— Кроме того, — ткнул меня в бок Камчак, — честно скажу, пища и обстановка в доме Сафрара мне нравятся гораздо больше, чем во дворце Фаниуса Турмуса.

— И то правда.

Я поражался тому, как желудок Камчака выдерживает натиск блюд, которыми тот его набивает. Впрочем, быть может, ему это и не вредно. Тарианские праздники обычно растягиваются на большую часть ночи и могут насчитывать до ста пятидесяти перемен блюд. Такое количество блюд, без сомнения, не оправдало бы себя, если бы не существовало некоего не совсем приятного устройства из золотой бутыли и палочки с перышком на конце, окунаемой в ароматизированное масло, с помощью которых едок, когда хотел, мог освежиться и вернуться к праздничному столу с по-прежнему пустым желудком. Я никогда не прибегал к этому изуверскому средству и выходил из положения, беря по маленькому кусочку в каждой из перемен и так утоляя аппетит.

Тарианцы рассматривали это как безнадежную дикарскую стеснительность.

Впрочем, быть может, с их точки зрения, я пил слишком много паги.

Сегодня в полдень мы с Камчаком, ведя под уздцы четыре груженые каийлы, вошли в первые ворота девятивратной Тарии.

Во вьюках были коробки с драгоценными камнями, серебряными сосудами, ювелирными украшениями, зеркалами, гребнями, золотыми монетами с изображением тарна — все это мы везли в качестве даров в Тарию. По-видимому, это было гордым жестом кочевников, желающих показать, как мало их беспокоят бренные деньги и драгоценности, настолько мало, что они даже способны отдать их тарианцам. Тарианские посланцы к народам фургонов в своих подношениях, разумеется, старались превзойти последних. Камчак говорил мне (я думаю, это был своего рода секрет), что некоторые вещи обменивались туда и обратно десятки раз; впрочем, Камчак не вручил посланцу Фаниуса Турмуса, которого встретил у входа в город, одной маленькой плоской коробочки для правителя. Он настоял на том, чтобы нести её самому, и действительно она находилась сейчас рядом с ним под правым коленом.

Я был доволен посещением Тарии, поскольку меня всегда интересовали новые города.

Тария оправдала мои ожидания. Она была роскошна. Ее лавки были заполнены редкими экзотическими товарами.

Меня окружали запахи, которых я никогда до того не встречал. Несколько раз мы попадали в толпу музыкантов, пританцовывающих в центре улицы, играющих на флейтах, барабанах, может быть направляющихся на пир. Я был рад снова встретить разноцветие кастовых одеяний, столь обычное для любого горианского города, хотя в отличие от других городов здесь эти одежды были чаще всего из шелка; услышать крики горианских торговцев, такие знакомые, продавцов пирожных, зеленщиков, разносчиков вина, согнувшихся под бурдюками из двойной шкуры верра на спине. Мы не привлекли к себе столько внимания, как я было опасался, и мне подумалось, что, наверное, кочевники на улицах Тарии — зрелище довольно привычное для местных жителей: раз в год, по крайней мере каждой весной, посланцы народов фургонов приходят в город. Многие люди едва удостаивали нас беглым взглядом, и это несмотря на то, что в иные времена мы были кровными врагами.

Полагаю, впрочем, что жизнь высокостенной Тарии для большинства её граждан шла своим чередом, а народы фургонов казались чем-то далеким. Город ни разу не пал и уже более века не подвергался осаде.

Похоже, местные жители опасались кочевников только тогда, когда выходили за стены города. Вот тогда горожане начинали ощущать очень сильное беспокойство и, надо заметить, они имели на это все причины.

Единственным разочарованием, поджидавшим меня на улицах Тарии, был глашатай, посланный впереди нас, чтобы предупредить всех женщин города, дабы они скрыли лица, даже рабыни. Таким образом, к несчастью, за исключением случайной пары глаз, стрельнувших из-под вуали, мы не увидели на своем пути от ворот до дома Сафрара ни одной из облаченных в шелка роскошных красавиц Тарии.

Я обратил на это внимание Камчака, и тот громко расхохотался.

Разумеется, он был прав. Среди фургонов, заклейменными, одетыми в крошечные кусочки кожи, скрепленные маленькими шнурочками, имеющими кольцо в носу и горианский ошейник, разгуливало немало красоток Тарии. Даже сейчас, к неудовольствию Элизабет Кардуэл, проводившей всю последнюю неделю ночи под фургоном, в нашем фургоне были две такие — Дина, которую я выиграл в состязании с бола, и её подружка — великолепная отважная девчонка, укусившая шею камчаковской каийлы, пытавшаяся скрыть от судьи повреждения от копья Альбрехта. Звали её Тенчика, она пыталась хорошо служить Камчаку, но было ясно, что она тяжело переживает разлуку с Альбрехтом. К моему удивлению, он дважды пытался выкупить свою милую рабыню, но Камчак торговался, набивая цену. Дина, напротив, ласково и преданно служила мне. Один раз Альбрехт было попытался вместе с Тенчикой выкупить и её, но я был непреклонен.

— Это значит, — спросила меня той ночью Дина, прижавшись головой к моим ногам, — что мой господин доволен мной?

— Да, — сказал я, — доволен.

— Я счастлива.

— У неё толстые коленки, — констатировала Элизабет Кардуэл.

— Не толстые, — сказал я, — а сильные и красивые колени.

— Ну, если тебе нравятся толстые коленки… — отворачиваясь, презрительно проронила Элизабет и вышла из фургона, успев продемонстрировать великолепную стройность собственных ног.

Я вспомнил, что лежу на пиру Сафрара в Тарии.

Прибыл мой кусок поджаренного мяса боска. Я поднял его и поднес ко рту. Конечно, это совсем не то, что боск, приготовленный на открытом огне в прерии, но… впрочем, это был хороший боск. Я вонзил зубы в сочное мясо и, отрывая куски, принялся с удовольствием жевать.

Банкетные столы расставлены в форме буквы «П», чтобы рабы могли с удобством обслуживать всех, и, разумеется, для того, чтобы артисты могли давать представление между столов.

Сбоку располагался маленький алтарь Царствующих Жрецов, где горел небольшой огонь. На этом огне в самом начале праздника хозяин сжег несколько кусочков мяса, орошенного вином.

— Та-Сардар-Гор! — провозгласил он, и эта фраза была подхвачена остальными. — За Царствующих Жрецов Гора!

Это была обязательная фраза перед трапезой.

Единственным, кто не участвовал в церемонии, был Камчак, считавший, что такое жертвоприношение в глазах неба является никуда не годным. Я принял участие в церемонии почитания Царствующих Жрецов, в особенности одного — Миска.

Сидевший в нескольких футах от меня тарианец заметил, что я участвую в ритуале:

— Вижу, — произнес он, — что ты был рожден не среди фургонов.

— Да, — кивнул я.

— Его зовут Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба, — вмешался Сафрар.

— Откуда тебе известно мое имя?

— Слухи… — ответил он.

Я бы хотел порасспросить его об этом еще, но он уже разговаривал с рабом позади себя, отдавая распоряжения насчет пира.

Вскоре я забыл об этом.

Если на улицах Тарии и не было женщин, то Сафрар, торговец, по-видимому, вознамерился компенсировать эту недостачу в своем доме. Несколько свободных женщин сидело за столом и несколько рабынь прислуживало. Свободные женщины с точки зрения скорее пуритан других городов вели себя непринужденно — откинули капюшоны и скрывавшие их лица вуали, наслаждались праздником, угощаясь с тем же аппетитом, что и мужчины. Их красота, блеск глаз, смех и разговоры, как мне казалось, очень украшали вечер. Многие из них были бойкими на язык, полными энергии красивыми женщинами, чувствующими себя совершенно свободно и непринужденно.

Мне нравилось, что женщины открывали вуали при всем честном собрании, особенно в присутствии чужеземцев, как Камчак и я.

Обслуживавшие нас рабыни позвякивали золотыми браслетами, по четыре на руках и ногах, и звук этот сливался с мелодичным перезвоном колокольчиков, свисавших с их ошейников и волос. Уши их также украшали крошечные колокольчики рабыни.

Единственным одеянием этих женщин был тарианский камиск. Это кусок ткани, который носят как пончо, с той лишь разницей, что по краю его скрепляют цепочкой или шнурком. Тарианский же камиск, если его разложить на полу, будет похож на перевернутую букву «Т», причем поперечина будет слегка приподнята с каждой стороны. Он крепится одной-единственной веревкой. Веревка связывает одеяние в трех местах — у шеи, на спине и спереди на животе. Сам по себе этот костюм, как нетрудно догадаться, крепится на шее девушки, проходит по передней стороне тела, между ног, затем поднимается, прикрывая двумя сторонами поперечины «Т» бедра, после чего завязывается на животе. Тарианский камиск в отличие от обычного камиска прикрывает клеймо; а с другой стороны, в отличие от обычного камиска он оставляет спину неприкрытой и может быть затянут таким образом, чтобы лучше подчеркнуть женскую красоту.

Нас развлекала группа жонглеров, пожирателей огня и акробатов. Был и фокусник, который особенно понравился Камчаку, а также укротитель, который с бичом в руке провел по залу танцующего слина.

Мне удалось расслышать обрывки беседы Камчака с Сафраром, как я успел понять, они обсуждали место встречи для обмена товаром. Чуть позже, когда я был уже пьянее, чем мог себе позволить, я расслышал, как они обсуждали детали того, что Камчак называл «играми Войны Любви», уточняя такие детали, как время, оружие, судьи и так далее. Затем я услышал фразу: «Если она будет участвовать, ты должен будешь отдать золотой шар».

Мгновенно я протрезвел, до меня дошел смысл сказанного, меня затрясло. Чтобы ничем не выдать охватившего меня возбуждения, я даже ухватился рукой за стол.

— …Я смогу устроить так, что она будет избрана для игр… — говорил Сафрар, — но это будет кое-чего стоить.

— Как ты обеспечишь, что её выберут? — спросил Камчак.

— Мое золото обеспечит, — тихо произнес Сафрар, — и золото же обеспечит, что её будут плохо защищать.

Краешком глаза я видел, что глаза Камчака разгорелись.

Церемониймейстер подал знак, призывая к тишине, остановил все разговоры и игру музыкантов. Акробаты были вынуждены прервать выступление и удалиться. В наступившей тишине прозвучал голос стюарда:

— Африз из Тарии!

Я, как и другие находящиеся в зале, перевел взгляд на широкую мраморную лестницу, расположенную слева от огромного стола в доме торговца Сафрара.

По лестнице медленно в ниспадающем шелковом белом с золотым одеянии торжественно спускалась девушка по имени Африз.

Ее сандалии были из золота, и она носила золотые перчатки.

Ее лица было не разглядеть — его укрывала белая шелковая вуаль, также отделанная золотом. Не были видны даже её волосы — их скрывал капюшон свободной женщины, который, разумеется, имел цвета касты торговцев. Следовательно, Африз принадлежала к касте торговцев.

Я вспомнил, что Камчак не раз уже говорил о ней.

Женщина приближалась, и внезапно я вновь расслышал слова Сафрара:

— Вот что я предлагаю, — говорил он, указывая на приближающуюся девушку.

— Богатейшая женщина Тарии, — вздохнул Камчак.

— Как только достигнет совершеннолетия, — уточнил Сафрар.

Я заподозрил, что до того времени её средства находились в руках Сафрара.

Позднее Камчак подтвердил мою догадку. Сафрар не был родственником девушки, но был избран торговцами Тарии, на которых оказывал несомненное влияние, опекуном девушки после смерти её отца, который погиб несколько лет назад при нападении паравачей на его караван. Отец Африз — Тетрар был самым богатым торговцем города, одного из самых богатых городов на Горе. После него не осталось ни одного наследника мужского пола, и соответственно огромные богатства Тетрара принадлежали теперь его дочери — Африз, которая стала бы полноправной хозяйкой этих богатств по достижении ею совершеннолетия, что должно было произойти этой весной.

Девушка, несомненно, прекрасно отдавала себе отчет в том, сколько глаз направлено на нее, она остановилась на лестнице и, надменно подняв голову, оглядела зал. Я как-то почувствовал, что она почти немедленно отметила меня и Камчака. Что-то в её позе заставило меня заподозрить, что она довольна тем, что обнаружила нас здесь. Сафрар прошептал Камчаку, глаза которого разгорелись и остановились на бело-золотой фигуре на лестнице.

— Разве она не стоит золотой сферы?

— Трудно сказать, — ответил Камчак.

— Ее рабыни, — сообщил Сафрар, — говорят, что она прекрасна.

Камчак пожал плечами в своей хитрой тачакской манере. Я несколько раз видел этот жест, когда обсуждалась цена, которую должен был заплатить Альбрехт, чтобы заполучить обратно свою Тенчику.

— Шар на самом деле не так уж много и стоит, проговорил Сафрар, — он ведь не из золота, только кажется таким…

— Но, — сказал Камчак, — тачаки дорожат золотой сферой…

— Я хочу её только как диковинку, — продолжал Сафрар.

— Я подумаю над этим, — ответил Камчак, не отводя взгляда от Африз.

— Я знаю, где она, — говорил Сафрар, обнажив золотые зубы, — и могу послать за ней людей.

Стараясь ничем не выдать своего внимания, я напряженно вслушивался в их беседу, хотя сейчас, даже выкажи я открыто свой интерес, не многие из зала заметили бы его, поскольку взгляды всех были прикованы к стоявшей на лестнице девушке — стройной, по слухам, прекрасной, укрытой вуалью и бело-золотым убором. Она поразила даже меня. Даже я, несмотря на то что внимание мое было полностью поглощено беседой Камчака с Сафраром, не смог бы отвести от неё глаз, даже если бы захотел. Наконец она спустилась по лестнице и, останавливаясь, лишь чтобы кивнуть или бросить фразу-другую сидящим за столами, гордо прошествовала к главному столу.

Музыканты по сигналу вновь подняли свои инструменты, вновь появились акробаты и принялись вертеться и прыгать вокруг гостей.

— Сфера в фургоне Катайтачака, — медленно, с расстановкой говорил Сафрар, — и я могу послать за ней наемных тарнсменов с севера, но я предпочитаю обойтись без войны.

Камчак все ещё смотрел на прекрасную тарианку Африз.

Мое сердце бешено заколотилось — теперь я знал, если, конечно, Сафрар был прав, что золотая сфера, без сомнения — последнее яйцо Царствующих Жрецов, находится в фургоне Катайтачака, убара тачаков. Наконец-то я, кажется, узнал о его местонахождении!

Я успел обратить внимание, что Африз, направляясь к нам, по пути не заговаривает ни с одной из присутствующих в зале женщин, не приветствует ни одну, хотя их наряды позволяли предполагать, что они и знатны и богаты. Мужчинам же то там, то тут она слегка кивала либо роняла слово-два. Мне показалось, что Африз не желает признавать свободных женщин, снявших покрывала. Ее собственная вуаль, разумеется, не была откинута. Когда она приблизилась, я смог сквозь неплотную ткань разглядеть сияние двух прекрасных черных глаз. Телосложением она была потяжелее мисс Кардуэл, но полегче Херены.

— Золотой шар за Африз из Тарии, — страстно прошептал Сафрар Камчаку.

Камчак повернулся к маленькому торговцу, изборожденное шрамами лицо кочевника сломалось в улыбке:

— Тачаки дорожат золотой сферой.

— Ну и пожалуйста, — огрызнулся Сафрар, — тогда и женщины ты не получишь.

— Я сам позабочусь об этом.

— Ну что ж, заботься, а я сам позабочусь о том, чтобы каким-нибудь образом получить золотой шар!

Камчак отвернулся и снова уставился на Африз.

Девушка подошла вплотную, и Сафрар, вскочив, поклонился ей.

— Приветствую Африз из Тарии, которую я люблю, как собственную дочь, — произнес он.

Девушка кивнула, сказав:

— Почтение Сафрару!

Сафрар подал знак двум девушкам, которые внесли покрывало и шелковую подушку, поместив её между Сафраром и Камчаком.

Африз кивнула церемониймейстеру, и тот мановением руки отправил акробатов прочь, а музыканты тут же тихо заиграли мягкие и сладкие мелодии. Все вернулись к беседам и еде.

Африз огляделась по сторонам.

Она приподняла вуаль так, что я смог увидеть изящные линии её носа и рта. Затем она два раза хлопнула в ладоши, и церемониймейстер бросился к ней.

— Что-то дерьмом боска попахивает, — сказала она.

Стюард казался озадаченным, затем испуганным. Он поклонился, раскинул руки и улыбнулся с деланным сожалением.

— Мне жаль, моя госпожа, но, учитывая обстоятельства…

Она осмотрелась и, казалось, впервые заметила Камчака.

— А-аа… — сказала она. — Я вижу… конечно… тачак…

Сидевший скрестив ноги Камчак, казалось, подпрыгнул на покрывале, задев ногой низкий столик, на котором зазвенели тарелки.

— Великолепно! — воскликнул он.

— Пожалуйста, если желаешь, присоединяйся к нам, — обратился к Африз Сафрар.

Африз, довольная собой, заняла место между Сафраром и Камчаком, где села, опираясь на пятки в позе горианской свободной женщины. Она держалась очень прямо, высоко подняв голову.

— Кажется, мы встречались раньше, — сказала она, обращаясь к Камчаку.

— Два года назад, — ответил Камчак, — в этом же месте и в это же время. Помнишь, ты назвала меня тачакским слином?

— Кажется, что-то припоминаю, — промолвила Африз так, словно ей это давалось тяжело.

— Я принес тебе тогда пятиниточное ожерелье из алмазов, — сказал Камчак, поскольку слышал, что ты прекрасна.

— А-аа… — проронила Африз, — я ещё отдала его своим рабам.

Камчак на радостях опять пнул стол.

— Вот тогда ты отвернулась и обозвала меня тачакским слином.

— Ах да! — рассмеялась Африз.

— Именно тогда, — продолжал Камчак, все ещё смеясь, — я поклялся, что сделаю тебя своей рабыней.

Африз осеклась.

Сафрар потерял дар речи.

Все за столом притихли.

Камрас медленно поднялся из-за стола. Он обратился к Сафрару.

— Мне принести оружие?

Камчак посасывал пату и вел себя так, словно не слышал слов Камраса.

— Нет, нет! — закричал Сафрар. — Камчак и его друг — гости, послы от народов фургонов! Им нельзя причинять вред!

Африз нежно рассмеялась, и Камрас вынужден был вернуться на свое место.

— Принесите мне духи! — обратилась Африз к старшему официанту, и тот послал рабыню, которая вскоре принесла поднос с лучшими тарианскими духами.

Африз вытащила две крохотные бутылочки и чуть подержала их перед носом, после чего разбрызгала содержимое по столу и покрывалу. Ее действия доставили удовольствие тарианцам, и они рассмеялись.

Камчак тоже все ещё улыбался.

— За это, — произнес он, — ты проведешь первую ночь в мешке с навозом.

Африз снова мило рассмеялась, и к ней присоединились люди за столом.

Руки Камраса, побелев, вцепились в стол.

— Кто ты? — спросила Африз, посмотрев на меня.

— Я — Тэрл Кэбот из города Ко-Ро-Ба.

— Это же очень далеко на севере, даже дальше, чем Ар!

— Да, — ответил я.

— Как так получилось, — спросила она, — что воин из Ко-Ро-Ба едет в вонючих фургонах тачакского слина?

— Фургон не пахнет, — ответил я. — А Камчак мой друг.

— Без сомнения, ты — отверженный, — сказала она.

Я пожал плечами.

Она рассмеялась и повернулась к Сафрару.

— Быть может, варвар хочет зрелищ? — спросила она.

Я был озадачен подобным предложением, потому что целый вечер шли какие-нибудь представления, жонглеры, акробаты, парень, который под музыку поглощал огонь, маг, укротитель с танцующими спинами…

Сафрар смотрел в пол. Он был зол.

— Может быть, — сухо сказал он.

Я предположил, что Сафрар был все ещё раздражен отказом Камчака на сделку о золотой сфере. Я не совсем понимал мотивы поведения Камчака. Конечно, он не знал истинной природы золотой сферы в этом варианте он понимал бы, что она бесценна.

Я догадывался, что он не знал её настоящей ценности, потому что он, по-видимому, серьезно обсуждал её обмен раньше, ещё до этого вечера. Похоже, он просто хотел от Сафрара больше, чем только Африз.

Теперь Африз повернулась ко мне. Она кивнула в сторону женщин за столами:

— Разве женщины Тарии не прекрасны?

— Конечно, — подтвердил я, потому что здесь не присутствовало ни одной женщины, которая действительно не была бы прекрасной.

Она почему-то рассмеялась.

— В моем городе, — сказал я, — свободные женщины не позволили бы себе сидеть без вуали перед незнакомцами.

Девушка ещё раз мило рассмеялась и повернулась к Камчаку.

— Что думаешь ты, крашеный кусок навоза? — спросила она.

Камчак пожал плечами.

— По-моему, — сказал он, — то, что женщины Тарии бесстыдны, уже давно не секрет для тачаков.

— Думаю, ты ошибся, — злобно прошипела Африз из Тарии, её глаза вспыхнули, что было видно даже сквозь белую вуаль.

— Почему? Вот — я же вижу их, — сказал Камчак, разводя руками в стороны и ухмыляясь.

— Думаю, ты ошибся, — повторила девушка.

Камчак выглядел озадаченным.

Тут Африз два раза резко ударила в ладоши, и женщины встали и быстро перешли в пространство между столами. Раздались звуки барабана и флейты, и, к моему удивлению, первая девушка внезапно грациозным движением тела сняла свои платья и швырнула их за головы возбужденно кричавших гостей.

Она стояла, глядя на нас, — прекрасная и возбужденная, тяжело дышащая, взметнувшая руки над головой, готовая к танцу. Каждая женщина из тех, кого я видел и счел свободной, сделала то же самое — все они стояли перед нами, рабыни в ошейниках, одетые только в алые танцевальные шелка! И они начали танцевать.

Камчак был обозлен.

— Неужели ты и в самом деле думал, — надменно спросила Африз, — что тачаку разрешат видеть лицо свободной женщины Тарии?

Камчак сжал кулаки, поскольку ни один тачак не любит быть одураченным.

Камрас громко расхохотался, и даже Сафрар хихикал, прикрывшись желтым покрывалом.

Я знал, что ни одному тачаку не понравится быть предметом шутки, особенно тарианской шутки. Но Камчак ничего не сказал.

Он поднял свой кубок паги и осушил его, наблюдая, как девушки танцевали под тарианские мелодии.

— Разве они не прекрасны? — спросила Африз через какое-то время.

— Среди фургонов много таких же тарианок, — пожал плечами Камчак.

— Ой ли? — сказала Африз.

— Да, — ответил Камчак, — тарианские рабыни красивы — ну, примерно такие, какой будешь ты.

— Ты, конечно, понимаешь, — произнесла Африз, — что, если бы ты не был послом народов фургонов, я приказала бы тебя убить?

Камчак рассмеялся.

— Совсем разные вещи — приказать убить тачака и убить его.

— А ведь я думаю, можно устроить и то и другое, — заметила Африз.

— Я буду рад получить тебя, — рассмеялся Камчак.

Девушка тоже рассмеялась.

— Ты — дурак, — сказала она и едко добавила: — Но поберегись. Если ты перестанешь меня забавлять, то вряд ли покинешь этот зал живым.

Камчак как раз заглатывал очередной бокал паги, и часть напитка сбегала из уголка его рта.

Африз развернулась к Сафрару.

— Без сомнения, нашим гостям понравится видеть тех, других, — предположила она.

Я не понял, о чем она.

— Ой, Африз, я умоляю тебя, — затряс Сафрар своей большой пунцовой головой, — не надо проблем, не надо проблем.

— Ха! — вскрикнула Африз, подзывая церемониймейстера к себе. — Других рабынь для развлечения гостей!

Слуга покосился на Сафрара. Тот, сокрушенно вздохнув, кивнул.

Церемониймейстер дважды хлопнул в ладоши, останавливая танцующих девушек, и они быстро покинули комнату. Затем он ударил в ладоши третий раз, чуть подождал и — ещё два раза. Послышался нежный перезвон других колокольчиков. Из задней комнаты цепочкой появились девушки.

Мои руки стиснули кубок. Африз была поистине бесстрашной. Мне показалось, что Камчак устроит войну прямо в этом зале.

Эти девушки, застывшие перед гостями в шелках рабынь для наслаждений, были девушками народов фургонов, под шелками легко угадывались тарианские клейма. Ведущая их рабыня, к нескрываемому раздражению церемониймейстера, завидев Камчака, преклонила перед ним колени. Вслед за ней так поступили и другие.

Церемониймейстер выхватил бич и приблизился к ведущей девушке.

Его рука отошла назад, но удар так и не пал, потому что с криком боли старик отскочил в сторону рукоять канвы торчала из его предплечья, а стальное лезвие вышло с другой стороны.

Даже я не заметил, как Камчак успел метнуть кайву. Теперь в его пальцах лежал следующий клинок. Несколько человек, включая Камраса, бросившихся было к нему из-за столов, застыли, по-видимому не ожидая, что Камчак так вооружен. Я тоже вскочил на ноги.

— Оружие, — сказал Камрас, — запрещено на наших пирах.

— Д-а-а-а?.. — с поклоном выразил удивление Камчак. — Я не знал…

— Давайте сядем и продолжим развлекаться, — предложил Сафрар. — Если тачак не хочет видеть этих девушек, пусть их уберут.

— Я хочу видеть их танец, — заявила Африз. Она жаждала ссоры.

Глядя на нее, Камчак рассмеялся, а затем, к моему облегчению и к облегчению многих сидящих за столами, спрятал кайву в ножны и уселся на место.

— Танцуйте! — приказала Африз.

Девушка не двинулась с места.

— Танцевать! — завизжала Африз, вскакивая на ноги.

— Что мне делать? — спросила коленопреклоненная девушка у Камчака.

Чем-то она походила на Херену, и было похоже, что она выросла и воспитывалась в тех же условиях, что и та. Как и Херена, она носила в носу тонкое драгоценное золотое кольцо.

— Ты — рабыня, — миролюбиво сказал Камчак, — танцуй для своих господ.

Девушка с благодарностью взглянула на него, затем поднялась вместе с другими и под громкую ритмичную музыку исполнила дикий любовный танец степняков.

Они были прекрасны.

Солистка, говорившая с Камчаком, была тачачкой и особенно завораживающей своей варварской свежей красотой. Для меня стало ясно, почему тарианские мужчины так охотились за женщинами кочевников.

В разгар одного их танца Камчак повернулся к Африз, которая горящими глазами следила за танцем, наслаждаясь, так же как и я, этим дивным и диким спектаклем.

— Я позабочусь, — сказал Камчак, — чтобы, когда ты станешь моей рабыней, ты обязательно выучилась этому танцу.

Шея тарианки Африз побагровела от ярости, но она ничем другим не выдала, что слышала его.

Камчак подождал, пока девушки закончат свой танец, и затем, когда их распустили, поднялся из-за стола.

— Мы должны идти, — сказал он.

Я кивнул и поднялся вслед за ним, готовый вернуться к фургонам.

— А что в коробке? — спросила Африз, увидев, что Камчак берет в руки маленькую черную коробку, весь вечер пролежавшую у его правого колена. Без сомнения, девушка была по-женски любопытна.

Камчак по своей привычке неопределенно пожал плечами.

Я вспомнил, как только что слышал о том, как два года назад он подарил Африз алмазное ожерелье из пяти ниток, которое она приняла и, по крайней мере как утверждала она сама, отдала своим рабыням. Это было как раз тогда, когда она обозвала Камчака тачакским слином.

Однако было ясно, что её интересует, что находится в коробке. На протяжении вечера я уловил несколько раз её любопытный взгляд, брошенный в эту сторону.

— Да ничего, — сказал Камчак, — безделушка…

— Но она для кого-то? — настаивала Африз.

— Я думал, — ответил Камчак, — что смогу подарить её тебе..

— О-о-о! — Африз была явно заинтригована.

— Но теперь понимаю, что она тебе не понравится, — сказал Камчак.

— Откуда ты знаешь? — ласковым голосом сказала она. — Я её не видела.

— Я заберу её домой, — твердо сказал Камчак.

— Ну, что же…

— Впрочем, если хочешь, ты можешь получить ее…

— Это не… ожерелье из алмазов?

Африз из Тарии была не глупа. Она знала, что кочевник, выпотрошивший сотни караванов, время от времени приобретал богатства, о которых могли только мечтать даже самые богатые в их городе люди.

— Нет, — ответил Камчак, — это не ожерелье. Это нечто другое.

— Да-а? — протянула она с притворным разочарованием.

Я заподозрил, что она, наверное, вовсе и не отдала ожерелье из пяти алмазных ниток рабыням. Без сомнения, оно до сих пор хранится в одном из её сундуков с украшениями.

— Но тебе это не понравится, — в раздумье повторил Камчак.

— А может, и понравится.

— Нет. Тебе определенно не понравится.

— Но ведь ты принес это для меня, разве не так? — спросила она.

Камчак пожал плечами, разглядывая коробку в своих руках.

— Да. Я принес это для тебя.

Коробка была как раз такого размера, что в ней спокойно могло поместиться ожерелье, положенное на черный бархат.

— Мне понравится… Я хотела бы это примерить… — сказала Африз из Тарии.

— Правда? — спросил Камчак. — Ты собираешься это надеть?

— Да, — сказала Африз, — дай это мне.

— Ладно, — сдался Камчак, — только лучше будет, если я закреплю его сам.

Воин Камрас напряженно приподнялся со своего места.

— Толстокожий тачакский слин, — прошипел он сквозь зубы.

— Прекрасно, — сказала Африз, — ты можешь закрепить его на мне сам.

И Камчак подошел и склонился над коленопреклоненно сидящей за нашим столом Африз, которая ещё больше выпрямила спину и гордо подняла подбородок. Он зашел со спины. Ее глаза даже сквозь вуаль сияли от любопытства. Я увидел, что она учащенно дышала и нежный бело-золотой шелк её вуали чуть колыхался от её дыхания.

— Давай, — сказала Африз.

Камчак открыл коробку.

Когда Африз услышала слабый щелчок замка, она ещё могла повернуться и рассмотреть предназначавшийся ей подарок. Но она не сделала этого. Она смотрела прямо перед собой.

— Давай же, — повторила она, сгорая от нетерпения.

То, что случилось затем, произошло очень быстро. Камчак достал из коробки большое металлическое кольцо — тарианский ошейник рабыни. Раздался резкий щелчок замка, и шея Африз из Тарии была окольцована сталью! В следующее мгновение Камчак поднял её, испуганную, на ноги лицом к себе и обеими руками сорвал с лица вуаль!