в следующую комнату, словно и не слышал хозяина. А Олегу пришлось пожать теплую, немножко потную руку Полины.
      В доме гостеприимность Кузьмы Федотыча поостыла.
      При Полине он почувствовал себя неловко. Однако, проводив Олега в комнату к деду Фомке, он принялся давать квартирантке какие-то указания. Она затопила плиту в ушла с продовольственной сумкой, видно, в магазин.
      Чем больше Олег присматривался к хозяину, тем больше убеждался, что он когда-то видел этого человека. Но где и при каких обстоятельствах вспомнить не мог.
      И только когда Кузьма Федотыч открыл спальню, чтобы принести оттуда стулья, Олег вспомнил... Над кроватью он увидел бархатный коврик с изображением боя оленей.
      Этот коврик года три назад они по поручению неизвестного Олегу человека понесли с Бациллой продавать на барахолку. Димка предупредил, что показывать на толкучке этот ковер опасно, можно погореть. Проходя по Митрофаньевскому шоссе, они увидели на обочине дороги нищего старика в черных очках. Старик был в вытертой добела кожанке, сидел на футляре от гармоложи и, лениво растягивая розовые меха "хромки", пел дребезжащим басом:
      Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
      Горишь ты вся в огне...
      В замусоленную шапку сыпались двугривенные и медяки, нередко падали рубли и трешки, которые нищий моментально выхватывал и совал за пазуху.
      Тогда Бацилла коротко переговорил с нищим по кличке Лев, и тот назначил место встречи - за ларем утильщика. Там и состоялась сделка. Ковер был продан за такую мизерную цену, что даже сам Димка боялся показываться на глаза человеку, вручившему вещь для продажи. Ни о каком магарыче не могло быть и речи. Олег сходил на барахолку впустую...
      "Так вот он как живет, этот нищий Лев", - подумал Олег, рассматривая обстановку в доме. Крепкая мебель, крашеные полы. Везде чувствовалась хозяйская заботливая рука. Молодой плодоносящий сад, кусты смородины и крыжовника аккуратно подстрижены.
      - У вас нет злой собаки? - вслух спросил Туркачев.
      - Собаки? - переспросил Кузьма Федотыч. - А на кой она ляд! Вывеска у калитки, правда, есть. Не терплю, когда посторонние во двор заглядывают. Ну и ребятишки иногда на яблоки зарятся...
      "Значит, все по шаблону частника. Даже не частника, а тунеядца. Вот еще один образец жизни", - размышлял Олег, вспоминая почему-то молодых людей, которые уехали на такси в Ленинград.
      Вернулась Полина. Кузьма Федотыч встретил ее на кухне. Послышалось позвякивание бутылок, на сковороде что-то зашипело...
      Пили они не торопясь, как говорится, с толком, с расстановкой. Водка здесь, за городом, казалась приятнее.
      Старики то и дело перемигивались и подливали Олегу побольше. Он уже не замечал их хитростей и пил, рьяно налегая на закуску.
      - Хороша житуха, - изредка похлопывал по плечу Олега дед Фомка.
      - Хороша-а! - подтверждал Кузьма Федотыч.
      Он сходил в спальню и вынес оттуда свою видавшую виды "хромку" с розовыми мехами. Олег сразу узнал ее.
      Хозяин ногой повалил табуретку, уселся на нее, закладывая ногу на ногу, и пальцами быстро прошелся сверху вниз по белым пуговкам клавишей.
      "Хромка" издавала звуки, отдаленно похожие на вариации из песни "Есть на Волге утес", но хозяин, к удивлению гостей, вдруг гаркнул, разевая широкую пасть:
      Ревела буря, дождь шумел,
      Во мраке молнии блистали,
      И беспрерывно гром гремел,
      И ветры в дебрях бушевали...
      На втором куплете Фома Богданович поддержал своего товарища тонким фальцетом. Бородачи запели вдвоем.
      Сначала Олег смотрел на них с иронической улыбкой.
      Но затем он и сам незаметно подхватил песню, чем окончательно развеселил дедов.
      Они пели про грозную дружину Ермака, павшую, не обнажив мечей...
      - Хороша песня, - похвалил Фома Богданович.
      И, уточняя, в чем же именно состоит ценность песни, пояснил с уважением: - Старинная. Сейчас таких не слагают.
      - Это еще что, - пьянея, заговорил Олег. - Федотыч и лучше знает: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя..."
      Хозяин, проворно отложив гармонь, насторожился. Не стоило ломать голову, чтобы догадаться, в чей огород брошен камушек.
      - Молод-зелен, с богом не делен, - пошел Кузьма Федотыч в наступление. - Подожди, поживешь с наше, - при этом он кивнул в сторону Фомы Богдановича, призывая его в союзники, - может, лучше этого запоешь.
      А если жареный петух клюнет в одно место, то и плясать научишься. Да еще как запляшешь, что тот цыган...
      Дед Фомка ощутимо толкнул под столом в ногу Олега.
      А его свирепый взгляд говорил: "Что ж ты, ешь за чужой счет, да еще и гадишь за хозяйским столом!"
      - Извините меня, Кузьма Федотыч. Я не думал вао обидеть. Что делать, если я действительно люблю Трансвааль? Еще раз простите, а я вам спою современную песенку, годится? - заюлил Олег.
      - А знаешь ли ты, дорогуша, что такое "разгон"? - вкрадчиво спросил дед Фомка. Глаза его блестели хитрым огоньком.
      - Слышал краем уха от людей, - без всякого интереса ответил Олег. - Но, по-моему, этот способ, как и все прочие, опасен последствиями.
      Физиономия деда скривилась. Он пренебрежительно покосился на Олега, глубоко затягиваясь папиросой. Выпустил струю густого дыма.
      - Ничего ты не понимаешь, - ответил резковато. - Читал "Золотого теленка"? Вот там есть что-то похожее, Но, как говорит наука, ничего нет вечного. Все видоизменяется и совершенствуется, в том числе и способы добывать деньги...
      Дед опасливо покосился на дверь. Рассказывали про лего разные уголовные истории. Будто когда-то, еще до революции, а затем во времена нэпа, пользовался он в преступном мире непревзойденным авторитетом.
      Понизив голос до шепота, Фома Богданович начал объяснять Олегу сущность усовершенствованного им способа "разгона". На словах все это казалось весьма легким и простым. Туркачев начинал уже мысленно ругать себя, что не додумался до этого сам.
      - Вот видишь, совсем просто! - подвел итог Фомка.
      - Очень даже просто, но где взять "золотого теленка"?
      - Во! - подхватил старик, поднимая вверх указательный палец. - Тут-то собака и зарыта. В этом вся соль.
      В комнату вошел Кузьма Федотыч. Вопросительно поглядел на гостей покрасневшими глазами, тихо присел.
      У Олега родилось подозрение, что хозяин в курсе их разговора.
      - Где больше двух, там говорят вслух, - потребовал Кузьма Федотыч. И, узнав суть дела, как бы продолжил начатое дедом Фомкой:-Все у нас, милейший, есть! Не хватает малого - Остапа Бендера. Мы уже стары, нет той прыти и хватки. А вот тебе стоит подумать...
      Трудно было устоять девятнадцатилетнему парню перед таким соблазном, и он согласился. Тогда старые мошенники, поправляя друг друга, изложили свой план более конкретно, приближая его к действительности. Правда, они все еще осторожничали и не назвали прямо "золотого теленка". Олег только приблизительно узнал, что невольный претендент на роль Корейко работает директором магазина, недавно выдал замуж дочь за вполне обеспеченного молодого человека и намерен преподнести молодоженам подарок в виде современного гарнитура импортной мебели и пианино. На предстоящие расходы директор должен на днях снять с книжки определенную сумму.
      Туркачеву оставалось готовиться и ждать дальнейших указаний...
      4
      Наступил наконец долгожданный день. В субботу, около двенадцати часов дня, Олег смело подошел к нужному дому и поднялся-на нужный этаж. Среди табличек с фамилиями квартиросъемщиков отыскал нужную - "Гофт С. Мл." Набрал в легкие побольше воздуха и позвонил. Через минуту, которая показалась ему вечностью, за дверью раздался женский голос:
      - Кто-о?
      - Я от Самуила Моисеевича, - робко ответил Туркачев.
      - Одну минутку, - предупредил голос.
      По ту сторону двери послышался легкий шум. Щелкнул фраяцузский замок. Проскрипела задвижка. Дверь открылась ровно настолько, насколько отпускала предохранительная цепочка. Олег увидел только два черных глаза, породистый нос с горбинкой, полные, резко очерченные губы и подбородок с ямочкой. По описанию деда Фомки, это была жена Гофта, Вера Григорьевна.
      - Простите, - сказал он, - я работаю в магазине с Самуилом Моисеевичем. Так вот, он через Фонарева, - эту фамилию Олег упомянул для того, чтобы казаться более осведомленным в делах Гофтов, - передал вам записку.
      С этими словами Туркачев протянул сложенный вчетверо листок из записной книжки директора. (У себя на работе Гофт был беспечен и часто оставлял эту книжку на столе в кабинете.) Женщина осторожно взяла бумажку и, все еще не откидывая цепочки" поднесла ее к близоруким глазам. Текст оказал магическое действие.
      - Что же вы не сказали сразу? Заходите.
      Теперь для Олега дверь распахнулась гостеприимно.
      Когда он зашел в коридор, из кухни выглянула любопытная физиономия старухи. Он уже знал, что этой пенсионерке Гофты не доверяют. Розовощекий парень лот восемнадцати, с хорошо развитой мускулатурой, в дальнем углу коридора ремонтировал велосипед. Рядом с ним у стенки стоял туго набитый рюкзак. Со слов Фомы Богдановича, этот молодой человек был намерен с утра отправиться в туристский поход на Карельский перешеек. Олег догадался, что парня подвел велосипед, и потому он задержался с выездом. Планом операции "разгон" это не предусматривалось, но изменить уже было ничего нельзя.
      Выполнение операции началось.
      "А может быть, он не помешает? - стараясь успокоить себя, думал Олег, входя за хозяйкой в изящно меблированную комнату. - Эх, если бы все можно предвидеть!"
      - Что же делать? - простонала Вера Григорьевна, сжимая руками лицо. - И где сейчас Самуил?
      - Самуил Моисеевич "задержан до выяснения", как выразился тот обэхээспик. В магазине назначена срочная ревизия. Ну, и... мне оставаться у вас нельзя. Не исключено, что и к вам нагрянут, - ответил рассеянно Туркачев.
      - Зачем?! - подскочила Вера Григорьевна.
      - С обыском. Конечно, если у вас ничего не найдут, то волноваться не стоит. Пусть себе обыскивают...
      - Нет, нет! Вы не должны оставлять меня одну! - в панике заметалась директорская жена.
      - Самуил Моисеевич на что-то надеется, - подсказал Туркачев. - Фонарев сказал, чтобы вы принесли ему деньги. Обэхээсник там один, и, возможно, дело приостановят...
      Она кивком головы подтвердила какую-то свою мысль. Но вдруг, подумав, вскочила с оттоманки и побежала к окну. Посмотрела на улицу. Спокойное движение машин, разномастная толпа пешеходов путали ее.
      - Нет, - заявила она твердо. - Мне ни в коем случае нельзя появляться там. В магазине меля все знают.
      Нет, нет.
      Олег пожал плечами: поступайте как вам угодно.
      И сразу же взял в руки кепку. Вероятно, жене директора стало страшно оставаться наедине со своей бедой. Она энергично потянула молодого человека за рукав.
      - Подождите, - заговорила она. - А что, если это сделаете вы? Вам ведь ничто не угрожает.
      Не ожидая согласия, Вера Григорьевна быстро подошла к резному, уникальной работы, буфету и открыла один из ящичков. В ее пухлых руках соблазнительно зашелестели красные бумажки. "Вот он, ресторан, плащ, девочки. И работать не надо. Прав был дед Фомка", - подумал Туркачов, и зубы его тихо застучали.
      А она перебирает бумажки перед самым носом, считает. У Олега еле хватает выдержки, он сглотнул слюну, переступил с ноги на ногу. Пожалуй, это неосторожное движение и возбудило недоверие Веры Григорьевны. Она прижала пачку денег к груди и спросила подозрительно:
      - Скажите, как ваша фамилия? Что-то я вас у мужа в магазине никогда не встречала. Вы давно там работаете?
      - Иванов! - зашипел Олег, подскочил к Вере Григорьевне и уцепился за деньги.
      Она раскрыла рот от ужаса, но, к удивлению Олега, не закричала. Осознав опасность своего положения, всю свою энергию она сложила в пальцы. Сжимая деньги, попятилась в угол. А он в свою очередь рвал пачку к себе.
      Молчаливый поединок длился несколько минут. Противники не уступали друг другу. Четыре верхние купюры были разорваны пополам. Одни половники оставались.
      в руках жадной директорши, другие Олег бросил на пол за ненадобностью и продолжал борьбу. После долгих усилий ему удалось вырвать несколько бумажек полностью.
      "Пора отваливать", - решил он, бросаясь к двери. Только теперь, хозяйка обрела дар речи.
      - Кар-раул! Держите грабителя!!! - закричала она громовым голосом и кинулась на Туркачева сзади.
      Ноги его подкосились. Он присел, почувствовав на своей спине верный центнер груза. Кое-как вырвался и выбежал в коридор.
      - Подавись своими деньгами, только отстань ради бога, - сказал он и бросил ей в лицо мятые бумажки.
      Она подобрала деньги и закричала на парня, чинившего велосипед:
      - Олежка, что же ты смотришь? Задержи грабителя!
      Туркачев увидел, что парень схватил валявшуюся на полу цепь передачи и двинулся на него медведем. "Тезка, голубчик, не будь извергом", - подумал он, лихорадочно дергая входную дверь. На беду французский замок никак но хотел открываться. Все же он успел до велосипедиста открыть его и сделать шаг за дверь.
      В это время вверху что-то подозрительно просвистело, и Туркачеву показалось, что по крайией мере вся правая половина его головы срублена конармейским клинком. Он взвыл от боли, как волк, получивший хороший заряд картечи. Схватился за голову обеими руками.
      На улице он на глазах у недоумевающей публики метнулся в проходной двор, выскочил в тесный переулок, с разбегу перепрыгнул через металлическую ограду и скрылся в парке. Погони не было. Только тут он обнаружил, что обронил где-то свою шапку. Но это не опасно, на шапке никаких особых примет не было.
      Он старательно причесал на правую сторону свои длинные волосы. Порадовался, что не остриг их, как настаивали заводские девчонки. Прическа наглухо прикрывала вздувшуюся отметину.
      По договоренности дед Фомка ждал его у знакомого тополя. Но идти туда не хотелось. Пусть сидит, старый черт. Он хотел отправиться домой и вдруг остановился как вкопанный. Навстречу ему шла девушка. Та самая Маша, которую он видел за городом на стоянке такси.
      Сейчас она была одна. В зеленом плаще-болонье и такой же косынке она шла по аллее, беззаботно помахивая портфелем. Олега она не заметила.
      - Маша, это вы? - тихо окликнул он.
      Девушка быстро повернулась на голос, удивленно приподняла брови и вдруг просияла:
      - Я.
      - Ну и встреча. Недаром говорят: мир тесен. Вот уж не думал...
      Она остановилась, поджидая его.
      - Как ваши успехи? - спросила она. - Вы неважно выглядите.
      - Может быть. Сплошные неприятности, - махнул отрешенно рукой Олег.
      Встреча была такой неожиданной для обоих, что они даже забыли поздороваться.
      - На работе? По учебе? -допытывалась она.
      - Везде. А в общем, я сейчас не учусь.
      - Как не учитесь? Вы же говорили...
      - Когда наскоро придумывают повод для знакомства, говорят еще и не то, - улыбнулся Олег, опуская глаза.
      Щеки Маши зарделись. Она замолчала.
      - У вас есть время? Может, присядем? - предложила она.
      Туркачев молча кивнул головой. Ему еще тогда, за городом, эта девушка показалась симпатичной. Иначе зачем было вступать в разговор и узнавать, где она учится. Теперь Олег с радостью заметил, что рядом с Машей ену становится легче смотреть на мир. И, глядя в ее невинные голубые глаза, ему не хочется врать. Так и тянет раскрыться, рассказать все как есть, попросить совета. Но вместо этого, когда они сели, Олег некстати спросил: