Джон НОРМАН
      ВНЕ ЗАКОНА НА ГОРЕ
      НАДПИСЬ НА РУКОПИСИ
      Мой друг, Харрисон Смит! Наш молодой городской юрист недавно передал мне вторую рукопись, написанную неким Тэрлом Кэботом. По его желанию, эта рукопись, также, как и первая, была предложена вниманию издателя. Однако на этот раз вследствие многочисленных запросов читателей первой книги "Тарнсмен Гора" (в которой затрагивается самый обширный круг вопросов - от требования документального подтверждения существования планеты Гор сестры Земли - до сомнений в подлинности автора), я попросил Харрисона Смита написать нечто вроде предисловия, чтобы всем стала ясна его роль в описываемых событиях, а также рассказать немного больше о Тэрле Кэботе, с которым я не имел счастья встречаться лично.
      Джон Норман
      1. ЗАЯВЛЕНИЕ ХАРРИСОНА СМИТА
      Мы впервые встретились с Тэрлом Кэботом в небольшом колледже в Нью-Хэмпшире, куда нас обоих пригласили преподавать. Он читал курс лекций по английской литературе, а я, желавший заработать деньги на трехгодичный курс обучения в школе юристов, был принят в колледж в качестве инструктора физического воспитания.
      Мы много общались, болтали, спорили и, как я надеялся, стали друзьями. Мне нравился этот молодой обходительный англичанин. Он всегда был спокойным, хотя иногда погружался в себя и забывал об окружающих. Он не желал разрывать ту оболочку формальной вежливости, за которой таилось его сердце, несомненно такое же сентиментальное и пылкое, как и у любого другого человека. Но он усиленно скрывал это.
      Молодой Кэбот был высок, хорошо сложен и двигался с какой-то звериной грацией, которую приобрел скорее в доках Бристоля, чем в аудиториях Оксфорда, в одном из колледжей которого он получил образование. У него были чистые, голубые, и к тому же прямые и честные глаза. Непослушные буйные волосы были рыжего цвета, и хотя некоторым из нас они нравились, именно этот самый рыжий цвет приводил в тихое бешенство респектабельных джентльменов, преподающих в колледже. Я сомневался, что у него была расческа, а если и была, то он ей никогда не пользовался. И при всем этом Тэрл Кэбот был мягким, спокойным, вежливым и обходительным оксфордским джентльменом. Единственным исключением были его волосы. Но затем нам пришлось усомниться в нашей оценке.
      К моему великому сожалению, Кэбот исчез после окончания семестра. Я уверен, что это произошло помимо его воли. Кэбот был человеком, который не пренебрегает своими обязанностями.
      К концу семестра Кэбот, как и все мы, устал от академической рутины и хотел каких нибудь перемен. Он решил один пойти в горы. В лежащие поблизости Белые горы, которые в это время года прекрасны.
      Я одолжил ему кое-какое снаряжение и отвез его в горы, где и высадил на обочине шоссе. Он просил меня, и я уверен, что вполне серьезно, встретить его здесь через три дня. Я вернулся в назначенное время, но Кэбот не пришел на рандеву. Я ждал несколько часов, а затем уехал и вернулся на следующий день в то же время. Он не появился. Я встревожился и сообщил властям. Начался поиск.
      Вскоре мы нашли пепелище его костра у большого плоского камня в десяти часах пути от шоссе. Но все наши поиски были бесплодны. Правда, через несколько месяцев я узнал, что Тэрл Кэбот спустился с гор живым и здоровым, но, вероятно, подвергся действию сильного эмоционального шока, который вызвал амнезию, по крайней мере на то время, которое он отсутствовал.
      Он больше не вернулся к преподаванию в колледже. Некоторые старшие его коллеги вздохнули с облегчением и признались, что всегда считали его неподходящим. Через некоторое время я тоже решил, что не подхожу, и оставил колледж.
      Вскоре я получил чек от Кэбота в уплату за потерю моего снаряжения. Это был благородный жест, но я предпочел бы встретиться с ним лично. Тогда я схватил бы его за руку и заставил бы рассказать о всем, что с ним произошло.
      В отличие от своих коллег, я считал амнезию слишком простым объяснением. Скорее всего она была лишь уловкой, чтобы отделаться от расспросов о том, как он провел все эти месяцы, где был, что делал.
      Прошло уже семь лет с того момента, когда вдруг я встретил Кэбота на улицах Манхеттена. К тому времени я уже заработал деньги на обучение, перестал преподавать и обучался в школе при одном из лучших частных университетов Нью-Йорка.
      Кэбот мало изменился. Я бросился к нему и схватил за плечо. То, что случилось потом, я никак не мог ожидать. Он рванулся, как тигр, яростно крича на незнакомом мне языке. Стальные руки схватили меня и распяли на колене в совершенно беспомощном положении. Мой позвоночник чуть не треснул, как спичка.
      Но затем он отпустил меня, сконфужено улыбаясь, но наверняка все еще не узнавая. Я с ужасом понял, что его действия были чисто рефлекторными. Так дергается колено при ударе молоточка врача. Это был звериный инстинкт - убить, пока не убили тебя. Это был инстинкт человека, живущего там, где требовалось убивать быстро и жестоко, иначе сам будешь мертв. Я вспотел, поняв, что был на пороге смерти, но неужели это тот самый мягкий и вежливый Кэбот, которого я знал?
      - Харрисон! - воскликнул он. - Харрисон Смит! - Речь его была быстрой и сбивчивой. Он старался успокоить меня. - Прости меня, старина!
      Он протянул мне руку, я ее принял и мы обменялись рукопожатием, хотя, боюсь, что с моей стороны оно было весьма вялым. Тэрл же крепко, от души, сжал мои пальцы.
      Вокруг нас уже собрались люди и глазели, стоя на безопасном расстоянии.
      Он улыбнулся той самой своей наивной мальчишеской улыбкой, которую я хорошо помнил со времен Нью-Хэмпшира.
      - Не откажешься пропустить по стаканчику? - спросил он.
      - С удовольствием.
      И в крошечном ресторанчике Манхеттена мы с Тэрлом Кэботом возобновили свою дружбу. Мы говорили обо всем, но никто из нас не упомянул о его странном поведении во время нашей встречи и о тех таинственных месяцах, которые он провел неизвестно где с момента своего исчезновения в горах Нью-Хэмпшира.
      Потом мы виделись с ним довольно часто. Он, казалось, отчаянно нуждался в близком человеке, в друге, а я, со своей стороны, был счастлив быть его другом, и, по всей вероятности, единственным.
      Я знал, что наступит время, когда он расскажет обо всем. Сам я не хотел насильно вторгаться в его тайны. Для этого нужно было стать больше, чем другом. Я часто думал, почему Кэбот не говорит открыто о своих делах, почему так ревностно хранит тайну своего исчезновения. Теперь понимаю: он боялся, что я сочту его сумасшедшим.
      Однажды, в первых числах февраля, мы сидели в том самом баре, куда зашли выпить после нашей первой встречи. На улице медленно падал снег, окрашенный в нежные тона неоновыми лампами. Кэбот задумчиво смотрел на улицу, крутя в руке стакан с виски. Он был очень хмур и задумчив. Я вспомнил, что как раз именно в феврале он и исчез тогда.
      - Может, нам лучше пойти домой? - спросил я.
      Кэбот продолжал смотреть в окно на светящийся снег, падающий на грязный тротуар.
      - Я люблю ее, - сказал Кэбот, не обращаясь ни к кому.
      - Кого? - спросил я.
      Он покачал головой и продолжал смотреть на улицу.
      - Идем домой, - сказал я. - Уже поздно.
      - Где дом? - глядя в окно, спросил Кэбот.
      - Твоя квартира совсем рядом, за несколько кварталов, - сказал я, все больше желая увести его отсюда. Его настроение было каким-то чужим, незнакомым. Я почему-то боялся.
      Он не двинулся с места и выдернул руку из моих пальцев.
      - Поздно, - сказал он, как бы соглашаясь со мной, но имея в виду что-то большее. - Но не слишком поздно, - добавил он, как бы решившись на что-то. Я подумал, что Тэрл желает повернуть время вспять, или прервать поток событий.
      Я откинулся на спинку кресла, поняв, что Кэбот уйдет отсюда только тогда, когда захочет сам. Не раньше. Меня тревожило все: его отчаяние, призрачный свет, проникающий сквозь стекла, обрывки разговоров, звон стаканов, шарканье ног, бульканье жидкости, наливаемой в стаканы.
      Кэбот снова поднял бокал, но пить не стал, а только держал его перед собой. Затем медленно вылил содержимое на стол. Жидкость растеклась по поверхности. И затем он произнес несколько слов на незнакомом языке, который я уже слышал, когда его могучие руки схватили меня. Я почувствовал, что Кэбот стал опасен, и это меня беспокоило.
      - Что ты делаешь? - спросил я.
      - Я предложил выпить, - медленно сказал он. - Та-Сардар-Гор.
      - Что это значит? - Я уже выпил достаточно и произносил слова недостаточно четко. Ко всему этому надо еще прибавить и страх.
      - Это значит, - Кэбот язвительно усмехнулся, - что я предложил выпить Царствующим Жрецам Гора.
      Он неуверенно поднялся. Кэбот был высок и в этом неестественном свете казался выходцем из иного мира. Он выглядел чужаком в этом баре, среди прилизанных людей.
      И затем внезапно, горько усмехнувшись, он со свирепым воплем яростно швырнул стакан в стену и тот разлетелся миллионом сверкающих осколков. В баре наступила мертвая тишина. Кэбот все время шепотом повторял одну и ту же фразу:
      - Та-Сардар-Гор.
      Здоровенный бармен подошел к нашему столику. Его огромная рука сжимала кожаный ремешок, на котором болтался мешочек с дробью. Бармен повелительно указал на дверь, потом нетерпеливо повторил свой жест. Кэбот возвышался над ним и, казалось, не понимал его. Он спокойно взял мешочек и играючи вырвал его из рук изумленного бармена. Глядя в его вспотевшее от испуга лицо, Кэбот четко произнес:
      - Ты поднял на меня оружие, закон позволяет мне убить тебя.
      Бармен с ужасом смотрел, как сильные руки Кэбота легко рвут мешочек. На пол посыпалась дробь.
      - Он пьян, - сказал я бармену и взял Кэбота за руку. Гнев его мгновенно угас, и я понял, что он больше не опасен. Мое прикосновение вывело его из странного состояния. Он смущенно подал ремешок с разорванным мешочком бармену.
      - Я извиняюсь, - сказал Кэбот. - Очень. - Он полез в карман и вложил в руку бармена несколько бумажек. Примерно около сотни долларов.
      Мы взяли пальто и вышли на улицу, где падал легкий февральский снежок.
      На улице мы немного постояли молча. Полупьяный Кэбот смотрел на строгую, залитую электрическим светом геометрию большого города, на темные одинокие фигуры, которые пробирались сквозь пелену снега, на бледные пятна фар автомобилей.
      - Это большой город, - сказал Кэбот, - но его не любят. Кто захочет умереть за него? Кто будет не щадя жизни защищать его? Кто пойдет на пытки ради него?
      - Ты пьян, - сказал я, улыбаясь.
      - Этот город не любят, - сказал он, - иначе он не был бы таким.
      И он грустно зашагал прочь.
      Я понял, что могу в этот вечер узнать многие тайны Кэбота.
      - Подожди! - крикнул я.
      Он обернулся, и я почувствовал, что он рад моему оклику. Наверное, ему не хотелось оставаться одному.
      Я догнал Кэбота, и мы пошли к нему. Он сразу же сварил крепчайший кофе, что для моих взбудораженных нервов оказалось весьма кстати, затем прошел в кабинет и вынес оттуда шкатулку. Тэрл открыл ее ключом и достал оттуда рукопись, сложенную вдвое. Я сразу узнал его четкий решительный почерк. Он отдал рукопись мне.
      Это был рассказ о событиях на планете Гор, родной сестре Земли, рассказ о войне, об осаде города, о любви к девушке. Возможно, вы читали его - как повесть, озаглавленную "Тарнсмен Гора".
      Уже перед рассветом я закончил чтение и взглянул на Кэбота, который все это время просидел на подоконнике, глядя на снег. Он был погружен в какие-то свои мысли.
      Затем он повернулся ко мне:
      - Все это правда, - сказал он, - но тебе не обязательно в это верить.
      Я не знал, что сказать. Конечно, это не могло быть правдой, но я знал Кэбота как честнейшего человека.
      И вдруг я обратил внимание на его кольцо, хотя до этого видел его тысячу раз. Оно упоминалось в рукописи - простое кольцо из красного камня.
      - Да, - сказал Кэбот, протягивая руку, - это то самое кольцо.
      Я показал на рукопись.
      - Почему ты дал мне это прочесть?
      - Я хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, - просто ответил Кэбот.
      Я поднялся, впервые вспомнив, что уже раннее утро. Видимо, сказалось действие виски и двух чашек крепкого кофе. Я смущенно улыбнулся.
      - Мне, кажется, пора идти, - сказал я.
      - Конечно, - сказал Кэбот, подавая мне пальто. У двери он пожал мне руку. - Прощай.
      - Мы увидимся завтра.
      - Нет, я собираюсь в горы.
      Это был февраль. Прошло семь лет с момента его исчезновения.
      Меня пронзила догадка.
      - Не ходи! - сказал я.
      - Я пойду.
      - Тогда и я с тобой.
      - Нет. Я могу не вернуться.
      Мы пожали друг другу руки, и у меня появилось ощущение, что я вижу его в последний раз. Руки мы сжали друг другу крепко, как друзья, которые знают, что расстаются навсегда.
      Вскоре я уже был на лестнице и щурился от яркого электрического света. Я шел по улице, забыв об усталости. Я думал о том загадочном мире, о котором только что узнал.
      Вдруг я резко остановился и, повернувшись, бросился обратно в квартиру, где я оставил своего друга. Я барабанил в дверь. Ответа не было. Тогда я ударом ноги выбил доску из двери и с трудом пролез в образовавшуюся щель. Тэрл Кэбот исчез.
      На столе лежала рукопись, которую я читал всю ночь. На ней лежал конверт, на котором я прочел свое имя и адрес. Внутри была короткая записка: "Харрисону Смиту, если он захочет иметь это".
      В расстроенных чувствах я вышел из квартиры вместе с рукописью, которую и опубликовал впоследствии под заголовком "Тарнсмен Гора". Это я сделал в память о моем друге Тэрле Кэботе.
      Вскоре я успешно закончил курс обучения и получил место в одной из фирм Нью-Йорка. Там я хотел набраться опыта, заработать денег и открыть свое дело. Рутина поглотила меня и вытеснила из памяти воспоминания о Кэботе. Больше мне, пожалуй, сказать нечего. Разве только о том, что я больше не видел его. Хотя у меня были основания считать его живым.
      Как-то я вернулся домой с работы и здесь, на кофейном столике, лежала рукопись. При ней не было ни записки, ни объяснений. Не знаю, как она попала в запертую квартиру.
      Но Тэрл Кэбот как-то заметил: "Агенты Царствующих Жрецов всегда среди нас!".
      2. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ГОР
      И снова я, Тэрл Кэбот, иду по зеленым просторам Гора.
      Я очнулся совершенно голым на траве под ярким солнцем - общим солнцем двух миров: моей родной планеты Земля и ее тайной сестры планеты Гор.
      Я медленно поднялся на ноги. Все мои нервы встрепенулись, ожили на ветру, который трепал мои волосы. Мои мускулы одеревенели, как после нескольких недель полной неподвижности. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я снова вступил на серебряный диск в Белых Горах, который служил Царствующим Жрецам средством сообщения между мирами. Все путешествие я был без сознания, в таком же состоянии, как и много лет назад, когда я впервые пришел в этот мир.
      Я постоял несколько минут, что бы все мои рефлексы и чувства приспособились к новой обстановке.
      Меньшая сила тяжести причиняла некоторые неудобства, хотя это скоро должно было пройти. Малое притяжение позволяло поднимать большие тяжести, совершать огромные прыжки, то есть в глазах землянина каждый житель Гора выглядел суперменом. Солнце здесь, казалось, имело несколько большие размеры, чем на Земле, хотя это могло быть только иллюзией.
      Вдали я увидел желтые поля, засеянные хлебом Гора са-тарном. А слева простиралась прекрасная долина ка-ла-на, по которой гулял ветер. Справа виднелись горы. По характерным очертаниям и размерам я решил, что это горы Тентис. А за ними лежал мой город Ко-Ро-Ба, где много лет назад я был посвящен в касту воинов и получил свой меч.
      И, стоя под солнцем, я поднял руки к небу безмолвно молясь Царствующим Жрецам и их могуществу, которое когда-то принесло меня с Земли в этот мир и затем вышвырнуло меня с Гора, оторвав от родного города, от отца и друзей, от девушки, которую я любил - темноволосой прекрасной Талены, дочери Марленуса, который когда-то был убаром города Ара - самого большого города на Горе.
      В моем сердце не было любви к Царствующим Жрецам, таинственным обитателям Сардарских гор, но я чувствовал благодарность к ним, или к силам, которые двигали ими.
      И то, что я вернулся на Гор, где был мой город, моя любовь, не было актом великодушия или справедливости, как это могло показаться. Царствующие Жрецы, Хранители Святого Места в Сардарских горах, знающие обо всем, что происходит на Горе, повелители страшной Огненной Смерти, которая могла уничтожить все, что угодно, в любом месте, они были безмерно далеки от дел и забот простых смертных. У них были свои тайные цели, для достижения которых они использовали людей, как послушные орудия. Говорили, что они пользуются людьми, как фигурами в игре, и как только человек сыграет свою роль, его снимают с доски, как это произошло со мной, Тэрлом Кэботом, до тех пор, пока Царствующим Жрецам не захочется попробовать его снова уже в другой игре.
      Я заметил, что на траве лежат для меня шлем, копье, щит и узел с одеждой. Я встал на колени и стал рассматривать их.
      Шлем был бронзовым, чем-то напоминающий греческий. На нем не было каких-либо знаков или эмблем.
      Круглый кожаный щит, укрепленный металлическими полосами, тоже был без эмблемы. Обычно щиты ярко раскрашивались и на них крепился значок с символом города. Раз этот щит был предназначен мне, а я почти не сомневался в этом, то на нем должна была быть эмблема Ко-Ро-Ба, моего города.
      Копье было самым обычным. Тяжелое, крепкое, около семи футов длиной, с бронзовым острием. Это было ужасное оружие и, если принять во внимание силу тяжести, его можно было метнуть на огромное расстояние со страшной силой, так что оно могло легко пробить щит или глубоко вонзиться в ствол дерева. С этими копьями люди охотились даже на ларлов в горах Вольтан Рейндж. Этот зверь напоминал страшного пантерообразного быка шести-восьми футов ростом.
      Воины Гора обычно предпочитали такие копья и презирали луки и арбалеты, которые тоже существовали на Горе. Однако я сожалел, что среди приготовленного оружия не было лука. Я достиг большого искусства владения этим оружием и оно мне очень нравилось, что шокировало когда-то моего первого учителя.
      Я с благодарностью подумал о старом Тэрле. Имя Тэрл было очень распространено на Горе. Мне бы очень хотелось встретиться с ним снова - с громадным бородатым гордым викингом, великолепным воином, который обучал меня искусству владения оружием.
      Я развязал мешок. Там я нашел алую тунику, сандалии и плащ - все это составляло обычную одежду горожанина, члена касты воинов. А я был именно воином, так как семь лет назад в Палате Совета Высших Каст я принял оружие из рук моего отца, Мэтью Кэбота, верховного вождя города Ко-Ро-Ба, и присягнул Домашнему Камню.
      Для каждого горийца, хотя об этом редко говориться, его город - нечто большее, чем просто кирпич или мрамор, цилиндры и мосты. Это не просто место, где люди построили себе жилища и другие здания, в которых они с удобством могут заниматься своими делами.
      Горийцы считают, что город - это не просто собрание материальных объектов. Для них город - это живое существо, даже в большей степени, чем животные. Город имеет историю, характер, а реки, камни и тому подобное истории не имеют. Город имеет традиции, обычаи, надежды, намерения. Когда гориец говорит, что он из Ара или из Ко-Ро-Ба, то он сообщает гораздо больше, чем просто информацию о месте проживания.
      Горийцы в основном не верят в бессмертие. И говорить, что ты из какого-то города - это значит быть чем-то большим, чем ты есть, почти божественным. Конечно, каждый гориец знает, что города тоже смертны, ведь их можно уничтожить, как и людей, и это, возможно, заставляет их любить свои города еще больше, так как они знают, что их города могут умереть так же, как и они.
      Их любовь к городу выражается в поклонении Домашнему Камню, который хранится в самом высоком цилиндре города. Домашний Камень хранится с тех пор, когда город был всего лишь скоплением первых хижин на берегу реки. Иногда это простой, грубо обработанный камень, а иногда - тщательно отполированный мраморный или гранитный куб, украшенный драгоценностями. Каждый город имеет свой символ. Но говорить о камне как просто о символе значит ничего не сказать. Домашний Камень - это почти сам город, его жизнь. Горийцы уверены, что пока существует сам камень, будет жить и город.
      Но не только каждый город имеет свой Домашний Камень. Самая захудалая деревенька и даже самая нищая хижина в деревне имеет свой Домашний Камень, как и роскошные здания огромных городов, вроде Ара.
      Моим Домашним Камнем был Домашний Камень Ко-Ро-Ба - города, где я был посвящен в воины и куда я теперь жаждал вернуться.
      Кроме одежды в мешке я нашел также перевязь, ножны и короткий горийский меч. Я достал меч из ножен. Он был 20-22 дюймов длиной, обоюдоострый, хорошо сбалансированный. Я узнал рукоять и отметины на лезвии. Это оружие было у меня во время штурма Ара. Странно снова чувствовать в руках его тяжесть, знакомые очертания рукояти. С ним я пробился по ступеням Центрального Цилиндра Ара, когда освобождал Марленуса, убара этого города. Я скрестил этот меч с мечом Па-Кура, наемного убийцы, на крыше Цилиндра Справедливости, когда сражался за свою любимую Талену. И теперь он снова у меня в руках. Царствующие Жрецы снова вручили его мне, хотя я и не знал для чего.
      Были еще две вещи, которые я надеялся найти в узле, но не нашел стрекало и свисток тарна. Стрекало представляло собой стержень около 12 дюймов длиной. На рукоятке его была кнопка, как у обычного фонарика. При нажатии на нее из конца стержня вылетал пучок желтых искр, возбуждающих и подгоняющих тарна. Тарны - это гигантские ездовые птицы, чем-то напоминающие ястребов. Управлять ими можно было только при помощи такого приспособления.
      Свисток был предназначен для вызова птицы. Хорошо тренированные животные отзывались только на свисток своего хозяина. Обучением птиц занимались члены специальной касты Тарноводов, и когда птицу дарили или продавали воину, то вместе с ней давали свисток с определенным тембром звука. Совершенно очевидно, что воин тщательно оберегал и хранил свисток, так как в случае его потери он оставался без средства передвижения.
      Я одел алую тунику воина Гора. Меня уже не удивило, что на одежде, как и на оружии, не было эмблем. Но это было против правил, так как только изгнанники и преступники теряли право носить эмблему города, составлявшую предмет особой гордости горийцев.
      Я одел шлем, взял щит, прицепил меч и легко поднял копье. Зная, что Ко-Ро-Ба лежит к северу от гор, я пошел в том направлении.
      Шагалось мне легко, сердце наполняла радость. Ведь мой дом там, где живет моя любовь. Где отец встретит меня после столь долгой разлуки, где я пил и веселился с товарищами, где я нашел своего маленького друга - писаря Торна, много занимавшегося со мной. И я поймал себя на том, что думаю о Горе так, как будто и не исчезал отсюда на столько лет. Я заметил, что пою на ходу военную песню.
      Я вернулся на Гор.
      3. ВОСК
      Я шел уже несколько часов и, наконец, вышел на узкую дорогу, ведущую к городу.
      Я узнал ее. Но даже, если бы и не узнал, то на указательном цилиндрическом камне - пасанге - прочел бы название города и сколько еще таких столбов до его стен. Горийский пасанг равен, примерно, 0,7 мили.
      Эта дорога, как и почти все на Горе, была сделана на совесть. Она была рассчитана на то, что ею будут пользоваться сотни поколений. Горийцы мало думали о прогрессе в нашем, земном смысле этого слова, но делали они все очень тщательно. Их дома были построены так, что они будут стоять вечно, пока шторма времени не сметут их с лица земли.
      Эта дорога не была главной. И хотя она была сделана тщательно, но слишком узко, и на ней едва могли разъехаться две повозки. По правде говоря, даже главные дороги Ко-Ро-Ба не шли ни в какое сравнение с теми дорогами, которые вели к крупным городам, например, вроде Ара.
      Но удивительно было то, что судя по обозначениям на пасангах я находился довольно близко от города, а между тем среди каменных плит дороги пробивалась жесткая трава, кое-где уже показались небольшие деревца. Видимо, здесь давно никто не ездил.
      Шла уже вторая половина дня и я, вероятно, был уже в нескольких часах ходьбы от города. Было еще светло, но птицы уже начали искать свои гнезда, а ночные насекомые уже завели свои нескончаемые трели. Тени легли на дорогу. Судя по теням от пасангов, а они устанавливались таким образом, чтобы по их теням можно было судить о времени, шел уже четырнадцатый Ан, или, по-земному, час. Сутки Гора делились на двадцать Анов. Полдень десять Анов, полночь - двадцать. Каждый Ан делился на сорок Энов - минут, а каждый Эн - на восемьдесят Инов - секунд.
      Я подумал, стоит ли мне продолжать путь. Солнце скоро зайдет, а ночной путь чреват многими опасностями, особенно для пешего.
      Ночью выходят на охоту слины - шестиногие животные с длинным туловищем, что-то вроде помеси змеи с тигром. Я еще не сталкивался с ними, но следы видел.
      В ночном небе, при свете трех лун Гора бесшумно скользят крылатые хищники - улы - это гигантские птеродактили, залетающие сюда из дальних болот в дельте Воска.
      Но самое страшное начиналось тогда, когда в ночи раздавался лай слепых, похожий на летучих мышей, родентов. Каждый их них был размером с небольшую собаку. Они охотились стаями и им нужно было всего несколько секунд, чтобы обглодать до костей свою жертву, будь то зверь или человек. А главное - многие роденты были бешеными.
      Опасность заключалась в том, что я был вынужден идти по дороге в темноте. А с наступлением сумерек на нагретые солнцем каменные плиты выползают погреться змееобразные твари. Одним из них был многоголовый горийский питон хит. Но он был менее страшен, чем смертельно ядовитая ярко-оранжевая змейка ост, длина которой не более фута. Ее укус приводил к мучительной смерти через несколько секунд.
      И поэтому, несмотря на желание побыстрее попасть в Ко-Ро-Ба, я решил сойти с дороги и, завернувшись в плащ, провести ночь в каменной пещере или в густых кустах, где я могу поспать в относительной безопасности. Теперь, когда я решил прервать путешествие, я вдруг почувствовал, что дико хочу пить и есть. Кроме одежды и оружия для меня ничего не было приготовлено.
      Я сошел с дороги и пошел по камням, осторожно выбирая путь. И вдруг я увидел человека гигантского роста, согнувшегося под тяжестью огромной вязанки дров, которую он удерживал на себе с помощью двух веревок. Я сразу понял, что это член касты Лесников. Эта каста, вместе с кастой угольщиков, поставляла топливо в города Гора.
      Груз, который нес человек, был огромен. С ним не справился бы ни один член другой касты, даже воин. Вязанка была высотою в рост человека, а ширина достигала четырех футов. Я знал, что нужно умело распределить груз на спине, правильно натянуть веревки, но при всем искусстве все равно была необходима огромная сила. Члены этой касты формировали свое тело в течение многих поколений. слабосильные люди уходили или умирали. Совет каст лишь в исключительных случаях разрешал переход в высшие касты, а в низшую переходить никто не хотел. Самой низкой и самой многочисленной на Горе была каста крестьян.
      Человек подошел ближе. Лицо его закрывала спутанная светлая копна волос, в которой застряли сучки и трава, лицо было чисто выбрито, очевидно острым топором, который был закреплен на самом верху вязанки. Одет он был в короткую рваную рубаху без рукавов с обшитыми кожей спиной и плечами. Ноги его были босы и черны от земли до самых колен.
      Я вышел на дорогу перед ним.
      - Тал, - сказал я, подняв руку ладонью вверх. Это обычное горийское приветствие.
      Грязный громадный человек, с деформированным тяжелой работой телом, стоял передо мной. Голые ноги твердо упирались в землю. Он поднял голову. Широкие глаза, бледные, как вода, смотрели на меня сквозь гриву спутанных волос.
      Несмотря на его замедленную реакцию, я понял, что он удивлен моему появлению. Вероятно он не ожидал встретить здесь кого-либо. Это озадачило меня.
      - Тал, - сказал он густым голосом, мало похожим на человеческий.
      Я почувствовал, что он думает о том, сможет ли быстро достать свой топор.
      - Я не хочу причинять тебе зла, - сказал я.
      - Что ты хочешь? - спросил он, видимо заметив, что на моем снаряжении нет обозначений и эмблем. Значит, я преступник, стоящий вне закона.
      - Я не преступник.
      Он мне не поверил.
      - Я голоден, - сказал я, - и ничего не ел уже много времени.
      - Я тоже голоден и давно ничего не ел.
      - Близко твоя хижина?
      Вопрос был лишним. Близился вечер и, значит, лесник был рядом с домом. Солнце регулировало распорядок жизни на Горе. Лесник наверняка возвращался домой с работы.
      - Нет, - ответил он.
      - Я не причиню вреда твоему Домашнему Камню, но у меня нет денег, чтобы заплатить тебе. Я очень голоден.
      - Воин берет сам все, что пожелает, - сказал человек.
      - Я ничего не хочу забирать у тебя.
      Он взглянул на меня и мне показалось, что легкая улыбка тронула его задубевшее лицо.
      - У меня нет дочери, нет серебра, нет хороших вещей.
      - Тогда я желаю тебе процветания, - засмеялся я, пропустив его вперед, а сам направляясь следом.
      Я прошел всего несколько шагов, когда его голос остановил меня. Слова было трудно разобрать, так как члены этой касты жили поодиночке и редко разговаривали.
      - В моей хижине есть только лук, чеснок, горох и репа, - сказал он. Вязанка высилась на его спине, как уродливый горб.
      - Сами Царствующие Жрецы не могли бы пожелать лучшего, - рассмеялся я.
      - Тогда, воин, - сказал лесник, - идем и разделим мой ужин.
      - Я очень благодарен, - сказал я и не солгал.
      Даже принадлежа к низшей касте, в своем доме он по законам Гора был царем, так как здесь находился его Домашний Камень. Даже самый жалкий человек, который не смел поднять глаза от земли в присутствии члена высшей касты, презренный трус и предатель, в своем доме становился настоящим львом - гордым, щедрым, милостивым, великодушным царем своего дома.
      Бывали случаи, когда крестьянин побеждал воина, если тот вторгался в его дом и осквернял Домашний Камень. В таких случаях крестьяне, да и все горийцы, дрались с мужеством и свирепостью горного ларла. И не раз поля Гора орошались кровью самонадеянных воинов.
      Лесник широко улыбался. Сегодня у него будет гость. Сам он говорил мало, так как не был искушен в этом искусстве и стеснялся произносить фразы, которые, по его мнению, были неграмотными. Но он будет сидеть у огня до рассвета и не давать мне спать, слушая мои рассказы и разные сплетни о жизни на Горе. Я знал, что для него важны не мои слова, а то, что я есть и он не одинок.
      - Я Зоск, - сказал он.
      Я задумался, настоящее ли это имя или прозвище. Члены низших каст часто пользовались прозвищами, а настоящие имена применялись только в общении с друзьями и близкими.
      Они думали, что могут предохранить себя этим от козней колдунов, которые могли наслать на них злые чары. Но я решил, что это его настоящее имя.
      - Зоск из какого города? - спросил я.
      Его огромное тело напряглось, мышцы ног превратились в бугры. Та симпатия, которую я пробудил в нем, исчезла, как пущенная из лука стрела или лист, сорванный ураганом.
      - Зоск... - повторил он.
      - Из какого города?
      - Города нет.
      - Ясно, - сказал я. - Ты из Ко-Ро-Ба.
      И вдруг этот гигант вздрогнул, как от удара. Я почувствовал, что это примитивное существо боится. Он, без страха выходящий на ларла с одним топором, почему-то испугался. Огромные кулаки, держащие веревки, побелели. Поленья затряслись в вязанке.
      - Я Тэрл из Ко-Ро-Ба.
      Зоск испустил нечленораздельный крик и отшатнулся от меня. Его руки выпустили веревку и поленья с грохотом посыпались на каменные плиты. Он повернулся и бросился бежать, но, оступившись, упал на топор, лежавший на дороге. Инстинктивно он схватил его.
      И с топором в руках вдруг вспомнил свою касту. Он встал на дороге в нескольких шагах от меня, сгорбившись, как горилла, стискивая топор в руках, тяжело дыша и стараясь подавить страх.
      Глаза его в упор смотрели на меня сквозь спутанные пряди волос. Я не понимал его страха, но с удовольствием смотрел, как он побеждает свой страх - главного врага всех живых существ. И я воспринимал его победу над страхом как свою собственную. Я вспомнил, как однажды я испугался в горах Нью-Хэмпшира, поддался страху и позорно бежал.
      Зоск выпрямился, насколько позволили ему деформированные кости.
      Он больше не боялся.
      Он медленно заговорил. Его голос был груб, но Зоск уже владел собой.
      - Скажи, что ты не Тэрл из Ко-Ро-Ба.
      - Но я Тэрл Кэбот.
      - Я прошу тебя, - сказал Зоск и голос его надтреснуто зазвенел от сдерживаемых эмоций. Он умолял. - Скажи, что ты не Тэрл Кэбот.
      - Я - Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба.
      Зоск поднял топор.
      Он казался игрушкой в его лапищах. Я знал, что он одним ударом может срубить дерево. Шаг за шагом он подходил ко мне, занося топор.
      Наконец, он остановился передо мной. Мне показалось, что я вижу слезы в его глазах. Я не двигался, и даже не собирался защищаться. Почему-то я был уверен, что Зоск не ударит. Он боролся с собой. Его простое лицо исказила гримаса, в глазах застыла мука.
      - Пусть Царствующие Жрецы простят меня! - вскричал он.
      Он отбросил топор, который зазвенел на каменных плитах. Зоск опустился на землю и сел, скрестив ноги. Его большое тело сотрясалось от рыданий. Огромные руки обхватили голову, слышались низкие гортанные стоны.
      В такие моменты с человеком говорить нельзя, так как горийцы считают, что когда человек скорбит, ему нельзя мешать. Считалось, что каждый может любить, но не каждому дано искренне скорбеть.
      И я пошел, забыв голод и жажду, также все опасности ночного путешествия. Я должен прийти в Ко-Ро-Ба на рассвете.
      4. СЛИН
      Я шел в темноте, направляясь к городу, стуча по камням копьем, чтобы не сбиться с дороги и отпугнуть змей. Это было кошмарное путешествие. И глупое. Потому что глупо было идти сквозь ночь, подвергая себя бесчисленным опасностям, и все только потому, что я не мог позволить себе отдохнуть, пока снова не поднимусь на высокие мосты Ко-Ро-Ба.
      Разве я не Тэрл из Ко-Ро-Ба? Разве нет такого города? Каждый пасанг говорил, что есть такой город. Он в конце этой дороги. Но почему дорога так пустынна и запущена? Почему по ней никто не ездит? Почему так странно вел себя Зоск из касты лесников? Почему на моем щите, шлеме, одежде нет гордых символов города Ко-Ро-Ба?
      И тут я вскрикнул от боли. Два клыка вонзились в мою икру. Змея ост! - понял я. Клыки держались крепко. Но это оказалось хищное растение, которое высасывало кровь из жертв. Я наклонился, вырвал растение из почвы и отбросил его на обочину. Оно извивалось на земле, как змея. Затем я вырвал шипы из ноги. Это растение жалит как кобра, втыкая свои шипы в тело жертвы. Оно действует как насос, высасывая кровь для питания. Я порадовался, что это не был укус ядовитого оста. Три луны наконец пробились сквозь густые облака. Я взглянул на вырванное растение и в серебристом свете лун было видно, что моя кровь смешалась с соком растения и окрасило его в темный цвет до самых корней. Обычно эти растения выпалывают с обочин дорог и вообще тех мест, где живут люди. Оно опасно для детей и небольших животных. Но даже взрослый человек, попав в заросли этих растений, имеет мало шансов остаться живым.
      Я приготовился идти дальше. Свет лун сделал мой путь намного легче. Я спросил себя, почему бы мне не найти укромное местечко на ночь? Я знал, что это было бы разумное решение, но я не мог этого сделать. Тысячи вопросов жалили мой мозг, но я боялся отвечать на них. Только мои собственные глаза и уши могли рассеять мои страхи. Я боялся узнать правду, но я должен был узнать ее. А правда лежала в конце этой дороги.
      Вдруг до меня донесся запах, очень похожий на запах хорька или ласки, но значительно более сильный. Я застыл, насторожившись. Я стоял, не двигаясь, и, насторожившись, незаметно поворачивая голову, осматривая камни и кусты возле дороги. Мне показалось, что я услышал глухое рычание, а затем вновь наступила тишина.
      Животное, наверно, тоже замерло, чувствуя меня. Скорее всего, это был слин. Хорошо, если молодой. Я решил, что он не охотился за мной, иначе я не почувствовал бы его с подветренной стороны. Я стоял неподвижно шесть-семь минут и затем увидел его, пробирающегося по дороге на шести коротких ногах. Длинное, покрытое шерстью тело ящерицы, вытянутый нос, вынюхивающий дорогу.
      Я облегченно вздохнул.
      Это был молодой слин, не более восьми футов длиной. У него не было терпения опытного зверя. Если он заметит меня, то конечно же, нападет с шипением и рычанием. Но он исчез в темноте, так и не заметив меня. Это был очень молодой слин. Он в своей самонадеянности не обратил внимание на слабые следы, которые довольно часто в хищном и жестоком мире Гора означают границу между жизнью и смертью.
      Я продолжал свой путь.
      Черные клубящиеся тучи вновь закрыли три луны. Начал усиливаться ветер. Я видел тени огромных деревьев ка-ла-на, которые качались в ночи. Их листья шелестели на ветру. Мне показалось, что собирается дождь. Где-то вдали сверкнула молния, а через несколько секунд донеслись раскаты грома.
      Чем быстрее я шел, тем большее нетерпение охватывало меня. Мне казалось, что я должен уже видеть огни города. Ветер все усиливался. Он раскачивал деревья, грозя вырвать их с корнем.
      При вспышках молний я пытался рассмотреть надписи на пасангах. Да, все правильно. Я должен был видеть огни Ко-Ро-Ба.
      Но я не видел ничего. Город был погружен в мрак.
      Почему не горят огни на высоких мостах? Почему не светятся разноцветными огнями окна цилиндров? Ведь по свету в окнах можно определить, чем занимаются в этот час хозяева: болтовней, ужином, любовью... Почему огромные маяки на стенах города не горят, созывая тарнсменов, вышедших на дальнюю охоту?
      Я стоял у камня, пытаясь понять все это. Я был в полном смятении. Теперь, не видя огней города, я вдруг понял, что не видел огней окрестных деревень, факелов любителей ночной охоты на слинов. Да, ведь к этому времени меня уже несколько раз остановили бы ночные патрули!
      Ужасные молнии рассекали темное небо, выхватывая из мрака отдельные куски реальности. Чудовищный грохот оглушил меня. Начиналась буря, ледяной дождь сек мое лицо.
      Мгновенно я промок до нитки. Ветер рвал тунику. Я был ослеплен яростью бури. Глаза заливало водой, огненные хлысты молний обрушивались на окружающие холмы, то на мгновение освещая их ослепительным светом, то вновь погружая в беспросветный мрак.
      Огненный столб ударил прямо в дорогу в пятидесяти ярдах передо мной. Мгновение он стоял, как гигантское искривленное огненное копье, а затем рассыпался искрами. Копье ударило передо мной. Это мог быть знак Царствующих Жрецов, запрещающий мне идти дальше.
      Но я пошел вперед до моста, куда вонзилось копье. Несмотря на ледяной ветер и дождь, я почувствовал через сандалии тепло нагретых камней. Подняв глаза к небу, я вскинул щит и меч и крикнул в бурю. Мой голос утонул в грохоте разбушевавшийся стихии, в завываниях ветра, который рвал на мне одежду.
      - Я иду в Ко-Ро-Ба! - крикнул я.
      Но едва я сделал следующий шаг, как увидел слина, на этот раз вполне взрослого, 19-20 футов длиной. Он приближался ко мне, стремительно и бесшумно. Уши его прижимались к вытянутой голове, шерсть блестела от дождя, клыки были обнажены, огромные глаза горели жаждой убийства.
      Странный звук вырвался у меня из груди - дикий хохот. Это была опасность, которую я мог видеть, с которой мог бороться.
      С той же яростью, что и слин, я бросился вперед, а когда заметил его прыжок, выставил вперед копье с широким острием. Мою левую руку схватили острые клыки, а затем я полетел на землю, когда рычащее от ярости и боли тело обрушилось на меня. Я выдернул руку из ослабевших челюстей зверя.
      При следующей вспышке молнии я увидел, что слин злобно грызет деревянное древко копья, воткнувшееся ему в живот. Его глаза уже подернулись дымкой. Моя рука была вся в крови, но это была, в основном, кровь слина. Я пошевелил пальцами. Все было цело.
      Следующая молния выхватила из тьмы уже мертвого слина.
      Невольная дрожь прошла по моему телу. Не знаю, что вызвало ее - холод или дождь, или же вид длинного покрытого шерстью слина, лежащего у моих ног. Я попытался вытащить копье, но оно застряло между его ребрами.
      Тогда я хладнокровно вытащил меч и, разрубив тело зверя, вытащил копье. После этого я, подражая охотникам на слинов, вырезал сердце животного и съел его. Они считали, что сердце слина приносит счастье. Для меня утолить голод тоже было счастьем.
      Правда, считалось, что сердце ларла приносит больше счастья, чем сердце слина - коварного и жестокого животного, но выбирать не приходилось. Ведь я убил самого опасного хищника.
      Я рассмеялся.
      - Неужели ты, о Брат Ночи, думал остановить меня на дороге в Ко-Ро-Ба?
      Как глупо было с моей стороны считать, что между городом и мной встал просто слин. Я смеялся, думая о самонадеянном животном, но откуда ему могло быть известно, что я Тэрл из Ко-Ро-Ба и возвращаюсь в свой город? Есть на Горе пословица: человека, который возвращается домой, остановить нельзя. Неужели слин не знал этой пословицы?
      Я покачал головой, сознавая, что мне в голову лезет всякая чушь. Может я немного опьянел от убийства и от первой пищи за долгое время?
      Затем, хотя и считал это глупым суеверием, я решил совершить горийский ритуал над кровью. Набрав в ладони горячую кровь, я выпил ее, а затем набрал еще пригоршню. После этого я стал ждать вспышки молнии.
      Считалось, что нужно взглянуть на свое отражение в крови, и если оно черное и переливчатое, то человек умрет от болезни, а если отражение четкое и алое, то погибнет в бою, а если из крови на вас взглянет старое лицо с седыми волосами, то вы проживете долго в мире и покое, окруженные большим семейством.
      Молния сверкнула и я взглянул на кровь. В это короткое мгновение я увидел в алой поверхности странное лицо, похожее на золотой круг с овальными глазами, лицо, которое я никогда не видел, оно вселило суеверный страх в мое сердце.
      Воцарилась тьма. Затем снова сверкнула молния. Я взглянул на кровь, одновременно желая и страшась увидеть жуткое лицо, но передо мной была гладкая алая поверхность - кровь слина, которого я убил на дороге в Ко-Ро-Ба. Там не было даже моего отражения. Я выпил кровь, закончив ритуал.
      Затем я тщательно вытер копье о мокрую густую шерсть слина. Его сердце прибавило мне мужества.
      - Благодарю тебя, Брат Ночи, - сказал я мертвому зверю.
      Увидев, что в вогнутости щита собралась дождевая вода, я с большим удовольствием выпил ее.
      5. ДОЛИНА КО-РО-БА
      Теперь мне пришлось карабкаться наверх. Дорога была знакомой. Длинный, довольно пологий подъем. За перевалом лежала долина Ко-Ро-Ба. Это была дорога, по которой шли караваны вьючных животных и носильщики, напоминающие бедного Зоска. Дорога, по которой можно было идти только пешком.
      Ко-Ро-Ба лежал в окружении зеленых холмов и был расположен в нескольких сотнях футов над уровнем пролива Танбер и таинственного огромного пространства воды, которое горийцы называли "Тасса" - море. Ко-Ро-Ба не был так удален от внешнего мира, как, например, Тентис, расположенный высоко в горах Тентис, но он не был и равнинным городом, как роскошный Ар, или прибрежным, как шумный беспорядочный город-порт Кар у пролива Танбер. Ар был прекрасным величественным городом, который уважали даже враги. Тентис гордился свирепой красотой гор Тентис, а порт Кар хвастался широким проливом Танбер, как своей сестрой, и этим могучим загадочным морем. Я же самым прекрасным считал свой город. Его стройные цилиндры мягко вонзались в небо среди зеленых холмов, и это производило неизгладимое впечатление.
      Древний поэт, воспевая города Гора, назвал Ко-Ро-Ба Утренними Башнями. Иногда его и теперь так называют. А само слово Ко-Ро-Ба было весьма обычным, на древне-горийском языке оно означало деревенский рынок.
      Буря не прекращалась, но я не обращал на нее внимания. Вымокший, замерзший, я карабкался наверх, прикрываясь щитом от ветра. На перевале я остановился, протер глаза и стал ждать, когда вспышка молнии осветит мой город, который я не видел столько лет.
      Меня тянул мой город, я жаждал встречи с отцом, великолепным Мэтью Кэботом, администратором Ко-Ро-Ба, со всеми моими друзьями, с гордым Тэрлом, моим учителем фехтования, милым застенчивым маленьким писарем Торном, который даже сон и еду считал досадными помехами в своих занятиях по изучению древних свитков, но больше всего я жаждал встречи с Таленой той, которую я любил больше всего на свете, за которую сражался на крыше цилиндра Справедливости, которая тоже любила меня - с темноволосой прекрасной Таленой, дочерью Марленуса, бывшего убара города Ар.
      - Я люблю тебя, Талена, - крикнул я.
      И когда этот крик сорвался с моих губ, небо расколола ослепительная вспышка молнии, вся долина среди холмов стала ослепительно белой и я увидел, что она пуста.
      Ко-Ро-Ба исчез!
      Город исчез!
      После молнии все погрузилось в непроницаемый мрак и ужасающий грохот наполнил меня ужасом.
      Снова и снова вспыхивали молнии, каждый раз погружая меня во тьму, снова и снова странные удары грома грохотали надо мной, и каждый раз я видел одно и то же: долина пуста, Ко-Ро-Ба исчез.
      Я резко обернулся, прикрывшись щитом. Копье было наготове.
      И при следующей вспышке молнии увидел мантию Посвященного, выбритую голову и печальные глаза одного из касты Благословенных. Говорили, что они слуги самих Царствующих Жрецов. Он стоял на дороге, спрятав руки в мантию и глядя на меня.
      Мне показалось, что он не похож на других Посвященных, которых я встречал на Горе. Я не мог точно сказать, что отличает его от остальных членов касты, но в нем было что-то такое, что выделяло его из их числа. В нем не было ничего необычного, разве что лоб был гораздо выше, чем у остальных людей, а глаза наверняка видели намного больше, чем глаза остальных людей.
      И меня пронзила мысль, что я, Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба, простой смертный, ночью на этой дороге, возможно, смотрю в глаза самому Царствующему Жрецу.
      Мы долго смотрели друг на друга. Буря стихала, молнии перестали рвать ночь, гром больше не терзал мои уши. Ветер успокоился. Тучи рассеялись. В лужах холодной воды на каменных плитах я видел отражение трех лун Гора.
      Я повернулся и посмотрел на долину, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
      - Ты Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал человек.
      Я удивился.
      - Да, - сказал я и повернулся к нему.
      - Я ждал тебя.
      - А ты, - спросил я, - Царствующий Жрец.
      - Нет.
      Я посмотрел на него и увидел в нем простого человека и ничего больше.
      - Ты говоришь от имени Царствующих Жрецов?
      - Да.
      Я поверил ему.
      Конечно, Посвященные всегда утверждали, что говорят от имени Царствующих Жрецов, но на самом деле они просто определяли их волю по соответствующим приметам и предсказаниям.
      Но этому человеку я поверил.
      Он не был похож на других Посвященных, хотя и носил их одежду.
      - Ты из касты Посвященных?
      - Я тот, кто передает волю Царствующих Жрецов смертным, - сказал человек, не считая нужным отвечать на мой вопрос.
      Я молчал.
      - Значит, - сказал человек, - ты Тэрл из города.
      - Я Тэрл из Ко-Ро-Ба, - гордо ответил я.
      - Ко-Ро-Ба уничтожен, - сказал человек. - Его как-будто никогда и не было. Его камни люди рассеяны по всему миру. И нет места, где два камня города или два его жителя были бы рядом друг с другом.
      - Почему уничтожен Ко-Ро-Ба?
      - Такова воля Царствующих Жрецов.
      - Но почему?
      - Они выразили свою волю, - ответил человек, - и нет никого, кто мог бы спросить Царствующих Жрецов, почему они так решили и так сделали.
      - Я не принимаю их волю.
      - Покорись.
      - Нет.
      - Если так, - сказал человек, - то тебе придется одному скитаться по миру - без друзей, без города, без стен, которые ты мог бы назвать своими, без Домашнего камня, которому можно поклоняться. Следовательно, ты будешь человеком без города и предупреждением всем, что нельзя пренебрегать волей Царствующих Жрецов.
      - Что с Таленой, - спросил я, - что с отцом, с друзьями, со всеми жителями города?
      - Рассеяны по всему свету, и ни один камень не положен близко с другим.
      - Разве я не служил Царствующим Жрецам при штурме Ара? - спросил я.
      - Царствующие Жрецы использовали тебя в своих целях и они довольны твоей службой.
      Я поднял копье и почувствовал, что могу убить этого человека в белом, который стоял передо мной и говорил жуткие слова.
      - Убей меня, если хочешь.
      Я опустил копье. Мои глаза наполнились слезами. Я был в смятении. Может, это по моей вине город уничтожен? Может, это я навлек несчастье на город, на его жителей, на моего отца и моих друзей? Неужели я так глуп, что не понимаю какое я ничтожество перед могуществом Царствующих Жрецов? И неужели я теперь обречен бродить по дорогам и полям Гора, сжигаемый угрызениями совести, живое олицетворение того, на какую судьбу обрекают Царствующие Жрецы глупых гордецов?
      И вдруг я прекратил жалеть себя. Я смотрел в глаза человека и увидел в них человеческую теплоту и слезы. Он плакал, жалея меня. Да, это была жалость - запретное чувство, и все же он не мог скрыть его. Могущество, которое исходило от него, исчезло. Сейчас передо мной был просто человек, обычный человек, хотя и одетый в белую мантию гордой касты Посвященных.
      Казалось, он борется с собой, как будто хочет говорить сам, как человек, а не произносить слова Царствующих Жрецов. Он страдал от боли, сжимал руками голову, пытаясь что-то сказать мне. Его рука протянулась ко мне и он заговорил, хрипло и неразборчиво, голосом далеким от звенящего повелительного тона, каким он говорил вначале.
      - Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он, - упади грудью на свой меч.
      Казалось, что он вот-вот упадет и я поддержал его.
      Он смотрел мне в глаза.
      - Упади грудью на свой меч, - просил он.
      - Разве это не противоречит воле Царствующих Жрецов? - спросил я.
      - Да, - ответил он.
      - Почему ты предлагаешь мне сделать это?
      - Я был с тобой при штурме Ара, на крыше цилиндра Справедливости я дрался вместе с тобой против Па-Кура и его людей.
      - Посвященный?
      Он покачал головой.
      - Нет, я был одним из стражей Ара и дрался, чтобы спасти свой город.
      - Ар великолепен, - мягко сказал я.
      Он умирал.
      - Ар блистателен, - сказал он слабым голосом, но твердо. Он снова взглянул на меня. - Умри, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он. - Герой Ара, глаза его загорелись огнем, - не позорь себя.
      Внезапно он завыл как раненая собака, и то, что случилось позже, я не могу описать. Мне показалось, что его голова вспыхнула изнутри, как будто в черепе начала кипеть огненная лава.
      Это была жуткая смерть. Он умер потому, что решился сказать мне то, что было у него на сердце.
      Уже стало светлее. Утро поднималось над нежными холмами, которые когда-то укрывали Ко-Ро-Ба. Я снял ненавистную мантию Посвященных с тела человека и отнес его обнаженное тело далеко от дороги.
      Когда я начал засыпать его камнями, то заметил, что от черепа почти ничего не осталось - лишь горстка обгорелых костей. Его мозг буквально выкипел. Утренний свет высветил среди костей что-то золотое, и я поднял это. Предмет оказался паутинкой из тонкой золотой проволоки. Мне она была не нужна и я отбросил ее в сторону.
      Затем я накидал камней, чтобы обозначить могилу и чтобы хищники не могли добраться до тела.
      Я положил в изголовье большой плоский камень и концом копья нацарапал на нем все, что знал об этом человеке: "Я из блистательного Ара."
      Я, стоя возле могилы, вынул меч из ножен. Он сказал мне, что бы я бросился на него и избежал позора, не подчинившись воле Царствующих Жрецов.
      - Нет, друг, - сказал я останкам воина Ара, - нет, я не брошусь на меч, но не буду и унижаться перед Царствующими Жрецами и вести жизнь, полную позора, которую они мне уготовили.
      И я поднял меч в направлении долины, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
      - Много лет назад, - сказал я, - я поклялся, что мой меч будет служить тебе, Ко-Ро-Ба, и буду верен этой клятве.
      Как любой горожанин я знал, где находятся Сардарские горы, жилище Царствующих Жрецов - запретная область, куда не мог проникнуть никто из смертных. Говорили, что Домашний Камень Гора - Высший Камень - находится в этих горах и является источником могущества Царствующих Жрецов. Говорили, что никто из людей не вернулся оттуда, ни один из тех, кто видел Царствующих Жрецов, не остался в живых.
      Я вложил меч в ножны, одел шлем, поднял щит и копье и направился к Сардарским горам.
      6. ВЕРА
      Сардарские горы, которых я никогда не видел, лежали на расстоянии более тысячи пасангов от Ко-Ро-Ба, простые смертные не ходили в эти горы, а если кто и отваживался, то обратно никогда не возвращался. Угрюмые утесы ревностно хранили тайны Царствующих Жрецов. Гориец мог сделать попытку раскрыть эти тайны, но только один раз в жизни.
      Четыре раза в год, в дни равноденствия, в долине у гор собирались ярмарки под руководством Посвященных. На них люди разных городов могли встречаться, общаться, торговать, развлекаться, забыв о старой вражде.
      Торн, мой друг из касты Писарей, на таких ярмарках покупал старые свитки и книги у своих ученых коллег из других городов. Это был праздник для таких людей, как он, которые любили науку больше, чем ненавидели своих врагов. Они были готовы отправиться в любое даже самое опасное путешествие, чтобы обсудить неясное место в каком-нибудь драном свитке. Касты Врачей и Строителей тоже пользовались ярмарками для обмена идеями и другой информацией, служащей для процветания и развития их ремесел.
      Ярмарка значила очень много для интеллектуального единения городов. Я полагаю, что ярмарки даже способствовали стабилизации языка Гора. Если бы города оставались абсолютно изолированными, без всякой связи между собой, то через несколько поколений жители разных городов перестали бы понимать друг друга. В отличие от землян, горийцы не обращают внимания на расовые различия, но для них большое значение имеет родной город и язык. Как и земляне, горийцы находят причины ненавидеть своих соседей, но причины эти несколько иные.
      Я много бы дал, чтобы иметь тарна, хотя и знал, что ни один тарн не полетит в горы. Неизвестно почему, но ни бесстрашные тарны, ни глупые тарларионы - ездовые и вьючные ящеры Гора - никогда не шли в горы. Там они почему-то теряли ориентировку, координацию движений и становились совершенно беспомощными.
      Животный мир на Горе был довольно богат и разнообразен, поэтому мне было легко добывать себе пищу охотой. А для разнообразия можно было есть фрукты и ягоды, а также ловить рыбу в бурных холодных ручьях. Однажды я принес тушу однорогой желтой антилопы, которую добыл, в хижину крестьянина. Не задавая никаких вопросов, как будто в том, что на мне не было эмблем, не было ничего обычного, он и его жена приготовили праздничный ужин и даже угостили меня кислым самодельным вином, дав с собой в дорогу целый бурдюк.
      Крестьяне Гора не боялись преступников, ведь кроме дочерей воровать у них было нечего. Крестьяне и преступники жили на Горе в молчаливом согласии. Крестьяне укрывали преступников, а те, в свою очередь изредка делились с ними награбленным. Крестьяне не считали это постыдным. Это просто была жизнь, к которой они привыкли с давних пор. Но, разумеется, если преступник был из другого города, чем крестьянин, он рассматривался как враг и о нем немедленно сообщали патрульным. Ведь он же из другого города!
      Во время своего долгого путешествия я старался избегать городов, так как войти в город без разрешения и без уважительной причины означало бы подвергнуться быстрому и жестокому наказанию. Пики на стенах городов Гора никогда не пустовали, так как на них всегда висели останки нежеланных гостей. Горийцы очень подозрительно относились к чужакам, особенно вблизи домов. Недаром на их языке понятия "враг" и "чужой" обозначаются одним словом.
      Но в этой общей враждебности и подозрительности к чужим было одно исключение - город Тарна. По слухам, этот город был очень гостеприимен. Много странных вещей говорили об этом городе, например, там правила королева, или татрикс, поэтому, в отличие от горийских обычаев, женщины в этом городе пользовались большими привилегиями. Я знал, что по крайней мере в одном городе Гора женщины не носят закрытую одежду, не сидят замкнуто среди своих четырех стен и могут общаться не только с близкими родственниками.
      Я думаю, что варварство на Горе в основном обусловлено этим идиотским подавлением прекрасного пола, мягкость и нежность которого могли бы смягчить жестокие нравы Гора. Но следует сказать, что в некоторых городах, например в Ко-Ро-Ба, женщины все-таки имели относительную свободу.
      В Ко-Ро-Ба женщины могли даже покидать свои дома, не спрашивая на то разрешения мужчин, и это было весьма необычно для Гора. Их можно было увидеть в театре и библиотеке. Женщины Ко-Ро-Ба были свободнее, чем в любом другом городе Гора, за исключением, возможно, Тарна. Но Ко-Ро-Ба больше не существовало.
      Я подумал, что мне, может быть, удастся получить тарна в городе Тарна. Это могло бы сократить мой путь по меньшей мере на неделю. Правда, у меня не было денег, чтобы купить птицу, но я ведь был воином и, к тому же, вне закона...
      Я обдумывал все это и вдруг заметил, что ко мне приближается, правда, не видя меня, темная фигура. Молодая женщина шла медленно, отрешенно и бесцельно, ничего не замечая вокруг.
      Это было необычное зрелище - женщина без сопровождения, вне города. Я очень удивился, увидев ее одну в этом пустынном диком месте, вдали от дорог и городов.
      Я решил подождать ее, так как любопытство разобрало меня.
      На Горе женщины путешествуют только в сопровождении вооруженной охраны. В этом варварском мире они часто становятся предметом похищения. Их не считают полноправными людьми. Это просто добыча, которая затем служит для услаждений победителя или выполняет грязную работу как рабыня в зависимости от степени привлекательности. Законы на Горе действуют только в стенах городов.
      Женщина еще не видела меня. Я оперся на копье и ждал.
      Дикий варварский обычай похищений был крепко вплетен в ткань горийской жизни. Считалось доблестью похитить женщину из чужого, часто враждебного города. Несмотря на дикость похищения как такового, этот обычай играл весьма благотворную роль в оздоровлении расы. Ведь в противном случае замкнутые изолированные города, несомненно, страдали бы от вырождения. Только немногие требовали запрещения этого обычая. Даже женщины не поддерживали их требований, хотя они, казалось, были в данном случае жертвами. И даже напротив, они считали себя уязвленными, если ради них не шли на риск жестокого наказания, которое грозило смельчаку в случае неудачи. Одна старая беззубая ведьма из великого города Ара хвасталась, что 400 мужчин погибли из-за ее красоты.
      Но почему женщина одна? Может, ее защитники перебиты? А может, она сбежала из рабства, от своего ненавистного хозяина? Или, может, она, как и я, тоже изгнанница из Ко-Ро-Ба? Жители города рассеяны, вспомнил я и прикусил губу. Нет двух камней города или двух его жителей, которые были бы вместе. Эта мысль жгла мою голову. Даже камни растащили по всей планете.
      Если же она из Ко-Ро-Ба, то я даже ради нее не могу остаться и помочь ей. Это означало бы обречь ее или себя, а может, и нас обоих, на Пламя Смерти Царствующих Жрецов. Я видел человека, погибшего от Пламени Смерти. Это был Высший Посвященный Ара и это произошло на крыше Цилиндра Справедливости. Внезапная вспышка голубого пламени уничтожила его, показывая неудовольствие Царствующих Жрецов. Хотя у этой одинокой женщины было очень мало шансов спастись от хищников или охотников за рабами, но еще меньше шансов было избежать гнева Царствующих Жрецов.
      Если она была свободной женщиной, то с ее стороны было весьма неразумно быть здесь одной. Она, казалось, совсем не задумывалась об этом.
      Кое-что в отношении похищений на Горе становилось понятным, если вспомнить, что первой же обязанностью молодого тарнсмена является приобретение раба для услужения в его доме. Обычно это женщина. Он привозит ее обнаженной на своем тарне и поручает рабыню своим сестрам, чтобы ее вымыли, умаслили благовониями и одели в короткую тунику - одежду рабов на Горе.
      Этим же вечером на большом празднике он представляет свою пленницу, одетую в прозрачный алый шелк, с браслетами на руках и коленях, своим родителям, друзьям и товарищам. Колокольчики на браслетах непрерывно звенят тонким, мелодичным, даже жалобным звоном.
      Под музыку лютней и грохот барабанов девушка опускается на колени. Юноша приближается к ней с воротником раба, на котором выгравировано его имя и название города. Музыка становится все громче, все навязчивей, переходит в оглушительное крещендо и затем резко, внезапно умолкает. В комнате наступает абсолютная тишина. Слышан только резкий металлический скрежет защелкивающегося замка. Этот звук девушка не забудет никогда.
      И сразу же раздаются приветственные крики, восхваляющие молодого воина. Он возвращается за свое место за столом под низким потолком с висячими медными лампами. Он сидит среди родственников, ближайших друзей, товарищей-воинов, за длинным низким деревянным столом, уставленным всякой снедью, скрестив ноги по горийскому обычаю.
      Теперь все глаза устремлены на девушку.
      С нее снимают браслеты рабыни и она поднимается. Босые ноги утопают в толстом прекрасном ковре, которым покрыт пол комнаты, звенят тоненькие колокольчики на ножных браслетах. Она вне себя от негодования и злобы. И хотя на ней только прозрачный шелк, она гордо выпрямляется и поднимает голову. Она решила, что не покорится своей судьбе, им не удастся ее приручить. Зрители в полном восхищении, они наслаждаются зрелищем. Девушка смотрит на них. Ее гневный взор переходит с одного смеющегося лица на другое. Среди них нет ни одного знакомого. Ведь она в чужом городе, среди врагов. Сжав кулаки она стоит в центре комнаты, пожираемая глазами присутствующих, прекрасная в свете ламп.
      Она смотрит на воина, который одел на нее воротник.
      - Ты никогда не приручишь меня! - кричит она.
      Это рождает дикий хохот, сыплются шуточки и замечания.
      - Я научу тебя доставлять мне удовольствие, - отвечает юноша и делает знак музыкантам.
      Снова звучит музыка. Девушка колеблется. На стене висит кнут для рабов. Но затем музыка захватывает ее и под варварские звуки флейт и барабанов, которые околдовывают и подавляют волю, девушка начинает танцевать для своего хозяина и его гостей.
      Мелодичный звон колокольчиков отмечает каждый ее шаг в танце - танце девушки, которую похитили из родного дома и которая теперь должна жить, чтобы услаждать этого незнакомого человека, надевшего на нее воротник.
      В конце танца ей дает кубок вина, но она сама не пьет. Она приближается к юноше, опускается перед ним на колени, причем ее поза продиктована древними обычаями, и опустив голову, предлагает ему вина. Он пьет. Снова раздаются приветственные крики и праздник начинается. Но никто не может начать есть и пить прежде, чем это сделает молодой воин, хозяин пира. С этого момента его сестры перестают прислуживать ему, так как это становится обязанностью его рабыни.
      И она служит ему в течение всего пира, изредка бросая украдкой быстрый взгляд. Она постепенно убеждается, что он не так противен, как ей показалось вначале. Даже наоборот - красив и остроумен. А в его ловкости и силе она уже убедилась. Нужно большое мужество, чтобы проникнуть в чужой город и украсть женщину. Он со вкусом ест и пьет, наслаждаясь своим триумфом, а она смотрит на него со смешанным чувством страха и восхищения, постепенно приходя к выводу, что только такой человек, как он, может приручить ее. И ей сразу становится легче, как будто она сама выбрала его. Ведь если бы он ей не понравился, то ничего бы у него не вышло.
      Тут еще следует добавить, что господа на Горе суровы к своим рабам, но очень редко жестоки. Девушка знает, что если она будет доставлять удовольствие своему господину, то жизнь ее будет легкой и приятной. Она никогда не встретится с садизмом, с изощренной жестокостью, так как на Горе отсутствует атмосфера, способствующая развитию этой патологии. Это, конечно, не означает, что ее не будут бить за неповиновение или проступки. Но всем известно, что жизнь женщины без этого неполна.
      Но с другой стороны, есть много таких домов, где рабыня с большим удовольствием носит свой воротник и, пользуясь преимуществами своего пола, полностью подчиняет себе своего господина и практически заставляет его удовлетворять свои бесконечные прихоти и капризы.
      Я подумал, красива ли приближающаяся ко мне девушка, и улыбнулся про себя.
      Парадоксально, что мужчины на Горе так мало думают о женщинах, как о людях равных им, но зато много думают как о лицах противоположного пола. Горийцы очень восприимчивы к красоте, она радует и согревает их сердца... Горийские женщины, как свободные, так и рабыни, хорошо знают, что просто их присутствие приносит радость мужчинам и часто пользуются этим в своих целях.
      Я решил, что девушка прекрасна. В ней было что-то заставляющее так думать. Это что-то не могли скрыть ни опущенные плечи, ни усталый изможденный вид, ни даже тяжелая грубая одежда, что была на ней. Походка была легкой и грациозной. Такая девушка, подумал я, наверняка имеет либо господина, либо друга и защитника.
      На Горе нет такого понятия, как женитьба. Здесь есть понятие дружбы и близкий друг - это больше чем муж для женщины и жена для мужчины... Удивительно, но девушка, которую покупают у родителей за золото или тарна, становится другом мужчине-покупателю, хотя с ней не советовались при сделке. Но свободная женщина сама, по доброй воле, соглашается стать другом. И часто бывает так, что господин освобождает свою рабыню, чтобы она стала его другом и пользовалась всеми привилегиями, которые доставляет это положение. Каждый может иметь бесчисленное множество рабов, но друг бывает только один. Такое отношение нелегко устанавливается, но прерывает его только смерть.
      Девушка была совсем близко, но она все еще не видела меня. Ее голова была опущена. Она была одета в грубую одежду, так разительно отличающуюся от безумной роскоши пурпурных, алых, ярко-желтых шелков, которые так любят горийские девушки. Она была одета в грубую коричневую рубашку, изорванную и грязную. Все в ней говорило о нищете и отчаянии.
      - Тал, - спокойно сказал я, подняв руку в приветствии и стараясь не очень ее испугать.
      Она не подозревала о моем присутствии и тем не менее не очень удивилась. Очевидно, она ждала этого момента очень давно, и вот он наступил. Она подняла голову и ее глаза - прекрасные, серые, затуманенные печалью и, возможно, голодом - посмотрели на меня. Казалось, она вовсе не думает о своей судьбе, не проявляет интереса ко мне. Я подумал, что на моем месте мог быть любой другой.
      Мы молча посмотрели друг на друга.
      - Тал, воин, - сказала она мягким безразличным голосом.
      И затем она сделала вещь, невозможную для горийки. Не говоря ни слова она откинула вуаль с лица и опустила ее на плечи. Она стояла передо мной с открытым лицом, сама открыв его. Она смотрела на меня прямо и открыто, без страха, но и не вызывающе. У нее были роскошные каштановые волосы, прекрасные серые глаза, которые оказались еще чище и красивее, когда она открыла свое прелестное лицо. Девушка оказалась очень красивой, гораздо красивее, чем я предполагал.
      - Я тебе нравлюсь, - спросила она.
      - Да, очень.
      Я знал, что я, вероятно, первый мужчина, который видит ее лицо, кроме, разумеется членов ее семьи, если та у нее была.
      - Я красива? - спросила она.
      - Ты прекрасна.
      Тогда она обеими руками спустила с роскошных плеч свое грубое платье, обнажив белое горло. На нем не было воротника раба. Она была свободной.
      - Ты хочешь, чтобы я встала на колени перед тобой, чтобы ты мог надеть на меня воротник? - спросила она.
      - Нет.
      - Ты хочешь видеть меня всю?
      - Нет.
      - Я еще не принадлежала никому. Я не знаю как и что нужно делать, но я буду делать все, что ты захочешь.
      - Ты была свободна до встречи со мной, - сказал я, - ты свободна и теперь.
      И тут она удивилась в первый раз.
      - Ты не один из тех, - спросила она.
      - Один из кого? - спросил я, мгновенно насторожившись. Ведь если по ее следу идут охотники за рабами, то могут быть большие неприятности. Может даже пролиться кровь.
      - Меня преследовали четыре человека из Тарна.
      - Из Тарна? - переспросил я. - Я думал, что только мужчины Тарна с почтением относятся к женщинам.
      Она горько рассмеялась.
      - Сейчас они не из Тарна, - ответила она.
      - Они не могут привести тебя в Тарн, как рабыню. Разве татрикс не освободит тебя?
      - Они не поведут меня в Тарн. Они надругаются надо мной и продадут кому-нибудь из купцов.
      - Как тебя зовут?
      - Вера.
      - Из какого ты города?
      Прежде, чем она успела ответить, если хотела это сделать, глаза ее расширились от ужаса и я повернулся. К нам шли через луг, по пояс в мокрой траве, четыре воина в шлемах с щитами и копьями. По эмблемам на щитах и голубым шлемам я узнал людей из Тарна.
      - Беги! - крикнула она и повернулась, чтобы бежать.
      Я удержал ее за руку. Она вся напряглась.
      - А! - прошептала она, - ты держишь меня, чтобы заявить о своих правах и потребовать свою долю добычи! - и она плюнула мне в лицо.
      Мне понравилась ее горячность.
      - Стой спокойно! Тебе все равно не убежать.
      - Я убегала от них шесть дней, - простонала девушка, - я питалась ягодами и насекомыми, спала в канавах, пряталась.
      Она не смогла бы убежать, даже если бы захотела. Ноги совершенно не держали ее. Я обхватил девушку рукой и поддержал.
      Воины приближались ко мне, вполне профессионально окружая со всех сторон.
      Один пошел прямо ко мне, а другой солдат шел чуть сзади и левее от него. Первый в случае необходимости мог схватиться со мной и тогда второй мог ударить меня копьем. Офицер и еще один солдат шли в нескольких ярдах от них. Офицер шел сзади, чтобы руководить боем в случае, если его солдатам придется отступать, так как я окажусь не один. Он также сможет прикрыть их копьем. Я оценил мудрость этого маневра, который был выполнен быстро и безмолвно, чисто автоматически. Такое высокое военное искусство объясняло, почему Тарн все еще существовал в окружении враждебных городов, несмотря на правление женщин.
      - Нам нужна женщина, - сказал офицер.
      Я мягко освободился от девушки и легонько толкнул ее назад, себе за спину. Воины поняли эту перегруппировку, как мою готовность к бою.
      Глаза офицера сузились.
      - Я Торн, - сказал он, - капитан Тарна.
      - Почему вам нужна женщина? Разве в Тарне не относятся к ним с почтением?
      - Это не земля Тарна, - с тревогой в голосе ответил офицер.
      - Почему я должен отдать ее вам?
      - Потому что я капитан Тарна.
      - Но это не земля Тарна.
      Девушка прошептала жарким шепотом:
      - Воин, не нужно умирать за меня. Конец будет все равно один и тот же, - и она громко сказала офицеру: - Не убивай его, капитан Тарны. Я пойду с тобой.
      Я рассмеялся.
      - Она моя и вы не получите ее.
      Девушка удивленно вскрикнула и посмотрела на меня.
      - Если вы не заплатите за нее определенную цену... - добавил я.
      Девушка опустила глаза, ее руки безвольно повисли.
      - Какая еще цена? - спросил Торн.
      - Ее цена - сталь, - сказал я.
      Благодарность прояснила лицо девушки.
      - Убейте его, - сказал Торн своим людям.
      7. ТОРН, КАПИТАН ТАРНЫ
      Три меча одновременно появились из ножен - мой, офицера и того солдата, который был ближе всех ко мне. Он ждал атаки своего товарища, чтобы нанести удар копьем. Самый дальний солдат только поднял копье, готовый бросить его, как только появится просвет.
      Но первым напал я.
      Я резко повернулся к солдату с копьем и с быстротой горного ларла прыгнул на него, увернулся от нерешительного удара и вонзил ему меч между ребер. Тут же высвободив оружие, я мгновенно повернулся, чтобы отбить атаку его товарища. Наши мечи скрестились всего-лишь шесть раз и он тоже рухнул на землю у моих ног, цепляясь за стебли травы пальцами в предсмертных судорогах.
      Офицер, бросившийся вперед, вдруг остановился. Он, как и его люди, попятился назад. Хотя их было четверо против меня одного, я осмелился напасть. Офицер немного опоздал, и теперь между ним и мной был мой меч. Солдат, который стоял за офицером, приготовил копье и приблизился на расстояние в 10 ярдов. С этой дистанции ему было трудно промахнуться, а если копье пробьет мой щит, то мне придется отбросить его и я окажусь в весьма невыгодном положении. Да, ситуация оставалась достаточно серьезной.
      - Ну, Торн из Тарны, - сказал я, подкалывая его, - давай померимся силой.
      Но Торн отступил назад и приказал солдату опустить копье. Он снял шлем и сел на корточки. Солдат возвышался над ним. Торн смотрел на меня, а я на него.
      Теперь он проникся ко мне уважением, а значит, стал более опасен. Он видел мгновенную гибель своих солдат и размышлял, стоит ли еще испытывать мое искусство. Я был уверен, что он не скрестит со мной свое оружие, если не будет уверен на все сто процентов в своей победе. А именно в этом он сейчас и не был уверен.
      - Давай поговорим, - сказал Торн из Тарны.
      Я тоже опустился на корточки.
      - Поговорим, - согласился я.
      Мы вложили мечи в ножны.
      Торн был большим массивным человеком, уже начинавшим полнеть. Лицо его было мясистое, желтоватого цвета с красными прожилками. У него не было бороды, только по обеим сторонам подбородка тянулись две полоски, больше похожие на грязь, чем на бороду. Длинные волосы были завязаны узлом на затылке. Глаза сидели очень глубоко в глазницах. Это были красные мутные глаза человека, проводившего долгие ночи в разгуле и разврате. Было очевидно, что Торн не является человеком высоких нравственных идеалов и фантастической чистоты и не будет жертвовать всем ради достижения благородной цели. Торн никогда не будет убаром, он всегда будет прихвостнем.
      - Отдай мне моего человека, - сказал Торн, показав на корчившегося в траве солдата.
      Я решил, что несмотря на свои недостатки, Торн был хорошим солдатом.
      - Возьми, - сказал я.
      Солдат подошел к упавшему человеку и осмотрел его рану. Другой был мертв.
      - Он может выжить, - сказал солдат с копьем.
      - Перевяжи его, - сказал Торн.
      Затем он повернулся ко мне.
      - Мне все еще нужна женщина.
      - Ты не получишь ее.
      - Это же только женщина.
      - Возьми, если сможешь.
      - Один из моих солдат мертв. Ты можешь взять его долю от продажи.
      - Ты очень щедр.
      - Значит ты согласен?
      - Нет.
      - Я думаю, мы можем убить тебя, - сказал Торн, срывая травинку, и, задумчиво кусая ее, рассматривал меня.
      - Может быть, - признал я.
      - Но, с другой стороны, я не хочу терять своих людей.
      - Тогда оставь женщину в покое.
      Торн пристально посмотрел на меня, не выпуская изо рта травинку.
      - Кто ты?
      Я молчал.
      - Ты вне закона. На твоей одежде и щите нет герба.
      Я не видел причин оспаривать его слова.
      - Преступник, - сказал он, - как тебя зовут?
      - Тэрл, - ответил я.
      - Из какого города?
      Это был мучительный вопрос.
      - Из Ко-Ро-Ба.
      Эффект был необычайный. Девушка, стоявшая позади меня, вскрикнула.
      Торн и солдат вскочили на ноги. Я выхватил меч.
      - Ты вернулся из Страны Праха, - воскликнул солдат.
      - Нет, я такой же живой, как и ты.
      - Лучше бы ты ушел в Страну Праха, - сказал Торн, - ты проклят Царствующими Жрецами.
      Я взглянул на девушку.
      - Твое имя - самое ненавистное на Горе, - сказала она ровным тоном, не глядя мне в глаза.
      Мы стояли молча довольно долго. Я чувствовал под ногами траву, еще мокрую от утреннего тумана. Где-то вдали запели птицы.
      Торн пожал плечами и, наконец, сказал:
      - Мне нужно похоронить солдата.
      - Пожалуйста, - ответил я.
      Молча Торн и солдат выкопали узкую могилу и похоронили своего товарища. Затем они из двух копий, плаща и веревок соорудили носилки для раненого.
      Торн взглянул на девушку и она, к моему крайнему удивлению, подошла к нему и протянула руки. На ее запястьях защелкнулись наручники.
      - Зачем ты идешь с ними? - спросил я.
      - Я не принесу тебе счастья, - горько сказала она.
      - Я освобожу тебя, - сказал я.
      - Не приму ничего из рук Тэрла из Ко-Ро-Ба.
      Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но она вздрогнула и отпрянула назад.
      Торн расхохотался.
      - Лучше быть в Стране Праха, чем быть Тэрлом из Ко-Ро-Ба.
      Я посмотрел на девушку, которая столько дней страдала и теперь схвачена. На ее руки надеты ненавистные браслеты Торна - прекрасно изготовленные, украшенные драгоценностями, сделанные из крепчайшей стали.
      Роскошные браслеты составляли явное противоречие с ее нищенской одеждой. Торн тронул пальцем ее одеяние.
      - Мы снимем все это, - сказал он, - скоро ты будешь одета в самые лучшие шелка и драгоценности. Роскошь одежды согреет твое сердце.
      - Сердце рабыни, - сказала она.
      Торн поднял ее подбородок пальцем.
      - У тебя прекрасная шея.
      Она со злобой посмотрела на него, понимая, что он хочет сказать.
      - Скоро ты будешь носить воротник.
      - Чей? - спросила она.
      Торн внимательно посмотрел на нее. Ценность добычи явно возросла в его глазах.
      - Мой, - сказал он.
      Девушка вздрогнула. Я сжал кулаки.
      - Ну, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он, - все кончено, я забираю эту девушку и предоставляю тебя милости Царствующих Жрецов.
      - Если ты привезешь ее в Тарну, то татрикс освободит ее.
      - Я привезу ее не в Тарну, а в свою виллу, которая находится за городом, - рассмеялся он неприятным смехом. - И там, как добропорядочный гражданин Тарны, я буду относится к ней с почтением.
      - Тогда я сам освобожу ее! - я почувствовал в своей руке рукоять меча.
      - Оставь свой меч, воин, - сказал Торн и повернулся к девушке:
      - Кому ты принадлежишь?
      - Я принадлежу Торну, капитану Тарны, - ответила она.
      Я вложил меч в ножны и почувствовал себя разбитым и опустошенным. Возможно, я убил бы Торна и его солдат, освободив девушку, но зачем? Я не мог спасти ее от хищников Гора и других охотников за рабами. А она никогда бы не приняла моей защиты. Ведь она сама предпочла рабство у Торна человеку из Ко-Ро-Ба.
      Я посмотрел на нее.
      - Ты из Ко-Ро-Ба?
      Она напряглась и посмотрела на меня с ненавистью:
      - Была.
      Слезы жгли ее глаза.
      - Как ты осмелился пережить свой город?
      - Чтобы отомстить за него!
      Она долго смотрела мне в глаза. И затем, когда Торн и его солдат подняли носилки с раненым, сказала мне:
      - Прощай, Тэрл из Ко-Ро-Ба.
      - Я желаю тебе всего доброго, Вера из города Утренних Башен.
      Она быстро повернулась и пошла за своим господином, а я остался один в поле.
      8. ГОРОД ТАРНА
      Улицы Тарна были заполнены народом, но царила странная тишина. Ворота были открыты и стражники не чинили мне никаких препятствий, хотя и подвергли тщательному осмотру. Я слышал, что город Тарна открыт для всех, кто приходит с миром, независимо от того, из какого он города.
      Я с любопытством осматривал людей. Все они в полном молчании спешили по своим делам. Это было совсем не похоже на шумливые беспорядочные толпы в других городах. Многие мужчины были одеты в серые туники, на лицах застыло серьезное выражение, как будто они сознавали, что несут ответственность за этот город.
      В целом они показались мне очень бледными и подавленными, но я был уверен, что они справятся с такими делами, которые любой гориец с его нетерпением и горячностью сочтет неинтересными и не заслуживающими внимания. Всем известно, что жители Тарны уделяют радостям жизни больше внимания, чем своим обязанностям. Их принадлежность к определенной касте обозначается только цветной полоской на плече туники, в отличие от других городов, где многоцветье одежд членов разных каст радовало взор. На всех зданиях и мостах обычно висели разноцветные знамена, символизирующие ту или иную касту, и это было прекрасное зрелище.
      Я подумал: неужели они не гордятся своими кастами, как в любом другом городе планеты, где даже члены низших каст с удовольствием носили одежду цвета своей касты?
      Даже члены такой низкой касты, как Хранители Тарнов, безмерно гордились своим призванием, ибо никто, кроме них, не был способен обучить такую огромную птицу. Я думаю, что даже Зоск был горд своим умением свалить дерево одним ударом топора, ведь в этом с ним не мог сравниться никто, даже убар города... А каста Крестьян вообще считала себя основанием, на котором покоится Домашний Камень. Они крайне редко покидали свои поля, которые обрабатывались их предками в течении многих поколений.
      Я не заметил в толпе женщин-рабынь, одетых в короткую ливрею - платье без рукавов, полностью открывающее колени. В других городах Гора было много рабынь, и их одежда резко отличалась от тяжелых, наглухо закрытых платьев свободных женщин. И свободные женщины завидовали своим сестрам-рабыням, которые, хотя и носили воротник раба, но зато могли ходить куда угодно, делать что угодно, ощущать приятный ветерок, приносящий приятную прохладу в душные вечера, и ласковые руки господина, который гордился их красотой. Я вспомнил, что в Тарне, где правила женщина, совсем не было рабынь. А мужчин рабов я не мог отличить от остальных, так как серая одежда полностью закрывала горло и было невозможно определить, есть на ней воротник или нет. На Горе не было специальной одежды для мужчин-рабов, чтобы сами рабы не могли видеть, что их больше, чем свободных людей.
      Короткая одежда женщин-рабынь преследовала вполне определенную цель показать свои прелести и тем самым повысить соблазнительность и ценность. Женщин-рабынь воровали чаще, чем свободных женщин. Во-первых, потому, что в этом случае преследование велось не очень настойчиво, а во-вторых, никто не хотел рисковать жизнью из-за свободной девушки, которая может оказаться после того, как с нее скинут вуаль, страшной, как урт, и злой, как слин. С рабыней промах исключался. Товар всегда был выставлен напоказ.
      Но на тихих улицах Тарны меня больше всего удивили свободные женщины. Они ходили без всякого сопровождения, походка их была гордой и величественной. Все мужчины услужливо уступали им дорогу. К тому же, в отличие от мужчин, одетых в унылые плащи, одежда женщины была богата и красочна. Вместо вуали на них были искусно изготовленные серебряные маски, которые изображали прекрасное, но бесстрастное и холодное лицо. Некоторые маски поворачивались в мою сторону, когда я проходил мимо. Видимо, моя алая туника воина выделялась из общей массы. Но я ощущал беспокойство от того, что стал объектом внимания этих бесстрастных блестящих масок, из глубины которых на меня смотрели женские глаза.
      Я бесцельно бродил по городу и вскоре очутился на рынке. Судя по количеству людей и товаров, сегодня был базарный день, но я не услышал того гама, который был обычен для рынков в других городах Гора. Здесь не было слышно пронзительных криков торговцев, бесконечных разговоров друзей, окриков здоровенных носильщиков, с трудом пробирающихся сквозь бурлящую толпу, воплей детей, сбежавших из-под присмотра и играли в пыли между лотками, смеха укутанных в вуали девушек, окруженных юношами, поддразнивавшими их. Девушки, несомненно, были посланы на базар за покупками, но общество молодых людей заставляло их забыть о поручениях. Их возбуждение доходило до того, что они позволяли нескромным взглядам юношей проникнуть под вуали.
      По обычаю, свободная девушка может выбрать себе друга только после того, как его одобрят родители, но все знали, что первое знакомство происходит на рынке. Тот, кто просит у родителей девушки благословенья, редко незнаком с ней. Но, тем не менее, этот ритуал проходит весьма торжественно, причем все делают вид, что вручают девушку, абсолютно незнакомую ему. И та самая девушка, которую отец торжественно выводит к просителю ее руки и о которой родители гордо говорили, что она не посмеет поднять глаза в присутствии незнакомца, может быть только вчера шутливо шлепала рыбой чересчур игривого юношу или, как бы случайно, приоткрывала перед ним вуаль.
      Но этот рынок был совсем не похож на рынки других городов. Это было просто место, где люди покупали пищу и обменивались товарами. И даже сделки, которые совершались здесь, происходили без шумных споров, криков, энергичных жестов. Не было слышно затейливой ругани, которой сопровождалась каждая сделка, в которой продавец и покупатель старались обмануть друг друга.
      Здесь же торговля происходила совсем без слов. Покупатель показывал на то, что хотел приобрести и показывал на пальцах число монет. Продавец, в свою очередь, давал свою цену. Покупатель или соглашался, или уходил. Но продавец мог остановить его, согласившись с предложенной ценой. Если при этом и произносились слова, то только шепотом.
      Когда я уходил с рынка, то заметил двух людей, чьи широкие плечи обтягивали невыразительные серые плащи. Они шли за мной. Их лица были скрыты в складках воротников плащей, поднятых наподобие капюшона. Шпионы, подумал я и решил, что это разумная предосторожность, так как вход в Тарну был свободным и следовало опасаться тех, кто мог злоупотребить гостеприимством. Я не старался скрыться от них, так как это могло возбудить подозрения. А кроме того, ведь они не знали, что я заметил их, значит, у меня было определенное преимущество. Но вполне возможно, что это были просто любопытные. Наверно появление воина в алой тунике на улицах Тарны было редким явлением.
      Я взобрался на одну из башен Тарны, желая окинуть взглядом город, обычаи и люди которого так разительно отличались от других городов, в которых я побывал.
      Хотя Тарна тоже была городом цилиндров, но на мой взгляд она была не так прекрасна, как другие города. Может быть потому, что цилиндры здесь были низкими и широкими, как приплюснутые диски. А другие города представляли собой лес стройных высоких, буквально царапающих небо цилиндров.
      Более того, в отличие от других городов, в Тарне цилиндры были какими-то угрюмыми, как будто их давил собственный вес. Они не отличались один от другого, а все были нудного коричневого или серого цвета. В других городах цилиндры сверкали тысячами разноцветных огней и каждый из них старался быть выше и красивее соседнего.
      Даже долины вокруг Тарны, на которых кое-где виднелись скопления валунов, были какими-то серыми, холодными, угрюмыми и даже печальными. И все же это был наиболее цивилизованный и просвещенный город на Горе. Но с моей точки зрения ему не помешало бы побольше человечности и веселья, поменьше черствости и, может, даже благородства. Я решил, что попытаюсь раздобыть тарна, а потом как можно быстрее отправлюсь дальше - в Сардарские горы, где постараюсь устроить себе свидание с Царствующими жрецами.
      - Незнакомец! - вдруг услышал я.
      Я обернулся.
      Один из двух ничем не примечательных людей, которые шли за мной, подошел ко мне. Лицо его было закрыто складками плаща и он придерживал их рукой, чтобы ветер не открыл лицо. Другой рукой он стискивал поручни, видимо чувствуя себя на высоте очень неуютно.
      Пошел дождь.
      - Тал, - сказал я и поднял руку ладонью вверх.
      - Тал, - ответил он, но руку от перил оторвать не решился. Он подошел ко мне совсем близко и это мне совсем не понравилось.
      - Ты чужой в этом городе, - сказал он.
      - Да.
      - Кто ты, незнакомец?
      - Я человек без города. И имя мое - Тэрл. - Мне больше не хотелось упоминать при людях о Ко-Ро-Ба.
      - Что тебе нужно в Тарне?
      - Мне бы хотелось получить тарна для путешествия, - ответил я правду, так как это, вероятно, был шпион, которому было поручено узнать о цели моего прибытия в город. Однако, цель путешествия я решил не говорить. Ему совсем не обязательно было знать, что я собрался в Сардарские горы и хочу встретиться с Царствующими жрецами.
      - Тарн стоит дорого.
      - Я знаю.
      - У тебя есть деньги?
      - Нет.
      - Как же ты собираешься получить тарна?
      - Я не преступник, хотя у меня на тунике и шлеме нет эмблемы города.
      - Разумеется, - быстро сказал он. - В Тарне нет места преступникам, все мы честные люди и много трудимся.
      Я видел, что он мне не верит, так же как и я ему. Мне он почему-то очень не понравился, хотя особых причин к этому пока не было. Я обеими руками дернул его за капюшон. Он выпустил ткань, но тут же быстро поправил ее. Я успел заметить худое лицо с бледно-голубыми глазами и кожей цвета выжатого лимона.
      Его товарищ, который стоял чуть сзади, все время осматриваясь вокруг, сделал шаг вперед и остановился. Мой собеседник еще плотнее прикрыл лицо и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за нами никто не подсматривает.
      - Я привык видеть того, с кем говорю, - сказал я.
      - Конечно, - поспешно произнес человек, но еще больше закутался в плащ.
      - Мне нужен тарн, - сказал я, - ты можешь помочь мне? - Я был готов завершить наш разговор, если он ответит отрицательно.
      - Да, - ответил он.
      Это меня заинтересовало.
      - Я могу помочь тебе получить не только тарна, - сказал он, - а также тысячу золотых монет и провизию на всю дорогу, какой бы долгой она не была.
      - Я не убийца, - сказал я.
      - А!
      Со времен штурма Ара, когда Па-Кур, глава касты Убийц, вопреки всем законам Гора повел свои орды на город, решив стать его убаром, каста Убийц прекратила свое существование. Их все ненавидели, за ними охотились, их больше никто не нанимал. И теперь многие бывшие члены этой касты жили, боясь носить свою традиционную черную одежду. Они одевались как члены других каст, в том числе и касты воинов.
      - Я не убийца, - повторил я.
      - Конечно нет, - сказал человек, - каста Убийц больше не существует.
      Лично я в этом сильно сомневался.
      - Но ты не заинтригован, незнакомец, - сказал человек. Его голубые глаза изучали меня сквозь складки плаща. - Ты не хочешь получить тарна, золото и провизию?
      - Что я должен для этого сделать? - спросил я.
      - Тебе не нужно никого убивать, - сказал человек.
      - Что же тогда?
      - Ты силен и смел, - сказал он.
      - Что я должен сделать? - повторил я.
      - Ты несомненно, имеешь опыт в таких делах, - продолжал он.
      - В конце концов, что ты от меня хочешь?
      - Похитить женщину.
      Мелкий дождь покрыл серым покрывалом и без того унылую Тарну. Он не прекращался и вода уже начала просачиваться сквозь одежду. Ветер, которого я раньше не замечал, вдруг стал холодным и пронизывающим.
      - Какую женщину?
      - Лару.
      - И кто эта Лара?
      - Татрикс, королева Тарны.
      9. ЛАВКА КАЛ-ДА
      Я стоял под дождем, на пронизывающем ветру, и вдруг мне стало грустно. Я смотрел на этого прячущего лицо заговорщика и думал о том, что даже в этом благородном городе плетутся политические интриги. Меня приняли за убийцу или за преступника и решили, что я буду очень удобным орудием в войне между разными фракциями.
      - Я отказываюсь, - сказал я.
      Маленький человек отшатнулся, как будто получил удар.
      - Я представляю важное лицо в городе, - сказал он.
      - Я не желаю зла Ларе, татрикс Тарны, - сказал я ему.
      - Кто она тебе?
      - Никто.
      - И все же ты отказываешься?
      - Да, я отказываюсь.
      - Ты боишься.
      - Нет, я не боюсь.
      - Ты никогда не получишь тарна, - прошипел человек. Он повернулся на каблуках и, не выпуская поручня, поспешил к лестнице. Его товарищ шел впереди. Маленький человек остановился и крикнул:
      - Ты не выйдешь живым из Тарны!
      - Пусть будет так, - ответил я, - но я не сделаю то, что ты предлагаешь.
      Закутанная в серое фигура, почти неразличимая в тумане, внезапно остановилась. Человек несколько мгновений раздумывал, затем коротко посоветовался со своим товарищем. Они пришли к какому-то соглашению. Маленький человек снова подошел ко мне, оставив сзади товарища.
      - Я погорячился, - сказал он, - для тебя нет опасности в Тарне. Мы честный народ.
      - Я рад слышать это.
      К моему удивлению человек сунул в мою руку тяжелый кожаный мешочек с монетами и я увидел его улыбку под покровом плаща.
      - Добро пожаловать в Тарну! - сказал он и быстро пошел к выходу.
      - Вернись! - крикнул я, протягивая ему деньги, - вернись!
      Но он исчез.
      По крайней мере эту дождливую ночь мне не придется ночевать в поле. Благодаря странному подарку закутанного в плащ человека, я мог снять номер в гостинице. Я спустился по спиральной лестнице и вновь очутился на улицах города.
      Гостиниц на Горе было не так уж много, так как гостей в городах не жаловали. Но все же в каждом городе можно было найти гостиницу. В них жили торговцы, делегации других городов, важные гости. Хозяева гостиниц не особенно интересовались своими постояльцами, особенно получив горсть мелких монет за отсутствие любопытства. В Тарне, которая славилась своим гостеприимством, вероятно, полно гостиниц. Но я был удивлен, не обнаружив ни одной.
      Я решил, что если так ничего и не найду, то всегда смогу провести ночь в пага-таверне. Если они здесь такие же, как и в Ко-Ро-Ба или Аре, то там можно провести ночь за низким столиком перед кружкой паги - сильной ароматной жидкости, которую приготовляли из зерна са-тарна - Дочь Жизни. Пага - это сокращенное от пага-са-тарна, что означает удовольствие Дочери Жизни.
      Я остановил какую-то серую личность на улице. Человек спешил куда-то сквозь дождь и туман.
      - Человек Тарны, где я могу найти гостиницу?
      - В Тарне нет гостиниц, - ответил он, пристально глядя на меня, - ты чужой.
      - Я путник, который ищет ночлега.
      - Беги отсюда, чужой.
      - Мне сказали: "Добро пожаловать в Тарну"
      - Беги, пока не поздно, - сказал он, боязливо оглядываясь по сторонам.
      - Есть здесь пага-таверна, где я могу отдохнуть?
      - В Тарне нет пага-таверн, - сказал человек и мне показалось, что я чем-то развеселил его.
      - Где мне провести ночь?
      - Лучше всего за стенами города, в поле. Или тебе придется провести ее во дворце татрикс.
      - Ну что же, это весьма соблазнительный вариант.
      Человек с горечью рассмеялся.
      - Сколько времени ты уже провел в Тарне, воин?
      - Я здесь с шести часов.
      - Тогда уже поздно, - сказал человек, - в стенах Тарны ты уже больше 10 часов.
      - Что ты имеешь в виду? - спросил я.
      - Добро пожаловать в Тарну, - сказал человек и исчез в тумане.
      Этот разговор обеспокоил меня и я невольно отправился к стенам города. Но меня остановили огромные ворота Тарны, запертые двумя гигантскими бревнами, сдвинуть которые могла разве что упряжка тарларионов, громадных ящеров или же сотня рабов. Ворота были окованы стальными полосами и медными пластинами. Черное дерево, из которого он были сделаны, тускло поблескивало передо мной.
      - Добро пожаловать в Тарну, - сказал охранник, стоящий в тени ворот и опиравшийся на копье.
      - Благодарю, воин, - сказал я и отправился обратно в город.
      Позади себя я услышал смех, но такой же горький, как и у горожанина.
      Я долго бродил по улицам и, наконец, обнаружил низкую дверь в стене цилиндра. По обеим сторонам двери в нишах, укрытые от дождя, горели лампы, заправленные жиром тарлариона. В этом мерцающем свете я смог разобрать надпись на двери:
      "Здесь продается кал-да".
      Кал-да - это горячий напиток, сделанный из разбавленного вина ка-ла-на с добавлением лимонного сока и жгучих пряностей. Я не любил этот обжигающий рот напиток, но члены низших каст обожали его, особенно те, кто занимался тяжелым трудом. Я думаю, что популярность этого напитка в основном объяснялась его дешевизной и способностью согреть человека, чем вкусовыми качествами.
      Однако я решил, что в такую ночь, дождливую и промозглую, ничего лучше чашки кал-да мне не найти. Более того, раз есть кал-да, значит должны быть хлеб и мясо. Я вспомнил желтый горийский хлеб - плоский, круглый, горячий и ароматный, и рот у меня наполнился слюной. Я подумал, что здесь смогу съесть кусок жареного табука, а если повезет, то и бифштекс из тарска - шестиногого быка, населяющего леса Гора. Я улыбнулся про себя, нащупав в кармане тугой мешочек с монетами, потом наклонился и толкнул дверь.
      Спустившись на три ступени, я очутился в теплой, тускло освещенной комнате с низким потолком. Здесь стояли обычные для Гора низкие столы, за которыми сидели человек пять-шесть мужчин, одетых в серое. Разговор прекратился, когда я вошел. Все глаза устремились на меня. В комнате не было воинов. Оружия тоже, кажется, ни у кого не было.
      Наверное, я показался им очень странным - одетый в алое воин из чужого города, появившийся так неожиданно.
      - Чего ты хочешь, - спросил меня хозяин, щуплый лысый человечек в серой тунике с короткими рукавами и в черном переднике. Он не подошел ко мне, а остался за стойкой, сосредоточенно вытирая деревянную поверхность.
      - Я иду через Тарну и хотел бы приобрести тарна для путешествия, сказал я. - А сейчас хочу поесть и отдохнуть.
      - Это не место для членов Высших Каст.
      Я осмотрелся, окинув взглядом угрюмые лица людей, сидящих за столами. В тусклом свете было трудно определить, к каким кастам они принадлежали, так как все они были в сером, а принадлежность к касте обозначалась только цветной полоской на плече. Мне не понравилось в этих людях не то, что они были из низших каст, а отсутствие в них духа, энергии, гордости, чувства собственного достоинства. Они были какие-то инертные, безразличные, подавленные и униженные.
      - Ты из Высшей Касты, касты Воинов, - сказал хозяин, - тебе не подобает оставаться здесь.
      Мне вовсе не хотелось вновь выходить в холодную дождливую ночь, снова бродить по улицам, мерзнуть и мокнуть, ища место, где можно поесть или поспать. Я достал монету из кожаного мешка и бросил ее хозяину. Тот ловко подхватил ее в воздухе и с сомнением стал ее осматривать. Это была серебряная монета. Он попробовал ее на зуб, скулы его напряглись. Алчное удовольствие появилось в глазах. Я знал, что ему не захочется возвращать монету.
      - Какой она касты? - спросил я.
      Хозяин улыбнулся.
      - У монет нет каст.
      - Тогда принеси мне поесть и выпить.
      Я прошел к самому дальнему столику в темном углу. Оттуда я мог видеть дверь. Затем прислонил копье и щит к стене, положил меч перед собой. Затем приготовился ждать.
      Но ждать не пришлось. Едва я успел устроиться за столом, как хозяин поставил передо мной большую кружку горячего ка-ла-на. Она обожгла мне руки. Я сделал большой глоток обжигающей жидкости и он прокатился по мне жидким огнем. Вкус у него был омерзительный, но напиток согрел меня и привел в хорошее настроение. Мне даже захотелось смеяться, что я и сделал.
      Жители Тарны, сидевшие за столами, посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Изумление ясно отразилось на их грубых лицах. Этот человек смеялся! Я подумал, что в Тарне люди не часто смеются.
      Таверна была грязная и темная, но кал-да примирил меня с ней и с ее унылыми посетителями.
      - Говорите, смейтесь, - обратился я к ним, ведь они не проронили ни слова с момента моего появления. Я посмотрел на них. Затем сделал глоток и почувствовал, как горячие круги завертелись у меня перед глазами. Я схватил копье и постучал по столу.
      - Если вы не умеете говорить, не хотите смеяться, тогда пойте!
      Они были уверены, что попали в компанию сумасшедшего. На меня, наверное, подействовал кал-да, но мне хотелось расшевелить этих серых бессловесных людей. Но люди Тарны отказывались нарушить молчание.
      - Вы что, не знаете языка, - спросил я, обращаясь к ним на языке, который был наиболее распространен в городах Тарна. - Это ваш язык?
      - Наш, - пробормотал один.
      - Тогда, почему вы молчите? - спросил я с вызовом.
      Никто мне не ответил.
      Пришел хозяин с хлебом, медом, солью и, к моему удивлению, с громадным куском жареного терока. Я набил рот едой и запил все куском кал-да.
      - Хозяин! - крикнул, стуча по столу копьем.
      - Да, воин, - отозвался тот.
      - А где рабыни?
      Хозяин, казалось, онемел.
      - Я желаю видеть танец девушек!
      Люди Тарны были в ужасе. Один прошептал:
      - В Тарне нет рабынь.
      - Увы! - воскликнул я. - Ни одной потаскухи во всем городе!
      Два или три человека рассмеялись. Наконец-то я расшевелил их.
      - А эти существа, которые бродят по улицам в масках из серебра, действительно женщины? - спросил я.
      - Действительно, - ответил один из людей, подавив смех.
      - Сомневаюсь, - воскликнул я, - может мне притащить сюда одну из них, пусть станцует для нас?
      Люди расхохотались.
      Я изобразил, что поднимаюсь на ноги и охваченный ужасом хозяин замахал на меня руками и принес еще кал-да. Он решил напоить меня, чтобы я после этого смог только свалиться под стол и заснуть. Некоторые люди подошли к моему столу.
      - Откуда ты? - спросил один осторожно.
      - Я всю жизнь прожил в Тарне, - сказал я. Громкий хохот был мне ответом.
      И вскоре, отбивая такт копьем, я стал петь песни - дикие пьяные военные песни, которые научился много лет назад у бродячих торговцев, песни любви, одиночества, песни о великолепных городах, о красивых полях, лесах и морях планеты.
      Кал-да этой ночью лился рекой и трижды потный, но довольный хозяин, менял масло в висячих лампах. Люди с улицы, оглушенные звуками, доносившими из таверны, заходили и вскоре присоединялись к нашему веселью. Входили и воины, но вместо того, чтобы наводить порядок, они скидывали шлемы, наполняли их кал-да и присоединялись к нам, чтобы есть и пить, а также петь.
      Огни в лампах замигали и погасли. За окном уже пробивался мутный рассвет. Многие уже ушли, другие валялись под столами или по углам комнаты. Даже хозяин спал, опустив голову на стойку. За ним стоял огромный котел с кал-да, впервые за эту ночь пустой и холодный. Я протер сонные глаза. Кто-то положил мне руку на плечо.
      - Проснись, - услышал я.
      - Это он, - сказал другой голос, показавшийся мне знакомым.
      Я с трудом поднялся на ноги и оказался лицом к лицу с заговорщиком с желтой, как у лимона, кожей.
      - Мы ждем тебя, - сказал другой голос и теперь я увидел солдата, которого встретил у ворот. За ним в голубых шлемах стояли еще трое.
      - Это вор, - сказал желтолицый, указывая на меня. Его рука указала на стол, на котором лежал полупустой мешочек с монетами.
      - Это мои монеты, - сказал заговорщик, - мое имя вытеснено на коже, и он показал мешочек солдатам.
      - Ост, - прочел стражник. Так называлась маленькая ярко-оранжевая змейка, одна из самых ядовитых на Горе.
      - Я не вор. Он сам мне дал эти деньги.
      - Он лжет, - сказал Ост.
      - Я не лгу.
      - Ты арестован, - отрезал солдат.
      - Чьим именем?
      - Ты арестован именем Лары, татрикс Тарны, - ответил он.
      10. ДВОРЕЦ ТАТРИКС
      Сопротивление было бесполезно, так как мое оружие забрали, пока я спал, глупо доверившись гостеприимству Тарны. Хотя я стоял перед солдатами безоружный, офицер все-таки уловил угрозу в моих глазах и, отступив назад, сделал знак солдатам. Три копья уперлись мне в грудь.
      - Я ничего не крал, - сказал я.
      - Это ты скажешь татрикс, - ответил офицер.
      - Оденьте на него наручники, - взвизгнул желтолицый.
      - Ты воин? - спросил офицер.
      - Да.
      - Ты даешь слово, что спокойно и без сопротивления пойдешь во дворец татрикс.
      - Даю.
      Офицер обернулся к солдатам.
      - Наручники не нужны.
      - Я ни в чем не виноват, - повторил я.
      - Это решит татрикс.
      - Вы должны заковать его, - встрял Ост.
      - Тихо, червяк! - прикрикнул на него солдат и заговорщик мгновенно заткнулся.
      И я пошел за офицером, окруженный его людьми, во дворец татрикс. Ост плелся за нами, пыхтя и отдуваясь, из-за своих коротеньких ножек он с трудом поспевал за солдатами.
      Я шел, понимая, что являясь Воином Гора не могу нарушить данную мной клятву, но даже если бы и захотел это сделать, мои шансы на побег были весьма малы. При первом же моем движении три копья вонзились бы мне в тело. Я уже оценил высокое искусство воинов Тарна, когда повстречался с ними вне стен города. Я вспомнил о Торне и Вере, подумав, надела ли уже она шелковые одеяния рабыни.
      Я понимал, что если в Тарне существует справедливость, то я буду освобожден, но все же беспокоился - будет ли мое дело внимательно рассмотрено и справедливо решено. То, что у меня в руках оказался мешочек с монетами Оста, было очень серьезным обвинением и оно могло сыграть решающую роль при принятии решения татрикс. Разве может мое слово, слово чужака, выстоять против слова Оста - гражданина Тарны и, возможно, весьма влиятельного?
      Да, ситуация была очень серьезной. Я думал о дворце татрикс, о том, что мне скоро придется встретиться лицом к лицу с необыкновенной женщиной, которая правит этим городом и правит хорошо. Ведь сказал же мне горожанин, что я могу по своему желанию провести ночь в ее дворце.
      Мы шли около двадцати минут по унылым серым улицам Тарны, где одетые в серое горожане уступали нам дорогу и безразлично смотрели на арестованного, то есть на меня, одетого в алую тунику воина. И за тем мы вышли на широкую улицу, мощеную черным булыжником, блестящим от недавнего дождя. По обе стороны улицы возвышалась кирпичная стена, которая по мере нашего продвижения становилась все выше и выше, а улица все сужалась.
      И наконец перед нами предстал дворец, окутанный холодным утренним туманом. Это была настоящая крепость - черная, без украшений, тяжелая, производящая гнетущее впечатление. Перед входом во дворец улица переходила в узкий тоннель, по которому мог пройти только один человек. Стены тоннеля были около тридцати футов высотой.
      Сам вход представлял собой простую железную дверь в 80 дюймов шириной и 5 футов высотой. Только один человек мог пройти через эту дверь. Это было совсем не похоже на широкие ворота дворцов в других городах Гора, через которые могла проехать упряжка тарларионов в золотой сбруе. У меня зародилось сомнение, что в таком угрюмом дворце может вершиться правосудие.
      Офицер подошел к двери и встал возле нее, ожидая, когда я войду туда. Я смотрел на эту дверь и на узкий проход на ней.
      - Мы не пойдем туда, - сказал офицер, - только ты и Ост.
      Я повернулся и тут же три копья уперлись мне в грудь.
      За открытой дверью я ничего не видел кроме тьмы.
      - Входи, - приказал офицер.
      Я еще раз посмотрел на копья, хмуро улыбнулся офицеру, повернулся и, опустив голову, вошел в маленькую дверь.
      И тут же, вскрикнув от ужаса, полетел вниз. В полете я услышал изумленный крик Оста, который вошел вслед за мной.
      Пролетев футов двадцать в абсолютной темноте, я сильно ударился о каменный пол, покрытый сырыми опилками. И сразу же на меня упало тело Оста. У меня перехватило дыхание, перед глазами поплыли пурпурные и золотые круги. Я почти ничего не соображал и не сопротивлялся, когда меня схватило в пасть какое-то огромное животное и потащило по узкому тоннелю. Затем я пытался бороться, но бесполезно. Тоннель был настолько узок, что я не мог даже шевельнуться. В носу у меня стоял запах мокрой шерсти животного, которое чем-то напоминало родента, точнее запах его логова. откуда-то сзади доносились до меня истерические крики Оста.
      Некоторое время зверь пятился задом, волоча меня по узкому тоннелю и царапая о стены. Интересно, как будет выглядеть после этого моя туника?
      Наконец он приволок меня в какое-то сферическое помещение, освещенное двумя факелами, прикрепленными к стенам. Я услышал хриплый громкий повелительный голос. Зверь недовольно заворчал. Тут же раздался щелчок кнута и приказ был повторен в более резкой форме. Зверь неохотно разжал пасть и попятился, прижимаясь к земле и глядя на меня продолговатыми блестящими глазами, похожими на полоски расплавленного золота.
      Это был гигантский урт. Зверь оскалил острые, как кинжалы, белые зубы и зарычал. Из его челюсти и лба над злобными глазами росли четыре рога, которые были нацелены на меня, и он только ждал приказа, чтобы с вожделением вонзить их в мое тело. Все огромное тело урта дрожало от нетерпения.
      Снова щелкнул кнут и прозвучала команда, зверь, мотая от злости своим хвостом, скрылся в боковом тоннеле. Решетчатые железные ворота захлопнулись за ним.
      Несколько рук схватили меня и я успел заметить какой-то тяжелый круглый серебристый предмет. Я попытался подняться, но руки склонили мое лицо к камню. Моя шея оказалась зажатой между двумя тяжелыми брусьями. Щелкнул замок и мои запястья тоже оказались скованными.
      - Он скован, - сказал голос.
      - Поднимись, раб, - сказал другой.
      Я попытался подняться, но вес был слишком велик. Тут же раздался щелчок и я сжал зубы, чтобы не закричать, когда кожаный кнут врезался в мою плоть. Раз за разом обрушивались на меня удары кожаной молнии. Я с огромным трудом поджал под себя колени и, наконец, шатаясь поднялся на ноги с тяжелым ярмом на шее.
      - Молодец раб, - сказал голос.
      Несмотря на огонь, который жег мои раны, я ощутил спиной холод каменной стены. Удары кнута рассекли мою тунику и спина кровоточила. Я повернулся в том направлении, откуда доносился голос. Человек стоял, держа в руке кнут, с которого капала кровь - моя кровь.
      - Я не раб, - сказал я.
      Человек был обнажен до пояса, волосы стянуты на затылке полосой серой тряпки.
      - В Тарне, - сказал он, - такие, как ты, не могут быть никем иным.
      Я осмотрелся. Куполообразный потолок камеры закруглялся над головой на высоте 25 футов. В камере было несколько выходов, но все они были забраны решетками. Из-за некоторых решеток доносились стоны. А из-за других я слышал рычание и завывание зверей, видимо уртов. В стене был встроен очаг с раскаленными углями, из которого торчали ручки железных прутьев. На стенах висели щипцы, цепи и другие приспособления для пыток. Это было ужасное место.
      - Здесь, - гордо сказал человек, - оберегается мир в Тарне.
      - Я требую, - сказал я, - чтобы меня проводили к татрикс.
      - Разумеется, - сказал человек, - я представлю тебя самой татрикс, и он злобно рассмеялся.
      Я услышал скрип цепей и затем одна из решеток медленно поднялась. Человек показал на нее своим кнутом. Я понял, что должен идти в это отверстие.
      - Татрикс Тарны ждет тебя, - сказал он.
      11. ЛАРА, ТАТРИКС ТАРНЫ
      Я прошел через отверстие в стене и начал с трудом карабкаться по узкому круглому тоннелю, спотыкаясь на каждом шагу под тяжестью металлического ярма и колодок. Человек с кнутом, ругаясь, подгонял меня. Он со злостью толкал меня, так как коридор был узок и не позволял ударить как следует.
      Мои ноги и плечи уже болели от колодок. Наконец мы выбрались в широкий тускло освещенный зал. Из него вело несколько дверей. Презрительно подгоняя меня кнутом, человек направился к одной из них. Я снова попал в коридор, затем снова вошел в дверь, потом опять в коридор. У меня возникло ощущение, что мы идем по настоящему лабиринту, из которого мне никогда не выбраться. Залы и коридоры были тускло освещены лампами, висевшими на каменных стенах. Дворец показался мне заброшенным. Здесь не было никаких украшений, все было запущено. Я брел, спотыкаясь под гнетом ярма и осыпаемый градом ударов хлыста.
      Наконец я оказался в большой комнате с высокими сводчатыми потолками, которая была освещена факелами. Однако, даже высокие потолки не делали эту комнату менее зловещей и угрюмой, чем все залы и коридоры, через которые я проходил. Единственное, что украшало эту комнату, была гигантская маска на стене, изображавшая лицо прекрасной женщины. Под ней на возвышении стоял массивный золотой трон.
      К трону вели ступени, по бокам которых стояли кресла. По моему предположению, в них сидели члены Высшего Совета Тарны. Их блестящие серебряные маски, тоже изображающие лица прекрасных женщин, бесстрастно взирали на меня.
      У стен стояли суровые воины Тарны в голубых шлемах с маленькими серебряными масками у виска, которые обозначали их принадлежность к дворцовой страже. Один из воинов стоял рядом с троном. Что-то в нем показалось мне знакомым.
      На троне сидела гордая величественная женщина, одетая в золотую мантию. На ее лице тоже была маска, но сделанная из золота. Блестящие глаза смотрели на меня из-под нее. Мне без объяснения было понятно, что я стою сейчас перед Ларой, татрикс Тарны.
      Воин у трона сдвинул свой шлем и я узнал его. Это был Торн, капитан Тарны, с которым я уже встречался в поле близ города. Его узкие глаза с презрением смотрели на меня.
      Он подошел ко мне.
      - На колени, - приказал он, - ты стоишь перед Ларой, татрикс Тарны.
      Я не встал на колени.
      Торн ударил меня по ногам и я под тяжестью колодок беспомощно опустился на пол.
      - Кнут! - приказал Торн, протянув руку.
      Огромный человек, который привел меня, вложил ему в руку кнут. Торн размахнулся и ужасный удар должен был обрушиться на меня.
      - Не бей его! - сказал повелительный голос и рука Торна упала, как будто у него подрезали сухожилия. Этот голос прозвучал из-под золотой маски. Я был очень благодарен Ларе за это.
      Горячий пот заливал мне глаза, все мышцы дрожали от напряжения. Я с трудом поднялся на колени, окончательно встать на ноги мне не позволила рука Торна. Глаза из-под маски с любопытством рассматривали меня.
      - Ну что же, пришелец, - холодно сказала она, - ты вроде собираешься вывезти из Тарны ее сокровища?
      Я ничего не понимал, тело мое болело, пот заливал глаза.
      - Твои колодки сделаны из серебра, добытого на рудниках Тарны, сказала татрикс.
      Я был ошарашен. Действительно, мои колодки и ярмо были сделаны из чистого серебра. Такому богатству позавидовал бы любой убар.
      - Мы, люди Тарны, не жалеем сокровищ на колодки своих рабов.
      Мой негодующий взгляд сказал ей, что я не считаю себя рабом.
      Из кресла поднялась женщина в прекрасной серебряной маске и серебряной мантии. Она величественно встала рядом с татрикс. Бесстрастная маска смотрела на меня. Отблески факелов на ней делали ее ужасной и зловещей. Она обратилась к татрикс, не отрывая от меня сверкающих глаз:
      - Уничтожь это животное! - сказала она холодным, звенящим, решительным голосом.
      - Разве законы Тарны не дают право говорить, Дорна Гордая, вторая в Тарне? - спросила татрикс также холодным и повелительным голосом, который однако понравился мне больше, чем голос Дорны.
      - Разве законы писаны для зверей? - спросила Дорна Гордая. Ее голос прозвучал как вызов татрикс и я подумал, что она не совсем удовлетворена положением второй. Сарказм в ее голосе был тщательно замаскирован.
      Но татрикс даже не удостоила ее ответом.
      - У него есть язык? - спросила татрикс человека, который приволок меня, а теперь стоял сзади.
      - Да, татрикс, - ответил тот.
      Мне показалось, что женщина в серебряной маске, которую звали второй в Тарне, застыла от неожиданности и негодования, услышав это. Серебряная маска медленно повернулась к человеку и тот дрожащим голосом проговорил, трепеща от ужаса всем своим огромным телом:
      - Татрикс пожелала, чтобы я привел его сюда как можно быстрее, не нанося повреждений.
      Я улыбнулся про себя, вспомнив о зубах урта и кнуте, которым он терзал мое тело.
      - Почему ты не встал на колени, пришелец? - спросила татрикс.
      - Я воин.
      - Ты раб, - прошипела Дорна Гордая из-под серебряной маски. Затем она повернулась к татрикс: - Вырви ему язык!
      - Ты приказываешь Первой в Тарне? - спросила Лара.
      - Нет, татрикс, - ответила Дорна.
      - Раб, - сказала татрикс.
      Я сделал вид, что не понимаю этого обращения.
      - Воин, - сказала тогда она.
      Я поднял глаза на ее маску. В руке, покрытой золотой перчаткой, она держала кожаный мешочек с монетами. Я решил, что это монеты Оста и подумал, где же сам заговорщик.
      - Признайся, что ты украл эти деньги у Оста из Тарны, - сказала татрикс.
      - Я ничего не крал, - сказал я, - освободи меня.
      Торн рассмеялся неприятным смехом.
      - Я советую тебе, - сказал он, - признайся.
      Мне показалось, что он хочет просьбы о пощаде и милости, но я был невиновен и не желал каяться.
      - Я ничего не крал.
      - Тогда, пришелец, - сказала татрикс, - мне жаль тебя.
      Я не понял смыслы ее замечания, да мне было не до этого: спина моя стонала под тяжестью колодок, шею ломило. Пот тек по спине и раны жгло огнем.
      - Приведите Оста! - приказала татрикс.
      Мне показалось, что Дорна беспокойно заворочалась в кресле. Нервными движениями рук она расправляла складки мантии.
      Сзади меня послышался шум и к моему удивлению один из солдат дворцовой стражи швырнул закованного и избитого Оста к подножию трона. Его колодки были меньше моих, но все равно они были слишком тяжелы для его тщедушного тела.
      - На колени перед татрикс, - скомандовал Торн, держа кнут в руке.
      Ост, корчась от страха, попытался подняться, но не мог совладеть с весом колодок.
      Рука Торна с кнутом поднялась. Я ожидал, что татрикс и на этот раз остановит его, но она молчала, смотря на меня. Интересно, какие мысли таятся под этой бесстрастной маской из чистого золота.
      - Не бей его, - сказал я.
      Не отводя глаз от меня, Лара сказала Торну: - Будь готов к удару.
      Желтоватое с красными прожилками лицо капитана изобразило улыбку и рука сжала кнут. Он не отрывал глаз от татрикс, боясь пропустить ее сигнал.
      - Поднимись, - сказала татрикс Осту, - не хочешь же ты умереть на брюхе, как червяк?
      - Я не могу! - простонал Ост.
      Татрикс медленно подняла руку в перчатке. Как только она опустится, последует жестокий удар кнута.
      - Нет, - сказал я.
      Медленно, с трудом преодолевая боль в мышцах всего тела, стараясь не свалиться, я протянул ему руку и помог встать на ноги, приняв на себя всю тяжесть его колодок.
      Женщины в серебряных масках ахнули, а солдаты приветствовали мой поступок ударами копий о щиты.
      Раздраженный Торн швырнул кнут человеку.
      - Ты силен, - признала татрикс.
      - Сила - признак зверя, - сказала Дорна Гордая.
      - Это правда, - сказала татрикс.
      - И все же, это прекрасное животное, - сказала одна из женщин.
      - Отправим его в Дом Развлечений Тарны! - предложила другая.
      Лара подняла руку, требуя тишины.
      - Почему, - спросил я, - ты не позволила ударить кнутом воина и не захотела защитить этого жалкого человека?
      - Я думаю, что ты невиновен, - ответила она, - а вину Оста я знаю.
      - Я невиновен, - подтвердил я.
      - Но ты же признался, что не воровал монеты!
      Я ничего не понимал.
      - Конечно, - сказал я, - я ничего не воровал.
      - Значит ты виновен, - прозвучал голос Лары и мне показалось, что в нем прозвучала нотка печали.
      - В чем я виновен?
      - В заговоре против трона Тарны, - ответила татрикс.
      Я онемел.
      - Ост, - сказала татрикс ледяным тоном, - ты виновен в измене. Мне известно, что ты затеял заговор против трона.
      Один из воинов, которые привели Оста, сказал:
      - Так докладывают шпионы, татрикс. В его доме найдены письма и инструкции. Все доказывает, что он хотел свергнуть тебя. Там были мешки с золотом, чтобы вербовать сторонников.
      - Он признался в заговоре? - спросила Лара.
      Ост стал жалобно молить о пощаде. Шея гнулась под тяжестью ярма.
      - Кто, змея, дал тебе золото? От кого ты получил письма и инструкции?
      - Не знаю, татрикс, - стонал Ост, - письма и золото принес воин.
      - К уртам его! - злобно крикнула Дорна Гордая.
      Ост завизжал, моля о пощаде. Торн пнул его, заставив замолчать.
      - Что ты еще знаешь о заговоре против трона? - спросила Лара.
      - Ничего, татрикс, - пробормотал тот.
      - Отлично, - сказала Лара и повернулась к воину, - брось его к уртам.
      - Нет, нет, нет! - завопил Ост, - я знаю, знаю!
      Женщины в серебряных мантиях наклонились в креслах, чтобы не упустить ни слова. Только татрикс и Дорна не шевельнулись. Хотя в комнате было прохладно, я заметил как по лицу Торна покатились крупные капли пота. Руки его судорожно сжимались и разжимались.
      - Что же ты знаешь? - спросила Лара.
      Ост оглянулся, как затравленный зверь. Глаза его вылезли из орбит.
      - Что ты знаешь о воине, который принес золото и инструкции?
      - Я не знаю его.
      - Позволь мне, - выступил вперед Торн и вынул меч, - позволь мне прикончить эту мразь.
      - Нет, - ответила Лара и продолжала допрашивать несчастного заговорщика:
      - Так что же ты знаешь, змея?
      - Я знаю, - ответил Ост, - что глава заговора - человек с высоким положением, это женщина в серебряной маске.
      - Ложь! - воскликнула, поднимаясь, Лара. - Никто из носящих серебряную маску не может пойти на предательство.
      - И все же это так! - сказал Ост.
      - Кто предательница?
      - Я не знаю ее имени.
      Торн расхохотался.
      - Но, - продолжал с надеждой Ост, - я однажды говорил с ней и могу узнать ее голос, если ты обещаешь сохранить мне жизнь.
      Торн снова рассмеялся.
      - Это уловка, чтобы купить жизнь.
      - Что ты думаешь, Дорна? - спросила Лара ту, что звалась Второй в Тарне.
      Но Дорна продолжала молчать, как бы боясь произнести хоть слово. Она вытянула руку в перчатке и резко опустила ее ребром вниз, изображая удар мечом.
      - Милосердия, Великая Дорна! - завопил Ост.
      Дорна повторила свой жест медленно и неумолимо.
      Но Лара протянула руку ладонью вверх и медленно подняла ее. Это был жест, означающий пощаду.
      - Благодарю, татрикс, - пробормотал Ост, глаза его были полны слез. Благодарю.
      - Скажи мне, змея, действительно ли этот воин украл у тебя деньги?
      - Нет, нет, - завопил Ост.
      - Ты сам дал ему их?
      - Да, да.
      - И он взял их?
      - Взял.
      - Он сунул мне деньги и сбежал, - сказал я. - У меня не было выхода.
      - Он взял эти деньги, - проговорил Ост, злобно глядя на меня, вероятно решив, что я должен разделить его судьбу.
      - У меня не было выхода, - спокойно повторил я.
      Ост яростно взглянул на меня.
      - Если бы я был заговорщиком и был в союзе с этим человеком, зачем же ему понадобилось обвинять меня в краже монет и требовать моего ареста?
      Ост побелел. Его жалкий умишко судорожно заметался, ища правдоподобное объяснение, но с его губ не слетело ни звука.
      Тогда заговорил Торн:
      - Ост знал, что его подозревают в заговоре.
      Ост озадаченно поглядел на него.
      - И он, - продолжал Торн, - решил сделать вид, что деньги у него украли, а не сам он дал их убийце. Таким образом он избавился бы и от подозрений в заговоре и от того, кто знал его тайну.
      - Это правда, - сказал Ост, с благодарностью приняв помощь от такого человека, как капитан Торн.
      - Как Ост дал тебе эти деньги, воин? - спросила татрикс.
      - Ост дал мне их... как подарок.
      Торн закинул назад голову и расхохотался.
      - Ост никогда в жизни никому ничего не давал просто так, - проговорил он сквозь смех, вытирая слезы.
      Смешки послышались даже от женщин в серебряных масках, сидящих вокруг трона. И даже сам Ост ухмыльнулся.
      Но маска татрикс повернулась к нему и его ухмылка умерла, не успев родиться.
      Татрикс поднялась с трона и указала пальцем на несчастного заговорщика. В ее голосе был металл:
      - В шахты его!
      - Нет, татрикс, нет! - кричал Ост. Ужас наполнил его глаза и он стал биться в своем ярме, как раненый зверь. Охранники презрительно подняли его на ноги и поволокли из комнаты. Я понял, что этот приговор был равносилен смертному.
      - Ты жестока, - сказал я татрикс.
      - Татрикс должна быть жестокой, - сказала Дорна.
      - Я хотел бы услышать ответ самой татрикс, - заметил я.
      Дорна замерла, оскорбленная.
      Немного погодя, когда татрикс вернулась на трон и успокоилась, она заговорила бесстрастным голосом.
      - Пришелец, иногда очень трудно быть Первой в Тарне.
      Ответ был неожиданным для меня. Я подумал, что за женщина скрывается за этой золотой маской. Мне даже стало жалко ту, перед которой я стоял на коленях.
      - А что касается тебя, - глаза Лары сверкнули из-под маски, - то ты сам признал, что не крал эти деньги у Оста. Из этого следует, что он дал их тебе.
      - Он сунул их мне в руку и убежал, - сказал я и посмотрел на татрикс. - Я пришел в Тарну, чтобы купить тарна. У меня не было денег. За деньги Оста я мог бы купить его и продолжать путешествие. Не мог же я их выбросить?
      - За эти деньги, - сказала Лара, держа мешочек на ладони, - хотели купить мою смерть.
      - Неужели ты ценишь свою жизнь так дешево? - скептически спросил я.
      - Вероятно, полная сумма должна была быть заплачена после завершения дела, - сказала она.
      - Эти деньги были подарком, - сказал я. - Во всяком случае мне так показалось.
      - Я не верю тебе.
      Я промолчал.
      - Что Ост предложил тебе?
      - Я отказался участвовать в его планах, - ответил я.
      - Сколько предложил тебе Ост? - повторила татрикс.
      - Он сказал, что даст тарна, тысячу золотых монет и провизию на долгое путешествие.
      - Золотые монеты... это не то, что серебряные, - сказала татрикс, кто-то решил дорого заплатить за мою жизнь.
      - Не за убийство.
      - За что же тогда?
      - За похищение.
      Внезапно Лара застыла. Все тело ее дрожало от ярости. Она поднялась, вне себя от гнева.
      - Убей его! - крикнула Дорна.
      - Нет, - воскликнула татрикс и к всеобщему удивлению поднялась с трона и спустилась по ступеням.
      Дрожа от ярости она стояла передо мной в своей золотой мантии и маске.
      - Дай мне кнут! - крикнула она. - Быстро! - Человек поспешно рухнул перед ней на колени, протягивая кнут. Она щелкнула кнутом. Звук был резким, как выстрел.
      - Значит, - проговорила она, сжимая кнут, - значит ты хотел увезти меня связанную желтыми веревками.
      Я не понял, что она имеет в виду.
      - Ты хотел одеть на меня рабский воротник? - в истерике шипела она.
      Женщины в серебряных масках зашевелились, послышались гневные восклицания.
      - Я женщина Тарны! - крикнула она. - Первая в Тарне! Первая!
      И затем, обезумев от гнева, держа кнут обеими руками, она ударила меня.
      - Вот тебе мой поцелуй! - кричала она. Снова и снова она наносила мне удары, и все же я стоял на коленях и не падал.
      Мое тело, измученное тяжестью колодок, теперь горело от ударов кнута и корчилось в судорогах от боли. Но когда татрикс полностью выдохлась, я нашел в себе силы и поднялся - окровавленный, в лохмотьях и с тяжелым ярмом на шее - поднялся и взглянул на нее сверху вниз.
      Она отвернулась и пошла на возвышение, где стоял трон. Она быстро взбежала по ступеням и повернулась только тогда, когда была у трона.
      Татрикс повелительно указала на меня рукой в золотой перчатке, ткань которой была залита моей кровью и ее потом.
      - Отвезите его в Дом Развлечений Тарны! - приказала она.
      12. АНДРЕАС ИЗ КАСТЫ ПОЭТОВ
      Меня закутали в плащ, надвинули на глаза капюшон и повели по улицам Тарны, с заплетающимися под тяжестью ярма ногами. Наконец мы вошли в какое-то здание, поднялись по крутой лестнице, прошли по длинным коридорам, и когда с меня скинули плащ, я увидел, что мое ярмо приковано цепью к стене. Комната была освещена лампами, закрепленными на стенах под потолком. Я понятия не имел, где нахожусь - то ли глубоко под землей, то ли, напротив, на самых верхних этажах. Пол и стены комнаты были сделаны из отдельных каменных глыб, каждая из которых весила не меньше тонны. Вблизи ламп стены были сухими, но пол и остальная часть стен были покрыты и плесенью и пахло гнилью. Значит, я все-таки был под землей. На полу были накиданы мокрые опилки. Длина цепи позволяла мне дотянуться до бачка с водой. У моих ног лежало блюдо с едой.
      Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал - не знаю, но когда проснулся то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
      Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот. Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом. Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это бесило меня. Значит, это ярмо не просто оковы, а еще и средство уничтожения человека, превращающегося в зверя.
      - Давай, я помогу тебе, - сказал женский голос.
      Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене. Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы я мог снова сесть прямо.
      Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия. Волосы - коричневые с красноватым оттенком - были стянуты сзади грубым шнурком.
      Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
      - Да, - стыдливо сказала она, - на мне камиск.
      - Ты очень красива, - сказал я.
      Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
      Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука. Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
      Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
      - Они жестоки, - сказала она.
      И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
      Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
      Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
      - Спасибо, - сказал я.
      Она улыбнулась и сказала:
      - Никто не благодарит рабыню.
      - Я думал, что в Тарне все женщины свободны, - сказал я, кивком показывая на ее ошейник.
      - Меня не будут держать в Тарне, - ответила она, - меня отошлют на Большие Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
      - Что за преступление ты совершила?
      - Я изменила Тарне.
      - Ты участвовала в заговоре против трона?
      - Нет, - сказала она, - я полюбила мужчину.
      Я онемел.
      - Когда-то я носила серебряную маску, воин, - сказала она, - а теперь я падшая женщина, так как позволила себе полюбить.
      - Это не преступление.
      Девушка счастливо рассмеялась. Мне очень понравился этот внезапный девичий смех. Его музыка доставляет большее удовольствие мужчине, чем вино ка-ла-на.
      И мне показалось, что мое ярмо перестало давить мне на шею.
      - Расскажи мне о нем. Но сначала, скажи, как тебя зовут.
      - Я Линна из Тарны. А как твое имя?
      - Тэрл.
      - Из какого города?
      - У меня нет города.
      - А! - улыбнулась девушка и не стала больше расспрашивать. Вероятно она решила, что с ней в камере сидит преступник. Она села на корточки. Глаза ее светились счастьем. - Он тоже не из Тарны.
      Я присвистнул. Это было серьезное нарушение горийских обычаев.
      - И, более того, - рассмеялась она, хлопнув в ладоши, - он был касты певцов.
      Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
      На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения, как гончар создает посуду, а шорник - седла. Поэты занимали свое место в социальной структуре общества - они воспевали битвы, героев, города, но они пели не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую очередь люди.
      Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов. Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма - их считали немного чокнутыми. Но божье благословенье не коснулось их. Ведь роль богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз, когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить, что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
      Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте они получали в награду кусок хлеба, а в другом - горсть золота. Правда, золото поэта быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
      Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали, им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье - от хищников.
      - Каста поэтов - это не так плохо, - сказал я.
      - Конечно, - ответила она, - но в Тарне они вне закона.
      - О!
      - И все же, - продолжала она со счастливой улыбкой, - Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, - она рассмеялась, - но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные маски наших женщин, - она в избытке чувств захлопала в ладоши. - И я первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его серой одеждой и поняла, что он - певец. Я пошла за ним и убедилась, что он в городе больше 10 часов.
      - Ну и что? - спросил я, так как уже слышал упоминание о 10 часах.
      - Это значит, что те, кто провел в Тарне больше десяти часов, заковываются в цепи и отправляются в поле возделывать землю, пока не умрут.
      - Почему же об этом не предупреждают при входе в город?
      - Но это глупо. Как же тогда мы будем пополнять число наших рабов.
      - Теперь ясно, - сказал я, осознав причины гостеприимства Тарны.
      - Я носила серебряную маску, - продолжала девушка, - и моим долгом было доложить властям об этом пришельце. Но я этого не сделала. Мне было очень интересно - ведь я никогда не видела мужчин из других городов. Я пошла за ним, а когда мы остались одни, то окликнула его и рассказала об участи, которая его ждет.
      - И что же он сделал?
      Она смущенно опустила голову.
      - Он снял с меня маску и поцеловал. Я даже не успела позвать на помощь.
      Я улыбнулся.
      - Я ведь никогда до этого не была в руках мужчины, - сказала она, мужчины тарны не касаются женщин.
      Вероятно выражение моего лица удивило ее и она поспешила дать объяснения.
      - Вопросами связей мужчин и женщин занимается каста Врачей под наблюдением Высшего Совета Тарны.
      - Ясно, - сказал я, хотя мне ничего не стало ясно.
      - И все же, - продолжала она, - хотя я была женщиной Тарны и носила серебряную маску, его объятия не были для меня неприятны. - Она взглянула на меня с легкой печалью, - я знаю, что поступила не лучше его, уподобилась животному, не умеющему сдерживать свои инстинкты. И заслуживаю суровой кары.
      - Ты сама веришь в это? - спросила я.
      - Да, - сказала она, - но все равно, лучше всю жизнь носить камиск и пережить его поцелуй, чем прожить ее под серебряной маской, не испытав этого сладостного ощущения. - Плечи ее опустились и мне захотелось обнять ее, приласкать и утешить. - Я падшая женщина и предала все, что почитается в Тарне превыше всего.
      - А что сделали с ним?
      - Я спрятала его и помогла выбраться из города, - она вздохнула, - он звал меня с собой, но я не могла.
      - Что же ты сделала?
      - Когда он был в безопасности, я выполнила свой долг - явилась в Высший Совет Тарны и призналась во всем. Совет решил лишить меня серебряной маски, надеть камиск и ошейник и отправить на Большие Фермы на работы.
      Она заплакала.
      - Тебе не нужно было являться в Высший Совет.
      - Почему? Разве я не виновна?
      - Ты ни в чем не виновата.
      - Разве любовь не преступление?
      - Только у вас в Тарне.
      Она рассмеялась.
      - Ты совсем, как Андреас.
      - А не может ли твой Андреас, не дождавшись тебя, вернуться в город, чтобы тебя найти?
      - Нет. Он думает, что я больше не люблю его, - она опустила голову, он уйдет и найдет себе другую женщину, более красивую, чем женщина из Тарны.
      - Ты веришь в это?
      - Да. Он не вернется в город, так как знает, что за его поступок он будет сослан на шахты, - она вздрогнула, - а может, его отправят в Дом Развлечений.
      - Значит, ты думаешь, что он побоится появиться в Тарне.
      - Да, он не войдет в город. Он не дурак.
      - Что? - воскликнул молодой жизнерадостный голос. - Что может знать девчонка, вроде тебя, о дураках из касты Поэтов?
      Линна вскочила на ноги.
      Два копья втолкнули в дверь какого-то человека в ярме и в колодках. От их толчка он пролетел через всю комнату и только стена остановила его.
      Человек с трудом поднялся и сел.
      Это был здоровый, хорошо сложенный парень, с добрыми голубыми глазами и шевелюрой, напоминающей гриву черного тарна.
      Он сел на опилки и улыбнулся нам. Улыбка его была радостно-бесстыдной. Он повертел шеей в ярме и щелкнул пальцами.
      - Ну, Линна, - сказал он, - я пришел за тобой.
      - Андреас! - крикнула она и бросилась к нему.
      13. В ДОМЕ РАЗВЛЕЧЕНИЙ ТАРНЫ
      Солнце ударило мне в глаза. Белый раскаленный песок жег ноги, я щурился от рези в глазах. Солнце уже раскалило мое ярмо и я чувствовал его жар на своих плечах.
      В спину уперлось копье и я побрел вперед, нетвердо держась на ногах под тяжестью ярма и утопая по колено в горячем песке. По обе стороны от меня тащились такие же несчастные, закованные в колодки. Одни стонали, другие плакали, третьи грязно ругались. Их, как и меня, тоже гнали вперед. Гнали, как зверей. Тот, что был слева от меня, молчал. Это был Андреас из города Тор.
      Но вот копье перестало упираться мне в спину.
      Пение труб.
      Я услышал голос Андреаса рядом с собой.
      - Странно, - сказал он, - обычно татрикс не посещает Дом Развлечений.
      Я подумал, что же сейчас привело ее сюда.
      Все пленники упали на колени. Кроме меня и Андреаса.
      - Почему ты стоишь?
      - Ты полагаешь, что только воины оберегают свою честь?
      Внезапно страшный удар обрушился на него сзади и Андреас со стоном повалился на песок.
      На меня тоже посыпались удары - по спине, по плечам, но я каким-то чудом устоял на ногах. И тогда удар кнута обжег мне ноги. Он, как змея, обвил их и затем последовал резкий рывок. Я тяжело упал.
      Уже лежа, я осмотрелся.
      Все пленники стояли на коленях на песчаной арене.
      Арена была овальной формы с длиной по небольшой оси примерно в сотню ярдов. Ее окружала стена высотой 12 футов. Стена была разделена на сектора, каждый из которых был окрашен в разный цвет - золотой, пурпурный, желтый, голубой, красный и оранжевый. Песок арены, сверкающий разноцветными искрами, усиливал впечатление от этого буйства красок. Со стен свешивались гигантские разноцветные знамена.
      Я решил, что все краски Гора, которые не пустили на скучные стены зданий Тарны, собрались здесь, в этом месте развлечений.
      Я заметил, что здесь есть люди в сером. Некоторые из них были воинами, которые должны были поддерживать порядок. Но, в основном, это были простые горожане. Некоторые оживленно переговаривались между собой, очевидно заключая пари, но подавляющее большинство молчаливо сидело на каменных скамьях, угрюмые в своих серых одеждах. Их мысли было невозможно прочесть, но Линна сказала мне и Андреасу, что мужчины Тарны должны присутствовать в Доме Развлечений не меньше четырех раз в год, иначе они сами будут вынуждены принять участие в опасной игре.
      С трибун доносились крики нетерпения, возбужденные, почти на грани истерики. Они резко контрастировали с бесстрастностью серебряных масок, скрывающих лица. Все глаза были обращены к сектору, перед которым мы стояли на коленях и который светился золотом.
      Я посмотрел наверх и увидел женщину, сидящую на золотом троне и одетую в золотую мантию - единственную, которая носила золотую маску и была первой в Тарне - саму татрикс.
      Лара поднялась и взмахнула рукой. В золотой перчатке она держала алый шарф.
      Все смолкли.
      И затем, к моему полному удивлению, люди, которые стояли на коленях рядом со мной - изгои, выброшенные из общества, осужденные - запели странный гимн. Только мы с Андреасом молчали. Он был удивлен не меньше меня.
      Хотя мы всего лишь презренные животные,
      которые живут для вашего развлечения
      и умирают для вашего удовольствия,
      но мы славим Маски Тарны.
      Слава Маскам Тарны!
      Слава татрикс нашего города!
      Алый шарф полетел на песок арены, и Лара села в кресло, откинувшись на подушки.
      Снова на фоне резких звуков труб раздался голос:
      - Пусть начнется представление.
      Дикие крики приветствовали эти слова, но я плохо расслышал их, так как меня грубо встряхнули и поставили на ноги.
      - Сначала скачки, - сказал тот же голос.
      Нас на арене было человек сорок. Охранники разделили людей на четыре команды и скрепили наши колодки цепями. Затем они кнутами погнали нас к огромным гранитным глыбам, каждая из которых весила не менее тонны. В глыбы были вделаны кольца, к которым всех и приковали.
      Затем объяснили, что от нас требуется. Скачка должна начаться и закончиться перед сектором, где в своем золотом великолепии сидела сама татрикс Тарны. В каждой группе был погонщик, который сидел на глыбе с кнутом в руке. Мы с трудом подтащили глыбы к сектору татрикс. Серебряное ярмо, раскалившееся на солнце, жгло мне плечи.
      Когда мы стояли в ожидании сигнала, я услышал хохот татрикс и у меня потемнело в глазах.
      Нашим погонщиком был тот самый человек, что привел меня в комнату татрикс. Он проверил у каждого из нас крепость цепей. При виде меня он сказал:
      - Дорна Гордая поставила на ваш камень сто золотых монет. Смотрите, чтобы она не потеряла их.
      - А что будет, если она проиграет? - спросил я.
      - Она сварит вас живьем в кипящем масле, - ответил он и расхохотался.
      Татрикс лениво взмахнула рукой и гонка началась.
      Надрываясь, скрежеща зубами от обжигающих ударов кнута, ругая песок арены, который мешал нам, мы продвигались шаг за шагом и, наконец, подошли к финишу. Мы были первыми. Когда нас расковали, то оказалось, что один человек умер и мы весь путь протащили его за собой.
      Мы все без сил повалились на песок.
      - Бой быков! - закричала одна из серебряных масок и ее крик подхватили десятки и сотни других женщин. Вскоре все трибуны ревели.
      - Бой быков! - кричали утонченные и изнеженные женщины Тарны. Пускай начинают.
      Нас снова подняли на ноги и, к моему ужасу, к серебряному ярму каждого прикрепили стальные рога 18 дюймов длиной и острые, как ножи.
      Ярмо Андреаса тоже украсили этими смертельными пиками и он сказал мне:
      - Может быть, кому-то из нас придется умереть, воин. Надеюсь, что нас с тобой не поставят друг против друга.
      - Я не стану убивать тебя.
      Он странно посмотрел на меня.
      - Я тоже, - сказал он, потом, помолчав, добавил, - если мы не будем драться, то нас убьют обоих.
      - Пусть будет так, - сказал я.
      Мы посмотрели в глаза друг другу. Каждый из нас понимал, что нашел на этом раскаленном песке верного друга.
      Моим противником оказался не Андреас, а коренастый могучий человек с коротко подстриженными волосами, Крон из Тарны, член касты Кузнецов. Глаза его были цвета голубой стали, одно ухо оторвано.
      - Я уже три раза сражался на этой арене и выжил, - сказал он мне.
      Я внимательно посмотрел на него. Это был опасный противник.
      Человек с кнутом ходил вокруг нас, все время поглядывая в сторону трона татрикс. Как только поднимется золотая перчатка, сразу должна начаться смертельная схватка.
      - Будем мужчинами, - сказал я Крону, - откажемся убивать друг друга ради развлечения этих тварей в серебряных масках.
      Желтая, коротко подстриженная голова повернулась ко мне. Тупые глаза не выражали ничего. И только спустя некоторое время в них что-то шевельнулось, как будто мои слова только сейчас дошли до него. Светло-голубые глаза блеснули, затем снова затуманились.
      - Нас обоих убьют, - сказал он.
      - Да.
      - Пришелец, - сказал он, - я хочу еще раз уйти отсюда живым.
      - Отлично, - сказал я и приготовился.
      Рука татрикс вот-вот должна была опуститься. Я не видел ее, так как не спускал глаз с противника, чтобы рога были наготове.
      Раз или два он пытался броситься на меня, но всякий раз останавливался, так как видел, что я готов отразить нападение. Мы осторожно двигались, делая обманные выпады. Рев на трибунах возрастал. Надсмотрщик щелкнул кнутом:
      - Нужна кровь! - крикнул он.
      Внезапно Корн подцепил ногой песок и швырнул мне его в глаза. Этот серебряно-алый дождь искр ослепил меня.
      Я сразу же упал на колени, и рога Корна пронеслись у меня над головой. Я поймал его за плечо и, приподнявшись, швырнул через себя. Корн тяжело шлепнулся на землю, и я услышал его рев - рев злобы и страха. Я не мог повернуться и вонзить в него рога, так как боялся промахнуться.
      Я тряс головой от дикой боли в глазах. Скованные руки не могли дотянуться до глаз, чтобы протереть их. Ослепший, весь в поту, еле держась на ногах под тяжестью ярма, я слышал вопли обезумевшей толпы.
      Я слышал, как Корн с трудом поднялся на ноги вместе с тяжелым ярмом, слышал его хриплое дыхание, похожее на рычание зверя. И тут он побежал ко мне.
      Я принял его удар своим ярмом. Звук удара был подобен удару молота по наковальне. Я пытался схватить его за руки, но он держал их как можно дальше и я не мог схватить его, так как мы оба были покрыты потом.
      Он нападал снова и снова, но мне каждый раз удавалось блокировать его удары ярмом. Но один раз мне не повезло, и его рог распорол мне бок. Кровь брызнула струей, и толпа встретила это восторженными криками.
      И тут я резко схватил его за ярмо.
      Оно было такое же горячее, как и мое, и обожгло мне руки. Крон был очень тяжел, хоть и невысок, но я поднял его в воздух вместе с ярмом. Трибуны стихли от изумления.
      Крон отчаянно ругался, когда почувствовал, что его ноги оторвались от земли. Он извивался в воздухе, а я поднес его к стене и с силой ударил об нее. Этот удар убил бы любого, но только не Крона.
      Он соскользнул вниз по стене и осел на песок без сознания. Тяжелое ярмо придавило его неподвижное тело. Пот и слезы в раздраженных глазах промыли их от песка, и я вновь обрел способность видеть.
      Я посмотрел вверх на сверкающую маску татрикс. За ней я увидел серебряную маску Дорны Гордой.
      - Убей его, - приказала Дорна, - указав на неподвижное тело Крона.
      Я посмотрел на трибуны. Серебряные маски испускали истошные крики:
      - Убей его!
      Везде я видел безжалостные жесты - руки, поднятые ладонями вверх. Женщины в серебряных масках вскочили на ноги. Их пронзительные крики, как ножи разрезали воздух, в котором не было ничего, кроме этого вопля:
      - Убей его!
      Я повернулся и медленно пошел в центр арены. И вот я стою там по колено в горячем песке, покрытый потом и кровью от распоротого рогом бока, с кровавыми полосами от ударов кнута по спине.
      Я стоял одиноко в центре арены, стараясь не слышать эти сотни, нет, тысячи существ, которые вопили, требуя крови. И тогда носившие серебряные маски поняли, что их желание не будет исполнено, что это существо, стоящее на песке под ними, лишает их развлечения. Они вскочили на ноги, обрушив на меня всю свою злобу, ярость и ненависть. Их злоба, казалось, была беспредельной, они все были на грани истерики, даже безумия.
      Я спокойно ждал посреди арены, когда на меня набросятся воины.
      Первым подбежал ко мне все тот же человек с кнутом. Лицо его было искажено гневом. Он изо всех сил ударил меня кнутом по лицу.
      - Слин! - кричал он, - ты испортил день развлечений!
      Два воина отвинтили рога от моего ярма. Затем они потащили меня к золотой стене.
      И я снова стоял перед золотой маской татрикс.
      Трибуны затихли. В воздухе витало напряжение. Мне хотелось, чтобы смерть моя была быстрой и немучительной.
      Все ждали, что скажет татрикс. Ее золотая маска и перчатки блестели надо мной. Слова ее прозвучали четко и ошибиться было нельзя:
      - Снимите с него ярмо, - сказала она.
      Я не мог поверить своим ушам.
      Неужели я завоевал себе свободу? Это обычай развлечений Тарны? Или же гордая татрикс поняла, насколько жестоки эти развлечения? Может, это сердце, скрытое под золотой мантией, смягчилось, показало свою способность к состраданию?
      А может быть, просто восторжествовала справедливость, может быть, она решила признать мою полную невиновность, оправдать меня, и я теперь с честью смогу покинуть серую негостеприимную Тарну?
      Одно чувство царило в моем сердце - благодарность.
      - Благодарю тебя, татрикс, - с чувством произнес я.
      Она расхохоталась и добавила:
      - ...чтобы мы могли отдать его на растерзание тарну.
      14. ЧЕРНЫЙ ТАРН
      Меня расковали. Других пленников, все еще закованных, кнутами прогнали с арены в подземные камеры. Может быть, их еще используют для развлечения, а может, всех пошлют на шахты, на верную смерть. Андреас из Тора пытался остаться со мной, но его избили и в бессознательном состоянии уволокли с арены.
      Толпа, казалось, умирала от нетерпения, желая увидеть дальнейшее развитие событий. Люди ерзали на скамьях, поправляли под собой шелковые подушки, рассеяно брали всякие лакомства у разносчиков в серых одеждах. Легкий шум прокатывался по трибунам, как морской прибой.
      Может, развлечение вовсе не испорчено? Может, самое лучшее, самое интересное еще впереди? Конечно, моя смерть от когтей и клюва тарна произведет большое впечатление на эти жестокие серебряные маски, которые испытали такое разочарование, когда жалкий пленник не подчинился их воле, пренебрег их желанием видеть кровь, много крови...
      Хотя я чувствовал, что смерть моя уже близко, я не очень расстраивался. Эта смерть казалась жуткой серебряным маскам Тарны, но они не знали, что я был тарнсменом и знал этих птиц, их силу и свирепость, и даже любил их, поэтому мне эта смерть вовсе не казалась ужасной.
      Я улыбнулся про себя.
      Как и большинство членов касты воинов, я боялся маленьких ядовитых змей ост гораздо больше, чем этих могучих гигантов. Змеи были не более нескольких дюймов в длину и могли забраться в сандалии. Они вонзали свои клыки в ногу без всякой причины и предупреждения, после чего жертва испытывала страшные мучения, которые неминуемо заканчивались смертью. Для воинов эти мучения были самым неприятным путем в Города Праха. Гораздо более предпочтительной была смерть от ужасных когтей тарна.
      Я не был связан.
      Я был свободен и мог ходить по арене, окруженной высокими стенами. Я наслаждался этой обретенной свободой, хотя знал, что мне ее дали только для того, чтобы представление было более захватывающим и интересным. Чтобы я мог убегать, спотыкаться, падать, пытаться закопаться в песок, кричать. Все это, несомненно, доставило бы огромной удовольствие нежным женщинам Тарны, носящим серебряные маски. Я пошевелил руками, плечами, туловищем. Моя туника была разорвана в клочья, и я кое как поправил ее. Мышцы приятно перекатывались у меня под кожей, наслаждаясь неожиданной свободой.
      Я медленно подошел к золотой стене, где лежал алый шарф татрикс. Тот самый шарф, что послужил сигналом к началу представления.
      Я поднял его.
      - Сохрани его, как подарок, - раздался величественный голос.
      Я взглянул вверх, на сверкающую золотом маску татрикс.
      - Чтобы ты мог вспоминать татрикс Тарны, - сказал со смешком голос из-под золотой маски.
      Я ухмыльнулся и, скомкав шарф, вытер им пот с лица.
      Лара издала гневный вскрик.
      Я накинул шарф на плечи и пошел к центру арены.
      Я еще не успел дойти туда, как стена одного из секторов поднялась и открылись ворота, высота которых равнялась высоте стены, а ширина была более 30 футов. И через эти ворота, подгоняемые кнутами надсмотрщиков, закованные в цепи рабы потащили огромную деревянную платформу на больших колесах. Я ждал, когда платформа покажется на арене.
      С трибун раздались крики страха и удовлетворения. Серебряные маски визжали от восторга.
      Скрипучая платформа медленно двигалась по песку. Рабы тащили ее, запряженные, как волы. Наконец, появился и тарн - черный гигант. Его голова была укрыта, и клюв едва высовывался из-под покрывала. Одна нога была прикована серебряной цепью к платформе... Точнее, не к самой платформе, а к серебряному брусу. Тарн не мог улететь с таким грузом, но он мог двигаться, таща его за собой. Тарн тоже носил свое ярмо.
      Платформа подъехала ближе, и я, к ужасу присутствующих, подошел к ней. Сердце мое отчаянно колотилось. Я внимательно посмотрел на тарна. В нем было что-то знакомое. Я рассматривал его оперение, чудовищный клюв. Огромные крылья ударили воздух, и порывы ветра опрокинули рабов в песок. Зазвенели цепи, когда прекрасная птица подняла свою голову, принюхиваясь к воздуху арены.
      Умная птица не делала попыток улететь, она прекрасно понимала, что это ей не удастся из-за тяжелого бруса и не хотела доставлять удовольствие своим мучителям беспомощным барахтаньем. Хотя это звучит странно, но я уверен, что животные, как и некоторые люди, имеют свою гордость. И тарн был именно из таких животных.
      - Отойди, - крикнул надсмотрщик с кнутом.
      Я вырвал кнут из его руки и ударил его. Он покатился по песку. Я презрительно бросил кнут ему вслед.
      Теперь я стоял рядом с платформой. Мне хотелось увидеть кольцо на ноге птицы. С удовлетворением я заметил, что ее когти окованы сталью. Это был боевой тарн, подготовленный для боев в небесах Гора. В нем была воспитана гордость и мужество. Мои ноздри с удовольствием вдыхали сильный своеобразный запах тарна. Для многих он был крайне неприятен, но для ноздрей тарнсмена это была амброзия. Мне многое напоминал этот восхитительный запах.
      Я стоял возле птицы и был счастлив, хотя знал, что это мой будущий палач. Может, это и глупо, но любой тарнсмен испытывает влечение к этим громадным птицам, которые для него так же опасны, как и для других. Но я испытывал нечто большее, когда стоял рядом с ним. Мне казалось, что я дома, в Ко-Ро-Ба, ведь этот тарн смотрел вместе со мной на Утренние Башни, простирал крылья над сверкающими цилиндрами блистательного Ара, это он принес меня на битву, в которой я завоевал свою любовь - Талену, и унес после битвы в Ко-Ро-Ба, на волшебный праздник нашей Свободной Дружбы. Я коснулся кольца и увидел, что название города на нем стерто.
      - Эта птица из Ко-Ро-Ба.
      Раб вздрогнул, услышав это. Он резко повернулся, всеми силами желая вырваться из оков и укрыться в безопасности подземных камер.
      Хотя большинство зрителей было убеждено, что тарн необычно спокоен, однако я чувствовал, что он дрожит от возбуждения. В нем чувствовалась какая-то неуверенность. Его голова под покрывалом была поднята, он почти беззвучно всасывал воздух через щели в носу. Я подумал, ощущает ли он мой запах. Затем этот страшный клюв медленно, с любопытством, повернулся ко мне.
      Человек с кнутом - огромный, похожий на гориллу, который с таким наслаждением избивал меня кнутом - приблизился ко мне. Голова у него была обвязана тканью, в руке кнут.
      - Иди отсюда, - крикнул он.
      Я повернулся к нему.
      - Я не закованный раб, ты говоришь с воином.
      Рука его сжала кнут.
      Я рассмеялся ему в лицо.
      - Ударь меня, - сказал я, - и ты умрешь.
      - Я не боюсь тебя, - сказал он, побледнев и отступив назад, рука его с кнутом опустилась. Он дрожал.
      - Ты сам скоро умрешь, - прошипел он, - сотни тарнсменов пытались оседлать этого зверя, и все они погибли. Татрикс постановила использовать его только для развлечений, чтобы кормить его такими слинами, как ты.
      - Сними с него покрывало, - приказал я.
      Человек посмотрел на меня так, как будто я был сумасшедшим. Говоря откровенно, моя решительность изумила даже меня самого. Воины с копьями бросились вперед и оттеснили меня от тарна. Я стоял на песке поодаль от платформы и смотрел, как освобождают тарна.
      На трибунах царила тишина.
      Интересно, какие мысли скрывает золотая маска Лары, татрикс города Тарны.
      Щуплый раб, чтобы не терять времени, забрался на плечи своего товарища и развязал покрывало, закрывающее голову тарна. Он не стал сдергивать его, а проворно спустился вниз и вместе со всеми остальными поспешно бросился в ворота, которые сразу же захлопнулись за ними.
      Тарн открыл клюв, и ремни, стягивающие его, упали на землю. Затем он тряхнул головой, как бы стряхивая с себя воду, и кожаное покрывало полетело в воздух и плавно опустилось на песок. Тарн раскинул крылья и ударил ими по воздуху, затем поднял голову и раздался грозный крик. Черные перья на голове, уже не скрытые покрывалом, расправились, как языки пламени. Ветерок шевелил их.
      Я решил, что он прекрасен.
      Я знал, что смотрю сейчас на самого грозного и опасного хищника Гора.
      Но он все равно был прекрасен.
      Яркие круглые глаза, горящие как звезды, смотрели на меня.
      - Хо! Убар небес! - воскликнул я, широко раскинув руки, с наполненными слезами глазами. - Ты не узнал меня? Я Тэрл! Тэрл из Ко-Ро-Ба! - Я не подумал о том, какой эффект произведут мои слова на трибуны. Я забыл о них и обращался к тарну, как будто он был воином, членом моей касты. - Думаю, ты не забыл язык своего города?
      И, не думая об опасности, я побежал к нему, вспрыгнул на платформу, где он стоял, и, обвив руками его шею, заплакал. Огромный клюв осторожно коснулся меня. Это конечно, не было проявлением чувства, но его большие круглые глаза смотрели на меня. Хотел бы я знать, какие мысли у него в голове. Может, он тоже вспомнил воздушные бои, звон оружия, долгие путешествия, которые мы с ним совершали в небесах над зелеными полями Гора. А может, он вспоминал Воск, раскинувшийся серебряной лентой под его крыльями, или скалистые горы Вольтан Рейндж - Горы Тентис, знаменитые своими стаями тарнов; сверкающие башни Ко-Ро-Ба, огни блистательного Ара, когда мы вдвоем решились напасть на этот самый великий город на Горе. Но, думаю, вряд ли эти воспоминания родились в его примитивном мозгу. Этот гигант нежно просунул клюв мне под руку.
      Я знал, что воинам Тарны придется убить нас обоих, так как этот тарн будет защищать меня до своей смерти.
      Я наклонился, чтобы осмотреть крепление цепи. К счастью, она была не закреплена, а просто стянута болтом с квадратной головкой. Болт был длиной в полтора дюйма.
      Я попытался отвинтить его. Он не поддавался, и я налег изо всех сил. Яростный крик вырвался у меня из груди. Но все тщетно.
      Я не слышал крика трибун. Я знал, что зрители вне себя от злобы и негодования. Ведь их снова обманули, лишив приятного восхитительного зрелища. Они быстро поняли, что я намереваюсь освободить тарна.
      Прозвучал резкий голос татрикс:
      - Убейте его! - Голос Дорны Гордой тоже приказывал воинам прикончить меня. Один из них спрыгнул со стены на арену и был совсем близко. Я почувствовал, как мои мышцы и сухожилия трещат от напряжения, от борьбы с непокорным металлом. Копье вонзилось в деревянный пол платформы. Я обливался потом. Еще одно копье вонзилось рядом с первым. Мне казалось, что металл болта вот-вот сорвет мясо, переломает кости пальцев. Еще одно копье упало рядом, задев мою ногу. Тарн вскинул голову и закричал угрожающе и злобно. Ужас заморозил сердца тех, кто находился на арене. Они попятились, как будто опасаясь, что тарн бросится на них.
      - Идиоты! - закричал офицер. - Птица в цепях! Нападайте! Убейте обоих!
      Но в это мгновение болт поддался и цепь соскользнула с ноги.
      Тарн как будто понял, что свободен, стряхнул ненавистный металл с ноги, задрал голову и закричал. Этот крик, вероятно, был слышен во всей Тарне. Подобный крик можно услышать только в горах Тентис и среди ущелий Вольтан - это был крик дикого тарна, победоносный крик властелина земли.
      Я боялся, что тарн взмоет в небо, однако он ждал. Ждал, хотя и был свободен и металл был снят с его ноги, а воины с копьями приближались, потрясая оружием.
      Я вскочил к нему на спину и изо всех сил схватился за шею. Многое я бы дал за седло и широкий алый ремень, которым тарнсмены привязывают себя к седлу!
      Как только тарн ощутил на себе мой вес, он вскрикнул еще раз и, раскинув широкие крылья, взмыл вверх. Несколько копий пролетели под нами и беспомощно упали на разноцветный песок арены. Снизу до нас раздались звуки разочарования и злобы. Серебряные маски вдруг поняли, что их снова обманули и жертва ускользнула - день развлечений кончился провалом.
      У меня не было возможности управлять тарном. Обычно для этого использовались поводья, которых было шесть. Натягивая их, можно было заставить тарна двигаться в нужном направлении. Но у меня не было ни седла, ни сбруи. У меня не было даже свистка, без которого многие тарнсмены боялись даже подойти к своей птице.
      Я смотрел сверху на башни Тарны, сверкающий овал арены, от которого меня уносили могучие крылья тарна. И во время этого полета меня охватило возбуждение. Угрюмый город остался позади, я уже видел внизу зеленые поля, желтые рощи деревьев ка-ла-на, зеркальные поверхности озер, ярко-голубое небо, открытое и манящее.
      У меня вырвался крик:
      - Я свободен.
      Но я знал, что не могу считать себя полностью свободным, когда столько людей томится в неволе в этом сером городе.
      Там осталась девушка, темноглазая Линна, которая была так добра ко мне, чьи огненные волосы были стянуты грубым шнурком, на которой был одет воротник рабыни города.
      Там остался Андреас из Тора, член касты Поэтов - молодой, жизнерадостный, неунывающий, с волосами, подобными гриве черного тарна, который был готов умереть, но не убивать меня и был осужден погибнуть на Арене Развлечений или в шахтах Тарны. И там осталось еще много людей, скованных и нескованных, работающих в шахтах, на полях, в самом городе... тех, что страдали от жестокости законов Тарны, которых давили традиции города, которые не имели в жизни ничего, кроме чашки ужасного кал-да после дня изнурительной нудной работы, не приносящей радости сердцу человека.
      - Табук! - крикнул я гигантской птице. - Табук!
      Табук - это самая распространенная на Горе антилопа: желтая, однорогая, питающаяся листьями ка-ла-на и изредка забредающая на открытые луга в поисках соли. Это была любимая добыча тарнов.
      Крик "Табук" использовался тарнсменами, когда время было дорого и они не могли делать остановку, чтобы тарн мог найти себе добычу. Как только всадник замечает табука или какое-нибудь другое животное, он кричит "Табук!". Крик служит сигналом для тарна, что он может начать охоту. Тарн находил себе жертву, съедал ее и полет возобновлялся. Причем тарнсмен не покидал при этом седла. Я впервые использовал этот сигнал, но птица прошла обучение у Тарноводов много лет тому назад и должна была его знать. Сам я всегда старался отпускать тарна на свободную охоту. Мне не хотелось присутствовать при его трапезе.
      Огромный тарн, услышав мой крик, встрепенулся и стал описывать широкие круги, сразу вспомнив то, чему его учили. Это был действительно самый великий из тарнов, убар небес.
      Конечно, я затеял невозможную вещь. Только один шанс из миллиона был за то, что моя попытка увенчается успехом. Глаза тарна загорелись зловещим огнем, обшаривая землю. Голова и клюв вытянулись вперед, крылья широко распростерлись в воздухе, он опускался все ниже и ниже к серым башням Тарны.
      Мы опять были над ареной, где все трибуны были забиты беснующимися зрителями. Хотя представление окончилось, пусть и не так, как ожидали все, но никто не расходился. Тысячи серебряных масок ждали, так как первой должна была покинуть Дом Развлечений татрикс в своей золотой мантии.
      Я различил внизу золотое сияние татрикс.
      - Табук! - крикнул я. - Табук!
      Огромный хищник ввинтился в воздух и камнем полетел вниз. Когти окованные сталью, были наготове. Он падал совершенно бесшумно - как разящая сталь. Я вцепился в птицу. Мой желудок почему-то оказался у горла. Трибуны арены, казалось, летели на меня.
      Снизу доносились крики ужаса. Серебряные маски были охвачены паникой. Совсем недавно они требовали крови, а теперь кому-то из них угрожала страшная смерть. Люди метались, стараясь спрятаться друг за друга, дрались за малейшие укрытия, сталкивая друг друга со стен на песок.
      И в одно мгновение, которое несомненно было самым ужасным в ее жизни, татрикс осталась одна. Она стояла, покинутая всеми, на ступенях золотого трона среди разбросанных подушек и подносов со сладостями и прохладительными напитками. Дикий крик вырвался из-под золотой бесстрастной маски. Золотые рукава взметнулись вверх, перчатки закрыли золотую маску. Я успел заметить под маской ее глаза. Они были полны ужаса.
      И тарн ударил.
      Окованные сталью когти, как крюки, вонзились в тело кричащей татрикс. И тарн задержался на мгновение, потом, вытянув голову и клюв, расправил крылья и крепко схватил свою жертву. Он издал жуткий, леденящий кровь крик - крик, в котором слышался триумф победы и бесстрашный вызов любому противнику.
      Татрикс была беспомощна в этих безжалостных когтях. Она дрожала от ужаса, как несчастная антилопа табук, попавшая в эти смертельные когти и ждущая своей участи. Татрикс не могла даже кричать.
      И взмахнув крыльями, тарн взмыл в воздух и полетел к горизонту, держа в когтях тело татрикс в развевающейся мантии.
      15. СДЕЛКА СОСТОЯЛАСЬ
      "Табук" - это была единственная команда голосом, на которую тарн был приучен реагировать. Но для управления им были нужны поводья и кнут. Я уже горько раскаивался, что пошел на это. Ведь без седла, поводьев и кнута он был неподвластен мне.
      И тут безумная мысль пришла мне в голову. Когда я везла Талену из Ара в Ко-Ро-Ба, я пытался обучить ее управлению тарном. Когда было нужно, я кричал ей сквозь свистящий в ушах ветер, какую пару поводьев нужно потягивать.
      Для управления тарном использовалось шесть пар поводьев, и, в соответствии с моими указаниями, Талена натягивала ту или иную пару. В памяти тарна могла возникнуть ассоциация между голосом человека и поводьями. Птицу, конечно, нельзя было обучить за столь короткое время, да и не это было моей целью - я обучал Талену. Если что-то и осталось в памяти тарна, то за прошедшие годы все уже исчезло.
      Но все же я решил попытать счастье и крикнул:
      - Шестая!
      Тарн повернул налево и начал плавно набирать высоту.
      - Вторая!
      Последовал поворот направо и подъем под тем же углом.
      - Четвертая! - И тарн пошел вниз, готовясь к посадке.
      - Первая, - приказал я. Безумная радость овладела мной, когда крылатый гигант начал подниматься вверх.
      После этого он полетел в одной плоскости, равномерно ударяя воздух огромными крыльями, изредка переходя в долгое планирование. Я смотрел на проплывающие внизу поля и исчезающую вдали Тарну.
      И впервые, в порыве нахлынувших чувств, я обнял шею птицы и прижался к ней щекой. Тарн летел вперед, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я рассмеялся и похлопал его по шее. Хотя это была всего лишь птица, одна из многих на Горе, но я любил ее.
      Несмотря ни на что, я был счастлив. Мои чувства разделил бы любой тарнсмен. По-моему, ничего не может сравниться по богатству ощущений с божественным полетом на тарне.
      Я был тарнсменом и не променял бы седло на трон убара в любом городе.
      Если ты стал тарнсменом, то тебя всю жизнь будет тянуть к этим хищникам. Стать тарнсменом - значит стать повелителем тарна, или же его жертвой. Каждый знает, насколько опасны эти птицы. Они могут без предупреждения напасть на своего хозяина. И все же сердце тарнсмена наполняется радостью, когда он натягивает первую пару поводьев и направляет гигантскую птицу в небо. Он летит высоко над землей, наедине с ветром и птицей. Он свободен. Он летит. Поэтому я был рад тому, что снова оказался на спине тарна.
      Вдруг снизу до меня донесся жалобный стон жертвы, стиснутой в могучих когтях тарна.
      Я выругал себя за то, что, наслаждаясь полетом, совсем забыл о татрикс. Она наверняка умирала от страха, вися в страшных когтях на высоте многих сотен футов над землей, не зная, что ее ждет: то ли падение на землю, то ли смерть от холода на большой высоте.
      Я оглянулся назад, чтобы проверить, нет ли за нами погони. Нас могли преследовать как по воздуху, так и по земле. У Тарны было очень мало тарнсменов, но чтобы отомстить за татрикс, город мог собрать небольшой отряд. Мужчины Тарны с самого детства привыкли считать себя презренными созданиями, лишь немного превосходящими зверей. Такие мужчины не могли стать тарнсменами. Но я знал, что в Тарне все же есть тарнсмены - наемники из других городов или люди, подобные Торну, капитану Тарны, которые, несомненно, несмотря на то, что родились в Тарне, сумели остаться мужчинами, сохранить свою честь и достоинство.
      Я внимательно оглядел пространство позади нас, но не заметил черных точек вдали, которые означали бы погоню. Небо было голубым и чистым, и хотя сейчас каждый тарнсмен Тарны должен был быть в воздухе, я никого не видел.
      Снова снизу донесся стон...
      Далеко впереди я увидел утесы, высокие и крутые. Между ними расстилались равнины, усыпанные желтыми цветами, которые вплетают в венки горийские женщины. Они вкалывают эти цветы в волосы в своих домах, когда не нужно прятать лицо под вуалью.
      Через десять минут эти равнины были уже под нами.
      - Четвертая! - скомандовал я.
      Огромная птица остановилась в высоте, а затем плавно опустилась на выступ одного из утесов. С этого выступа просматривалось все вокруг на сотни пасангов. Сюда можно было попасть только на тарне.
      Я соскочил со спины птицы и поспешил в к татрикс, чтобы защитить ее, если птица вздумает разорвать девушку. Я освободил Лару из когтей тарна и отогнал его. Тарн был озадачен. Разве я не крикнул "табук"? Разве это не его добыча?
      Я отогнал Тарна подальше, взял девушку на руки и усадил ее возле стены утеса, подальше от края выступа, который представлял собой квадрат со стороной в 20 футов. На таких выступах тарны устраивают гнезда.
      Встав между татрикс и крылатым хищником, я крикнул: "табук". Тарн медленно направился к девушке, которая, трепеща всем телом, поднялась на колени, прижавшись спиной к грубому камню, и вскрикнула.
      - Табук! - снова вскрикнул я и, взяв огромный клюв тарна в руку, направил его в долину - к раскинувшимся внизу холмам.
      Тарн поколебался, а затем почти нежным движением прижал клюв ко мне.
      - Табук! - уже спокойно сказал я, повернув его голову в поле.
      Взглянув еще раз на татрикс, птица повернулась и пошла к краю выступа. Взмахнув огромными крыльями, она взмыла в небо и поплыла над землей, вселяя ужас во всех, кто видел ее.
      Я повернулся к татрикс.
      - Ты не ранена?
      Иногда тарн во время охоты легко ломает хребет антилопе табук. Я подверг жизнь Лары огромному риску, но выбора у меня не было. Захватив в плен татрикс, я мог ставить Тарне условия. Конечно, общий уклад города мне не изменить, но может быть удастся добиться свободы для Линны, Андреаса и других несчастных, с которыми я был на арене. Это ведь ничтожная цена за возвращение татрикс.
      Девушка с трудом поднялась на ноги.
      По обычаям Гора, похищенная должна стоять на коленях перед похитителем, но ведь это была татрикс, и я решил, что не буду настаивать на их выполнении. Руки Лары в золотых перчатках коснулись золотой маски на лице. Видимо она боялась, что лицо ее открыто. Я улыбнулся. Мантия была разорвана когтями тарна и лохмотья развевалась по ветру. Но татрикс, не теряя гордой осанки, прикрыла своими лохмотьями тело, насколько это было возможно. Мне показалось, что из-под маски сверкнул взгляд голубых глаз. Эта золотая маска наверняка скрывает прекрасное лицо, подумал я.
      - Нет, - гордо ответила она, - я не ранена.
      Иного ответа я и не ожидал, хотя знал, что когти тарна причинили ей немало боли, исцарапав до крови ее тело.
      - Тебе больно, - сказал я, - но сейчас тебе холодно. Потом, когда ты согреешься, тебе будет еще больнее.
      Бесстрастная маска смотрела на меня.
      - Я тоже однажды был в когтях тарна, - сказал я.
      - Почему тарн не убил тебя на арене? - спросила она.
      - Это мой тарн, - просто объяснил я. Что я мог еще сказать? Я хорошо знал характер тарнов, и то, что он не убил меня, было для меня такой же загадкой, как и для нее. Если бы я не знал тарнов, то решил бы, что этот тарн чувствует ко мне какую-то привязанность.
      Татрикс осмотрелась вокруг и посмотрела на небо.
      - Когда он вернется? - спросила она. Голос ее был тихим, почти неслышным и я знал, что если кто-нибудь может вселить ужас в сердце татрикс, то это только тарн.
      - Скоро, - ответил я. - Будем надеяться, что он найдет себе пищу.
      Татрикс заметно вздрогнула.
      - Если его охота не удастся, - сказала она, - то он вернется злой и голодный.
      - Конечно.
      - Он может напасть на нас.
      - Возможно.
      И, наконец, она спросила то, что давно хотела спросить:
      - Если он прилетит голодным, то ты отдашь ему меня?
      - Да, - ответил я.
      С криком ужаса татрикс упала на колени, вытянув в мольбе руки. Лара, татрикс Тарны, была у моих ног и просила милости.
      - Если ты не будешь покорна, - добавил я.
      Татрикс с криком ярости вскочила на ноги.
      - Ты издеваешься надо мной! - закричала она. - Ты издеваешься, как над похищенной женщиной!
      Я засмеялся.
      Она замахнулась рукой в перчатке. Я успел перехватить удар и крепко сжал ей руку. Глаза под маской сверкнули голубым огнем. Я позволил ей вырваться. Она подбежала к стене и встала ко мне спиной.
      - Я тебе нравлюсь? - спросила она.
      - Прошу прощения, я не понял.
      - Я твоя пленница, да?
      - Конечно.
      - Что ты собираешься делать со мной? - спросила она, не поворачиваясь ко мне лицом.
      - Продам тебя, чтобы купить седло и оружие, - сказал я, решив специально вселить в ее душе тревогу, чтобы потом заключить сделку на наиболее выгодных условиях.
      Она содрогнулась от страха и гнева. Затем резко повернулась ко мне, стиснув кулаки.
      - Никогда, - воскликнула она.
      - Я продам тебя, если захочу, - спокойно сказал я.
      Татрикс, дрожа от ярости, смотрела на меня. Я почти физически ощутил ту ненависть, что струилась из-под этой бесстрастной маски. Наконец, она заговорила. Слова ее капали, как капли кислоты.
      - Ты шутишь, - сказала она.
      - Сними маску, - предложил я, - сними, чтобы я мог оценить, сколько дадут за тебя.
      - Нет! - крикнула она, прижав руки к лицу.
      - Я думаю, что за одну маску мне дадут щит и копье.
      Татрикс горько усмехнулась.
      - Тебе за нее дадут даже тарна.
      Я видел, что она не может поверить в серьезность моих слов. Мне было необходимо убедить ее, что она стоит на грани позора, и я могу надеть на нее камиск и ошейник.
      Она рассмеялась, проверяя меня, и взяла в руки подол истерзанной материи.
      - Ты видишь, что за меня в таких лохмотьях много не выручишь, проговорила она с притворным отчаянием.
      - Это верно.
      Она рассмеялась.
      - Но без лохмотьев ты будешь стоить гораздо больше, - добавил я.
      Она была потрясена моими словами. Мне показалось, что она забыла, где находится. Затем она решила разыграть козырную карту и приняла гордый, величественный, неприступный вид. Голос ее стал холодным, каждое слово падало, как кристалл льда.
      - Ты не осмелишься продать меня.
      - Почему?
      Она выпрямилась во весь рост, поправляя изодранную золотую мантию.
      - Потому что я - татрикс Тарны.
      Я поднял маленький камушек и кинул его с обрыва, следя за тем, как он катится вниз, подскакивая на выбоинах. Затем я взглянул на тучи, заволакивающие небо, прислушался к свисту ветра в остроконечных утесах. Затем я повернулся к татрикс:
      - Тем больше будет цена.
      Татрикс онемела. Ее величественные манеры исчезли. Она забыла о них.
      - Ты действительно продашь меня? - спросила она каким-то изменившимся голосом.
      Я посмотрел на нее и не ответил.
      - И с меня сорвут маску?
      - И мантию тоже.
      Она отшатнулась.
      - Ты будешь просто рабыней среди таких же рабынь, - сказал я, - ни больше, ни меньше.
      Она говорила с трудом.
      - И я... буду совсем раздетая?
      - Конечно.
      - Без одежды?
      - Возможно, тебе позволят одеть браслеты, - раздраженно рявкнул я.
      Она готова была упасть в обморок.
      - Только идиот может купить одетую женщину.
      - Нет... нет.
      - Это обычай, - просто сказал я.
      Она пятилась от меня, пока не уперлась спиной в утес. Ее голова тряслась. Хотя на ее маске не было видно никаких эмоций, я знал, что ей овладело отчаяние.
      - Неужели ты сделаешь это? - спросила она испуганным шепотом.
      - Через две ночи ты будешь стоять раздетой на рынке в Аре, и я продам тебя тому, кто даст больше.
      - Нет, нет, - пробормотала она, истерзанное тело отказалось держать ее и она, всхлипывая, уцепилась в стену.
      Это превзошло мои расчеты и я с трудом подавил желание успокоить ее, сказать, что не хочу ей ничего плохого, что она в полной безопасности, но вовремя вспомнил о Линне, Андреасе и других несчастных. Когда я вспомнил о жестокости татрикс, мне захотелось отвезти ее в Ар и продать там в рабство. Она будет более безвредна в доме какого-нибудь тарнсмена, чем на троне Тарны.
      - Воин, - сказала она жалобно, - неужели ты так жестоко отомстишь мне?
      Я улыбнулся про себя. Теперь вроде татрикс была готова пойти на переговоры.
      - Ты меня несправедливо осудила, - угрюмо сказал я.
      - Но ты всего лишь мужчина, животное.
      - Я человек.
      - Дай мне свободу, - взмолилась она.
      - Ты одела на меня ярмо, била кнутом. Ты заставила меня служить развлечениям, хотела скормить меня тарну. И теперь просишь свободы? Нет, ничто не сможет утолить мою жажду мести, - свирепо сказал я. - Только продажа в рабство.
      Она застонала. "Теперь пора", - подумал я.
      - Ты оскорбила не только меня, но и моих друзей.
      Татрикс встала с колен.
      - Я освобожу их! - крикнула она.
      - Можешь ли ты изменить законы Тарны? - спросил я.
      - Увы! - всхлипнула она. - Пусть я не могу изменить законы, но твоих друзей я освобожу. Моя свобода в обмен на их свободу!
      Я притворился, что обдумываю ее предложение. Она вскочила на ноги.
      - Подумай, воин! - голос ее стал торжественным. - Неужели ты утолишь свою месть, но оставишь в рабстве своих друзей?
      - Нет, - вскричал я гневно, хотя в душе испытывал торжество, - я воин!
      Она уже полностью овладела собой.
      - Ну, воин, ты должен заключить со мной сделку.
      - Только не с тобой! - воскликнул я, изображая негодование.
      - Да, - рассмеялась она, - моя свобода в обмен на их.
      - Этого мало! - запротестовал я.
      - Что еще? - спросила она.
      - Освободи всех несчастных, что были на арене.
      Татрикс отступила назад.
      - Всех, - воскликнул я, - или рынок в Аре.
      Голова ее опустилась.
      - Хорошо, воин, я освобожу их.
      - Тебе можно верить?
      - Да, - сказала она, не встречаясь со мной взглядом. - Я даю слово татрикс Тарны.
      Я думал, можно ли верить ей? Но все равно, выбора у меня не было.
      - Мои друзья, - сказал я, - Линна из Тарны и Андреас из Тора.
      Татрикс посмотрела на меня.
      - Но, - сказала она недоверчиво, - они же любят друг друга.
      - И, тем не менее, освободи их.
      - Она - падшая женщина, а он - член касты, запрещенной в Тарне.
      Я настаивал.
      - Хорошо, - сказала наконец татрикс, - я освобожу их.
      - Мне нужно оружие и седло.
      - Ты получишь их.
      В этот момент тень тарна закрыла небо и, хлопая крыльями, огромная птица опустилась на выступ. В когтях она держала большой окровавленный кусок мяса, оторванный от туши животного. Тарн бросил кусок к моим ногам.
      Я не двинулся. Мне вовсе не хотелось сражаться за добычу с громадной птицей. Но тарн не набросился на мясо. Я понял, что он поел где-то внизу. Взгляд, брошенный на его клюв, подтвердил мое предположение. На выступе не было ни гнезда, ни самки, ни голодных птенцов. Огромный клюв бросил это мясо к моим ногам.
      Это был его дар.
      Я с чувством похлопал тарна и сказал:
      - Спасибо тебе, Убар Небес.
      Я наклонился, взял мясо и вонзил в него свои зубы. Я заметил, что татрикс содрогнулась при этом, но я был голоден, а приготовить его было негде, да и некогда. Я предложил кусок татрикс, но ее чуть не стошнило, и я не стал настаивать.
      Пока я ел, татрикс стояла у скалы и смотрела на долину, покрытую желтыми цветами. Они были прекрасны и их тонкий запах ощущался даже здесь. Татрикс придерживала обрывки мантии и смотрела на это желтое море, которое волновалось на ветру. Она выглядела такой одинокой и печальной.
      - Цветы, - сказала она сама себе.
      Я согнулся над куском мяса. Мои челюсти безостановочно работали, пережевывая его.
      - Что женщина Тарны может знать об этих цветах? - спросил я.
      Она отвернулась, не ответив.
      Когда я поел, она сказала:
      - Теперь отвези меня к Столбам Обмена.
      - Что это?
      - Колонна на границе Тарны, - ответила она, - там жители обмениваются с врагами пленными. - Она добавила: - Там тебя ждут люди Тарны.
      - Ждут? - удивлено спросил я.
      - Конечно, - она рассмеялась. - Разве ты не заметил, что за тобой не было погони? Каждый идиот знает, что за татрикс Тарны можно получить огромный выкуп золотом и стать богаче многих убаров.
      Я посмотрел на нее.
      - Я боялась, - она опустила глаза, - что ты именно такой дурак.
      В ее голосе я уловил что-то, чего не мог понять.
      - Нет! - я рассмеялся. - Назад в Тарну вместе с тобой!
      У меня на шее все еще был алый шарф, который я подобрал на арене. Тот самый шарф, который начал День Развлечений и которым я вытер свое лицо от песка и пота. Я снял его с шеи.
      - Повернись, - сказал я татрикс, - и заложи руки за спину.
      Татрикс неохотно повиновалась. Я стянул с ее рук золотые перчатки и заткнул себя за пояс. Затем этим самым шарфом связал ей руки.
      Бросив татрикс на спину Тарна, я сел рядом с ней. Крепко держа ее за руки и вцепившись в перья тарна, я приказал:
      - Первая! - птица соскользнула с обрыва и начала медленно подниматься вверх.
      16. КОЛОННА ОБМЕНА
      Мы летели, следуя указаниям татрикс, и минут через тридцать увидели Колонну Обмена. Она стояла примерно в ста пасангах к северо-западу от города. Это была колонна из белого мрамора, примерно сто футов высотой. Забраться на нее можно было только на тарне.
      Это было неплохое место для обмена пленными, так как здесь совершенно исключалась возможность западни. Люди не могли забраться на колонну с земли, а приближение тарнов можно заметить за много миль.
      Я внимательно осмотрел местность. Вроде все было чисто. На колонне стояли три тарна, столько же воинов и одна женщина в серебряной маске. Когда мы пролетали над колонной, воин снял шлем и просигналил, чтобы я садился. Я узнал Торна, капитана Тарны, заметив также, что он и его товарищи вооружены.
      - Это разве по правилам, - спросил я, - что воины приходят с оружием на Колонну Обмена?
      - Предательство здесь исключено, - сказала татрикс.
      Я уже хотел повернуть обратно и закрыть вопрос.
      - Ты можешь доверять мне, - сказала она.
      - Почему? - с вызовом спросил я.
      - Потому, что я татрикс Тарны, - гордо ответила она.
      - Четвертая! - крикнул я, чтобы посадить птицу на колонну. Но тарн, казалось, не понял приказа. - Четвертая, - приказал я более настойчиво, но птица почему-то отказалась повиноваться. - Четвертая! - теряя терпение, крикнул я.
      Крылатый гигант сел на мраморную колонну. Его когти заскрежетали по камню. Я не сошел с тарна и продолжал крепко держать татрикс.
      Тарн, казалось, нервничал. Я постарался успокоить его, нежно разговаривая с ним и гладя по шее. Приблизилась женщина в серебряной маске.
      - Слава нашей обожаемой татрикс! - крикнула она. Это была Дорна Гордая.
      - Не подходи ближе, - приказал я.
      Дорна остановилась в пяти ярдах впереди Торна и двух воинов, которые не сдвинулись с места.
      Татрикс отреагировала на приветствие Дорны сухим кивком головы.
      - Вся Тарна твоя, - воскликнула Дорна, - если ты вернешь нам благородную татрикс. Город молит о ее возвращении. Боюсь, что в Тарну не вернется радость, пока она вновь не сядет на золотой трон.
      Я засмеялся.
      Дорна Гордая оцепенела.
      - Какие твои условия, воин? - спросила она.
      - Седло и оружие, - ответил я. - А также свободу Линне из Тарны, Андреасу из Тора и тем несчастным, что были со мной на арене.
      Наступила тишина.
      - Это все? - удивленно спросила Дорна.
      - Да.
      Торн рассмеялся.
      Дорна взглянула на татрикс.
      - Я добавлю, - сказала она, - столько золота, сколько весят пять тарнов, комнату серебра и шлемы, наполненные драгоценностями.
      - Ты любишь свою татрикс.
      - Да, воин, - сказала Дорна.
      - И ты очень щедра.
      Татрикс забилась в моих руках.
      - Меньшая цена - это оскорбление нашей обожаемой татрикс.
      Я был рад этому. Хотя все эти богатства вряд ли понадобятся мне в Сардарских горах, но они могли пригодиться Линне, Андреасу и остальным освобожденным.
      Лара выпрямилась в моих руках.
      - Эти условия мне не подходят! - сказала она, - дайте ему золота, равного по весу десяти тарнам, две комнаты серебра и десять шлемов с драгоценностями.
      Дорна Гордая выпрямилась.
      - Да, воин, - сказала она, - для нашей татрикс мы не пожалеем ничего.
      - Эти условия тебе подходят? - спросила татрикс, более уверенно и величественно.
      - Да, - сказал я, чувствуя, что нанес этим обиду Дорне Гордой.
      - Отпусти меня, - приказала она.
      - Хорошо.
      Я соскочил со спины тарна, держа в руках татрикс, поставил ее на ноги и начал развязывать руки, связанные шелковым шарфом. Как только она почувствовала себя свободной, так снова стала татрикс с головы до пят. Я подумал, неужели это та самая девушка, которая плакала на выступе, чья мантия была разодрана в клочья, а тело было в синяках и царапинах от когтей тарна.
      Величественно, не удостоив меня даже словом, она показала на свои перчатки, торчавшие у меня из-за пояса. Она медленно натянула их, не сводя с меня горящего взора.
      Что-то в ее манерах обеспокоило меня.
      Она повернулась и пошла к Дорне и воинам.
      Как только она поравнялась с ними, то сразу резко обернулась и вытянула руку в золотой перчатке, приказав:
      - Схватите его!
      Торн и солдаты прыгнули вперед и я мгновенно оказался в кольце.
      - Предательница! - крикнул я.
      - Идиот, - расхохоталась она, - неужели ты подумал, что я могу заключить договор с животным?
      - Ты дала мне слово!
      Татрикс поправила мантию.
      - Ты всего лишь мужчина.
      - Позволь мне убить его, - сказал Торн.
      - Нет, - повелительно сказала татрикс, - этого слишком мало, - маска ее сверкнула зловещим светом в лучах заходящего солнца. Она показалась мне устрашающе жестокой. - Закутайте его в цепи и отправьте в шахты Тарны.
      Мой тарн гневно вскрикнул и ударил могучими крыльями воздух.
      Я воспользовался замешательством Торна и его солдат и, прыгнув вперед, схватил капитана и ближайшего к нему солдата за шеи и столкнул их лбами. А затем швырнул обоих на мраморный пол. Раздался звон упавшего оружия. Татрикс и Дорна вскрикнули.
      Другой воин прыгнул на меня с мечом. Я уклонился от удара, перехватил его руку, вывернул ее и затем сломал о колено, как палку.
      Солдат застонал и без сознания свалился на пол.
      Однако Торн уже поднялся и вместе с одним из солдат прыгнул на меня сзади. Я яростно боролся и мне удалось приподнять их и яростно швырнуть о мраморный пол. В этот момент татрикс и Дорна всадили мне в спину что-то вроде острой иглы.
      Я рассмеялся над их глупостью, но тут мое сознание померкло, в глазах потемнело, колонна закружилась у меня под ногами. Я упал. Мои мышцы больше не слушались меня.
      - Закуйте его в цепи, - сказала татрикс.
      И когда мир медленно возвратился в прежнее состояние, я уже был скован тяжелыми звенящими цепями.
      В моих ушах звенел злобный смех татрикс.
      Я услышал, как Дорна сказала:
      - Убейте тарна.
      - Он улетел, - ответил один из воинов.
      Хотя и очень медленно, но силы все же возвращались ко мне. Постепенно зрение полностью прояснилось. И я увидел колонну, голубое небо и своих врагов.
      Где-то вдали маячила черная точка. Это был мой тарн. Когда он увидел, что я упал, то сразу улетел. Теперь, - подумал я, - он будет полностью свободен. Будет жить как хочет и где хочет, без седла, без сбруи и без господина. Настоящий убар небес. Его утрата опечалила меня, но меня порадовало то, что он избежал смерти от копья солдата.
      Торн схватил меня за цепь и поволок к одному из трех тарнов, которые ждали поблизости. Руки и ноги не слушались меня, как будто кто-то перерезал мне жилы ножом.
      Меня приковали к кольцу на ноге одного из тарнов.
      Татрикс внезапно потеряла ко мне всякий интерес. Она повернулась к Дорне и капитану Торну. Воин со сломанной рукой поднялся с пола. Его поврежденная рука плетью висела вдоль тела. Он шатался. Его товарищ стоял возле меня. Может, он следил за мной, а может просто старался успокоить встревоженных гигантов.
      Татрикс надменно обратилась к Дорне и Торну:
      - Почему здесь так мало моих солдат?
      - Нас вполне достаточно, - ответил Торн.
      Татрикс посмотрела вдаль в сторону города.
      - Сейчас из ворот должны выходить толпы радостных горожан.
      Ни Дорна Гордая, ни Торн не ответили ей.
      Татрикс подошла ко мне с царственным величием, несмотря на изодранную мантию. Она показала рукой на Тарну.
      - Воин, если ты задержишься тут, то увидишь толпы людей, которые будут радостно приветствовать меня.
      Послышался голос Дорны:
      - Я думаю, что ты ошибаешься, обожаемая татрикс.
      Лара удивленно повернулась.
      - Почему?
      - Потому, - ответила Дорна, и я был уверен, что она улыбается под маской, - потому что ты не вернешься в Тарну.
      Татрикс стояла в полной растерянности, как будто пораженная громом.
      Один из воинов вскочил в седло тарна, к ноге которого я был прикован. Он натянул поводья и тарн взлетел. Я болтался в воздухе. Боль раздирала все мое тело. Я увидел, что белая колонна и фигуры на ней удаляются от меня.
      Там оставались два воина, женщина в серебряной маске и одетая в золотую мантию татрикс Тарны.
      17. ШАХТЫ ТАРНЫ
      Помещение было узким, длинным и с низким потолком, в длину около сотни футов, а в высоту и ширину около четырех. Дымные лампы горели в руках. Я не знал, сколько таких камер в подземных шахтах Тарны. Длинный ряд рабов, скованных вместе, входил сюда, располагаясь по всей длине, и когда вошел последний, то захлопнулась стальная дверь с отверстиями для наблюдений. Я услышал скрип задвигаемых засовов.
      Здесь было темно. На полу стояла вода, которая стекала со стен и капала с потолка. Воздух сюда проникал через маленькие отверстия, диаметром не более одного дюйма, которые располагались на расстоянии двадцати футов друг от друга. В центре стены виднелось отверстие диаметром в два фута.
      Андреас, который был прикован рядом со мной, сказал:
      - Через эту дыру камера затопляется водой.
      Я кивнул и прислонился спиной к сырой каменной стене. Интересно, сколько раз эта подземная камера затапливалась водой вместе с теми несчастными рабами, которые здесь находились? Я уже не удивлялся, что в шахтах Тарны царит такая полная покорность. Ведь всего месяц назад всех рабов в соседней камере затопили из-за непокорности одного из них. Я уже не удивлялся тому, что рабы с ужасом думают о всякой попытке сопротивления. Они сами готовы задушить любого, кто выскажет мысль о восстании. Ведь тогда все они погибнут ужасной смертью. Система шахт была сделана так, что можно было затопить сразу все камеры. Мне говорили, что так однажды уже было. И после этого много недель пришлось откачивать воду и вылавливать трупы.
      Андреас сказал мне:
      - Для тех, кому жизнь не дорога, здешних удобств вполне достаточно.
      Я согласился с ним.
      Он сунул луковицу и кусок хлеба мне в руку:
      - Возьми.
      - Спасибо, - ответил я и с жадностью принялся за еду.
      - Тебе придется научиться жить как мы, - сказал он.
      Перед тем, как завести нас в камеру, надсмотрщик бросил нам хлеб и овощи. Рабы дрались между собой, кусаясь и царапаясь. Каждый старался ухватить кусок побольше, вырывая друг у друга еду... Эта сцена вызвала у меня отвращение. Я не полез в драку, хотя цепи, связывающие меня с остальными, потащили меня в самую гущу. Но я понимал, что мне придется научиться всему этому, так как у меня не было желания умереть.
      Я улыбнулся про себя, думая, почему мы все здесь так цепляемся за свою жизнь, так стремимся остаться в живых? Этот вопрос сам по себе довольно глуп, но здесь, в шахтах Тарны, он не оказался таковым.
      - Нам нужно думать о побеге, - сказал я.
      - Тихо! Идиот! - пропищал откуда-то издали. Это был Ост из Тарны, который как и я, был осужден на работу в шахтах.
      Он ненавидел меня, считая, что из-за меня оказался здесь. Мы вместе добывали руду в штольне, и дважды он украл то, что добыл я. За это меня избивал кнутом надсмотрщик, как не выполнившего дневную норму. Те рабы, что сидели на одной цепи с невыполнившим норму, лишались в этот день пищи. Если норма не выполнялась три дня подряд, то всех рабов загоняли в камеру и открывали шлюзы, затопляя ее. Многие рабы с неудовольствием смотрели на меня. Ведь одновременно с моим появлением повысилась их дневная норма. Правда, сам я считал, что это всего лишь совпадение.
      - Я сообщу, что ты готовишь побег, - прошипел Ост.
      В слабом свете ламп, горящих в углах камеры, я увидел, как могучий коренастый человек, прикованный рядом с Остом, накинул на его шею тяжелую цепь. Цепь натянулась и Ост тщетно пытался сбросить ее. Глаза его выкатились из орбит.
      - Ты больше ни о ком ничего не скажешь, - сказал человек, и я сразу узнал могучего Корна из касты Кузнецов, которого я отказался убить на арене. Ост дергался в конвульсиях.
      - Не убивай его, - сказал я Корну.
      - Как хочешь, воин, - ответил Корн и сдернул цепь с горла Оста. Тот сразу упал на сырой пол, держась руками за горло и хрипло втягивая воздух.
      - У тебя, кажется, есть друг, - сказал Андреас.
      Зазвенев цепями, Корн растянулся на полу и вскоре храп возвестил, что он уснул.
      - Где Линна? - спросил я у Андреаса.
      Его голос сразу стал печальным.
      - Где-то на Фермах, я потерял ее.
      - Мы все потеряли многое, - сказал я.
      В камере мало кто разговаривал. Говорить было не о чем, да и усталость после изнурительной работы не располагала к беседе. Я сидел, прислонившись спиной к сырой стене, и слушал дыхание спящих.
      Я был далеко от Сардарских гор, от Царствующих Жрецов, потерял свой город, любимую Талену, отца и друзей. Ни один камень не лежит рядом с другим. Эта загадка жестоких Царствующих Жрецов останется тайной, а я умру, рано или поздно, под кнутом надсмотрщика или от голода, а может задохнусь в воде. Эта преисподняя - шахты Тарны - будет моей могилой.
      Здесь, наверное, сотни таких шахт и везде работают скованные рабы. Эти шахты паутиной пронизывают толщу богатой рудой земли. А руда эта основа благополучия Тарны. Во многих тоннелях человек не может выпрямиться в полный рост. Рабы работают на четвереньках, руки и ноги постоянно покрыты ранами и кровоточат. На шее у каждого висит мешок, куда он собирает руду. Затем руда вывозится наверх с помощью тележки. Во всех тоннелях шахт царит вечный мрак, только кое-где коптят маленькие лампы.
      Рабочий день в шахтах длится 16 горийских часов - это примерно восемь земных. Рабы никогда не выходя на поверхность, и тот, кто спустился в эти холодные подземелья, больше никогда не увидит солнца. В жалком существовании рабов есть одно светлое пятно - раз в год, в день рождения татрикс, им дают медовый пирожок и чашку плохого кал-да.
      Мой сосед, который казался живым скелетом, хвастался, что уже три раза пил в шахтах кал-да. Но таких счастливцев было совсем немного. Продолжительность жизни рабов в шахтах, если они прежде не погибали от кнута надсмотрщика, составляла от шести месяцев до одного года.
      Вскоре я понял, что мой взгляд прикован к зловещему круглому отверстию.
      Утром, хотя я понял, что наступило утро только по ругательствам надсмотрщиков, щелканию кнутов, звону цепей и крикам рабов, я со своими товарищами вышел из длинной камеры в прямоугольную, которая была соседней с нашей.
      Здесь уже была приготовлена пища.
      Рабы бросились к ней, но тут же были отогнаны кнутами. Еще не было приказа приступать к еде.
      Старший раб, который командовал теми, кто был с ними на одной цепи, наслаждался своей властью. Хотя он, как и все остальные, давно уже не видел солнца, но ему был доверен кнут и он был убаром этого мрачного подземелья. Рабы замерли. Все глаза были устремлена на жалкую пищу. Они ждали сигнала.
      В глазах старшего было нескрываемое удовольствие. Он наслаждался страданиями своих товарищей, тем страхом, который вызывал в них поднятый кнут.
      Кнут щелкнул.
      - Ешьте! - крикнул старший раб.
      Рабы бросились вперед.
      - Стойте! - услышал я свой голос.
      Некоторый рабы рванулись вперед и упали, когда их остановила цепь, так как многие остановились и повернули ко мне испуганные пустые лица.
      - Ешьте! - снова щелкнул кнутом старший.
      - Нет, - сказал я.
      Толпа рабов стояла в нерешительности.
      Ост пытался броситься к еде, но он был прикован к Корну, который стоял, как скала, и не двигался с места. Старший приблизился ко мне. Семь раз кнут опустился на меня. Но я не шелохнулся.
      Затем я сказал:
      - Не вздумай ударить меня еще раз.
      Он отошел, опустив руку с кнутом, так как понял, что его жизнь в опасности. Ведь его не ждет ничего хорошего, когда моя цепь захлестнет его горло, даже если после этого шахта будет затоплена.
      Я повернулся к рабам:
      - Вы не звери, - сказал я, - вы - люди.
      Затем я подвел их к пище.
      - Ост, - сказал я, - распредели пищу.
      Ост жадно протянул руки и сразу же набил рот хлебом.
      И тут же получил сильнейший удар Корна, от которого вся еда выскочила у него изо рта.
      - Распредели еду, - сказал Корн.
      - Мы выбираем тебя, - сказал Андреас, - потому что всем известна твоя честность.
      Все рабочие расхохотались.
      Злой и перепуганный Ост под суровым взглядом старшего раба распределил всю еду на равные порции.
      Свой кусок хлеба я разделил на две части, одну из которых оставил себе, а другую отдал Осту.
      - Ешь, - сказал я.
      Глаза у Оста бегали, как у урта. Он схватил хлеб и тут же проглотил его.
      - За это всех нас утопят, - сказал он.
      Андреас усмехнулся.
      - Лично для меня большая честь умереть в компании с Остом.
      И снова все расхохотались, причем мне показалось, что улыбнулся даже сам Ост.
      Старший раб наблюдал, как мы шли по тоннелям к месту работы. Его кнут бездействовал. Он смотрел на нас, а один раб из касты крестьян затянул песню, к которой присоединились и остальные.
      В этот день норма была выполнена легко, как и на следующий тоже.
      18. МЫ НА ОДНОЙ ЦЕПИ
      Иногда до нас доходили кое-какие вести с поверхности. Все новости приносили рабы, которые доставляли нам пищу. Эти рабы приходили к центральному стволу. Все шахты Тарны сообщались с центральным стволом, который выходил на поверхность. Через него в шахты поступала пища и все материалы. Правда, питьевая вода не доставлялась с поверхности. Здесь внизу ее было более чем достаточно. Все рабы спускались в шахты по центральному стволу, но поднимались по нему только мертвые.
      Новости, приносимые этими рабами, передавались от шахты к шахте, пока не достигали нашей, которая была самой глубокой.
      В Тарне появилась новая татрикс.
      - Кто она? - спросил я.
      - Дорна Гордая, - сказал раб, выкладывая пищу.
      - А что случилось с Ларой?
      Он рассмеялся.
      - Ты что, сам не знаешь? - воскликнул он.
      - Откуда же мне знать здесь, внизу?
      - Ее похитили.
      - Что?
      - Да, похитил один тарнсмен.
      - Как его звали?
      - Тэрл, - сказал он и снизил голос до шепота, - Тэрл из Ко-Ро-Ба.
      Я онемел от изумления.
      - Он преступник, который выжил на Арене Развлечений.
      - Я знаю.
      - Его должен был убить тарн, прикованный к брусу. Но Тэрл освободил тарна, сел на него и улетел. - Раб отложил в сторону корзину с едой, глаза его блестели от возбуждения, он даже хлопнул себя по ляжкам. - Но затем он вернулся и тарн схватил татрикс и унес ее, как табука! - Он расхохотался и к его смеху присоединились другие рабы, прикованные ко мне. И, благодаря этому хохоту, я наконец осознал, что же произошло.
      Но я не смеялся.
      - А как же Колонна Обмена? Разве татрикс не доставили на Колонну Обмена и не освободили?
      - Все думали, что так и будет, но видимо тарнсмен хотел именно ее, а не богатства Тарны.
      - Вот это мужчина, - воскликнул один из рабов.
      - Может, она прекрасна, - сказал другой.
      - Ее так и не обменяли, - спросил я изумленно.
      - Нет. Два самых знатных жителя Тарны прибыли на Колонну Обмена Дорна Гордая и капитан Торн, но татрикс не вернулась. Тут же выслали погоню, прочесали все окрестности, но безуспешно. Дорна Гордая и капитан Торн нашли только ее изодранную мантию и золотую маску. - Раб сел на камень. - И теперь эту маску носит Дорна.
      - И тебя не интересует судьба Лары, которая было татрикс?
      Раб рассмеялся и к его хохоту присоединились остальные.
      - Мы знаем, - сказал он сквозь смех, - что она больше не носит золотую мантию.
      - Теперь, - добавил другой раб, - на ней более подходящая одежда.
      - Да, - воскликнул первый, хлопая себя по ляжкам - прозрачный шелк! От избытка чувств он даже повалился на землю, - Ты только представь, хохотал он, - Лара - татрикс Тарны, и в прозрачном шелке!
      Все хохотали, кроме меня и Андреаса из Тора, который смотрел на меня вопросительным взглядом. Я улыбнулся ему и пожал плечами. Мне не хотелось отвечать на его вопрос.
      Понемногу я восстанавливал чувство собственного достоинства в своих товарищах. Все началось с распределения пищи. Затем я приучил разговаривать между собой и называть друг друга по именам. Хотя они были из разных городов, следовательно врагами, теперь находились на одной цепи и им пришлось мириться друг с другом.
      Когда один болел, другие наполняли его мешок. Когда кто-нибудь был избит кнутом, другие подавали ему воду, чтобы смочить раны, так как цепь не позволяла ему самому подойти к воде. И постепенно все они осознали, что находятся на одной цепи, что у всех общая судьба. Теперь они уже не были безымянными тенями в темной сырости шахты, только Ост оставался самим собой и постоянно боялся затопления камеры.
      Мы работали очень хорошо, все время выполняя норму, даже когда ее снова повысили. Иногда во время работы мы пели и эти звуки грозно разносили по тоннелям. Надсмотрщики удивлялись и стали нас бояться.
      Новости быстро распространялись по шахтам, и вскоре все заговорили о справедливом распределении пищи, о помощи друг другу, о том, что люди во время работы поют. И все это происходит в самой глубокой шахте.
      Время шло, и я узнал от рабов, разносящих пищу, что мои нововведения распространились по всем шахтам. Я понял, что в людях возродилось чувство собственного достоинства и даже здесь, глубоко под землей в шахтах Тарны, где собрались самые жалкие люди, они стали смотреть друг на друга как на людей, на товарищей.
      Я решил, что пришло время действовать.
      И этим же вечером, когда нас согнали в камеру и закрыли стальные двери, я заговорил с рабами.
      - Кто из вас хочет стать свободным?
      - Я, - сказал Андреас.
      - И я, - добавил Корн.
      - И я... И я, - закричали остальные. И только Ост молчал. Наконец он пробормотал:
      - Это преступление...
      - У меня есть план, - сказал я, но он требует мужества. И мы все можем погибнуть.
      - Отсюда нет пути, - сказал Андреас.
      - Сначала, - сказал я, - нужно, чтобы нашу камеру затопили.
      Ост вскрикнул от ужаса, но сильная рука Корна стукнула его по затылку и он сразу затих.
      - Тихо, змея, - сказал Корн и так швырнул заговорщика, что тот пролетел через всю камеру и стукнулся о стену.
      Крик Оста показал мне, что он расскажет обо всем и камеру обязательно затопят. Этого я и добивался.
      - Завтра ночью, - сказал я, глядя на Оста, - мы попытаемся бежать.
      На следующий день, как я и предполагал, Ост повредил ногу. Он стонал так жалобно, что надсмотрщик освободил его от цепи и куда-то поволок. Это было весьма необычное милосердие со стороны охраны, но я видел, как Ост дал тому знак, что хочет сообщить нечто важное.
      - Нужно было убить его, - сказал Корн.
      - Нет, - ответил я.
      Корн недоумевающе посмотрел на меня и пожал плечами.
      В этот вечер рабов, принесших пищу, сопровождали воины.
      Ост не вернулся.
      - Его нога требует лечения, - сказал надсмотрщик, закрывая дверь в нашу камеру.
      Когда стальная дверь захлопнулась и закрылись затворы, то мы услышали его смех.
      - Сегодня ночью, - сказал Андреас, - камера будет затоплена.
      - Да, - сказал я и все с изумлением посмотрели на меня.
      Я крикнул тем, что стояли в дальнем конце камеры:
      - Принесите лампу!
      Я взял лампу и, сопровождаемый несколькими рабами, пошел к круглому отверстию, через которое вскоре должна была хлынуть вода. Ствол был заделан железной решеткой. Откуда-то сверху донесся скрип открываемого клапана.
      - Поднимите меня, - крикнул я и тут же, поддерживаемый плечами Андреаса и другого раба, забрался в ствол. Стенки его были скользкими и влажными. Руки мои проскальзывали.
      Цепи мешали мне добраться до решетки.
      Я выругался.
      И тут я резко стал подниматься вверх. Это другие рабы поняли мой замысел. Они поднимали меня все выше и выше.
      И вот наконец мои руки коснулись решетки.
      - Я схватил ее, - крикнул я, - тащите меня!
      Андреас и другой раб упали вниз и цепи резко натянулись.
      - Тащите! - крикнул я. - Сотни рабов начали тянуть за цепи. Мои руки, вцепившись в решетку, стали кровоточить, кровь падала мне на лицо. Но я не разжимал пальцы. - Тяните сильнее! - крикнул я.
      По стенам сверху потекла вода.
      Клапан уже открывался.
      - Тяните же! - кричал я.
      И тут решетка не выдержала и я под скрежет металла и звон цепей рухнул на пол.
      Сверху уже лился поток воды.
      - Первый в цепи! - крикнул я.
      Маленький человек проскользнул между остальными и встал передо мной.
      - Ты должен взобраться, - сказал я.
      - Как? - спросил он в замешательстве.
      - Упирайся спиной и ногами в стенки трубы.
      - Я не смогу.
      - Ты сможешь.
      И вместе с остальными рабами я поднял его и всунул в трубу.
      Мы слышали звон его цепей, кряхтение и сопение, пока он дюйм за дюймом поднимался наверх.
      - Мне не удержаться, - крикнул он и упал на каменный пол, всхлипывая.
      - Еще раз, - приказал я.
      - Я не смогу, - истерически крикнул он.
      Я схватил его за плечи и встряхнул.
      - Ты же из Тарны, покажи нам, на что ты способен.
      Это пробудило в нем гордость.
      Мы снова подняли его в ствол.
      Затем вслед за ним полез второй в цепи, за ним третий. Поток воды из трубы уже был толщиной с мою руку. Уровень воды в камере поднялся до колен.
      Первый человек в цепи поднялся уже высоко. Второй, звеня цепями, следовал за ним. Его поддерживал третий, который стоял на спине четвертого. Подъем продолжался.
      Когда поскользнулся второй человек, увлекая за собой первого, его удержали третий и четвертый, которые лезли за ним. И снова стали карабкаться дальше, а за ним тянулись остальные.
      Вода уже поднялась до уровня в два фута над полом, когда я полез за Андреасом в тоннель. Корн был четвертый за мной.
      Вскоре я, Андреас и Корн уже были в стволе. Но что будет с теми несчастными, что были прикованы после нас?
      Я посмотрел на длинную цепь рабов, что упрямо лезли все выше и выше.
      - Быстрее! - крикнул я.
      Поток воды обрушился на нас, как водопад, мешая нашему продвижению.
      - Быстрее! Быстрее! - донесся снизу испуганный голос.
      Тот кто поднимался первым вдруг услышал грохот падающей воды. Он в ужасе крикнул:
      - Мы погибли!
      - Держитесь! - крикнул я. - Вытащите последнего человека из камеры. Пусть там никого не останется.
      Но мои слова утонули в грохоте воды, которая обрушилась на меня, как могучий кулак. Она хлынула вниз по стволу. Многие потеряли опору и повисли на цепях. Дышать, смотреть и, тем более, двигаться, было невозможно.
      Но этот водопад прекратился так внезапно, как и начался. Должно быть, тот, кто управлял клапаном, решил проявить милосердие к тем, кому суждено было погибнуть, и облегчить их страдания. А может, у него просто лопнуло терпение и он решил закончить все побыстрее.
      Я перевел дыхание, откинул со лба мокрые волосы и вгляделся во тьму тоннеля.
      - Вперед! - крикнул я.
      И уже через пару минут я добрался до горизонтального тоннеля, откуда вода поступала в вертикальный ствол. Здесь уже были те, кто был прикован впереди меня. Они были насквозь промокшие и замерзшие, но живые. Я похлопал первого человека по плечу.
      - Молодец!
      - Я же из Тарны, - гордо сказал он.
      Наконец, все выбрались в горизонтальный штрек. Правда, последних четырех пришлось вытаскивать, так как они безвольно повисли на цепях. Трудно было сказать, сколько времени они провели под водой. Я вместе с тремя уроженцами Порта Кар работали над ними, стараясь привести их в чувство. Остальные терпеливо ждали и никто не потребовал, чтобы их бросили на произвол судьбы. Наконец, неподвижные тела ожили. Люди стали дышать, втягивая сырой спертый воздух в свои измученные легкие.
      Тот, которого приводил в чувства я, приподнялся и прикоснулся ко мне, выражая свою благодарность.
      - Мы же на одной цепи, - сказал я.
      Это был наш девиз - девиз тех, кто работал в шахтах.
      - Идем! - сказал я.
      И мы, скованные друг с другом, пошли по горизонтальному тоннелю.
      19. ВОССТАНИЕ НА ШАХТАХ
      - Нет! Нет! - кричал Ост.
      Мы нашли его у клапана, с помощью которого вода из резервуара попадала в нашу камеру, расположенную ниже. Теперь он был одет в форму старшего раба - плата за его предательство. Он бросил кнут и попытался бежать, завывая как урт, но скованные рабы окружили его и Ост упал перед ними на колени.
      - Не трогайте его, - сказал я.
      Но рука Корна была уже на горле заговорщика и предателя.
      - Люди Тарны решат его судьбу, - сказал он мне, и его холодные как сталь глаза пробежали по лицам рабов.
      И глаза Оста тоже с мольбой перебегали от одного лица к другому. Но они не находили в них жалости. Все лица были словно высечены из камня.
      - Ост вместе с нами на цепи? - спросил Корн.
      - Нет, - послышался гул голосов. - Он не с нами!
      - Я на цепи! - кричал Ост. Он умоляюще заглядывал в лица своих бывших товарищей. - Возьмите меня с собой! Освободите меня!
      - Это кощунство - просить нас об этом, - сказал один из рабов.
      Ост задрожал.
      - Свяжите его и бросьте его здесь, - сказал я.
      - Да! Да! - истерически завопил Ост, бросаясь в ноги Корну. Сделайте так, господа!
      - Сделайте так, как просит Тэрл из Ко-Ро-Ба, - поддержал меня Андреас, - не пачкайте цепи кровью этой змеи.
      - Хорошо, - сказал Корн с преувеличенным хладнокровием. - Мы не будем пачкать цепи.
      - Спасибо господа, - вздохнул с облегчением Ост и на лице его появилось то самое змеиное выражение, которое я хорошо знал.
      Но тут Корн заглянул в лицо Осту и тот побелел.
      - Мы дадим тебе больше шансов, чем ты оставлял нам, - сказал могучий кузнец из Тарны.
      Ост заверещал от ужаса.
      Я попытался пробиться вперед, но цепь рабов не пустила меня. Так я не смог придти на помощь Осту.
      Он пытался кинуться ко мне, протягивал руки, но Корн схватил заговорщика и швырнул его соседу.
      Оста передавали по цепи из рук в руки, пока он не попал к последнему в цепи и тот швырнул его головой вниз в тот самый тоннель, из которого мы только что выбрались. Тело полетело вниз, ударяясь о стенки и только отдаленный всплеск воды внизу возвестил, что Ост закончил свой жизненный путь...
      Эта ночь в шахтах Тарны была непохожа на другие.
      Возглавляемые мной закованные в цепи рабы, как расплавленная лава из глубин земли, растекалась по тоннелям. Вооруженные камнями и кирками, мы врывались в помещения, где находились старшие рабы и солдаты, и у них не было времени даже на то, чтобы обнаружить оружие. Тех, кто не погиб в схватке, мы заковывали в кандалы и швыряли в камеры. Рабы не считали нужным ласково обходиться с теми, кто притеснял их.
      Вскоре мы нашли молоты, которыми можно было разбить наши оковы, и выстроились в очередь к наковальне, где Корн умелыми ударами сбивал цепи.
      - К центральному стволу! - крикнул я, поднимая меч, который достался мне в борьбе с солдатом.
      Раб, разносящий пищу, охотно вызвался показать нам дорогу.
      И вскоре мы были на месте.
      Ствол соединялся с шахтой примерно на глубине в тысячу футов под землей. Мы столпились на дне ствола и смотрели вверх, на лунное небо. Тот, кто хвастался, что он трижды пил кал-да в шахтах Тарны, заплакал, когда увидел одну из трех лун горийского неба.
      Я послал несколько человек наверх, чтобы защищать цепи, которые свешивались сверху.
      - Нельзя допустить, чтобы их обрубили, - сказал я им.
      И несколько теней, полные яростной надежды, полезли вверх - к лунному небу.
      Мы полезли вслед за ними и никто не слышал нас, когда мы бесшумно добрались до второй шахты, которая располагалась выше нашей.
      Какой ужас испытали старшие рабы и надсмотрщики, когда увидели разъяренную толпу раскованных рабов, которая обрушилась на них! Они были не способны остановить людей, уже почувствовавших вкус свободы и желающих освободить своих товарищей.
      Камера за камерой освобождалась от рабов и заполнялись связанными солдатами и надсмотрщиками, которые даже не сопротивлялись, зная, что в этом случае их ждет немедленная смерть.
      Мы освобождали шахту за шахтой, и люди растекались по всем подземельям, неся освобождение другим. Все происходило как по тщательно разработанному плану, однако я знал, что все происходит само собой. В восстании участвовали не рабы, а люди, которые обрели чувство собственного достоинства и гордость.
      Наконец, мы были наверху. Я оказался среди сотен кричащих возбужденных людей с обрывками цепей на руках и ногах, потрясающих оружием, отобранным у солдат, а также камнями и кирками. Эти изможденные, замученные тяжелой работой люди, выкрикивали мое имя под тремя лунами Гора. Я стоял у центрального ствола и ощущал, как холодный ночной ветер освежает мою кожу.
      Я был счастлив и горд.
      Потом я увидел большой клапан, с помощью которого можно было затопить шахту. Он был закрыт.
      Я гордился своими товарищами, которые сумели защитить этот клапан. Вокруг лежали трупы солдат, которые пытались затопить шахты. Я гордился ими еще и потому, что они даже сейчас сами не открыли этот клапан, когда в камерах, связанные и беспомощные, лежали их прежние угнетатели и враги. Я мог себе представить, какой ужас холодил душу связанным солдатам в Недрах земли, которые ожидали, что с минуты на минуту поток воды поглотит их. Но вода так и не пошла к ним.
      Я подумал, понимают ли бывшие рабы, что такой поступок под силу только воистину свободным людям, которые дрались за свою свободу в темных тоннелях подобно лордам и завоевали для себя этот холодный ночной воздух планеты. Эти люди не жалели своих жизней для спасения товарищей.
      Я вспрыгнул на возвышение и поднял руки.
      Наступила тишина.
      - Люди Тарны и других городов! Вы свободны!
      Послышались радостные крики.
      - Весть о нашей победе сейчас летит к дворцу татрикс, - крикнул я.
      - Пусть она трепещет, - оглушительно проревел Корн.
      - Подумай, Корн, - сказал я, - со скоро со стен города поднимутся в воздух тарны, а из ворот выйдет пехота.
      В толпе рабов послышался ропот.
      - Говори, Тэрл из Ко-Ро-Ба! - крикнул Корн, произнося имя города совершенно без опаски.
      - У нас нет оружия и мы не приучены сражаться, нам не выстоять против солдат Тарны, - сказал я. - Мы будем уничтожены, нас затопчут. - Я помолчал. - Поэтому нам надо разбежаться по лесам и горам, найти себе убежище и скрыться. За нами будут охотиться солдаты с пиками на огромных тарларионах. Тарнсмены будут убивать нас стрелами с воздуха.
      - Но мы умрем свободными! - крикнул Андреас из Тора и его поддержали сотни голосов.
      - Но вы должны помочь остальным! - крикнул я. - Вы должны научиться прятаться днем и передвигаться ночью, уметь уходить от погони. Вы должны нести свободу другим людям!
      - Ты предлагаешь нам стать воинами? - крикнул кто-то.
      - Да! - ответил я. И эти слова были впервые произнесены на Горе. Хотя вы здесь из самых разных каст, но теперь вы все должны стать воинами.
      - Мы станем ими! - сказал Корн из Тарны, сжимая в руках молот, которым он сбивал наши оковы.
      - А что скажут Царствующие Жрецы? - спросил кто-то.
      - Да будет все так, как решат они, - ответил я и, подняв руки вверх, прокричал, освещенный тремя лунами и обвеваемый свежим ночным ветром:
      - А если же они решат не так, мы все равно сделаем по-своему.
      - Сделаем по-своему! - повторил густой бас Корна.
      - Сделаем по-своему! - повторил сначала один, потом другой, а вскоре к небу вознесся целый хор хриплых голосов, повторявших слова, которых еще не слышал Гор. И я со страхом понимал, что эти слова произносили не члены касты образованных писцов или гордых воинов, нет, воспротивиться воле Царствующих Жрецов решили самые презираемые люди, - закованные в цепи рабы из шахт Тарны.
      Я стоял и смотрел как расходятся бывшие рабы, покидают эту обитель горя и печали, чтобы найти свою новую судьбу вне законов и обычаев Гора судьбу преступников.
      Слова прощания сорвались с моих губ:
      - Желаю вам всего хорошего!
      Корн остановился рядом со мной.
      Я подошел к нему.
      Коренастый кузнец стоял широко раскинув ноги и держа огромными руками тяжелый молот. Я впервые заметил, что волосы у него желтого цвета. Его глаза цвета голубой стали сейчас были мягкими и добрыми.
      - Я тоже желаю тебе всего хорошего, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он.
      Я обнял его.
      - Мы на одной цепи, - сказал он.
      - Да.
      Затем он резко повернулся и скрылся во тьме.
      Теперь со мной остался только Андреас из Тора.
      Он откинул назад гриву черных волос и улыбнулся мне:
      - Ну, - сказал он, - я уже испытал счастье на шахтах Тарны, теперь настала очередь Больших Ферм.
      - Желаю счастья, - сказал я.
      Я от всей души желал ему найти свою девушку с каштановыми волосами, одетую в камиск - ласковую Линну из Тарны.
      - А куда направляешься ты? - небрежно спросил Андреас.
      - У меня есть одно дело к Царствующим Жрецам.
      - Да? - спросил изумленно Андреас и замолчал.
      Мы смотрели друг на друга, залитые лунным светом. Он казался печальным. Я впервые увидел его таким.
      - Я иду с тобой, - сказал он.
      Я улыбнулся. Андреас наверняка знал, что ни один человек не возвратился с Сардарских Гор.
      - Нет, я думаю что там ты не найдешь новых песен.
      - Поэты должны искать песни везде.
      - Мне очень жаль, - сказал я, - но я не могу позволить тебе сопровождать себя.
      Андреас хлопнул меня по плечу.
      - Слушай, тупой человек из касты Воинов, для меня друзья важнее, чем песни.
      Я пытался пошутить, изобразив недоверие.
      - А ты действительно из касты Поэтов?
      - Еще никогда я не был настолько поэтом, как сейчас. Песни не самоцель, ведь они воспевают реальные события.
      Меня удивили его слова. Ведь я знал, что Андреас охотно отдаст свою руку или несколько лет жизни за хорошую песню.
      - Ты нужен Линне, - сказал я, - попытайся освободить ее.
      Андреас из касты Поэтов стоял передо мной со страданием в глазах.
      - Я желаю тебе всего хорошего, поэт, - сказал я.
      Он кивнул.
      - И тебе всего хорошего, воин.
      Возможно, мы оба сомневались в возможности дружбы между членами разных каст, но в душе сознавали, хотя и не говорили вслух, что сердца людей не знают кастовых различий.
      Андреас повернулся, чтобы уйти, но затем снова посмотрел на меня:
      - Царствующие Жрецы ждут тебя.
      - Конечно.
      Андреас поднял руку и сказал:
      - Тал.
      Я удивился, что он сказал слова приветствия, но тоже почему-то сказал: - Тал.
      Я решил, что он хотел напоследок поприветствовать меня, так как другого случая может и не предвидится.
      Андреас повернулся и ушел.
      А я должен был продолжать свое путешествие в Сардарские Горы.
      Как сказал Андреас, меня там ждут, ведь они знают обо всем, что происходит на Горе. Могущество и знания Царствующих Жрецов были вне понимания простых смертных.
      Говорили, что мы для Царствующих Жрецов примерно то же самое, что для нас амебы. Их могучий интеллект не шел ни в какое сравнение с нашим жалким разумом.
      Мне уже пришлось видеть их могущество - мой город был уничтожен так, как человек уничтожает муравейник. От города не осталось но одного камня.
      Да, я знал, что могущество Царствующих Жрецов огромно. Они могут управлять гравитацией, уничтожать города, разделять друзей и родных, вырывать любимых из объятий друг друга, приносить ужасную смерть любому, кто пойдет против их воли. Их могущество вселяет ужас в сердца людей, которые не осмеливаются противостоять им.
      Слова человека из Ара, который был одет в мантию Посвященного и принес мне послание Царствующих Жрецов в ту жуткую ночь на дороге Ко-Ро-Ба, до сих пор звучали у меня в ушах:
      - Упади грудью на свой меч, Тэрл из Ко-Ро-Ба!
      Но я знал, что не сделаю этого. Я должен идти к Сардарским Горам, проникнуть в них и встретиться с Царствующими Жрецами.
      Я должен найти их.
      Где-то среди диких обледеневших утесов, недоступных даже тарнам, они ждут меня - эти свирепые боги жестокого мира.
      20. НЕВИДИМЫЙ БАРЬЕР
      В руке у меня был меч, отнятый в шахте у одного из солдат. Это было моим единственным оружием. Для прохода в горы следовало вооружиться получше. Многие солдаты на шахтах были убиты или бежали. С убитых была снята вся одежда и взято оружие. И то, и другое было необходимо плохо одетым и безоружным рабам.
      Я знал, что времени у меня очень мало - ведь скоро сюда прибудут тарнсмены Тарны. Я стал осматривать низкие деревянные домики, окружающие шахты. Почти все они были разрушены и разграблены рабами. Там не осталось ни оружия, ни пищи.
      В главной канцелярии я нашел управляющего шахтами, который был изувечен до неузнаваемости. Ведь именно по его приказу затоплялись шахты вместе со всеми рабами. Теперь его почти разорвали на куски.
      На стене висели пустые ножны. Я надеялся, что он успел схватить оружие, когда сюда ворвались рабы. Хотя я ненавидел его, но мне хотелось, чтобы он умер безоружным. Возможно, в полутьме рабы не заметили этих ножен. Сам меч, конечно, исчез. Я решил, что ножны могут мне пригодиться.
      Поднеся их к окну, я увидел, что на них блестят шесть великолепных камней. Наверное, они достаточно дорогие, хотя вряд ли большая ценность.
      Я сунул меч в ножны, прикрепив их к поясу, и по горийскому обычаю перекинул через плечо.
      Я вышел из дома и посмотрел на небо. Тарнсменов еще не было. Луны превратились в бледные диски на светлеющем небе. Солнце наполовину появилось из-за горизонта.
      Его свет разрушил темные бастионы ночи. Я посмотрел на то, что окружало меня - безобразные дома, зловещая пустынная коричневая земля, усыпанная камнями. Среди разбросанных бумаг, обломков сломанных клинков валялись застывшие в самых невероятных позах трупы обнаженных людей.
      Клубы пыли, похожие на принюхивающихся собак, вились вокруг них. Выбитая кем-то дверь теперь висела на одной петле и качалась на ветру, издавая душераздирающие звуки.
      Я прошел по этому хаосу и поднял замеченный мною шлем. Хотя ремешок был порван, это было легко поправить. Интересно, почему его не забрали рабы?
      Результатом моих поисков были только пустые ножны и поврежденный шлем, а вскоре здесь уже будут тарнсмены. И я быстро пошел прочь. Это была походка воина, приобретенная после долгих тренировок. Она позволяла идти быстро и очень долго.
      И только когда я добрался до леса, к шахтам начали спускаться тарнсмены.
      Через три дня вблизи Колонны Обмена я нашел своего тарна. Увидев его издали, я сперва решил, что это дикий тарн. Я приготовился дорого отдать свою жизнь, но эта птица, которая несколько недель не улетала отсюда, была моим тарном. Она расправила крылья и пошла ко мне.
      Я потому и пошел сначала сюда, что предчувствовал, что тарн находиться где-то поблизости. В горах, куда он принес меня и татрикс, была хорошая охота и улетать отсюда у него не было никаких причин.
      Когда тарн приблизился и вытянул голову, у меня вдруг появилась мысль, что он ждал меня здесь. Но это было слишком невероятно.
      Он не сопротивлялся и не проявлял недовольства, когда я вскочил ему на спину и крикнул:
      - Первая! - Тарн пронзительно вскрикнул и как могучая пружина взмыл в небо, оглушительно хлопая крыльями.
      Когда мы пролетали над Колонной Обмена, я вдруг вспомнил, что именно здесь меня предала та, что была когда-то татрикс Тарны. Интересно, какова ее судьба? Я задумался так же над причинами, которые склонили ее к предательству, над ее странной ненавистью ко мне, которая, казалось, была совсем не свойственна той одинокой девушке на выступе утеса, которая смотрела на море желтых цветов внизу, пока я расправлялся с куском сырого мяса. И вновь во мне проснулась ярость и жажда мести, когда я вспомнил ее повелительный жест и беспощадный приказ:
      - Схватите его.
      Какова бы не была ее судьба, подумал я, она заслуживает ее. Но вдруг я поймал себя на мысли, что мне не хочется ее смерти. Месть Дорны Гордой должна быть ужасной. Я с содроганием подумал о том, что Лару могли бросить в яму, кишащую остами, или сварить живьем в кипящем масле, или оставить голой в бесконечных болотах с кровососущими насекомыми и плотоядными растениями, или же скормить гигантским уртам, которые живут в подвалах под дворцом татрикс. Я знал, что ненависть мужчин не идет ни в какое сравнение с женской ненавистью, которая может быть изощренно жестокой и страшной. Мужчине никогда не додуматься до того, что может прийти в голову женщине. Что же может удовлетворить жажду мести такой страшной женщины, как Дорна Гордая?
      Был месяц весеннего равноденствия, который назывался на Горе эн-кара, или первый Кара. Полное название звучит как эн-кара-лар-торвис, что в переводе означает Первый Поворот Центрального Огня. Лар-Торвис - это по-горийски солнце. Но обычно солнце называют тут Тор-ту-Гор, или Свет над Домашним Камнем. Месяц весеннего равноденствия называется се-кара-лар-торвис, или просто се-кара - Второй Поворот.
      К отчаянию всех ученых Гора, в каждом городе планеты ведется свое собственное летоисчисление. Даже Посвященные, которые должны были вести единый календарь, свои праздники отмечали в разное время, в зависимости от того, в каком городе они жили. Для введения единого календаря требовалось, чтобы один из городов подчинил себе все другие. Но пока такого ни разу не было, и Посвященные каждого города считали себя самыми главными, которые единственные придерживаются правильного календаря.
      Однако на Горе существовали празднества, которые отмечались четыре раза в год в одно и то же время - ярмарки у подножья Сардарских Гор. Их начало определялось по календарю Ара - самого большого города на Горе.
      А время в Аре отсчитывалось от времени появления первого человека на Горе, который, по словам Царствующих Жрецов, образовался из земли и крови тарна. В настоящее время шел 10117 год по летоисчислению Ара, но я считал, что на самом деле Ару не более 3000-4000 лет. Домашний Камень Ара был, видимо, весьма солидного возраста.
      После четырех дней путешествия на тарне я увидел вдали Сардарские Горы. Если бы у меня был горийский компас, то его игла неизменно указывала бы на них, как на место обитания Царствующих Жрецов. Вблизи гор я разглядел разноцветные красивые знамена и красивые павильоны ярмарки Эн-Кара - ярмарки Первого Поворота.
      Мне не очень-то хотелось приближаться к этому месту. Я смотрел на горы, которые впервые предстали предо мной. При их появлении по моему телу прошла дрожь, хотя ветер был достаточно теплым.
      Сардарские Горы не были такими огромными, как знаменитые утесы Вольтан Рейндж, где я был когда-то пленником мятежного убара города Ара Марленуса, свободолюбивого и воинственного отца прекрасной Талены, которую я много лет назад унес на своем тарне в Ко-Ро-Ба.
      Нет, Сардарские Горы уступали по высоте и величию утесам Вольтана. Их вершины не врезались в небо, презрительно смеясь над долинами, лежащими у их подножья. Там никогда не звучали крики тарнов и ларлов. Тем не менее, когда я смотрел на эти горы, уступающие в неприступности и дикости горам Вольтан, страх закрадывался в мое сердце.
      Я направил тарна к горам.
      Горы передо мной были совсем черными. Только высокие вершины отливали белоснежным снегом. Я пытался разглядеть на склонах зеленую растительность, но напрасно - в Сардарских Горах не росло ничего.
      Эти остроконечные вершины даже издали излучали какую-то угрозу. Я направил тарна как можно выше и всмотрелся в тучи, окружающие горы, но ничто не указывало на пребывание там Царствующих Жрецов.
      И тут у меня возникло подозрение, что Сардарские Горы пусты и там нет ничего, кроме ветра и снега, что люди верят в несуществующее, поклоняются пустоте.
      А как же тогда нескончаемые молитвы Посвященных, жертвоприношения, ритуалы, святилища, алтари? Неужели жертвоприношения, аромат ладана, молитвы Посвященных обращены просто к голым пикам Сардарских Гор - к снегу, холоду и ветру, которые царят в ущельях?
      Внезапно тарн вскрикнул и содрогнулся в воздухе. И все мои святотатственные мысли о пустых горах мгновенно исчезли - я получил доказательство существования Царствующих Жрецов.
      Тарна как будто схватила невидимая, но могучая рука.
      Я ничего не ощущал.
      Глаза птицы, вероятно впервые в жизни, наполнились слепым ужасом.
      Я по-прежнему ничего не ощущал и не видел.
      С жалобным криком тарн начал опускаться вниз. Его могучие крылья беспорядочно били воздух - так же беспомощно, как руки утопающего. Но воздух как бы отказывался держать его крылья. Описывая неправильные круги и дико крича, беспомощный тарн падал на землю, а я, не в силах ничем ему помочь, в отчаянии вцепился в его шею.
      И только когда мы были в ста ярдах от земли, этот странный эффект исчез так же внезапно, как и появился. Тарн вновь обрел силы, но остался таким же перепуганным и возбужденным, почти неуправляемым.
      Но затем, к моему удивлению, тарн снова начал подниматься наверх, как бы стремясь вновь набрать ту высоту, с которой его сбросили неведомые силы.
      Раз за разом он упрямо поднимался, но каждый раз происходило одно и то же - он беспомощно падал вниз.
      Сидя на его спине, я ощущал напряжение его мышц и бешеную работу сердца. Но после того, как он достигал определенной высоты, зрение его вдруг затуманивалось и он терял ориентировку в пространстве и координацию движений. Теперь в нем уже не было страха - остался только гнев. Он снова и снова пытался взять невидимый барьер и каждый раз все более яростно.
      Увидев, что все тщетно, я крикнул:
      - Четвертая!
      Я боялся, что упрямая птица погибнет в борьбе с невидимыми силами, которые преградили нам путь в горы.
      С большой неохотой тарн направился в сторону зеленой долины, которая находилась на расстоянии одной лиги от ярмарки Эн-Кара. Мне показалось, что большие глаза птицы смотрят на меня с осуждением. Почему я не позволил повторить попытку, ведь победа была так близка!
      Я успокаивающе похлопал его, погладил шею, снял с перьев несколько гусениц, которые паразитировали на тарнах, и предложил их ему. Некоторое время он топорщил крылья, выражая свое недовольство, но затем сменил гнев на милость и лакомство исчезло у него в клюве.
      То, что случилось со мной, любой гориец, особенно представитель низших каст, счел бы проявлением сверхъестественных сил, воли Царствующих Жрецов, но мне такая гипотеза не подходила.
      На тарна, видимо, действовало какое-то излучение, которое лишало его координации движений. Это же излучение препятствовало проникновению в Сардарские Горы огромных тарларионов, которые использовались на Горе в качестве ездовых животных. Я и раньше восхищался Царствующими Жрецами. Теперь я дополнительно убедился, хотя слышал об этом не раз, что в горы можно пройти только пешком.
      Мне было жаль оставлять тарна, но он не мог сопровождать меня.
      Я проговорил с ним примерно час. Это конечно глупо, но я не мог с собой ничего поделать. Затем я похлопал его по клюву и направил голову птицы в сторону полей.
      - Табук! - сказал я.
      Птица не двинулась с места.
      - Табук! - повторил я.
      Мне показалось, что птица стыдилась того, что подвела меня и не смогла пролететь к Сардарским Горам. И более того, мне показалось, что тарн знает, что я не собираюсь ждать его здесь.
      Птица беспокойно заерзала и потерлась головой об мою ногу.
      Подвел ли он меня? Не буду ли я презирать его? - безмолвно спрашивала она.
      - Лети, Убар Небес, - сказал я, - лети.
      И когда я назвал его Убаром Небес, тарн поднял голову, сразу став выше меня на целый ярд. Я называл его так, когда мы были вместе на арене и потом, когда летели в небесах.
      Огромная птица отошла от меня на несколько ярдов, но потом обернулась и посмотрела на меня.
      Я показал ей на поля.
      Тарн раскинул крылья, вскрикнул и взмыл в воздух. Я смотрел ему вслед, пока он не превратился в черную точку на голубом небе. Когда он исчез из виду, мне стало невыносимо грустно, и я повернулся к горам.
      Передо мной в зеленой долине раскинулись ярмарки Эн-Кара.
      Я прошел не более пасанга, когда откуда-то справа, из небольшой рощицы, расположенной на другом берегу узкой, но быстрой речушки, текущей с Сардарских Гор, донесся полный ужаса крик девушки.
      21. Я ПОКУПАЮ ДЕВУШКУ
      Я выхватил меч из ножен и быстро перебрался на другой берег речки.
      Снова раздался женский крик.
      Я быстро и осторожно передвигался между деревьями рощицы.
      Запах пищи, готовящейся на костре, коснулся моих ноздрей. Я услышал звуки неторопливой беседы. Сквозь деревья я уже мог видеть полотняный фургон и людей, распрягающих огромного тарлариона. Из того, что я увидел, можно сделать вывод, что эти люди не слышали крика или просто не обратили на него внимание.
      Я замедлил шаг и вышел на поляну, где были раскинуты палатки. Один или два охранника с любопытством посмотрели на меня. Один из них поднялся и пошел проверить, нет ли со мной еще кого-нибудь. Я осмотрелся. Передо мной раскинулось мирное зрелище - костры, на которых готовилась пища, палатки, распряженные животные. Эту картину я видел сотни раз, когда путешествовал по Гору с караваном Минтара из касты торговцев. Но этот маленький караван не шел ни в какое сравнение с огромным, растянувшимся на многие пасанги, сказочно богатым караваном Минтара.
      Я снова услышал крик.
      Затем вдруг заметил, что фургон был сделан из голубого и желтого шелка. Это был лагерь работорговцев. Я вложил меч в ножны и снял шлем.
      - Тал, - сказал я двум охранникам, которые сидели у костра, играя в камни. Эта горийская игра напоминала земную игру в "чет-нечет".
      - Тал, - сказал один. Другой в это время задумался над кучкой камней, пытаясь угадать, что спрятал его товарищ, даже не посмотрел на меня.
      Я прошел между палатками и увидел девушку.
      Это была блондинка с потрясающими голубыми глазами и золотистыми волосами, которые были свободно распущены. Она была очень красива и дрожала, как обезумевшее животное. Она стояла на коленях, прислонившись спиной к тонкому дереву, к которому была прикована. На ней не было никакой одежды. Ее руки были стянуты за головой и прикованы к дереву. Ноги охватывала тонкая цепь, прикрепленная к дереву.
      Ее глаза посмотрели на меня - умоляющие и несчастные. Она ждала от меня помощи, но когда вгляделась в мое лицо, то еще больший ужас появился в ее глазах. Она издала крик отчаяния, ее всю затрясло голова упала на грудь.
      Я решил, что она приняла меня за кого-то другого.
      Возле дерева стоял каменный горшок, наполненный раскаленными углями. Я чувствовал их жар, даже находясь на расстоянии десяти ярдов. Из горшка торчали три железных прута.
      Возле горшка стоял обнаженный до пояса человек с кожаными рукавицами на руках. Судя по всему, один из слуг работорговца.
      Это был огромный, обливающийся потом человек, слепой на один глаз. Он смотрел на меня без особого интереса, дожидаясь, пока нагреется прут.
      Я взглянул на бедро девушки. На нем еще не было клейма.
      Когда человек похищает девушку для себя, он никогда не клеймит ее. Но профессиональный работорговец, который занимается перепродажей рабов, всегда клеймит их.
      И клеймо, и воротник предназначены для рабов. Но на воротнике написано имя и родной город владельца раба, так что воротник может быть неоднократно заменен. Но клеймо останется на всю жизнь, говоря об общественном статусе человека. Обычно его не видно под мантией, но если девушка носит камиск, то клеймо видно всем, напоминая о ее положении.
      Клеймо наносится в виде начальной буквы слова "раб" на горийском языке.
      Заметив мой интерес к девушке, мужчина встал, подошел к ней и, взяв за волосы, откинул голову назад, чтобы я мог разглядеть лицо.
      - Она красива, не правда ли? - спросил он. Я кивнул.
      Я не мог понять, почему эти прекрасные глаза смотрят на меня с таким ужасом.
      - Может, ты хочешь купить ее?
      - Нет.
      Мужчина подмигнул мне слепым глазом. Его голос понизился до шепота.
      - Она не обучена, - сказал он, - с ней так же трудно справиться, как с диким слином.
      Я улыбнулся.
      - Но раскаленное железо выбьет из нее дурь.
      Я сомневался в этом.
      Человек вытащил один из прутьев, который светился темно-вишневым светом.
      При виде раскаленного прута девушка вскрикнула и забилась в оковах, которые крепко держали ее.
      Человек сунул прут обратно в огонь.
      - Она слишком громко орет, - сказал он смущенно. Затем он кивнул мне, как бы извиняясь, и, подойдя к девушке, схватил ее за волосы, смотал их в клубок и сунул в рот. Девушка не успела выплюнуть его, так как он быстро схватил другую прядь и мгновенно обмотал ей голову девушки. Это был старый трюк работорговцев. Тарнсмены тоже часто применяют его, когда требуется заставить пленника замолчать.
      - Прости, милашка, - сказал он, дружески хлопнув ее по голове, - но я не хочу, чтобы сюда пришел Тарго со своим кнутом и избил нас обоих.
      Продолжая всхлипывать, девушка уронила голову на грудь.
      Человек рассеяно мурлыкал старую песню бродячих торговцев, ожидая, пока прутья раскалятся как следует.
      Мною владели противоречивые чувства. Мне очень хотелось освободить девушку, защитить ее. Но она была всего лишь рабыней, и ее владелец не делал ничего противозаконного с точки зрения обычаев Гора, когда решил заклеймить свою собственность. Если бы я попытался освободить девушку, то это была бы такая же кража, как если бы я вздумал угнать фургон.
      Более того, эти люди не причиняли никакого вреда девушке. Для них это была лишь одна из рабынь, причем необученная и приносящая много хлопот. Они не могли понять ее унижения, стыда и ужаса.
      Я думаю, что другие рабыни в караване тоже с неодобрением относились к тому шуму, который подняла эта девушка. Ведь если ты раб, то должен ожидать кнута и раскаленного железа.
      Я увидел в отдалении других девушек, которые были одеты в камиски и оживленно переговаривались между собой. Они смеялись и шутили, как обычные свободные девушки. Я еле разглядел цепь, которая сковывала их. Она была почти незаметна в траве.
      Прутья были уже почти готовы.
      Девушка, которая была прикована к дереву, скоро получит свое клеймо, которое останется на всю жизнь.
      Я не раз думал о том, почему горийцы клеймят своих рабов. У них ведь есть другие способы, позволяющие безболезненно метить человеческое тело. Старый Тэрл из Ко-Ро-Ба, который обучал меня фехтованию, говорил, что оно нужно для психологического эффекта.
      Считалось, что если девушку заклеймить раскаленным железом, как животное, она всегда будет считать себя не более, чем собственностью того, кто приложил это железо к ее бедру.
      Говоря проще, клеймение используется для того, чтобы убедить девушку в том, что она рабыня, собственность. Когда она почувствует боль ожога, то поймет, что произошло непоправимое - она перестала быть свободной и стала чьей-то собственностью.
      Но на разных девушек клеймение действовало по-разному. У одних оно вызывало стыд и унижение, а у других - усиливало сопротивление и враждебность, а гордые и независимые девушки после прикосновения раскаленного прута обычно сразу становились покорными и услужливыми рабынями.
      Но я не думаю, что клеймо применялось только для психологического эффекта. Скорее всего, торговцы клеймили своих рабов, чтобы их было легче выследить после побега. Я думаю, что сейчас клеймо сохранилось только как анахронизм от прежних темных веков.
      Но мне было ясно одно. Это несчастное существо не хотело клейма.
      Мне стало ее жаль.
      Помощник торговца вытащил прут из огня и внимательно осмотрел его. Металл был раскален добела. Человек был удовлетворен.
      Девушка вжалась спиной в дерево. Руки и ноги ее были крепко притянуты к стволу. Она дрожала всем телом, прерывисто дыша сквозь стиснутые зубы. В ее голубых глазах затаился ужас. Она жалобно стонала, не в состоянии издавать никаких других звуков из-за кляпа, который надежно затыкал ей рот.
      Человек положил руку ей на бедро, прижав его к земле:
      - Не крутись, красотка, - сказал он не без участия, - ты можешь смазать клеймо. - Он говорил с ней ласково, стараясь успокоить. - Ведь ты хочешь чистое, аккуратное клеймо, не так ли? Ведь это повысит твою цену и у тебя будет хороший добрый господин.
      Прут был уже занесен над бедром.
      Мягкие золотистые волоски на ее бедре почернели и скрутились от близости раскаленного клейма.
      Девушка зажмурила глаза и напряглась, ожидая резкую неотвратимую боль.
      - Не клейми ее, - сказал я.
      Человек озадачено оглянулся.
      Полные ужаса глаза девушки раскрылись и вопросительно уставились на меня.
      - Почему? - спросил человек.
      - Я куплю ее.
      Человек встал и с любопытством посмотрел на меня. Он повернулся к палаткам:
      - Тарго! - позвал он, бросив прут в горшок с углями. Девушка обвисла на цепях. Она была в обмороке.
      Откуда-то из-за палаток появился низенький толстый человек в широкой мантии из голубого и желтого шелка с повязкой на голове. Это был владелец этого каравана. На нем были пурпурные сандалии, украшенные жемчугом. Толстые пальцы были унизаны перстнями, которые ослепительно сверкали, когда он шевелил руками. На шее висел серебряный шнурок с нанизанными на него монетами. В мочках ушей висели крупные изумруды в искусной золотой оправе. Его тело было смазано ароматным маслом. Я решил, что он только что вымылся - это удовольствие доставляют себе все торговцы после целого дня скучной езды по пыльной дороге. Его волосы, длинные и черные, были блестящие и курчавые. Они напоминали мне блестящую шкуру урта.
      - Добрый день, господин, - улыбнулся Тарго, ловко кланяясь, несмотря на толщину. Он быстро окинул меня взглядом, пытаясь понять, кто же перед ним стоит. Тут голос его стал грубым и резким.
      - Что тут происходит?
      Помощник показал на меня.
      - Он не хочет, чтобы я клеймил девушку.
      Тарго взглянул на меня, ничего не понимая.
      - Почему?
      Я чувствовал себя очень глупо. Что я мог сказать этому торговцу живым товаром, который следует всем традициям своего ремесла? Разве я мог сказать ему, что не хочу, чтобы девушке было больно? Он счел бы меня сумасшедшим, но разве у меня была иная причина? Чувствуя себя круглым идиотом, я сказал правду:
      - Я не хочу видеть, как она страдает.
      Тарго и его помощник обменялись взглядами.
      - Она же рабыня, - сказал Тарго.
      - Я знаю.
      Тут встрял помощник.
      - Он сказал, что купит ее.
      - А! - сказал Тарго и его маленькие глазки сверкнули. - Это другое дело. - Но затем иное выражение появилось на его толстом круглом лице. Жаль только, что она очень дорога.
      - У меня нет денег, - сказал я.
      Тарго непонимающе посмотрел на меня. Он в бешенстве сжал свои пухлые кулачки. Потом, не оглядываясь на меня, повернулся к помощнику.
      - Клейми ее, - сказал он.
      Помощник наклонился и достал раскаленный прут.
      Мой меч уперся в живот торговцу.
      - Не нужно клеймить, - сказал он поспешно и помощник с готовностью сунул прут обратно в горшок. Он заметил, что мой меч приставлен к животу его господина, но не проявил никакого беспокойства.
      - Может мне позвать охранников, - спросил он у хозяина.
      - Я сомневаюсь, что они успеют, - сказал я.
      - Не зови охранников, - поспешно приказал Тарго, который весь покрылся потом.
      - У меня нет денег, - сказал я, - но у меня есть ножны.
      Глаза Тарго остановились на ножнах и внимательно осмотрели каждый камень. Губы его беззвучно двигались. - Шесть, - сосчитал он.
      - Может, сделка и состоится, - после некоторого раздумья произнес торговец.
      Я вложил меч в ножны.
      Тарго резко приказал помощнику:
      - Приведи ее в чувства.
      Помощник хмыкнул, взял кожаный мешок и пошел к ручью. Набрав воды, которая текла с ледников Сардарских Гор, он вернулся к нам и плеснул на скованную девушку. Та встрепенулась и открыла глаза.
      Тарго маленькими шажками, переваливаясь из стороны в сторону, подошел к девушке и приподнял ее лицо за подбородок пальцем с рубиновым перстнем.
      - Она прекрасна, - сказал он, - и получила хорошую тренировку в Аре.
      Помощник, стоящий у Тарго за спиной, отрицательно помотал головой.
      - Она очень искусна в любви, - сказал Тарго.
      Помощник скорчил гримасу и фыркнул.
      - Ласкова, как голубка и игрива, как котенок, - продолжал торговец.
      Я протянул меч и разрезал прядь волос, держащую кляп во рту девушки.
      Она яростно взглянула на Тарго.
      - Ты толстый грязный урт, - прошипела она.
      - Тихо, змея, - крикнул он.
      - Мне кажется, что она стоит недорого, - сказал я.
      - О, господи, - произнес Тарго, теребя свою одежду и как будто не веря своим ушам, - я заплатил за нее пятьдесят серебряных монет!
      Помощник за его спиной трижды поднял руку.
      - Я сомневаюсь, что она стоит больше тридцати, - сказал я.
      Тарго, казалось, онемел. Он посмотрел на меня с почтением. Может, я сам когда-то занимался торговлей? Действительно, тридцать монет - это очень высокая цена. Это значит, что девушка из высшей касты и очень красива. Обычная девушка, не обученная своему ремеслу, стоит на рынке от пяти до десяти монет.
      - Я дам тебе два камня с этих ножен, - сказал я. Я не знал цены этим камням и понятия не имел, приемлемо ли мое предложение. Тарго имел много драгоценных камней и разбирался в них явно лучше меня.
      - Чудовищно! - воскликнул торговец, мотая головой.
      Я знал, что он не блефует. Ведь не мог же он знать, что я понятия не имею сколько стоят эти камни, так как не покупал их.
      - Ну, хорошо, - сказал я, - четыре.
      - Можно взглянуть на ножны, воин? - спросил он.
      - Конечно, - ответил я, отцепил их и отдал ему, закрепив меч на поясе.
      Тарго рассматривал камни.
      - Неплохо, - сказал он, - но мало...
      Я изобразил нетерпение.
      - Тогда покажи мне других девушек.
      Я видел, моя просьба явно не понравилась торговцу - он очень хотел избавиться от блондинки. Видимо, она вносила смуту в его небольшой караван, или же он боялся оставить ее по каким-то другим причинам.
      - Покажи ему других, - сказал помощник, - а то эта дикарка даже не может произнести: "Купи меня, пожалуйста, господин!"
      Тарго бросил на него свирепый взгляд, но тот, как ни в чем не бывало, присел улыбаясь у костра.
      Сердито хмурясь, Тарго повел меня через поляну.
      Он дважды хлопнул в ладоши и сразу послышались шаги и звон цепей. Девушки опустились на колени. Они все были в камисках и сидели между двух деревьев, к которым была прикреплена цепь.
      Когда я проходил мимо какой-нибудь девушки, она поднимала глаза и говорила:
      - Купи меня, господин.
      Многие из рабынь были очень красивы и я подумал, что караван Тарго хотя и мал, но может предоставить женщину на любой вкус. Все эти восхитительные создания были обучены доставлять максимум удовольствия своему господину. Здесь были восхитительные блондинки из Тентиса, темнокожие девушки с волосами до колен из города Тора, огненно-рыжие девушки из Порта Кара и даже из самого Ара. Я думал, все ли они рождены в рабстве или же были когда-то свободными.
      Я проходил мимо них, смотрел им в глаза, слышал слова "Купи, господин!" - и спрашивал себя, почему я хочу купить и освободить именно ту, а не какую-нибудь из этих девушек. Неужели эти восхитительные создания, на каждой их которых уже виднелось клеймо, были хуже, чем та, которая чем-то тронуло мое сердце?
      - Нет, - сказал я Тарго, - я не куплю этих.
      К моему удивлению, по ряду девушек пронесся вздох разочарования. Две рабыни даже заплакали, спрятав лица в ладони. Я старался не смотреть в их сторону.
      Мне стало ясно, что сидеть на цепи - огромное горе для этих кипящих жизнью девушек. Их клеймо обрекает их на то, что они станут собственностью какого-то чужого мужчины, который приведет их к себе, оденет ошейник со своим именем и они должны будут выполнять все его желания всю жизнь. Но все же то было лучше, чем скованные холодной сталью ноги.
      Когда они просили меня купить их, то это была не просто ритуальная фраза, они действительно хотели, чтобы их купили и отцепили от ненавистной цепи Тарго.
      Торговец вздохнул с облегчением. Схватив меня за локоть, он снова привел меня к дереву, у которого сидела прикованная блондинка.
      Я посмотрел на нее и спросил себя: почему именно она, а не другая? какое мне дело до того, что ее бедра коснется раскаленное железо? Мне пришло в голову, что просто этот обычай оскорбляет меня и таким образом я пытаюсь протестовать против него. Но ведь это ни к чему не приведет. Обычай как был, так и останется после того, как я из-за своей глупой сентиментальности освобожу одну девушку. Она, конечно не пойдет со мной в Сардарские Горы и падет жертвой хищников или снова попадет на цепь работорговца, когда я оставлю ее без защиты. Да, все это выглядело глупо.
      - Я раздумал покупать ее, - сказал я.
      И вдруг голова девушки поднялась и она посмотрела мне в глаза, пытаясь улыбнуться. Голос ее был тихий, но слова вполне разборчивы:
      - Купи меня, господин.
      - Ого! - воскликнул помощник торговца и даже сам Тарго раскрыл от удивления рот.
      Я посмотрел на нее. Впервые девушка произнесла эту фразу. Я видел ее исключительную красоту, ее молящие глаза, и все мои разумные доводы рассыпались в прах, снова чувства взяли верх над разумом.
      - Возьми ножны, - сказал я, - я покупаю ее.
      - И шлем, - быстро добавил Тарго.
      - Согласен, - сказал я.
      Он схватил ножны, и по алчно вспыхнувшим глазам было ясно, что он считает, что здорово обдурил меня. Я улыбнулся про себя. В том, что меня обманули, я был сам виноват - надо было узнать цену камням.
      Глаза девушки смотрели на меня. Они казалось, хотели узнать, какая судьба ждет ее. Ведь теперь это зависело целиком от меня - я стал ее господином.
      Странный и жестокий мир Гора! Шесть маленьких зеленых камней, весом примерно в две унции, и помятый шлем - такова цена человека!
      Тарго и помощник зашли в палатку за ключом от цепей девушки.
      - Как тебя зовут, - спросил я.
      - Рабы не имеют имен. Ты можешь называть меня, как пожелаешь.
      По давним обычаям Гора, у рабов, как и людей вне закона, нет имен, как нет имен у домашних животных на Земле. С точки зрения жителей Гора, самое страшное для человека - потерять имя, которое дано ему от рождения. Он живет с ним и оно является его неотъемлемой частью. Потерять имя значит потерять себя.
      - Мне кажется, что ты не рабыня с рождения, - сказал я.
      Она улыбнулась и, покачав головой, ответила:
      - Конечно нет.
      - Мне бы хотелось называть тебя тем именем, которое ты получила при рождении.
      - Ты очень добр.
      - Как тебя звали, когда ты была свободной?
      - Лара, - сказала она.
      - Лара?
      - Да, воин, - ответила она, - ты не узнаешь меня? Я была татрикс Тарны.
      22. ЖЕЛТЫЕ ШНУРЫ
      Когда девушку расковали, и я поднял ее на руки и отнес в указанную мне палатку.
      Здесь мы должны ждать, пока будет готов ошейник.
      Пол палатки был покрыт толстым пушистым ковром, стены украшены цветным шелком. Палатку освещали три медные лампы, подвешенные на цепях. По ковру были разбросаны подушки, у стены стояла тахта.
      Я аккуратно опустил девушку.
      - Ты сперва надругаешься надо мной?
      - Нет.
      Тогда опустилась на колени, положила голову на ковер и откинула волосы, обнажив шею.
      - Бей!
      Я поднял ее.
      - Разве ты купил меня не для того, чтобы уничтожить? - в замешательстве спросила она.
      - Нет, - ответил я, - а почему ты попросила, чтобы я купил тебя?
      - Я думала, что ты хочешь меня прикончить, разве не так?
      - Почему ты хочешь умереть? - спросил я.
      - Я была татрикс Тарны, - сказала она, опустив глаза, - и не хочу умереть в рабстве.
      - Я не убью тебя.
      - Дай мне свой меч, воин, я сама брошусь на него.
      - Нет.
      - Благородный воин не хочет пачкать свой меч кровью женщины?
      - Ты молода, прекрасна и должна жить. Выбрось Города Праха из своей головы.
      Она с горечью рассмеялась.
      - Зачем ты купил меня? Разве ты не хочешь утолить жажду мести? Разве ты забыл, что я надела на тебя ярмо, била кнутом, отправила в Дом Развлечений, где отдала на растерзание тарну? Разве ты забыл, как я предала тебя и отправила в шахты?
      - Нет, - сказал я, - я не забыл.
      - И я тоже, - гордо сказала она, давая понять, что не просит пощады и снисхождения.
      И она отважно стояла передо мной, такая беспомощная, полностью в моей власти, как если бы она стояла перед диким тарном в горах Вольтан. Для нее было важно умереть с достоинством. Я восхищался ею и думал, что она прекрасна в своей беспомощности. Однако губы ее слегка дрожали, хотя она и прикусила их, чтобы я не видел. Капли крови выступили на нижней губе. Я тряхнул головой, отгоняя вспыхнувшее желание снять их с ее губ поцелуем.
      Вместо этого я просто сказал:
      - Я не желаю тебе зла.
      Она посмотрела на меня недоумевающе.
      - Зачем ты купил меня?
      - Чтобы освободить.
      - Но ты же не знал, что я бывшая татрикс?
      - Нет.
      - Но теперь ты знаешь. Что ты со мной сделаешь? Сваришь меня живьем? Бросишь меня в болото? Отдашь на съедение тарну? Или посадишь как приманку в ловушку для слинов?
      Я рассмеялся, и она в замешательстве посмотрела на меня.
      - Ну, так что же? - спросила она.
      - Ты дала мне много пищи для размышлений, - ответил я.
      - Что же ты со мной все-таки сделаешь?
      - Я просто освобожу тебя.
      Она отшатнулась назад. В ее голубых глазах застыло удивление, которое сменилось слезами. Плечи затряслись от рыданий.
      Я обнял ее и, к моему удивлению та, что носила золотую маску татрикс Тарны, припала к моей груди и зарыдала.
      - Нет, - всхлипывала она, - теперь я имею ценность только в качестве рабыни.
      - Это неправда. Помнишь, как ты запретила своему слуге бить меня, как сказала, что трудно быть первой в Тарне? Помнишь, как ты смотрела на поле желтых цветов, а я был так туп, что не заговорил с тобой?
      Она оставалась в моих объятиях и затем медленно подняла полные слез глаза.
      - Ты хочешь вернуть меня в Тарну? Зачем?
      - Чтобы освободить моих друзей.
      - А не ради богатства? - спросила она.
      - Нет.
      Она отступила назад.
      - Разве я не красива.
      Я посмотрел на нее.
      - Ты очень красива. Ты так прекрасна, что тысячи воинов отдали бы жизни, чтобы только взглянуть на твое лицо. Ради твоей прихоти они пошли бы на все.
      - Разве я не могу понравиться... животному?
      - Любой мужчина счел бы за великое счастье иметь тебя подле себя.
      - И тем не менее, воин, ты не хочешь оставить меня у себя.
      Я молчал.
      - Почему ты хочешь расстаться со мной?
      Странно было слышать эти слова из уст девушки, которая была когда-то татрикс Тарны.
      - Я люблю Талену, дочь Марленуса, который был когда-то убаром Ара.
      - Мужчина может иметь много рабынь, - фыркнула она, - я уверена, что в твоем доме, где бы он не был, есть много прекрасных девушек, на ошейниках которых твое имя.
      - Нет.
      - Ты очень странный...
      Я пожал плечами, не зная, как лучше объяснить ей.
      - Ты не хочешь меня?
      - Видеть тебя - значит хотеть.
      - Тогда возьми меня, я твоя.
      Я опустил глаза и сказал:
      - Я не могу это сделать.
      - Животные глупы, - выкрикнула она и бросилась к стене палатки. Она сорвала шелк и зарылась в него лицом. Затем повернулась, сжимая ткань в руках. В ее глазах сверкали слезы - слезы ярости.
      - Ты вернешь меня в Тарну, - сказала она. Это звучало как приказ.
      - Только ради моих друзей.
      - Это для тебя дело чести.
      - Возможно, - согласился я.
      - Я ненавижу твою честь, - крикнула она.
      - Есть вещи более важные, чем красота женщины.
      - Я ненавижу тебя.
      - Мне очень жаль.
      Лара печально рассмеялась и села у стены, положив подбородок на колени.
      - Ты знаешь, что я не могу ненавидеть тебя, - сказала она.
      - Знаю.
      - Но я... ненавижу тебя. Ненавидела, когда была татрикс, и сейчас продолжаю ненавидеть.
      Я молчал, так как знал, что она говорит правду. Я чувствовал, что ее раздирает буря самых противоречивых эмоций.
      - А знаешь ли ты, воин, - спросила она грустно, - почему я, всего лишь жалкая рабыня, ненавижу тебя?
      - Нет.
      - Потому, что когда я увидела тебя, то сразу узнала, так как видела в тысячах снов.
      Она тихо рассказывала, устремив глаза куда-то вдаль.
      - Во сне я видела себя сидящей во дворце среди дворни и воинов. И вдруг стеклянная крыша разбивается и влетает громадный тарн, с огромным воином на спине. Воин разгоняет всех солдат, хватает меня и привязывает к седлу тарна. А затем уносит меня в свой город, и там я, гордая татрикс, становлюсь его рабыней.
      - Не бойся этого сна, - сказал я.
      - И потом, - как во сне продолжала Лара, сверкая глазами, - он вешает колокольчики мне на ноги, одевает в прозрачные шелка. У меня нет выбора. Я должна во всем повиноваться ему. И когда у меня нет уже сил танцевать, он кладет меня на постель и овладевает мною.
      - Это жестокий сон.
      Она рассмеялась. Ее лицо порозовело от смущения.
      - Нет, - возразила она, - это не жестокий, а приятный сон.
      - Я не понимаю.
      - В его объятиях я познала то, что мне не могла дать Тарна. Я ощутила жар страсти, увидела горы и цветы, услышала крик дикого тарна, почувствовала прикосновение когтей ларла. Впервые я познала наслаждение, ощутила прикосновение чужого тела, посмотрела в чьи-то глаза. И тогда я поняла, что я - всего-лишь живое существо, такое же, как он, ничуть не лучше. И я любила его!
      Я промолчал.
      - И я бы не отдала ошейник с его именем за все золото и драгоценности мира.
      - Но ты же не была свободна!
      - А в Тарне я была свободна?
      - Конечно, - продолжала она, - я гнала от себя эти сны. Как могла я, татрикс, предаваться постыдным наслаждениям в объятиях животного? - Она улыбнулась. - А когда я увидела тебя, воин, я решила, что ты пришел из моих снов. И я возненавидела тебя, решила уничтожить, ведь ты угрожал тому, ради чего я жила. Я одновременно ненавидела, боялась и желала тебя!
      Я удивленно посмотрел на нее.
      - Да. Я желала тебя, - она опустила голову и голос стал едва различим. - Хотя я была татрикс Тарны, но мне хотелось лежать на ковре у твоих ног. Я хотела быть связанной желтыми шнурами.
      Тут я вспомнил, что она уже говорила о ковре и шнурах, когда была вне себя от гнева и готова была избить меня до смерти.
      - А что это за ковер и желтые шнуры? - поинтересовался я.
      И Лара, бывшая татрикс Тарны, рассказала мне любопытную историю о своем городе. Когда-то давно Тарна ничем не отличалась от других городов Гора, где женщины имели очень ограниченные права. И тогда существовал ритуал Покорности, когда женщину связывали желтыми шнурами и клали на алый ковер. Желтые шнуры символизировали желтые цветы, которые ассоциировались с женской красотой и любовью. Алый цвет олицетворял кровь и страсть.
      Тот, кто похищал девушку, должен был упереть меч ей в грудь и произнести ритуальную фразу. После этих слов свободная женщина становилась рабыней.
      Плачь, свободная девушка,
      Вспомни свою гордость и плачь.
      Вспомни свой беззаботный смех
      Вспомни, что ты была моим врагом и плачь.
      Теперь ты моя пленница и стоишь передо мною.
      Скоро ты ляжешь передо мной.
      Я свяжу тебя желтыми шнурами,
      Положу на алый ковер.
      И по законам Тарны я говорю тебе:
      "Помни, ты была свободна,
      Знай, что теперь ты рабыня."
      Плачь, рабыня.
      И затем похититель развязывает ноги девушки и заканчивает ритуал, утверждая свое господство над ней. Когда девушка поднимается с ковра, она уже понимает, что стала рабыней.
      Постепенно этот дикий ритуал потерял свой смысл и женщины Тарны обрели гораздо больше прав. Своей мягкостью и женственностью они показали мужчинам, что тоже заслуживают уважения. И постепенно этот обычай стал отмирать, так как кому хочется унижать человека, который дарит тебе любовь и наслаждение.
      Таким образом, положение женщины становилось все менее зависимым. С одной стороны они должны были подчиняться, а с другой - сумели завоевать уважение. Такое шаткое состояние не могло продолжаться долго и постепенно, благодаря своему влиянию на мужчин, женщины Тарны улучшили и упрочили свое положение в обществе. Этому способствовало и то, что они воспитывали в детях чувство уважения к женщинам, да и социальное устройство, в частности закон о преимущественном наследовании, тоже способствовали возвышению женщин.
      Постепенно они приобрели главенствующее положение, оттесняя мужчин на второй план. И вот, как это не парадоксально, но в Тарне, изолированной от других городов, установился практически матриархат, узы которого были гораздо крепче рабских цепей, так как они были невидимы и существовали в виде законов, обычаев и традиций, умело насаждаемых женщинами.
      И эта ситуация сохранялась в течении многих поколений. Нельзя было сказать, что положение было намного хуже, чем в других городах, где правили мужчины. Там хватало своих недостатков. А в Тарне мужчины привыкли считать себя низшими существами, почти животными. В них было полностью раздавлено чувство гордости и собственного достоинства. Но самое странное было в том, что женщины не были довольны существующим положением. Хотя они презирали мужчин и наслаждались своим господством, они потеряли уважение к себе. Презирать своих мужчин - все равно что презирать самих себя.
      Я часто размышлял о том, может ли мужчина зваться мужчиной, если он не может подчинить женщину, а также может ли женщина называться женщиной, если она не может подчиниться мужчине. Я думал, как долго законы природы могут нарушаться в Тарне. Если, конечно, таковые существуют. Я чувствовал, что мужчины Тарны жаждут сорвать маски с женщин и подозревал, что женщины втайне хотят того же. Я знал, что если в городе произойдет переворот, то женщины еще долго будут объектом унижений, возможно даже несколько поколений. Но если переворот произойдет, то он будет радикальным. Возможно даже вернуться времена желтых шнуров и алого ковра.
      За стенкой палатки я услышал голос Тарго.
      К моему удивлению, Лара встала на колени и покорно опустила голову.
      Тарго протиснулся в палатку, держа в руках какой-то узел. Я ободряюще кивнул девушке.
      - Ну, господин, она быстро усвоила твои уроки, - он улыбнулся. - Я вычеркнул ее из своих списков - она твоя. - Он вложил узел мне в руки. Это был сложенный камиск вместе с ошейником. - Это тебе подарок от меня, сказал Тарго, - за него не нужно платить.
      Я улыбнулся скупости торговца. Он не дал полного набора одежды рабыни, да и камиск не был новым.
      Затем торговец вынул из кармана два желтых шнура, около 18 дюймов длиной в каждом.
      - По голубому шлему я понял, что ты из Тарны.
      - Нет, я не из Тарны.
      - О, значит я ошибся, - сказал Тарго и швырнул шнуры на ковер перед Ларой.
      - У меня нет сейчас лишних кнутов, - сказал он, печально пожав плечами, - но твой пояс заменит его без труда.
      - Разумеется, - сказал я, отдавая ему обратно камиск и ошейник.
      Тарго был озадачен.
      - Принеси ей одежду свободной женщины, - сказал я.
      Рот торговца широко раскрылся.
      - Ты уверен в этом? - спросил он, посмотрев на тахту.
      Я рассмеялся, развернул маленького помощника вокруг и, взяв за ворот, понес к выходу из палатки.
      Когда я его вытолкнул, он тут же повернулся ко мне, звеня серьгами, и поглядел на меня, как на лишившегося рассудка.
      - Может, господин ошибается? - спросил он.
      - Возможно, - признал я.
      - Неужели ты думаешь, что в караване работорговца есть одежда свободной женщины?
      Я рассмеялся. Тарго тоже улыбнулся и, не говоря больше ни слова, исчез.
      Я подумал, сколько же свободных женщин обменяли свою одежду на камиск в этом караване.
      Вскоре вернулся Тарго с узлом одежды. Он, отдуваясь, бросил его на ковер.
      - Возьми, господин, - сказал он и пошел прочь, качая головой.
      Я улыбнулся и посмотрел на Лару.
      Девушка поднялась на ноги и, к моему полному удивлению, подошла к пологу на входе в палатку и крепко завязала его.
      Затем, не дыша, подошла ко мне.
      Она была прекрасна в свете ламп на ярком фоне палатки.
      Она подняла желтые шнуры и держа их в руках опустилась передо мной на колени.
      - Но я ведь хочу освободить тебя, - сказал я жалобно.
      Она протягивала мне эти шнуры, умоляюще глядя своими блестящими глазами.
      - Я не из Тарны, - сказал я.
      - Но я из Тарны.
      Я смотрел на нее, стоящую на коленях на алом ковре.
      - Я хочу освободить тебя.
      - Я еще не свободна.
      Я молчал.
      - Пожалуйста, - молила она, - сделай это, господин. - И Лара, которая была когда-то гордой татрикс, согласно древнему обычаю своего города, стала моей рабыней - и одновременно свободной женщиной.
      23. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТАРНУ
      Выйдя из лагеря Тарго, мы с Ларой вскарабкались на вершину холма. Перед нами в нескольких пасангах виднелись павильоны ярмарки Эн-Кара, а за ними зловеще возвышались Сардарские Горы. Между ярмаркой и горами возвышалась изгородь из черных заостренных кольев. Она отделяла горы от долин.
      В горы шли только люди уставшие от жизни или хотевшие узнать тайну бессмертия. Все они проходили через огромные деревянные ворота в дальнем конце ярмарки, за которыми начинались Сардарские Горы.
      Мы стояли на холме и я слышал резкий печальный стон трубы, возвещавшей, что ворота открыты. Этот металлический звук достигал даже вершины холма, на которой мы стояли.
      Лара была со мной, одетая как свободная женщина, но без вуали. Она обрезала обычное горийское платье так, чтобы руки были открыты до локтей, а ноги выше колен. Платье было ярко желтого цвета, с алым поясом. На плечах висел алый плащ. Я настоял, чтобы она одела его для тепла. Но она не стала надевать его полностью, чтобы все могли видеть ее алый ремень. Я улыбнулся про себя. Она была свободна и гордилась этим.
      Я был доволен, что она чувствует себя счастливой. Она отказалась от вуали, так как считала, что так больше будет нравиться мне. Я не спорил, поскольку она была права. Когда я видел ее золотистые волосы, развевающиеся по ветру, и очертания ее прелестной фигуры, то был рад, что она оделась в строгий традиционный наряд гориек. А причиной ее выбора я не интересовался.
      И все же, хотя я не мог не восхищаться девушкой и теми чудесными переменами, что произошли в ней - от гордой холодной татрикс в несчастную рабыню и затем в прелестное радостное существо, стоящее возле меня - мои мысли были заняты Сардарскими горами. Я знал, что там меня ждет свидание с Царствующими Жрецами.
      Я слушал звуки трубы, которые как бы стелились по земле.
      - Кто-то пошел в горы, - сказала Лара.
      - Да.
      - Он погибнет.
      Я кивнул.
      Я рассказал ей о своей судьбе, о своем предназначении, о том, что должен идти в горы. Она ответила просто:
      - Я пойду с тобой.
      Она хорошо знала, что тот, кто идет в горы, не возвращается. Лара даже лучше, чем я, представляла могущество Царствующих Жрецов.
      И все же она хотела идти со мной.
      - Ты свободна, - сказал я.
      - Когда я была твоей рабыней, ты мог приказать мне идти с тобой. Теперь я свободна и пойду за тобой добровольно.
      Я взглянул на нее. Она гордо стояла передо мной, а затем сорвала желтый цветок и воткнула себе в волосы.
      Я покачал головой.
      Хотя неведомая сила влекла меня в горы, где жили Царствующие Жрецы, я пока не мог идти к ним, так как немыслимо было взять девушку с собой туда, где нас ждала смерть. Ведь я сам пробудил в этом существе радость к жизни и чувства.
      Что же я мог ей дать взамен смерти? Мою честь, жажду мести, отчаяние и гнев?
      Я положил ей руку на плечо и посмотрел вниз холма.
      Она вопросительно взглянула на меня.
      - Царствующие Жрецы подождут, - сказал я.
      - Что ты собираешься делать?
      - Вернуть тебе трон в Тарне.
      Она отшатнулась от меня. Ее глаза наполнились слезами.
      Я обнял девушку и нежно поцеловал.
      - Да, я хочу этого.
      Она положила голову мне на плечо.
      - Прекрасная Лара, - сказал я, - прости меня. - Я еще крепче сжал ее в своих объятиях. - Я не могу взять тебя в Сардарские Горы, но не могу так же и оставить тебя здесь. Тебя растерзают дикие звери или ты снова попадешь в рабство.
      - Зачем ты хочешь вернуть меня в Тарну? Я ненавижу ее.
      - У меня нет города, куда я мог бы отвезти тебя. И я уверен, что ты сможешь сделать Тарну такой, что тебе не придется ненавидеть ее.
      - Что я должна делать?
      - Это ты решишь сама.
      Я поцеловал ее.
      Держа голову девушки в своих руках, я заглянул ей в глаза.
      - Да, ты достойна быть татрикс, - сказал я и осушил своими губами слезы в ее глазах.
      - Не плачь, разве ты не татрикс? - успокаивал ее я.
      Она взглянула на меня с печальной улыбкой.
      - Конечно, воин, мне нельзя плакать, ведь я татрикс.
      Она вытащила цветок из волос и бросила его.
      Я поднял цветок и снова вколол его ей в волосы.
      - Я люблю тебя, - сказала она.
      - Трудно быть первой в Тарне, - сказал я и повел ее прочь от Сардарских Гор.
      Искры восстания, которые разгорелись в шахтах Тарны, не погасли, а распространились на Фермы. Цепи сбивались и в руках появлялось оружие. Разъяренные люди, вооруженные чем попало, растеклись по стране, скрываясь от отрядов солдат. Они грабили богачей, сжигали дома, освобождали своих товарищей - рабов. Восстание катилось от фермы к ферме и снабжение города постепенно сокращалось. То, что восставшие не могли унести с собой, они безжалостно уничтожали.
      Мы прошли около двух часов по направлению к Тарне и тут, как я и ожидал, нас нашел тарн. Как и в случае с Колонной Обмена, он ждал нас поблизости, и его терпение было вознаграждено. Он сел ярдах в пятнадцати от меня и я тут же устремился к нему. Лара пошла за мной, хотя она все еще боялась тарна.
      Я радостно бросился на шею птицы.
      Его большие круглые глаза с нежностью смотрели на меня, громадные крылья медленно поднимались и опускались, клюв был поднят к небу. Тарн издал торжествующий крик.
      Лара в ужасе вскрикнула, когда птица повернула свой чудовищный клюв ко мне.
      Я не двинулся с места и клюв нежно коснулся моей руки. Я похлопал тарна по шее, посадил Лару к нему на спину и сел сам сзади.
      И снова неописуемый восторг овладел мной. Думаю, что Лара испытывала то же самое.
      - Первая! - крикнул я и огромное тело тарна устремилось ввысь.
      Мы летели над выжженными полями. Тень тарна скользила по обугленным мостам, опустошенным и вырубленным садам. Листья и плоды на деревьях почернели и пожухли. Лара смотрела на запустение, которое пришло в ее страну.
      - То, что они сделали - это ужасно, - сказала она.
      - Еще более ужасно то, что сделали с нами.
      Она промолчала.
      Отряды солдат метались по стране, преследуя восставших рабов, но чаще всего они никого не находили. Только остатки пищи, да головешки потухших костров. Рабы получали сведения о продвижении солдат от крестьян и вовремя уходили. Они принимали бой только тогда, когда были уверены в успехе.
      Отряды тарнсменов были более эффективны в войне с рабами, но те старались передвигаться только по ночам, а днем спали. А вскоре рабы научились обороняться и от тарнсменов, кидая камни и палки. Так что летучая кавалерия Тарны уже опасалась нападать на рабов.
      Постепенно рабы разработали целую стратегию борьбы с регулярными войсками.
      Конечно, иногда солдаты одерживали победы, уничтожая и разгоняя массы неорганизованных рабов. Однако восстание, начавшееся на шахтах, перекинулось на фермы, а затем перекинулось и на сам город. Жизнь представителей низших каст была немногим лучше жизни рабов. Их тоже посылали в шахты и в Дом Развлечений. Теперь они отложили свои инструменты и взяли в руки оружие. Представителем восставших стал могучий коренастый человек из касты Кузнецов.
      Серебряные маски Тарны укрылись в районах, которые все еще были под контролем солдат. Многие спрятались в своих дворцах. Судьба тех, что попали в руки повстанцев, была ужасна.
      К полудню пятого дня полета мы увидели серые стены Тарны. Патрули нас не останавливали. Мы изредка видели тарнсменов, но никто из них не пытался напасть на нас.
      Кое-где в городе бушевали пожары, заволакивая небо черным дымом.
      Ворота Тарны были открыты настежь. Через них в обоих направлениях сновали одинокие фигурки людей. В окрестностях города не было видно ни одного каравана торговцев, что было весьма необычно. У стен горело несколько маленьких домов. На самой стене над самыми воротами были начертаны слова "се-но-фори", что означало "без цепей" или "свобода".
      Мы опустились на стену недалеко от ворот. После этого я отпустил птицу, так как, разумеется, не мог доверить ее хранителям тарнов города. Я не знал, кто принимает участие в восстании. Поэтому предпочел, чтобы птица оставалась на свободе - на тот случай, если нас с Ларой постигнет неудача и мы погибнем в каком-нибудь переулке.
      На стене мы наткнулись на распростертое тело охранника. Он еле заметно шевельнулся и застонал. Видимо его посчитали погибшим, а он всего лишь потерял сознание. На его серой тунике с алой полосой на плече запеклась кровь. Я отстегнул ремешок и аккуратно снял шлем.
      На шлеме была огромная вмятина - след от удара топора. Все волосы на голове солдата были пропитаны кровью. Он был совсем юн, почти мальчик.
      Когда ветер коснулся его головы, он открыл серо-голубые глаза. Руки его протянулись к мечу, но ножны были пусты.
      - Не надо, - сказал я, рассматривая рану. Шлем ослабил удар, но кровь все еще сочилась из раны. Нападавший, увидев кровь, решил, что дело сделано. Видимо, он не был воином.
      Оторвав кусок от плаща Лары, я перевязал рану. Она была чистой и неглубокой.
      - Ты поправишься, - сказал я ему.
      Глаза его перебегали от меня к Ларе.
      - Ты на стороне татрикс?
      - Да, - ответил я.
      - Я сражался за нее, - сказал мальчик, откинувшись на мою руку, - и я выполню свой долг.
      Я подумал, что выполнение этого долга не доставит ему радости. Сердце его было на стороне восставших и только гордость его касты заставила его остаться на своем посту. Несмотря на свою молодость, он слепо выполнял свой долг, и я уважал его за это. Такие, как он, сражаются до конца за дело, которому служат, даже если не верят в него.
      - Ты сражался не за татрикс, - сказал я.
      Юноша вздрогнул.
      - Нет? - крикнул он.
      - Ты сражался за Дорну Гордую, которая предала татрикс и узурпировала ее власть.
      Глаза воина расширились.
      - Вот, - сказал я, показывая на прекрасную девушку, - вот Лара, настоящая татрикс Тарны.
      - Да, храбрый воин, - сказала девушка, ласково положив свою руку ему на лоб. - Я Лара.
      Охранник попытался приподняться, но затем обвис у меня на руках, закрыв глаза от боли.
      - Лару похитил из Дома Развлечений тарнсмен, - со стоном проговорил он.
      - Этим тарнсменом был я.
      Серые глаза раскрылись и долго смотрели на меня. Постепенно выражение его лица менялось. Он явно узнал меня.
      - Да, я помню.
      - Тарнсмен привез меня на Колонну Обмена. Там меня схватила Дорна и капитан Торн, ее сообщник. Они продали меня в рабство. Тарнсмен освободил меня и вернул всему народу.
      - Я сражался за Дорну, - сказал мальчик и его глаза наполнились слезами. - Прости меня, татрикс, - и если бы мужчине Тарны не было бы запрещено касаться женщины самому, он протянул бы ей руку.
      К моему удивлению, Лара сама взяла его за руку.
      - Ты все сделал правильно, воин. Я горжусь тобой.
      Воин закрыл глаза и тело его обмякло.
      Лара посмотрела на меня испуганными глазами.
      - Нет, - сказал я, - он жив, но потерял много крови.
      - Смотри! - крикнула девушка, показывая рукой вдоль стены.
      Шесть серых фигур, вооруженных копьями и щитами, направлялись к нам.
      - Охранники! - крикнул я, выхватывая меч.
      И тут я увидел, что правые руки с копьями поднялись над головами. Еще несколько шагов и они полетят в нас.
      Не теряя ни секунды я вложил меч в ножны и подхватил Лару. Хотя она пыталась сопротивляться, я тащил ее за собой.
      - Подожди! - кричала она, - я хочу поговорить с ними.
      Но я ее не слушал.
      И когда мы добрались до спиральной лестницы, ведущей вниз, шесть копий ударились в каменную стену над нашими головами. Их наконечники выбили кусочки камней из кладки.
      Мы скатились вниз до основания стены и сразу скрылись, чтобы не стать мишенью для следующих бросков. Но я не верил, что охранники станут бросать свои копья со стены, ведь тогда им придется спускаться вниз. Вряд ли маленькая группка солдат решиться преследовать двух повстанцев.
      И мы начали свой трудный путь по залитым кровью улицам Тарны. Многие дома были разрушены, лавки закрыты. Везде был беспорядок, разруха и пожары. Повсюду валялись трупы. Среди них были солдаты Тарны, но чаще встречались одетые в серое горожане. На многих стенах было написано Се-Но-Фори.
      Из некоторых окон за нами следили испуганные глаза. Я решил, что сегодня в Тарне нет ни одной открытой двери.
      - Стой! - послышался чей-то крик и мы остановились.
      Спереди и сзади появились группы людей. Они, как будто выросли из-под земли. Некоторые держали в руках луки, другие были с мечами, но большинство было вооружено заостренными копьями и цепями.
      - Повстанцы, - сказала Лара.
      - Ты права, - ответил я.
      Мы читали в этих налитых кровью глазах злобу, жажду крови и желание убийства. Это были волки Тарны, озверевшие от уличной войны, от постоянной опасности.
      Я медленно обнажил меч и подтолкнул Лару к стене.
      Один из людей рассмеялся.
      Мне тоже было ясно, что сопротивление бессмысленно. Но я должен был сопротивляться. Я не сдамся, пока не упаду мертвым на камни мостовой.
      Но что будет с Ларой?
      Какова будет ее судьба в руках этих озверевших от ненависти людей? Я смотрел на своих противников. Они были злые, грязные, одичавшие, изможденные и, наверное, голодные. Некоторые были ранены. Может, они убьют ее на месте?
      Это будет жестокая, но быстрая смерть.
      Поднялись руки с копьями, натянулись луки, руки крепче сжали цепи, мечи нацелились мне в грудь.
      - Тэрл из Ко-Ро-Ба! - раздался вдруг чей-то удивленный голос и я увидел маленького человека, проталкивающегося вперед. Прядь желтых волос свешивалась у него со лба.
      Это был первый на цепи рабов, который выбирался по столбу вверх.
      Лицо его озарилось радостью. Он кинулся ко мне с распростертыми объятиями.
      - Это ты! - кричал он. - Тэрл из Ко-Ро-Ба.
      И тут, к моему удивлению, вся банда отсалютовала мне оружием и разразилась приветственными воплями. Они схватили меня, подняли на плечи и торжественно понесли по улицам. Откуда-то из подвалов вылезали другие повстанцы и присоединялись к нам. Они выходили из дверей, спускались с крыш, вылезали из окон. И все время увеличивающаяся триумфальная процессия катилась по улицам.
      Нестройные выкрики постепенно превратились в песню. Я сразу узнал ее. Эту песню пели крестьяне в шахте. Она стала гимном восстания.
      Лара, удивленная не меньше меня, шла вместе с этими людьми, стараясь держаться поближе ко мне.
      И так мы шли от улице к улице. Люди пели, высоко держа оружие. От их песни у меня звенело в ушах. Вскоре мы подошли к той самой лавке кал-да, которая так хорошо мне запомнилась. Именно здесь на меня обрушились все несчастия, вызванные предательством Оста. Теперь это был штаб восставших. Может быть, люди потому выбрали этот дом, что здесь они впервые почувствовали себя свободными и запели.
      И тут, стоя перед низкой дверью, я увидел могучего Крона из касты Кузнецов. На поясе его висел огромный молот, голубые глаза светились счастьем. Он протянул ко мне свои огромные руки.
      За его спиной, к своей огромной радости, я увидел волосы Андреаса, похожие на гриву ларла. Около поэта в одежде свободной женщины, без ошейника и вуали, стояла сияющая Линна.
      Пробившись вперед, Андреас бросился ко мне. Он схватил меня за руки и потащил куда-то, обнимая, хлопая по спине и смеясь от радости.
      - Приветствую тебя в Тарне! - кричал он.
      - Да, - сказал Крон, тоже крепко обнимая меня. - И я приветствую тебя в Тарне!
      24. БАРРИКАДЫ
      Я наклонил голову и толкнул тяжелую дверь лавки кал-да. Надпись "Здесь продается кал-да" была обновлена свежей краской и над ней горела другая - клич повстанцев Се-Но-Фори.
      Я спустился по ступеням вниз. Сейчас лавка была полна народа. Здесь было дымно, тесно и душно. Теперь она походила на подобные заведения в других городах Гора. Здесь не осталось и следа от того уныния и скуки, что царили во время моего первого прихода сюда. Уши звенели от хохота и радостных возгласов людей, которые больше не боялись смеяться и шутить.
      Лавка была освещена полусотней ламп, а стены украшены ярким шелком. На пол был брошен толстый ковер, покрытый многочисленными пятнами от пролитого кал-да.
      За стойкой стоял тощий хозяин, его лоб блестел от пота, фартук запачкан вином и специями. Он непрерывно готовил новые порции кал-да. Я сморщил нос. Запах этот мне определенно не нравился.
      Справа от стойки, прямо на ковре, сидели потные, но счастливые музыканты. Они извлекали из своих потрепанных инструментов веселую мелодию, дикую, но чем-то завораживающе прекрасную. Это была варварская песня Гора.
      Я вспомнил, что каста музыкантов, так же, как и каста поэтов, была вне закона в Тарне. Серебряные маски считали музыкантов и поэтов недостойными города серьезных людей, так как музыка и песни воспламеняли сердца и никто не мог бы предугадать, куда может распространиться этот пожар.
      Когда я вошел, люди вскочили на ноги и бурно приветствовали меня, подняв кружки с вином.
      - Тал, воин, - кричали они.
      - Тал, воины, - ответил я, так как знал, что теперь они все были воинами. Так было решено на шахтах Тарны.
      За мной вошли Корн, Андреас, Лара и Линна.
      Я подумал, какое впечатление произведет эта лавка на татрикс Тарны.
      Корн взял меня за руку и повел к столу в центре комнаты. Держа Лару за руку, я пошел за ним. Ее глаза расширились от любопытства, как у ребенка. Она не предполагала, что мужчины Тарны могут быть такими.
      Время от времени мужчины пристально разглядывали ее и тогда она смущенно опускала глаза.
      Наконец, я сел за стол, скрестив ноги, а Лара пристроилась рядом на корточках.
      - Кал-да на всех, - крикнул Корн и когда хозяин стал протестовать, тот кинул ему золотую монету. Хозяин проворно подхватил ее.
      - Золото здесь более привычно, чем хлеб, - сказал сидящий рядом Андреас.
      По справедливости следовало сказать, что хотя пища на столе была совсем не изысканной, а скорее грубой, но никто не мог это определить, наблюдая за весельем людей. Им эта пища казалась яствами Царствующих Жрецов. Даже мерзкое кал-да казалось райским напитком для тех, кто впервые вкусил радость свободы.
      Корн снова хлопнул в ладоши, и перед ним появились четыре перепуганные девушки, выбранные, видимо, за красоту и грацию. Они были одеты в прозрачные шелка и браслеты с колокольчиками. Девушки откинули головы назад и начали танец под варварскую песню.
      Лара, к моему удивлению, с удовольствием смотрела на них.
      Я заметил на девушках ошейники рабынь.
      - Откуда в Тарне появились рабыни?
      Андреас, жуя хлеб и запивая его вином, ответил:
      - Под каждой серебряной маской скрываются будущие рабыни.
      - Андреас! - с притворным негодованием воскликнула Линна и шутливо хлопнула его по спине, но он быстро успокоил ее поцелуем. И они тут же начали влюбленно ворковать, забыв обо всех.
      - Это действительно серебряные маски Тарны? - скептически спросил я Корна.
      - Да, - ответил он, - не правда ли, хороши?
      - Как они обучились этому?
      Он пожал плечами.
      - У женщин это в крови. Но, конечно, их еще надо обучать.
      Я улыбнулся. Крон говорил так же, как все мужчины в любом городе Гора. А ведь он был из Тарны.
      - Почему они танцуют для тебя? - спросила Лара.
      - Если бы они не стали бы танцевать, то их заставил бы кнут, ответил Крон.
      Глаза Лары опустились.
      - Обратите внимание на ошейники, - сказал Крон, указывая на серебряные полоски, охватывающие шею каждой девушки, - мы расплавили их маски и сделали из серебра ошейники.
      Между колонами появились другие девушки, одетые в камиски. Они молча подавали гостям кал-да, заказанной Кроном. У каждой на подносе был большой сосуд с дымящимся напитком, и они разливали его по кружкам.
      Одни с завистью, а другие с ненавистью смотрели на Лару. Их взгляды как бы спрашивали - почему ты не одета как мы и на тебе нет ошейника, почему ты не прислуживаешь как мы.
      Я очень удивился, когда Лара вдруг скинула свой плащ, взяла сосуд у одной из девушек и тоже начала обслуживать мужчин.
      Теперь многие девушки смотрели на нее с благодарностью - она была свободна, но не брезговала делать то же, что и они, ничем не показывая, что она выше их.
      Андреас посмотрел на меня и сказал:
      - Истинная татрикс.
      Тогда Линна встала и тоже начала помогать девушкам.
      Когда Крону надоели танцовщицы, он дважды хлопнул в ладоши, и девушки под звон колокольчиков выбежали из комнаты.
      Крон поднял чашу с кал-да и посмотрел на меня.
      - Андреас говорил, что ты собирался в Сардарские горы. Я вижу, что ты передумал.
      Крон имел в виду, что если бы я пошел в горы, меня бы уже не было в живых.
      - Я собираюсь туда, но у меня есть дело в Тарне.
      - Отлично! Нам нужен твой меч!
      - Я пришел, чтобы вернуть Ларе трон татрикс Тарны.
      Крон и Андреас изумленно посмотрели на меня.
      - Нет, - сказал Корн, - я не знаю, как она сумела околдовать тебя, но в Тарне не будет больше татрикс.
      - Она олицетворяет то, с чем мы сражались, - сказал Андреас, - если она снова взойдет на трон, то все наши жертвы были напрасны. Тарна останется такой же, какой и была.
      - Тарна никогда не будет прежней, - возразил я.
      Андреас покачал головой. Он не мог согласиться со мной.
      - Разве мы можем ждать от него разумного решения? - обратился он к Крону. - Он ведь не поэт.
      Крон промолчал.
      - ...и не кузнец.
      Крон даже не улыбнулся.
      Его разум формировался среди клокочущего расплавленного металла и он не мог быстро осознать все сказанное.
      - Тебе придется сначала убить меня, - наконец сказал он.
      - Разве мы не на одной цепи, - спросил я.
      Крон молчал. Затем он произнес, глядя на меня своими стальными глазами:
      - Мы всегда на одной цепи.
      - Тогда дай мне сказать.
      Крон кивнул.
      Несколько человек собрались вокруг нашего стола.
      - Вы все люди Тарны, но те, с кем вы сражаетесь, тоже люди Тарны.
      Один из них сказал:
      - У меня брат охранник.
      - Это очень печально, но иначе нельзя, - сказал Крон.
      - Можно сделать по-другому. Солдаты клялись в верности татрикс, но та, за которую они сражаются сейчас - это предательница. Настоящая татрикс, Лара, находится здесь.
      Крон взглянул на девушку, которая, не слыша нашего разговора, наливала кал-да в кружки простых людей.
      - Пока она жива, - сказал Крон, - революция в опасности.
      - Это не так.
      - Она должна умереть.
      - Нет. Она познала кнут и цепи.
      Среди людей послышался шепот и удивленные возгласы.
      - Солдаты Тарны покинут предательницу и перейдут на сторону настоящей...
      - Пока она жива, - начал Крон, глядя на девушку в другом конце зала.
      - Она должна взойти на трон, - настаивал я, - она принесет новый день в Тарну, поможет объединить повстанцев с солдатами и прекратить кровопролитие. Эта девушка на себе познала, как жестока жизнь в Тарне. Взгляните на нее!
      И люди смотрели на Лару, которая спокойно разливала вино кал-да, помогая служанкам.
      - Она будет хорошо править, - сказал я.
      - Мы сражаемся против нее, - ответил Крон.
      - Нет, вы сражаетесь против жестоких законов Тарны, сражаетесь за чувство собственного достоинства, а не с этой девушкой.
      - Мы сражаемся с золотой маской, - крикнул Крон, ударив огромным кулаком по столу.
      Это привлекло внимание всей комнаты. Глаза всех людей обратились к нам. Лара грациозно поставила поднос кал-да, подошла и встала перед Корном.
      - Я не ношу больше золотую маску, - сказала она.
      И Корн посмотрел на прекрасную девушку, стоявшую перед ним с такой грацией и достоинством. В ней не было ни капли надменности, жестокости или страха.
      - Моя татрикс, - прошептал он.
      Мы шли через город. Улицы бурлили, как серые реки, заполненные повстанцами, вооруженными чем попало. И грозный гул этой реки доносился до дворца татрикс. Это была медленная грозная неумолимая песня. Это была песня крестьян, гимн земле, дающей жизнь планете, и гимн революции, дающей жизнь всем обездоленным людям Тарны.
      Во главе этой странной процессии шли пятеро - Крон, вождь повстанцев; Андреас, поэт; я, воин города, опустошенного и проклятого Царствующими Жрецами, и девушка с золотыми волосами, которая больше не носила золотую маску, которая познала любовь и кнут - бесстрашная и великолепная Лара, истинная татрикс Тарны.
      Защитникам дворца Дорны, который был ее последним оплотом, было ясно, что все решится сегодня с помощью меча. Повстанцы отказались от тактики засад, собрали все силы в кулак и теперь идут на последний штурм дворца.
      Широкая извилистая улица вела нас к дворцу. Она постепенно сужалась, а стены по ее бокам становились все выше и выше. Повстанцы с песней шли вперед. Сквозь кожу сандалий ощущались булыжники мостовой.
      Мы еще не достигли дворца, когда увидели перед собой двойной вал, перегораживающий улицу. Второй вал баррикады был выше первого, так что с него можно было обстреливать штурмующих первый вал. Длина баррикады было около 50 футов.
      Я приказал всем остановиться, а сам, прикрывшись щитом и держа наготове копье, приблизился к валу.
      На крыше дворца, который виднелся вдали, я увидел голову тарна и услышал его крик. Тарны были малоэффективны в уличных боях. Многие повстанцы были вооружены луками и арбалетами, так что птица не могла подлететь достаточно близко, чтобы пустить в ход свои страшные когти.
      А обстреливать с воздуха толпу было бесполезно, так как люди, увидев в небе тарна, мгновенно рассыпались по проходным дворам и появлялись на улице совсем в другом месте. Конечно, отряды повстанцев могли бы перемещаться по улицам, сомкнув ряды и прикрывая голову щитами, подобно римским легионам, но для этого требовалась железная дисциплина, которой у повстанцев не было, да и не могло быть.
      Подойдя к валу на расстояние сотни ярдов, я опустил на землю щит и копье, что означало предложение начать переговоры.
      На валу показался высокий человек и сделал то же самое.
      Хотя на нем был голубой шлем, я сразу узнал Торна.
      Я подошел ближе к валу.
      Этот путь, казалось, длился целую вечность.
      Шаг за шагом приближался я к баррикаде, внимательно следя за ее защитниками, чтобы не попасть в ловушку. Если там командует Дорна Гордая, а не Торн, который был членом касты Воинов, то я был уверен, что чей-то арбалет уже нацелен на меня.
      И, наконец, когда я, целый и невредимый дошел до первого вала, то понял, что хотя Дорна Гордая правит Тарной и сидит на золотом троне, здесь руководит Торн.
      - Тал, воин, - сказал Торн, снимая шлем.
      - Тал.
      Торн как-то изменился со времени нашей встречи. Глаза его стали веселее и чище, располневшая фигура подобралась и на ней рельефно выделялись мышцы, красноватые прожилки на желтом лице почти исчезли. Война явно пошла ему на пользу. Слегка раскосые глаза смотрели на меня.
      - Жаль, что я не убил тебя на Колонне Обмена, - тихо сказал Торн.
      Я заговорил громко, чтобы меня могли слышать воины за валом.
      - Я пришел по поручению Лары, истинной татрикс Тарны. Сложите оружие. Пусть не льется понапрасну кровь людей города. Я прошу это от имени Лары и от имени города Тарны. Вы клялись в верности Ларе, а не Дорне Гордой!
      Я почувствовал замешательство людей за валом.
      Торн тоже заговорил громко, чтобы было слышно всем.
      - Лара мертва. Дорна - татрикс Тарны!
      - Я жива! - послышался голос за мной.
      Я обернулся и с изумлением увидел Лару, которая стояла позади меня. Если ее убьют, то все мои надежды на окончание кровопролития рухнут. Начнется жестокая гражданская война.
      Торн посмотрел на девушку и я был восхищен его самообладанием. Ведь под этим внешне спокойным лицом скрывалась буря страстей. Он никак не ожидал увидеть Лару в рядах повстанцев.
      - Это не Лара, - холодно сказал он.
      - Я - Лара.
      - Татрикс Тарны носит золотую маску, - презрительно фыркнул Торн.
      - Татрикс Тарны, - гордо ответила Лара, - больше никогда не оденет золотую маску.
      - Где ты взял эту потаскушку, обменщик?
      - Я купил ее у работорговца, - ответил я.
      Торн рассмеялся.
      - У того самого, которому ты продал татрикс, - добавил я.
      Торн больше не смеялся.
      Я крикнул солдатам:
      - Я вернул эту девушку - вашу татрикс - на Колонну Обмена и передал ее в руки капитана Торна и Дорны Гордой. И там меня предательски схватили и бросили в шахты Тарны. А Лару они продали работорговцу Тарго за пятьдесят серебряных монет.
      - Это ложь! - крикнул Торн.
      Я услышал, как кто-то крикнул:
      - Дорна Гордая носит ожерелье из серебряных монет!
      - Дорна Гордая получила это серебро за то, что заковала вашу татрикс в рабские цепи! - крикнул я.
      - Он лжет! - крикнул Торн.
      - Вы сами слышали как он пожалел, что не убил меня на Колонне Обмена! Вы знаете, что я похитил татрикс из Дома Развлечений, так зачем же мне было подниматься на Колонну Обмена, если я не хотел бы вернуть татрикс ее народу?
      Из-за баррикады послышался голос:
      - Почему ты не взял на Колонну побольше солдат, капитан Торн?
      Торн злобно оглянулся.
      Я ответил за него:
      - Разве непонятно? Он хотел, чтобы все осталось в тайне и Дорна заняла трон.
      На валу появился еще один человек. Когда он снял шлем, то я сразу же узнал того самого юного воина, который лежал раненый на стене.
      - Я знаю этого воина, - крикнул он, указывая на меня.
      - Это уловка, чтобы сбить вас с толку! - крикнул Торн. - Назад, на место!
      На гребень вылезли и другие воины, чтобы самим посмотреть на меня.
      - Назад! - кричал Торн.
      - Воины! - крикнул я, - вы клялись служить городу, его стенам, его татрикс! Так и служите ей!
      - Я буду служить настоящей татрикс, - крикнул юный воин.
      Он спрыгнул с баррикады и положил свой меч у ее ног.
      - Возьми свой меч, воин, - сказала она, - возьми и служи Ларе настоящей татрикс Тарны.
      - Я буду служить, - сказал он.
      - Я беру свой меч и буду служить Ларе, татрикс Тарны.
      Он поднялся и отсалютовал девушке.
      - Виват, татрикс, - крикнул он.
      - Почему ты уверен, что это она? - спросил кто-то.
      Торн молчал, ибо как он мог утверждать, что это Лара, если предполагалось, что он никогда не видел ее лица, скрытого под золотой маской.
      - Это я! - крикнула Лара. - Есть ли здесь кто-нибудь, кто присутствовал в комнате Совета, слышал мой голос и мог бы теперь опознать его?
      - Это Лара! - крикнул один из воинов и снял шлем, - я узнаю ее!
      - Я тоже узнала тебя, - сказала она. - Ты - охранник Северных ворот и чемпион Тарны по метанию копья.
      Еще один воин снял шлем.
      - А ты - Тан, - сказала она, - тарнсмен, раненный на войне с Тентисом за год до того, как я взошла на трон.
      Еще один воин вышел вперед и обнажил голову.
      - Тебя я не знаю.
      - Меня ты и не можешь знать. Я наемник, поступивший на службу во время восстания.
      - Это Лара! - крикнул один из воинов, затем спрыгнул с баррикады и бросил свой меч к ее ногам.
      Она подняла и вернула солдату его оружие.
      Баррикада начала разваливаться прямо на глазах. Торн незаметно исчез со стены.
      Повстанцы медленно приближались к валу. Вскоре они опустили оружие и с песней пошли ко дворцу.
      Солдаты с радостью присоединились к ним. Они жали повстанцам руки, хлопали их по плечам и по спинам. Между ними воцарилось полное согласие. Из смертельных врагов все превратились в лучших друзей.
      Я шел рядом с Ларой. За нами шел молодой воин, другие защитники баррикады, Крон, Андреас, Линна, повстанцы.
      Андреас подал мне копье и щит, которые я бросил во время переговоров. Мы подошли к маленькой железной двери, которая служила входом во дворец.
      Я попросил факел.
      Дверь была заперта, но я ударом ноги вышиб ее, защитившись при этом на всякий случай щитом.
      За дверью было темно и тихо. Повстанец вложил факел в мою руку. Я сунул его в дверь.
      Пол казался сплошным, но я знал, что где-то здесь западня.
      С баррикады принесли длинную доску, я и положил ее поперек комнаты. Затем осторожно пошел по доске. Ловушка не сработала, и я оказался у входа в темный туннель.
      Ждите меня здесь, - приказал я, и, не слушая протестов, отправился в путешествие по лабиринту дворцовых коридоров. Моя память вела меня безошибочно из коридора в коридор, из холла в холл - я стремился к комнате Совета.
      По дороге я не встретил ни души.
      Зловещие мрак и тишина, казалось, таили в себе смертельную опасность. Я не слышал ничего, кроме своих собственных шагов.
      Дворец казался покинутым.
      Наконец, я пришел к комнате Совета - комнате Золотой Маски. Тяжелые двери медленно открылись под нажимом моего плеча.
      Комната была освещена горевшими на стенах факелами. Над золотым троном тускло поблескивала золотая маска, сделанная в виде прекрасного, но холодного женского лица. В ее полированной поверхности зловеще отблескивали огни факелов.
      На троне сидела женщина в золотой маске и мантии татрикс Тарны, на шее ее было ожерелье из серебряных монет. На ступенях перед троном стоял воин в полном вооружении, державший в руках голубой шлем Тарны.
      Неторопливым движением Торн одел шлем. Затем обнажил меч, поправил щит и снял с левого плеча длинное копье с широким наконечником.
      Я ждал тебя, воин, - сказал он.
      25. КРЫША ДВОРЦА
      Военные кличи Тарны и Ко-Ро-Ба слились в один, когда я и Торн бросились навстречу друг другу.
      Оба одновременно мы метнули копья, которые мелькнули в воздухе, как две встречные молнии. Оба мы подставили свои щиты, слегка наклонив их, чтобы удар копья не был прямым. Оба мы метнули удачно, и копье Торна вызвало громовой звук, ударившись о мой щит.
      Бронзовый наконечник копья пробил щит, все семь слоев кожи боска, и теперь щит был уже бесполезен. Я мгновенно выхватил меч и обрубил ремни, которыми он крепился к руке.
      В тот же момент и щит Торна со звоном покатился по полу. Мое копье тоже пробило его и прошло чуть выше левого плеча.
      Мы бросились друг на друга, как дикие ларлы, и наши мечи со звоном скрестились. Чистая, прозрачная, звенящая музыка боя сопровождалась лишь сверканием снопов искр.
      Женщина в золотой мантии, сидящая на золотом троне, казалось, бесстрастно смотрела, как перед ней сражаются два воина: один - в голубом шлеме Тарны, другой - в алой тунике касты Воинов Гора.
      В полированной поверхности золотой маски отражались наши движения.
      По стенам комнаты метались две огромные бесформенные тени.
      И затем на полированной поверхности маски осталось только одно отражение, а на стене - одна уродливая тень.
      Торн лежал у моих ног.
      Я выбил ногой меч из его руки и перевернул его тело. Грудь воина судорожно вздымалась под окровавленной туникой, рот жадно хватал воздух, голова бессильно лежала на каменном полу.
      - Ты хорошо дрался, - сказал я.
      - Я победил, - прошептал он еле слышно. Гримаса боли исказила его лицо.
      Я не понимал, что он имеет в виду.
      Я отошел от Торна и посмотрел на женщину, сидящую на троне.
      Она медленно, шаг за шагом, спустилась с возвышения, к моему полному удивлению, бросилась перед Торном на колени и опустила голову на его окровавленную грудь.
      Я вытер меч о тунику и вложил его в ножны.
      - Мне очень жаль, - сказал я.
      Женщина, казалось, не слышала меня.
      Я отошел назад, оставив е наедине со своим горем. Я слышал звуки шагов в коридоре. Это были солдаты и повстанцы. Стены дворца уже дрожали от их победной песни.
      Девушка подняла голову в золотой маске и взглянула на меня.
      Я не ожидал, что такая женщина, как Дорна, может испытывать любовь к мужчине.
      И впервые за все это время я услышал голос из-под золотой маски:
      - Торн победил тебя, - сказала она.
      - Не думаю, - сказал я. - А ты, Дорна Гордая, теперь моя пленница.
      Раздался безжалостный смех, руки девушки в золотых перчатках сняли золотую маску и я, увидев лицо девушки, оцепенел.
      На коленях перед Торном стояла не Дорна Гордая, а Вера из Ко-Ро-Ба, которая была его рабыней.
      - Ты видишь, - сказала она, - что мой господин победил тебя, но не мечом, а хитростью. Он выиграл у тебя время, и теперь Дорна Гордая уже далеко.
      - Почему ты это сделала? - крикнул я.
      Она улыбнулась.
      - Торн был очень добр ко мне.
      - Теперь ты свободна.
      Ее голова снова упала на грудь воина и все тело затряслось от рыданий.
      В этот момент в комнату ворвались солдаты вместе с повстанцами во главе с Ларой и Кроном.
      Я сказал, указывая на девушку:
      - Не трогайте ее! Это не Дорна, а Вера, рабыня Торна.
      - Где Дорна? - спросил Крон.
      - Сбежала, - угрюмо ответил я.
      Лара посмотрела на меня.
      - Но дворец окружен, - заметила она.
      - Крыша! - вдруг крикнул я, вспомнив о тарне. - Быстрее туда!
      Лара бежала впереди, а мы за ней. Она показывала дорогу на крышу, уверенно ведя нас по темным коридорам. Наконец мы добрались до спиральной лестницы.
      - Сюда! - крикнула она.
      Я оттолкнул ее назад и бросился вверх по темным ступеням. Вскоре я был уже у двери и одним ударом вышиб ее. Голубой прямоугольник неба ослепил меня.
      Я почувствовал запах огромных крылатых хищников.
      Я выскочил на крышу, невольно зажмурив глаза от яркого света.
      На крыше было три человека - два охранника и надсмотрщик, который мучил меня в подземной тюрьме дворца. Он держал на ремне огромного белого урта, с которым мне уже доводилось встречаться.
      Охранники прилаживали корзину к сбруе большого коричневого тарна. Поводья птицы были прикреплены к корзине. В ней сидела женщина, в которой я сразу узнал Дорну Гордую, хотя она была одета в простые серебряные маску и мантию.
      - Стой! - крикнул я, бросаясь вперед.
      - Убей! - крикнул надсмотрщик, показывая на меня кнутом и спуская с поводка урта, который сразу бросился ко мне.
      Это чудовище, похожее на гигантскую крысу, было быстрее молнии. Двумя огромными прыжками урт пересек крышу и бросился на меня прежде, чем я успел среагировать.
      Я успел только защитить мечом свое горло от его пасти. Дикий вой был слышен, наверное, далеко за стенами Тарны. Он рванулся, и лезвий выскочило у меня из рук. Я обхватил руками его шею и сдавил ее, прижимаясь лицом к грязному белому меху. Меч вывалился у него из пасти и со звоном упал на пол крыши. Я сжимал его горло, стараясь отвести подальше от себя эти страшные челюсти, усеянные тремя рядами острых пилообразных зубов, которые стремились вонзиться в меня.
      Урт катался по крыше, стараясь освободиться от меня. Он прыгал, вертелся, метался из стороны в сторону. Надсмотрщик поднял мой меч и кружил вокруг нас, выбирая момент для удара.
      Я старался, чтобы между мной и надсмотрщиком было тело урта.
      Кровь из пасти зверя залила его белый мех и мои руки. Я чувствовал, что моя голова тоже вся в крови.
      Затем я повернулся так, чтобы открыть свое тело для удара меча. Надсмотрщик издал радостный крик и бросился вперед. Но за мгновение то того, как на меня обрушился его удар, я выпустил горло зверя и бросился под его брюхо. Зверь кинулся на меня и страшные клыки ухватили меня за рубашку, но тут же заревел от боли, а надсмотрщик завопил от ужаса.
      Я выкатился из-под урта и увидел, что тот злобно смотрит на человека с мечом. Ухо зверя было отрублено, из раны хлестала кровь. Он не сводил глаз с человека, ударившего его.
      Надсмотрщик еще раз испуганно вскрикнул, ударил кнутом, но так как он был почти парализован страхом, удар получился слабым и жалким.
      Урт мгновенно прыгнул и подмял его под себя, и только глухое рычание слышалось из спутанного клубка тел.
      Я отвернулся от них и оказался перед охранниками.
      Женщина уже стояла в корзине, натянув поводья.
      Бесстрастная серебряная маска была обращена ко мне. В прорезях виднелись горящие ненавистью глаза.
      Прозвучал приказ:
      - Убейте его!
      Я стоял перед ними совершенно безоружный.
      Но охранники не кинулись ко мне. Один из них ответил женщине:
      - Ты решила покинуть город, следовательно у тебя нет власти.
      - Скотина! - крикнула она и приказала другому воину убить первого.
      - Ты уже больше не правишь в Тарне, - ответил второй солдат.
      - Животные!
      - Если бы ты осталась на троне, мы защищали бы тебя и погибли бы рядом с тобой, - сказал первый воин.
      - Это правда, - подтвердил другой, - оставайся, и наши мечи будут служить тебе до конца. Но раз ты бежишь, то теряешь право командовать нами.
      - Идиоты! - злобно вскрикнула она.
      Затем Дорна Гордая бросила взгляд на меня. Я почти физически ощутил холод, презрение, ненависть и ярость, которые она излучала.
      - Торн погиб за тебя, - сказал я.
      Она рассмеялась.
      - Он был таким же идиотом, как и все вы.
      Я подумал, зачем же Торн отдал жизнь за эту женщину. Ведь даже чувство долга не призывало его к этому. Он присягал Ларе, а не Дорне. А он, тем не менее, нарушил свою клятву и предал татрикс ради Дорны.
      И затем до меня все же дошло, что он любил эту жестокую женщину, хотя ни разу не видел ее лица, ее улыбки, не ощущал ее нежного прикосновения. Но он оказался выше и благороднее той, которую он так безнадежно любил. И эта любовь привела его к предательству, а потом и к гибели...
      - Сдавайся! - крикнул я Дорне.
      - Никогда! - презрительно ответила она.
      - Куда же ты теперь направишься и что будешь делать? - спросил я.
      Я знал, что у Дорны мало шансов выжить в одиночку на Горе. Пусть даже она увезет с собой много золота и серебра, все равно женщина останется женщиной, а на Горе даже серебряной маске нужен меч, чтобы защитить ее.
      Она может стать жертвой хищников, в том числе своего собственного тарна, или ее схватят работорговцы.
      - Отдайся на суд татрикс Тарны, - сказал я.
      Дорна откинула голову назад и расхохоталась.
      - Ты тоже идиот, - прошипела она сквозь смех.
      Руки ее натянули первую пару поводьев. Тарн беспокойно шевельнулся.
      Я оглянулся и увидел, что позади меня стоит Лара и смотрит на Дорну. За ее спиной толпились Крон, Андреас и Линна. Остальные повстанцы тоже поднимались на крышу.
      Серебряная маска повернулась к Ларе, на которой не было больше ни маски, ни вуали.
      - Бесстыжее животное, - прошипела она, - ты ничем не лучше их.
      - Да, - ответила Лара, - это верно.
      - Я всегда знала это. Ты недостойна быть татрикс Тарны. Лишь я одна могу быть ею.
      - Та Тарна, о которой ты говоришь, больше не существует.
      Солдаты, повстанцы и охранники громкими криками приветствовали эти слова Лары.
      - Виват, Лара! Виват, татрикс! - кричали они пять раз подряд, как было положено по традиции. И пять раз оружие взлетало вверх, салютуя ей.
      При каждом крике Дорна вздрагивала, как от удара. Ее руки в серебряных перчатках вцепились в поводья, и я был уверен, что костяшки ее пальцев побелели. Она вся кипела от ярости.
      Дорна Гордая еще раз окинула взглядом солдат-повстанцев и Лару, а затем снова посмотрела на меня.
      - Прощай, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказала она, - не забывай меня. Я еще расквитаюсь с тобой.
      Руки ее резко натянули поводья, и тарн взмыл в воздух. Корзина некоторое время стояла на крыше, затем веревки натянулись и она, качнувшись, поплыла по воздуху.
      Я смотрел на птицу, которая кругами медленно набирала высоту, а затем полетела прочь, за пределы города.
      Серебряная маска отблескивала на солнце.
      Вскоре тарн превратился в черную точку на сияющем голубом небе.
      Дорна Гордая бежала благодаря капитану Торну. Трудно было сказать, какая судьба ждет ее в будущем.
      Она сказала, что рассчитается со мной. Я улыбнулся про себя, хорошо зная, что у нее мало шансов привести в исполнение эту угрозу. Ведь даже если она не попадет в лапы хищникам, то спастись от цепей рабства ей будет значительно труднее.
      Возможно, она попадет к какому-нибудь воину, чтобы ублажать все его прихоти. А может, ей придется танцевать перед пьяными посетителями таверн кал-да.
      Возможно, она станет посудомойкой и вся ее жизнь пройдет в четырех стенах, в облаках влажного пара и пыли. Постелью ей будут служить сырые опилки, одеждой - короткий камиск, а едой - объедки со стола. В случае плохой работы или непослушания ее будет ждать кнут.
      Возможно, она попадет на крестьянскую ферму, чтобы помогать своему хозяину в его тяжелом труде. И тогда она с горечью будет вспоминать Дом Развлечений. Ведь она будет истекать потом от непосильного труда, а спина ее всегда будет открыта для кнута.
      Но я быстро выкинул из головы мысли о возможной судьбе Дорны Гордой. У меня хватало своих забот.
      Мне самому нужно было кое с кем рассчитаться, а для этого я должен был добраться до Сардарских Гор, так как только там я мог встретиться с Царствующими Жрецами.
      26. ПИСЬМО ТЭРЛА КЭБОТА
      Написано в Тарне, 2 день эн-кара в четвертый год правления Лары, татрикс Тарны, год 10117 от основания Ара.
      Тал, люди Земли...
      В последние дни моего пребывания в Тарне у меня было время описать происшедшие события. И теперь настало время идти в Сардарские Горы.
      Через пять дней я буду стоять перед черными воротами, отделяющими меня от гор.
      Ворота откроются, когда я ударю копьем, а потом пройду сквозь них и меня будет сопровождать меланхоличный звон, означающий, что еще один человек из долин, еще один смертный осмелился отправиться в Сардарские Горы.
      Я оставлю это письмо кому-нибудь из касты Писцов, кого найду на ярмарке. И с этого момента моя жизнь или смерть будет зависеть от воли Царствующих Жрецов, от которой зависит все в этом мире.
      Они прокляли меня и мой город. Они отобрали у меня отца, любимую девушку и друзей, а взамен дали тяжелые испытания и опасности. И, к тому же, я чувствовал, что действую по их воле, служу им. Это по их желанию я попал в Тарну и участвовал во всех описанных событиях. Они сначала разрушили мой старый город, а потом с моей помощью восстановили его.
      Кто они такие, я не знаю, но твердо решил узнать.
      Многие шли в горы, чтобы раскрыть тайну Царствующих Жрецов, но никто не возвратился обратно, чтобы рассказать о них.
      Но пока я расскажу о Тарне.
      Она стала совсем другим городом.
      Ее татрикс - прекрасная Лара - одна из мудрейших и справедливейших правителей этого варварского мира. Ей пришлось провести сложнейшую работу по объединению разобщенных граждан, примирению враждующих группировок. Если бы жители Тарны не любили ее, она не смогла бы ничего добиться.
      Когда она снова взошла на трон, то не стала карать никого. Напротив, она объявила всеобщую амнистию, прощая и восставших рабов, и солдат, которые сражались на стороне Дорны.
      Но эта амнистия не касалась серебряных масок.
      Кровь рекой лилась по улицам Тарны, когда солдаты и повстанцы объединили свои усилия, охотясь за ними. Их преследовали везде - в домах и на улицах.
      Их тащили по мостовой, срывали маски, сбрасывали со стен на торчащие мечи...
      Тех, кто прятался в темных тоннелях дворца, бросали в каменные камеры, и вскоре они снова наполнились звоном цепей. Когда все камеры были заполнены, наступила очередь подвалов в Доме Развлечений, а потом и самой арены.
      Многие, спасаясь от разъяренного народа, прятались в канализационных тоннелях, где нашли страшную смерть от клыков уртов.
      Сбежавшие в горы становились жертвами слинов или их ловили крестьяне и приводили в город, где они разделяли судьбу других несчастных.
      Но большинство сразу поняло, что борьба проиграна. Они вышли на улицы города и, стоя на коленях, унижено отдались на милость победителя.
      Переворот в Тарне стал реальным фактом.
      Я стоял у ступеней золотого трона и смотрел, как по приказу татрикс сбивали со стены огромную золотую маску. Теперь это бесстрастное лицо не будет больше взирать со стены на людей. Горожане, не веря своим глазам, смотрели, как маска, сбитая со стены, рухнула им под ноги и разбилась на тысячи кусков.
      - Пусть их расплавят, - приказала Лара, - и сделают из них золотые монеты. Потом раздадут их тем, кто пострадал от старых жестоких законов Тарны.
      - А из серебряных масок сделайте серебряные монеты, ведь теперь ни одна женщина в Тарне не будет носить маску - ни золотую, ни серебряную.
      И эти слова Лары стали законом. С этого дня ни одна женщина В Тарне, включая саму татрикс, не имела права носить маску.
      После победы восстания горожане сменили свою серую одежду на яркую и разноцветную. Члены касты Строителей стали украшать дома, что раньше было запрещено, так как считалось фривольным и легкомысленным. Черный булыжник мостовой был заменен цветным плитками, выложенными радующими глаза узорами. Черные ворота отполировали и выкрасили, медные полосы начистили до блеска.
      В Тарну стали прибывать караваны торговцев. Город наполнился веселым смехом, шумом и гамом. На людях стали появляться золотые и серебряные украшения.
      Дома горожан украсились прекрасными гобеленами из Ара, пушистыми коврами из Тора.
      Везде, даже в мельчайших деталях одежды, проступала новая Тарна. Пряжки, пуговицы, ленточки и ремешки - все говорило о том, что люди стали радоваться жизни, наслаждаться ею.
      Рынок уже не был просто площадью, где совершаются новые сделки, здесь встречались друзья, устраивались обеды, назначались свидания, обсуждались вопросы политики, погоды, философии, тысячи других проблем.
      Я заметил еще одно новшество, которое не одобрял, считая бессмысленным: с площадок на крышах цилиндров были сняты перила.
      Я сказал Крону, что это достаточно опасно, на что тот ответил просто:
      - Тот, кто боится высоты, пусть не появляется там.
      Среди мужчин появился новый обычай - они стали носить на поясе два желтых шнура. По этому признаку теперь всегда можно было узнать жителя Тарны.
      На двадцатый день после победы восстания была решена судьба серебряных масок.
      Их согнали, связанных друг с другом, на арену Дома Развлечений. Здесь они должны были услышать приговор. Они стояли на коленях перед Ларой, бывшие когда-то надменными и гордыми, а сейчас жалкие и несчастные. Они стояли на том самом песке, который много лет подряд орошали своей кровью мужчины Тарны для их удовольствия.
      Лара долго думала, как поступить с ними, советуясь со многими, в том числе и со мной. Ее решение было более сурово, чем я ожидал, но должен признать, что Лара лучше знает свой город и своих людей.
      Я знал, что старый порядок восстановить невозможно. Мужчины Тарны, попробовав во время восстания женщин, не пожелают отказываться от этого удовольствия. А те, кто видел танцующих перед ним женщин в прозрачных одеждах, слышал звон их колокольчиков, ощущал запах их распущенных волос, теперь хотел получить их в полную собственность.
      Следует заметить, что изгнать женщин из города означало бы обречь их на невероятные мучения и скорую смерть.
      Учитывая все это, приговор татрикс был милосердным, хотя и был встречен негодующими воплями несчастных созданий.
      Каждой серебряной маске предоставлялось право жить за общественный счет в Тарне в течение шести месяцев. За этот срок они должны были найти мужчину, который возьмет их к себе в дом.
      Если мужчина отказывается взять ее как друга, то он может взять ее в качестве рабыни или вовсе отказаться от нее. В этом случае она должна предложить себя другому мужчине, и так далее.
      По истечении шести месяцев, если ее поиски хозяина окажутся неудачными или недостаточно энергичными, ее инициатива в этом вовсе теряется и она будет принадлежать первому, кто наденет на нее ошейник рабыни со своим именем. И тогда с ней можно будет обращаться как с девушкой, похищенной из другого города. Таким образом Лара дала возможность серебряным маскам самим выбрать себе господина. И хотя в конце концов она будет принадлежать животному, но зато сама выберет того, кто свяжет ее желтыми шнурами и на чьем алом ковре будет произведен ритуал покорности.
      Вероятно, Лара знала то, чего не понимал я - этих несчастных женщин нужно было учить искусству любви и привязанности. А этому может научить только хозяин, а не равноправный партнер. Лара с болью в сердце осуждала своих сестер на столь мучительную участь, но это был шаг, который необходимо было сделать, пусть даже насильно. Это был шаг по той дороге, по которой прошла сама Лара - по дороге любви.
      Когда я спросил об этом Лару, она ответила, что истинная дружба возможна только тогда, когда научишься истинной любви. И она еще добавила, что самая искренняя любовь возможна только тогда, когда на женщине цепи рабыни. Я был удивлен ее словами.
      Больше мне говорить, пожалуй, не о чем.
      Крон остался в Тарне, где занял довольно высокий пост в Совете татрикс.
      Андреас и Линна решили покинуть город, так как поэт сказал мне, что есть много дорог, по которым он еще не ходил, и где им может встретиться много прекрасных песен. Я всем сердцем надеюсь, что он найдет то, что ищет.
      Вера из Ко-Ро-Ба собирается некоторое время пожить в Тарне - как свободная женщина. Она не была серебряной маской, поэтому избежала их судьбы.
      Останется ли она здесь навсегда, я не знаю. Она, как и все жители Ко-Ро-Ба, изгнанница, а изгоям трудно найти себе новый дом. Они чаще предпочитают трудную и полную опасностей жизнь вне городов, чем жалкое существование за их безопасными стенами. А кроме того, все в Тарне будет напоминать ей о капитане Торне.
      Эти утром я прощался с татрикс, с прекрасной и благородной Ларой. Я знал, что мы любим друг друга, но судьбы у нас разные.
      Мы крепко поцеловались.
      - Правь справедливо, - сказал я.
      - Постараюсь, - ответила она.
      Голова девушки лежала на моем плече.
      - А если у меня опять появится желание быть жестокой, - сказала она с улыбкой, - я вспомню, что когда-то меня продали за пятьдесят серебряных монет, а один воин выкупил меня за ножны и шлем.
      - В ножнах было шесть изумрудов, - добавил я со смехом.
      Моя туника промокла от ее слез.
      - Желаю тебе всего хорошего, прекрасная Лара.
      - И я желаю тебе удачи, воин, - сказала девушка.
      Она взглянула на меня. Глаза ее были полны слез, но в глубине все же таилась улыбка.
      Лара рассмеялась:
      - И если придет время, воин, когда ты захочешь иметь девушку-рабыню, которая будет носить прозрачный шелк, твой ошейник и клеймо, вспомни, если захочешь, о татрикс Тарны.
      - Конечно, - сказал я.
      И я снова поцеловал ее.
      Она будет править Тарной и править хорошо, а я продолжу свой путь в Сардарские Горы.
      Что я там найду - не знаю.
      И я снова, в который уже раз, задумался над всеми тайнами, которые скрывали эти мрачные горы. Я думал о Царствующих Жрецах, об их могуществе, их кораблях и агентах, их планах относительно меня и всего мира. Самой главное - я должен обязательно узнать, почему разрушен мой город, а жители рассеяны по всей планете, что случилось с моими друзьями, отцом, Таленой. Но я иду в Сардарские Горы не только за правдой, меня влечет туда жажда кровавой мести. Я клялся в верности городу и мстить за него, за мой исчезнувший народ, за разрушенные стены и башни - мое право. Я - воин Ко-Ро-Ба! Я иду в Сардар не только за истиной, но и за кровью Царствующих Жрецов!
      Какая глупая самонадеянность!
      Что мои слабые руки могут сделать против могущества Царствующих Жрецов, кто я такой, чтобы вызывать их на поединок? Я ничтожнее, чем облачко пыли у них под ногами, чем травинка, которая может уколоть их в ногу. И все же я, Тэрл Кэбот, иду в Сардарские Горы, чтобы требовать ответа у Царствующих Жрецов, будь они хоть самими богами!
      Где-то на улице послышался крик фонарщика:
      - Зажгите ваши лампы! - нараспев кричал он.
      Иногда я задумываюсь, пошел бы я туда, если бы мой город не был разрушен? И мне кажется, что если после возвращения я нашел бы свой город, своих друзей, отца и Талену, у меня даже бы мысли бы не было о походе куда-либо, я не променял бы радости жизни на сомнительное удовольствие узнать тайны Царствующих Жрецов. Мне иногда приходила в голову мысль - и она ужасала меня - что мой город был разрушен именно для того, чтобы заманить меня в Сардарские Горы, ибо они твердо знали, что я заберусь даже на Луну, чтобы призвать к ответу Царствующих Жрецов.
      Значит, возможно, я иду прямо в расставленные сети. Они знают, что я приду, они все тщательно рассчитали и спланировали. Я уверял себя, что иду туда по своей воле, просто мое желание совпадает с волей Царствующих Жрецов. Если они играют в какую-то игру, то это и моя игра.
      Но зачем им нужен Тэрл Кэбот, он ведь простой человек, пылинка по сравнению с ними. Он просто воин, у которого нет города, который он мог бы назвать своим, и, следовательно, он вне закона. Могут ли могущественные Царствующие Жрецы нуждаться во мне? Это выглядит глупо - ведь им ничего не нужно от людей.
      Пора отложить перо в сторону.
      Жаль только, что никто не возвращается с Сардарских Гор - ведь я так люблю жизнь. Жизнь, которая в этом варварском мире предстала передо мной прекрасной и жестокой, радостной и мрачной. Жизнь прекрасна и устрашающа. Я видел это в исчезнувших башнях Ко-Ро-Ба, в полете тарна, в звуках музыки, в раскатах грома над зелеными полями Гора. Я чувствовал это в дружеской пирушке, на поле битвы, в прикосновении женских губ и волос, в оскале клыков слина, в масках и цепях Тарны, в запахе желтых цветов любви и в свисте кнута надсмотрщика. Я благодарен богу, что появился на свет и живу.
      Я - Тэрл Кэбот, воин Ко-Ро-Ба!
      И даже Царствующие Жрецы не властны изменить это.
      Уже вечер. Во многих окнах Тарны зажглись лампы любви. На стенах города горят сигнальные огни и я слышу отдаленные крики охранников. В Тарне все спокойно.
      Цилиндры четко вырисовываются на фоне темнеющего неба. Скоро я покину город, но всегда буду помнить, что когда-то был в его стенах.
      Оружие и щит под рукой. На улице кричит мой тарн.
      Я доволен.
      Желая вам всего хорошего, Тэрл Кэбот.
      ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ НАДПИСЬ НА РУКОПИСИ
      Рукопись заканчивается подписью Тэрла Кэбота. И это все. За те несколько месяцев, что прошли с момента таинственного появления рукописи, не было получено никакого другого сообщения.
      По моему глубокому убеждению, а я склонен верить этим записям, Тэрл Кэбот, действительно отправился в Сардарские Горы. Я не буду строить предположения о том, что он там обнаружил, но не думаю, что мы когда-нибудь узнаем об этом.