12

Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В СВОЙ ЛАГЕРЬ НА БЕРЕГУ ЛАУРИИ

Со смешанными чувствами возвращался я через заросший высокими деревьями лес к берегам Лаурии. Своих людей и Арна с пятью разбойниками я оставил в лагере Марленуса. Они вернутся к «Терсефоре» через пару дней. Сейчас мне хотелось побыть одному.

Я вступил в этот лес полный самых радужных планов и надежд. Я мечтал, как ловко уведу Талену из-под самого носа Марленуса, отплатив ему таким образом за мое изгнание из Ара, и как это славное дело станет для меня, простого торговца из Порт-Кара, первой ступенькой в длинной победоносной лестнице на вершину власти, безграничной власти над всей планетой, ибо с такой женщиной в качестве свободной спутницы я стану одним из самых могущественных и богатых людей Гора, перед влиянием которого не устоит никакая дверь.

Я рассмеялся.

Люди низкого происхождения, но обладающие большими амбициями и талантами, часто используют союз с высокородными женщинами, чтобы с помощью громкого имени кое-чего добиться в этой жизни. Подобный союз дает этим людям возможность проникнуть в слои общества, где их энергия и талант могли бы проявиться в полной мере, приближает их к власть предержащим, помогает стать полноценными членами их семейств. Появление «новичков» среди членов влиятельных кланов редко встречает отпор или негативную реакцию, поскольку энергия и талант «вновь прибывших» идет на пользу всему семейству и поднимает его влияние и могущество на новую высоту. Человеческое общество состоит из определенных групп, довольно тесно связанных между собой родственными узами и сформированных на основе взаимных тесно переплетающихся интересов. Такие группы, как правило, довольно консервативны по сферам своей деятельности, но открыты для притока свежей крови и свежей мысли, что в конечном счете и становится движущим моментом в развитии всей группы, а через ее посредство и общества в целом.

Большинство людей редко задумываются о существовании подобных общественных групп или семейных кланов и видят лишь лежащие на поверхности отношения между людьми и их наиболее близкие родственные связи. Групповая зависимость или клановая структура общества проявляются на значительно более глубоком уровне, на уровне первых, ведущих, наиболее крупных и влиятельных семейств города, зачастую также образующих между собой еще более крупные союзы или конгломераты, предназначенные отстаивать их интересы и вести непримиримую, тайную или явную, войну против всех, кто может оказаться в стане их противников.

С падением города женщины таких семейств становятся наиболее привлекательной добычей для захватчиков. В этом случае их первой обязанностью как рабынь является прислуживание захватчикам за праздничным столом, где они появляются уже обнаженными и в ошейниках. Позднее они распределяются между высшими чинами офицерского состава или людьми, хорошо проявившими себя при атаке на город, например возглавлявшими удачный штурм ворот города, или первыми взобравшимися на городскую стену, или захватившими члена Городского Совета. В этом последнем случае, если у члена Совета есть дочь, она передается тому, кто взял его в плен.

Но я — всего лишь торговец, и подобная перспектива мне не светит, подумал я и рассмеялся.

Имея дочь убара в качестве свободной спутницы, супруги, я мог не опасаться, что кто-нибудь вспомнит о том, что я не принадлежу к высшей касте. Наоборот, большинство городов восприняли бы как честь возможность внести мое имя в список членов их высшей касты, касты воинов.

Союз с дочерью Марленуса, достойнейшего из убаров, мог бы дать мне многое, дать именно то, что мне нужно. Я уже обладал значительным богатством и могуществом, но мое политическое влияние не распространялось за пределы Порт-Кара. Да и в Порт-Каре, если уж быть точным, мое влияние определялось лишь правом голоса в Совете капитанов. Я даже не был первым по значимости среди членов Городского Совета; это место занимал Самос.

За последние несколько лет моей жизни в Порт-Каре, с тех пор как я оставил службу у Царствующих Жрецов, мои амбиции значительно выросли. Экономическое могущество и политическое влияние всегда идут рука об руку, и человек может чувствовать себя полноценным, только имея обе эти руки. Мои начинания в торговле принесли мне богатство. Мой союз с Таленой дал бы мне тысячи сторонников и заинтересованных лиц, что при моем богатстве сделало бы меня одним из влиятельнейших людей Гора. Кто знает, каких высот мог бы достичь тогда Боск? Я горько рассмеялся. Как жестоко обманулся я в своих планах и надеждах, приведших меня в северные леса! И что получил я взамен? Я и мои люди попались в руки женщинам-пантерам. Мы подверглись унижениям и издевательствам. На наших головах выбрили широкие полосы, говорившие всем и каждому о том, что мы, мужчины, побывали в плену у женщин-пантер! И неизвестно еще через какие издевательства нам пришлось бы пройти, на каких невольничьих рынках нас выставили бы на продажу, если бы не Марленус из Ара, достойнейший убар.

Он добился победы там, где мы потерпели поражение. Это он, а не Боск пленил Вьерну и ее разбойниц; он, не Боск, выставит их теперь на продажу или поступит так, как ему заблагорассудится.

И мало того, я и мои люди еще были любезно приглашены отдохнуть в его лагере!

Я покачал головой. Что ни говори, Марленус действительно убар, убар из убаров.

А что он сделал с Вьерной, с этой гордой, дерзкой, самоуверенной разбойницей, пылавшей неугасимой ненавистью ко всем мужчинам? Что стало с ней, когда она попала в руки Марленуса? Он просто сломал ее, уничтожил, затеял с ней жесточайшую игру, из которой вышел победителем, а ее превратил в послушную, безропотную рабыню. Теперь он может поступать с ней по своему усмотрению: наказать, убить или продать любому свободному мужчине. Но самое парадоксальное, что Вьерна кажется даже счастливой от того, что открыла в себе женщину, и в этом тоже его заслуга. Причем к открытию своего тела и своей женственности она не пришла насильно. Наоборот, все выглядело так, словно из нее выплеснулось наконец наружу ее природное начало, которое она так долго сдерживала. Марленус помог ей, открыл шлюз, через который безудержным потоком хлынула переполнявшая ее женственность.

Я задал себе тот же вопрос, который не раз задавала Марленусу Вьерна: неужели ему никогда не изменяет удача? Неужели у него не бывает поражений?

Я глубоко вздохнул. Сам я возвращался на «Терсефору» без Талены, без планов и без надежд. Марленус освободит Талену как бывшую гражданку Ара и вернет ее на родину в простом скрывающем уборе. От нее отказались. Она потеряла все, что имела. Теперь она — ничто, тень от человека. У нее осталась только красота, но и на ней стояло рабское клеймо.

Союз с Таленой для любого, имеющего хоть какую-то власть и положение в обществе, стал немыслим. Он равноценен добровольному остракизму. Вступление в супружеские отношения с ней, бывшей рабыней, человеком вне кастовой принадлежности, без родственников, без семьи, в социальном и политическом смысле явился бы величайшей, непростительной ошибкой.

Я подумал о дочерях остальных убаров. Жаль, черт возьми, что у великого убара больше нет ни одной. Родственные отношения с ним были бы, конечно, идеальными.

У Луриуса из Джада, убара острова Кос, говорят, есть дочь. Две дочери есть у Фаниуса Турмуса из Турий; некогда они попали в рабство к тачакам, но позже их отпустили. На родину их вернул Камчак, убар народов фургонов, в знак своей доброй воли по отношению к Турий, считавшейся Аром среди южных городов.

Кос и Порт-Кар, конечно, враги, однако если Луриусу предложить достаточный выкуп, убар без особых колебаний отдаст свою дочь. Наш союз, безусловно, никоим образом не повлияет на политическое противостояние между двумя городами, но Луриуса это, думаю, не остановит. Дочь его может не пожелать отправиться в Порт-Кар, но чувства девчонки в подобных делах в расчет не берутся; здесь высокородные дамы пользуются в своем выборе такой же свободой, как последние из рабынь.

У Кларка из Тентиса есть дочь; к сожалению, он не убар, даже не принадлежит к высшей касте. Он тоже, как и я, из торговцев. У многих важных и влиятельных лиц нашего круга, конечно, есть дочери, взять хотя бы первого торговца Телетуса или первого купца с Асферикса. Еще в прошлом году они заводили туманные разговоры о том, что мне необходимо обзавестись свободной спутницей и намекали на перспективы, которые может открыть подобный союз. Тоща я отказался обсуждать эти вопросы. Мне нужна была женщина высокой касты. Я мог бы заполучить в спутницы Клавдию Тенцию Хинрабию, из касты строителей, некогда являвшуюся дочерью Клаудиуса Тенция Хинробиуса, убара Ара, но теперь оставшуюся без семьи. Марленус, во дворце которого находились ее апартаменты, вероятно, по благородству характера, проследил бы, чтобы мое предложение не прошло мимо ее внимания. Мне вспомнилось, как в то время, когда она была рабыней, я тоже в связи с определенными обстоятельствами находился в доме Кернуса и видел ее обнаженной. При прочих равных условиях, я бы, конечно, предпочел иметь красивую спутницу. Клавдия, как я с удовольствием припомнил, в этом отношении меня устроила бы вполне. К тому же, побывав в рабских оковах, она несомненно приобрела познания, недоступные свободной женщине: та, кто хоть однажды носила на себе ошейник, будет снова и снова испытывать желание почувствовать прикосновение к своему телу и поцелуй на своих губах, лежа на полу у кольца для привязывания рабыни. Не знаю, почему так происходит. Красота для свободной спутницы — элемент немаловажный; такой же, как семья и влияние родственников. Однако у Клавдии, кроме красоты, не оставалось ничего. Всех родственников Тенции Хинрабии уничтожили. Поэтому она не представляла для меня никакого интереса: само по себе громкое имя без влиятельных родственников не значит ничего.

Несколько ярлов на Торвальдсленде также имели дочерей, но, как правило, все это были женщины малообразованные и недалекие. К тому же ни один из ярлов не обладал на Торвальдсленде достаточно крепкой, неоспоримой властью. Нравы этих отдаленных мест были просты до убожества, и нередко при появлении претендента на руку дочь ярла вызывали в зал прямо с поля, где она присматривала за пасущимися веррами своего отца.

Имелись убары и в южных землях, но управляемые ими страны были безнадежно малы и слишком удалены от центральных районов. Их политическое влияние не распространялось за пределы принадлежащих им земель.

Нет, моей спутницей должна быть только дочь какого-нибудь по-настоящему могущественного убара или главы городской администрации. Однако не многие убары и правители города пожелают видеть свободным спутником своей дочери простого торговца. Эта мысль приводила меня в бешенство.

Возможно, действительно стоит подумать о дочери Луриуса из Джада, убара Коса. Он, несомненно, отдаст ее, если предложить достаточно большой выкуп. Лучше всего, конечно, если бы у Марленуса, великого убара, была дочь. Но дочери у него не осталось. Он от нее отказался.

Ну что ж, дочь Луриуса из Джада тоже может составить приемлемую партию. Хотя, возможно, мне вообще еще слишком рано думать о свободной спутнице. Я вполне могу подождать. Я вообще, черт возьми, могу выдержать все, что валится мне на голову!

Потерпеть такое фиаско с Таленой! Ну кто мог ожидать, что ей будет отказано в родственных отношениях? А что мы с моими людьми окажемся в руках женщин-пантер? Если бы не Марленус из Ара, мы вообще стояли бы сейчас где-нибудь на невольничьем рынке — жалкие, закованные в цепи рабы! Это он, не я, захватил в плен Вьерну и ее разбойниц! Он в считанные дни — часы! — изменил характер Вьерны, победил ее, потребовал вплести в волосы цветок талендра. Он охотился и развлекался, пока я и мои люди, пользуясь его щедростью и добротой, гостили у него в лагере. Он раздавил, уничтожил меня на игровой доске, и теперь, когда он сам того пожелает, освободит Талену и доставит ее в Ар.

А я и мои матросы возвратимся к своим повседневным делам, вернувшись из экспедиций с пустыми руками и с выбритой женщинами-пантерами полосой на головах. Да и вернемся-то лишь потому, что от продажи в рабство нас спас Марленус, этот достойнейший из у баров, убар у баров! Мы вернемся ходячими мишенями для насмешек, в то время как он, Марленус, снова окажется победителем. Что ждет нас по возвращении? В лучшем случае скрытые насмешливые взгляды. А его? Слава! Даже позор Талены не уронит тень на его плечи, поскольку он отказался от нее, отрезал от себя дочь. Однако по благородству своему он не бросит бывшую гражданку Ара на произвол судьбы, а по праву убара ее родного города вызволит девушку из рабских оков и в память о былых родственных узах позволит ей жить в комнатах его дворца.

Благородный, достойнейший убар!

Да и кто вспомнит о позоре Талены, завидев Марленуса, триумфально въезжающего в город верхом на могучем тарларионе, а следом за ним — бесчисленные трофеи, добытые в северных лесах, главной достопримечательностью среди которых, безусловно, будет Вьерна и ее разбойницы, грозные женщины-пантеры, ставшие теперь обычными рабынями?

Марленус, неужели ты действительно не знаешь поражений? Неужели удача никогда не отворачивается от тебя? Величественнейший, достойнейший из людей! Каким же жалким и ничтожным я выглядел в сравнении с ним! Я начинал просто ненавидеть Марленуса, солнцеподобного в своем величии убара. Однако это мало что могло изменить. Теперь мне оставалось только вернуться в Порт-Кар. «Терсефора» уже должна быть где-то рядом.

Удача улыбается Марленусу так часто, что кажется, будто он никогда не ошибается в расчетах. Не ошибся он и в отношении Вьерны и ее разбойниц, для каждой из которых у него нашлось по ошейнику. Кто осмелится назвать себя врагом такого человека? Кого ему бояться? Может ли найтись где-нибудь существо достаточно могущественное, чтобы представлять собой реальную угрозу для такого воина, для такого убара? Кто мог бы стать препятствием у него на пути, с которым он вынужден был бы считаться? Едва ли такой найдется. Удача, очевидно, никогда не изменяет великому убару.

В этом мы с ним серьезно отличаемся. И прочувствовать на себе это отличие мне придется, как только я ступлю на борт «Терсефоры». Я, конечно, позволю какое-то время полюбоваться на свою новую прическу и позубоскалить насчет выбритой на голове полосы. Без этого не обойтись, удержать людей будет невозможно. Но после того, как их первая реакция начнет утихать, я снова сумею восстановить свой авторитет. Если же кто-то захочет оспорить мою капитанскую власть, ну что ж: эту возможность мы обсудим с мечом в руках. Впрочем, думаю, до этого дело не дойдет. Я хорошо знаю свою команду. Это люди надежные, проверенные.

Мне захотелось поскорее увидеть женщин, находившихся на борту «Терсефоры»: проворную маленькую Тину, Кару, приятную, неизменно радующую глаз рабыню Римма, и в особенности бывшую лесную разбойницу, темноволосую, сладкотелую девушку, такую мягкую и послушную в моих руках, — Ширу.

Мне не терпелось встретиться с Турноком и Риммом, вернувшимися на «Терсефору», с Гренной, занимавшей, как оказалось, высокое положение в банде Хуры и пойманной мною в лесу. На «Терсефоре» на нее должны были надеть ошейник с моими инициалами и поставить клеймо. После этого наверняка занялись осмотром раны бывшей разбойницы, залечив ее, как обычно лечат раны рабов — быстро, грубо и эффективно. Ноги у девицы хорошие, короткая туника очень ей пойдет. Возможно, я отдам ее Арну, когда он послезавтра вернется со своими людьми и пятью моими матросами в лагерь на берегу Лаурии.

Здесь мы не задержимся. Больше в северных лесах нам делать нечего. Спустим «Терсефору» на воду, дойдем вниз по течению до Лидиуса, там я дам матросам пару дней отдохнуть — и после этого вернемся в Порт-Кар.

Настроение у меня несколько улучшилось. Вспомнилось, что в лагере должны находиться четыре пага-рабыни, которых Римм нанял в Лаурисе. Он мне тогда рассказывал о своем разговоре с хозяином таверны, с Церкитусом. Девушек я еще не видел, но Римм говорил, что они очень хорошенькие. Хотелось бы на них посмотреть.

Я ускорил шаг. Теперь даже длинный лук на плече и меч на поясе уже не казались мне такими тяжелыми, как минуту назад. Я поправил колчан со стрелами и плотнее заткнул за пояс охотничий нож.

Рабыни в пага-тавернах обычно действительно красивые. Мне вспомнилась Тана, рабыня, которую я встретил в Лидиусе, прекрасный образчик прислуживающей в таверне рабыни.

Странно, что Церкитус не попросил залог до возвращения нанятых нами девушек. Эта мысль впервые пришла мне в голову. Со стороны владельца таверны это выглядело необычным: он не мог нас знать. К тому же, обдумывая ход событий, я вспомнил, что мне показалась странной низкая цена, запрошенная за столь красивых девушек, какими их описывал Римм. Конечно, в Лаурисе вообще могли быть невысокие расценки на нанимаемых рабынь; этому я мог бы поверить. Вопрос в другом: неужели они могли стоить так немного?

Рука моя сама потянулась к луку. Я остановился, вытащил из колчана стрелу и приложил ее к тетиве. У меня мороз пробежал по коже, я был вне себя от бешенства. Какие мы глупцы! Мой мозг пронзила безжалостная мысль, быстрая и неожиданная, как гром среди ясного неба: мне вспомнилось, что этот Церкитус, владелец пага-таверны в Лаурисе, по собственной инициативе пообещал прислать в мой лагерь вместе с девушками и несколько бутылок вина!

Я застонал от ярости. Это люди Тироса! А я, как последний глупец, бросился на выручку Талены, совершенно слепой ко всему, что меня окружает.

Я приближался к своему лагерю с величайшей осторожностью — всего лишь одна из многочисленных теней, скользящих между деревьями.

Частокол, воздвигнутый вокруг лагеря, был сломан и валялся на земле. Повсюду виднелись остатки мусора и обгоревшие головешки от костров. Во многих местах песок носил на себе следы борьбы. Глубокий отпечаток киля «Терсефоры» на песке вел к воде.

Лагерь был пуст. Мои люди, рабы и сама «Терсефора» исчезли.

Я невольно сжал кулаки и со стоном прижался лбом к стволу ближайшего дерева.

13

Я СНОВА ВХОЖУ В ЛЕС

Я разжал кулаки и оторвал голову от дерева. Все происшедшее мне крайне не нравилось. Где-то поблизости, несомненно, должны находиться люди Тироса, поджидающие каждого, кто мог бы вернуться в лагерь. Мне бы очень хотелось с ними встретиться. Но при этом не стоять к ним спиной. Я спрятался в густой листве и стал ждать.

Поздно вечером я увидел их — одиннадцать человек, двигающихся по направлению к лагерю со стороны Лауриса. Они держались довольно нагло. Глупцы.

Я подошел к своему лагерю бесшумно как тень. А эти глупцы даже не выставили часовых. Один из них Держал в руках бутылку. Они слишком плохо знали леса. В этом их несчастье. Я заметил с ними четырех девушек. Рабынь сковали в единый караван цепью, тянувшейся от ошейника к ошейнику, а их руки связали за спиной. Девушки весело переговаривались между собой и шутили с мужчинами.