— Не верю, — ответил я.

— Тебе известен моральный кодекс воина Гора? — спросила она.

— Нет, — покачал я головой, — не известен. — Она снова ударила меня по щеке.

— Я тебя ненавижу, — процедила она сквозь зубы. И тут же, как я и ожидал, она опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки, как подобает горианской рабыне.

— Теперь, — с вызовом сказала она, обжигая меня своим пылающим от ярости взглядом, — ты должен или убить меня, или сделать своей рабыней!

— Ты свободная женщина, — настойчиво повторил я.

— Тогда убей меня, — потребовала она.

— Я не могу этого сделать, — отказался я.

— Значит, надень на меня ошейник!

— А этого я делать не хочу.

— Тогда тебе следует признать, что ты предал моральный кодекс горианского воина.

— Принеси ошейник, — потребовал я. Она вскочила на ноги, схватила ошейник и снова опустилась передо мной на колени. Я опоясал её горло узкой металлической полосой и запер её на замок. Она с яростью посмотрела на меня и начала подниматься с колен, но я жестко положил руку ей на плечо.

— Я не позволял тебе подниматься, рабыня, — сказал я.

Плечи её задрожали. Одно мгновение она колебалась и затем уронила голову.

— Конечно, — пробормотала она. — Прости, господин.

Я вытащил заколки, удерживающие её шелковую накидку, и она соскользнула к её ногам, открывая моим глазам одеяние кейджеры. Элизабет напряглась, сдерживая переполнявшие её противоречивые чувства.

— Я хочу осмотреть свою рабыню, — сообщил я ей.

— Может быть, — язвительно осведомилась она, — хозяин пожелает, чтобы его рабыня сняла с себя и остальную одежду?

— Нет, — ответил я.

Она презрительно вскинула голову.

— Я сам её сниму.

Я распустил её волосы, давая им возможность пышной волной рассыпаться по плечам, развязал красный поясок — кууру, снял с неё кожаный калмак и чатку.

— Раз уж тебе суждено быть рабыней — будь ею, — сказал я.

Не поднимая головы, застыв в позе тачакской рабыни, она продолжала упорно смотреть в пол, руки её сжались в кулаки.

Я обошел её и опустился на ковер рядом с бутылкой ка-ла-на.

— Подойди ко мне, рабыня, — приказал я, — и стань рядом на колени.

Она подняла голову, окинула меня пылающим взглядом, секунду помедлила, едва слышно произнесла: «Да, господин» — и выполнила все, как я приказал.

Я смотрел, как она, мисс Элизабет Кардуэл, опускается передо мной на колени, при этом из всей одежды на ней был только ошейник.

— Кто ты? — спросил я у нее.

— Рабыня, — не поднимая головы, бросила она.

— Поднеси мне вина, — распорядился я.

Стоя на коленях, с низко опущенной головой, стараясь как можно изящнее держать бутыль, она наполнила мой бокал густым красным вином, как это делала Африз своему хозяину, Камчаку.

Осушив бокал, я отставил его в сторону и посмотрел на девушку.

— Зачем ты это сделала, Элизабет? — спросил я.

Она упорно не поднимала головы.

— Меня зовут Велла, — отчетливо произнесла она. — Я горианская рабыня.

— Элизабет… — начал было я.

— Велла, — перебила она.

— Хорошо, Велла, — согласился я, и она подняла голову.

Наши глаза встретились, и мы долго не отводили друг от друга взор. Наконец она улыбнулась и опустила глаза.

Я рассмеялся.

— Кажется, сегодня ночью я не пойду в фургон общественных рабынь, — заметил я.

По лицу Элизабет пробежала стыдливая улыбка.

— Кажется, нет, хозяин, — согласилась она.

— Ты хитрая лиса, Велла, — не удержался я.

Она пожала плечами. Затем, продолжая стоять в позе рабыни для наслаждений, она лениво, с кошачьей грацией потянулась, подняла руки и одним махом перебросила всю массу своих густых темных волос себе на лицо. Дав мне возможность полюбоваться на её изящную спину, она томным движением приподняла волосы над головой и посмотрела на меня.

— Ты считаешь, что женщины в фургоне общественных рабынь так же красивы, как Велла? — поинтересовалась она.

— Нет, я так не считаю, — ответил я.

— Может, они вызывают большее желание?

— Нет, там не найдешь женщину столь же желанную, как Велла.

С легкой улыбкой она ещё сильнее выгнула спину, лениво повернула голову, стрельнула в меня глазами и уронила волосы на плечи.

— Кажется, Велла желает доставить удовольствие своему хозяину? — заметил я.

— Нет, — сказала девушка. — Велла ненавидит своего хозяина. — Она взглянула на меня с наигранным негодованием. — Он унижает Веллу. Он надел на неё ошейник рабыни.

— Конечно, — ответил я. — Как и должно быть.

— Но, вероятно, Веллу можно принудить доставить своему хозяину удовольствие? Ведь она всего лишь рабыня!

Я рассмеялся.

— Как здесь говорилось, — заметила девушка, — Велла — сознает она это или нет — страстно желает быть рабыней, рабыней мужчины. Она вот уже целый час этого добивается!

Я изумленно хлопнул себя по коленям.

— Мне это кажется глупейшей выдумкой, — сказал я.

— Возможно, Велла сама об этом просто не подозревает, — пожала она плечами.

— Но, возможно, Велла это выяснит? — предположил я.

— Возможно, — смеясь, согласилась она.

— Так ты готова, рабыня, доставить удовольствие своему хозяину?

— А у меня есть выбор?

— Нет.

— Значит, — с ироничным сомнением ответила девушка, — по-видимому, готова.

Я рассмеялся.

Элизабет с улыбкой взглянула на меня и неожиданно с игривым выражением лица уронила голову на ковер.

— От Веллы требуется только выражение робости и повиновения, — донесся до меня её голос.

Я, смеясь, встал на ноги и поднял Элизабет. Она плотнее прижалась ко мне, глаза её сияли. Я ощутил её дыхание у себя на щеке.

— Я думаю, теперь я что-нибудь с тобой сделаю, — поведал я.

На её лице отразилось выражение смиренной покорности.

— И что же ожидает твою красивую образованную рабыню? — полюбопытствовала она.

— Мешок для навоза, — сообщил я.

— Нет! — Она казалась действительно испуганной. — Нет!

Я рассмеялся.

— Лучше я сделаю для тебя что-нибудь другое! — поспешно произнесла она.

— Что-нибудь? — поинтересовался я.

Она взглянула на меня и рассмеялась.

— Да, — тряхнула она головой. — Что-нибудь!

— Ну что ж, Велла, — поразмыслив, решил я, — пожалуй, я дам тебе шанс, но один-единственный: если тебе удастся доставить мне удовольствие, незавидная участь пребывания в мешке для навоза тебя минует, по крайней мере на сегодняшний день.

— Велла очень постарается доставить тебе удовольствие, — пообещала она.

— Ладно, — согласился я. — Попытайся.

Мне вспомнилось, как она только что заигрывала со мной, и я решил, что, пожалуй, стоит дать этой молодой американке возможность ощутить собственную силу.

В глазах девушки мелькнуло легкое удивление, быстро сменившееся веселыми искорками.

— Хорошо, хозяин. Я покажу тебе, что поняла значение надетого на меня ошейника, — пообещала она и внезапно подарила мне глубокий, сочный поцелуй, который, к сожалению, весьма скоро закончился.

— Вот! — воскликнула она. — Это поцелуй тачакской невольницы! — Она, рассмеявшись, отвернулась и бросила на меня взгляд через плечо. — Теперь ты видишь: я могу делать это достаточно хорошо.

Повода для возражения у меня не нашлось.

Выражение её лица изменилось.

— Но мне кажется, — игриво заметила она, — что одного поцелуя для хозяина вполне достаточно.

Это меня несколько раздосадовало, но ещё больше раззадорило.

— Ничего, — сообщил я, — девушки в фургоне публичных рабынь тоже знают, как поцеловать мужчину.

— Ах вот как! — воскликнула она.

— Да, они ведь не какие-нибудь секретарши, только притворяющиеся рабынями для наслаждений.

Глаза Элизабет метнули молнии.

— А ну, попробуй-ка вот этот поцелуй! — решительно направилась она ко мне, обняла мою голову ладонями и прижалась к моим губам своим влажным, горячим, ласковым ртом, ждущим и зовущим.

Языки наши коснулись друг друга.

Я обнял её за талию.

Когда она оторвалась от меня, я с трудом перевел дыхание и снисходительно заметил:

— Ну что ж, неплохо.

— Неплохо! — воскликнула она и набросилась на меня с новым рвением, впившись в мои губы длинным страстным поцелуем. Оторвавшись от моих губ, она в изнеможении уронила голову мне на плечо.

Я ладонью приподнял ей подбородок.

Глаза её пылали от страсти.

— Я, наверное, уже говорил тебе, — напомнил я, — что по-настоящему женщина целует, только когда возбуждена до предела, только почувствовав себя беспомощной и жаждущей внимания.

Она зло посмотрела на меня и отвернулась, но через мгновение я уже расслышал её мелодичный смех.

— Ну ты и животное, Тэрл Кэбот! — воскликнула она.

— А ты? — рассмеялся я. — Разве ты не животное? Маленькое, красивое животное в ошейнике!

— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот.

— Набрось на себя шелка наслаждений, — сказал я, — и иди скорее ко мне.

Она, очевидно, решила принять брошенный ею вызов, испытываемое волнение совершенно её преобразило.

— Хотя я и женщина с Земли, — заметила она, — попробуй взять меня как рабыню.

— Если ты этого хочешь, — рассмеялся я.

— Просто я хочу тебе доказать, что все ваши теории глупы, — сказала она.

— Ты вводишь меня в искушение, — признался я.

— Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, но даже несмотря на это, тебе не удастся меня подчинить и завоевать, потому что я не позволю себе быть кем-то завоеванной даже человеком, которого я люблю!

— Если ты меня любишь, я, возможно, и не захочу подчинять тебя.

— Но ведь Камчак, этот гениальный, прозорливый тачак, отдал меня тебе именно для того, чтобы ты через рабство и подчинение научил меня быть женственной. Разве не так?

— Думаю, так.

— По его мнению, — и возможно, ты тоже так считаешь, — все это делается в моих собственных интересах.

— Возможно. На самом деле, я боюсь это утверждать. Все это слишком сложные вещи.

— Ну, так я докажу, что вы оба не правы!

— Давай посмотрим.

— Но ты должен пообещать, что постараешься сделать из меня настоящую рабыню — хотя бы лишь на это время.

— Хорошо.

— Ставкой будет моя свобода против…

— Против чего?

— Против твоей!

— Как ты себе это представляешь?

— В течение одной недели здесь, в фургоне, когда никто не будет видеть, ты будешь моим рабом: будешь носить ошейник и делать все, что я пожелаю.

— Признаться, эти условия мне не совсем подходят.

— Ты, кажется, не находишь ничего противоестественного в обладании мужчины женщиной-рабыней. Почему же ты возражаешь против обладания женщины мужчиной-рабом?

— Пожалуй, ты права.

По её лицу пробежала легкая улыбка.

— Наверное, это приятно — иметь своего собственного раба-мужчину. — Она рассмеялась. — Я покажу тебе, что значит рабский ошейник!

— Не торопись считать своих рабов, пока ты их ещё не завоевала, — охладил я её пыл.

— Итак, пари принято? — подвела она итог.

Я с изумлением смотрел на нее. Брошенный ей вызов, казалось, преобразил, оживил каждую частичку тела и души этой женщины, — наполнил огнем её взгляд, голос, саму манеру держаться. И это золотое тачакское колечко в носу придавало ей ещё большее очарование, а обнимавшая её шею узкая металлическая полоса ошейника сейчас ещё больше подчеркивала нежность и грациозное изящество изгибов её тела. Этот ошейник с выгравированным на нем моим именем давал мне все права на носящую его женщину, делал её моей бесправной рабыней, и несмотря на это, стоящая передо мной женщина, прошедшая клеймение и процедуру обращения в рабство, познавшая унижение и плеть рабовладельца, бросала мне вызов — извечный вызов непокоренной женщины осмелившемуся прикоснуться к ней мужчине, женщины, противящейся подсознательному, заложенному в ней самой природой стремлению раствориться в его объятиях, потерять индивидуальность в слиянии с ним, подарить себя ему, отозваться на его призыв, подчинить себя этому призыву, этому голосу её крови, осознать себя пленницей этого естественного порыва и, значит, пленницей обладающего ею мужчины.

Как говорят горианцы, в этой войне полов женщина уважает лишь того мужчину, который сумел до основания разрушить её бастионы.

Однако в глазах Элизабет Кардуэл я сейчас не замечал подтверждения горианской точки зрения на взаимоотношения полов. Она, казалось, уже жила ощущением своей — пусть ещё неодержанной — победы и, очевидно, предвкушением того, чем сможет отомстить мне, представителю мужской части населения этого мира, за те бесконечные поражения, которые ей пришлось пережить. Я подумал о её обещании показать мне, что значит рабский ошейник. Если она выиграет, у меня было мало сомнений в том, что она не выполнит свою угрозу.

— Ну так что, хозяин? — с вызовом поинтересовалась она.

На лице её отражалась вся буря испытываемых ею переживаний. У меня не было никакого желания сделаться её рабом. Нет, решил я, если одному из нас суждено находиться в подчинении другого, это непременно будет очаровательная мисс Кардуэл.

— Пари принято, моя маленькая рабыня, — усмехнулся я.

Она радостно рассмеялась и, поднявшись на цыпочки, притушила свисающий с потолка светильник.

Затем среди разложенных в фургоне богатых трофеев она выбрала показавшиеся ей достойными этой минуты одеяния.

В полупрозрачных шелках наслаждений она действительно выглядела впечатляюще.

— Ты готов стать рабом? — поинтересовалась она.

— Пока ещё ты носишь ошейник, — возразил я.

Она уронила голову, с деланным смирением произнесла: «Да, господин» — и тут же бросила на меня озорной взгляд.

Я жестом приказал ей подойти, и она послушно приблизилась.

Я приказал ей прильнуть к моей груди, и она, повинуясь, опустилась рядом со мной.

Лежа в моих объятиях, она снова стрельнула в меня глазами.

— Ты уверен, что готов быть рабом? — спросила она.

— Можешь не беспокоиться, — пообещал я.

— Мне будет приятно иметь тебя своим рабом. Я всегда хотела иметь красивого раба-мужчину.

— Хватит, успокойся, — оборвал я её.

— Да, хозяин, — послушно сказала она.

Я снял с неё шелка наслаждения и отбросил их в сторону.

— А теперь я хочу оценить поцелуй моей рабыни, — распорядился я.

— Да, хозяин, — отозвалась она.

— Наполненный страстью поцелуй, — предупредил я.

В притворной страсти она прильнула ко мне губами.

Взяв её за ошейник, я оторвал её от себя, повалил на пол и прижал спиной к густому ворсу ковра.

Она смотрела на меня с робкой недоверчивой улыбкой.

Я ухватил рукой вдетое ей в нос тачакское колечко и слегка потянул.

— Ой! — воскликнула она от боли, на глазах выступили невольные слезы. — С девушками так не обращаются!

— Ты не девушка, — напомнил я. — Ты — рабыня.

— Верно, — с несчастным выражением лица согласилась она и отвернулась.

Я почувствовал легкое раздражение.

Она подняла на меня глаза и удивленно рассмеялась.

Я начал целовать её шею, грудь, покрывая поцелуями её тело, изгибавшееся в моих руках.

— Я знаю, что ты делаешь, — заметила она.

— Что именно? — поинтересовался я.

— Ты пытаешься заставить меня почувствовать себя обладаемой.

— Вот как?

— Да, но пока твои старания успеха не имеют.

Я и сам начал ощущать некоторый скептицизм. Она повернулась в моих объятиях на бок и искоса посмотрела на меня.

— Горианцы утверждают, — вдруг со всей серьезностью произнесла она, — что каждая женщина, сознает она это или нет, страстно желает хотя бы на один час стать рабыней — совершенной рабыней — в руках мужчины. Не так ли?

— Помолчи, пожалуйста, — отмахнулся я.

— Нет, каждая женщина, каждая, ведь гак?

Я не мог понять, к чему она клонит.

— Видимо, да, — признал я.

Она рассмеялась.

— Ну, вот! — торжествующе воскликнула она. — Я сейчас лежу обнаженная в объятиях мужчины, в рабском ошейнике. Думаю, нет никаких сомнений в том, что я — женщина!

— Мне кажется, в настоящий момент — не до конца!

С минуту она смотрела на меня с гневом, затем лицо её осветилось улыбкой.

— Те же горианцы говорят, — с прежней серьезностью заметила она, — что в ошейнике женщина может быть только женщиной.

— Наиболее ошибочна, конечно, теория, утверждающая, что каждая женщина страстно желает сделаться хотя бы на час рабой мужчины, — проворчал я.

Она пожала плечами, уронив голову на плечо.

— Возможно, — согласилась она. — Велле это неизвестно.

— Ну, может быть, Велла это выяснит.

— Может быть, — рассмеялась она.

Тут я, возможно, не слишком деликатно стиснул рукой её коленку.

Она охнула и попыталась отдернуть ногу, но это ей не удалось.

Подвинув её ближе к себе, я полюбовался изящной формой её икр.

Она снова попыталась вырваться, и снова безуспешно; она могла двигаться, только когда я ей это позволял.

— Пожалуйста, Тэрл, — прошептала она.

— Ты собиралась стать моей, — ответил я.

— Пожалуйста, дай мне встать, — взмолилась она.

Я держал её за ногу не слишком сильно, но так, что она не могла не почувствовать себя в руках мужчины.

— Пожалуйста, Тэрл, отпусти меня. — В её голосе угадывались тревожные нотки.

— Тихо, рабыня. Успокойся, — приказал я.

— То, что ты сильнее меня, ещё ничего не значит! — заявила она.

Я стал покрывать поцелуями её ногу — икру, колено, бедро, и по телу девушки пробежала дрожь.

— Отпусти меня! — воскликнула она.

Но я лишь продолжал свои поцелуи — нежные и настойчивые.

— Настоящий мужчина никогда не станет делать того, чего не хочет женщина! — внезапно закричала она. — Настоящий мужчина всегда будет внимателен к желаниям женщины, мягок и любезен с ней, добр и уважителен! Вот что такое — настоящий мужчина!

Я рассмеялся над способом защиты, который она выбрала, — столь знакомым, даже классическим для современной, цивилизованной, эмансипированной женщины, отчаянно боящейся почувствовать себя настоящей женщиной в руках мужчины, стремящейся определить по-своему понятие мужественности, не учитывая природы мужчины и его желаний и своей собственной природы, делающей женщину предметом желаний мужчины, учитывая только собственные страхи и капризы, лежащие в основе стремления переделать природу мужчины в то, что женщина сама определила для себя как мужественность.

— Ты — самка, — небрежно заметил я. — Твои представления о мужчине искусственны, надуманны.

Она сердито фыркнула.

— Странно, — продолжал я, — что когда в мужчине волнуется кровь и просыпается стремление к женщине, он вдруг объявляется не настоящим мужчиной.

Она застонала от отчаяния и, как я и ожидал, внезапно расплакалась, на этот раз искренне. Думаю, многие мужчины Земли, оказавшись в подобной ситуации, потрясенные и пристыженные, отступили бы перед этим, не знающим промаха оружием женщины. с ощущением вины и неясных опасений пошли бы на попятную, уступая глупым желаниям своей подруги. Но, с усмешкой наблюдая за этими издревле известными женскими уловками, я знал, что в эту ночь рыданиям Элизабет не будет уделено ожидаемое ею внимание. Я рассмеялся.

Она посмотрела на меня с испугом, в глазах её стояли слезы.

— Ты действительно хорошенькая маленькая рабыня, — заметил я.

Она яростно попыталась вырваться, но — безуспешно.

Я не забыл покрыть своими поцелуями и грациозное, изящно вылепленное колено девушки, и — с обратной стороны колена — аппетитную впадинку.

— Пожалуйста, — всхлипнула Элизабет.

— Веди себя тихо, рабыня, — распорядился я. Легко покусывая нежную кожу на ноге девушки, я оставлял на ней поцелуи все выше и выше.

— Пожалуйста, — пробормотала она.

— Что-то не так? — осведомился я.

— Мне хочется уступить тебе, — прошептала она.

— Пусть тебя это не пугает, — успокоил я девушку.

— Нет, — покачала она головой. — Ты не понимаешь.

Я был озадачен.

— Мне хочется уступить, отдаться тебе, чувствуя себя рабыней, — призналась она.

— Ну, так отдайся, — пришел я ей на помощь.

— Нет! — воскликнула она — Нет!

— Ты можешь отдаться мне как рабыня своему хозяину, — посоветовал я.

— Нет! — закричала она — Ни за что!

Я снова вернулся к поцелуям.

— Пожалуйста, хватит, — взмолилась она.

— Почему? — удивился я.

— Ты подчиняешь меня себе, делаешь рабыней своих губ!

— Может быть, горианцы правы?

— Нет! Не правы!

— Разве тебе не хочется уступить мне, чувствуя себя рабыней?

— Нет! — закричала она, рыдая от ярости. — Отпусти меня!

— Пока ты не уступишь, не отпущу.

У неё вырвался крик отчаяния:

— Я не хочу быть рабыней!

Но когда я прикоснулся к наиболее интимным, потаенным местечкам её тела и она оказалась не в состоянии себя контролировать, я уже знал, что она чувствует себя полностью подвластной моим рукам, беспомощной, настоящей рабыней.

Теперь её руки, её губы сами искали меня, признавая мою власть над ней без стеснения, в естественном порыве стремясь уступить, отдать себя мне, её хозяину. Стало ясно: даже плетью от неё невозможно было добиться подобного повиновения.

Она внезапно вскрикнула, ощутив себя полностью в моей власти. И затем затихла, не осмеливаясь даже пошевелиться.

— Ты проиграла, — прошептал я ей на ухо.

— Я не рабыня! — застонала она. — Не рабыня!

Я почувствовал, как её ноготки впились мне в руку. Поцеловав её, я ощутил на губах вкус крови и внезапно осознал, что она меня укусила. Голова её была запрокинута, веки смежены, а губы приоткрыты.

— Хорошенькая маленькая рабыня, — произнес я.

— Я не рабыня.

— Ну, скоро ею будешь.

— Нет, Тэрл, пожалуйста, не делай меня рабыней!

— Ты чувствуешь, что это возможно?

— Пожалуйста, не нужно!

— Разве мы не поспорили?

Она попробовала улыбнуться.

— Давай забудем о пари. Правда, Тэрл, это было так глупо. Давай забудем?

— Значит, ты признаешь себя моей рабыней?

— Нет! Никогда!

— Тогда, моя хорошая, игра ещё не окончена.

Она отчаянно попыталась освободиться и затем внезапно, словно изумленная происходящим, замерла и посмотрела на меня.

— Главное ещё впереди, — пообещал я.

— Я это чувствую, — призналась она.

Она лежала, не шевелясь, но я чувствовал, как её ногти все сильнее впиваются мне в руку.

— Мне страшно, — пробормотала она.

— В этом нет ничего страшного, — возразил я.

— Я чувствую, как ты все больше подчиняешь меня себе.

— Так и есть.

— Нет, я не хочу!

— Не бойся.

— Ты должен меня отпустить!

— Подожди, уже недолго осталось.

— Пожалуйста, отпусти меня, — взмолилась она.

— Горианцы считают, — напомнил я, — что женщина в ошейнике может быть только женщиной.

Она одарила меня полным ярости взглядом.

— А ты, моя очаровательная Элизабет, носишь ошейник.

Она со слезами отчаяния в глазах порывисто отвернулась.

И тут я почувствовал, как её ногти, впиваясь, едва не разорвали кожу у меня на руке, губы девушки сомкнулись, голова откинулась назад, тело мучительно изогнулось так, что плечи её оторвались от пола, глаза, до этого момента закрытые, широко распахнулись, и в них отразилось тревожное изумление, по телу девушки пробежала конвульсивная волна, её словно захлестнуло заполнившим тело пламенем, отразившимся в её обращенных ко мне глазах, и тут я, следуя требованиям горианского обряда посвящения в рабыню, со всем подобающим традиции презрением коротко бросил:

— Рабыня!

Взгляд её наполнился ужасом.

— Нет! — закричала она и с дикой ненавистью рванулась с пола и заработала кулачками с такой отчаянной яростью, что, очевидно, готова была бы избить меня, если бы я только позволил.

Я знал, она, возможно, решилась бы даже убить меня, если бы это было в её власти. Но сейчас она могла лишь попытаться вырваться из моих объятий, царапаться и кусаться, пока я не утихомирил её и не подарил ей поцелуй — поцелуй господина, принимающего покорность своей рабыни, не имеющей возможности выказать свое неповиновение.

— Рабыня! — со стоном вырвалось у неё из груди. — Я — рабыня! Рабыня!

Через час она лежала на ковре в моих объятиях и со слезами на глазах смотрела мне в лицо.

— Теперь я знаю, что такое быть рабыней в руках господина, — пробормотала она.

Я не ответил.

— Но хотя я и рабыня, — продолжала она, — я впервые в жизни чувствую себя по-настоящему свободной.

— Просто впервые в жизни ты чувствуешь себя женщиной, — сказал я.

— Мне нравится это чувство. Я счастлива чувствовать себя женщиной! Я счастлива, Тэрл!

— Не забывай, что ты всего-навсего рабыня.

Она рассмеялась и потрогала свой ошейник.

— Я женщина Тэрла Кэбота, — сказала она.

— Рабыня Тэрла Кэбота, — поправил я.

— Да, рабыня, — согласилась она.

Я рассмеялся.

— Ты не будешь наказывать меня слишком часто, хозяин? — спросила она.

— Посмотрим, — ушел я от обещаний.

— Я буду изо всех сил стараться доставить тебе удовольствие!

— Рад слышать это.

Она перевернулась на спину и неторопливо прошлась взглядом по потолку фургона и свисающему с него светильнику.

— Я свободна, — медленно произнесла она.

Я посмотрел на нее.

Она приподнялась на локте.

— Странное чувство, — призналась она. — Я рабыня и в то же время чувствую себя совершенно свободной. Свободной.

— Вот и хорошо, — согласился я. — А теперь мне нужно отдохнуть.

Она прикоснулась губами к моему плечу.

— Спасибо тебе, Тэрл Кэбот, что освободил меня.

Я перекатился на бок, обнял её за плечи и прижал к ковру.

В глазах её плясали веселые огоньки.

— Хватит этой чепухи насчет освобождения. Не забывай, что ты рабыня, — напомнил я, пощелкав пальцем по её надетому в нос золотому колечку.

— Да? — с деланным удивлением произнесла она.

Я легонько потянул за колечко, и она вынуждена была приподнять голову.

— Вряд ли это достойный способ выказывать свое уважение леди, — фыркнула она. Я сильнее потянул за кольцо, и у девушки навернулись на глаза слезы. — Но в конце концов, — заметила она, — я ведь всего-навсего рабыня.

— Ну вот и не забывай об этом, — напомнил я.

— Хорошо, господин, не забуду, — рассмеялась она.

— Мне кажется, ты недостаточно откровенна со мной, — заметил я.

— Да нет же, — смеясь, возразила она.

— Придется утром бросить тебя на съедение каийле.

— Где же ты ещё найдешь такую покорную рабыню, как я?

— Дерзкая девчонка!

— Ай! — воскликнула она, уворачиваясь от моего шлепка. — Пожалуйста, не надо!

— Не забывай об этой железке, — подергал я рукой за стягивающий её горло ошейник.

— Да, ошейник с твоим именем.

Я хлопнул её по бедру.

— И о клейме на твоем теле, — подсказал я.

— Я принадлежу тебе, как какой-то боск, — сердито бросила она. Я снова повалил её на ковер. Глаза её сияли радостным задором. — Все равно я свободна, — решительно произнесла она.

— Кажется, ошейник ничему тебя не научил, — с сожалением покачал я головой. Она весело рассмеялась, подняла руки, обняла меня за шею и нежно прижалась губами.

— Твоя рабыня хорошо усвоила урок, преподнесенный ей надетым ошейником, — пробормотала она. Я рассмеялся.

Она снова поцеловала меня в шею.

— Горианская рабыня Велла любит своего хозяина, — прошептала она.

— А мисс Элизабет Кардуэл? — поинтересовался я.

— А, эта маленькая хорошенькая невольница, — презрительно протянула Элизабет.

— Нет, секретарша, — напомнил я.

— Она не секретарша, — возразила Элизабет. — Она всего лишь хорошенькая горианская рабыня!

— Ну, так как насчет нее?

— Как ты, наверное, уже слышал, мисс Элизабет Кардуэл, эта дерзкая девчонка, принуждена была отдать себя как рабыня своему хозяину.

— Да, я уже об этом слышал.

— Он оказался таким грубым животным!

— И что с ней теперь?

— Эта маленькая рабыня, — презрительно фыркнула Элизабет, — теперь безумно влюблена в свое животное.

— Как его имя?

— Оно носит то же имя, что и повелитель Веллы.

— Так как же его зовут?

— Тэрл Кэбот.

— Повезло парню: его любят две такие женщины.

— О, они так ревнуют одна к другой! — произнесла девушка.

— Неужели? — удивился я.

— Да, каждая из них старается доставить своему возлюбленному большее удовольствие и стать его фавориткой.

Я прижал её к себе и поцеловал.

— Интересно, кто будет его фавориткой, как ты думаешь? — полюбопытствовала она.

— Пусть каждая из них любит его по-своему, — посоветовал я. — Подобное состязание всегда на пользу.

Она посмотрела на меня с укоризной.

— Но он такой грубый, грубый хозяин, — заметила она.

— Несомненно, — признался я.

Мы ещё долгое время не раскрывали своих объятий. И неоднократно в течение ночи каждая из девушек — горианка Велла и маленькая дикарка мисс Элизабет Кардуэл, — соревнуясь одна с другой, выражали свое стремление доставить удовольствие своему хозяину. И он, внимательно изучая мастерство каждой из них, так и не мог решить, какая лучше.

Уже перед самым рассветом, уставший и обессиленный от их внимания, засыпая, он пробормотал:

— Не забывайте, что вы обе носите мой ошейник.

— Не забудем, — в один голос ответили они. — Мы любим тебя, хозяин!

Уже погружаясь в сон, он решил, что ещё несколько дней подержит их в рабстве — только чтобы закрепить преподанный им урок, и тут же напомнил себе, что только глупец подарит свободу рабыне.