1. Димсдейл

Дождь бил в стекла автобуса так часто, что невозможно было что-то увидеть. А ветер такой сильный, что от его порывов весь большой автобус трясся.

Внутри окна запотели. И было душно. Пахло бананами, которые ел маленький мальчик, сидевший перед Холли, пахло мокрой одеждой тех, кто вошел на последних остановках. И просто пахло людьми.

Холли тошнило, но она не позволяла себе распуститься. Только маленьких детей рвет в пути. Она держала рот плотно закрытым и все время глотала, глотала. Крепко прижимала руки к животу и мрачно смотрела на мир.

Легко мрачно хмуриться: все вокруг такое ненавистное. Не только буря снаружи, но и сам автобус, в котором они едут, все в мире — сам мир разлетелся на части, и нет больше ничего счастливого, безопасного, такого, каким должно быть. Она снова глотнула. Нет, ее не вырвет, и она не будет плакать, как делает Джуди — плачет, казалось, целые дни, недели, месяцы.

Крок — Крокетт Уэйд — старался что-то разглядеть в запотевшее окно, нетерпеливо вытирая стекло, которое почти сразу снова запотевало. Но вот он снова откинулся на спинку и посмотрел на свою сестру Холли.

— Что с тобой? — спросил он.

Она толкнула его локтем в ребра, ударившись при этом рукой о разделявшую их ручку сиденья.

— Ничего! — Она предупреждающе показала назад, туда, где сидели мама и Джуди. — Совсем ничего.

Он смотрел на нее; потом, по-видимому, понял.

— Конечно, — сказал он тише. — Остановка Сассекс уже близко.

Холли не знала, кого он пытается подбодрить: ее или себя. И в тот момент ей было все равно. Важно было только сдержаться. Холли Уэйд не ребенок!

Потом она услышала сзади мамин голос, но не повернула голову, боясь, что та поймет, что она чувствует. У мамы хватает своих забот, она не должна беспокоиться о девочке, которая учится уже в шестом классе и способна сама о себе позаботиться.

— Следующая остановка, Холли, Крок. Хоть бы дождь немного стих.

И неожиданно Холли захотелось, чтобы следующей остановки не было, как ни плохо она себя чувствует; хотелось ехать дальше, потому что если они выйдут, они приедут. И не домой — приедут к незнакомым людям, в место, в котором придется остаться, нравится им это или нет.

С тех пор как пришла телеграмма…

Холли крепко закрыла глаза. Она не будет плакать. Но забыть о телеграмме не смогла. Мама… мама, держа ее в руках, села так быстро, как будто боялась распечатать. А когда распечатала… нет, Холли не хочет вспоминать, как выглядела мама, когда читала ее.

«Сержант Джоэл Уэйд пропал в ходе боевых действий» — вот что было в этой телеграмме. Мама съежилась на стуле, словно внутри ее поселились «несчастья», как говорит старая тетя Ада. Потом она снова распрямилась, и начались звонки в Красный Крест и к тем, кто может хоть что-нибудь знать. Но никто ничего не знал.

Наконец мама сказала, что им придется составить план. Она снова начнет работать медсестрой, и ей предложили место в санатории «Пайн Маунт». Но это не в Бостоне, где они жили с тех пор, как папа отправился во Вьетнам, а в сельской местности на севере штата.

Вопрос, который был у всех в сознании, задала Джуди:

— Мы будем жить там с тобой, мама? — Мама улыбалась. Она как будто хотела дать им понять, что получить работу — это очень хорошо, этому надо радоваться. И не перестала улыбаться, когда покачала головой и сообщила остальную часть этого ужасного, ненавистного плана.

— Нет, это место только для престарелых, Банни. (Банни — так шутливо называл Джуди папа, потому что она родилась в Пасху, и он говорил, что Банни, должно быть, забыл свою корзиночку с яйцами и принес вместе нее Джуди.)*[1]

— Тогда… тогда куда же поедем мы? — спросил Крок. А Холли просто стояла, и ужасный холод внутри заставлял ее чувствовать, будто сейчас зима и она на улице без одежды.

— Вы будете жить с дедушкой и бабушкой Уэйдами в Сассексе. Это близко к «Пайн Маунт», и я смогу в свободные дни приезжать к вам.

— Нет! — взорвалась Холли. Теперь ей было уже все равно. — Нет…

Мама не улыбалась, когда посмотрела на Холли, на лице у нее появилось странное выражение, какое всегда бывает, если она сильно разочарована. Но Холли, испытывавшей странный холод внутри, даже это было все равно. Она… мама должна быть здесь, с ними! Если уедет — может тоже «пропасть».

— Да, Холли, — продолжала мама. — Для всех нас это лучший план. У меня будет хорошая работа, в «Пайн Маунт» трудно найти хорошую медицинскую сестру. Для молодых девушек, которые в свободное время хотят повеселиться, там слишком тихо и спокойно. Но платят там больше, чем в городе. Я знаю, что вам будет хорошо у дедушки и бабушки. Они так рады вашему приезду.

Холли хотела снова сказать «нет», но не посмела. Она проглотила это «нет», как глотала комок в горле. Все произошло так быстро. Они сдали дом Эландам (Уэйды даже не взяли мебель, только одежду и некоторые вещи, вроде коллекции марок Крока, коробку с кукольными платьями Джуди и любимые книги самой Холли). И теперь они в пути — почти уже добрались — в ненавистное место, а дождь плачет и ветер воет, как отчаянно хочется плакать и выть Холли.

Она даже не может вспомнить, как выглядят дедушка и бабушка. Пока папа не уехал во Вьетнам, Уэйды всегда жили вблизи армейских лагерей, а эти лагеря слишком далеко от Сассекса, чтобы поехать туда в гости. Папа сказал, что дедушка и бабушка не привыкли к поездкам. Как раз в прошлое лето он хотел отвезти семью в Сассекс. Но его отправили за море, и они так и не поехали. И теперь Холли могла только вспомнить снимок, который показывал ей папа, — снимок двух незнакомых людей.

Дедушка никогда им не писал. Но бабушка присылала письма почти еженедельно. Крупным почерком на разлинованной бумаге, похожей на школьную доску. Она не писала много, только что шьет лоскутное одеяло, или готовит консервы, или еще что-нибудь такое же.

На Рождество бабушка и дедушка всегда присылали посылку с очень странными вещами. Например, набор кукольной посуды для Джуди, причем посуда вся из дерева, или маленькую-маленькую корзиночку, которая, как сказала мама, изготовлена из скорлупы ореха. Для Крока были солдатики и вырезанная из дерева собака. А сама она в прошлом году получила сумку, сшитую из ярких лоскутков. Сумка показалась Холли глупой, и она попыталась ее спрятать. Но мама заставила взять ее в школу. И все девочке в классе захотели узнать, где она ее взяла, и вообще оказалось, что это все-таки очень хороший подарок. Мама получила много маленьких бутылочек, заполненных сухими листьями и цветочными лепестками. Некоторые она использовала, когда готовила, а другие — чтобы одежда хорошо пахла.

И все это были не такие подарки, какие Холли видела в магазинах Бостона. Она была уверена, что Сассекс — совсем особое место. И она не хочет там жить!

Автобус тормозил. Холли очень хотелось, чтобы это была не их остановка. Но когда мир вокруг тебя распадается, желания ничего тебе не дадут. Когда мама предупредила их, девочка накинула дождевик; теперь она застегнула его, набросила на голову пластиковый капюшон и крепко связала его под подбородком.

Когда они выходили, порыв ветра ударил с такой силой, что все едва не задохнулись. Как можно быстрей побежали к входу в магазин, возле которого остановился автобус. К счастью, не пришлось тащить с собой багаж (мама заранее отослала его), но Холли показалось, что кто-то вылил ей чашку воды на спину, а вторую — спереди, и теперь вода текла ей в туфли.

— Входите. — Увидев их, женщина открыла дверь магазина и теперь качала головой; седые волосы развевались, и она стала похожа на одуванчик, готовый разбросать семена.

Женщина была чуть пониже мамы, в свитере. А всю ее одежду прикрывал большой белый передник. Как только они вошли, женщина захлопнула дверь и покачала головой, так что ее белые волосы разлетелись еще сильней. Она посмотрела на улицу, где с ревом отходил автобус.

— В такой день и утки утонут, — объявила она, поворачиваясь и глядя на них так, словно они и есть утки. — Да вы совсем промокли, а пробежали немного… Нет, мэм, — обратилась она к маме, которая оставалась у двери и знаками показывала Джуди и Кроку, чтобы они тоже не отходили, — даже не думайте об этих нескольких каплях. В такой день каждый, кто ни зайдет, приносит целое озерце. И ваши несколько брызг ничего не меняют.

Женщина скрылась за столбом, на котором висело несколько щеток с длинными ручками, две связки сушеного лука и календарь, и появилась со шваброй. Она принялась энергично подтирать пол, по которому из-под двери бежали ручейки.

Работая, женщина говорила.

— Так чем могу вам помочь? Вас кто-то должен встретить? Или хотите, чтобы Джим Бакус отвез вас на такси? Не думаю, что это получится. Сегодня у Джима много вызовов — видите?

Держа швабру в одной руке, другой женщина указала на настенный телефон. Рядом была прикреплена полоска бумаги, сплошь исписанная словами и числами.

— Все, ну просто все вызывают Джима, и он сам давно не звонил. Так что вряд ли скоро вернется.

Холли разглядывала магазин. Эта забитая вещами комната совсем не похожа на тот супермаркет, куда она ходила по поручениям мамы. Но тут лежит, висит, стоит, навалено грудами несчетное количество предметов. Так что невозможно сказать, то ли это бакалейный магазин: на полках банки консервов, упаковки продуктов, маленькие, со стеклянной крышкой, баночки с мясом и сыром, с бобами и картошкой, — то ли что-то совершенно другое. Потому что по другую стороны на вешалках ряды платьев; они свисают так уныло, словно жалеют, что оказались здесь; дальше стол с грудой фланелевых рубашек; ряд обуви (не красивые туфельки, как у нее — это подарок на последний день рождения, а грубые резиновые сапоги, в каждый из которых она или по крайней мере Джуди может поместить обе ноги). На полках сбоку ткани. А в маленьком ящике булавки и молнии, как в портняжной мастерской.

К тому же множество запахов. Некоторые, как запахи сыра и кофе, Холли узнавала. А в глубине помещения стояло что-то вроде клетки с надписью над квадратным окошком: «Почта США»!

В большой комнате было тепло после ледяного дождя, но не душно и не влажно, как в автобусе. Женщина последний раз взмахнула шваброй, снова спрятала ее и повторила:

— Вам нужен Джим, мэм?

— Я думаю, нас встретит мой свекор. Мистер Уэйд. Мистер Лютер Уэйд… — Мама улыбалась своей вежливой — «для компании» — улыбкой, но Холли чувствовала, что что-то не так. Мама выглядела как обычно. На ней красный блестящий дождевик, который купил ей папа (он сказал, что от него в серые дни будет веселей) и красные туфли, как у Холли. Она сняла капюшон, и ее черные волосы снова стали красивыми. Мама красивая, с гладкой коричневой кожей и красивой прической. Женщина в парикмахерской называла такую прическу «модифицированной афро». Холли вздохнула. Наверно, пройдет немало лет, прежде чем она тоже сможет носить такую прическу.

Нет, мама выглядит хорошо. И Крок — на нем хорошие брюки и теплое полупальто. И Джуди — Джуди, с ямочками на щеках, тщательно причесанная, — в коричневом пальто и в туфлях. А на самой Холли желтый плащ, и она тоже аккуратно причесана. У всех у них, как говорил папа, «правильная и привлекательная внешность».

— Так вы родственники старого Лютера! — говорила женщина. — Нам было ужасно жаль, когда мы узнали, что его сын пропал. Я ведь еще не представилась? Меня зовут Пигот, миссис Марта Пигот. Джетро, мой покойный муж, унаследовал этот эмпориум (так называли магазин пятьдесят лет назад) от своего отца. А когда Джетро умер, мне пришлось его вести. Для женщины тут очень много работы.

— Я Перл Уэйд. — У мамы, как всегда, улыбка теплая и дружелюбная. — Это Холли, она наша старшая.

Холли с трудом улыбнулась, зная, что мама ждет от нее хороших манер. И набралась откуда-то сил, чтобы сказать «Здравствуйте», как всегда учила ее мама.

— Крокетт, — кивнула мама в сторону Крока. И он последовал примеру Холли, — и Джуди, они близнецы.

Она всегда объясняла это, потому что, думала Холли, они совсем не похожи друг на друга. Крок высокий, на целый дюйм выше Холли, и часто напоминает ей об этом, потому что она на год старше. А Джуди маленькая и полная, выглядит моложе своего возраста. Однако она тоже знает правила поведения, и, хотя Холли видела, что Джуди стесняется, она поздоровалась с миссис Пигот.

— Вот это я называю хорошей семьей, — улыбнулась им миссис Пигот. — А у нас детей нет. Но почему-то мы по ним никогда не скучали. Соседские дети, они постоянно здесь толкутся, так что я их вижу, наверно, чаще, чем собственные родители. Идите сюда — я включила обогреватель. В такую погоду можно промерзнуть до костей.

У меня есть кофе и добрая тарелка имбирного хлеба Мэйм Симмс; она принесла его сегодня утром, еще до того, как начался дождь. Мэйм гордится своим имбирным хлебом, да, гордится. Всегда приносит большой лист на церковный ужин или к пожарным на благотворительную ярмарку.

И вот несколько мгновений спустя три Уэйда сидели рядышком на скамейке, мама — на стуле в маленькой комнатке в глубине забитого вещами магазина, у каждого в одной руке огромный кусок свежего имбирного хлеба, в другой чашка. Мама пила кофе, но детям в чашки миссис Пигот налила молоко.

Крокетт локтем толкнул Холли в бок.

— Совсем неплохо, — пробормотал он с набитым ртом.

Но Холли оставалась настороженной. Конечно, миссис Пигот настроена дружески и приняла их гостеприимно. Но… как насчет города? В Бостоне были и другие, такие же, как они, и они никогда не чувствовали себя чужими, потому что принадлежали к другой расе. Здесь — здесь может быть совсем по-другому. И миссис Пигот назвала дедушку «старым Лютом», а не «мистером Уэйдом». Почему это эта деталь тревожила Холли. И… мама ведет себя с самого начала как-то по-другому, как будто ждет от миссис Пигот враждебного отношения. Холли хотелось, чтобы дедушка поторопился, скорее пришел, и они смогли бы пойти — нет, нет, она не будет думать об этом, как о доме! Имбирный хлеб потерял всякий вкус, и Холли с трудом глотала его, преодолевая комок в горле.

— До старого дома Димсдейлов далеко ехать. — Миссис Пигот не села с ними, а прислонилась к двери и продолжала болтать. — В такую погоду Люту приходится ехать медленно. Этот его старый грузовик нуждается в уходе. Долго будете жить на мусорном дворе?

Мусорный двор? Холли перестала жевать и посмотрела на миссис Пигот. «Старый Лют» и мусорный двор!

— Я буду работать в «Пайн Маунт», — оживленно рассказывала мама. — Дети поживут у дедушки с бабушкой.

Миссис Пигот кивнула.

— Остальные дети им будут завидовать Не знаю ни одного мальчика, который не хотел бы что-нибудь там ухватить. Для детей этот хлам — сокровище, так им кажется. Я сама такой была в их возрасте. Конечно, тогда свалка только начиналась. Лют и Мерси — они были тогда молодой парой. Старая мисс Элвери Димсдейл, она умерла через год, как они начали у нее работать. Потом был большой спор — юридический, — кто наследник, хотя она оставила немного.

Большой дом сгорел перед смертью мисс Элвери. Она немного тронулась и бродила по ночам. Электричество никогда не проводила, так что приходилось ей брать лампу или свечу. Ну вот и упала, а Лют ее вынес. Но лампа разбилась, и весь дом — а ему было двести лет — сразу превратился в дым. Тогда снова заговорили о проклятье Димсдейлов. Мисс Элвери получила тяжелые ожоги и умерла спустя четыре месяца, а дом так и пропал. Она была последней из Димсдейлов, насколько могли установить адвокаты. Только где-то в Калифорнии или в каком-то таком месте нашелся дальний родственник.

Продать землю не могли, потому что не были правильно оформлены документы, а городу земля не была нужна. Так и началась свалка..

— А что за проклятие? — вмешался Крокетт, как только миссис Пигот остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Проклятие ведьмы, сынок, и наложено оно было на Димсдейлов почти столько же лет назад, сколько стоял старый дом. История такая древняя, что никто тебе о ней не расскажет. Может, только мисс Сара из библиотеки. У нее хобби — история города. Может, она что-то и узнала. У нас тут были ведьмы. Конечно, их не вешали, как в Салеме. Но была ведьма, которая поссорилась с Димсдейлами и наложила на них проклятие. Говорят, семью преследовали всякие неудачи Так бывает с некоторыми семьями. Но сейчас все они умерли, как и этот их дом. А Лют — он хороший человек. Его Мерси — хорошая женщина. Их не тревожит то, что кончилось задолго до того, как все мы родились.

— Ведьма — с имбирным домиком? — Джуди посмотрела на маленький кусочек, который еще оставался у нее в руке, как будто его отломили от такого ужасного жилища: такая картинка была в ее любимой книге сказок.

— Это всего лишь выдумка, — быстро сказала Холли, чтобы показать, что хорошо знает: ведьм и колдунов не бывает. — Люди верили в такое давно, сейчас не верят.

Миссис Пигот снова кивнула.

— Это правда — просто болтают. Могли невзлюбить какую-нибудь одинокую женщину, у которой есть только кот, с которым она может поговорить. Называли ее ведьмой и причиняли всякие неприятности. Но не волнуйся, милая, никаких ведьм в Димсдейле нет, там много интересного, и вам понравится..

И словно ее последние слова прозвучали сигналом, отворилась дверь магазина. Ветер и дождь ворвались с неожиданной силой, и вместе с ними вошел маленький человек в мокром плаще и сапогах, точно таких, как стояли напротив него, на полке магазина.

На человеке была большая желтая шляпа — Холли видела такие у рыбаков, шляпа была подвязана под подбородком куском ткани, как будто для того, чтобы ее не унесло ветром. Человек долго возился с этой тканью, пока не развязал, снял шляпу, и тогда стало видно его лицо.

— Папа Уэйд! — Мама встала и пошла ему навстречу. Их отец был рослым и большим, а дедушка не выше

мамы. Он улыбался, демонстрируя отсутствие некоторой части зубов, но голос его прозвучал очень гулко:

— Перл, ты так же хороша, как твое имя. У Мерси на стене твоя карточка, но ты вдвое красивей!

Он как будто удивился, когда мама поцеловала его в щеку. Потом обхватил руками за плечи и полуобнял, словно боялся прижать покрепче.

— А вы, молодежь. — Он повернулся к детям, не выпуская маму, как будто боялся, что она исчезнет. — Как хорошо вас увидеть!

— Дедушка! — Джуди не колебалась. Она побежала к нему, как побежала бы к отцу, вытянув руки, и он обхватил ее. Но с Крокеттом поздоровался за руку, наверно, понимая, что объятия — это для женщин и девушек, а с мужчинами все по-другому. Холли осторожно подошла.

Этот маленький человек, в свитере с заплатами и в комбинезоне под плащом… она не может радоваться ему от всего сердца, как Джуди. Для нее он еще незнакомец. Но Холли поцеловала его в щеку, как мама, а когда он обнял ее, не противилась. Хотя сморщила нос, ощутив странный запах его одежды, и почувствовала себя еще более далекой от привычного комфорта и безопасности.

Снаружи стоял маленький грузовик. Мама и Джуди смогли втиснуться в кабину рядом с дедушкой. Но Холли и Крокетту пришлось сидеть в кузове, под грязным брезентом. Когда они уезжали, Холли смотрела на исчезающие окна магазина, как на последний оплот цивилизации.

— Как ты думаешь, где мы будем жить? — спросила она Крока. — Миссис Пигот сказала, что дом сгорел…

— Наверно, был еще один, — беззаботно ответил брат. — Или дедушка построил новый. Он здесь живет, дедушка. Папа здесь родился…

— На мусорном дворе! — — взорвалась Холли. — Мы будем жить на старом грязном мусорном дворе. Крок, я не могу в это поверить! Мама не знала об этом… она не позволила бы… не позволила бы остаться… не здесь!

— Подожди, пока сама не увидишь. — Очевидно, Крокетта это не тревожило, но мальчики вообще о таком не думают.

— Нам придется здесь ходить в школу, — напомнила она. — Ты хочешь, чтобы все узнали, что ты живешь на мусорном дворе?

— Но миссис Пигот сказала, что городским детям нравится туда приходить. Они считают это интересным.

— Может, и интересно, — впрочем, Холли и в этом сомневалась, — если не приходится здесь жить. Мама должна забрать нас отсюда, должна… — Она говорила все громче, но замолчала, когда Крок схватил ее за руку и крепко сжал.

Он сердито смотрел на нее.

— Холли Уэйд, оставь маму в покое. Не смей плакать при ней — слышишь?

Холли вспомнила все беды, которые преследовали ее с того проклятого момента, когда пришла телеграмма. Изо всех сил она выдернула руку.

— А ты не говори, что мне делать, Крокетт Уэйд!

— Буду говорить, если ты станешь тревожить маму. Думаешь, ты умная, потому что у тебя хорошие отметки в школе и ты на год старше нас с Джуди? Но ты глупая, Холли Уэйд, глупая, когда нужно помочь маме. Ты ничего не делала, только говорила злые вещи и действовала еще злее! Папа стыдился бы тебя!

Холли хотелось закричать, ударить Крокетта прямо по губам. Но это было бы по-детски — как тогда, когда ее тошнило в автобусе. Она не даст ему понять, как ей плохо. Никому не даст понять. В глубине души она понимала, что мама не возьмет их с собой, как бы они ни упрашивали. Ей придется стать новой Холли Уэйд, которая живет на мусорном дворе, ездит в старом грузовике под старым грязным брезентом и живет в таком месте, где когда-то ведьма прокляла семью…

Прокляла семью — каково быть ведьмой, как в волшебной сказке, и чтобы твои желания исполнялись? Холли прекрасно знала, каким было бы ее первое желание: чтобы та телеграмма никогда не приходила, чтобы они оказались в Бостоне и жизнь продолжалась так же, как раньше. Если бы она была ведьмой, она бы так сделала своим волшебством.

Она все еще мечтала об этом, когда грузовик свернул с шоссе на боковую дорогу, по бокам показались деревья и кусты, и день стал еще темней.

2. Сокровищница

Да, в Димсдейле оказался дом, но очень странный. Уэйдам не удалось разглядеть его снаружи, потому что из грузовика их провели прямо в боковую дверь. Внутри Холли откинула капюшон от дождя, который превращал ее лицо в маску из красных цветов, и смогла видеть лучше.

Одна большая комната с темными углами, потому что горит только одна лампа на столе. С одной стороны вверх уходит крутая лестница, но сама комната разделена на части перегородками, доходящими Холли до подбородка, если она чуть наклонит голову. Перегородки разделяют комнату на узкие секции и напоминают широкие шкафы без дверок. И они завалены разными вещами, как будто кто-то плотно забил их чем попало и всякими коробками. На двух перегородках полки, а на них что-то похожее на груды посуды и ряд электрических тостеров. Чем-то эта забитая комната напоминала магазин миссис Пигот, только здесь гораздо теснее.

Сбоку от стола с лампой большой камин, такого большого Холли не видела никогда в жизни. Пещера такая огромная, что по боковым стенам устроены даже сиденья, как будто люди забираются туда, чтобы согреть руки и ноги у горящего в центре огня.

Запахи — очень странные запахи — острые, и похожие на запах выпечки, и такие, которые Холли не могла бы назвать. Но запахи хорошие, решила она, вопреки своему стремлению найти в этом доме-мусорном дворе одни недостатки. В комнате никого не было. Дедушка, наверно, отводил грузовик в гараж, но где бабушка?

Стол поверх красно-белой полосатой скатерти накрыт газетами. А на газетах разбитая посуда: чашки без ручек, треснувшие тарелки.

Неужели бабушка и дедушка такие бедные, что у них нет другой посуды? Эта мысль заставила Холли перестать думать о собственных несчастьях. Прежде чем она успела шепотом задать этот вопрос маме, дверь в конце очень длинной комнаты открылась и вошла бабушка.

Если дедушка оказался гораздо ниже, чем представляла себе Холли, бабушка была гораздо выше. Она худая и ходит чуть сгорбившись, будто очень торопится туда, куда идет, и голова у нее всегда впереди тела. Волосы лежат на голове плотным узлом, и из этого узла торчат два гребня с блестящими камнями — красным и зеленым. На носу очки, в красной оправе, круто загнутой по углам. И сидят они на месте не очень надежно: бабушка постоянно поднимает руку и поправляет их. На ней свитер, хотя в комнате от огня очень тепло (по другую сторону от стола есть еще большая печь). Уэйды уже сняли свои плащи и пальто. Поверх свитера и яркой юбки-шотландки на бабушке большой передник со множеством разноцветных пятен и полос, так что можно только догадаться, что первоначально передник был белым.

— Слава Господу за его милосердие. Вот и вы, целые и невредимые. И как приятно видеть тебя, доченька! — Она протянула к маме руки, и мама оказалась в ее объятиях, как будто только к этому и стремилась.

— Он добр к нам, дитя. — Теперь мама спрятала лицо на плече бабушки. И Холли с непривычным страхом поняла, что мама плачет. — Он милосерден. Все будет со временем хорошо. Так было и с нами. Много черных дней было у нас в прошлом, у Лютера и меня. Но Господь всегда посылает в утешение что-нибудь хорошее. И я не верю, что Джоэл мертв. Никогда так не думай! Джоэл, он боец — он не утонет, не таков Джоэл!

— Садись сюда. — Бабушка отвела маму к креслу с высокой спинкой у огня. — В такой день словно сам дьявол насылает свою чуму. Отдыхай, доченька, и успокойся. Ты теперь дома и в безопасности — и Джоэл тоже будет здесь. Все со временем, как пожелает Господь.

Теперь мама слегка улыбалась, хотя щеки ее еще были влажные.

— Вы заставляете меня в это верить, мама Уэйд.

— Мерси… зови меня Мерси, дочь. Так лучше. Ну а теперь — вы, молодежь… — Она потрепала маму по плечу и повернулась к детям. Дважды поправила очки, как будто они нужны ей, чтобы в следующий раз, когда увидит внуков, обязательно узнать их.

— Холли, — кивнула она, — и Крокетт, и Джуди…

— Папа зовет меня Банни, — заговорила Джуди. Лицо бабушки сморщилось в улыбке.

— Правда? Ну, он всегда всех называл по-своему. Но всегда эти имена подходили. Посмотрите на часы! Лютер хочет есть, вы, наверно, тоже. Подкрепиться не хотите?

Крок принюхивался.

— Пахнет ужасно вкусно. — Он улыбнулся бабушке. — Вы делаете имбирный хлеб? Эта миссис Пигот, из магазина, нам давала.

— Пекет миссис Симмс, — кивнула бабушка. — Имбирного хлеба нет Но если вы похожи на своего папу, вам понравится мой свежий хлеб — с медом, чтобы легче есть.

— А теперь, — она подошла к столу, — уберу свою работу и накрою стол на целую семью. — Хотя вся посуда на столе была разбитой, она убирала ее осторожно, переносила на полку в одном из странных шкафов так, словно это настоящее сокровище.

— Они все разбиты, — откровенно заявила Джуди.

— Конечно — поэтому и оказались здесь. — Бабушка широким жестом обвела забитое вещами пространство между деревянными перегородками. — Но все это еще можно починить. А я — я неплохо справляюсь с такими вещами, если можно так сказать. Понимаете, все это выброшено. Поразительно, как много выбрасывают люди, просто поразительно! То, что один считает мусором, другой может превратить в сокровище. Лютер, у него золотые руки — так их можно назвать, он все может починить, все, что к нам попадает.

Продолжая говорить, она быстро работала, свернула газеты и сложила их стопкой на шкаф, потом подошла к высокому сундуку у стены и достала из него другую посуду, на этот раз целую.

— Возьми, Холли. — Резким кивком, от которого снова свалились очки, она подозвала старшую внучку. — Ты и Джуди, накройте стол. Тарелки для супа, все остальное…

Холли принялась действовать, не задавая вопросов. Все тарелки для супа оказались друг на друга не похожими, от разных сервизов. Но они по крайней мере не были разбиты, а одна или две даже красивые, с цветами и птицами. Мелкие тарелки тоже все разные, и ножи, вилки и ложки, которые выкладывала Джуди, тоже. Странное собрание посуды и столовых приборов. Мама подошла посмотреть, взяла в руки одну тарелку, перевернула, чтобы посмотреть на клеймо на обратной стороне, и ахнула.

— Ма… Мерси, да ведь это Минтон!

Бабушка рассмеялась. Она суетилась у плиты, снимая крышки с котелков и принюхиваясь к пару, как будто таким образом могла определить готовность содержимого.

— Это как раз одна из тех, что я собрала по кусочкам. Даже если присмотришься, не увидишь, что она была разломана пополам. Но на это нужно много времени и терпения. Времени у меня достаточно, а терпению приходится учиться, так что я стараюсь. Вот и Лютер, теперь мы можем поесть. А это можно делать и без терпения, только с хорошим аппетитом.

Пока ели бабушкино тушеное мясо (она сама называла это супом, но Холли решила, что больше похоже на тушеное мясо) со свежеиспеченным хлебом (индейский хлеб — объяснила она маме: рожь и кукуруза, всю ночь пеклись в старой печи, с небольшой добавкой патоки — «для вкуса»), хлеб щедро мазали травяным желе или медом, — пока ели, бабушка рассказывала, и они многое узнали о Димсдейле.

Бабушка всегда называла его так и ни разу не упомянула мусорный двор. Рассказывала, что лежит снаружи, а что — в самом здании, которое когда-то было амбаром, а теперь это их дом. Рассказывала так, словно они с дедушкой — хранители сокровищницы. Все, что приносят на свалку, тщательно сортируется. Металлический лом отправляется в город, к дилеру, который вывозит его трижды в год. А все остальное достается бабушке и дедушке. Все то, чем набиты прежние стойла конюшни, все это вещи, которые можно починить.

— Лем Грейнджер, он вернулся из Кореи без одной ноги. Но Лем никогда не сдавался, нет! — Бабушка шлепнула на блюдо новый круглый хлеб вместо быстро исчезнувшего. — Он отправился в школу для ветеранов и научился чинить электроприборы. Он приходит сюда и смотрит. Вот эти тостеры, — руки ее были заняты, и она указала на полку подбородком, — он считает их хорошими. Наверно, сможет починить и продать в своей мастерской.

Летние отдыхающие не любят возиться, когда что-то ломается, просто выбрасывают. Вы бы удивились, узнав, что остается в больших пластиковых мешках, когда они уезжают осенью. А с тех пор как построили новые дома за Раном — мешки привозят три-четыре раза в неделю.

А еще старые семейства. Их мало осталось; когда умирает последний, все распродают. А что не продается, попадает сюда — и иногда мы получаем очень странные вещи. Есть один приятный молодой человек — его зовут Корри — он и его жена открыли в старой кузнице антикварный магазин. Он приходит сюда рыться. Мы ему показываем много вещей из старых домов. Он смотрел мою посуду: говорит, что я делаю лучше, чем та женщина, что учила его.