Мы с Камчаком и Гарольдом находились на крыше здания, расположенного наискось от строений дома Сафрара.

Из-за высоких огораживающих его стен до нас доносились окрики перекликающихся часовых.

Камчак застыл, опершись рукою на каменный парапет, огибающий крышу здания, на котором мы притаились. Вот уже час, как я, разбуженный одним из своих воинов, покинул свой фургон. Когда я уходил, Элизабет проснулась. Она ничего не сказала, но её прощальный поцелуй был красноречивей любых слов. По дороге к дому Сафрара я встретил Гарольда, мы на ходу перекусили ломтем жареного мяса и запили его водой из расставленных Камчаком по всему городу охраняемых цистерн. Уведенные нами с Гарольдом со двора Сафрара тарны теперь снова были доставлены в город и содержались поблизости от командного пункта на случай необходимости установления быстрой связи между удаленными частями города. Здесь же, на улицах, находилось, конечно, и несколько сотен каийл, но основная их масса была сосредоточена за городскими стенами, чтобы не загромождать улицы и не затруднять передвижения пеших воинов. За спиной у меня кто-то самозабвенно заработал челюстями, и, обернувшись, я заметил, что Гарольд с неизменной кайвой в руке расправляется с очередным куском мяса.

— Скоро рассветет, — заметил он, отправляя в рот следующую порцию.

Я кивнул. Камчак наклонился над парапетом и, вглядываясь во что-то, весь подался вперед. Широкоплечий, массивный, он, казалось, готов был нырнуть в окутывающую нас темноту. За последние четверть часа он даже не шевелился, замерев как изваяние.

— Я бы рекомендовал, — заметил Гарольд, — сначала моей тарнской эскадрилье облететь стены вокруг дома, чтобы их арбалетчики разрядили свое оружие, и сразу затем дать сигнал нашим воинам забрасывать на стены веревки и штурмовать крепость.

— Но у нас нет эскадрильи, — напомнил я.

— Это главный недостаток в моих рекомендациях, — согласился Гарольд, дожевывая кусок мяса. Поэтому я их и не даю.

Я вздохнул и обернулся к командиру сотни, отвечавшему за людей, которых я научил пользоваться арбалетом.

— Прошлой ночью тарны оставляли крепость или прилетали? — спросил я.

— Нет, — ответил командир. — Птиц не было.

— Вы уверены?

— Ночь была лунной. Никаких птиц в небе мы не заметили. Но, — добавил он, — по моим подсчетам, на башне должны находиться три или четыре тарна.

— Не дайте им улететь.

— Мы постараемся этого не допустить.

Небо на востоке слегка посветлело.

Камчак все ещё стоял не шевелясь.

Я слышал, как воины на улицах начали потихоньку переговариваться; до нас доносился едва уловимый лязг оружия.

— Смотрите — тарн! — закричал один из стоящих на крыше.

Высоко в небе показался крошечный, не больше черной точки на сереющем небосводе, силуэт птицы, летящей по направлению к дому Сафрара.

— Приготовиться к стрельбе! — бросил я арбалетчикам.

— Нет, — остановил Камчак — Пусть сядет.

Арбалетчики держали оружие наготове, и тарн, долетев до главной башни дома Сафрара, на мгновение завис над самым её центром и тут же, сложив крылья, камнем упал вниз, вновь расправив крылья за секунду до падения на крышу башни, все это время держась вне пределов досягаемости наших стрел.

— Сафрар может ускользнуть, — сказал я Камчаку.

— Он не ускользнет, — возразил Камчак. — Его жизнь принадлежит мне.

— Кто наездник, не заметил? — спросил я.

— Ха-Кил, наемник, — ответил Камчак. — Прилетел сторговаться с Сафраром. А ведь я мог бы заплатить ему больше того, что предложит Сафрар, поскольку у меня в руках уже сейчас находится все золото и все женщины Тарии, а к наступлению ночи у меня в цепях будут сидеть и все остатки воинства самого торговца.

— Нужно действовать осторожно, — предупредил я. — Тарнсмены Ха-Кила все ещё могут нанести нам серьезный урон.

Камчак не ответил.

— Тысяча тарнсменов Ха-Кила, — вступил в разговор Гарольд, — ещё до захода солнца снялась с места и взяла направление на Порт-Кар.

— Но почему? — удивился я.

— Им хорошо заплатили за то, что они уже сделали, — пожал плечами Гарольд. — Ради чего им теперь рисковать своей шкурой?

— Значит, Сафрар остался один, — подытожил я.

— Сейчас он гораздо более одинок, чем ты думаешь, — заметил Гарольд.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— Скоро сам увидишь, — пообещал Гарольд.

Небо на востоке заметно посветлело, теперь я уже мог различить даже лица людей внизу на мостовой, готовящих для штурма длинные лестницы и веревки.

Очевидно, уже скоро штурм башни будет идти полным ходом.

Дом Сафрара был окружен тысячами воинов. По численности они превышали защитников башни по крайней мере раз в двадцать. Сражение, конечно, обещало быть жестоким, но уже с самого начала исход его ни у кого не вызывал сомнений — особенно теперь, когда тарнсмены Ха-Кила, получив причитающееся им золото, не замедлили оставить город.

— Ну что ж, — прервал наконец молчание Камчак. — Я уже и так слишком долго ждал крови Сафрара из Тарии. — С этими словами он поднял руку, и стоявший рядом с ним воин немедленно поднялся на огибающий крышу каменный парапет и, поднеся к губам полый рог боска, наполнил все вокруг протяжным звуком.

Я думал, что это сигнал к атаке, но никто из воинов внизу не двинулся с места.

Мало того, к моему полнейшему изумлению, ворота, ведущие внутрь двора дома Сафрара, открылись и из них появились неприятельские воины с оружием наизготовку и с большими матерчатыми мешками в руках. Под внимательными взглядами воинов народов фургонов охранники один за другим стали подходить к длинному, установленному у ворот столу, на котором лежали массивные слитки золота.

Каждый по очереди прятал золотой слиток в свой мешок. Никто из тачаков их не только не останавливал, но, наоборот, воины Камчака молча расступались перед стражниками, давая им дорогу. Как я узнал позже, тачакские воины даже сопровождали их до городских ворот: четыре горианских Стоуна золота, а именно столько весил каждый слиток, — это целое состояние.

Я был потрясен: под нами по улице проходили новые и новые охранники дома Сафрара.

— Я… я ничего не понимаю, — признался я Камчаку.

— Пусть Сафрар из Тарии погибнет от золота, — не оборачиваясь и продолжая пристально наблюдать за обнесенными забором строениями, сказал он.

Только тут я с ужасом осознал всю глубину его ненависти к тарианскому торговцу.

Один за другим появлялись из ворот воины, один за другим исчезали со стола слитки золота. Сафрар умирал, оставаясь в полном одиночестве: охранники его выстроились в очередь, чтобы получить плату за предательство. Золото, которое он платил своим охранникам, не смогло купить ему сердец этих людей.

Камчак со свойственной тачаку жесткой расчетливостью молча наблюдал, как его золото, слиток за слитком, покупало ему жизнь Сафрара из Тарии.

Два-три раза из-за неприятельских стен до меня донесся звон мечей и чьи-то крики, там кто-то из верных Сафрару или своим моральным принципам слуг попытался силой оружия остановить своих менее лояльных товарищей, но судя по тому, что ряды оставляющих дом Сафрара не редели, остающихся было несравненно меньше. Кроме того, видя, в каком количестве их бывшие сотоварищи уходят из крепости, верные Сафрару охранники не могли не понимать, что с той же пропорциональностью увеличивается смертельная опасность для остающихся, и они в свою очередь более или менее решительно спешили присоединиться к уходящим.

Я даже заметил, что нескольким из оставляющих дом Сафрара рабам также была выдана плата в размере четырех Стоунов золота, чтобы, возможно, ещё больше унизить свободных воинов-дезертиров, принявших золото тачаков. Я начал сознавать, что в течение многих лет взращивая свою власть в Тарии, Сафрар различными способами собирал вокруг себя этих людей и теперь рассчитывался с ними самой высокой платой — ценой собственной жизни. Лицо Камчака все это время оставалось бесстрастным.

Наконец воины перестали появляться из ворот дома. Створки ворот тем не менее оставались открытыми.

Камчак спустился с крыши дома и сел на свою каийлу. Медленно, словно на прогулке, он въехал в ворота дома Сафрара. Мы с Гарольдом пешком сопровождали его. За нами шли несколько воинов.

Справа от Камчака шел мастер по приручению слинов, державший на цепи в ошейниках двух диких, свирепых хищников.

Через седло Камчака было переброшено несколько мешочков с золотом. А следом за нами в окружении тачакских воинов шли несколько закованных в цепи рабов из тариан, среди которых можно было заметить Камраса, Фаниуса Турмуса — убара Тарии и многих других, несших на плечах такие же мешочки с золотом.

Двор за воротами казался пустынным, обезлюдевшим, защитников нигде не наблюдалось. Пространство между заградительными стенами и зданиями комплекса было завалено обломками стрел, каких-то коробок и попадавшихся тут и там груд мусора.

Камчак за воротами остановился, его черные хищные глаза внимательным взглядом ощупывали крышу каждого строения, каждое окно.

После этого он мягко тронул свою каийлу и двинулся к центральному порталу. Тут я заметил двух тарианских воинов, появившихся за высокими дверьми и приготовившихся их защищать. За спиной у них я с удивлением обнаружил скрытую полутьмой фигуру в белом, расшитом золотом одеянии и узнал в ней Сафрара. Завидев нас, он поспешно скрылся в глубине дома, неся в руках нечто завернутое в кусок алой материи.

Оба тарианских охранника приготовились к бою Камчак остановил свою каийлу. Внезапно за спиной я услышал стук штурмовых лестниц и абордажных крюков и, обернувшись, увидел взбирающиеся на стены башни и вбегающие в открытые ворота сотни и сотни тачакских воинов, через считанные мгновения наполнивших двор и облепивших стены башни. Заняв крышу башни и огораживающие двор стены, они остановились.

Сидя верхом на каийле, Камчак представился.

— Камчак, предводитель тачаков, отец которого Катайтачак — был убит Сафраром из Тарии, обращается к Сафрару!

— Стреляйте в него, стреляйте! — прячась в дверях, закричал Сафрар своим телохранителям.

Охранники заколебались.

— Передайте привет Камчака, предводителя тачаков, Сафрару, — обратился к ним Камчак.

Один из охранников обернулся к Сафрару.

— Камчак передает привет Сафрару, — крикнул он в полумрак коридоров.

— Убей его! — взвизгнул Сафрар — Убей!

Тут же, не говоря ни слова, дюжина тачакских лучников выстроилась плотным рядом перед каийлой своего убара и нацелила свои стрелы в грудь последних охранников Сафрара. Камчак снял с луки седла два мешочка с золотом и бросил каждому охраннику по мешочку.

— Стреляйте! — завопил Сафрар.

Телохранители его, поймав на лету увесистые мешочки с золотом, переглянулись и, не медля ни секунды, бросились от охраняемой двери прочь по проходу. оставленному для них тачаками.

— Слин! — завопил Сафрар и растаял в полумраке коридора.

Камчак, не торопясь, направил свою каийлу по ведущим в дом ступеням и так, верхом, въехал в центральный зал дома Сафрара. Здесь он оглянулся и, сопровождаемый мной, Гарольдом, телохранителями, человеком, держащим на цепи двух слинов, и рабами, несущими мешочки с золотом, повел свою каийлу вверх по широким мраморным ступеням вслед за исчезнувшим Сафраром из Тарии. Иногда нам встречались охранники, и когда Сафрар искал защиты у них за спиной, Камчак бросал им золото и они незамедлительно оставляли теряющего самообладание торговца. Тяжело отдуваясь, выкрикивая проклятия и прижимая к груди объемистый, завернутый в алую материю предмет, Сафрар снова бросался прочь. Он запирал перед нами толстые двери, и они тут же разбивались под мощными ударами тачаков. Он бросал в нас стулья и вазы, но эта оборона не способна была спасти его от преследования. Мы оставляли за спиной одну комнату за другой, миновали бесконечные проходы и коридоры, анфиладой оплетающие дом торговца. Прошли мы через банкетный зал, где, казалось, так давно развлекал нас Сафрар, и через кухни, галереи и даже личные апартаменты торговца, заваленные его расшитыми золотом одеяниями. Здесь, в одной из спален Сафрара, преследование, казалось, подошло к концу, поскольку мы потеряли торговца из виду — он словно испарился, но Камчак не выказывал по этому поводу ни малейшего беспокойства или раздражения. Он спешился, подошел к груде одежды, выбрал тунику, брошенную на разостланном ложе торговца поднес её к носам двух насторожившихся слинов и дал животным её обнюхать.

— След! — приказал он.

Животные моментально задрали головы, словно пропуская через себя все многочисленные, наполняющие помещение запахи, выбирая из них единственный, и, натянув цепи, потащили своего проводника через всю комнату к прочной стене, где они, злобно зарычав, поднялись на задние лапы и принялись царапать обои и кирпич когтями.

— Пробиться сквозь стену! — приказал Камчак; он не стал беспокоить себя поисками кнопки или пружины, приводящей в действие открывающее потайную дверь устройство. Через считанные мгновения в стене был сделан широкий пролом, открывший нам темный, исчезающий в глубине дома проход.

— Принесите светильники и факелы, — распорядился Камчак.

Он передал свою каийлу пешему воину и с факелом и кайвой в руках двинулся по проходу вслед за двумя рвущимися вперед слинами, сопровождаемый воинами, включая нас с Гарольдом, и рабами, несущими золотые слитки. Ведомые слинами, мы не испытывали трудностей в движении по туннелю, хотя от него отходили многочисленные ответвления. Основной штрек туннеля был погружен в темноту, но в местах пересечения с боковыми ответвлениями со стены свисали светильники на тарларионовом масле. У Сафрара, очевидно, тоже был факел или же он должен был отлично знать схему подземного лабиринта.

В одном месте Камчаку пришлось остановиться и послать воинов за досками — часть пола прямо у наших ног шириной во весь проход и длиной футов в двенадцать отсутствовала и образовывала провал. Гарольд бросил в него обломок камня, и мы услышали донесшийся снизу всплеск воды.

Камчак казался нисколько не обеспокоенным вынужденным ожиданием и неподвижно, как скала, сидел, скрестив ноги у края провала, вглядываясь в темноту на другой его стороне, пока доски не были принесены, и он первым вместе со слинами не перебрался через это внезапно возникшее на нашем пути препятствие.

В следующий раз он вдруг приказал нам остановиться и потребовал себе копье. Подпалив его древко о зажженный факел, он бросил копье впереди в проход, и тотчас из обеих стен туннеля со свистом вылетели четыре копья и, воткнувшись со звоном в противоположные стены, упали на пол. Камчак ногами переломал древки копий-самострелов, и мы двинулись дальше.

Наконец мы оказались в небольшом зале со сводчатым потолком и сплошь увешанными коврами стенами. Я тотчас узнал комнату, куда нас с Гарольдом пленниками приводили для разговора с Сафраром.

В зале находились четыре человека.

На почетном месте, на возвышении, на подушках тарианского торговца, скрестив перед собой ноги и положив рядом меч, со спокойным выражением лица восседал разукрашенный шрамами Ха-Кил — выходец из Ара, ставший впоследствии предводителем тарнсменов-наемников из зловещего, наводящего ужас разбойничьего Порт-Кара Рядом, на полу, у подножия возвышения, сидел Сафрар, испуганный и крепко прижимающий к груди завернутый в алую материю предмет, и человек из племени паравачей со все так же глубоко надвинутым на глаза капюшоном и в одеянии, которое носят члены клана палачей, — тот самый человек, что неудачно покушался на мою жизнь и который присутствовал вместе с Сафраром при моей казни в Желтом Бассейне.

Увидев его, Гарольд издал ликующий вопль, и я понял, что человек в капюшоне, обернувшись в его сторону, побледнел от страха, что было заметно, даже несмотря на скрывающий половину его лица черный капюшон. Я даже почувствовал, как он задрожал и внутренне сжался.

Четвертым оказался молодой, на вид не старше двадцати лет, темноволосый воин, судя по всему, простой охранник. На нем было обычное алое одеяние воина; сжимая в руках меч, он стоял между нами и находящимися в комнате людьми.

Камчак взглянул на него, как мне показалось, с изрядной долей любопытства.

— Не вмешивайся, парень, — спокойно сказал он. — У нас здесь личные дела.

— Назад, тачак! — крикнул ему юноша, держа меч наготове.

Камчак подал знак, и вперед вытолкнули Фаниуса Турмуса, обвешанного мешочками с золотыми слитками. Камчак снял с его плеча один из мешков и бросил его молодому воину.

Юноша не обратил на это внимания, он явно приготовился к смертельному поединку.

Камчак бросил ему под ноги второй мешок с золотом, третий…

— Я — воин! — с гордостью произнес юноша.

Камчак взмахнул рукой, и вперед выступили наши арбалетчики, нацелившие свои стрелы в молодого воина.

Камчак тем временем продолжал бросать юноше мешки с золотом, число которых уже перевалило за дюжину.

— Побереги свое золото, тачакский слин! — крикнул ему юноша. — Я воин и знаю кодекс воинской чести!

— Как пожелаешь, — ответил ему Камчак и дал знак своим арбалетчикам.

— Нет! — закричал я. — Не надо!

В этот момент с воинственным тарианским кличем юноша бросился с мечом на Камчака, и тут же несколько выпущенных арбалетчиками стрел со свистом вонзились в его тело и опрокинули навзничь. С криком ярости молодой воин поднялся на ноги и, не выпуская из рук оружия, снова, шатаясь, направился к Камчаку. Его встретила ещё одна стрела, затем ещё одна, пока он не распростерся у ног предводителя тачаков.

И тут я, к своему изумлению, обнаружил, что ни одна из стрел не поразила грудь молодою воина, голову или живот, все они вонзились ему в руку или в ногу.

Это, конечно, не могло быть случайностью. Камчак ногой перевернул тело лежащего перед ним юноши на спину.

— Становись в ряды тачаков, — предложил он.

— Нет, — простонал молодой воин. — Никогда, тачакский слин! Никогда!

Камчак обернулся к своим воинам.

— Перевяжите ему раны, — приказал он. — Следите, чтобы он остался жив. Когда он сможет встать на ноги, мы научим его ездить верхом и владеть луком и кайвой. Такие люди нам нужны.

Я заметил изумление в глазах юноши, и ею тут же унесли.

— В свое время, — заметил Камчак, — этот парень сможет взять под свое командование тачакскую тысячу.

После этого он поднял голову и взглянул на остальных троих человек, сидящих в этой комнате, — на изукрашенного шрамами Ха-Кила, с мечом на коленях спокойно наблюдающего за происходящим, кипящего бешенством торговца Сафрара и на высокого, худощавого, поигрывающего кайвой паравачи.

— Паравачи — мой! — воскликнул Гарольд.

Человек в капюшоне напрягся, стиснул в руке кайву, но остался сидеть на месте.

Гарольд выскочил вперед.

— Выходи драться! — крикнул он.

Камчак жестом остановил его, и он, с трудом сдерживая переполняющую его ярость, отступил назад.

Слины неистовствовали и рвались из ошейников.

С пеной на губах они царапали когтями пол, шерсть у них встала дыбом, а глаза налились кровью. Проводник с трудом удерживал их на месте.

— Не приближайтесь! — крикнул Сафрар. — Иначе я разобью золотой шар! — Он сорвал с шара алое покрывало и поднял его над головой.

Сердце у меня едва не остановилось. Я прикоснулся рукой к плечу Камчака.

— Он не должен это сделать, — вполголоса произнес я. — Ни в коем случае!

— Почему? — спросил Камчак. — Шар не имеет никакой ценности.

— Всем стоять на месте! — снова закричал Сафрар.

— Ты не понимаешь, Камчак! — воскликнул я.

Глаза Сафрара заблестели от радости.

— Ага, он знает! — закричал он. — Слушайтесь коробанца: он все знает!

— Это действительно имеет какое-нибудь значение, если он разобьет шар? — спросил Камчак.

— Да, — ответил я. — Ценнее этой сферы нет ничего на всем Горе, а возможно, и во всей Солнечной системе!

— Вот именно! — радостно завопил Сафрар. — Прислушайтесь к коробанцу! Если вы подойдете ко мне, я разобью шар!

— Шару не должно быть причинено ни малейшего вреда, — предупредил я Камчака.

— Но почему? — поинтересовался Камчак.

Я молчал, не зная, как объяснить то, что ему следовало бы знать.

Камчак перевел взгляд на Сафрара.

— Что это такое, — спросил он, — то, что ты держишь в руках?

— Золотой шар! — торжественно ответил Сафрар.

— Но что это за шар? — допытывался у него Камчак.

— Не знаю, — признался торговец, — но мне известно, что есть люди, готовые заплатить за него половину всех сокровищ Гора!

— Лично я, — заметил Камчак, — не дал бы за него и медного гроша.

— Прислушайтесь к тому, что вам говорит коробанец! — воскликнул Сафрар.

— Шар не должен быть уничтожен, — настойчиво повторил я.

— Почему? — не скрывая удивления, снова спросил Камчак.

— Потому что, — нерешительно начал я, — в нем… это последнее семя Царствующих Жрецов… яйцо… последняя надежда Царствующих Жрецов на выживание… на сохранение.. всего этого… всех нас… планеты… вселенной…

Вокруг раздался удивленный ропот. Глаза Сафрара едва не вылезли из орбит. Ха-Кил раскрыл рот, едва не уронив лежащий у него на коленях меч. Паравачи перестал играть с кайвой и уставился на Сафрара.

— Не думаю, — покачал головой Камчак. — Я склонен считать, что шар вообще не имеет никакой цены.

— Нет, Камчак, — взмолился я. — Поверь мне!

— Значит, именно ради этого золотого шара ты пришел к народам фургонов? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Именно ради него.

Мне вспомнился наш разговор в фургоне Катайтачака. Воины вокруг меня обменялись гневными восклицаниями.

— И ты бы украл его? — поинтересовался Камчак.

— Да, — признался я.

— Как Сафрар?

— Я бы не убивал Катайтачака.

— И зачем бы ты его украл?

— Чтобы вернуть в Сардар.

— Не для того, чтобы оставить его себе? Не ради денег?

— Нет, — ответил я.

— Я тебе верю, Тэрл, — сказал Камчак. — Нам было известно, что в свое время к нам должен прийти кто-то из Сардара. Но мы не знали, что это будешь именно ты.

— Прежде я и сам об этом не знал, — признался я.

Камчак взглянул на торговца.

— Ты собираешься купить свою жизнь ценой золотого шара? — спросил он.

— Если понадобится — да! — сказал Сафрар.

— Но мне не нужен золотой шар, — заметил Камчак. — Мне нужен ты сам.

Сафрар побелел, как мел, и снова поднял шар над головой. Я с облегчением заметил, что Камчак дал своим арбалетчикам сигнал не стрелять. Жестом он приказал своим людям — за исключением меня, Гарольда и человека, держащего слинов, — отойти на несколько шагов назад.

— Ну, так-то лучше, — процедил сквозь зубы Сафрар.

— Спрячьте оружие, — потребовал паравачи.

Мы вложили мечи в ножны.

— Отойдите к своим людям! — приказал Сафрар. — Имейте в виду: если что — я разобью шар!

Очень медленно мы с Камчаком, Гарольдом и держащим слинов человеком сделали несколько шагов назад. Рвущиеся с поводков животные, роняя с обнаженных клыков слюну, нехотя повиновались приказу хозяина и дали оттащить себя от своей уже находившейся так близко добычи.

Паравачи обернулся к Ха-Килу, вкладывающему меч в ножны, и встал на ноги. Ха-Кил лениво потянулся и заговорщицки ему подмигнул.

— У тебя есть тарн, — сказал предводителю наемников паравачи. — Возьми меня с собой. Я отдам тебе половину сокровищ паравачей! Золото, босков, женщин, фургоны!

— Вряд ли все это сравнится по стоимости с золотым шаром — тем, что держит в руках Сафрар, — усомнился в ценности его предложения Ха-Кил.

— Ты не можешь бросить меня здесь! — закричал кочевник.

— А зачем ты мне нужен? — демонстративно зевнул Ха-Кил.

Белки глаз паравачи дико сверкнули из-под черного капюшона, скрывающего его лицо, он стиснул кулаки и обернулся к дальнему концу зала, где столпились в ожидании тачаки.

— Тогда шар будет моим! — закричал он и бросился к Сафрару.

— Нет! Он мой! Мой! — взвизгнул торговец, крепче прижимая шар к груди.

Ха-Кил с любопытством наблюдал за происходящим. Я рванулся было вперед, но властная рука Камчака удержала меня на месте.

— Золотой шар не должен быть поврежден! — воскликнул я.

Паравачи, конечно, был гораздо сильнее толстого, низкорослого Сафрара, и вскоре ему удалось выхватить шар из рук отчаянно сопротивляющегося торговца. Тот издал дикий вопль и впился зубами в плечо паравачи. Я вспомнил зловещие ядовитые золотые зубы Сафрара. Паравачи отчаянно завизжал, закружился на одном месте и, к моему несказанному ужасу, швырнул вырванный у Сафрара золотой шар на пол.

Не замечая больше ничего вокруг, я бросился вперед. Слезы застилали мне глаза. Опустившись на пол у разбитого яйца, я не в силах был даже сдержать вырвавшийся у меня крик отчаяния. Все кончено!

Яйцо разбито! Я потерпел неудачу! Царствующие Жрецы погибнут! Погибнет все! На эту планету и на родную мне Землю придут загадочные, таинственные «Другие», кем бы они ни были! Все кончено! Все погибло! Все пропало!

Все мои мысли и чувства были заняты разбитым яйцом, и лишь боковым зрением я заметил короткую агонию паравачи, покрывшегося страшными оранжевыми пятнами, опустившегося на пол и затихшего в предсмертных судорогах.

Камчак подошел к нему и сорвал черный капюшон. Его лицо стало оранжевым, вылезшие белки глаз остекленели.

— Это Толнус, — долетел до меня как-будто издалека голос Гарольда.

— Конечно, — сказал Камчак. — А кто же ещё это мог быть? Кто, кроме убара паравачей, мог послать своих всадников для нападения на фургоны тачаку, и пообещать предводителю наемных тарнсменов половину босков, золота, женщин и фургонов своего племени?

До меня с трудом доходила их речь. Мне вспомнился Толнус — один из четырех убаров народов фургонов, которых я встретил, впервые попав в тарианские степи, в земли кочевников.

Камчак нагнулся к распростертому на полу неподвижному телу и сорвал с него усыпанное драгоценными камнями бесценное ожерелье. Осмотрев его с презрением, он бросил его одному из своих людей.

— Отдайте это паравачам, — распорядился он. — С его помощью они смогут выкупить у кассаров и катайев хотя бы часть своих босков и женщин.

Стоя на коленях у разбитой скорлупы яйца, я едва сознавал происходящее, настолько был поглощен охватившим меня отчаянием. Я даже не сразу заметил, что Камчак с Гарольдом уже давно стоят рядом.

Я плакал, ничуть не смущаясь их присутствия. Я оплакивал не только провал своей миссии и крушение всего, за что я боролся — и я, и прежде всего Царствующие Жрецы, мой друг Миск, — но и сами их жизни, и жизни всех населяющих этот мир, и мою родную Землю, оставшихся теперь, очевидно, совершенно беззащитными перед загадочными «Другими»; я оплакивал и то существо, что дожидалось своего срока появления на свет и явившееся безвинной жертвой интриг и растянувшегося на столетия межпланетного конфликта; это существо, этот, так сказать, ребенок Царствующих Жрецов прекратил свою ещё не начавшуюся жизнь и этим похоронил надежды всех тех, кто так и не дал ему родиться.

Тело мое сотрясали безудержные рыдания.

Словно сквозь туман до меня донеслись чьи-то слова «Сафрар и Ха-Кил убежали» — и голос Камчака, приказывающего: — Отпустите слинов. Пусть поохотятся.

Вслед за этим об пол звякнули отстегиваемые с ошейников животных цепи, и мраморные своды гулко отразили удаляющийся топот их лап. Не хотел бы я оказаться на месте Сафрара.

— Крепись, воин из Ко-Ро-Ба, — с неожиданной теплотой прозвучал надо мной голос Камчака.

— Ты не понимаешь, мой друг, — сдерживая рыдания, пробормотал я. — Ты просто не понимаешь!

Тачаки в их черных кожаных одеяниях сгрудились вокруг нас. Мастер но приручению слинов также стоял рядом, держа в руках свисающие голые цепи. Ближе к стенам застыли рабы с мешками золотых слитков на плечах. Я начал улавливать гнилостный запах, исходящий от лежавших рядом со мной обломков скорлупы.

— Ну и запах, — поморщился Гарольд.

Он опустился на колени перед яйцом и с выражением глубокого отвращения на лице прикоснулся пальцем к бреши в скорлупе. Поднеся к лицу щепотку каких-то слепленных засохшей слизью золотистых песчинок, он задумчиво растер их между пальцами и ещё раз принюхался.

Я обреченно уронил голову, мне все было безразлично.

— Ты хорошо знаешь, что такое золотой шар Царствующих Жрецов? — поинтересовался у меня Камчак.

— Нет, — ответил я. — У меня никогда не было такой возможности.

— Неужели их яйцо такое? — саркастически заметил убар тачаков.

— Ну-ка, взгляни повнимательней, — подошел ко мне Гарольд.

Он поднес ближе к моему лицу свою ладонь, и на пальцах у него я увидел сухие золотистые пятна. Я смотрел на его ладонь, ничего не понимая.

— Оно мертвое, — сказал он.

— Мертвое? — удивился я.

Гарольд снова нагнулся к расколотому яйцу, наклонился над ним и извлек из скорлупы сморщенное, тронутое гниением, мертвое, наверное, уже в течение нескольких месяцев тельце нерожденного тарлариона.

— Я ведь говорил тебе, — с участливой теплотой напомнил Камчак, — что яйцо не имеет никакой ценности.

Я, пошатываясь, поднялся на ноги, изумленно глядя на обломки яйца. С трудом нагнулся и, погрузив пальцы в содержимое яйца, с удивлением всмотрелся в оставшиеся на них сухие темно-золотистые пятна.

— Это не яйцо Царствующих Жрецов, — сказал Камчак. — Неужели ты действительно полагал, что мы можем позволить неприятелю узнать местонахождение подобной вещи?

Я взглянул на него со слезами на глазах.

Внезапно откуда-то издалека до нас донесся пронзительный, душераздирающий вопль и глухое рычание слинов.

— С ним все кончено, — подвел итог Камчак.

Он повернулся в направлении, откуда донесся крик. Медленно, словно нехотя, давя ногами обломки скорлупы, он двинулся к выходу из зала. У распростертого тела Толнуса, убара паравачей, он на мгновение остановился.

— Очень жаль, — с презрением бросил Камчак. — Я бы предпочел швырнуть его под копыта мчащихся босков!