Глава 7. КУРИЯ

Следующие пять дней я провел за весьма приятными занятиями.

По утрам под присмотром Оттара я учился искусству обращения с боевым топором.

Лезвие глубоко входило в дерево шеста.

— Старайся, чтобы при ударе работали мышцы спины, — смеялся Оттар. — Тогда у тебя получится.

Воины закричали от удовольствия, когда я одним ударом перерубил шест.

Тири и другие рабыни радостно подпрыгивали и хлопали в ладоши.

Какими полными жизни они казались! Как и положено рабыням, у них были распущены волосы. Глаза девушек сияли; щеки раскраснелись; каждый дюйм их тела казался удивительно живым и красивым. Какими не реально женственными они были, какими непосредственными и восхитительными, какими свежими и свободными, какими открытыми в своих чувствах; они ходили, стояли и даже смеялись, как женщины. Им не позволяли иметь гордость, но радоваться они могли.

Только тонкие шерстяные туники с разрезом до самой талии скрывали красоту их тел.

— Еще! Еще! Пожалуйста, мой джарл! — кричала Тири.

И снова огромный топор вонзился в столб, от которого отлетел большой кусок.

— Отлично! — похвалил Оттар.

А потом он вдруг сделал выпад в мою сторону, но я отбил удар топорищем и, не выпуская топора из правой руки, треснул его левой с такой силой, что Оттар упал на землю. А я подскочил к нему и занес свое оружие.

— Великолепно! — воскликнул Оттар.

Рабыни, все до одной, хлопали в ладоши и вопили от восторга.

Оттар вскочил на ноги и погрозил топором хохочущим девушкам.

Они с визгом отскочили в сторону.

— Ольга, — сказал Оттар, — отправляйся сбивать масло.

— Слушаюсь, мой джарл, — ответила девушка и, подхватив юбку, умчалась выполнять приказ.

— Гунхильда и Пухлые Губки, — продолжал Оттар, — вас ждут ваши ткацкие станки.

— Слушаемся, джарл. — Девушки повернулись и устремились в дом, их станки стояли возле западной стены.

— А ты, маленькая девка, — сказал он Тири, которая сделала шаг назад и склонила голову, — ты будешь носить навоз верров в подоле своего платья на поле, где растет сул.

— Да, мой джарл. — Тири рассмеялась и убежала, а я стоял и смотрел вслед босоногой, изумительно прекрасной девушке.

— А вы, лентяйки, хотите, чтобы вас разрезали на кусочки и скормили рыбе парсит? — крикнул Оттар, обращаясь к остальным.

— Нет, джарл! — дружно запротестовали рабыни.

— Тогда займитесь делом!

Девушки с визгом разбежались в разные стороны.

— Ну, а теперь еще два раза, — сказал Оттар мне и положил руку на свой широкий, отделанный золотом ремень. — Потом найдем другой столб.

Существует масса хитростей, когда сражаешься топором: бойцы часто делают ложные выпады, наносят короткие, быстрые удары или пускают в дело рукоять, если ты замахиваешься, то иногда оказываешься открытым для противника. Можно, конечно, поговорить об основных стратегических принципах, вот, например: воин делает вид, что собирается как следует размахнуться, даже издает воинственный клич, но на полпути задерживает руку, и если ему удается застать этим маневром противника врасплох, тот бросится вперед и откроет топору шею; иногда, если один из бойцов держит щит слишком высоко, можно сделать шаг влево и отрубить руку со щитом; кроме того, серьезную опасность представляют удары, направленные в ноги — человек падает, словно подрубленное дерево. Что касается защиты: если удается заставить противника как следует размахнуться, а потом избежать смертоносного лезвия топора, на короткое время возникает преимущество; этого можно добиться следующим образом — воин делает вид, что открывается немного больше, чем следует, его противник начинает думать, что имеет дело с человеком неопытным, и раньше времени решается нанести полновесный удар. Топор Торвальдсленда — один из самых страшных видов оружия, известного горианцам. Вступать в схватку с воином, который умеет с ним обращаться, очень опасно, потому что частенько бывает достаточно нанести всего один удар, но мастер топора делает это только тогда, когда абсолютно уверен в том, что одержит победу.

Ан спустя Раздвоенная Борода в сопровождении Оттара, следившего за порядком на ферме, и Тэрла Рыжего отправились инспектировать поля.

Северный са-тарн, растущий ровными желтыми рядами, поднялся дюймов на десять. В этих широтах сезон продолжается сто двадцать дней — благодаря смягчающему воздействию Торвальдстрима. Зерно засеяли еще прошлой осенью, вскоре после праздника сбора урожая, до наступления суровых холодов, которые не дают растениям пустить надежные корни. Когда вместе с весной возвращается тепло и земля смягчается, зерна прорастают. Подсчеты показывают, что са-тарн, посаженный осенью, дает более обильный урожай.

— Хорошо, — довольно сказал Раздвоенная Борода. Он поднялся на ноги и отряхнул с колен налипшую землю. — Хорошо!

На землях Раздвоенной Бороды в основном выращивали са-тарн, однако я заметил множество садов и огородов, кроме того, многие держали босков и верров. Оттар выкопал для нас с Иваром две крупные редиски, и мы, стерев грязь, с удовольствием их съели. Тоспиты в саду Ивара, которые росли в этих широтах, — в отличие от лармы — еще стояли зелеными. Я улыбнулся, вспомнив, что тоспиты почти всегда дают слишком много семян, за исключением редкой разновидности с длинным стеблем. Я не слишком их люблю, потому что они горькие. Некоторые люди похожи на них. Чаще всего тоспиты едят, нарезая кусочками и поливая медом, иногда в сиропе; сок используется при приготовлении множества блюд. Они превосходны для восполнения нехватки витаминов во время длительных морских путешествий, поскольку содержат большое количество витамина С. Иногда их называют «ларма моряка». У тоспитов жесткая шкурка, их легко сушить и хранить. На кораблях их обычно держат вместе с овощами, под перевернутой шлюпкой. Мы остановились возле маслобойни, где Ольга заканчивала складывать масло в бочонок. Мы его попробовали, оно оказалось вполне приличным.

— Отнеси на кухню, — сказал Раздвоенная Борода.

— Слушаюсь, мой джарл, — ответила Ольга.

— Поторопись, лентяйка! — прикрикнул на нее Ивар.

— Слушаюсь, мой джарл. — Ольга подхватила бочонок за веревочные ручки и поспешила к дому.

Перед тем как Раздвоенная Борода отправился в обход своих владений, к нему подошла Булочка и опустилась перед ним на колени, держа в руках тарелку с хлебом из са-тарна. Дочь Гурта, правителя Кассау, учили печь хлеб. Она опасливо наблюдала за Иваром Раздвоенная Борода, который откусил небольшой кусок.

— Не хватает соли, — сказал он ей. Булочка задрожала. — Может быть, ты думаешь, что живешь на Юге? — сурово поинтересовался он.

— Нет, мой джарл, — ответила она.

— Может быть, ты считаешь, что достаточно ублажать нас в мехах? — осведомился Раздвоенная Борода.

— О нет, мой джарл! — воскликнула Булочка.

— Рабыни на Севере должны уметь делать множество полезных вещей, — заявил Ивар Раздвоенная Борода.

— Да, мой джарл! — прошептала она.

— Отдай это тарскам.

— Слушаюсь, мой джарл. — Булочка заплакала, вскочила на ноги и бросилась прочь.

— Рабыня! — позвал Раздвоенная Борода. Булочка остановилась и повернулась. — Ты, я вижу, хочешь, чтобы тебя отправили к столбу для порки? — осведомился он.

Это высокий столб, который стоит на улице, он гладко отполирован, в верхней части находится железное кольцо, к нему привязывают провинившуюся рабыню за запястья. Возле загона для босков стоит еще один, только кольцо расположено повыше, здесь наказывают невольников-мужчин.

— Нет, мой джарл! — в ужасе крикнула Булочка.

— В таком случае позаботься о том, чтобы в следующий раз хлеб у тебя получался лучше! — заявил Раздвоенная Борода.

— Слушаюсь, мой джарл, — ответила она и убежала.

— Хлеб вовсе не так плох, — сказал мне Ивар Раздвоенная Борода, когда она исчезла из виду.

Он отломил мне кусок, и мы доели подношение Булочки. Хлеб и в самом деле был довольно вкусным, но соли действительно не хватало. По дороге на поля мы ненадолго остановились посмотреть, как справляются с работой Гунхильда и Пухлые Губки. Они хорошо знали свое дело и ловко обращались с ткацкими станками, а увидев Раздвоенную Бороду, радостно заулыбались. Под конец нашей прогулки мы поговорили немного с кузнецом, которого звали Готрек. А потом направились дальше. Чтобы сократить путь, мы пошли между тоспитовыми деревьями, мимо поля, где рос сул. С мотыгой в руке, спиной к нам, на поле стоял широкоплечий молодой раб в белой тунике и с коротко подстриженными волосами. Он нас не видел. К нему приблизилась белокурая Тири, двумя руками она держала подол своего платья, в котором несла навоз верров.

— У нее отличные ножки, — заметил Оттар.

Мы подошли уже совсем близко, но они нас по-прежнему не замечали.

Тири успела уже много раз сходить на поле и обратно, однако молодого человека увидела в первый раз. Перед этим он вместе с другими невольниками занимался рыболовными сетями на берегу.

— О! — воскликнул он. — Приветствую юную леди из Кассау.

Тири посмотрела на него, и в ее глазах вспыхнул гнев.

— Думала ли ты в Кассау, — спросил он, — что тебе придется носить навоз на поля Торвальдсленда?

Она ничего ему не ответила.

— Раньше я не знал, — не унимался молодой невольник, — что у тебя такие красивые ноги. — Он засмеялся. — Почему ты никогда не показывала жителям Кассау, что у тебя такие чудесные ножки?

Тири рассвирепела.

Держа подол левой рукой, она сбросила навоз на землю. Теперь рабу придется мотыгой подгребать навоз к растениям.

— О, не опускай подол, Тири, — воскликнул невольник. — У тебя такое красивое клеймо. Почему бы тебе не показать его еще раз Вульфстану из Кассау?

Она сердито показала бедро, а потом быстро опустила подол.

— Ну как, Тири, — спросил он, — тебе нравится, что ты стала девушкой, чьего живота касается острие меча?

— Это не твой меч, — резко бросила она. — Я принадлежу свободным мужчинам.

А затем с бесстыдством рабыни Тири, которая когда-то была известной молодой леди Кассау, задрала подол, открыв бедра, наклонилась вперед и злобно плюнула в молодого невольника.

Он бросился к ней, но Оттар опередил его. Он ударил Вульфстана, раба Тарска, ручкой своего топора по спине, чуть пониже шеи. Вульфстан упал, а в следующее мгновение Оттар связал ему руки и, держа его за железный ошейник, заставил встать на колени.

— Ты видел, что твой топор делает с деревянным столбом, — сказал он мне, — давай теперь посмотрим, хорош ли он, когда речь идет о мягком теле человека.

Не выпуская из рук ошейника, он заставил раба подняться на ноги и встать ко мне спиной. Позвоночник, конечно, не выдержит удара; более того, если ударить достаточно сильно, лезвие топора пройдет насквозь. Впрочем, чтобы разрубить тело человека на две части, одного удара недостаточно. А наносить второй удар считается дурным тоном. Молодой невольник стоял, покорно опустив голову. Тири отскочила в сторону и прижала руки ко рту.

— Ты видел, — сказал Оттар Ивару Раздвоенная Борода, — что он нагло вел себя с рабыней, которая является собственностью свободных мужчин.

— Невольники и рабыни, — вмешался я, — иногда ссорятся.

— Он собирался дотронуться до нее своими руками, — возразил Оттар.

Это и в самом деле было очень серьезным обвинением. Ведь рабыни, в конце концов, действительно собственность свободных мужчин. Невольникам не позволено к ним прикасаться.

— Ты бы дотронулся до нее? — спросил Раздвоенная Борода.

— Да, мой джарл, — прошептал молодой невольник.

— Вот видишь! — воскликнул Оттар. — Пусть Рыжий попробует свой топор!

— Прикажи его выпороть, — улыбнувшись, сказал я.

— Нет! — взревел Оттар.

— Будет так, как хочет Рыжий, — объявил Раздвоенная Борода и, повернувшись к невольнику, продолжал: — Немедленно отправляйся к столбу для порки и попроси первого свободного человека, который будет проходить мимо, чтобы он тебя выпорол.

— Слушаюсь, мой джарл, — ответил раб.

Его разденут и привяжут за руки к столбу, стоящему возле сарая, где держат босков.

— Пятьдесят ударов, — сказал Раздвоенная Борода.

— Слушаюсь, мой джарл, — ответил невольник.

— Плеткой, — продолжал Раздвоенная Борода, — которая называется «змея».

Наказание будет очень суровым. «Змея» — довольно тяжелый хлыст из плетеной кожи, восьми футов длинной и около дюйма в толщину. Он с легкостью сдирает кожу со спины. Иногда в хлыст вплетают кусочки металла. Невольник вполне мог умереть, не выдержав наказания. Следует отличать «змею» от обычного горианского хлыста, которым учат рабов послушанию и который состоит из пяти широких полос. Чаще всего его используют для наказания женщин, поскольку он не оставляет шрамов. Когда речь идет о невольниках, шрамы не имеют никакого значения. Девушка с непомеченной спиной стоит дороже, чем та, у которой много шрамов. Мужчины обычно предпочитают женщин с гладкой кожей, если не считать клейма на бедре. В Тарии и Аре рабынь даже принято брить.

Невольник посмотрел на меня. Он был обязан мне жизнью.

— Спасибо вам, мой джарл, — сказал он.

А затем повернулся и, держа связанные руки перед собой, побежал к сараю, где держали босков.

— А ты, Оттар, отправляйся-ка в кузницу, — ухмыляясь, приказал Раздвоенная Борода, — скажи Готреку, что бы он прошел мимо сарая с босками.

— Хорошо, — радостно ответил Оттар.

Готрек был кузнецом, так что я даже посочувствовал молодому невольнику.

— И еще, Оттар, — продолжал Раздвоенная Борода, — проследи за тем, чтобы раб вышел утром на работу.

— Обязательно, — сказал Оттар и направился к кузнице.

— Я слышал, Рыжий, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, — что твои занятия с топором проходят успешно.

— Я рад, что Оттар так думает, — ответил я.

— Я тоже рад, что он так считает, — заявил Ивар Раздвоенная Борода. — Это значит, что так оно и есть. — Он отвернулся. — Вечером встретимся на пиру.

— Сегодня будет еще один пир? — удивился я. — По какому поводу?

Мы пировали все четыре предыдущие ночи.

— А нам нравится пировать, — заявил Ивар Раздвоенная Борода. — Вполне достаточный повод.

Ивар ушел. Я повернулся к Тири.

— В том, что произошло, — сказал я ей, — есть и твоя вина, рабыня.

Она опустила голову.

— Я его ненавижу, — призналась она, — но мне бы не хотелось, чтобы его убили. — Она посмотрела на меня. — Меня накажут, мой джарл? — спросила она.

— Да, — сказал я ей.

В ее глазах появился страх. Она была удивительно красива.

— Хлыстом из меха, — рассмеялся я.

— Я с нетерпением буду ждать наказания, мой джарл, — радостно улыбнулась она.

— Беги, — приказал я.

Тири повернулась и побежала в сторону дома, однако, сделав несколько шагов, повернулась и посмотрела на меня.

— Я буду с нетерпением ждать, мой джарл! — крикнула она напоследок и умчалась, великолепная юная леди из Кассау, босая, в железном ошейнике, всего лишь рабыня, спешила в дом, чтобы лечь на меха в ожидании обещанного наказания.

— Неужели, мой джарл, только рабыни могут испытывать подобное удовольствие? — спросила Тири.

— Говорят, что лишь рабыням дано познать его, — ответил я.

Она лежала на спине, повернув ко мне голову. Я расположился рядом, опираясь на локоть. Ее левое колено было поднято вверх; щиколотка прикована к бревну у основания постели, шею украшал железный ошейник.

— Тогда, мой джарл, — заявила она, — я счастлива, что стала рабыней.

Я снова ее обнял.

— Рыжий! — позвал меня Ивар Раздвоенная Борода — Пойдем со мной!

Я грубо оттолкнул Тири, оставив ее прикованной к постели. Через несколько мгновений, засунув топор в кожаную петлю, я присоединился к Раздвоенной Бороде.

Снаружи собралось несколько мужчин с корабля Ивара и окрестных ферм. Среди них я увидел раба-горбуна, в глазах которого светился ужас.

— Отведи нас к тому, что ты нашел, — потребовал Раздвоенная Борода.

Мы последовали за невольником и прошли больше четырех пасангов вверх по склонам, ведущим к летним пастбищам.

Сверху мы видели оставшиеся далеко внизу фермы и корабль Ивара Раздвоенная Борода. Мы остановились. За большим обломком скалы несчастный перепуганный раб показал нам свою находку. Потом он отвернулся, не в силах смотреть.

Я удивился.

— Разве в этих горах водятся ларлы? — спросил я.

Мужчины посмотрели на меня так, словно я сошел с ума.

— Ни один слин не смог бы такого сделать, — сказал я.

Мы все еще раз посмотрели на то, что осталось от боска. Даже крупные кости были сломаны, видимо, их перекусили мощные челюсти, чтобы высосать сладкий мозг.

— Значит, ты не знаешь, чья это работа? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.

— Нет, — пожал я плечами.

— Этого боска убил курия, — пояснил он.

Четыре дня мы выслеживали зверя, но так и не смогли найти. Хотя убийство было совершено совсем недавно, нам не удалось обнаружить даже следов хищника.

— Необходимо отыскать его, — заявил Раздвоенная Борода. — Они должны знать, что не могут безнаказанно охотиться на земле Ивара Раздвоенная Борода.

И все же мы его не нашли.

Вечером того дня, когда зверь загрыз боска, мы не пировали, как и во все последующие ночи. Мы охотились за новым врагом без малейшего успеха. Мужчины помрачнели, стали агрессивными и злыми. Даже рабыни больше не смеялись и не шутили. Потому что где-то на земле Ивара Раздвоенная Борода прятался курия.

— Может быть, он ушел отсюда, — предположил Оттар на четвертую ночь.

— Он больше ни разу ни на кого не напал, — заметил кузнец Готрек, который охотился вместе с нами.

— Ты думаешь, это тот же самый, что убил верра в прошлом месяце, а потом исчез? — спросил я у Оттара.

— Не знаю, — ответил Оттар. — Вполне возможно, поскольку курии крайне редко заходят так далеко на юг.

— Кто знает, может быть, он оказался слишком злобным даже для своих соплеменников и они его прогнали, — сказал Раздвоенная Борода.

— А вдруг он спятил или просто глуп? — предположил Оттар.

— А еще вполне возможно, — сказал Горм, — что он болен или ранен и не может больше охотиться на быстрых северных оленей.

Эти причины, с моей точки зрения, вполне могли заставить курий изгнать своего соплеменника из пещер. Я не сомневался, что эти существа не прощают слабости.

— Во всяком случае, — сказал я, — похоже, что он ушел.

— Нам больше ничего не угрожает, — закончил за меня Готрек.

— Устроим пир? — спросил Горм.

— Нет, — ответил Раздвоенная Борода. — Сегодня у меня нет настроения.

— По крайней мере, зверь ушел, — повторил Готрек.

— И нам больше ничего не угрожает, — эхом отозвался Горм.

Я проснулся посреди ночи. Тири спала, прижавшись ко мне. Я не трогал ее этой ночью, однако ножные кандалы снимать не стал.

Я боялся пошевелиться.

По какой-то причине меня охватило беспокойство.

Я лежал и прислушивался к тяжелому дыханию спящих мужчин. Рядом со мной тихо дышала Тири.

Я не двигался.

Мне показалось, что моего лица коснулось легкое дуновение холодного воздуха.

Я лежал в темноте и не шевелился.

И тут я почувствовал его запах.

С диким криком вскочив на ноги, я отбросил в сторону меха.

В то же мгновение мощные когтистые лапы подняли меня в воздух. Я не видел того, кто на меня напал. В следующую секунду меня с силой отшвырнули к стене.

— Что здесь происходит? — услышал я крик.

Тири проснулась и дико завизжала.

Я оказался на полу у стены.

— Факелы! — заорал Раздвоенная Борода. — Принесите факелы!

Рабыни голосили, мужчины удивленно переговаривались.

Я слышал громкое чавканье.

В свете факела, поднятого Раздвоенной Бородой, мы увидели зверя.

Он был всего в десяти футах от меня. Зверь поднял морду от изуродованного тела человека. Его огромные круглые глаза блестели в свете факелов. Рабыни продолжали дико орать, их цепи звенели.

— Оружие! — крикнул Раздвоенная Борода.

— Курия! Курия! — вопили мужчины.

А зверь стоял, склонившись над телом, и моргал. Он не собирался сдаваться. Его шкура была черного цвета с белыми пятнышками, большие заостренные уши прижаты к голове. Он весил около пятисот фунтов и был примерно семи футов ростом. Казалось, его широкий нос с двумя похожими на узкие щели ноздрями сделан из кожи. У него был черный язык и два ряда клыков, четыре из которых, сверху и снизу, выступали вперед, как у волков; два верхних показались мне особенно длинными и кривыми. Руки существа были длиннее и мощнее ног; он держал тело, которое продолжал пожирать, в лапах с шестью пальцами, похожими на щупальца.

Он шипел и рычал, оскалив клыки, и не боялся нас.

Ни один из нас не шевелился. Зверь стоял в свете факелов, не собираясь сдаваться. И тут у него за спиной я увидел поднятый топор, который с яростной силой обрушился на спину чудовищу, чуть пониже шеи. Зверь упал вперед, чуть не задев истерично вопящую рабыню, и я узнал Ролло. Он больше не казался сонным; впрочем, и на человека в этот момент он не особенно походил; Ролло нанес удар, когда остальные — Готрек, Горм, я, даже Раздвоенная Борода — могли только с ужасом взирать на курию. Ролло снова поднял топор.

— Нет! — крикнул Раздвоенная Борода. — Сражение окончено!

Великан опустил топор, медленно вернулся на свою постель и лег спать.

Один из людей Раздвоенной Бороды прикоснулся концом копья к морде зверя, а потом вонзил его прямо в пасть; древко копья вырвалось из его рук, рабыни снова взвыли от ужаса.

— Он все еще жив! — закричал Горм.

— Отойдите от него, — приказал Ивар Раздвоенная Борода. — Опасайтесь челюстей.

При помощи цепей и шестов тело курии удалось вытащить из зала. Мы бросили его на землю за стенами палисада. Начало светать.

Я встал рядом с ним на колени.

Он открыл глаза.

— Ты меня знаешь? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

— Это маленький курия, — заметил Раздвоенная Борода. — Обычно они гораздо больше. Обрати внимание на белые полосы. Он болен.

— Надеюсь, — сказал я, — что он пришел в зал не из-за меня.

— Нет, — успокоил меня Раздвоенная Борода. — Они прекрасно видят в темноте. Если бы он искал тебя, ты был бы уже мертв.

— Почему он осмелился войти в зал? — спросил я.

— Курии очень любят человеческое мясо, — пояснил Ивар Раздвоенная Борода.

Я знал, что люди, как и другие животные, — для курий всего лишь вид пищи.

— Почему он не попытался убежать и не стал сражаться? — спросил я.

Раздвоенная Борода пожал плечами.

— Он ел, — сказал Ивар. Потом наклонился над зверем. — Ты уже охотился здесь раньше? — спросил он у курии. — Это ты убил верра и боска?

— И в зале, — ответил курия, оскалившись, — я убил человека.

— Кончайте с ним, — приказал Ивар Раздвоенная Борода.

Четыре копья поднялись в воздух, но ни одно из них так и не опустилось.

— Нет, он уже мертв, — сказал Ивар Раздвоенная Борода.

Глава 8. ХИЛЬДА ИЗ СКАГНАРА

— Значит, именно этими духами пользуются высокорожденные женщины Ара, когда отправляются на песенные представления в Эн-Кара? — с любопытством переспросила светловолосая девушка.

— Да, леди, — заверил я ее, кланяясь и стараясь говорить с акцентом жителя Ара.

— Он слишком вульгарный, — сморщила она носик.

— Это счастливый запах, — продолжал уговаривать я.

— Для низкорожденных, — презрительно бросила она.

— Лаламус! — позвал я.

Мой помощник, парень мощного телосложения, но явно глупый, гладко выбритый, как и все продавцы духов, одетый в бело-желтый шелк и золотистые сандалии, поклонился и поспешил ко мне. В руках он держал поднос, уставленный флаконами.

— Я не знал, — вынужден был признать я, — что на Севере есть леди, обладающие таким тонким вкусом.

Возможно, мой акцент не смог бы ввести в заблуждение жителя Ара, но на тех, кто не часто слышал быструю, гладкую речь южан, мелодичную и экспрессивную, он производил нужное впечатление. Мой помощник, к несчастью, не мог говорить.

Глаза Хильды Надменной, дочери Торгарда из Скагнара, вспыхнули.

— Вы, южане, думаете, что на Севере живут одни лишь варвары! — резко сказала она.

— Какими же мы были глупцами, — признался я, опустив голову.

— Я могла бы зажарить вас в жире тарска, — заявила она, — или сварить в масле тарлариона!

— Сжалься над нами, великолепная леди, — застонал я, — сжалься над теми, кто никак не ожидал найти на Севере такую знающую и утонченную госпожу.

— Возможно я вас прощу, — снизошла она. — А еще какие-нибудь духи вы привезли?

Мой помощник подобострастно поднял флакон.

— Нет, — прошипел я. — Эта женщина через секунду поймет, что мы ей предлагаем.

— Дай-ка понюхать, — приказала Хильда.

— Да тут нет ничего особенного, леди, — с тоской протянул я, — хотя среди высокорожденных и самых красивых женщин Ара этот аромат пользуется большой популярностью.

— Дай понюхать, — настаивала она.

Я вытащил пробку и отвернулся, словно сгорал от стыда. Хильда поднесла флакон к носу.

— Отвратительно воняет, — проговорила она.

Я быстро закрыл флакон пробкой и сердито всунул в руки своего смущенного помощника, который поставил его на место.

Хильда сидела в большом кресле, на котором красовался знак Скагнара — нос корабля-змея. Ручки украшали головы оскалившихся слинов. Хильда холодно улыбнулась.

На ней было роскошное платье из зеленого бархата, закрытое до самой шеи и украшенное золотом.

Она взяла следующий флакон, который я для нее открыл.

— Нет, — сказала Хильда и вернула мне флакон.

В ее длинных волосах, заплетенных в косы, сверкала золотистая лента.

— Я и не представляла, — заявила она, — что в Аре такие убогие товары.

Ар, богатый людный город, самый большой на Горе, считался символом высококачественных товаров. Знак Ара, одна-единственная буква, которая стоит на его Домашнем Камне, горианское написание названия города, часто подделывается торговцами-мошенниками, которые ставят его на свои собственные товары. Этот знак совсем нетрудно подделать. Однако, несмотря ни на что, его ни разу не меняли; это часть традиции. Лично я считаю, что товары Ко-Ро-Ба столь же хороши или даже лучше, чем те, что производятся в Аре, но что верно, то верно — Ко-Ро-Ба не имеет репутации величайшего города юго-востока. Ар считается законодателем мод и хороших манер. Многие модницы предпочитают носить одежду, сшитую, «как в Аре», за которую платят значительно больше, чем стоят изделия из гораздо более доброкачественных тканей; «как в Аре» — эту фразу можно услышать довольно часто. Я ничего не имею против моды. После реставрации Марленуса из Ара в 10119 Контаста Ар, со дня основания Ара, на пиру, посвященном одержанной победе, он объявил о том, что отныне рабыни, принадлежащие государству, будут носить платья еще на два с половиной дюйма короче. Этот закон был мгновенно принят в Аре, а затем и во всех остальных городах. Следуя моде, я тоже ввел эти скандальные изменения в собственном доме; я совсем не хотел смущать своих девушек, вынуждая их носить чрезмерно длинные туники; по правде говоря, я даже переплюнул убара из Ара, заставив невольниц укоротить подолы еще на четверть дюйма. У большинства горианских рабынь великолепные ноги; с каждым днем я все больше и больше в этом убеждаюсь; интересно, сколько девушек знает, что свободные мужчины могут любоваться их ножками благодаря тому, что давным-давно, перебрав на победном пиру, Марленус из Ара решил внести изменения в одежду рабынь Ара. Еще один обычай, практикуемый далеко на Юге, ниже горианского экватора, в Тарии, например — прокалывать рабыням уши. Хотя это уже давным-давно делается на далеком Юге, на Севере эта практика не получила особого распространения до тех пор, пока не стала популярной в Аре. Во время пира Марленус, в качестве специального угощения, приготовленного для высших военачальников, показал им танцовщицу, рабыню с проколотыми ушами. В ушах у нее покачивались золотые кольца — крайняя степень унижения; ей даже не дали закончить танец. По знаку Марленуса рабыню схватили, бросили на пол, где она только что танцевала, после чего ею попользовались более ста человек. С тех пор прокалывание ушей начало быстро распространяться на Севере. Частенько хозяева и работорговцы насильно подвергают своих невольниц этой процедуре. Интересно, что протыкание носа для ношения кольца считается рабынями не таким страшным наказанием, как прокалывание ушей. Возможно, причина в том, что на далеком Юге свободные женщины народа фургонов носят в носу кольца; а может быть, дело в том, что отверстия не видно — я не знаю. Прокалывание ушей считается страшным унижением для рабыни. Любая женщина, у которой проколоты уши, рассматривается как рабыня.

— Вы оскорбляете меня, — заявила Хильда Надменная, предлагая такой жалкий товар! Неужели в великом Аре нет ничего лучше?

Если бы я действительно был торговцем из Ара, то наверняка разозлился бы. Духи, которые я ей предлагал, Ивар Раздвоенная Борода захватил на корабле из Коса. Это были настоящие духи из Ара, тончайшие и изысканные. «Кто такая, — спрашивал я себя, — эта Хильда, дочь варвара, неотесанного северного пирата, живущая в высокой деревянной крепости на берегу моря, чтобы с таким презрением рассуждать о духах из Ара?» Можно подумать, что она и в самом деле величайшая леди, а не дерзкая, хотя и соблазнительная, дочь морского разбойника.