- Птицы, - сказал Гунлаки. Муджин в ожидании не спускал с него глаз. Чет.
      - Ладно! - согласился Муджин, и оба повернули коней. Наконечник отделанного серебром копья Муджина описал в небе дугу. Гунлаки оглянулся. Внутри дуги, очерченной копьем, как в окне, можно было различить трех птиц. Они вновь повернулись к фигуре, ковыляющей впереди.
      - Один удар? - спросил Гунлаки.
      - Десять, - поправил Муджин.
      На людях, застигнутых в открытом поле, или беглецах герулы обычно оттачивали свое умение владеть копьем - искусство, которое могло означать жизнь или смерть в бою.
      - Он совсем мальчишка, - сказал Гунлаки.
      - Десять, - повторил Муджин. - Десятый - в сердце или в горло?
      - В сердце, - поспешил с ответом Гунлаки.
      Раны в горло бывали мучительными - чтобы раненый умер, требовалось по меньшей мере еще два удара. При ударе в сердце смерть наступала более быстро и милосердно.
      - В горло! - настаивал Муджин.
      - В сердце, - повторил Гунлаки.
      - Тогда будет не так забавно.
      - Он же мальчишка, - возразил Гунлаки.
      Парень остановился у колеи, оставленной колонной часа полтора назад.
      Двое всадников медленно направились к жертве - Муджину не хотелось заранее пугать ее.
      (Вероятно, следует сделать два отступления - одно из них напоминает о переправе через Лотар, другое связано с беспокойством Гунлаки.
      Целью похода, или, если угодно, налета и переправы через Лотар было поголовное истребление целого народа. Стратегической причиной подобного действия было, вероятно, очищение равнины Баррионуэво к востоку от Лотара для скота герулов. Как уже упоминалось, герулы были кочевниками. И, как уже стало ясно, множеству их возможных жертв удавалось избежать гибели. Некоторые успешно сопротивлялись в своих крепостях, другие ухитрялись ускользнуть в леса, где герулы и хагины не могли преследовать их. Трудно дать в этом случае точную оценку, но можно предположить, что лишь семьдесят-восемьдесят процентов людей в деревнях, подвергшихся нападению герулов к востоку, а особенно к западу от Лотара, были убиты или взяты в плен).
      Муджин и Гунлаки остановились в пятидесяти ярдах от парня, замершего на месте. Он немного отступил от грязной колеи в заснеженную траву - здесь стоять было удобнее.
      Пятьдесят ярдов были подходящим расстоянием - оно давало лошадям время развить большую скорость, если это было нужно; во время приближения можно было все предусмотреть, учесть любые движения жертвы и иметь возможность точно прицелиться.
      Народ, на который герулы напали в этот раз, назывался "лесным". Следует дать историческую справку, без которой дальнейшие события будет труднее понять. Когда-то давно, на планете, удаленной от той, на которой сейчас находились Муджин, Гунлаки и парень, жили лесные люди. Они были варварами, что невозможно отрицать - безжалостными, невежественными, с жестокими нравами и дикими обычаями. Они промышляли охотой и земледелием. Этот народ с далекой планеты некогда восстал против могущества Телнарии. Во мраке дремучих лесов с помощью оружия, захваченного у пришельцев, лесному народу не раз удавалось заманить в ловушку и истребить карательные отряды, потери которых в то время не могла себе позволить раздираемая гражданскими войнами Империя. В конце концов, по мере того, как войска Империи завоевывали враждебные . планеты, рыская вдоль границ, они стали часто вторгаться вглубь чужих земель - тут и пришло время вновь обратить внимание на лесной народ. Войны велись на протяжении жизни нескольких поколений - кровавые и безжалостные. Заключались различные союзы, и в конце концов лесной народ и несколько подобных ему были покорены. Свою роль сыграли предательства и проявления вероломства, но, конечно, подобные народы - изолированные, лишенные поддержки извне, иногда враждующие между собой, испытывающие нехватку человеческих ресурсов и вооружения - не могли соперничать с войсками Империи. Иногда народы полностью истреблялись. Жалкие остатки были рассеяны по разным планетам и призваны нести службу Империи, особенно в отдельных видах работ. Они не имели федеративного статуса; варварам всего лишь позволяли оставаться во владениях Империи, а за эту милость они были обязаны поставлять ей рекрутов для ауксилий - дополнительных войск срочной службы, на которые во многом опиралась имперская власть. Такие образом компенсировалось нежелание горожан проходить военную службу. Некоторые из варваров даже занимали офицерские должности в постоянной армии. Военные силы Империи, как следует заметить, составляли в основном части обороны, где должны были проходить службу горожане и которые теперь состояли только из сельских жителей и профессиональных военных. Основная армия состояла главным образом из наемников и была полностью независима от гражданских властей. Она представляла собой значительную политическую силу, расположения которой добивались. Армия наемников была способна возводить на престол и свергать императоров.
      Названия лесных народов, разбросанных по чужим планетам, были различными. Сначала их называли "вандалами" - откуда появилось это слово, неизвестно. Кое-кто утверждал, что так называли лесной народ его враги. Однако возможно, что это слово пришло из языка самого лесного народа вначале от древнего "ванланд", то есть лес, но, как уже говорилось, в этом нет уверенности. Возможно происхождение слова от названия "ванганз" - так обозначали ритуальный акт отмщения. В истории лесные люди упомянуты как вандалы, и я буду употреблять это название, надеясь, что читатель не позволит себе заблуждаться относительно каких-либо несущественных значений, связанных с этим словом. Подобный народ, как известно, существовал и в нашей истории. Но я не собираюсь рассуждать об этом, предоставив такое право более сведущим людям. Моя задача, как я уже указывал, весьма проста - всего лишь рассказать о том, что случилось...
      Мальчик стоял на заснеженной траве, опираясь на посох. Он казался настолько изнуренным, что не мог выпрямиться. Его одежда, изорванная, превратившаяся в лохмотья, развевалась на ветру.
      Остатки лесного народа были привезены на эту планету. Мальчик был одним из последних уцелевших. Всего несколько месяцев назад, весной и в начале лета, герулы вели с ними продолжительные, отчаянные бои. Сражения длились более пяти недель - это была настоящая война. Лесные люди были неплохими наездниками; они изменили жизненный уклад в соответствии с укладом герулов, превратившись в пастухов. Их вражда вспыхнула неожиданно, ибо вначале лесной народ жил на востоке, за горами Баррионуэво, там, где начинались равнины; впоследствии он перебрался на север, к самим равнинам. Гунлаки был поражен искусством врагов, хотя герулы, имеющие численный перевес, со своими отличными конями, которых в течение столетий выращивали для боя и погони, искусством верховой езды и боя, отточенном веками и освященном традициями, с быстротой, способностью к длительным походам и осадам, победили противника. Вождь лесного народа погиб в бою. Его беременная жена избежала плена и вместе с группой приближенных скрылась неизвестно куда. Из черепа побежденного вождя не стали делать чашу - нет, вождь был предан торжественному сожжению, достойному вождя герулов. Гунлаки вместе с другими всадниками воздел копье в прощальном салюте, когда первая струйка дыма устремилась в небо...
      - В правую руку! - крикнул Муджин, ударяя каблуками по бокам своего коня.
      Гунлаки услышал, как парень пронзительно вскрикнул от боли.
      - В левую руку! - крикнул Муджин.
      Парень вновь закричал от боли. Муджин был умелым воином, почти таким же, как Гунлаки - было бы странно, если бы Муджин не попытался щегольнуть своим искусством. Гунлаки оглядел заснеженную равнину. Конечно, воины не стали бы медлить, если бы жертва попыталась ускользнуть или молить о пощаде. Позднее Муджин научился бы сочувствовать, а пока он был слишком молод. Вид крови легко возбуждал его.
      Парень пронзительно взвизгнул. Гунлаки так и не взял в руки копье.
      Не. то, чтобы ему не хотелось участвовать в развлечении, но парень казался совсем ослабленным ударами, хотя потерял не так уж много крови.
      Вновь раздался крик - на этот раз копье пронзило бедняге предплечье. Это был уже четвертый удар. Муджин вначале бил в правую руку, надеясь, что его жертва не левша. Конечно, он мог ошибиться.
      Гунлаки подъехал ближе, переступив узкую колею, оставленную колонной, напоминающую рану в траве.
      Муджин наносил удары в плечи - сначала в правое, потом в левое.
      Затем последовали уколы в бедра, чтобы жертва не могла сдвинуться с места в ожидании финального удара в горло или в сердце. На этот раз смертельный удар должен был поразить сердце, как сказал Гунлаки. Иногда жертву ранили в колени, а седьмой и восьмой удары приходились в подколенные впадины сзади. Поскольку Муджин решил убить парня десятью ударами, девятый из них наносился справа в грудь - так, чтобы пошла кровь, но жертва могла бы удержаться на ногах, а при десятом копье пробивало ребра и вонзалось в сердце. Лезвие копья сужалось к концу, чтобы его было легче извлекать из раны - зачастую именно это предрешало исход боя. Если бы Муджин сказал "девять", то последний удар поражал бы сердце, а если бы сказал "девять и в шею", девятый наносился бы сзади в шею с расчетом перебить позвоночник.
      Парень пошатнулся - девятый удар справа в грудь оказался слишком силен.
      Муджин пришпорил коня.
      Парень едва стоял на ногах и в любую секунду мог упасть. Myджину следовало спешить.
      - Берегись! - крикнул Гунлаки.
      Внезапно парень поднял посох, стремительно отбил им копье и бросился к конскому боку, грубо нанеся удар по ребрам. Конь всхрапнул от боли, и парень изо всех сил ударил его еще раз; конь беспокойно задергался на месте, пытаясь избежать ударов и боли, и потерял равновесие. Муджин, нога которого застряла в стремени, упал вместе с конем так, что оказался прижатым к земле. С вытаращенными глазами он смотрел, как окровавленный парень заносит над ним посох. Он не успел нанести удар - подоспевший Гунлаки кольнул его копьем прямо под левую лопатку.
      Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
      Гунлаки вытащил копье из тела парня.
      Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
      - Ты в порядке? - спросил Гунлаки.
      - Пес! Пес! - орал Муджин, пиная труп.
      Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
      Гунлаки оглядел равнину - она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
      - Он был смелым, как мы, - сказал Гунлаки.
      - Он пес!
      - Да, но смелый пес, - поправил Гунлаки.
      - Смелый, - кивнул Муджин.
      - Конечно - все они смелые псы. Достойные противники.
      Муджин кивнул.
      Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
      Глава 5
      Крестьянин спустился по лестнице в зал таверны. Было уже поздно.
      - Постой, - подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
      Крестьянин остановился.
      Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру "танлин". Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
      Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
      - Плати, - сказал Бун Тап.
      Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
      - Почему? - спросил он.
      - Плати, - повторил Бун Тап.
      - Я не ел и не пил здесь, - медленно проговорил крестьянин.
      Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
      - С ней было хорошо?
      - Да, - ответил крестьянин.
      И это была правда - женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему - беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
      - Ты взял ее? - спросил Бун Тап.
      - Да, - ответил крестьянин.
      - Тогда плати.
      - Я не ел и не пил здесь, - повторил крестьянин.
      - Ты должен заплатить, - настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
      Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
      - Лучше не нарывайся, - предупредил Бун Тап.
      - Я не нарываюсь, - ответил крестьянин.
      Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
      - Кто я? - еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
      - Ты - Пес, - ответил брат Вениамин. - Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
      Потом крестьянин ушел.
      Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
      - Я скажу, сколько ты должен заплатить, - заявил Бун Тал. - Сколько ты дал в комнате наверху?
      Крестьянин молчал.
      Сколько ты заплатил ей? - повторил Бун Тап.
      - Ничего.
      - Как "ничего"? - удивился Бун Тап.
      - Она ничего не взяла, - объяснил крестьянин.
      - Лгун! - воскликнул Бун Тап.
      Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
      - Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
      - Нет, - ответил крестьянин.
      Он слышал о таких женщинах: пока он чистил загоны для скота на корабле, команда развлекалась болтовней, думая, что их никто не слышит. Монету клали рядом с кружкой, чтобы доказать, что клиент способен заплатить за услуги женщины. Потом монету можно было и не бросать в кружку, если клиент бывал недоволен услугами. Поскольку хозяева публичного дома вели запись посетителей, им было просто проверить количество монет в кружках после работы и увидеть, соответствует ли оно количеству посетителей. Женщины подвергались наказаниям, если монет не хватало. Иногда их били, как рабынь. Поэтому женщины стремились угодить посетителям.
      - Ты вор, - сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
      - Я не вор, - возразил тот.
      - Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, - заявил Бун Тап.
      - Нет.
      - Она работает на меня, - объяснил владелец таверны.
      - Нет, она платит тебе ренту, - покачал головой крестьянин.
      - Тогда я побью ее, - пригрозил Бун Тап.
      - Она свободная женщина, - не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били - за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют - неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить - она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны. Она жила на Тереннии и была свободна. Непохоже, чтобы она оказалась рабыней, которую наказывают за малейшее неповиновение или за то, что она не умеет угодить.
      - Посмотрим, что у тебя здесь, - сказал Бун Тап, ослабляя завязки котомки и вытряхивая ее содержимое на стойку.
      - У него есть деньги! - воскликнул один из мужчин за спиной крестьянина.
      - Смотри, дарин! - сказал другой.
      - Ух, смотрите-ка! - Бун Тап схватил серебряный браслет.
      - Он вор! - воскликнул мужчина, стоящий справа.
      - Конечно, - кивнул Бун Тап.
      - Нет, - возразил крестьянин и схватился за стойку.
      Ему не следовало поддаваться ярости - по крайней мере, такой внезапной, слепой и неистовой. Ярость оказалась слишком сильной, она была неудержима, стремительна, подобно молнии, поражающей небосвод, разрывающей тучи, изломанной и резкой. С такой яростью ничего нельзя поделать; трудно предугадать, что произойдет. Человек обо всем узнает позднее. Таких приступов особенно боялись в деревне. Существовала ярость, которая накатывается постепенно - она обостряет все чувства, наделяет человека страшной силой, и тот с напряжением ждет всплеска. Ждет, предчувствует, готовый к пружинистому броску. А потом наступает холодное, безжалостное бешенство, самое ужасное из всех - крестьянин еще не испытывал такого чувства, неумолимого, как приближение зимы, научающего холодному и жестокому терпению.
      "Остерегайся таких чувств, сын мой", - говорил ему брат Вениамин.
      - Браслет украден, - заявил Бун Тап. - Я заберу его.
      - И дарин, - добавил мужчина, стоящий слева.
      - Мы забираем у тебя мешок, - заключил Бун Тап. - Уходи.
      - Это мои вещи, - сказал крестьянин.
      - Уходи отсюда!
      Мужчина, стоящий справа, вдруг схватил посох крестьянина и замахнулся.
      - Уходи, - повторил Бун Тап.
      Посох резко опустился, ударив крестьянина по плечу, а затем - по голове. Крестьянин почувствовал, что по виску заструилась кровь.
      Мужчина с посохом казался изумленным оттого, что крестьянин еще держится на ногах. "Ты должен научиться сдерживать себя", - говорил брат Вениамин.
      Посох вновь взметнулся в воздух, но крестьянин успел перехватить его и вырвать из рук мужчины. Тот отлетел в сторону.
      "Если тебя ударят, - говорил брат Вениамин, - отдай этому человеку посох, чтобы он мог ударить тебя второй раз".
      Крестьянин протянул посох противнику. Мужчина в изумлении воззрился на него. Затем он захохотал, а вместе с ним и двое других.
      - Убирайся, - усмехаясь, сказал Бун Тап.
      Взяв посох и закинув за спину мешок, крестьянин вышел из таверны. Горячие слезы струились по его щекам. У таверны он присел на землю, опустил голову и закрыл лицо руками.
      Затем запрокинул голову и завыл в отчаянии, глядя на небо между крышами домов. Внезапно вскочив, он вновь вошел в таверну. Бун Тап и мужчины сидели за столиком, играя в танлин. Доска с колышками по-прежнему лежала перед ними, рядом стояли стаканы. Подняв посох, крестьянин проткнул им грудь человека, который ударил его. В удар крестьянин вложил всю силу; посох вошел в тело насквозь и застрял в стене. Крестьянин навалился на Бун Тапа и сломал ему шею, будто кабану. Третий мужчина убежал, пронзительно вопя. За ним никто не погнался. Крестьянин вытащил из трупа посох, забрал свое имущество и вышел из таверны.
      Глава 6
      Фургоны скрипели, катясь по тропе; воины переругивались, звенели цепи, иногда слышался плач пленниц, привязанных за шеи к повозкам.
      Через два дня после встречи с парнем на заснеженной равнине Гунлаки и Муджин догнали колонну и сейчас ждали дальнейших приказаний. Гунлаки снова хотел отправиться в дозор, но его горячую просьбу отклонили, понимая, что он и так слишком много времени провел в седле. Поэтому сейчас ему оставалось только ехать вместе с колонной.
      Муджин обнаружил, что Гунлаки чуждается его общества и в последние дни часто оставляет его одного. Гунлаки казался слишком погруженным в собственные мысли. В самом деле, с тех пор, как колонна переправилась через Лотар, он стал вести себя как-то странно. Однако Муджин был терпелив - все герулы умели подолгу ждать. Несомненно, Гунлаки вскоре должен был прийти в себя, стать таким, как прежде, после привычных и простых действий. Муджин не боялся, что Гунлаки кому-нибудь расскажет о его неудаче, непредвиденном конфузе с тем парнем, о том, как его провели, будто зеленого юнца, и о том, что его, Муджина, могли бы убить, если бы не вмешался Гунлаки. Муджин не боялся этого, ибо Гунлаки был не только истинным герулом, но и хорошим другом. В самом деле, через несколько лет Муджин сам стал бы в шутку рассказывать эту историю, предостерегая молодых воинов - историю о том, как Гунлаки спас его, когда Муджин еще был новичком на тропе войны.
      Они шли уже несколько дней.
      Гунлаки обычно ехал справа от колонны, иногда обгонял ее, или отставал.
      На взгляд Гунлаки, повозки, пешие воины и пленники двигались слишком медленно.
      Гунлаки огляделся. Птицы терпеливо следовали за колонной, и в последние дни им всегда находилось, чем поживиться. Многие из них так раздулись от пищи, что не могли взлететь. Иногда их ловили собаки. На обочинах дороги белели кости. Самым красивым из пленниц позволили обернуть ноги тряпьем, чтобы они не отморозили себе пальцы - такой недостаток, каким бы незначительным он ни казался, сильно понижал цену рабынь.
      На обочине собаки дрались у трупа. Гунлаки часто наблюдал подобные сцены.
      Две ночи подряд Гунлаки провел без сна, пожевывая сухой творог; по утрам ему приходилось привязывать себя к седлу.
      Несколько раз по ночам, когда колонна останавливалась и разжигала костры, Гунлаки навещал пленниц, прикованных под отведенными для этой цели повозками. Как всякому воину, ему принадлежало несколько пленников, отмеченных клеймом Гунлаки. Пешие воины владели рабами похуже. Когда воину хотелось навестить какую-нибудь пленницу, он еще заранее, днем, вешал ей на шею диск со своим знаком. Иногда Гунлаки имел пленниц так, как женщин своего народа, но чаще, поскольку они были из народа врагов, брал их по-свинячьи, сзади - даже самых привлекательных, которых он высматривал и вешал на шею диски, приберегая себе на ночь. Так Гунаки давал женщинам понять, что они принадлежат герулам и что им теперь предстоит целыми днями ухаживать за скотом, а по вечерам удовлетворять своего господина на ложе из шкур. Конечно, некоторых женщин можно было продать в Вениции - солдатам или увезти на дальние невольничьи рынки. Воины из Вениции имели огненные копья, способные поразить человека с расстояния тысячи ярдов. Герулы не пытались проникнуть за странные, хлипкие на вид ограды вокруг города - они часто видели висящих на ограде мертвых животных.
      Гунлаки вспомнил воинов, с которыми сражался весной и в начале лета. Это была настоящая война. Народ, который только что уничтожили близ Лотара, на краю леса, считался родственным тем воинам. Однако эти два народа сильно отличались друг от друга.
      Гунлаки огляделся. Неподалеку кружили птицы. Они следовали за воинами до самых вершин Баррионуэво, на север, на равнины, где герулы встречались с воинами народа, родственного жителям земель близ Лотара.
      Повсюду виднелись птицы, сидящие на земле и жадно пожирающие падаль. Иногда они сидели совсем рядом с колонной. Гунлаки было неприятно видеть птиц.
      Внезапно Гунлаки пришпорил коня, сердито крикнул и двинулся в сторону стаи птиц, собравшейся возле трупа. Птицы хрипло заорали, разлетаясь кто куда, и Гунлаки повернул коня, возвращаясь к колонне. Оглянувшись, он увидел, что две самые наглые птицы вновь подлетают к трупу.
      Подобно большинству воинов, Гунлаки терпеть не мог птиц, выжидающих чьей-нибудь смерти.
      Колонна приближалась к подножию гор Баррионуэво. Справа, в нескольких ярдах от колонны, Гунлаки заметил женщину. Должно быть, она принадлежала к народу, жившему близ Лотара, ибо герулы не брали в походы своих женщин. Когда они отправлялись в длительные поездки, то брали с собой женщин и детей в фургонах, но в походе все было по-другому. Иногда приходилось перебираться на новые, богатые травой пастбища Баррионуэво. Женщины все время проводили в фургонах. По ночам или перед сражением фургоны ставили кольцом, внутрь которого заводили скот, там же оставляли женщин и домашний скарб. Нет, конечно, эта женщина не принадлежала к народу герулов. Гунлаки тронул поводья, объезжая женщину так, чтобы она оказалась между ним и колонной. Конь шел шагом, и спустя несколько минут Гунлаки заметил, что шея женщины несколько раз обмотана веревкой. Она собирала хинен, вероятно, в пищу погонщику повозки, к которой ее обычно привязывали. Хинен был довольно распространен в этих местах - красивое, яркое растеньице. Оно цвело и давало семена в холодное время года. Зимой лошади охотно искали его, для чего им иногда приходилось разрывать копытами снег. Дикие звери приходили издалека, чтобы найти хинен. Его семена разносились по всей округе, особенно на копытах животных. Герулы и народы, живущие у Лотара, добавляли это растение в пищу. Женщина подняла подол юбки, превратив ее в корзину и складывая туда хинен. Разноцветные растения красиво смотрелись на ткани, их уже было собрано достаточно много. Тогда чего же женщина медлила? Она и так ушла слишком далеко от колонны. Неужели она замыслила побег? Ее икры были весьма аппетитными. Женщина побледнела, заметив Гунлаки. Он уже вытаскивал хлыст из седельной сумки.
      Женщина быстро опустилась на колени в холодную траву.
      Склонив голову, она освободила конец веревки, обмотанной вокруг шеи, которым ее привязывали к повозке. Не поднимая головы, она протянула веревку Гунлаки. Этим выразительным жестом она предлагала привязать ее к стремени. Гунлаки взглянул на женщину с высоты седла. Ветер теребил ее волосы, хинен рассыпался, и подол юбки опустел.
      - Подними голову, - приказал Гунлаки.
      Она повиновалась, дрожа и не опуская протянутую руку.
      - Ты ушла слишком далеко.
      До колонны было не менее пятидесяти ярдов.
      - Я собирала хинен, - прошептала женщина.
      Гунлаки сжал в кулаке рукоятку хлыста.
      - Ты ушла далеко, - повторил он.
      - Да, господин.
      - Ты хочешь, чтобы я отвел тебя обратно на веревке? - спросил Гунлаки.
      - Нет, господин.
      - Ты уже научилась называть герулов "господами", - заметил он.
      - И всех свободных людей тоже, господин, - добавила она.
      - Опусти руку.
      Женщина повиновалась.
      - Замотай веревку вокруг шеи, как раньше, - приказал Гунлаки. - И собери хинен.
      Она наклонилась и быстро подобрала цветы в подол юбки, все еще стоя на коленях. Гунлаки разглядывал ее ноги.
      - Вставай и возвращайся к повозке.
      - Да, господин.
      Отвернувшись от Гунлаки, она заспешила к колонне. Он ехал следом, слева от нее.
      Несомненно, она чувствовала, что Гунлаки наблюдает за ней.
      - Ты хотела бежать, - сказал Гунлаки.
      - Простите, господин.
      - Тебе некуда бежать.
      - Я не хочу носить клеймо, - потупилась женщина.
      - В землях герулов это не обязательно. Думаешь, мы не знаем, кто раб, а кто нет?
      Она вздохнула.
      - Тебе некуда бежать, - продолжал Гунлаки, - так же, как и женщинам в ошейниках с других планет.
      Подойдя к колонне, она остановилась и робко взглянула на Гунлаки.
      - Не пытайся бежать, - еще раз напомнил он. - По твоему следу пустят собак.
      - Мне страшно...
      - Правильно - рабы должны бояться.
      Она подняла глаза.
      - Ты знаешь, чего надо бояться больше всего? - спросил Гунлаки.
      - Нет, господин.
      - Того, что не сможешь полностью угодить, - объяснил Гунлаки.
      - Да, господин.
      - Повернись.
      Женщина вздрогнула, когда Гунлаки слегка ударил ее хлыстом по шее, наклонившись с седла.
      - Не вздумай снова бежать, - предупредил он.
      - Да, господин, - покорно согласилась женщина.
      - Вернись к повозке. Надеюсь, тебя не побьют.
      Спрятав хлыст, Гунлаки медленно ехал за ней, пока не увидел, что женщина нашла повозку и пересыпала хинен в корзину. Он следил, как женщину привязывают рядом с двумя другими пленницами. Женщина оглянулась, но Гунлаки уже повернул коня и поехал обратно.
      Пошел редкий снег. Где-то впереди закричала роженица. Над колонной вились птицы.
      - Хо! - воскликнул подъехавший Муджин.
      - Я видел тебя с женщиной. Тебе стало получше?
      - Я в порядке, - заверил его Гунлаки.
      - Я видел, что ты уходил с ней от колонны. Ты хорошо развлекся с ней? Она тебе угодила?
      - Я не стал брать ее, - ответил Гунлаки.
      - Ты надел на нее свой диск, чтобы прийти вечером? - не отставал Муджин.
      - Нет.
      - У нее полные ноги, - заметил Муджин. - Я видел. Я сразу узнаю ее, когда встречу в следующий раз. Сегодня вечером я надену на нее свой диск.
      Гунлаки пожал плечами.
      - Ты не против? - спросил Муджин.
      - Нет.
      - Как мне взять ее? - размышлял Муджин.
      - Как захочешь, - ответил Гунлаки, - она рабыня.
      В то время, как уже говорилось, колонна приближалась к горам Баррионуэво. На следующий день, если не подведет погода, воины могли увидеть впереди фестанг Сим-Гьядини.
      Вскоре колонна остановилась на ночевку. Ночью родилось несколько младенцев, и всех их выбросили на обочину дороги. Новорожденные вскоре умерли, их трупы сожрали птицы и собаки.
      Всю ночь Гунлаки снились сражения, которые происходили весной и в начале лета.
      К утру костры затушил снег, и лошади озябли. День начинался, как один из многих в походе, ничем от них не отличаясь.
      Гунлаки вспоминал парня, которого убил на заснеженной равнине близ Лотара несколько дней назад. Он вспоминал всадников лесного народа, восхищался ими и тем парнем. Жаль, что такие люди должны умирать, подумал он.