— Раб неуклюжий, — фыркнула длинноногая.

Остальные девушки прыснули со смеху.

— Дайте ему ещё ка-ла-на, — распорядилась темноволосая.

Мне всунули в руки новую жестяную банку с вином, однако их идиотские шутки уже начали мне надоедать.

Эта длинноногая, очевидно, из наиболее низкой категории рабынь, кажется, хотела подвергнуть меня унижению в качестве реванша над своим хозяином, чье место я сейчас занимал.

— Налей мне вина, — сурово приказала она.

— С Кейджералией, — услужливо произнес я.

Она расхохоталась, поддерживаемая смехом своих товарок. Я тем временем быстро обежал взглядом складское помещение, в глубине которого я заметил небольшую, заставленную ящиками и коробками комнату.

Смех постепенно затих.

Я низко склонил голову и протянул жестяную банку длинноногой.

Девушки наблюдали за мной не дыша.

Длинноногая с довольным смешком потянулась за банкой, и тут я быстро схватил её за руку, рванул к себе, вскакивая на ноги, и опутал её связывавшими меня веревками, стянув руки у неё за спиной. Затем, пока остальные девушки визгом отмечали столь неожиданный для них поворот событий, а длинноногая яростно пыталась высвободиться из моих объятий, я одним махом сгреб её в охапку, выскользнул в соседнюю комнату и, опустив девушку на пол, закрыл за собой дверь на задвижку. С минуту до меня доносились снаружи удары слабых кулачков по двери и возмущенные крики, внезапно сменившиеся воплями ужаса и шумом борьбы. Я оглядел свое убежище. Единственное узкое оконце высоко в стене было заделано решеткой. Убежать отсюда, бросив в запертой комнате девушку одну, я тоже не мог.

Нужно было искать другое решение. Я освободился от спутывающих меня веревок и бросил их на пол. Затем приложил ухо к двери и прислушался. Некоторое время снаружи до меня доносились только девичье всхлипывание да звуки какой-то возни.

Я приоткрыл дверь и без всякого удивления обнаружил, что воин и тарновод, освободившись от веревок, воспользовавшись минутным замешательством и переполохом, вызванным моими действиями, не давая растерявшимся девушкам наброситься на них всем сразу, одну за другой связали их всех. Длинная веревка соединяла весь ряд стоящих на коленях девушек с Горшечной улицы, соединяя их стянутые за спиной руки. Вторая веревка, петлями наброшенная каждой из девушек на шею, связывала их словно цепь рабовладельца, готовящегося к перегону скованных в единую колонну рабов. Я вытолкал длинноногую в подсобное помещение полюбоваться на своих незадачливых помощниц.

Она, всхлипывая, застыла в дверном проеме.

На глазах у многих девушек тоже блестели слезы.

— С Кейджералией! — поздравил всех нас воин, поднимаясь на ноги после проверки узла на руках у последней девушки.

— С праздником! — ответил я, отправляя длинноногую к её подругам. — Присоединяйся к девушкам с Горшечной улицы, — напутствовал я её.

Она ничего не сказала и понуро побрела в большое помещение. Я позволил ей остановиться в центре комнаты у расстеленных на соломе репсовых покрывал.

Здесь она, низко опустив голову, всем своим видом признавая поражение, повернулась ко мне и тихо сказала:

— Позвольте предложить вам немного вина, хозяин.

— Нет, — ответил я.

Она изумленно взглянула на меня и затем, понимающе кивнув, принялась было развязывать удерживающий её тунику на плече узел.

— Нет, — нежно остановил я её.

Она подняла на меня недоумевающий взгляд.

— Я сам подам тебе вино.

Она не спускала с меня недоверчивых глаз все то время, пока я наливал в маленькую жестяную банку разбавленный ка-ла-на. Когда она брала у меня вино, рука её дрожала. Она поднесла банку к губам и неуверенно посмотрела на меня.

— Пей, — подбодрил я её.

Она выпила.

Я взял у неё пустую банку и отбросил её в угол комнаты, затем заключил в объятия её стройное, гибкое, такое зовущее тело и поцеловал девушку в губы долгим поцелуем.

Она лежала подо мной, вытянувшись на брошенных на солому покрывалах, и отвечала на мои поцелуи.

— Не позволяй мне убежать от тебя, — пробормотала она.

— Ты не убежишь, — заверил я, развязывая на её плече удерживающий короткую тунику узел.

Я слышал, как одна из сидящих в ряд девушек также попросила сначала вина, а затем сказала тарноводу: «Не позволяй мне убежать от тебя». Краем глаза я увидел, как мои новые товарищи увели двух девушек с собой в глубь дома, а затем через некоторое время вернулись назад.

Мы с воином и тарноводом провели с девушками с Горшечной улицы большую часть дня. К этому времени я уже разобрался с длинноногой и, снова связав ей руки, отправил её к остальным. Однако когда мы уже готовились уходить из этого столь гостеприимного места, она попросила повторения, я не мог ей отказать.

После этого я уже не связывал её. Она стояла, опустив мне голову на плечо, и я не боялся, что она тут же бросится потихоньку отпускать на свободу своих подруг.

Воин с тарноводом неторопливо обходили строй стоящих на коленях девушек и, целуя каждую из них в губы, поздравляли с Кейджералией.

Мы с длинноногой снова обменялись поцелуями.

— С Кейджералией, — нежно поздравил я напоследок свою новую знакомую и, повернувшись, пошел за выходящими из помещения воином и тарноводом, увешанными гирляндами таленд, подаренных им девушками с Горшечной улицы.

— С Кейджералией! — крикнула одна из них нам вдогонку.

— С праздником! — ответили мы.

— С Кейджералией! — услышал я зовущий меня голос длинноногой. — С праздником тебя, воин!

— С Кейджералией! — махнул я ей на прощание рукой, довольный тем, как заканчивается этот день.

Кейджералия — Праздник Рабов в северных, наиболее цивилизованных городах Гора — отмечается каждый год.

Пожалуй, единственным городом, не поддерживающим этой традиции, является Порт-Кар, расположенный в дельте реки Воск. Однако дата проведения Кейджералии в различных городах отличается. В большинстве городов она отмечается в последний день Двенадцатой переходной стрелки, но в Аре и некоторых других городах этому празднику отводится последний день пятого месяца, накануне Праздника Любви.

Это было во многих отношениях странное, фантастическое лето. С каждой новой неделей жизнь в Аре становилась все более дикой, неуправляемой, законность неуклонно теряла свою силу. Улицы и мосты заполонили вооруженные бандиты, грабившие всех подряд, что, однако, казалось, нисколько не беспокоило призванных следить за порядком воинов. Но что самоё удивительное, будучи пойманными и отправленными в Главный Цилиндр, за редким исключением они, как правило, освобождались за неимением достаточно веских причин для задержания. Беззаконие дошло до того, что люди стали бояться выходить на улицу без оружия. На состязаниях тарнов или на Стадионе Клинков волнение болельщиков доходило до неистовства, часто заканчивающегося массовыми потасовками. На улицах даже в те редкие дни, когда Стадион Тарнов пустовал, едва ли кого можно было встретить без болельщицкой нарукавной повязки, свидетельствующей о принадлежности к той или иной группе фанатов. Встреча же на мосту или в другом подходящем месте представителей конкурирующих группировок, естественно, не могла привести ни к чему хорошему. Людей, казалось, ничего не интересовало, кроме результатов поединков и состязаний. Грабители могли среди бела дня взламывать двери какого-нибудь дома, но соседи только покрепче запирали собственное жилище, радуясь, что на сей раз беда обошла их стороной, или торопливо отправлялись на излюбленное ими соревнование, беспокоясь лишь о том, как бы им не опоздать.

Основное соперничество на состязаниях тарнов разгорелось между тремя группировками — зеленых, желтых и стальных, последняя из которых представляла собой новую, недавно сформировавшуюся фракцию. Неожиданный успех и головокружительный взлет популярности стальных начался в первый же день состязаний, когда в одиннадцатом заезде их представитель Гладиус с Коса верхом на громадном тарне выиграл гонку, выведя своих приверженцев в первый ряд наиболее известных старых команд. Странно и то, что тарн, на котором выступал Гладиус, не являлся обученной непосредственно для состязаний птицей, но его размеры, скорость, маневренность, невероятная сила и свирепость делали его опасным противником, особенно в борьбе у подвешенного кольца. Остальные тарны стальных также не являлись гончими птицами, это были обычные военные тарны, но хорошо обученные. Они управлялись никому не известными наездниками, очевидно прибывшими из очень отдаленных мест и совершенно неожиданно упавшими на голову жителей Ара, как снег среди солнечного лета.

Это было уже не просто соревнование, это был настоящий вызов устоявшимся группировкам болельщиков Ара, взбудораживший умы и давший пищу для всевозможных домыслов всем до единого жителям города.

Традиционные фавориты буквально на глазах теряли вес, утрачивали годами набираемый авторитет. Тысячи болельщиков, по тем или иным причинам охладевшие к своим старым привязанностям и почувствовавшие тягу к новизне либо решившие на себе испытать вкус разворачивавшейся на состязаниях борьбы, переходили в группировку стальных и надевали на руку повязку или прикалывали к груди небольшой прямоугольный клочок серо-голубой материи.

Я же, пряча лицо под кожаным капюшоном, сидя в серо-голубых шелковых одеяниях на спине огромного черного тарна, снова и снова участвовал в состязаниях на стороне стальных. Имя Гладиуса с Коса было на устах каждого жителя города, хотя едва ли кто мог похвастаться, что знает его в лицо. Я выступал в команде стальных потому, что здесь был мой тарн, и ещё потому, что на этом настаивал Мип, к которому я, узнав его поближе, проникся горячей симпатией. Я знал, что втянут в опасную игру, не понимая при этом ни целей, ни задач того, что я делал. Нередко мне помогали Ремиус и Хо-Сорл, и я начал догадываться, что не простая случайность привела их в дом Кернуса. После каждого заезда Мип подробнейшим образом разбирал вместе со мной достоинства и недостатки моего управления тарном, а перед началом следующей гонки неизменно в неменьших подробностях сообщал о привычках и манере вести борьбу каждого из моих противников, о которых, казалось, он знал любую мелочь. Он научил меня распознавать применяемые в ходе состязаний трюки и ловушки соперников и сообщал об их слабых местах и чаще всего используемых маневрах. Так, например, один из наездников имел привычку после прохода его тарна через третье наиболее опасное кольцо резко сбавлять скорость полета птицы, что представляло собой жесткий блок для следующего за ним противника. А другой тарнсмен, выступавший в составе команды синих, иногда непосредственно перед пролетом через кольцо заставлял своего темно-синего тарна вместо складывания крыльев и скольжения сквозь кольцо, наоборот, сбрасывать высоту, а затем двумя мощными ударами крыльев словно вбрасывал себя в обод кольца снизу вверх, что, как правило, вынуждало не готового к подобному маневру наездника команды противника допускать ошибку.

Известность Гладиуса с Коса стала, пожалуй, сравнима лишь со славой Мурмилиуса, выступавшего на игрищах Стадиона Клинков. С начала ен'кара он провел уже сто двадцать боев, неизменно побеждая одного за другим всех своих противников, которых, однако, следуя своей традиции, никогда не убивал, несмотря на требования неистовствующих зрителей. Некоторые из считавшихся непревзойдёнными мастерами по владению мечом, среди которых было немало представителей даже высшей касты, стремились развеять славу таинственною Мурмилиуса, бросали ему вызов и выходили на арену, однако с каждым из этих столь же отчаянных, сколь и самоуверенных храбрецов тот вел себя ещё более жестким образом, нежели с обычными противниками, вынуждая их побегать, защищаясь от него, по арене, а затем, вдоволь натешившись с ними, он в любой выбранный по собственному желанию момент наносил им жесточайший удар в правую руку, часто до конца жизни лишая их возможности держать меч. С приговоренными же к смертной казни преступниками и представителями низшей касты, сражавшимися за обретение свободы или за деньги, он неизменно вел себя деликатнейшим образом, приобретая тем самым в их лице братьев по оружию. Зрители во время его поединков буквально сходили с ума от его манеры ведения борьбы. Они забрасывали его своими надетыми на шею тонкими золотыми цепочками, и мне при встрече на улице с каким-нибудь обвешанным золотом модником неизменно казалось, что именно это и должен быть таинственный Мурмилиус — человек в высшей степени самоотверженный и скромный, остающийся загадкой для целого города.

Тем временем сеть интриг, сплетаемая Кернусом, все сильнее затягивала под себя горожан. Как-то, сидя в пага-таверне, я услышал речи человека, служившего, как я знал, охранником в доме Кернуса, но сейчас одетого в тунику гончара, заявлявшего, что в нынешние времена Ару в качестве главы городской администрации нужен не представитель касты строителей, а воин, тогда порядок будет сразу восстановлен.

— Но какой именно воин? — поинтересовался сидевший за соседним столом парень, серебряных дел мастер.

— Кернус, — ответил переодетый охранник. — Он и есть настоящий воин.

— Но ведь он работорговец, — заметил один из присутствующих.

— Будучи торговцем, он лучше кого бы то ни было знает дела в городе и нужды его жителей, — ответил охранник. — К тому же он ещё и принадлежит к касте воинов.

— Это на его деньги проводится большинство зрелищ в городе, — добавил погонщик тарларионов.

— Да, на этом месте он будет лучше, чем Хинрабиус, — согласился его сосед по столику.

— Мой билет на состязания, — вступил в разговор сидевший тут же мельник, — десятки раз был оплачен домом Кернуса.

Он имел в виду практику раздачи бесплатных контрамарок с оттиском фамильного герба Кернуса, позволявших их счастливому обладателю попасть на стадион и выдававшихся за воротами работоргового дома всем желающим в количестве одной тысячи контрамарок в день, ради получения которых многие не имеющие возможности приобрести билет занимали очередь ещё накануне с вечера.

— Вот и я говорю, — настаивал переодетый охранник, — что Кернус далеко не самая плохая кандидатура на трон Ара.

К моему немалому удивлению, большинство из сидевших за столами, несомненно, обычных жителей согласно закивали головами.

— Да, это было бы неплохо, — задумчиво произнес серебряных дел мастер, — если бы такой человек, как Кернус, стал главой городской администрации Ара.

— А убаром? — спросил переодетый охранник.

Мастер пожал плечами.

— Ну, или убаром, — ответил он.

— В городе идет настоящая война, — заметил один из присутствующих, книжник, до сих пор не принимавший участия в разговоре. — В такое время городу нужен настоящий убар.

— Вот именно, — подхватил охранник. — Кернус в качестве убара — вот что нам всем сегодня нужно.

Присутствующие одобрительно загудели.

— Принеси паги! — бросил переодетый охранник обслуживающей рабыне.

Та мигом вернулась с громадным кувшином, разлила пагу всем сидящим за столом и получила от охранника плату за всю компанию. Я знал, что эти деньги, столь щедро расточаемые охранником, наверняка были получены им в конторе Капруса, о чем мне сообщила в свое время Элизабет. Под заздравные крики присутствующих я встал и вышел из зала.

— За то, чтобы Кернус стал убаром Ара! — неслось мне вслед.

Краем глаза я заметил ещё одного человека, оставившего зал сразу за мной. Обернувшись, я увидел Хо-Ту.

— Я думал, вы не пьете пагу, — сказал я.

— Не пью, — ответил он.

— Что же вы делаете в пага-таверне?

— Я заметил, как Фалариус выходил из дома в одеянии гончара. Мне стало интересно.

— Кажется, он здесь по распоряжению Кернуса? — высказал я предположение.

— Да, — согласился Хо-Ту.

— Вы слышали эти разговоры о Кернусе как о возможном убаре?

Хо-Ту пристально посмотрел мне в глаза.

— Кернусу не следует быть убаром, — неторопливо произнес он.

Я пожал плечами. Хо-Ту повернулся и зашагал по улице.

Пока люди Кернуса делали свое дело в пага-тавернах, в толпе, на улицах, на рыночных площадях и на трибунах стадионов, золото и меч Кернуса работали там, куда не могли проникнуть его приспешники.

В свое время он предоставлял щедрые займы Хинрабиусам — довольно богатой семье, но, безусловно, не способной нести на своих плечах непомерное бремя финансирования бесконечных игрищ и состязаний. Постепенно размеры займов Кернуса резко уменьшились, а ещё позже в кредитах Хинрабиусу было отказано. Теперь же, выбрав удобный для себя момент, Кернус, ссылаясь на стесненные финансовые обстоятельства, попросил Хинрабиуса вернуть ему данные в долг денежные средства. Сначала он просил возвратить незначительные деньги, затем требуемые к возврату суммы начали резко возрастать, и Хинрабиус, будучи не в состоянии покрывать их из городской казны, вынужден был обратиться к собственным средствам, таявшим буквально на глазах. Ему пришлось отказаться от финансирования общественных мероприятий, до сих пор официально проходивших под его, главы городской администрации, патронажем, и вместо него на объявлениях о намечающихся игрищах и состязаниях в качестве спонсора и организатора стало все чаще появляться имя Кернуса.

Тут же в общественном сознании начали всплывать и зловещие предсказания высоких посвященных в отношении династии Хинрабиусов. Оба члена Верховною Совета, выступавшие против оказываемого торговцами, в частности Кернусом, влияния на проводимую Аром политику, были найдены мертвыми — один с ножом в спине, а второй сброшенным с моста неподалеку от собственного дома. Командующий вооруженными силами Ара Максимус Хегесиус Квинтилиус — второе по значимости в Верховном Совете города лицо после самого Минуса Тентиуса Хинрабиуса — был внезапно смещен со своего поста незадолго до этого он высказал возражения против принадлежности Кернуса к касте воинов. Его место занял один из таурентинов — Серемидес с Тироса, выдвинутый на этот пост Сафроникусом, капитаном таурентинов.

Вскоре вслед за этим Максимуса Квиитилиуса также обнаружили мертвым — он был отравлен в своих Садах Удовольствия ядовитым укусом рабыни, которая, прежде чем она успела предстать перед правоохранительными органами, была задушена одним из таурентинов, действовавшим, как говорилось в официальных документах, в припадке ярости: всем ведь было известно, сколь высоко почитали таурентины Максимуса Квинтилиуса, переживая его потерю, вероятно, не меньше, чем остальные воины Ара. Сам я не очень хорошо знал Квинтилиуса и познакомился с ним только несколько лет назад, в 10110 году от основания Ара, во время нашествия орд Па-Кура. Тогда он показался мне неплохим воином. Я жалел о его кончине. Ему были оказаны все последние воинские почести, а пепел его после сожжения был развеян с летящего тарна над полем, где он не так давно вел войска Ара к заслуженной победе.

Требования Кернуса о возврате ему одолженных Хинрабиусу денег становились все более настойчивыми.

Ссылаясь на свое сложное финансовое положение, он стал неумолим. Жители Ара в общей своей массе считали противоестественным факт, что личные ресурсы главы города могут быть в столь плачевном состоянии. Затем, где-то, наверное, через месяц, по городу начали ходить слухи о подлогах и растрате средств из городской казны. В связи с этим — теоретически для того, чтобы обелить имя Хинрабиуса, — Верховным Городским Советом была назначена комиссия, члены которой, проверив записи накладных расходов, к своему ужасу, обнаружили серьезные расхождения в платежных ведомостях на денежные суммы, выданные якобы членам семейства Хинрабиусов за выполненные ими работы и оказанные городу услуги. Судя по документам, наиболее значительные средства были направлены на строительство четырех бастионов и помещений для содержания боевых тарнов, в которых уже долгое время отчаянно нуждалась воздушная кавалерия Ара и возведение которых ещё и не начиналось.

Высшие военные чины с негодованием открыли для себя, что строительство этих необходимых для города объектов в связи со сложившейся ситуацией откладывается на неопределенное время, а деньги, выделенные на него городским казначейством, очевидно, уплыли в неизвестном направлении. Строители, которым, судя по отчетной документации, должны были быть переданы деньги, в один голос заявили, что они знать ничего не знают о деньгах, а платежные ведомости, если они есть, несомненно, фальшивые. Вдобавок ко всему объединение торговцев, следящих за организацией мероприятий на Стадионе Тарнов, официально объявило о длительное время продолжающейся неплатежеспособности главы городской администрации и поспешило потребовать у него оплаты за последние, проведенные в кредит на их собственные средства, состязания.

Как и следовало ожидать в подобной ситуации, Минусу Тентиусу Хинрабиусу не оставалось ничего иного, как сложить с себя высокие полномочия и вместе с ними снять коричневую мантию главы городской администрации. Это произошло поздней весной, на шестнадцатый день третьего месяца, называемого в Аре камериусом, а в Ко-Ро-Ба — селнаром. Накануне этого его вынужденного шага верховный служитель высоких посвященных, тот самый, что некогда прочел зловещее предсказание по состоянию печени принесенного в жертву боска, в официальной беседе во всеуслышание заявил, что священные пророчества в отношении правления Хинрабиуса начинают сбываться.

Верховный Городской Совет, не желая официально приговаривать Минуса Хинрабиуса к позорному изгнанию из стен города и тем самым ещё сильнее будоражить население, потребовал от бывшего главы городской администрации сделать заявление с просьбой позволить ему оставить город якобы по своей воле. Заявление было принято, и на семнадцатый день камериуса все семейство Хинрабиуса вместе со своими сторонниками и последователями убралось за пределы городской черты. К концу месяца перед лицом все возрастающего возмущения народа многочисленные родственники Хинрабиусов, так или иначе принадлежавшие к их семейству, вынуждены были в спешном порядке распродать свое недвижимое имущество и также оставить город, отправившись вслед за главой дома Хинрабиусов и нагнав Минуса Тентиуса в нескольких пасангах от Ара, откуда караван переселенцев направился к Тору — городу, удовлетворившему их просьбу о предоставлении им убежища.

Однако добраться до Тора им, к несчастью, не пришлось, поскольку всего лишь в двух сотнях пасангов от городских ворот Ара караван беженцев подвергся нападению с воздуха и уничтожению крупным армейским формированием неизвестного происхождения. Удивительно в этом инциденте и то, что, пожалуй, за единственным исключением у всех найденных убитыми членов семейства Хинрабиусов, включая и женщин, было перерезано горло. Это выглядело необычным, поскольку женщины подвергшегося нападению каравана считались законной добычей захватчиков и практически всегда продавались в рабство. Единственным членом семейства Хинрабиусов, чье тело поисковые партии не смогли отыскать среди изувеченных останков и полуобгоревших фургонов, оказалась Клаудия Тентиус Хинрабия.

На двадцатый день камериуса удар Большого Гонга, прозвучавшего в городских стенах, оповестил жителей о назначении нового убара Ара. Под торжественные приветствия и горячие аплодисменты всех членов Верховного Городского Совета на трон убара Ара взошел Кернус. По поводу нового назначения по всему городу начались массовые праздничные гулянья: улицы и мосты были заполнены толпами народа, повсюду организовывались зрелища и турниры, на рыночных площадях и скверах поэты и сказители, состязаясь в красноречии, наперебой восхваляли нового правителя. Праздничное веселье царило в течение десяти дней, вплоть до завершения пятидневного периода Третьей переходной стрелки.

Я, конечно, не мог не видеть, что все это было результатом политики, проводимой самим Кернусом, а возвышение его на трон убара, несомненно, являлось частью начинающегося осуществляться замысла «Других». Имея своего ставленника на троне убара Ара, они получали отличную базу для развития дальнейших действий, в частности, для влияния на умы горожан и формирования из них состава многочисленных диверсионных отрядов, которые будут действовать на планете в их интересах. Как указывал Миск, хорошо вооруженные человеческие существа могут представлять собой серьезную опасность даже для них, Царствующих Жрецов.

Среди всех удручающих событий этого поистине удивительного лета был и светлый, заставивший меня порадоваться момент: решено было убрать Элизабет, Филлис и Вирджинию из работоргового дома и перевести их в более безопасное место. Капрус, ставший в общении со мной более вежливым и любезным и, кажется, даже несколько осмелевший после восхождения Кернуса на трон, вероятно, потому, что тот реже теперь появлялся в доме, поставил меня в известность, что ему удалось наладить контакт с агентом Царствующих Жрецов. Теперь, сказал он, до отправки в Сардар карт и компрометирующих документов девушки начинают подвергаться серьезной опасности и должны быть удалены из дома.

План его оказался простым и разумным. Он состоял в приобретении девушек на начинающемся Празднике Любви агентом Царствующих Жрецов, средств у которого было достаточно, чтобы перебить любого возможного конкурента. Таким образом, они оставят дом Кернуса самым естественным способом, ни у кого не вызвав при этом ненужных подозрений. В дальнейшем присутствии Элизабет в доме Кернуса действительно не было никакой необходимости: она сумела доставить Капрусу все считавшиеся важными документы и материалы, а он сделал с них копии. Я же нужен был для того, чтобы переправить эти копии и вызволить Капруса из работоргового дома. Элизабет, конечно, не хотела оставлять дом без меня, но и она не могла не признать план удачным и вполне приемлемым: если её сумеют удалить из дома Кернуса без нашего участия, у нас с Капрусом будет меньше проблем и причин для беспокойства. Она, естественно, рада была и тому, что Филлис и Вирджинии, возможно, также удастся обрести свободу.

Кроме того, она, конечно, понимала, насколько сложной и трудновыполнимой будет для меня попытка сопровождать одновременно её и Капруса, не подвергая при этом опасности ни их самих, ни находящиеся у нас чрезвычайной важности документы.

Рассмотренный со всех точек зрения, план Капруса казался не только подходящим, но просто гениальным.

Ни Элизабет, ни я, конечно, ничего не рассказали ни Филлис, ни Вирджинии. Чем меньше людей будут знать о нем, тем лучше. К тому же неведение сделает их поведение более естественным. Пусть считают, что они выставлены на невольничьем рынке на обычную распродажу. Представив, насколько они будут удивлены, узнав, что их приобрели для того, чтобы даровать свободу и безопасность, я невольно усмехнулся.

Немалое удовольствие доставляла мне и мысль о том, что снятие Капрусом копий с документов продвигается довольно быстро, без непредвиденных задержек, и он надеется закончить работу к началу се'кара. Теперь, когда Кернус большую часть времени проводил в Центральном Цилиндре, возможности для беспрепятственного выполнения Капрусом работы существенно возросли.

Конечно, до се'кара ещё ждать и ждать, но все же это лучше, чем ничего. Я был доволен. Элизабет, Филлис и Вирджиния будут спасены. Капрус тоже, казалось, находился в хорошем расположении духа. При каждой нашей встрече он неизменно подробно останавливался на деталях возложенной на меня миссии: чувствовалось, что он продумал все до мелочей и радовался, что наше дело подходит к завершению. В своих размышлениях я часто поражался тому, насколько храбрым в действительности человеком был Капрус и сколько мало уважения выказывал я ему и его работе. А ведь он подвергался, вероятно, даже гораздо большему риску, чем я сам. Я чувствовал себя пристыженным. Обычный писец, он проявлял в своем деле смелость, которой мог бы позавидовать каждый воин.

Я поймал себя на том, что насвистываю какую-то мелодию. Все шло как надо. Огорчало лишь, что я так до сих пор и не выяснил, кто убил того воина из Тентиса.

Однако даже став убаром Ара, Кернус при каждом удобном случае снова восседал во главе стола своего дома, как и прежде, погруженный в замысловатые комбинации на игровой доске, уставленной красными и желтыми фигурками.

Так было и в день празднования Кейджералии.

В зале царило веселье и, несмотря на ранний вечер, пага и неразбавленный ка-ла-на лились рекой.

Внезапно Хо-Ту раздраженно отбросил ложку и криво усмехнулся в ответ на мой вопросительный взгляд.

Его неизменная овсянка оказалась пересоленной настолько, что стала совершенно несъедобной. Старший надсмотрщик хмуро уставился в миску.

— С Кейджералией, хозяин, — ласково пропела у него над ухом проходящая мимо с кувшином ка-ла-на на плече Элизабет Кардуэл.

Хо-Ту схватил её за руку.

— Что-нибудь не так, хозяин? — с невинным видом поинтересовалась Элизабет.

— Если бы я знал, что это ты осмелилась насыпать соли в овсянку, — многообещающим тоном проворчал Хо-Ту, — ты бы всю ночь просидела под шокером для рабов.

— Я бы никогда не посмела даже и думать об этом, хозяин, — убедительно возразила Элизабет, делая круглые невинные глаза.

Хо-Ту перестал сердиться и усмехнулся.

— С Кейджералией тебя, несносная девчонка, — сказал он.

Лицо Элизабет осветилось радостной улыбкой.

— С Кейджералией, хозяин! — весело ответила она и продолжила разносить вино.

— Курносая маленькая рабыня! — донесся голос Ремиуса. — Налей мне вина!

Вирджиния Кент тотчас подбежала к столу, неся на плече кувшин с ка-ла-на.

— Позвольте, Лана нальет вам вина, — предложила подоспевшая к охраннику первой рабыня красного шелка и наклонившаяся над ним с призывно приоткрытыми влажными губами.

Ремиус убрал от неё свой кубок прежде, чем она успела его наполнить, и девушка едва не покатилась с деревянного помоста, на котором возвышался стол, когда её тут же оттолкнула маленькая, но сильная ручка Вирджинии Кент.

— Ремиуса обслуживает только Вирджиния, — с весьма странно звучащей в её устах твердостью поставила в известность рабыню красного шелка бывшая жительница Земли.

Едва сдерживаясь от ярости, Лана спустилась с деревянного помоста.

— Ничего, завтра ты будешь выставлена на продажу, — злобно бросила она сопернице. — Тогда Ремиусу понадобится другая подающая ему вино девушка, — она заглянула в глаза охраннику. — Может, он выберет Лану, — предположила она и тут же, заслышав не предвещающий ничего хорошего вопль бросившейся к ней Вирджинии, сочла за благо поспешно затеряться среди обслуживающих нижнюю часть зала рабынь.