Рабы несшие добычу, не нубийцы. Шеркарер лишь один здесь из Нубии, и это унижает его так, словно он ползает на животе перед этими белокожими. Он, королевского рода украшенный символом змеи, он такой же раб, как и эти! Он — вроде одного из львов в замке Апедемека, захваченных торжествующим врагом.

Шеркарер вздрогнул от этой мысли. Как смеет он, тот, кто потерпел неудачу перед великим богом, кто не умер доблестно в сражении, но лишь стал рабом, сравнивать себя со слугами Апедемека? Подобные мысли могут вызвать еще более сильный гнев бога-льва! Шеркареру на память пришли другие слова из утреннего гимна:

Люди Напаты, наверное, в чем-то немилосердно провинились, иначе бы Апедемек не отвернул от них своего лика.

Ослепительно сияло солнце, плечи юноши ныли от боли в тех местах, где опускался хлыст, да к тому же еще ощущение безнадежности — от всего этого Шеркарер ослаб и чувствовал головокружение, такое, что время от времени спотыкался. Но все-таки продолжал идти, стараясь не терять гордого вида принца Нубии, даже став пленником этих варваров.

Он все меньше и меньше обращал внимание на обстановку вокруг, пока наконец его не впихнули в какую-то комнату, такую темную, что, когда дверь захлопнулась, он не смог ничего разглядеть. Больше не выказывая чувства собственного достоинства, пленник упал на колени и улегся на полу, глядя вверх на давящую темноту. Стены, наверное, толстенные: здесь очень прохладно.

Шеркарер тупо спрашивал себя, что теперь будет с ними, не кончится ли все тем, что его отправят на галеры. Рабы в Мерое, Напате… он никогда не считал их за людей. Они трудятся на полях, пасут скот, прислуживают в домах. И больше ничего — их владельцы относятся к ним с той же заинтересованностью, как и к хорошей охотничьей собаке или же породистой лошади.

Что, если эти рабы, которых египтяне захватывали во время предыдущих войн, — дикие чернокожие люди с юга и несколько плененных торговцев (странно выглядящих, со светлыми волосами и глазами) — что, если они так же ненавидят его народ, как он сам ненавидит своих пленителей?

Напата теперь далеко, а Мерое — еще дальше. Возможно, ему никогда больше не доведется увидеть их снова, и он много лет проведет в этой жаркой пустынной земле. Шеркарер закрыл глаза и заставил себя не чувствовать собравшихся в них слез. Он — Шеркарер, старший сын принцессы Бартары, в нем течет кровь великого завоевателя Пианкхея, фараона двух земель, властелина Нубии. Но теперь все это не имеет никакого значения. Он не взрослый человек, он юноша, которому еще не доводилось сразиться со львом — он должен убить льва копьем — и он очень-очень напуган.

Когда дверь распахнулась, и на пол комнаты хлынул яркий солнечный свет, Шеркарер очнулся от полудремотного состояния самоистязания. На пороге стоял молодой человек, и юноше пришлось поднести руку к лицу, чтобы защититься от яркого ослепительного света, от которого заболели глаза. Это не стражник, у него за мягким поясом нет даже ножа.

На щеках пришедшего уже начала пробиваться мягкая вьющаяся бородка, а волосы падали на плечи в манере этих людей — нечистоплотный обычай: всем известно, что лучше брить голову и тело — так чувствуешь себя лучше во время жары. У посетителя светлая кожа, светлее, чем у египтян. На руках, между плечами и локтями, широкие серебряные браслеты. Сандалии на носках украшены разноцветными шипами, одеяние синее, а пояс вышит полосками синего, зеленого и желтого цветов, с бахромой по центру.

Шеркарер потер ладонью татуировку змеи на запястье, единственный оставшийся у него признак того, кем он раньше был: теперь он облачен в одежду рабов.

Юноша с вызовом смотрел на молодого человека в роскошном одеянии. Что он здесь делает?

— Меня зовут Даниил, — молодой человек говорил медленно, но громко, словно таким образом он мог заставить глупого чужеземца понять его. Шеркарер не обиделся на этот тон — его занимали другие мысли: неужели это на самом деле его имя или же просто какой-то варварский титул. Неужели этот тип думает, что он бросится на пол и поползет к нему?

Молодой человек повернулся, взял чашу и кувшин у кого-то, стоявшего за ним — этого человека мешало рассмотреть ослепительное сияние солнца. Потом Даниил прошел внутрь комнаты и протянул Шеркареру.

— Хорошая еда, — снова проговорил он медленно, отчетливо. — Поешь и выпей, брат.

Нубиец не сделал никакого движения, чтобы принять предложенное.

— Я не брат тебе, — юноша осторожно произносил эти слова, они совершенно не походили на речь, что использовалась во дворе египтян, или на кушитский язык простолюдинов. — Я Шеркарер, из рода Пианкхея!

— О Пианкхее я слышал, — сказал молодой человек. — Он некогда был королем в Египте…

— Фараоном двух земель! — перебил его юноша. — И его родичи теперь в Напате, в Мерое, в Нубии, — но тут он вспомнил: ему слишком хорошо известно, что теперь в Напате царит одна лишь смерть.

— В Вавилоне есть только один великий повелитель — Небучаднеззар, — ответил Даниил. — Хотя раньше в Иерусалиме правил Иехоаким Иуда, а потом Зедекия, который попал сюда слепым пленником и над которым насмехался великий повелитель. Иегова не всегда благословляет королей на счастливую жизнь. Но почему это мы, брат, говорим об умерших королях? Ты, должно быть, голоден и страдаешь от жажды, а эта еда хорошая. Я, как и ты, тоже сидел в заточении в темноте, но до сих пор, как видишь, жив. Клянусь милостью бога-повелителя, мне не причинили большого зла, и я даже получил кое-какую власть.

Шеркарер прислушивался к этим словам. Поверит ли он в них или нет — другой вопрос. Похоже, этот Даниил желает ему добра, а его уже так терзал голод, что он едва сдерживался, когда смотрел на пищу. И все же он не протянул руку к чаше, а лишь испытующе посмотрел на Даниила.

— Почему ты пришел ко мне?

— Потому что тебя, как и меня, унесла от родного дома война. И… — он остановился на несколько секунд в нерешительности, а затем сказал то, что, как показалось Шеркареру, было правдой: — Говорят, что ты прибыл вместе с драконом, которого передали жрецам Бела, и тебе многое известно о нем.

Шеркарер наконец-то принялся за еду. Он скорее поверил, что это плата за информацию, а не проявление доброй воли незнакомца.

— Я знаю ло, — коротко ответил он, решив, что то, чего не знает, просто выдумает — это его единственное оружие против этого города и его обитателей.

— Ло… — повторил Даниил. — Так вот как ты называешь его на своем языке? Здесь его называют «сирруш» — дракон. Людям он напоминает демонов, которые снятся только в дурных снах. Хотя есть старая-престарая сказка, что некогда такое существо действительно обитало в речных болотах, и о нем знали жрецы Бела, однако все это было в далеком прошлом.

И вот теперь Ча-паз доставил этого сирруш-ло в крепость, и это серьезный аргумент в пользу Бела. Это даст жрецам бога еще большее могущество…

Шеркарер теперь был занят тем, что ложкой выуживал куски жареного мяса из чаши и отправлял их в рот. Хорошее мясо, намного лучше всего того, что он ел с тех пор, как пала Напата. Однако он продолжал слушать Даниила: ведь благодаря глазам и ушам узнают новое.

Тонкая паутинка фактов выстраивается в клубок действий — незнание плохо, а не пытаться узнать — вообще глупость.

— Вскоре настанет время, — продолжал Даниил, — когда великий царь Небучаднеззар должен будет передать на один день всю полноту власти Мардуку-Белу и получит ее обратно, только если того пожелает бог. А то, что жрецы во время этой церемонии выставят напоказ сурруща-ло, даст им еще больше власти.

— Ты говоришь об этих жрецах и их боге, — прервал его Шеркарер, — так, словно они не твои жрецы и это не твой бог.

Молодой человек улыбнулся.

— На твоих запястьях могут быть цепи рабства, брат, однако узы не связывают твой разум. Да, клянусь всеми своими знаниями о Вавилоне, я не поклоняюсь Мардуку-Белу, но служу настоящему Богу.

— Апедемеку? — Шеркарер не верил ему.

Даниил отрицательно покачал головой.

— Богу-повелителю Иегове, который заключил с моим народом соглашение. Мы не бьем поклоны в храмах идолов или фальшивых богов. И даже здесь великий повелитель прислушивается к нашим словами и начинает искать более яркий свет, чем тот, что он может найти в этих проклятых алтарях. Но с прибытием этого чудовища влияние жрецов Мардука-Бела усилится.

— На губах улыбка, но что скрывается в сердце? — заметил в свою очередь Шеркарер. — Я ем благодаря твоей милости, незнакомец, однако древесина может плавать десять лет в реке и все равно не станет крокодилом. Я не вижу причин, зачем мне поднимать меч в твоей войне. Какое мне дело до того, к какому из богов взывает твой король?

Но Даниил по-прежнему улыбался.

— Ты устал, и все это тебе в диковинку, как и тогда, когда нас доставили в Вавилон из Иудеи. Наверное, я слишком поторопился с этим вопросом. Однако ты знаешь о природе этого сирруша побольше Ча-паза. И жрецы, — теперь с его лица пропала улыбка — осталось только хмурое выражение воина, — говорили о том, что нужно будет принести в жертву ему какого-нибудь человека. А ты не думал, что первым, кого они предложат, можешь стать ты?

— Гроза еще не началась, — Шеркарер пытался говорить твердым голосом. Кое-что он действительно знал о ло, и ведь может получиться так, что эти жрецы осуществят свое жертвоприношение, хотя, возможно, и не так, как думают. Он устал, и страх его не так уж мал. Ему трудно играть роль воина. Пусть только этот незнакомец уйдет и даст ему отдохнуть!

Даниил словно прочитал эти мысли в ноющей от боли голове нубийца: он поднял пустую чашу, однако кувшин не трогал.

— Поразмысли над моими словами, брат. Времени все меньше и меньше. Если тебе что-либо известно о сирруше, что могло бы помочь в минуту опасности, ты поступишь мудро, рассказав об этом. Жрецы — враги всех, кого они не принимают за истинных сыновей Бела. Не раз они уже пытались покончить со мной, однако благодаря могуществу Иеговы эти попытки не завершились успешно. Нет, это ясно показывает, что Бел — более слабое божество. Вот поэтому теперь жрецы устремили свой взор вдаль — на то, что они могут призвать, чтобы произвести здесь впечатление на людей, показав величие своего бога. И они думают, что этот дракон поможет им в этом. Сейчас я пользуюсь благосклонностью великого повелителя, однако подобная милость недолга, и нужно добиться как можно больше, пока она длится.

Молодой человек вышел, оставив дверь слегка приоткрытой. Шеркарер видел тень стражника, стоявшего за ней. Он и не надеялся сбежать отсюда с путами на ногах. Подняв кувшин, он принялся пить кислое ячменное пиво, потом выплеснул остатки себе в лицо, хотя хорошо бы оставить что-то, чем можно промочить пересохшее горло. Он коснулся пальцем татуировки знака Апедемека на запястье. Этот Даниил со всеми своими разговорами о незнакомых богах… Ясно, что хоть он свободно передвигается по храму, но не относится к числу властителей, он тоже пленник из другой страны, невзирая на то, что заслужил какую-то благосклонность повелителя.

И о том, что эта милость может внезапно прекратиться, он мог и не предупреждать Шеркарера. В Нубии все обстоит точно так же. Люди поднимались на самый верх, когда им улыбались фараон и Кандаса, или же падали, когда брови повелителей хмурились. Этот Даниил, наверное, храбрый человек, раз поступает так: придя в дом своих врагов, находит в нем пленника и просит его не помогать тем же самым врагам; Шеркарер не сомневался теперь, что это и есть истинная цель Даниила.

Человек слишком амбициозный не спит спокойно… разве не так? Неужели Даниилом движут амбиции? Шеркарер закрыл глаза. Когда он отправился в Напату, он был мальчиком и на теле его не было еще ни одного шрама, а теперь ему кажется, что те дни остались далеко-далеко позади. И хотя на его лице так и не появились отметины когтей льва, теперь он мужчина, и ему нужно призвать себе на помощь все мужество, чтобы выжить.

Но стоит ли этих усилий жизнь раба? Может, лучше в конце концов сразиться лицом к лицу с ло — если только ло еще жив. Ча-пазу с трудом удалось сохранить этому созданию жизнь во время путешествия. Нужна была вода, зелень, чтобы наполнить его желудок: хотя это существо и выглядит пожирателем людей и зверей, оно не ест мяса. Однако оно легко убило бы — и ужасной смертью — даже бегемота или льва, если бы его привели в ярость.

Сильные задние ноги ло заканчиваются когтями, похожими на птичьи, а более короткие передние лапы могут резать и разрывать. Удар хвоста без труда собьет с ног человека, лошадь или льва. Длинная шея поддерживает змееподобную го-лову, чешуйчатую, как у ящерицы, но с рогом на кончике носа; этим рогом ло выкапывает растения на болотах. Если слишком много солнца или слишком жарко, ло становится слабым и может умереть. Когда его отправили в Напату, конвоирам приходилось все время смачивать циновки, которыми обвешана клетка. Так что передвигался отряд только ночами, а во время дневной жары все запасали воду.

Ча-паз появился в Напате еще до нападения египтян. Шеркарер подозревал, что когда этот торговец вылез из какого-то убежища, чтобы выкупить добычу, награбленную наемниками, он заодно промышлял и шпионажем. Не в первый раз повелитель повелителей, властелин Вавилона, протягивает свои грязные руки к Нубии. Но раньше, когда его армия преодолевала этот долгий путь, лишь жалкие остатки ее пускались в обратный путь через пустыню Куш.

И именно Ча-паз предотвратил убийство ло лучниками, которые уже готовы были выстрелить в этого демона. И, наверное, ему и дальше везло. Потому что он разыскал Шеркарера среди пленников, когда узнал, кто из людей Мерое доставил это чудовище в Напату, и юноша оказался единственным оставшимся в живых из всего отряда.

Так нубиец прослеживал свой путь в прошлом, когда появился еще один посетитель. На этот раз вместе с двумя стражниками пришел сам Ча-паз.

Шеркарера вытолкнули из комнаты и повели по двору к еще одному зданию, не дав никаких объяснений. Там им занялись другие рабы. С него сорвали набедренную повязку, поставили на вымощенный кафелем квадрат и начали поливать худое тело водой из кувшина, растирая маслом и песком. А потом одели в простое короткое платье, стянутое посередине полоской ярко-красной ткани.

Во время путешествия из Нубии бритая голова Шеркарера обросла волосами, которые выглядели как короткая спутавшаяся щетина, однако юноше не доставили удовольствия и не сбрили ее. И разумеется, у него не было церемониального парика.

Потом его провели дальше и показали Ча-пазу, который обошел юношу кругом, окинув взглядом с ног до головы, словно это не живой человек, а какая-то вещь, созданная самим торговцем. Пальцы нубийца сжались в кулак, однако он заставил себя сдержаться и вести осмотрительно, чтобы не выказать никаких признаков клокотавшей внутри ненависти.

— Слушай, ты! — торговец остановился прямо перед Шеркарером. — Сказано, что сердце бога так же далеко, как центр небес. Ты быстро обнаружишь, что если не будешь повиноваться, то его милость, которую ты еще должен заслужить, еще больше отдалится от тебя. Я мог бы оставить тебя на съедение стервятникам, пировавшим в Напате: если ты думаешь, что солдаты истинного фараона позволили бы тому кто носит этот знак, — он указал на татуировку, — прожить долго, ты просто глупец. Ты жив, потому что таков был мой выбор, и продолжаешь жить, потому что такова моя воля. И жив ты по одной причине: ты помог доставить сирруша в Напату, и ты знаешь о нем больше любого живущего здесь. Свои знания ты сообщишь нам, и хранители сирруша будут служить тебе.

Вот так Шеркарер и стал частицей храма Мардука-Бела, присоединившись к трем жрецам, которые были отобраны для ухода за чудовищем. И юноша использовал свое новое положение, как только мог.

Храм сам по себе напоминал город, с многочисленными дворами и строениями. В самом сердце святилища располагалась молельня, богато украшенная золотом, и там стоят изображения Мардука и его жены Сапаратумы (вместе с меньшими по размерам статуями свиты), и на них не жалеют ни золота, ни драгоценных камней. Но в эту комнату могут входить только великий повелитель и священники самого высочайшего ранга.

В одном из дворов обслуживающие сирруша люди устроили над бассейном частично закрывавший его навес из циновки, сплетенной из только что сорванных лиан. Там-то и разместили дракона, которого заманили во двор веточками растений. Но само существо оказалось ленивым и выказывало лишь слабый интерес к происходящему вокруг. Шеркарер, чтобы соответствовать образу единственного специалиста в драконьих делах, часами просиживал на корточках у края бассейна, хотя его тошнило от ужасной вони. Он хотел показать что крайне важно, чтобы он лично дежурил рядом с драконом.

Дважды еще он видел того молодого человека по имени Даниил, хотя больше им так и не довелось разговаривать. Однако он узнал от рабов, сколь сильно тот ненавидит жрецов. Он так же, как и Шеркарер, стал пленником после войны проигранной его небольшой страной на западе. Тогда по распоряжению Асфезаа, визиря, было отобрано несколько самых красивых детей плененных людей; они должны были прислуживать визирю. И среди них Даниил был лучшим.

Странные истории рассказывают о нем: будто его бросали в логово голодных королевских львов, а те даже не прикоснулись к нему. Он бросил вызов жрецам и доказал, что не бог является ночью, чтобы завладеть своей жертвой, возложенной на алтарь, а на самом деле ее уносят люди, оставившие четкие следы в пепле, который он незаметно от всех рассыпал перед алтарем.

И теперь Небучаднеззар, великий повелитель, прислушивается к Даниилу и его словам о единственном Боге, в руках которого сосредоточено все могущество. И поэтому жрецы ищут способ покончить с ним.

Несколько раз сам верховный жрец, которому во время отсутствия в этом храме-городе повелителя принадлежит вся полнота власти, посылал своего главного писаря, чтобы тот взглянул на сирруша и в частном порядке побеседовал с его хранителями. Шеркарер не сомневался, что они разработали какой-то план, в котором определенная роль отведена дракону. Однако он теперь слишком хорошо знал, что от сирруша зависит и его собственная жизнь. Он не представлял для этих людей никакой ценности, если бы не его знания, большей частью выдуманные, относительно чудовища.

И он по-прежнему остается пленником в этом ограниченном районе храма: рядом с воротами всегда дежурят стражники. Никто не может войти или выйти без дощечки, на которой стоит печать верховного жреца.

На десятый день после прибытия Шеркарера в храм во дворе с драконом появился один из рабов, чтобы убрать с сетки над бассейном засохшую растительность и сменить ее новой. Рядом с Шеркарером он сделал вид, что споткнулся, и упал на одно колено. Из его руки что-то выпало и подкатилось к сандалии нубийца. Видя, что этот человек не поднимает свою вещицу, Шеркарер наступил на нее ногой. После ухода раба он наклонился, словно хотел затянуть посильнее ремешок на сандалии, и схватил пальцами оброненное.

Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда он увидел, что у него на ладони, однако юноша испугался, что может выдать себя. И все-таки он торопливо оглянулся: никого поблизости нет, кроме рабов-прислуги, и лишь один надсмотрщик следит за ними.

Драгоценная вещь из прошлого, часть того, что должно было быть добычей из Налаты — лазурный скарабей, который носит имя самого Пианкхея. Зачем? Могут ли здесь, в Вавилоне, оказаться и другие нубийцы? Люди, которые слышали о Шеркарере, однако он о них не слышал? Если это так, то, наверное, они тоже рабы… и все же они пошли на риск, пытаясь связаться с ним.

Вскоре он увидел, что тот же раб, что уронил скарабея, возвращается. И нет никакой возможности задать ему вопрос. Мужчина сгреб руками охапку сгнивших ветвей и, проходя мимо Шеркарера, выронил несколько веточек на землю.

Нубиец пнул рассыпанный мусор, спрашивая себя, как же понять это послание. И тут заметил, что одна из веточек посвежее и позеленее остальных, на ней даже нацарапаны какие-то знаки. Он снова пнул ее, отбросив от края бассейна в тень, а затем прошел туда же и уселся, скрестив ноги и наблюдая за работающими рабами, как делал это уже много раз. Руки его будто машинально схватили стебелек, и он начал лениво крутить его из стороны в сторону.

Некоторое время он пытался прочитать отметины. Наконец разобрал несколько знаков. Они были нацарапаны очень грубо, но наверняка написаны кем-то, хорошо знающим маленький двор египтян. Хотя из этого вовсе не следовало, что их написал придворный-нубиец. Мало кто, кроме писарей двора, умеет писать.

— Полдень… западная стена… водный канал… — вот что, по его мнению, было начертано в послании.

У подножия левой стены действительно проходит водный канал, и по проложенной трубе в случае необходимости можно откачать воду из бассейна. В полдень дворы в храме становятся почти безлюдными: все ищут прохлады и тени внутри толстых стен храма. Шеркарер вдруг поймал себя на том, что судорожно глотнул. Капельки пота выступили на лбу, а ладо ни стали влажными.

Бегство… конечно же, это должно означать бегство! И хотя он не видел для этого никакой возможности, но наверное, те люди более удачливы. Кто же это может быть? Кто-то из стражников, уцелевших во время битвы за дворец Кандасы может, даже, кто-то из знати? Те, кто знает об его высоком происхождении, вполне могут рискнуть ради него. Это могло также означать, что фараон не захватил Мерое и семья Шеркарера сейчас правит Нубией. Эти мысли взбудоражили юношу, он не мог просто спокойно сидеть и ждать, а встал и начал расхаживать вокруг края бассейна. Вода была мутная, как всегда, она дурно пахла, а сирруш-ло скрывался на дне в поисках укромного места от света, который проникает даже сквозь недавно замененную циновку.

Нубиец попытался по длине тени оценить, сколько осталось времени до назначенной встречи. Он старался подавить возбуждение, и как удачно, что в это время не дежурил ни один из младших жрецов. Остальные рабы и надсмотрщики настолько привыкли к его ежедневным бдениям у бассейна, которые он старается с многозначительным видом продлевать как можно дольше, что за ним больше не следят.

Ел он в одиночестве, как всегда: он не раб-слуга, но и не свободный человек. Получив свою порцию ячменной каши, редиску, несколько ягод смоковницы и луковицу, он быстро проглотил все это, не в состоянии прожевать пищу.

Полдень… и вот он, пустой двор. Шеркарер приблизился к бассейну, притворившись, что проверяет новую крышу. За стеной он услышал топот рассерженного слона. Этот звук слышен хорошо, так как обычные шумы храма и города стихли. Подойдя к трубе, он быстро оглянулся и убедился, что за ним никто не наблюдает. Там юноша присел на корточки и посмотрел вниз, словно подозревая, что что-то случилось со снабжением водой.

— Ты здесь? — донесся из-под земли глухой голос.

Этих двух слов было достаточно, чтобы вызвать разочарование у нубийца. Ни один человек из его окружения так не говорит — с превеликим трудом изучая чужой язык, сам он может говорить на нем только с акцентом, и юноша не сомневался, что то же самое будет и у любого другого нубийца.

— Я здесь, — ответил он, страстно желая разрешить загадку и узнать, кто же послал ему скарабея и начертал для него послание на стебле.

Раздался шум, словно лежащий там человек пытался переменить положение в тесном проходе. А потом незнакомец снова заговорил:

— Нубиец, ты подумал над словами Даниила?

Даниил! Неужели по какой-то дворцовой интриге его до сих пор пытаются вовлечь в заговор против жрецов?

— Тот, кому задают вопросы, не может удержаться, чтобы самому не спросить, — Шеркарер повторил крестьянскую поговорку, поспешно пытаясь сообразить, что ему делать. — Кто ты, кто скрывается в земле и говорит о Данииле?

— Тот, у кого есть уши, а иногда и уста, когда возникает в этом нужда, нубиец, — но теперь в интонации слов слышалось нетерпение. — Я снова повторяю: ты подумал над его словами?

— А с какой стати я должен был это делать? Беглеца-одиночку вряд ли кто сможет обогнать. Я жив, потому что жив сирруш, и считается, что в этом моя заслуга.

— Значит, ты решил навсегда остаться рабом у этого вонючего чудовища, когда можешь стать свободным и отправиться на родину?

— Ноги, не знающие отдыха, могут попасть в змеиную яму…

— У меня нет времени выслушивать твои мудрые пословицы, нубиец! Тебе сделали предложение, так что или соглашайся на него, или отказывайся. Поддержи Даниила в деле, которое может дать ему благосклонность повелителя, или же оставайся здесь, пока твое чудовище не сдохнет и ты окажешься бесполезным в этом дворце. Даниил не забывает тех, кто стоит с ним плечом к плечу, а о могуществе печати великого повелителя известно во всем мире. Даниил может добиться твоего освобождения, и тогда ты спокойно отправишься в родную землю.

— Если он способен на это, — возразил Шеркарер, — тогда почему он не сделает этого для себя самого? Ведь он же сам признался мне, что он здесь пленник? Одна ложь может перевесить тысячу правд!

— На Даниила возложена задача — богом-повелителем Иеговой, вот потому-то он и находится здесь — чтобы смягчить сердце великого повелителя к нашему народу Он выбрал Вавилон для своего служения. — Теперь в этом голосе прозвучала такая страстность, что сомнения нубийца серьезно поколебались.

— Человек может обещать все на свете, но когда приходит пора, он не соберет даже горсти пыли. Вы маните меня надеждой на свободу и возвращение в Мерое, словно ослика пригоршней замечательной травы, — и тем не менее отведать этой травы ему так никогда и не доведется.

— Как долго, по-твоему, проживет твое чудовище, нубиец? Отмеряй по его жизни длительность своей! Если оно умрет здесь, разве на них падет вина за это? Нет, этого не случится: ведь есть раб, которого могут обвинить во всем.

Да, это суровая правда, которая ударила как обух по голове. Это существо, и так медлительное, в последнее время проявляет все меньше и меньше активности. И не исключено, что оно не протянет здесь долго. Ну и, конечно же, в смерти зверя обвинят его, Шеркарера. И тогда все его попытки выдать себя за опытного знатока по уходу за сиррушем окажутся лишь еще большей уликой против него.

— Что Даниилу нужно от меня? — спросил юноша. В знании особого вреда нет.

— Ты должен сказать ему, что это создание ест наиболее охотно. Даниил бросил вызов жрецам, заявив, что сможет убить дракона одной лишь своей волей, не пользуясь ни мечом, ни копьем, ни стрелами… И у него остается только два дня на подготовку. Это существо кидается на людей?

— Да, но только когда сильно разгневается. И оно может убивать без особых стараний, зато приносит ужасную смерть. Всего два дня назад ему не понравились истошные вопли осла, на котором привезли пиво для стражи. Так сирруш разорвал бедное животное на куски.

— Могут ли жрецы довести его до такого же состояния?

— Возможно. — Шеркарер не знал, каким образом они могут это сделать, но считал, что жрецы вполне могут использовать вызов Даниила в качестве предлога и сделают все возможное, чтобы представить его смерть как результат его собственной глупости.

— Тогда… какую все-таки пищу больше всего предпочитает сирруш? Ты знаешь хоть что-то?

— Кажется, первым, к чему оно потянулось, когда ему предложили на выбор, были стебли с его крыши. Я не знаю названия, однако…

— Возьми пригоршню этой зелени. Приготовь ее на завтра и положи на циновку, которую ежедневно уносят. На следующий день поутру, когда принесут корм, в нем найдешь клубок с теми же стеблями, он будет спрятан у самой поверхности. Ты проследишь, чтобы он оказался у самого верха кучи растительности, приготовленной на еду для сирруша.

— И что тогда? — но ответа не последовало, хотя Шеркарер лег на живот, будто проверяя воду, и тихо позвал сквозь решетку стока. Кто бы там ни находился, теперь он ушел. Юноша вернулся на прежнее место и предался размышлениям.

Этот невидимый собеседник обещает многое. Но все зависит от множества разных «если»: если он сможет достать образец травы с крыши… если Даниил сможет это каким-то образом применить… если Шеркареру удастся спастись от ярости жрецов, когда Даниил действительно покончит со зверем… если Даниил сдержит свое обещание и, заслужив благосклонность повелителя, не забудет о нубийце. Сплошные если, если, если…

С другой стороны, сирруш когда-нибудь все равно погибнет, тогда его наверняка ждет только смерть, и, наверное, мучительная. Шеркарер подумал, что с какой стороны ни посмотри, везде его ждет беспросветное будущее. Почему бы не попытаться исполнить просьбу посланца Даниила. На что бы человек ни надеялся, это всегда лучше того, что у него есть.

Поэтому он решил последовать данным указаниям и проследил, чтобы пригоршня стеблей с крыши оказалась на унесенной рабами циновке. И обрадовался, что так поступил, потому что ночью сирруш лишь слегка прикоснулся к предложенной ему пище.

— Зверь болен, — главный жрец обернулся к Шеркареру, и в его голосе прозвучали резкие нотки. — Что с ним случилось?

— Он просто все еще не пришел в себя после долгого путешествия, когда был лишен подходящей пищи и воды, — поторопился ответить Шеркарер. — Но теперь, здесь и с надлежащим уходом, он очень скоро снова придет в норму.

— В твоих же интересах, чтобы ему стало лучше, иначе ты, чернолицый, узнаешь, что происходит с плохими слугами Мардука-Бела. А завтра… — жрец остановился на несколько секунд в нерешительности, но затем продолжил: — Завтра он должен отомстить врагу нашего бога. Он должен покинуть воду, нанести удар и покончить с тем, кто не верит в благоволение Мардука. Как можно это сделать?

— Если с противоположного края бассейна встанут люди, — Шеркарер уже размышлял над этим: какой бы ни придумал план Даниил, он обречен на неудачу, если зверь останется лежать мертвым грузом под водой, — и начнут бить шестами по воде, это существо всплывет вон там. Это нужно делать вечером: оно ненавидит день, как вы знаете. И еще: нужно побольше факелов.