Глава 12

Лорд Киндрет удалился в гостевые покои, на попечение собственных опытных рабов, с чувством глубокого удовлетворения. Мало того, что его угостили трапезой, приготовленной, сервированной и обставленной с изяществом, сделавшим бы честь и празднеству при высшем дворе, — Киндрет прекрасно сознавал, что только что приобрел чрезвычайно ценного сторонника. Он видел, как юный Киртиан отреагировал на двойное искушение: искушение властью и возможностью поиграть в героя. Реакцию леди Лидиэли он тоже заметил. Возможно, мальчишка наивен, но мать у него далеко не дура, и она понимает, что подобные предложения, исходящие от Киндрета, великого лорда и члена Совета, отклонить нельзя.

«Кроме того, она прекрасно понимает, что без моего покровительства этот их кузен так и останется для них вечной занозой в боку, а может, даже и сумеет отыскать достаточно могущественного покровителя, чтобы отнять у них все имущество, — довольно подумал он. — Она определенно уловила эту скрытую угрозу».

Именно ради этого Киндрет и упомянул в разговоре Аэлмаркина. В игре «гончие и единороги» лорд Киндрет расставил своих гончих именно на те места, где они были нужны.

Рабы раздели его, и он набросил на плечи поданный одним из рабов шелковый халат. Телохранитель Каэт, как всегда, ненавязчиво держался рядом с хозяином. Когда последний раб выскользнул из комнаты, Каэт остался — верная тень, на которую можно не обращать внимания. А можно и обратить. Каэт с легкостью приспосабливался и к тому, и к другому.

Выучка Каэта была безукоризненна. Лорд Киндрет жалел лишь об одном: что ему не удалось вместе с этим телохранителем заполучить и его учителей. Когда этот раб станет слишком стар и уже не сможет исполнять свои обязанности, ему трудно будет подыскать замену. Скорее всего, придется обойтись экземпляром похуже.

Киндрет повернулся спиной к телохранителю и уселся У иллюзорного огня, горящего в совершенно реальном мраморном камине — одна из немногих иллюзий в этих покоях. Языки пламени переливались всеми цветами радуги, и от огня исходил приятный аромат кедра и древесины алоэ, но никакого жара не чувствовалось.

— Ну что ж, Каэт, — сказал Киндрет, глядя в огонь, — мальчишка проглотил наживку. В этом я уверен. Он не посмеет отказаться.

— Да, мой лорд. — Каэт, как всегда, был столь же сдержан в словах, сколь и во всем прочем. — Думаю, он примет ваше предложение утром.

— Он действительно настолько хорош, как я думал. — Это была констатация факта. Киндрет не ждал от Каэта никаких возражений. — Парень выведет нас из тупика.

Аэлмаркину удалось убедить всех в том, что он полусумасшедший, исключительно потому, что он засел в своей норе и носа не кажет наружу. А так всякий, кто поговорил бы с ним хотя бы полчаса, сразу убедился бы, что парень пребывает в здравом рассудке. Да что там в здравом — у него блестящий ум! Если бы он бывал в обществе, Аэлмаркину никогда бы не удалось сделать из него посмешище.

— Он лучше, чем вы думаете, мой лорд.

Пораженный лорд Киндрет даже повернулся, чтобы взглянуть на своего обычно молчаливого телохранителя.

— В самом деле? — переспросил он.

«Клянусь Предками, я даже не помню, когда Каэт в последний раз заговорил первым — не говоря уж о том, чтоб высказать собственное мнение! Должно быть, мальчишка и вправду представляет собой нечто выдающееся!»

— Я осмотрел его библиотеку, его кабинет и кое-что из его собственных записей, мой лорд. Кроме того, я наблюдал за его людьми, когда он ими командовал. Командовать людьми — одно дело, а вести их за собой — другое. Лорд Киртиан — прирожденный лидер. Люди могут не всегда подчиняться командиру — или, по крайней мере, могут выполнять только букву приказа и не делать ни шагу дальше, — но они всегда последуют за лидером.

Лицо Каэта осталось все таким же непроницаемым, но лорду Киндрету почудилось, что в голосе телохранителя промелькнула нотка одобрения.

«Интересно. Очень интересно».

Киндрет повернулся обратно к огню. Не следует слишком явно выказывать Каэту свое внимание. Этот раб умен, даже очень умен, и с ним нужно обращаться очень осторожно. Слишком явные проявления внимания могут вызвать у него чувство собственной значимости, а это снизит его полезность.

— Тем больше причин поставить его во главе нашей армии. Лорд Левелис убивает половину времени на то, чтобы наказаниями заставить войска идти в бой. Если у войск появится другой стимул, уже одно это может принести нам победу.

— Лорд Левелис, — последовал поразительный ответ, — будет смертельно оскорблен, если его заменят.., малозначительным лордом.

И снова Каэт по собственной инициативе высказал свое мнение. Да, лорд Киртиан произвел на него глубокое впечатление, раз даже железное самообладание Каэта дало трещину.

Лорд Киндрет безрадостно рассмеялся:

— Каким-то чудаком, не имеющим ни малейшего веса в обществе, ты хотел, но, естественно, не мог сказать. К тому же, если верить его дорогому кузену, еще и наполовину сумасшедшим. Лорду Левелису придется как-нибудь пережить это оскорбление; у меня нет никаких причин питать к нему теплые чувства: он провалил все попытки подавить мятеж, и он не принадлежит к числу моих сторонников.

Я могу себе позволить оскорбить его. Пускай покровитель Левелиса ищет способ утешить его.

На это Каэт ничего не ответил. Он просто не мог никак прокомментировать это высказывание, ибо любое его замечание уже было бы дерзостью, а дерзости лорд Киндрет не потерпел бы даже от такого доверенного раба, как его телохранитель.

— Когда станет ясно, что я покровительствую парню, его положение станет достаточно прочным, — продолжал Киндрет. — Я могу поставить его на эту должность хоть завтра, если захочу. Левелис допустил слишком много промахов. Он не посмеет ничего предпринять против меня или того, кем я пожелаю его заменить.

— Против вас — быть может. Но на поле боя лорд Киртиан не будет находиться под вашей непосредственной защитой или присмотром. Там лорд Левелис и может постараться его достать. Мой лорд, бой — это царство случайности, и несчастья происходят даже с самыми осторожными.

«Однако! Всегда полезно взглянуть на дело с неожиданной точки зрения!»

Киндрета охватило искушение: а ну-ка, что еще ему удастся вытянуть из Каэта? Еще какие-нибудь наблюдения? Или, может, даже предложения? Телохранитель уже много лет не позволял себе так откровенничать!

— Может, мне послать тебя присматривать за ним? — наполовину в шутку предложил Киндрет.

— Как будет угодно моему лорду, — последовал невозмутимый ответ, и Киндрет разочарованно вздохнул. Ну вот, Каэт высказал все, что считал нужным. Теперь он еще год не позволит себе никаких самовольных комментариев.

Киндрет вовсе не собирался отправлять Каэта — слишком уж тот был ценен на своем месте — охранять Киртиана.

«Мальчишка либо сможет себя защитить, либо нет. А если не сможет, значит, он и не заслуживает моего покровительства». В конце концов, у него есть собственный телохранитель — тот человек, который едва не одолел Каэта в поединке. Уже одно то, что Киртиан прихватил тогда с собой этого раба, свидетельствует, что некое чувство самосохранения у него наличествует.

Как бы там ни было, Левелис не сможет устранить Киртиана, пока тот не выведет лордов из тупика. А когда дело будет сделано, Левелис сможет получить свою должность обратно, если она так уж ему нужна. К тому моменту он, Киндрет, уже получит все, что хотел, — репутацию победителя мятежников. А когда мятеж будет подавлен, Киртиан перестанет быть…

…незаменимым. Возможно, он все еще будет полезен, но незаменимым уже не будет.

На протяжении всей долгой трапезы Джель, прислушиваясь ко всем разговорам, безмолвно стоял на страже, а когда слуги покинули зал, он последовал их примеру.

Но ушел он недалеко. Обеденный зал, как и все общие комнаты господского дома, имел специальное смотровое отверстие, сквозь которое можно было послушать, о чем говорят эльфийские лорды, когда думают, что их никто не слышит.

Джель не доверял лорду Киндрету. Неважно, как действует этот, отдельно взятый эльфийский лорд — он никогда не станет делать ничего такого, что не служило бы его интересам. Его и только его. Он может заморочить голову окружающим, убедить их, что им руководит чувство.., скажем так, дружбы или даже бескорыстное желание оказать помощь тому, кто ее заслуживает, но во всех его поступках всегда будет присутствовать скрытая подоплека. Он всегда извлечет из этого выгоду, не сразу, так со временем.

Джель слегка удивился, услышав, что Киндрет так откровенно высказывается при своем телохранителе, Каэте, и разговаривает с ним на такие скользкие темы. Хотя, впрочем, чему тут удивляться? Какой смысл держать при себе умного, отлично обученного телохранителя и не пользоваться при этом всеми его способностями?

Смотровое отверстие было весьма хитроумным сооружением, устроенным на том месте, где располагался бы дымоход, будь этот камин настоящим. Там было достаточно места, чтобы усесться с удобством, прижаться ухом к стене и примостить лоб на выступ, снабженный мягкой обивкой, — и при этом ни единой щелочки, способной выдать присутствие соглядатая.

«Итак, нынешнего главнокомандующего можно сразу записывать во враги». Ну, это неудивительно. Хорошо, что удалось узнать имя этого типа. Возможно, Тенебринт еще успеет что-нибудь о нем разузнать. Не исключено, что удастся как-нибудь компенсировать ему потерю важного поста.

«Возможно, хватит даже обычного визита, чтобы умиротворить его. Киртиан отлично умеет изображать скромника».

Из комнаты по-прежнему доносились приглушенные голоса, и Джель до предела напрягал слух, стараясь уловить все оттенки. Эх, если бы он еще и мог прочесть мысли лорда Киндрета!

«Так, значит, нынешний главнокомандующий — не ставленник Киндрета? Ну что ж, тоже информация. Возможно, что Киндрет почти ничего о нем не знает. А Каэт, может, и знает, но сказал только, что этот тип оскорбится. Ну что ж, оскорбленную гордость можно умаслить, продемонстрировав достаточное смирение». Если Киртиан свяжется с этим Левелисом сразу же после того, как вступит в должность, но еще до того, как это станет общеизвестным, и полебезит…

«Надо посоветоваться с Тенебринтом. А то вообще это штука обоюдоострая».

Предположим, нынешнего главнокомандующего нельзя умаслить и нельзя от него откупиться. Возможно, этот Левелис пожелает вернуться к традициям Эвелона. Эльфийский лорд вряд ли станет действовать в лоб — после той демонстрации, в которую превратился судебный поединок, никто не предложит такого поединка Киртиану.

Какой смысл ввязываться в заведомо проигрышное дело?

А вот вызов на магическую дуэль не исключен, и тут возможно несколько вариантов. Киндрет и Совет могут ее запретить. Киртиан может принять вызов, и дуэль произойдет. Он может выиграть или проиграть — как бы то ни было, Джель желал заблаговременно убедиться, что ставки не слишком высоки. «Каковы вообще ставки в подобных случаях? Надо поговорить с Тенебринтом. А то ведь может получиться так, что Киртиан в любом случае останется в проигрыше».

Но если Совет запретит дуэль, мотивируя это тем, что вызов не имеет под собой реальных оснований и продиктован исключительно уязвленным самолюбием, не исключено, что Левелис захочет решить дело по-своему. Значит, возникает угроза заказного убийства, если у Левелиса имеется должным образом обученный раб — или он сумеет приобрести такого. Джель горько пожалел, что не может заполучить себе в подчинение Каэта. Кто лучше сумеет вовремя обнаружить убийцу, если не другой убийца?

Но Каэта ему не заполучить. «Я засек Каэта, значит, сумею засечь и другого убийцу. Если, конечно, он попытается подобраться поближе под каким-нибудь благовидным прикрытием, а не выстрелит издалека. Проклятье!» Джель мысленно сделал себе еще одну пометку: следить, чтобы на расстоянии выстрела из лука вокруг палатки Киртиана и самого Киртиана не было ни одного укрытия, из которого можно выстрелить. И позаботиться по мере возможности, чтобы бой не протекал в чаще леса.

Но Джель понимал, что уговаривать Киртиана не ввязываться в эту заварушку бессмысленно. Эту идею он даже не рассматривал. Это слишком опасно — пытаться отклонить подобное предложение. Во всяком случае, в ближайшее время. А кроме того, пока Киртиану будет покровительствовать Киндрет, Аэлмаркину придется сидеть тихо и не выступать.

«Чума на весь этот гадюшник!» Почему, когда имеешь дело с этими остроухими ублюдками, совершенно ничего нельзя сделать прямо, в открытую?

Но тут беседующие сменили тему, и Джель снова приник ухом к стене в надежде разузнать побольше.

Кара с Джианной снова возились с нарядами, надеясь На повторный визит великого лорда и, конечно же, на новую порцию подарков. Чего такого хорошего в драгоценностях, если в них все равно не перед кем покрасоваться, кроме собственного хозяина, Реннати не понимала. Реннати вздохнула, но негромко; Кара сменила уже три наряда, и ни один из них ее не устроил.

Реннати отвернулась и уставилась в окно; на краю лужайки показались олень и лань и тут же стрелой метнулись прочь, прежде чем Реннати успела на них налюбоваться.

«Я бы предпочла получить в подарок не драгоценности, а лань. Или птичку. Или котенка — вроде того, который забрался в комнату, когда нас только-только сюда привезли. Хоть какую-нибудь зверушку». Хотя вряд ли Кара и Джианна потерпят, чтобы в гаремных покоях поселилось животное…

Кара примерила было следующее платье, но тут же его отвергла — не то чтобы с платьем что-то было не в порядке, но она уже надевала его позавчера.

«Возможно, леди Лидиэль зря предоставила нам такой богатый гардероб, когда купила нас и поселила здесь, — подумала Реннати. — Вся эта суматоха наполовину вызвана тем, что Каре не терпится перемерить все платья до переднего».

Кара и Джианна без умолку болтали друг с дружкой.

И зачем ей птица, когда эти двое и так без конца щебечут над ухом?

— Черное, — сказала Реннати, дождавшись момента, когда можно будет вставить хоть слово. — Надень черное платье. Оно в правом углу шкафа.

Две головы на двух лебединых шеях дружно повернулись в ее сторону. В обеих парах глаз, и в голубых, и в карих, читалось сомнение.

— Черное? — неуверенно переспросила Кара. — Но он подумает…

— У них черный не считается траурным цветом, — сказала Реннати, отвергая недоговоренное возражение Кары. — Я знаю, что обычно ты его не носишь, но у леди Лидиэли безупречный вкус, и она не включила бы в твой гардероб черное платье, если бы не была уверена, что тебе этот цвет пойдет.

Светловолосая, обманчиво хрупкая Кара задумчиво поджала губы.

— Ну, попробовать-то можно…

Сказано — сделано. Несколько мгновений спустя платье из семнадцати слоев тончайшего шелка уже лежало грудой на полу, а Кара принялась натягивать через голову плотный черный атлас. Джианна тем временем подобрала сброшенное платье, встряхнула и повесила обратно в шкаф.

К счастью, Джианна была просто помешана на аккуратности. Кара разгладила ткань на плоском животе, поправила вытянутый треугольный вырез и повернула острые уголки манжетов так, чтобы они приходились на середину тыльной стороны ладони, — а потом повернулась, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Джианна к этому моменту уже уставилась на нее, потрясенно приоткрыв рот.

— Ох, Кара! — бурно восхитилась она. — Рен совершенно права — это здорово! Вот его и надевай!

Это и вправду было здорово. В зеркале было видно, как небесно-голубые глаза Кары удивленно расширились, когда она перебросила свои длинные волосы через плечо и те серебристо-золотым водопадом заструились по черному атласу. Реннати спрятала улыбку.

— Помнишь те украшения из серебра и гагата — ты еще не могла понять, зачем они нужны, — подсказала она. — Спорим, они к этому платью!

Кара с Джианной ринулись к шкатулке с драгоценностями, а Реннати вновь вернулась к своим мыслям. Они с Джианной давно были готовы к исполнению своих обязанностей; это только Кара у них такая нерешительная. Никогда ничего не может выбрать самостоятельно и предпочитает, чтобы ею командовали.

Впрочем, Реннати это вполне устраивало. Джианна была бесспорным вожаком гарема — если, конечно, имеет смысл говорить о вожаке сообщества из трех человек. Реннати было совершенно безразлично, кто решает, что им есть, какую музыку играть и во что одеваться. Подумаешь, экая важность! А Кара и теперь покорно ожидала, пока Джианна решит, что делать с ее волосами и богатыми черно-серебряными украшениями, явно предназначенными для прически.

Сама Джианна приготовилась к визиту уже несколько часов назад. Прошлым вечером на ней было облегающее алое бархатное платье с таким глубоким декольте, что казалось, что Джианна вот-вот из него выскочит. Правда, она, с ее-то пышными формами, едва ли не выскакивала изо всех своих нарядов. Сегодня Джианна надела тускло-розовое платье, довольно свободное, но зато с таким низким вырезом на спине, что чуть ли не вся спина была выставлена напоказ. Причем она, как обычно, выбрала его без долгой возни, наскоро проглядев содержимое шкафа. Реннати была готова еще раньше. Вчера вечером она была наряжена в изумрудно-зеленое облегающее платье под цвет ее глаз, с высокими разрезами по бокам. Сегодня же на ней была светло-зеленая туника с асимметричным подолом; от обуви Реннати отказалась. Она не думала, что лорд Киндрет выберет ее. Скорее всего, она будет танцевать, пока остальные две девицы станут пробовать на нем свои маленькие хитрости. В прошлый раз лорд Киндрет похвалил ее танец — а ведь Реннати еще даже не начала показывать, на что она способна. А если Джианна с Карой на пару нырнут к нему в постель, у нее, Реннати, появится редкая возможность побыть одной — и активировать телесоновое кольцо, чтобы поговорить с ее истинной госпожой.

Покамест Реннати мало что удалось разузнать — разве только то, что лорд Киндрет очень, очень доволен лордом Киртианом и намерен взять его под свое покровительство.

Но она помнила, что леди Триана велела ей сообщать абсолютно обо всем. Наложницам пока что не разрешали покидать маленькие гаремные покои. И Кару, и Джианну это мало волновало. Реннати же очень хотелось выбраться наружу — хотя, конечно же, наложницам вообще редко предоставлялась такая возможность. Впрочем, нельзя не признать, что хотя покои и небольшие, обставлены они с роскошью, способной удовлетворить почти любые запросы.

Здесь даже были окна, выходящие во внешний мир.

Судя по открывающемуся из них виду, их покои располагались в башне. Внизу, под окном, раскинулась просторная зеленая лужайка. Вдали виднелись деревья, но из-за сгущающихся сумерек они превратились в размытое синеватое пятно где-то на краю лужайки. Это что-то новенькое.

Реннати никогда прежде не бывала в гареме, в котором окна выходили бы наружу. Она с раннего детства не видела внешнего мира. И потому теперь она всякую свободную минутку проводила у окна, наблюдая, как рабы лорда Киртиана идут куда-то по своим делам или даже работают на этой бархатной лужайке.

У наложниц было все, что они только могли пожелать.

У них были обычные лютни и арфы, на которых можно было играть, если появлялось такое желание, а были еще и инструменты, начинающие играть сами собою, если прикоснуться к небольшому серебряному гвоздику на шейке.

И этим инструментам каким-то образом начинали вторить барабаны, колокольчики и флейты. У них было все необходимое для вышивки нитками или бисером, были духи и всевозможнейшая косметика, приспособления для ухода за волосами и даже книги, хотя из троих наложниц одна лишь Реннати хоть сколько-то умела читать. Ванна была небольшая, но не обязательно же в ней плавать, верно?

А кормили их неизменно вкусно, хотя и без роскошеств.

Впрочем, никто в гареме и не хотел пировать ежедневно: при таких искушениях трудно избегнуть переедания, а это истинное бедствие для фигуры.

Звон дверного колокольчика произвел подлинный переполох в гареме: Джианна и Кара засуетились, а Реннати поднялась со своего места у окна, так что в гостиную они влетели все вместе.

В комнату размашистым шагом вошел лорд Киндрет — высокий, широкоплечий, вдвое красивее любого человека.

В тот момент, когда он переступил порог, все три наложницы присели в необычайно глубоких реверансах. Лорд Киндрет рассмеялся, увидев устремленный на него жадный, нетерпеливый взгляд Кары.

— Ну-ка, ну-ка! Вчера ты была лилией, а сегодня ты кто? — поддразнил он девушку. — Может, черный нарцисс?

— Я — все, чем мой лорд хочет меня видеть, — отозвалась Кара, первой поднимаясь из реверанса и с обожанием глядя на Киндрета.

Возможно, никакого обожания он ей и не внушал, но Кара была обучена изображать любые чувства, какие только могли доставить удовольствие хозяину.

— И это правильно! — откликнулся лорд Киндрет, жестом подозвал к себе Кару и Джианну и обнял их за плечи. — Вчера я лишь чуть-чуть полюбовался на танцы нашей рыженькой, и мне не терпится увидеть побольше.

Он уселся на диван, заваленный шелковыми и бархатными подушками, а девушки прильнули к нему с двух сторон. Реннати прошлась по комнате, поочередно прикасаясь ко всем стоящим наготове инструментам, а потом несколько раз хлопнула в ладоши, задавая темп и ритм.

Инструменты дружно заиграли быстрый, веселый мотив.

Реннати выждала четыре такта, затем выпрыгнула на середину, и быстрые ноги понесли ее по комнате.

Если у жизни может быть хоть какой-то смысл, то смысл ее жизни — в танце. Реннати скорее умерла бы, чем перестала танцевать. Ее первому владельцу, лорду с тонким вкусом (так он сам о себе отзывался) и ограниченными средствами, через некоторое время наскучила страсть Реннати к танцам, и он решил выставить ее на частную распродажу, а взамен купить новую девушку для обучения.

— Да нет, с ней все в порядке, — сказал он леди Триане. — Но только она непрерывно танцует. А мне хочется подыскать девушку с какими-нибудь дарованиями, которые не так бурно проявляются. Девчонка постоянно рвется плясать — а это через некоторое время начинает утомлять.

Впрочем, в глазах лорда Киндрета страстное увлечение Реннати явно пока что обладало достоинством новизны, даже если Кара с Джианной слишком сильно его отвлекали, чтобы он мог оценить все тонкости ее выступления. Но задолго до того, как Реннати устала, лорд Киндрет уже был безраздельно увлечен двумя выбранными наложницами.

Украшения были вынуты из волос и аккуратно отложены в сторонку вместе со многими прочими деталями туалета, а когда Реннати подала инструментам знак играть потише и выскользнула из комнаты, никто этого даже и не заметил.

Что ж, это по-своему справедливо. Вчера вечером лорд Киндрет первой выбрал ее, и в результате Кара осталась не у дел. А она, несомненно, жаждет потрудиться сегодня и заслужить какой-нибудь подарок получше.

Реннати тихонько поднялась по лестнице на верхний этаж башни, где располагались их спальни, — точнее, не столько спальни, сколько отгороженные занавесками альковы, не предназначенные для глаз лорда. Здесь наложницы могли упражняться в обращении с косметикой, иногда достигая очень забавных результатов. Здесь они хранили свой мелкий хлам, оставшийся от предыдущей жизни, всякие вещички, слишком невзрачные, чтобы предстать взгляду лорда. Кара, например, держала здесь старую куклу, ужасно потрепанную, но пылко любимую, и все «драгоценности», какие только у нее имелись, от бус из морских ракушек, подаренных ей некогда каким-то мальчиком, до собственноручно сплетенных бисерных украшений. На столике у нее был разложен добрый десяток незавершенных работ, а рядом сидела кукла в наряде из лоскутков и бусин.

Джианна пробовала заниматься живописью, и ее мольберт вместе со всеми нужными принадлежностями всегда был в полном порядке. Она пыталась навести порядок и на рабочем столике Кары, но та, к несказанному раздражению Джианны, быстро все переворачивала вверх дном.

А у Реннати были книги — не те хорошенькие, переплетенные в кожу томики стихов, что лежали на нижнем этаже, — нет, это были потрепанные книжки с порванными обложками или вовсе без обложек, повествующие обо всем на свете. И, конечно же, у нее было телесоновое кольцо леди Трианы.

Реннати, запинаясь, пробормотала несколько слов, и кольцо ожило.

Это кольцо было слишком маленьким для изображений; оно принимало и отсылало лишь голоса. Первый голос, как и ожидала Реннати в соответствии с полученными указаниями, оказался незнакомым.

— Кто звонит? — спросил незнакомец.

— Реннати, — едва слышно выдохнула девушка, немного изумленная и немного испуганная тем, что держит в руках столь могущественную магическую вещь.

— А! Подожди минутку. С тобой будет говорить леди Триана.

И кольцо — в него был вделан берилл вроде того, что красовался на ошейнике Реннати, — смолкло. Реннати терпеливо ждала. Раз до сих пор сюда никто не вошел и не помешал ей, значит, она может ждать столько, сколько понадобится. Эльфийские леди — народ занятой, и нельзя ожидать, что одна из них бросит все свои дела и помчится слушать, что ей может сообщить простая наложница.

В конце концов из кольца раздался повелительный женский голос:

— Говори!

— Я здесь с тех самых пор, как ваш агент продал меня леди Лидиэли, — тут же заговорила Реннати. — Я в башне, в маленьком гареме, вместе с еще двумя наложницами.

Я могу смотреть в окно, но меня не выпускают за дверь.

Лорд Киртиан побывал здесь всего один раз. У него в гостях лорд Киндрет. Лорд Киндрет побывал у нас прошлой ночью, и сейчас он тоже здесь. Он собирается взять лорда Киртиана под свое покровительство. Сегодня вечером он сказал Каре, что очень доволен лордом Киртианом и что мы некоторое время будем редко видеть своего господина, поскольку он уедет, чтобы возглавить армию.

Из кольца донесся странный смешок.

— Что ж, моим планам нанесен удар. Раз его там не будет, ты мало что сможешь о нем разузнать. Но вот прочие новости интересны, весьма и весьма. Это все, что ты можешь мне сообщить?

Реннати кивнула, забыв на мгновение, что собеседница не видит ее, потом поспешно произнесла:

— Простите, но мне и вправду не удалось больше ничего узнать.

— Новостей немного, но они важны, и я довольна. Как только узнаешь что-нибудь еще, сразу же ставь меня в известность. Теперь можешь выключить кольцо.

Реннати послушно накрыла кольцо ладонью, заслонив его от света, и камень тут же превратился в обычный берилл. Реннати спрятала кольцо в самый дальний уголок своей шкатулки и заспешила вниз.

В конце концов, еще не поздно заслужить очередной щедрый подарок от лорда Киндрета — и, что еще важнее, не исключено, что его удастся потом вызвать на разговор.

Мужчины все одинаковы, что эльфы, что люди: если они не засыпают сразу после утех, их частенько тянет поболтать.

Глава 13

Солнце, освещающее верхушку самой высокой башни замка, окутывало леди Мот блаженным убаюкивающим теплом — что вполне ее устраивало. Ей всегда нравилось греться на солнышке. Ее покойный супруг как-то раз язвительно обозвал ее полуящерицей за то, что она любила сидеть где-нибудь в саду и наслаждаться солнечными лучами.

Но даже если бы сейчас стоял самый разгар зимы, леди Мот все равно поднялась бы на вершину башни, ибо это было единственным местом в поместье, откуда можно было как следует рассмотреть раскинувшуюся внизу долину.

И вид, представший ей при взгляде через окуляр древнего прибора, был воистину чарующим. Царило безветрие. Ни малейшее дуновение не тревожило ни подол серебристо-синего платья леди, ни пряди ее простой прически, ни ветви деревьев, растущих в долине. Поэтому ничто не мешало леди Мот наблюдать за любопытной сценой. Ей жалко было людей-рабов — хотя отсюда все казались крохотными, леди опознала людей по одинаковым тусклым туникам.