— Да здравствует Камчак! — воскликнули они. — Да здравствует Высокий Убар!

— Да здравствует Единый Убар народов фургонов! — пронеслось по залу.

Только поздно вечером все дела этого дня были решены и тронный зал опустел.

С Камчаком остались лишь несколько тачакских командиров и наиболее заслуженных воинов, мы с Гарольдом и Африз с Хереной и Элизабет.

Ушли и Альбрехт с Тенчикой и Дина. Интересный разговор произошел между девушками, прежде чем они покинули зал.

Тенчика подошла к Дине.

— На тебе уже нет ошейника, — заметила Дина.

Тенчика застенчиво опустила глаза.

— Да, — сказала она, — я свободна.

— Теперь ты вернешься в Тарию? — спросила Дина.

— Нет, — улыбаясь, ответила Тенчика. — Я остаюсь с Альбрехтом и фургонами.

Альбрехт тем временем был занят разговором с Конрадом, убаром кассаров.

— Вот, — протянула Тенчика Дине небольшой матерчатый сверток. — Это твое, ты это выиграла.

Дина с удивлением развязала сверток и увидела в нем кольца и золотые украшения, переданные ей Альбрехтом за победу в соревнованиях по бегу от бола.

— Возьми это, — настаивала Тенчика.

— Он знает? — спросила Дина. — Конечно.

— Он очень добр.

— Я люблю его, — ответила Тенчика, поцеловав её на прощание и поспешно убегая прочь.

Я подошел к Дине и взглянул на переданные ей украшения.

— Для этого действительно нужно неплохо бегать, — заметил я.

Она весело рассмеялась.

— Здесь более чем достаточно драгоценностей, чтобы нанять себе помощников! — радостно потрясла она содержимым свертка. — Теперь я смогу снова открыть магазинчик моего отца и братьев!

— Если хочешь, я дам тебе в сотню раз больше? — предложил я.

— Нет, — с улыбкой отказалась она. — Это я выиграла. Я хочу сделать все самостоятельно.

Она подняла вуаль с лица и быстро коснулась губами моей щеки.

— Прощай, Тэрл Кэбот, — пробормотала она. — Желаю тебе всего хорошего.

— И я желаю тебе всего хорошего, благородная Дина из Тарии, — ответил я.

Она рассмеялась.

— Глупый, глупый воин, — покачала она головой. — Я всего лишь дочь бедного пекаря!

— Он был благородным, достойным человеком, — сказал я.

— Спасибо тебе, — пробормотала она.

— И дочь его — благородная, достойная женщина, — продолжал я. — К тому же очень красивая.

Я не позволил закрыть ей лицо вуалью, пока не запечатлел у неё на губах прощальный поцелуй.

Она опустила вуаль, прижала пальцы к своим губам, затем коснулась ими моих и поспешно оставила зал.

Элизабет наблюдала за нами, явно ревнуя.

— А она красивая, — мрачно отметила Элизабет.

— Да, — согласился я и, посмотрев на нее, добавил: — Ты тоже.

Лицо её расцвело улыбкой.

— Я знаю, — горделиво сказала она.

— Дерзкая девчонка, — усмехнулся я.

— Горианской девушке нет нужды притворяться, будто она не знает, что красива, — возразила она.

— Это верно, — согласился я. — Но почему ты сама решила, будто ты красивая?

— Я не сама. Так говорил мой господин, — пожала она плечами. — Он ведь не обманывает, не так ли?

— Не часто, — признался я. — Особенно в вещах столь важных.

— К тому же я видела, какие взгляды бросают на меня мужчины, — заявила Элизабет, — и знаю, что за меня можно получить хорошую цену.

От такой наглости я даже почувствовал легкое замешательство.

— Наверное, целую пригоршню золотых монет, — как ни в чем не бывало продолжала Элизабет.

— Пожалуй, — согласился я.

— Значит, я красивая, — подвела она итог.

— Верно.

— Но ведь ты не продашь меня?

— Пока нет. Посмотрим, сколько ещё ты будешь доставлять мне удовольствие.

— Ох, Тэрл! — испуганно воскликнула она.

— Господин, — поправил я.

— Господин, — немедленно согласилась она.

— Что ты хочешь сказать?

— Что я буду очень стараться доставить тебе удовольствие, — с улыбкой пообещала она.

— Значит, все будет в порядке, — заверил я её.

— Я люблю тебя, — внезапно сорвалось с её губ. — Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, мой господин.

Она обняла меня за шею и крепко поцеловала.

Я прижал её к себе, стараясь подольше удержать её губы в своих.

Мне трудно было даже представить себе, что эта очаровательная красавица в ошейнике с моими инициалами, эта волнующая Элизабет Кардуэл в прошлом являлась молодой секретаршей с Земли, на долю которой выпало столько испытаний в чужих для неё бескрайних горианских степях. Кем бы ни была она в прошлом — малозначительной служащей в одной из тысяч похожих друг на друга безликих контор, вынужденной отрабатывать свою мизерную заработную плату и выкраивать из неё крохи, чтобы иметь возможность не ударить в грязь лицом и произвести впечатление на своих подруг, столь же незначительных служащих из таких же незначительных контор, — теперь она была живой и свободной в проявлении своих чувств, хотя горло её сжимал ошейник, а тело было отмечено клеймом. Она превратилась в очаровательную, страстную женщину, дерзкую и милую, — одним словом, мою.

Интересно, были ли на Горе и другие женщины с Земли, прошедшие такую же трансформацию, перерождение, те, кто, даже не отдавая себе отчета, страстно желал найти для себя мужчину и мир, в котором — пусть даже не по собственной воле, не имея иного выбора — они научились ценить то, чем обладали до сих пор, научились по-новому смотреть на жизнь, радоваться каждому её проявлению и чувствовать себя по-настоящему свободно и раскованно — как это ни покажется парадоксальным — даже в стягивающем их горло ошейнике. Так думал я и сам удивлялся своим мыслям: возможно ли вообще такое? Правы ли в своих заключениях горианцы?

Слишком уж фантастической порой казалась мне их психология.

Сейчас в тронном зале дворца тарианского убара оставались только Камчак с Африз, Гарольд с Хереной и я с Элизабет.

Камчак посмотрел на меня проницательно.

— Ну, в нашей игре, кажется, все складывается удачно.

Мне припомнился наш недавний разговор.

— Ты слишком рисковал, — ответил я, покачав головой, — когда не вывел войска из Тарии и не бросил их на защиту босков и фургонов, понадеявшись на то, что катайи и кассары придут тачакам на помощь.

Это была слишком рискованная игра.

— Возможно, не такая уж рискованная, — ответил он, — поскольку я знал катайев и кассаров, наверное, даже лучше, чем они сами.

— Ты говорил, — напомнил я, — что игра ещё не окончена.

— Теперь уже все позади.

— А что составляло последнюю партию этой игры?

— Мне нужно было показать катайям, кассарам и тем же паравачам, насколько просто нас можно уничтожить по отдельности руками друг друга и какую силу мы будем представлять собой, действуя все вместе.

— Это должно было навести их на мысль о необходимости выбора Высокого Убара?

— Да, именно на это и была направлена моя игра.

— Ну, что ж, да здравствует Высокий Убар — Камчак, убар тачаков!

— Да здравствует Камчак — Единый Убар народов фургонов! — подхватил Гарольд.

Камчак рассмеялся и опустил глаза.

— Скоро наступит самое время для охоты на тамитов, — высказал он давнишнее желание.

После этого мы все вместе направились к выходу из зала. Африз легко поднялась с колен, чтобы следовать за своим хозяином.

Камчак обернулся и задумчиво на неё посмотрел Девушка нерешительно остановилась, пытаясь понять, что он задумал С неожиданной для него нежностью Камчак положил руки девушке на плечи, привлек её к себе и оставил у неё на губах легкий поцелуй.

— Господин? — удивленно спросила девушка.

Камчак вынул из-за пояса маленький ключ, вставил его в замок на ошейнике и снял его.

Девушка недоверчиво покачала головой и прикоснулась рукой к шее.

— Ты свободна, — сказал ей Камчак.

Африз смотрела на него с недоумением и недоверием.

— Не бойся, — продолжал Камчак, — тебе дадут достаточно золота. Ты снова будешь одной из самых богатых женщин Тарии.

Девушка не в силах была произнести ни слова.

Мы, все присутствующие, были ошеломлены не меньше её. Каждый из нас знал, скольким опасностям пришлось подвергнуться Камчаку, чтобы заполучить её в свои руки; каждый знал, какую цену ещё совсем недавно вынужден был заплатить Камчак за то, чтобы она после вражеского набега была возвращена ему.

Мы просто не в силах были поверить в реальность происходящего.

Камчак поспешно отвернулся и направился к своей привязанной к трону каийле. Он вставил ногу в стремя и легко забросил свое крепкое тело в седло Затем, не подгоняя животное, он выехал из зала. Мы все последовали за ним — за исключением Африз, которая осталась неподвижно стоять у трона тарианского убара, одетая в тунику кейджеры, но без ошейника — свободная. Руки её были прижаты к лицу.

Она, казалось, была в полном оцепенении и лишь механически покачивала головой.

Я шел за каийлой Камчака, рядом со мной задумчиво вышагивал Гарольд, а в двух шагах за нами — как подобает горианкам — следовали Элизабет и Херена.

— Интересно, — спросил я у Гарольда, — почему он пощадил Тарию?

— Его мать была тарианкой, — ответил молодой тачак.

Я остановился от неожиданности.

— Ты что, не знал? — удивился Гарольд.

— Нет, — покачал я головой.

— Именно после её смерти Катайтачак и пристрастился к листьям канды.

— Я ничего этого не знал.

Мы несколько отстали от Камчака.

— Да, — продолжал Гарольд, — она была тарианской девушкой, взятой в рабство Катайтачаком. Он полюбил её, подарил ей свободу, но она так и оставалась с ним до самой смерти — убарой тачаков.

За главными воротами дворца Фаниуса Турмуса нас дожидался Камчак на своей каийле. Здесь же стояли наши животные, и мы сели в седло. Херена и Элизабет побежали у наших стремян.

Мы выехали на мостовую и повернули в сторону главных ворот Тарии.

Лицо Камчака было непроницаемо.

— Подождите! — послышалось у нас за спиной.

Мы обернулись и увидели бегущую за нами Африз, босую и одетую в тунику кейджеры.

Она остановилась у стремени Камчака и замерла, низко опустив голову.

— Что это значит? — сурово взглянул на неё Камчак.

Девушка не ответила и не подняла головы.

Камчак тронул поводья и повернул каийлу к главным воротам Тарии. Мы ехали следом. Африз, Элизабет и Херена шли, держась за стремена наших скакунов.

Не доезжая до ворот, Камчак натянул поводья; мы остановились. Африз замерла, не поднимая глаз.

— Ты свободна, — напомнил ей Камчак.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она, — я принадлежу Камчаку.

Она робко коснулась головой вдетой в стремя ноги убара.

— Я не понимаю, — сказал Камчак.

Девушка нерешительно подняла голову — в глазах её стояли слезы.

— Пожалуйста, хозяин, — прошептала она.

— Почему? — удивился Камчак.

Девушка выдавила слабую улыбку.

— Я уже полюбила запах босков, — ответила она.

Камчак рассмеялся и протянул ей руку.

— Садись рядом со мной, Африз из Тарии, — предложил Камчак.

Девушка подала ему руку, и он усадил её перед собой в седло. Африз села боком и, едва сдерживая слезы, положила голову ему на грудь.

— Эту женщину зовут Африз, и с этого момента она — убара моего сердца, убара тачаков и Высокая Убара народов фургонов! — объявил Камчак.

Мы пропустили Камчака и Африз в ворота и оставили этот город, и его Домашний Камень, и его жителей и поскакали к виднеющимся невдалеке фургонам, давно дожидающимся нас на бескрайних равнинах, обнимающих оставленную нами Тарию с её высокими, но оказавшимися отнюдь не неприступными для нас стенами и девятью мощными, окованными железом воротами.