Ар, осажденный и бесстрашный, представлял собой великолепное зрелище. Его прекрасные цилиндры вызывающе сверкали за белыми мраморными валами его двойных стен – первая из них была высотой 300 футов, вторая, через двадцать ярдов – около 400 футов, они были достаточно широки, чтобы по ним могли проехать в ряд сразу шесть повозок. Через каждые пятьдесят футов на стенах вздымались башни, поставленные так, что невозможно было избежать огня из многочисленных амбразур. По всему городу от цилиндра к цилиндру тянулись, поблескивая в солнечном свете, почти невидимые проволоки, сотни таких проволок образовывали сеть, защищающую от тарнов. Провести тарна между этими проволоками было невозможно – они разрезали бы ему крылья.
      Внутри города Посвященные, которые взяли его под свой контроль после бегства Марленуса, раскрыли осадные резервуары и распределяли продовольствие из гигантских элеваторов. Город, подобный Ару, при хорошем командовании мог противостоять осаде в течение жизни целого поколения.
      За стенами города начинались укрепления Па-Кура, сложенные под руководством лучших инженеров Гора. За сотни ярдов от стены, за пределами досягаемости лука, тысячи рабов и плотников рыли гигантский ров, футов шестьдесят шириной и восемьдесят глубиной. На внешней его стороне ссыпалась вынутая земля, которая, предварительно утрамбованная, превращалась в вал, на вершине которого, после его завершения, будут установлены многочисленные устройства для дезориентирования лучников, подвижные деревянные экраны и легкие метательные орудия.
      Между рвом и стенами города под покровом ночи были установлены тысячи кольев, остриями к стенам. Я знал, что многое сверху не видимо: свободное пространство между кольями усеяно скрытыми ямами-ловушками с острыми кольями на дне. Кроме того, в земле скрывались деревянные доски с железными крюками, подобные тем, которые использовались в древности на Земле. За первым рвом через несколько сотен ярдов шел второй, поменьше, но тоже с валом, около двадцати футов глубиной и тридцати футов шириной. Этот вал окружала ограда из острых кольев. Через каждые сто ярдов шли ворота. За этой стеной размещались бесчисленные палатки орды Па-Кура.
      Тут и там между палаток собирались осадные башни. Девять уже было готово. Конечно, невозможно было достичь высоты стен Ара, но с помощью таранов они могли пробить нижние уровни. Тарнсмены должны будут атаковать вершины стен. Когда придет время атаки, через ров будут переброшены мосты, по которым башни подкатятся к стенам Ара; через них потечет кавалерия тарларионов, вся орда. Легкие машины, в основном катапульты, будут перенесены тарнами.
      Еще один способ осады вступил в действие, но я не мог видеть его – это подземная война между лагерем Па-Кура и Аром. Многочисленные туннели уже сейчас должны прокапываться к Ару, а из него к лагерю. Наиболее ожесточенная борьба будет вестись в этих змееподобных норах, глубоко под землей, при свете фонарей. Многие из них будут разрушены или засыпаны. Учитывая глубину фундамента стен города и скальное основание, на котором он покоится, можно было судить, что вряд ли будет прорыт туннель, с помощь которого можно будет обрушить приличный кусок стены, но можно вывести туннель в пределы города, по которому солдаты ночью проникнут в него и перебьют охрану ворот, и Ар, окажется беззащитным перед ордой убийц.
      Я заметил одну особенность укреплений осаждающих – отсутствие третьего рва, прикрывающего лагерь сзади. Я решил, что Па-Кур считает себя в безопасности и не хочет тратить время и рабов на ненужную работу. Но все же он совершает ошибку, не соблюдая правила осады. Если бы у меня было определенное количество людей, я бы ею воспользовался.
      Я посадил тарна на границе лагеря Па-Кура, примерно в семи-восьми милях от города. Я не удивился тому, что меня никто не окликнул: высокомерие Па-Кура или его самонадеянность явились причиной того, что в тылу не было никакой охраны, системы паролей и отзывов. Ведя тарна на поводу, я вступил в лагерь как на карнавал или на ярмарку. У меня не было никакого определенного плана, но я рассчитывал найти Талену и бежать, либо умереть.
      Остановив спешившую рабыню, я спросил ее, где расположена стоянка Минтара, решив, что она, наверное, проделал путь от Воска до сердца империи. Она была недовольна непредвиденной задержкой, но горийский раб не станет игнорировать вопрос свободного человека. Она выплюнула монеты, находившиеся у нее за щекой, и удовлетворила мое любопытство. Горийские одежды редко уродуются карманами, за исключением спецодежды для ремесленников.
      С сильно бьющимся сердцем, скрыв лицо под шлемом, отнятым у воина на Вольтан Рейндж, я подошел к стоянке Минтара. У входа стояла гигантская временная проволочная клетка-загон для тарна. Я уплатил тарноводу серебряный диск, приказав ему позаботиться о птице: почистить и покормить ее, привести в готовность. Его недоумение было развеяно еще одним диском.
      Я обошел окрестности стоянки Минтара, отделенной от основного лагеря, как и большинство стоянок торговцев, плетеной изгородью. Через стоянку, как через осажденный город, тянулись противотарновые провода. Стоянка Минтара была самой большой среди торговых стоянок и занимала несколько акров. Наконец, я подошел к корали тарларионов и подождал, пока не отлучится один из стражей, который мог узнать меня.
      Оглядевшись, не смотрит ли кто, я перепрыгнул через изгородь и попал в гущу ездовых тарларионов. Предварительно я установил, что в этой корали нет высоких тарларионов, на которых ездит Казак и его воины. Они слишком возбудимы и плотоядны, а мне не нравилась перспектива поднимать шум, прокладывая себе дорогу среди них с помощью копья.
      Их более кроткие родственники не стали бы прерывать свои мысли о пище. Укрытый за их огромными, как автобусы, телами, я прокрался к выходу.
      Счастье не изменило мне, когда я перепрыгнул через стену и направился по тропинке к палаткам людей Минтара. Обычно стоянка торговцев, в отличие от хаоса лагеря Па-Кура, организована в лучших военных традициях, по геометрической схеме. Военный лагерь располагается концентрическими кругами, отражающими четверичный принцип военной машины Гора, так же и торговая стоянка состоит из концентрических кругов, причем палатки стражи занимают внешний ряд, возчики, ремесленники, маркитантки и рабы – следующие ряды, а центр оставлен для торговца, его товаров и телохранителей.
      Именно поэтому я перебрался через изгородь именно в этом месте; я искал палатку Казрака, которая должна была стоять во внешнем кольце, около коралей. Мои предположения оказались правильными, и через минуту я скользнул в его палатку и бросил на циновку свое кольцо со знаком Кэбота.
      Час, который я провел внутри палатки, показался мне вечностью. Наконец появилась усталая фигура Казрака со шлемом в руке. Я не стал говорить с ним, пока оружие было в его руках: к сожалению, горийский воин прежде всего, встретив в своей палатке чужака, убьет его, а потом станет разбираться, кто он такой. Я остался в тени и подождал, пока он отстегнул меч. Вспыхнуло огниво, и Казрак зажег маленькую лампу – фитиль, вставленный в медную чашку с тарларионовым жиром – и при ее мерцающем свете повернулся к циновке. И тут же он упал на колени и схватил кольцо.
      – Царствующие Жрецы! – воскликнул он.
      Я прыгнул к нему и зажал ему рот руками. Он яростно отбивался.
      – Казрак! – сказал я и убрал руки. Он обнял меня и прижал к груди, с наполнившимися слезами глазами.
      – Я искал тебя, – сказал он. – Два дня я скакал по берегам Воска, чтобы освободить тебя.
      – Это было святотатством, – рассмеялся я.
      – Пусть так, но я должен был освободить тебя.
      – Мы снова вместе, – просто сказал я.
      – Я нашел раму в полпасанга от Воска, уже сломанную, и подумал, что ты погиб.
      Этот храбрец плакал, и я тоже чувствовал, что слезы подступают к моим глазам, но от радости – ведь он был моим другом. Подойдя к его ящику около циновки, я достал флягу вина ка-ла-на и, сделав большой глоток, протянул ее ему. Он осушил ее одним глотком и вытер бороду, испачканную красной жидкостью.
      – Да, мы снова вместе, – сказал Казрак. – Снова вместе, Тэрл из Бристоля, мой брат по мечу.
      Мы уселись и я рассказал ему о своих приключениях, а он слушал меня, качая головой.
      – Самой судьбой и Царствующими Жрецами тебе предназначено совершать великие подвиги.
      – Жизнь коротка. Давай лучше поговорим о наших делах.
      – За сотню поколений из тысячи храбрецов едва ли кто сравниться с тобой.
      Кто-то вошел в палатку. Я исчез в тени. Это был один из доверенных воинов Минтара – человек, чьи тарларионы тащили паланкин торговца.
      Даже не оглядев палатку, он обратился прямо к Казраку:
      – Не хотят ли Казрак и его гость, Тэрл из Бристоля, сопроводить меня в палатку Минтара, торговца?
      Мы были ошеломлены, но поднялись и пошли за ним. Уже стемнело и я надел свой шлем, так что узнать меня было невозможно. Перед тем, как покинуть палатку, я положил кольцо в свой мешок, но теперь решил, что излишнее благоразумие не повредит моей гордости.
      Шатер Минтара был огромен и казался дворцом из шелка. Пройдя мимо стражи у входа, мы увидели в центре шатра у небольшого костра двух человек, между которыми лежала игорная доска. Один был Минтар, чье тело подобно бурдюку покоилось на мягких подушках. Другой, гигант, носил одежды Страдальца, но носил их по-королевски. Он сидел, скрестив ноги, с выпрямленной спиной и высоко поднятой головой – как подобает воину. Даже издали я узнал его – это был Марленус.
      – Не будем прекращать игру, – сказал он Минтару.
      Мы встали рядом.
      Минтар погрузился в мысли, не отрывая взгляда от красных и желтых клеток доски. Увидев нас, Минтар моргнул, и его пухлая рука протянулась, на секунду поколебавшись, к одной из 100 клеток доски, где находился тарнсмен. Он коснулся его. Последовал мгновенный обмен ходами, подобный цепной реакции: первый тарнсмен взял первого тарнсмена, второй копьеносец ответил нейтрализацией первого копьеносца, но был сражен вторым тарнсменом, тарнсмен – рабом копья, и раб копья – рабом копья.
      Минтар откинулся на подушки:
      – Вы взяли город, но не Домашний Камень. – Его глаза заблестели от удовольствия. – Я позволил это, чтобы захватить раба копья. Он дал мне нужную точку, слабую, но решающую.
      Марленус усмехнулся.
      – Позиция должна выдерживать любое рассмотрение. – И он величественным жестом двинул своего убара в разрыв, образовавшийся в результате взятия раба копья. Убар закрыл Домашний Камень.
      Минтар наклонил голову, признавая себя побежденным, и большим пальцем повалил своего убара.
      – Это моя слабость, – пожаловался он. – Я во всем гонюсь за прибылью, пусть даже маленькой.
      Марленус взглянул на нас с Казраком.
      – Минтар учит меня терпению, – сказал он. – Обычно он мастерски защищается.
      – А Марленус всегда нападает, – улыбнулся Минтар.
      – Захватывающая игра, – сказал Марленус почти откровенно. – Некоторым она заменяет музыку и женщин, доставляя не меньшее удовольствие. Она помогает им забыться. Это – как вино ка-ла-на в ночь, в которую его следует выпить.
      Мы молчали.
      – Вот смотрите, – сказал Марленус, восстанавливая позицию. – Я использую убийцу, чтобы взять город. Убийца падает от тарнсмена… необычное, но интересное решение.
      – И тарнсмен падает от раба копья, – добавил я.
      – Верно, – согласился Марленус и взмахнул рукой, – но я побеждаю.
      – А Па-Кур, – сказал я, – убийца.
      – Да, – сказал Марленус, – и Ар – город.
      – А я – тарнсмен? – спросил я.
      – Да, – ответил он.
      – А кто же, – спросил я, – раб копья?
      – Какая разница? – сказал Марленус, взяв в руку несколько рабов копья и по одному роняя их на доску. – Сгодится любой.
      – Если Убийца возьмет город, – сказал я. – Власть посвященных будет уничтожена и орда уберется прочь, останется гарнизон.
      Минтар уселся поудобнее.
      – Молодой тарнсмен неплохо играет, – сказал он.
      – И когда Па-Кур падет, – продолжал я, – гарнизон разделится и произойдет восстание.
      – Возглавляемое убаром, – сказал Марленус, глядя на фишку, зажатую в руке. Он провел ею по доске, спихивая остальные фигуры на шелк. – Убаром, – воскликнул он.
      – Вы хотите, чтобы город сдался Па-Куру, его орда ворвалась в цилиндры, разгромила и сожгла город, уничтожила или поработила население? – спросил я, невольно содрогнувшись, представив себе орду Па-Кура в Аре, грабящую, убивающую, насилующую, или, как говорят горийцы, умывающую мосты кровью.
      Глаза Марленуса вспыхнули.
      – Нет, – сказал он, – Но Ар падет, Посвященные способны только бубнить молитвы Царствующим Жрецам да обсуждать детали бессмысленных и безжалостных жертвоприношений. Они получили власть, но не умеют с нею обращаться. Они никогда не смогут противостоять хорошо организованной осаде города. Им не удержать его.
      – Разве вы не можете войти в город и захватить власть? – спросил я. – Вы вернули Домашний Камень. За вами пойдут.
      – Да, – сказал Марленус, – я вернул Домашний Камень и кое-кто последует за мной, но этого недостаточно. Кто встанет под знамена изгнанника? Власть Посвященных должна быть уничтожена.
      – У вас есть ход в город?
      Марленус пристально посмотрел на меня.
      – Возможно, – сказал он.
      – Тогда у меня есть контрплан, – сказал я. – Попробуйте захватить Домашние Камни городов, подчиненных Ару – они хранятся в Главном Цилиндре. Тогда вы сможете разделить орду Па-Кура, отдав Домашние Камни этим городам – с условием, что они отведут свои войска. Если они не согласятся, уничтожьте камни.
      – Солдаты двадцати городов, – сказал он, – хотят грабить, разрушать, насиловать, а не Домашние Камни.
      – Но некоторые из них дерутся за свою свободу – за свои Домашние Камни. Я уверен, что не все в орде Па-Кура грабители и убийцы. – Заметив интерес убара, я помедлили. – К тому же, насколько бы не были развращены горийские солдаты, они все-таки не станут рисковать своими Домашними Камнями.
      – Но если осада будет снята, то Посвященные останутся у власти.
      – И Марленус не получит свой трон, – продолжил я. – Но город будет спасен. – Я испытывающе взглянул на Марленуса. – Что вам дороже, убар, ваш город или ваш титул? Хотите вы благополучия Ару или своей личной славы?
      Марленус вскочил на ноги и, откинув желтую одежду, выхватил из ножен свой меч.
      – убар, – крикнул он, – отвечает на такие вопросы только с мечом в руках!
      Я тоже выхватил оружие. Мы несколько долгих секунд смотрели друг на друга, потом он рассмеялся, вкладывая меч в ножны.
      – Твой план неплох, – сказал он. – Я и мои люди войдут ночью в город.
      – И я с вами.
      – Нет, – сказал Марленус. – Люди Ара не нуждаются в помощи воина Ко-Ро-Ба.
      – Может быть, – сказал Минтар, – молодой воин заботится о Талене, дочери Марленуса?
      – Где она? – спросил я.
      – Мы точно не знаем, – ответил Минтар, – но она должна содержаться в палатках Па-Кура.
      И тут впервые заговорил Казрак.
      – В день, когда падет Ар, она обвенчается с ним и станет править городом. Он рассчитывает, что это заставит уцелевших жителей считать его настоящим убаром. Он объявит себя их освободителем, спасителем от деспотизма Посвященных, восстановителем старого порядка и славы империи.
      Минтар лениво переставлял фигурки на доске то в одну, то в другую позицию.
      – В принципе, в данной ситуации для нас не важна девушка, – сказал он, – но лишь Царствующие Жрецы видят все варианты. Может быть, лучше сбросить ее с доски. – С этими словами он взял фигуру «супруга убара» или «дочь убара» и бросил ее в ящик.
      Марленус, сжав кулаки, посмотрел на доску.
      – Да, она должна быть снята с доски, но не только из гуманности. Она опозорила меня, оставшись одна с воином, подчинившись ему и умоляя убийцу о снисхождении.
      – Она не опозорила тебя, – сказал я.
      – Она подчинилась, – возразил Марленус.
      – Чтобы спасти свою жизнь.
      – И ходит слух, – сказал Минтар, не отрывая глаз от доски, – что она отдалась Па-Куру, чтобы некий тарнсмен, которого она любила, получил шанс выжить.
      – Она могла принести выкуп в тысячу тарнов, – горько сказал Марленус, – а теперь она стоит меньше, чем вымуштрованная рабыня.
      – Она твоя дочь, – сказал я.
      – Если бы она была здесь, – сказал он, – я бы убил ее.
      – А я бы убил тебя.
      – Верно, – он пристально посмотрел на меня, – один из нас должен убить другого.
      – Неужели ты не любишь ее?
      Марленус изумился.
      – Я – убар, – сказал он и одел желтые одежды Страдальца на свою гигантскую фигуру. Опустив капюшон на лицо, он уже уходил, но внезапно вновь повернулся ко мне, вытянув свою палку.
      – Похоже, тебя любят Царствующие Жрецы, – сказал он и пробурчал еще что-то под своим капюшоном. Потом покинул палатку, ничем не отличаясь от обычного Страдальца.
      Минтар выглядел довольным.
      – Ты единственный избежал Смерти Тарна, – сказал он с восхищением. – Наверное, это все же правда, что ты – воин, появляющийся раз в тысячелетие, и что Царствующие Жрецы пригласили тебя, чтобы ты изменил мир?
      – Откуда ты узнал, что я в лагере? – спросил я.
      – От девушки, – ответил Минтар, – и не логично ли предположить, что ты будешь искать помощи у Казрака, своего брата по мечу?
      – Да.
      Минтар сунул руку в мешок, достал оттуда двойной золотой диск и бросил его Казраку. Тот поймал его.
      – Насколько я понимаю, ты прекращаешь свою службу у меня, – сказал Минтар.
      – Я должен поступить так, – ответил Казрак.
      – Это твое право.
      – Где стоят палатки Па-Кура? – спросил я.
      – На самом высоком месте лагеря, – ответил Минтар, – около второго рва, напротив главных ворот Ара. Ты увидишь черное знамя Касты Убийц.
      – Спасибо. Ты храбрый человек, хоть и торговец.
      – Торговец должен быть храбр, как воин, юный тарнсмен. Вот смотри: предположим, Марленус получит Ар обратно – разве не получит Минтар монополии?
      – Да, – сказал я, – но Па-Кур предлагает такую же монополию.
      – И даже лучше, – поправил меня Минтар, снова обращаясь к доске, – но, видишь ли, Па-Кур – не игрок.

      Мы с Казраком вернулись в его палатку и до утра обсуждали возможности спасения Талены. Мы придумали множество планов, но ни один из них не был реальным. Было бы самоубийством прямо прорываться к ней, и все же, если бы не было другого выхода, я предпринял бы эту попытку. Сейчас же, пока не пал город и Па-Кур не изменил плана, она в безопасности. Не похоже, что Па-Кур был так наивен, чтобы использовать девушку до того, как она публично назовет его Свободным Спутником, как требуют того ритуалы Гора. Как рабыня она может потерять политическое значение. Но мысль о том, что она заключена в палатках Па-Кура, приводила меня в бешенство, и я знал, что не смогу сдерживаться бесконечно. Но пока Казраку удалось уговорить меня подождать, потому, что любое преждевременное действие приведет к неудаче.
      Поэтому в следующие несколько дней я оставался в шатре Казрака. Я перекрасил свои волосы в черный цвет и достал вооружение убийцы. На левой половине шлема я укрепил золотой значок посланца. В этой маскировке я мог свободно ходить по лагерю, наблюдая приготовления к осаде, муштровку войск и даже забрался на одну из осадных башен и наблюдал Ар.
      Время от времени боевые горны подавали сигнал тревоги – арские войска делали вылазки. Навстречу им тогда выходили копьеносцы и всадники Па-Кура. Иногда им удавалось загнать аритов в ворота города, иногда же арские войска теснили людей Па-Кура до защитных кольев, один раз им удалось даже дойти до осадных мостов у большого рва.
      И все же воины Па-Кура явно превосходили аритов. Их человеческие ресурсы были, казалось, неисчерпаемыми, к тому же в его распоряжении была тарларионская кавалерия, которой практически не было в Аре.
      Во время боя небо наполнялось тарнсменами обеих сторон, поражающих неприятеля сверху или вступающими в беспощадные дуэли на высоте нескольких сотен футов. Но постепенно и этот ресурс Ара истощался, опустошаемый превосходящими силами Па-Кура. На девятый день осады небо принадлежало ему, а армия Ара не появлялась больше из главных ворот. Надежда снять осаду с помощью боя исчезла. Людям Ара оставалось дожидаться атаки за своими проводами, пока Посвященные приносили жертвы Царствующим Жрецам.
      На десятый день осады небольшие машины – катапульты и баллисты – были переброшены тарнами через ров и занялись артиллерийской дуэлью с аналогичными орудиями противника, установленными на стенах города. В то же время рабы принялись продвигать линию кольев вперед. После четырех дней артподготовки, имевшей весьма незначительный эффект, был произведен первый приступ.
      Он начался за несколько часов до рассвета. Гигантские осадные башни, покрытые стальными щитами, медленно перекатились через мосты. К полудню они уже были на расстоянии полета стрелы до стены. К темноте первая башня подошла к стене, а через час к ней присоединились остальные две. Вокруг и на них толпились воины. В небе снова сражались тарнсмены. По веревочным лестницам арские воины спускались со стен на высоту башен, через вспомогательные ворота была предупредительная вылазка, но солдаты были остановлены пехотой Па-Кура. Со стен, с высоты около 200 футов выше башен, сбрасывались камни и метались горящие снаряды. Внутри башен голые рабы, подгоняемые кнутами надсмотрщиков, безостановочно раскачивали стальные тараны.
      Одна из башен была подкопана, она внезапно наклонилась и обрушилась на землю под дикие вопли тех, кто был в ней. Другая была захвачена и сожжена. Но еще пять башен медленно катились к Ару. Эти башни сами по себе были крепостями и должны были быть установлены любой ценой – час за часом они будут безостановочно ввинчиваться в стены.
      Тем временем город атаковали тарнсмены, несущие на специальных веревках по девять копьеносцев. Они спускались сквозь отверстия в проволочной сети на крыши цилиндров. Эти десанты редко возвращались, но иногда им удавалось добиться великолепных результатов.
      На двенадцатый день осады в лагере Па-Кура царило оживление: одному из десантов удалось прорезать проволоку и, прорвавшись к главному водохранилищу города, вылить туда сосуд со смертельным ядом, добываемым из пустынного кустарника. Теперь город мог полагаться только на свои колодцы и дождь. Стало ясно, что продовольствие тоже подходило к концу, и Посвященным, явно не способным удержать город и чье сопротивление было бессмысленно, придется испытать на себе голод и отчаяние населения.
      О судьбе Марленуса я не знал. Мне было известно, что он с группой из пятидесяти воинов каким-то способом проник в город, и теперь ждал часа, когда можно будет захватить камни и с их помощью разделить орду Па-Кура. Но на четвертую неделю осады я уже не надеялся на это. Вероятно, их обнаружили и заперли вместе с Домашними Камнями в том самом цилиндре, который в дни славы Марленуса был его дворцом.
      Может быть, они захватили дворец вместе с крышей. Но даже тогда они не могли использовать Домашние Камни – у них не было тарнов, и пути отступления были отрезаны. Да и провода в районе главного цилиндра натянуты особенно густо, что делает спасение невозможным.
      Па-Кур, конечно, был бы рад оставить Марленуса там, где он был – в руках аритов. Кроме того, он был не настолько глуп, чтобы принести Домашние Камни в свой лагерь и рисковать развалить орду до конца осады. Возможно, что он вовсе не собирался отдавать Домашние Камни своим союзникам, а напротив, продолжить империалистические устремления Марленуса. Сколько может продержаться Марленус? Это зависело от того, есть ли у него вода и продукты, и от настойчивости Посвященных. Во дворце должны были быть цистерны с водой, если Марленус, в качестве предосторожности в виду неустойчивого положения Ара, превратил свой цилиндр в крепость с запасами еды, воды и оружия. Но, в любом случае, мой план насчет Домашних Камней провалился, и Марленус, выражаясь языком игры, был нейтрализован, если не сброшен с доски.
      Мы снова и снова обсуждали положение дел. Шансы Ара выстоять были минимальны. Нам оставалось одно – спасать Талену. У меня в голове мелькнул план, но он был почти неосуществим. Казрак заметил, что я пожал плечами и поинтересовался, в чем дело.
      – Осаду можно снять, – сказал я, – если армия из тысячи воинов атакует Па-Кура с незащищенной стороны.
      – Возможно, – усмехнулся Казрак, – но где взять такую армию?
      Я мгновение поколебался, затем сказал:
      – Ко-Ро-Ба и, возможно, Тентис.
      Казрак недоверчиво посмотрел на меня:
      – Ты сошел с ума! Падение Ара для свободных городов – все равно, что глоток ка-ла-на. Это будет праздник. Мосты будут увешаны цветами, польется дармовая пага, будут освобождены рабы, враги примирятся.
      – Но сколько это продлится, если на арском троне сядет Па-Кур?
      Лицо Казрака омрачилось.
      – Па-Кур не разрушит город, – сказал я, – и сохранит как можно больше солдат из орды.
      – Да, радости мало.
      – Марленус мечтал об империи. Па-Кур не пойдет дальше тирании и угнетения.
      – Марленус уже не опасен, – сказал Казрак. – Он изгнанник в своем собственном городе.
      – Но Па-Кур как убар Ара – угроза всему Гору.
      – Верно, – согласился Казрак, вопросительно глядя на меня.
      – Почему бы свободным городам не объединиться, чтобы уничтожить Па-Кура?
      – Города никогда не объединятся.
      – Им ничего не остается делать. Если Па-Кура надо остановить, то это можно сделать только сейчас.
      – Города не объединятся, – повторил Казрак, качая головой.
      – Возьми кольцо, – сказал я, – покажи его Правителю Ко-Ро-Ба и Правителю Тентиса, убарам и правителям всех городов. Расскажи им об осаде и о том, что тебя послал Тэрл Кэбот, воин Ко-Ро-Ба.
      – Меня, скорее всего, заколют, – сказал Казрак, беря кольцо, – но я пойду.
      С тяжелым сердцем я смотрел на его сборы.
      – Прощай, брат по мечу, – сказал он, повернулся и вышел из палатки так, как если бы шел на очередное дежурство. Горячий комок застрял у меня в горле, и я спросил себя, должен ли был я посылать друга на верную смерть.
      Через несколько минут и я сам собрался и, надев черный шлем убийцы, направился к палаткам Па-Кура. Они располагались напротив главных ворот города, на внешней стороне второго рва. Здесь, на холме, за черной шелковой стеной, томилась Талена. За стеной располагались дюжины палаток его людей и телохранителей, над палатками развивались черные флаги Касты Убийц.
      Я проходил рядом с этой стоянкой сотни раз, но теперь решил войти. С бьющимся сердцем я ускорил шаги – пришло время действовать. Было бы самоубийством прорываться на стоянку, но Па-Кур был в окрестностях Ара, руководя осадой, и я мог, если повезет, пройти как посланник. Кто осмелиться преградить путь тому, на чьем шлеме сверкает золотой знак посланца?
      Без колебаний я поднялся к страже.
      – Послание Па-Кура, – сказал я, – для ушей Талены – его будущей супруги.
      – Я отнесу послание, – сказал один из охранников, здоровяк, подозрительно глядя на меня. Он явно впервые меня видел.
      – Послание для будущей супруги убара и только для нее, – сказал я сердито. – Ты задерживаешь посланника Па-Кура?
      – Я не знаю тебя, – прорычал он.
      – Скажи мне свое имя, чтобы я смог сообщить Па-Куру, кто задерживает его посланника.
      Последовало напряженное молчание и стражи отступили. Я вошел на стоянку, не имея определенного плана, но чувствуя, что должен поговорить с Таленой – может быть, вместе мы сумеем придумать план бегства. На мгновение я растерялся, точно не зная, где находится ее палатка.