– Такое оружие должно было в тайне быть привезено с севера, – медленно ответил он. – Если бы его использовали раньше, новость дошла бы до Совета Улада. Это, должно быть, запрещенное оружие, только разбойники рискнут его применять. А переправить его в тайне… – Он покачал головой. – Теперь, обдумав это дело, не могу сказать, Арлут, что они обратились против нас из-за тебя.

Рамсей заметил, что больше он не «незнакомец». Сидов использовал его имя, под которым он им известен. Это шаг к пониманию.

– Но кому нужно удержать вас от объединения с Тантантом? – спросил он.

– Хороший вопрос. – Раман переместил плечо, которым прижимался к камню, словно у него болит рука. – Наш договор с Тантантом очень простой. Мы все проголосовали за него перед подписанием. Мы должны были укрепить береговую охрану против пиратов. Обычный договор. Тантанту нужны опытные люди в патрулях; его собственные солдаты плохо обучены. Они не профессионалы, их призывают на шесть месяцев, а потом они возвращаются на свои поля и на работу. Точно так же и во всем Олироуне. Единственный настоящий враг, который им противостоял, это пираты. Но они в последнее время становятся все наглей и сильней. Вместо одного-двух кораблей, которые способны нанести внезапный удар, захватить добычу и бежать, появились большие флоты…

– Да, – прервал Сидов. – И это совсем не похоже на Линарк. Пиратские капитаны не служат вместе, они способны только на непрочный союз. Они слишком независимы, чтобы передать власть одному человеку. Интересно…

– Что интересно? – поторопил Рамсей, когда Сидов смолк.

– Интересно, не Очалл ли мешает тут варево? Всем известно, что ему нужны шахты Олироуна, чтобы менять руду на нужные ему товары севера. Да, существует проект брака герцогини с наследником. Но Очалл предпочел бы иметь Олироун в своей полной власти, а не через посредство женщины, особенно такой, которой он не доверяет. Допустим, он начал вооружать Линарк и посылать пиратов в такие рейды. Они, хорошо вооруженные, согласятся с готовностью, и тем будут истощать силы Олироуна. И тогда ему не нужно опасаться сопротивления, если он захватит землю…

Мелвас коротко рассмеялся.

– Хорошее рассуждение, друг. Это причина, чтобы помешать подкреплениям добраться до Тантанта. – Он неожиданно встал. – Но мы забыли, что те, кому мы дали слово-обязательство, могут прийти в ответ на наше послание и тоже полягут под этим адским огнем!

– Так что ты предлагаешь делать? – мрачно спросил Сидов. – Мы ничего не знаем о местности, у нас нет другой посыльной птицы. А ночь приближается…

Мелвас опустил ему руку на плечо, сжал.

– Помнишь остров Керг? Что мы там сделали?

Раман тоже привстал, медленно повернул голову, осматривая хребет, с которого они спустились.

– Если бы здесь были общество и общество, могло бы получиться. Но эти необученные солдаты Олироуна, что они знают о таких делах? Они увидят огонь, только и всего…

– Ты забываешь: они уже предупреждены о нападении, – настаивал Мелвас. – И я говорю не просто об огне. Я бы выложил его знаком Судьбы.

– Знаком Судьбы, – повторил Раман. – Да, это серьезное предупреждение. А ты считаешь, что те, кто чуть не уничтожили нас, не ожидают такого хода? – Он покачал головой.

– Конечно. – Глаза Мелваса сверкали. – Не забудь: мы с противоположной стороны морского утеса. Если найдем место, в котором свет виден только с одного направления… тогда у нас есть надежда. И еще есть кое-какие хитрости… Оторвите, что можете, от одежды, и я вам покажу.

С помощью мечей все принялись разрезать прочную ткань, вырезать полосы, Мелвас связывал их, пока не получилась грубая веревка. При свете заходящего солнца он походил под деревьями, пока не нашел заросли тростника, с толстыми стеблями, коричневыми и блестящими, и редкими листьями. Он нарубил мечом тростник и разрезал его на куски длиной с руку.

Когда он вернулся с грузом, Сидов удивленно посмотрел на него.

– Говорящее пламя. Я совсем о нем забыл!

Мелвас рассмеялся.

– Я такое видел раньше. Да, у нас есть все необходимое. – Он сел на землю, скрестив ноги, и начал связывать куски, делая грубую решетку.

Тем временем все немного поели из запасов, которые находились у каждого в поясных сумках. Дедан по-прежнему спал тревожным сном. Но по крайней мере не стонал при каждом вздохе. Рамсей понял, что собственные ожоги больше не напоминают ему о себе. Лекарство Мелваса оказалось словно волшебным, оно совершенно сняло боль.

Мелвас изготовил прочную решетку. Потом начал вплетать в нее полоски ткани, но не заполнял пустоты в решетке, а образовал круг, который потом перечеркнул двумя прямыми линиями, так что круг оказался поделенным на четверти. Окончив, он под всеобщее одобрение осмотрел свою работу.

Солнце взошло, стало темно. Но Мелвас не торопился. Он открыл маленькую бутылочку, которую достал из внутреннего кармана своей укороченной куртки. Очень осторожно капнул темной жидкостью, разлил эту жидкость равномерно по ткани. Когда упала последняя капля, он протер линии пальцами, чтобы вся жидкость впиталась.

– Я готов согласиться, друг, – заговорил Арджун, – что ты со вкусом подбираешь приправы. Не думал, что доживу до дня – или вечера, когда скажу такое. Я ведь годами терпел, когда ты поливал свою еду всякими гадостями.

От работы Мелваса исходила тошнотворная рыбья вонь. Тот рассмеялся.

– Друг, я из Пирапрада. Там мы едим морскую пищу, как люди. Акулье масло – приправа бойцов, я тебе об этом часто говорил.

– А теперь… – Он встал, держа раму с промасленной тканью подальше от себя. – У нас есть знак Судьбы, и нужно установить его, пока окончательно не наступила ночь.

Рамсей снял сапоги, как тогда, когда готовился к нападению на часового. И встал, присоединяясь к Мелвасу.

– Где мы это установим? – спросил он.

Меньше всего ему хотелось снова карабкаться на склоны, с которых они с таким трудом спустились. Все тело у него затекло, все ушибы ожили и давали о себе знать. Однако он знал, что он в лучшей форме, чем товарищи, может быть, за исключением Мелваса.

Вначале казалось, что Мелвас и Сидов откажутся от его помощи, но потом последний сказал:

– Ты доказал, что умеешь ходить по скалам, Арлут, когда расчистил нам дорогу сюда. Но если хочешь идти, то немедленно, пока совсем не стемнело.

Они прошли назад, но не по склону, по которому спустились, а вдоль края утеса, который окружал долину, пока не дошли до самого края. Дальше идти нельзя. Утес здесь стоит стеной.

К счастью, сохранилось еще немного света, и в стене видны были углубления для рук и ног. Мелвас подвесил решетку на спину; она была громоздкая, но легкая и не очень отягощала его при подъеме.

Они добрались до верха стены и пошли дальше к северу, потому что Мелвас был уверен, что любая дорога к пограничной крепости проходит в том направлении. Наконец стемнело так, что идти по неровной местности стало опасно, и тут наемник выбрал место для установки решетки лицом к Олироуну.

Мелвас и Рамсей, нагромождая камни, позаботились, чтобы решетка не опрокинулась от ветра. Вообще утес образовал здесь убежище, даже прикрытое сверху, но открытое со стороны материка.

– Поймут ли они? – спросил Рамсей. Он не упоминал самого главного: будет ли кому смотреть.

– Этот символ? Никто не может ошибиться: это предупреждение. Конечно, они могут подумать, что его установил враг. Но все равно вышлют разведчиков и примут все меры предосторожности. – Мелвас работал своей зажигалкой с колесиком. Он энергично вращал колесико, пока искра не упала на промасленную ткань.

Они с Рамсеем быстро отошли, а пламя пробежало по ткани, пока не вспыхнул весь рисунок. Рамсей решил, что его видно с большого расстояния.

– Пошли, – дернул его за рукав Мелвас. – Если кто-то из морских дьяволов его увидит, они отправятся на охоту. А тут трудно идти в темноте быстро.

Как они вскоре обнаружили, теперь передвигаться приходилось на ощупь. Над ними горел круг из тряпок. Наверно, масло, которое использовал Мелвас, горит не быстро, оно скорее сохраняет ткань от сгорания. Но Рамсей понял, что предупреждение Мелваса справедливо. Им лучше подальше убраться отсюда.

Когда они наконец спустились в темноту, их негромко окликнули.

– Идемте… мы двинулись на запад…

– Капитан… – Рамсей был уверен, что Дедан не мог настолько оправиться, чтобы идти самостоятельно, какое бы чудо ни совершили травы Мелваса.

– Его несут, – прошептал Раман. – После вашего ухода мы сделали носилки и привязали его. Только так его можно сейчас передвигать…

На другом конце, где ручей, вытекающий из пруда, уходил под землю, долина поворачивала налево. К счастью, впереди не было другой стены, скорее неровная местность, поросшая кустарником, но он цеплялся за ноги и рвал одежду и кожу рук.

Они не могли идти беззвучно, и Рамсей опасался, что они идут слишком шумно. Но нужно продолжать идти. И вот когда он в очередной раз споткнулся о корень и почувствовал, что если упадет, то не сможет встать, а будет лежать, какая бы судьба его ни ждала, они вышли на открытую местность.

Впереди мягкая трава, чуть выше лодыжки; они пошли по ней с шелестом. Тут их легко увидеть.

Рамсей резко остановился, поднял руки к голове, пошатнулся. Открыл рот для крика, снова молча закрыл.

Ощущение, не похожее на то, что во снах, посланных Оситесом, но инстинкт подсказывал Рамсею, что что-то в них общее. Он чувствовал, что его – «призывают» – это единственное слово, пришедшее ему в голову, которое могло описать испытываемое чувство.

И он не мог сопротивляться этому призыву.

И не он один ощутил его. Все, спотыкаясь, повернули направо и послушно побрели, словно повинуясь рывку поводка в чужой и необычной руке. Все молчали, капитана несли Сидов и Арджун, за ними шли Раман и Мелвас, и последним – Рамсей. Шестеро уцелевших, но теперь, возможно, попавших в новую западню.

Рамсей никогда раньше не испытывал ничего похожего на это принуждение. Даже его ноющее тело как будто теперь принадлежало кому-то другому. Необходимо только повиноваться, достичь цели. Но какая это цель?..

Рамсей, поглощенный борьбой между своей сутью и этим принуждением, смутно увидел впереди свет. Их сигнал на утесе? Но они должны быть спиной к нему. Какое-то жилище на этой спорной территории? Костер вражеского лагеря? Враг оказался хитер и продвинулся вперед, в глубину местности, чтобы отрезать выживших в бойне?

Но свет слишком устойчив, чтобы исходить от костра, смутно подумал он. Больше похоже на маяк, какие существуют в его мире. К нему шла вся группа, шла целеустремленно, словно по заранее намеченному маршруту. Вот все повернули направо и вышли на что-то вроде дороги. Не мощеной, но достаточно ровной, чтобы предполагать большое движение. Вероятно, они нашли дорогу к пограничной крепости… но почему тогда… их тянет?

По мере продвижения свет не становился сильнее, оставался прежним. Но Рамсей был уверен, что его источник не удаляется с той же скоростью, с какой они подходят. Маяк закреплен, и кто-то подтягивает их, словно они рыба на леске, слишком прочной, чтобы сорваться.

Теперь свет коснулся камней, прямых, стройных… В памяти Рамсея шевельнулось воспоминание. Да, красный каменный столб, который он видел вблизи охотничьего дома, тот самый, который Гришильда описала как часть древних руин, которых все сторонятся. Может, они приближаются к дому? Но даже в темноте не виден лес, который теперь должен был бы закрывать весь горизонт.

К тому же здесь не один такой столб, а шесть, они со всех сторон окружают источник света. Теперь группу уводило с дороги, которая снова резко сворачивала, как бы стремясь не приближаться к древним монолитам. Рамсей увидел фигуру, медленно движущуюся в их направлении в луче света; фигура отбрасывала длинную тень, похожую на грозящий палец.

Теперь стал виден сам луч, тонкий, такой, что Рамсей мог бы охватить его руками. Их ждет человек в черно-белой одежде. Оситес? Но у него не лицо шамана, советника старой императрицы. Этот человек моложе, хотя у него тот же самый отчужденный вид. На свету показалась еще одна фигура. Это, несмотря на такую же черно-белую одежду, женщина, стройная, с тонкими чертами лица. Эти двое молча ждали, пока шестеро беглецов подойдут к ним.

Мужчина вышел вперед, на свет. Рамсей почувствовал покалывание в теле. Ноздри его раздулись, вдыхая слабый неопределенный запах. Сидов и Арджун положили носилки с капитаном у ног ожидающих. И, тяжело дыша, сами тоже опустились на землю. Рамсей чувствовал, что и его покидают силы. Он умудрился сделать еще один шаг, второй и сдался, опустился, упираясь руками о землю, пытаясь сохранить сознание и немногие оставшиеся силы.

Женщина склонилась к Дедану, который лежал лицом вниз, спина его была покрыта коркой от затвердевшей растительной мази. Из просторного рукава показалась рука, легко коснулась щеки капитана. Женщина что-то сказала своему спутнику, но этот язык Рамсею не был знаком. Потом она повернулась лицом к остальным. Переводила взгляд от одного к другому, задерживаясь ненадолго на каждом.

Заговорил ее товарищ, на этот раз на понятном Рамсею языке.

– Кому вы подчиняетесь, побитые люди?

Рамсей видел, как напряглись его спутники, он сам испытал приступ гнева при этом, как ему показалось, презрительном вопросе.

Ответил Сидов.

– Мы из общества Дедана. Он наш капитан и лежит перед тобой, Просвещенный.

– Наемники, – сказал человек.

Быстро и горячо ответил Рамсей:

– Люди, которые отдают жизнь, чтобы сдержать клятву. На этот раз нас предали. – Он не знал этого точно, но без всяких сомнений бросил свое подозрение в спокойное бесстрастное лицо. – Люди, которые пришли служить этой земле. Но с ними покончили, прежде чем они смогли пальцем шевельнуть в свою защиту.

– Ага. – Просвещенный смотрел прямо на него и только на него. – Мы получили известие о тебе… Ты рыцарь снов…

– Что? – удивленно спросил Рамсей.

– Рыцарь снов, который изменяет предсказания. Изменяющийся и изменяющий фактор, который невозможно контролировать и чье появление меняет все. У тебя было уже два имени, теперь ты получаешь новое, самое правильное. То, что ты и твои спутники выжили, означает, что твоя роль еще не кончена. Остается понять, какова она…

– Мы не игрушки! – Рамсей боролся с коварной летаргией, угрожавшей ему. Он мужчина, он человек, он Рамсей. – Нас нельзя использовать, мы действуем свободно…

– Ни один человек не действует свободно, его ведут и подталкивают события прошлого, потребности будущего, может, и воля более сильных мужчины или женщины. Ни один не свободен от случайностей, которые жизнь налагает на него с рождения. Но сейчас не время говорить о свободе, о выборе, о вере и неверии. Очевидно, игра еще не закончена, иначе вы не были бы здесь. Поэтому мы согласны, что вы должны находиться под защитой Рощи, пока мы не узнаем, каково ваше значение.

Шаман поднял руки, резким движением запястий отбросив назад рукава. Казалось, руки его обрели собственное свечение. Поднятый указательный палец нацелился в голову Рамсея.

Рамсей почувствовал, что падает. Несколько мгновений смятения и страха, а потом мягкая приветливая тьма.

Глава двенадцатая

Спит ли он и видит сон? Или просто каким-то способом оказался в этом месте и только сейчас начинает видеть, слышать, понимать? Столько произошло с Рамсеем за короткое время, что он начинал сомневаться в свидетельствах собственных чувств. Он знает только, что сидит за столом в тусклом свете, и стол – это не стол, а скорее плита с лампой на ней.

Свет не распространяется далеко. Рамсей видит только то, что лежит на плите, и две руки, движущиеся над этим. Руки очень тонкие, с массивными кольцами, которые обычны у людей этого мира. Грация движений заставляет Рамсея подумать, что руки принадлежат женщине. Но когда он пытается что-то разглядеть, увидеть хотя бы смутные очертания женщины, сидящей против него, он видит только стену темноты.

И вот, неподвижно, вопреки своей воле, он смотрит на работу этих рук. Вопреки воле, потому что в глубине проснулся древний страх. Чувства его подчинены, порабощены таким способом, который он не считал возможным. Рамсей уверен, что даже если напряжет все силы и попытается встать, отойти от стола, перестать смотреть на эти быстро и легко движущиеся руки, он не сможет. Хочет или нет, он должен сидеть и смотреть.

Его собственные руки бессильно лежат на коленях. Он не может даже пальцем пошевелить. Первой реакцией на эту беспомощность стал страх. За ним последовал гнев, и тут воля его усилилась, отвердела, как металл, обрабатываемый искусным кузнецом.

И все же, несмотря на гнев, который вооружил его, Рамсей обнаружил, что должен по-прежнему следить за руками.

Пальцы ловко перебирают полоски легкого металла, кладут каждую полоску в нужное место, производя при этом негромкий звон. И на полоске вспыхивает, как результат соприкосновения со столом, какой-то символ.

Символы эти сложны. Продолжая наблюдать, Рамсей обнаруживает, что ему понятен смысл некоторых символов. Откуда он знает, что эти извивающиеся щупальца, похожие на облака на старых китайских картинах его мира, символизируют Сон? А это сердце, из которого растет цветок с пятью лепестками, означает Надежду? Зигзагообразная полоса молнии, приобретающая пурпурный оттенок при соприкосновении с поверхностью, это Страх. И самый последний символ – фигура, в капюшоне и длинной мантии, указывающая рукой с длинными пальцами то направо, то налево, – это Судьба.

Эти рисунки находились на конце полос. На каждой полосе еще и рисунок в центре, очень сложный. Он вспыхивает, когда полоску опускают, но тут же гаснет, так что Рамсей не может разобрать изображение.

Есть в этом какая-то цель… какой-то образец… руки ищут его, в этом Рамсей уверен. Но метод поиска он не понимает. Некоторые полосы остаются спокойно лежать. Но потом пальцы – в их резких движениях ощущается нетерпение, – собирают их и снова начинают раскладывать. Наконец между Рамсеем и неизвестным игроком – если это игра, – остается только пять полосок. Впервые за все время игрок застыл, руки его неподвижны, концы пальцев лежат на линии карт.

И хоть лежат они неподвижно, от них исходит ощущение нетерпения. Указательный палец постукивает по карте, лежащей посредине.

– Разве не сказано уже… – Голос негромкий, шепот, который четко различим в темноте. – Всегда рыцарь… рыцарь снов! Рыцарь, который разрушает все установленные образцы и преобразует Судьбу… – Теперь палец выразительно постучал по самой правой от Рамсея карте, где изображена закутанная фигура, и эта фигура становится отчетливей, она угрожает. Рамсей смотрит на карту, на которую указывают пальцы.

– Судьба… Страх… – Палец указывает снова. Но теперь, минуя центр, он указывает на крайнюю левую карту, карту с молнией. – Но затем Королева! Королева, которая правит домом Надежды. Сон, Судьба, Страх – и после Страха – Надежда. Ты, рыцарь, привязан к пути, и путь твой темен, как у видящего сон. Ты видел сон, ты видишь его и будешь видеть! Судьба и Страх, соединившись, становятся могучим противником, видящий сны. Но вот какова правда предсказания: ты должен больше опираться на свои сны, чем на силу рук и быстроту разума. Смотри сны… спрашивай… и встань перед лицом Страха и Судьбы и… – Рука повисла над последней картой – сердцем с цветком, и Рамсей увидел только радужное пятно на месте рисунка. – Нет, даже я не могу сказать, чем все это кончится. Даже Роща должна склониться перед видящим сны. Слишком часто его сны оказываются правдой!

Рука гибким движением проплыла над столом. Свет исчез. На мгновение Рамсея охватило ощущение одиночества, как будто его покинули в абсолютной тьме.

И все же – снится ли ему сон по приказу той, чьи руки он видел? Или это его собственный каприз?

Он только знал, что как сны, навеянные Оситесом, которые должны были привязать его к этому миру, были реальны, так же реальна и та сцена, на которую он сейчас смотрит.

В сцене этой доминирует один человек. У него нет холодной спокойной властности шамана или наследственной привычки повелевать старой императрицы. Нет, он сам излучает властность. Рамсей решил, что он чуть старше среднего возраста, но годы не уменьшили бычьей силы этого тела с бочкообразной грудью, не ослабили решимости и силы воли, которые видны в чертах лица с тяжелым подбородком, в глазах и губах.

Человек сидит в кресле, в общих чертах повторяющем трон старой императрицы. Но там само ее присутствие превращает кресло в трон, а здесь узурпация кажется неестественной и несет в себе тень угрозы. Левым локтем человек опирается о ручку кресла, квадратный подбородок лежит на ладони поднятой руки, и сидящий смотрит в направлении Рамсея с такой сосредоточенностью, что видящему сон на мгновение кажется, что этот человек способен его увидеть.

Но на широком хмуром лице нет никаких признаков удивления. И Рамсей понимает, что этот взгляд скрывает погруженность незнакомца в задумчивость. И мысли его тревожны.

В правой руке незнакомец сжимает рваную тряпку, цвет которой кажется знакомым. Это капюшон, такой же, какой носил Рамсей, когда играл роль кровника, маскировка, едва не приведшая его к смерти – второй раз.

Очалл! Мозг подсказал имя никогда не виденного врага, о котором Рамсей так много слышал. Итак, это верховный советник, пожелавший править империей. Очалл, возможно, потерял свою главную фигуру в игре, однако в этом погруженном в задумчивость человеке ничто не свидетельствует о поражении и отказе от планов. Напротив, выражение его лица показывает, что он ищет, отыскивает новый путь. А то, как яростно он сжимает ткань капюшона, свидетельствует, что он начал понимать суть проблемы.

Императрица и шаман… Рамсей поверил их предложению и едва не потерял жизнь. Теперь, глядя на Очалла, он думал, какой прием получил бы у советника, для которого может послужить новым и, возможно, более надежным Каскаром.

Что говорили об этом человеке – говорили его враги? Что он подчинил себе слабовольного принца, загипнотизировал его, превратил в свою марионетку. Но все, что слышал Рамсей об Очалле, исходило от его злейших врагов. И ведь не Очалл связал его с Каскаром, убил и воскресил в мире, где люди, представляющие закон и порядок, снова хотят видеть его мертвым.

Рамсей не мог сказать, что его что-то привлекает в этом задумавшемся человеке. Очалл может быть страшным противником – но, возможно, открытым, в отличие от тех, кто интригой завлек Рамсея из дворца в Ломе к поджидающему убийце. И вот в сознании Рамсея начал возникать план, еще неясный и туманный, как рисунки на картах из сна.

Вдруг Очалл исчез, как будто плотно закрыли окно между ними. И точно так же как после снов в собственном мире, Рамсей обнаружил, что, вспотевший и дрожащий, сидит на узкой койке в серых предрассветных сумерках. Он тяжело дышал, но постепенно сердце начинало биться в более спокойном ритме. Реакция, по-видимому, чисто физическая. На этот раз никаких остатков страха или беспокойства. Возможно, он начинает принимать новую логику, считать свой опыт нормальным – по крайней мере для нового Рамсея, который был Каскаром.

Каскар – что если он снова станет Каскаром?

План, который возник в сознании, когда он смотрел на задумавшегося Очалла, становился все отчетливей и подробней. Меньше всего императрица и шаман хотят возвращения Каскара. Они послали его на смерть, когда он был в маске, снова и снова предупреждали, что глупо показывать свое лицо в Ломе, вообще в Уладе. Один человек в обществе узнал его или посчитал его сходство с покойным наследным принцем очень большим.

Если – только предположим – если люди, не интриганы во дворце, не вельможи, составляющие партию императрицы и Очалла, а простые люди империи – если эти люди увидят подлинного наследника, который избежал и контроля верховного советника, и господства императрицы, – как они поступят? Возможно, возникнет третья партия и бросит вызов первым двум? Если бы только он сам больше знал о Каскаре!

Хоть он и в теле Каскара, ни частички личности принца не сохранилось, чтобы дать Рамсею хоть намек, что делать и чего не делать. Он знает только, что вовлечен в игру других, и это вызывает у него возмущение.

Просвещенные – в чем причина этого видения и предсказаний? Происходило ли это на самом деле? Судьба и Страх – символы, которые сопровождают рыцаря снов. И странная хозяйка предсказания ясно дала понять, что он и есть рыцарь, то новое, что смешало все планы, сделало непредсказуемым будущее. Но за этими символами стоит Надежда – как Королева, а это знак власти и силы.

«Ты больше должен опираться на свои сны, чем на силу рук и быстроту разума».

Хорошо. Он видел во сне Очалла и, кажется, понимает смысл своего сна. Он будет…

Рамсей напрягся. В дальнем углу комнатки, в которой он находится, шевельнулась тень. Он не один. И – таков его опыт в этом мире – он рад, что за спиной у него стена, через которую никто не пройдет незаметно. Он встал, посмотрел в лицо сформировавшейся фигуре и заговорил первым:

– Что тебе нужно? – Вопрос его прозвучал резко.

Тот не ответил, только передвинулся на свет – серый свет из единственного окна слева от Рамсея. Рука – ему показалось, что он узнает эту руку, – появилась рука и откинула вуаль. Перед ним женщина, которая встречала остатки их отряда. Когда? Часы… дни назад?

Лицо у нее правильное, но невыразительное. Если бы не ее движения, можно подумать, что перед Рамсеем статуя. Даже веки полуприкрыты, словно скрывают блеск жизни под ними.

Но руки гладят вуаль, расправляют темную ткань на плече; она как будто небрежно гладит домашнее животное, а не ткань. Рамсей узнает эти руки. Эти длинные пальцы держали знаки Судьбы, Страха, Сна…

– Да. – Это единственное слово она произнесла, не шевеля губами. – Я Эдайс, предсказательница.

Эдайс? Он слышал это имя – Эдайс! Это Просвещенная, с которой дважды советовалась Текла. Но у Рамсея нет оснований считать Теклу своим искренним другом…

– Ты рыцарь – ты сам выбираешь свой путь, – продолжала она. Тяжелые веки не поднимаются, она не встречается с ним взглядом. В ее позе какое-то равнодушие; она продолжает поглаживать вуаль, но он не позволит, чтобы это выводило его из себя.

– Мне говорили, что иногда Просвещенные дают советы, которым лучше не следовать; их предсказания могут вести и к победе, и к поражению, и на них нельзя опираться. – Он не знает, зачем она пришла, что пытается сказать ему.

В комнате становится светлее. Каким-то образом свет из окна сосредоточивается на этих непрерывно движущихся, поглаживающих вуаль руках. Рамсей решительно отвел взгляд, сосредоточил внимание на неподвижном, как у статуи, лице.

– Мы предсказываем только возможность. – Она подчеркнула слово «возможность». – От любого поступка, даже самого незначительного, расходятся круги последствий. И каждый может изменить подвижное будущее. Но есть и такие в этом рисунке – относительно них невозможно предсказание. Такие как ты, у которого нет в этом мире ни семени, ни корня.

– Зачем ты пришла? – Он теряет терпение, ее нежелание говорить конкретно раздражает его. – Ты наставляешь – или предупреждаешь?

– Ни то, ни другое. Если ты видел сон, то уже знаешь, что должно быть сделано. – Тон ее такой же отчужденный, далекий, как и смысл слов.

– Хорошо. – Рамсей решил применить шоковую тактику. – Не можешь ты хотя бы указать мне направление? Где найти верховного советника Очалла?

Если он ожидал, что его вопрос высечет искру жизни из ее неподвижных черт, то был разочарован.

– Три дня назад, – спокойно и безмятежно ответила она, – он, по слухам, был в Видине. Видин подчиняется только принцу-наследнику Улада.

Рамсей обдумал эту информацию и не усомнился, что Эдайс говорит правду. Но если Очалл в этом Видине – что он пытается там делать? Считает, что Каскар жив, или только надеется, что сможет обвинить в смерти Каскара своих врагов и натравить на них тех, кто сохранил традиционную верность наследнику?

– А где этот Видин? – Уже задавая вопрос, Рамсей понял, что принял решение. Он должен отыскать Очалла, узнать, каков этот человек на самом деле, а не по слухам и словам его врагов.

– На юге. Флаер ждет твоих приказаний.

Они как будто рады от него избавиться, подумал Рамсей. Может, его появление спутало и какие-то их собственные планы. Или его побуждают к действиям в целях, в которых их не раз уже обвиняли в прошлом, – чтобы изменить цепь событий в собственных интересах?

Эдайс впервые за все время прямо взглянула на него. Глаза у нее странные: вместо обычных человеческих зрачков словно огненные точки. Но он увидел их только на мгновение. А может, ему вообще показалось. Она уже стала обыкновенной женщиной.

– Не сомневайся в своем месте в большой игре. – Впервые в ровном монотонном голосе прозвучали следы эмоции. – Никто не может управлять рыцарем снов… Помни об этом ради своей собственной защиты – никто! – Она произнесла это последнее слово подчеркнуто, как предупреждение.

Очевидно, Просвещенные хотят, чтобы он ушел. Рамсей улыбнулся. Есть определенное удовлетворение в том, что он стал помехой для Всемогущих. Ему это даже понравилось. Но он готов ухватиться за любую помощь, какую способны предоставить прорицатели, шаманы и хозяева снов.

– А мои товарищи? – спросил он. – Что будет с ними?

Он обязан жизнью Дедану. И даже занятый собственными проблемами, не забыл об этом.

– Они выздоравливают. Тантант извещен. – Послышалось ли ему в ответе Эдайс легкое раздражение? Она подталкивает его к немедленным действиям? Это впечатление стало уверенностью, когда она сказала: – Тебе принесут еду, одежду, все необходимое, – и сделала легкий жест рукой.

Не сказав больше ни слова, она повернулась, ушла в угол, покрытый тенью, и исчезла за занавесом, который предварительно раздвинула.

И как будто ее уход послужил сигналом, появился человек в более короткой разновидности черно-белого одеяния шаманов. Он принес поднос с накрытыми блюдами. Он не говорил – возможно, служение Просвещенным сопровождается каким-то обетом молчания, – но его красноречивые жесты подсказали Рамсею, где ванна, свежая одежда и еда из фруктов, сладкого хлеба в виде маленьких булочек и терпкого напитка, от которого была прохлада на языке и приятное тепло в горле.

На одежду – черное трико и серая крутка – положили его пояс. Но куртка не тускло-серая. На груди эмблема орла, которую он видел повсюду во дворце в Ломе. И нашивки и украшения из серебра свидетельствуют о высоком ранге.