ГЛАВА 11

Семена Черного Триллиума все дальше и дальше уводили Харамис и Узуна. Скоро они добрались до холмистой равнины, раскинувшейся у подножия Охоганских гор. Здесь на долгих ровных склонах, на речных террасах, тоже попадались болота. Семена не спешили — летели так, чтобы путешественники могли поспеть за ними. Если люди замедляли шаг или в изнеможении валились на землю, чудесные поводыри поджидали их. Они покачивались в воздухе, если не было ветра, или ложились в траву до того самого момента, пока люди не были готовы снова пуститься в путь. Так же случалось, когда Харамис и Узун останавливались на ночь. Причем семена опускались на землю в самом удобном для ночевки месте.

А не проще ли предположить, размышляла принцесса, что семена просто выбирают укромные уголки, где можно нырнуть на землю, проникнуть в глубь ее, чтобы спустя какое-то время прорасти? Если я останусь в живых, обязательно вернусь сюда и поищу. Может, действительно росточки проклюнутся. Расположены они будут на расстоянии дневного перехода друг от друга. То-то будет чудесно…

Однако даром тратить время семена не позволяли, и после двух дней трудного пути Харамис почти возненавидела этих крылатых мучителей. С раздражением вспоминала она свой восторг первых часов пути. Прежние пытливые мысли теперь бесили ее. Какая разница, что представляют из себя эти семена — зародыши будущих сказочных цветков или непонятные существа? Теперь раздумывать было некогда, да и сил не оставалось. Семена все плыли и плыли, звали за собой. Приходилось следовать за ними.

Как-то раз, на второй день их путешествия, Харамис решила настоять на своем. Путь их тогда лежал через обширную поляну, сплошь усыпанную громадными, сочными, сладчайшими ягодами. Узун сказал, что их называют морошкой. Этой самой морошки на болоте было видимо-невидимо, и принцесса, не обращая внимания на призывные покачивания семечка, присела и принялась лакомиться, не в силах оторваться: таких вкусных ягод она никогда не пробовала раньше. Семя Триллиума подлетело к самому ее лицу, когда же принцесса отвернулась, оно легло на землю и упрямо отказывалось следовать дальше. Харамис даже пыталась согреть его своим дыханием…

Тогда она решила выпустить второе семя. Оно рванулось вперед и полетело с такой скоростью, что принцесса быстро запыхалась, догоняя его. Что уж говорить о старом Узуне. Тот скоро запросил пощады. Он не жаловался, но Харамис почувствовала стыд — ведь именно из-за нее старику пришлось так напрягаться.

Она вытащила медальон и попросила прощения:

— Я очень гадкая! Я больше никогда не буду такой строптивой. Пожалей хотя бы бедного Узуна. Лети помедленнее. Пожалуйста!

Семечко послушалось.

Однако Харамис чувствовала обиду. Разве Великая Волшебница не могла подобрать более легкий путь? Что она — ребенок, бессловесное животное? Путешествия особ королевской крови — ей из сказок и легенд это было доподлинно известно — должны проходить в торжественной, праздничной, а главное — неспешной обстановке. А ей предложили гнаться, как угорелой, за странным летучим созданием. Вверх, вниз, по острым камням, по болотам, с мокрыми ногами, постоянно отмахиваясь от комаров, питаясь неизвестно чем! Что почтенная Белая Дама насовала ей в дорожный мешок? Ни вкуса, ни вида…

К тому же еды было не так много.

На пятый день, когда они достигли широкой реки и Узун решил, что это, должно быть, верховья Виспара, принцессе неожиданно пришло в голову, что если они и дальше будут так поглощать пищу, то скоро останутся совсем без провизии. Местность между тем явно не изобиловала дичью или съедобными растениями. Узун тоже, по-видимому, испытывал растерянность, ведь никому из ниссомов и даже уйзгу не удавалось забираться так далеко на север. Эти области лежали уже за пределами Гиблых Топей. Считалось, что здесь проживали виспи, но до сих пор они не встретили ни одного аборигена.

В полдень семя, которое на этот раз вело их, неожиданно нырнуло в чахлую сухую траву, как бы подсказывая, что путешественники могут устроить небольшой привал. Принцесса присела на выпирающий обломок скалы, бросила взгляд на стремительный поток. Узун развел костер, принялся готовить варево — эту обязанность он добровольно и молча принял на себя. Когда же принцесса предложила помощь, он ответил, что рад служить ей так же, как в Цитадели.

— Узун! — позвала девушка. Тот сразу поспешил к ней. — Как ты считаешь, здесь есть рыба?

— Обязательно, принцесса. По крайней мере, гарсу здесь точно водится, а может, еще какие-нибудь виды. Только я не знаю, как они называются.

— Знаешь, я нашла в своем мешке леску и три крючка. Не мог бы ты наладить удочку и наловить рыбки на ужин? Что-то мы слишком быстро поглощаем припасы. Боюсь, как бы мы не остались без провизии в этих забытых Богом местах.

Узун помрачнел.

— Рыбалка займет не менее часа, если не больше. Кто же займется обедом, будет присматривать за костром? — Он был озадачен. — К тому же я никогда в жизни не брал в руки удочку. Боюсь, что у меня ничего не выйдет.

Харамис рассмеялась.

— Что здесь сложного! Маленькие ребятишки в Цитадели ведрами таскали рыбу. У меня есть замечательная идея! Я пойду на рыбалку, а ты собери ягод, надергай пучков дикого салата, его тут много. Если же тебе повезет и ты найдешь грибы, тогда мы устроим настоящий пир.

Узун, как всегда, повиновался. Сначала он набрал хвороста для костра, потом отправился на поиски съестного.

Рыбалка — дело нехитрое, рассуждала Харамис. Что здесь трудного? Прежде всего следует выбрать прут для удилища, потом привязать леску, приладить крючок, насадить на него наживу… Но где же ее взять? И какую надо?

Побродив по берегу, она нашла подходящий, по ее мнению, длинный гибкий прут. Потом, кое-как приладив леску, а к леске крючок (при этом она пару раз больно укололась), принцесса нашла гнилой ствол дерева, перевернула его. В жирной, черной земле копошились красные черви. Какие противные! Харамис решила было позвать на помощь Узуна, но музыкант был далеко. Тогда она сама, кривясь от брезгливости, дрожащими пальчиками взяла одного извивающегося червяка и после долгих безуспешных попыток наконец наколола его на крючок.

Она тщательно оттерла руки и, подобрав подходящее место — здесь поток, вдаваясь в берег, несколько стопорил свой бег, — забросила удочку.

Леска с наживкой сразу поплыла по течению, ее начало утягивать к скалам. Харамис вытащила крючок.

Прекрасно! И что здесь сложного? Так, не хватает грузила и поплавка… Сейчас наладим…

Она тут же положила удочку на сухую землю, привязала повыше крючка небольшой камень, а еще выше — толстую щепку. Оглядев свою работу, она удовлетворенно хмыкнула и забросила удочку. Крючок погрузился в воду, леса натянулась. Теперь надо запастись терпением…

Я обязана добиться успеха. Эта неожиданная, решительная, как приказ, мысль явилась к ней, следом потянулись другие думы. Я такая бессердечная… Сколько можно ездить на бедном Узуне, мы же не на пикнике в окрестностях Цитадели! Надо совесть иметь! И припасы следует экономить. Кто, кроме Владык воздуха, знает, сколько нам еще придется идти? Куда эти семена заведут нас?

Харамис отвела глаза от поплавка и посмотрела вдоль берега, где петляла едва заметная тропка, уводящая взгляд еще дальше на север. В горы!

Охоганский хребет!

Он возвышался за темной волнистой линией холмов исполинской снежной короной. Земля таинственных виспи. Неужели там спрятан заветный талисман? Если да, то как двое неумех — Харамис и Узун — сумеют отыскать его среди сияющих белизной пиков? Что они скажут Бине по возвращении в Нот?

Белая Дама… Она совсем больна, смерть уже подкрадывается к ней. Не выжила ли она из ума?

Все, на что они с Узуном способны, это следовать за семенем. Что же в нем такого волшебного? Такое слабенькое, бурое… Разве что неистребимая верность однажды выбранному направлению?

Это она заколдовала их, решила Харамис. Она все знает — где мы сейчас находимся и куда нам следует идти. Она же и семечком управляет — издали, посредством магии.

— Принцесса! — донеслось до нее. — Я набрал и ягод, и травы, и даже грибов. На вид они такие вкусные…

Харамис замерла. Погруженная в свои мысли, она даже не слышала, как Узун подошел к ней. В этот миг леска натянулась, удилище едва не вырвалось из рук. Принцесса судорожно вцепилась в него, и тут же какая-то могучая сила чуть не сбила ее с ног.

— Узун, помоги! Рыба!

Что-то огромное, блестящее и зеленоватое выпрыгнуло из воды и с шумным плеском рухнуло обратно в реку. Оддлинг бросился к девушке на помощь. Вдвоем им едва удалось справиться с добычей: рыба билась и металась с такой силой, что им даже приходила мысль — пусть себе плывет, куда хочет!

— Ну уж нет! — неожиданно завопила вошедшая в азарт принцесса. — Я свой обед так просто не выпущу.

Прошло с десяток минут, рыбина начала уставать. Наконец им удалось вытащить ее на берег.

Это был замечательный гарсу величиной с ногу принцессы.

— Может, вам и крючок не нужен, — переведя дух, улыбнулся Узун. — Стоило вам упомянуть об обеде, и вот, пожалуйста, обед перед вами.

— Это совпадение, — засмеялась Харамис. — Мне отвратительна сама мысль о том, что нам на обед попалось разумное существо, способное понимать человеческую речь. Или, что еще хуже, — заколдованный принц.

— Как поется в старых балладах? Маловероятно. Перед нами вполне обыкновенный гарсу и, должно быть, очень вкусный. Еще и на завтра останется. Ну и принцесса у меня! Просто золото!

Они оба рассмеялись. Харамис посмотрела на добычу, и ее радость внезапно улетучилась.

— Узун, тебе когда-нибудь приходилось заниматься рыбой? Ты умеешь ее готовить?

Музыкант отрицательно покачал головой.

— Ладно! — воскликнула принцесса. — Лиха беда начало! Я сама займусь ею. Мы овладеем кулинарным искусством методом проб и ошибок.

Узун поднял руку.

— Да будет так. Молитесь, принцесса, о ниспослании на вас божественного кулинарного озарения!..

ГЛАВА 12

Удивительный сон приснился принцессе Анигель — ей привиделось бедствие, доселе неслыханное: наступил сезон дождей, а дожди не начинались…

Два раза в год со стороны Южного моря на Полуостров накатывались бури, сменявшиеся редкими дождями и моросью. Редко когда в эту пору сквозь завесу туч проглядывало солнышко, потом опять начинало грохотать, сверкали молнии, и ливни обрушивались на земли Зиноры, Вара и Рувенды, на Лаборнок и Рэктам, на острова Энджи. Ныне — во сне — сушь затянулась на долгие месяцы, и багровое око днями висело в безоблачном небе, а горячий ветер дул, не переставая. Порывы его, обжигающие, несущие гибель всему живому, отличались невероятной силой. Все страны Полуострова оказались на грани гибели, но труднее всего пришлось Рувенде, не имеющей выхода к морю.

Из окна своей спальни в Цитадели Анигель оцепенело наблюдала, как могучий Мутар превращается в хилый ручеек, едва способный пробить себе дорогу на юг. То же самое творилось и с Викаром, Скрокаром и Бонораром. Обмелевшие реки уже не могли питать озеро Вум, поверхность которого на глазах съеживалась, берега сохли, так что теперь не было никакой возможности сплавлять строевой лес из Тассалейских чащ. Замерли лесопилки на берегах Мутара, гибли посевы на полях Дайлекса, и голодные толпы звероподобных скритеков, бродивших по стране, нападали на селения и грабили людей и оддлингов.

Венценосные родители Анигель, король Крейн и королева Каланта, в сопровождении правителей всех пяти туземных народов, населявших Рувенду, явились к дочери и умоляли ее вызвать дождь. Что могла ответить им несчастная девушка? Только признаться в том, что она не владеет тайным знанием и не в ее силах сотворить грозовые, обильные влагой тучи.

В том же сие ее навестила сестра Кадия, поведавшая Анигель, что засуха высушила болота, что пожухли цветущие ранее леса и травы, и теперь в джунглях не встретишь ни цветка, ни сочного плода. Гибнут грибы, которыми славились дебри Рувенды, лишайники и мхи ссохлись и сморщились, деревья сбрасывают листву.

— Молись! — потребовала Кадия, и Анигель упала на колени, простерла вверх руки, взывая к Владыкам воздуха. Потом она судорожно вцепилась в священный амулет, подвешенный на груди, и обратилась к Триединому Богу. Молчание небес да посвист жгучего ветра, обдувавшего Цитадель, были ей ответом… Разгневанная Кадия оставила сестру.

Следом в спальне оказалась старшая сестра, принцесса Харамис. Лицо ее было печально, она объявила, что гибнут животные; берега рек, ранее непроходимые топи теперь завалены трупами погибших существ. Подходит очередь людей, скоро вымрет весь Полуостров. Харамис указала рукой на, север, где обитали Белая Дама и Черный Колдун. Только им по силам выжить в эти жуткие дни. Анигель, попросила она, надо вызвать дождь, мы уже заждались…

— Но я не могу! — простонала Анигель. Этот вскрик вырвался из самой глубины души. — Я столько раз пыталась, но у меня ничего не получается. Мое сердце обливается кровью, я не щажу себя — но я не умею!..

Все они: правители стран, расположенных на Полуострове, их супруги, король Крейн и королева Каланта, храбрая Кадия, мудрая Харамис, — смотрели на нее с презрением и жалостью. Затем они удалились, и Анигель осталась одна в запертой спальне. Принцесса принялась колотить в закрытую дверь, плакала и звала на помощь, но никто не отозвался. Потом она вновь выглянула в окно и увидела стену огня, протянувшуюся вдоль горизонта. Языки пламени вздымались выше самых высоких башен Цитадели. Нестерпимый рев оглушил ее, рыдающую и бессильно опустившуюся на пол…

— Проснись! Не кричи, сердечко мое, все хорошо! Боже Триединый, только не кричи…

Лепестки огня обернулись извивающимися, в угольных прожилках, отвратительными болотными лилиями — страшными хищными цветами. Их толстые склизкие стебли принялись опутывать Анигель, прижимать к холодным, влажным, покрытым устрашающей резьбой камням, из которых были сложены стены темницы. Потом, уже сквозь пелену ужаса, мелькнуло лицо Имму, вот оно прояснилось, резко обозначились его черты. В глазах женщины застыл страх.

— Это только сон, только сон, — нараспев приговаривала старая туземка. Анигель неожиданно вывалилась из гамака, и падение окончательно разбудило ее. Имму обхватила ее голову, положила на колени, начала гладить по волосам. Подолом она вытерла лицо принцессы — та с готовностью высморкалась, удивленно огляделась. Жуткие сновидения растаяли, ее лица касаются теплые мягкие ладони Имму. Она рядом, что-то шепчет на ухо.

— Нет никакой опасности, нет, нет, нет… Не бойся, мы у друзей в Тревисте.

Принцесса попыталась что-то сказать — не получилось. Она откашлялась и необычно низким, хрипловатым голосом наконец выговорила:

— Я должна рассказать тебе свой сон. Просто обязана его рассказать…

Имму, деловито затягивая шнурки на лифе розового платья принцессы, хмуро проворчала:

— Сначала поешь. Что значит «нет аппетита»? Надо набраться сил перед дальней дорогой. Потом уж и сон послушаем… Да только что я в снах понимаю? Девочка моя, ты все расскажешь моей лучшей подруге. Если кто способен проникнуть в его тайный смысл, то только она.

Имму скрылась за занавесом из длинных пушистых нитей лишайника, совершенно скрывавшим дверной проем. Анигель перевела дыхание, достала амулет и, схватив его обеими руками, приказала самой себе успокоиться. Потом огляделась… Ее убежище представляло собой полуразрушенную комнату, стены которой были сложены из ровно отесанных камней. Потолок отсутствовал, и через скопище переплетенных ветвей и лиан, сквозь листву огромных деревьев мелкими голубыми монетами проглядывало чистое небо. Из стен торчали крючья, к которым были прицеплены два гамака; каменная кладка за ними была сплошь покрыта прекрасными, величиной с ее кулачок, шафранными лилиями. Цветы действительно питались насекомыми. Вот почему, догадалась Анигель, тут так спокойно: не слышно жужжания летающих кровососов. Именно здесь она, впервые за несколько дней, провалилась в такой глубокий сон. Может, поэтому ей и привиделся весь этот кошмар?

В предыдущую ночь они с Имму такого страху натерпелись!