— Я дам тебе пятнадцать, — предложил я.

— Очень хорошо, — сразу согласился Самос.

Правой рукой я достал кожаный мешочек с золотом, висевший у меня на поясе, отсчитал монеты и протянул их Самосу.

— Освободи ее, — сказал я.

Самос, общим ключом, которым он множество раз замыкал и отмыкал рабские ошейники, открыл замок и снял тонкую металлическую полосу с прелестной шеи Талены.

— Теперь я и в самом деле свободна? — осведомилась Талена.

— Да, — сказал я.

— Я должна была бы принести своему хозяину тысячу золотых, — заявила она. — Как дочь Марленуса из Ара, цена за право быть моим свободным спутником составляет тысячу тарнов и пять тысяч тарларионов!

— Ты более не дочь Марленуса из Ара, — повторил я.

— А ты лжец. — Она с презрением посмотрела на меня.

— С твоего разрешения, я удаляюсь, — вмешался Самос.

— Останься, Самос, — попросил я.

— Ладно, — ответил он.

— Очень давно, Талена, мы были спутниками и заботились друг о друге.

— Я была глупой девчонкой тогда, — бросила Талена, — а теперь я взрослая женщина.

— И я стал тебе безразличен?

Она пристально посмотрела на меня.

— Я свободна, — заявила она. — И могу говорить все, что пожелаю. Посмотри на себя! Ты даже ходить не можешь. Не в силах пошевелить левой рукой! Ты калека, калека! И ты мне отвратителен! Неужели в твоей голове могла возникнуть мысль, что такая женщина, как я, дочь Марленуса из Ара, станет думать о подобной развалине? Взгляни на меня. Я красива. А теперь посмотри на свое отражение. Ты калека. Заботиться о тебе? Да ты глупец, глупец!

— Да, — с горечью ответил я, — глупец.

Она отвернулась, и ее дорогое одеяние зашуршало в воздухе. А потом Талена взглянула мне прямо в глаза.

— Жалкий раб! — прошипела моя бывшая спутница.

— Я не понимаю, — пробормотал я.

— Я позволил себе, — вновь вмешался Самос, — хотя в то время не знал о твоих ранах и параличе, рассказать ей о том, что произошло в дельте Воска.

Моя правая рука сжалась в кулак. Я был в ярости.

— Сожалею, — добавил Самос.

— Тут нет секрета, — сказал я, — многие об этом знают.

— Удивительно, что твои люди не бросили тебя! — вскричала Талена. — Ты предал свой кодекс! Ты трус! Ты недостоин меня! И, спрашивая меня о том, как я к тебе отношусь, ты наносишь оскорбление свободной женщине! Ты предпочел рабство смерти!

— Почему ты рассказал ей о событиях в дельте Воска? — спросил я у Самоса.

— Чтобы убить любовь, если она еще оставалась между вами.

— Ты жесток, — заметил я.

— Истина жестока, — пожал плечами Самос. — Рано или поздно, она бы все равно узнала.

— Но почему ты рассказал ей?

— Чтобы она стала к тебе равнодушна и хорошо служила тем, чьи имена мы не будем сейчас упоминать.

— Я никогда не стала бы заботиться о калеке, — заявила Талена.

— У меня остается надежда, — продолжал Самос, — вновь призвать тебя на высокую службу огромной важности.

Я рассмеялся.

Самос покачал головой.

— Мне слишком поздно стали известны последствия твоих ран. Я сожалею.

— Теперь, Самос, — сказал я, — у меня совсем другие проблемы. Я и себе-то не могу служить.

— Я сожалею, — повторил Самос.

— Трус! Ты предал кодекс чести! Слин! — вскричала Талена.

— Все, что ты говоришь, — правда, — негромко ответил я.

— Насколько мне известно, — сказал Самос, — ты хорошо сражался за частоколом Саруса из Тироса.

— Я хочу, чтобы меня вернули к отцу, — холодно проговорила Талена.

Я достал пять золотых монет.

— Этих денег, — сказал я, обращаясь к Самосу, — должно хватить для безопасного путешествия на тарне в Ар, в сопровождении охраны.

Талена опустила на лицо вуаль.

— Эти деньги будут тебе возвращены, — презрительно бросила она.

— Нет, — возразил я, — возьми их как подарок в память о наших прошлых отношениях, когда я имел честь быть твоим спутником.

— Она самка слина, — угрюмо сказал Самос, — злобная и неблагодарная.

— Мой отец отомстит за это оскорбление, — холодно ответила Талена. — Ждите отряд тарнов.

— Твой отец отрекся от тебя, — бросил Самос, повернулся и вышел.

Я продолжал держать монеты в руке.

— Отдай мне деньги, — сказала Талена.

Я протянул к ней правую руку ладонью вверх. Она подошла и схватила монеты так, словно боялась прикоснуться ко мне. А потом встала в нескольких шагах передо мной, зажав деньги в кулаке.

— Как ты уродлив! Мне противно смотреть на тебя!

Я молчал.

Талена пошла к выходу из зала. У двери она остановилась и снова повернулась ко мне.

— В моих жилах, — гордо сказала Талена, — течет кровь Марленуса из Ара. Мне отвратительна даже мысль о том, что трус и предатель, вроде тебя, навсегда лишившийся чести, когда-то меня касался. — Она позвенела зажатыми в кулаке монетами. На руке была надета перчатка. — Благодарю вас, сэр. — И отвернулась.

— Талена! — крикнул я.

Она в последний раз взглянула на меня.

— Не стоит меня благодарить, — сказал я.

— И ты отпускаешь меня, — презрительно усмехнулась она. — Ты никогда и не был настоящим мужчиной. Мальчишка, слюнтяй. — Талена подняла вверх кулак с зажатыми монетами. — Прощай, ничтожество. — С этими словами моя бывшая свободная спутница вышла из зала.

А я снова остался сидеть один во мраке, размышляя о множестве вещей.

Как мне теперь жить?

«В очерченном мечом круге, — говорится в воинском кодексе, — каждый мужчина — убар».

Когда-то я был одним из лучших меченосцев планеты Гор. Сейчас я калека.

Талена уже, наверное, прибыла в Ар. Какой страшный удар ее ждет! Теперь она точно узнала, что лишена наследства и что отец от нее отказался. Она попросила о том, чтобы ее выкупили — поступок рабыни. Марленус, защищая свою честь, поклялся на мече и на медальоне убара, что у него больше нет дочери. Талена разом лишилась и принадлежности к касте, и Домашнего Камня. Самая жалкая крестьянская шлюха, охраняемая правами своей касты, может с презрением смотреть на Талену. Даже у рабыни есть ошейник. Я знал, что Марленус выставит дочь, от которой отрекся, на всеобщее обозрение в клетке, чтобы ее позор не бросил тень на его репутацию. Она будет пленницей в Аре. Даже не сможет назвать Домашний Камень Ара своим. Талена будет подвешена обнаженной на сорокафутовой веревке под аркой высокого моста, чтобы пролетающие мимо на тарнах всадники секли ее своими кнутами.

А я молча смотрел, как она уходит.

Даже не попытался остановить.

И когда Телима убежала из моего дома, когда я был полон решимости отыскать Талену в северных лесах, я позволил ей уйти. На моем лице появилась улыбка. Истинный горианец — я это прекрасно знал — последовал бы за ней и привел бы обратно, в ошейнике и наручниках.

Я вспомнил о Велле, которую когда-то звали Элизабет Кардуэл, мы повстречались с ней в городе Лидиус, в устье реки Лаурия, за границей дальних лесов. Я любил ее и хотел невредимой вернуть на Землю. Однако она не посчиталась с моими желаниями. Ночью, пока я спал, Велла оседлала моего тарна, могучего Убара Небес, и сбежала в Сардар. Когда птица вернулась, я в ярости прогнал ее. А потом встретил Веллу в пага-таверне в Лидиусе; она стала рабыней. Ее побег был смелым, но безрассудным поступком. Я восхищался ею, но каждый должен отвечать за свои действия. Она решила рискнуть и проиграла. Той ночью, в постели, после того, как я насладился ею, Велла попросила меня выкупить ее и освободить. Это был поступок рабыни — тут она ничем не отличалась от Талены. Она осталась в той пага-таверне. Рабыней. А перед тем, как уйти, я сообщил ее господину, Сарпедону из Лидиуса, что она прошла обучение и является рабыней для наслаждений, а кроме того, владеет искусством возбуждающих танцев — для него это оказалось приятной неожиданностью. Я не стал возвращаться в таверну той ночью, чтобы посмотреть, как Велла танцует для посетителей таверны. У меня были другие дела. Она не посчиталась с моими желаниями. Да и была-то всего лишь женщиной. Из-за нее я лишился отличного тарна.

Она сказала мне, что я стал более жестоким и похожим на горианца. Но я не знал, так ли это. Истинный горианец, размышлял я, не оставил бы ее в пага-таверне. Истинный горианец купил бы ее, привел к себе в дом и поместил вместе с другими женщинами — еще одна прелестная рабыня для сладостных утех. Я улыбнулся собственным мыслям. Элизабет Кардуэл, в прошлом секретарша из Нью-Йорка, была одной из самых прелестных маленьких шлюх, которых я когда-либо видел в рабских шелках. На ее бедре стояло тавро в виде четырех рогов боска.

Нет, я обошелся с ней совсем не как истинный горианец. Я не привез ее в свой дом в рабском ошейнике, чтобы она служила мне.

Я не забыл, как шептал ее имя, лежа в горячечном бреду в замке Тесефон.

Мне стыдно вспоминать об этом — то было проявление слабости. И хотя я лишен возможности двигаться, не могу сжать в кулак левую руку, я твердо решил навсегда избавиться от подобных слабостей. Во мне еще многое осталось от жителя Земли — стремление к компромиссам, да и кое-какие другие недостатки. Я не стал истинным горианцем.

Я размышлял о том, как жить дальше. «Не спрашивай, как жить, — живи, и все».

И еще я думал о причинах своей болезни. Лучшие врачи Гора осматривали меня. Но мало что могли сказать. Впрочем, мне удалось выяснить, что мой мозг в полном порядке, как и позвоночник. Медицинские мужи пребывали в недоумении. Раны были действительно жестокими, я должен время от времени испытывать боль, но паралич… Они не видели никаких причин для этого.

Однажды в мою дверь по собственному почину постучался какой-то врач.

— Впустите его, — приказал я.

— Это ренегат из Тарии, человек без рода и племени, — сказал Турнок.

— Впустите его, — повторил я.

— Это Искандер, — прошептал Турнок.

Мне было хорошо известно имя Искандера из Тарии. Я улыбнулся. Он не забыл город, из которого его изгнали, сохранив в своем имени. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз видел гордые стены своего родного города. Однажды, за стенами Тарии, Искандер вылечил молодого воина тачака, по имени Камчак. За помощь, оказанную врагу, его изгнали из города. Как и многие другие, он пришел в Порт-Кар. Здесь его дела пошли в гору, он стал личным врачом Саллиуса Максимуса, который в свое время был одним из пяти убаров, управлявших Порт-Каром, еще до того, как власть перешла к Совету Капитанов. Саллиус Максимус слыл знатоком поэзии и ядов. Когда Саллиус сбежал из города, Искандер остался. Он даже был вместе с флотом Порт-Кара двадцать пятого се'кара. Саллиус Максимус после этих событий попросил убежище в Тиросе, которое и было ему даровано.

— Привет тебе, Искандер, — сказал я.

— Привет и тебе, Боск из Порт-Кара, — ответил он.

Искандер из Тарии подтвердил слова других врачей, но, к моему удивлению, сложив инструменты в сумку, заявил:

— Раны были получены от клинков, сделанных в Тиросе.

— Да, — ответил я, — так оно и есть.

— Я полагаю, в ранах осталось слабое заражение, — заявил он.

— Ты в этом уверен? — спросил я.

— Я не смог обнаружить его, — ответил Искандер, — но никакого другого объяснения, на мой взгляд, тут быть не может.

— Заражение?

— Отравленный клинок, — пояснил он. Я ничего не сказал.

— Саллиус Максимус живет в Тиросе, — добавил он.

— Я не думаю, что Сарус из Тироса стал бы пользоваться отравленным клинком, — заметил я.

Подобные вещи, как и отравленные стрелы, не только противоречили кодексу воина, но и вообще считались недостойными мужчины. Яд — оружие женщин.

Искандер пожал плечами.

— Саллиус Максимус, — сказал Искандер, — изобрел такой яд. Он использовал его в малых дозах на взятых в плен врагах, в результате те оказывались парализованными от шеи до самых пяток. Максимус сажал их по правую руку в качестве почетных гостей, так продолжалось больше недели, а когда ему это надоедало, он их убивал.

— А есть ли какое-нибудь противоядие? — спросил я.

— Нет, — со вздохом ответил Искандер.

— Значит, надежды нет, — тихо вымолвил я.

— Нет, — опустил глаза Искандер. — Практически никакой.

— Может быть, это совсем и не яд, — предположил я.

— Может быть.

— Турнок, — позвал я, — дай врачу двойной золотой тарн.

— Нет, — отказался Искандер. — Я не возьму денег.

— А почему? — спросил я его.

— Я был с тобой, — ответил он, — двадцать пятого се'кара.

— Желаю тебе удачи, врач.

— И тебе тоже, капитан, — сказал Искандер и ушел.

Я размышлял о том, верны ли предположения Искандера из Тарии. Можно ли остановить действие яда, если дело и правда в нем?

Противоядия не существует, сказал он мне.

В голове у меня снова возникла фраза: «Не спрашивай, как нужно жить, — просто продолжай это делать».

Я горько рассмеялся.

— Капитан! — раздался крик. — Капитан! — Это был голос Турнока.

Я услышал топот ног бегущих домочадцев.

— Что случилось? — спросила Лума.

— Капитан! — кричал Турнок.

— Я должен видеть его немедленно! — отвечал другой голос.

Я удивился: ко мне пожаловал Самос, самый крупный работорговец Порт-Кара.

Они вошли с факелами в руках.

— Воткните факелы в кольца, — приказал Самос.

Теперь зал был ярко освещен. Домочадцы подошли поближе. Перед моим столом возник Самос. Рядом с ним стоял Турнок, который все еще держал в руках факел. И Лума тоже была здесь. А еще я увидел Тэба, капитана «Венны». Кроме того, ко мне пожаловали Клинтус и молодой Генриус.

— Что случилось? — осведомился я.

Вперед выступил Хо-Хак, житель топей. Его лицо было бледным. С его шеи уже сняли ошейник галерного раба с короткой свисающей цепочкой. Он являлся выращенным рабом, весьма экзотического вида, с огромными ушами — мечта любого коллекционера. Однако он убил хозяина, сломав ему шею, а потом сбежал. Его поймали и приговорили к галерам, но он снова сбежал, прикончив по дороге шесть человек. В конце концов ему удалось добраться до болот в дельте Воска, где его приняли рэнсоводы, живущие на островах, сплетенных из рэнсового тростника. Он стал вождем одной из таких групп. Его уважали в дельте. Именно Хо-Хак научил рэнсоводов пользоваться большим луком, и они тут же выступили против жителей Порт-Кара, которые с легкостью победили болотных жителей, и теперь их вовсю используют — некоторые капитаны берут рэнсоводов с собой в качестве воинов резерва.

Хо-Хак не произнес ни слова, только бросил на стол золотой браслет.

Он был в крови.

Я прекрасно знал этот браслет. Он принадлежал Телиме, которая сбежала в болота, когда я принял решение отправиться в северные леса на поиски Талены.

— Телима, — сказал Хо-Хак.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Четыре ана назад, — ответил Хо-Хак, а затем по вернулся к рэнсоводу, стоявшему у него за спиной. — Говори, — приказал Хо-Хак.

— Я мало что видел, — ответил тот. — Там были тарн и зверь. Потом я услышал женский крик и, держа наготове лук, направил свой плот туда, откуда донесся крик. И тут услышал еще один. Совсем низко над тростником пролетел тарн, на спине которого, скорчившись, сидел зверь. Я нашел ее плот, а рядом плавал шест. И все вокруг было в крови. Там же валялся браслет.

— А тело? — спросил я.

— О нем позаботились тарларионы, — ответил рэнсовод.

Я кивнул.

Меня интересовало, сделал ли это зверь, побуждаемый голодом. Существа из дома Кернуса питались человеческим мясом. Вне всякого сомнения, для них это то же самое, что для нас оленина.

Может быть, даже и лучше, что тело не найдено. Оно наверняка изуродовано до неузнаваемости и наполовину съедено, хорошо, что останки достались тарларионам.

— А почему ты не убил зверя или тарна? — поинтересовался я.

Это возможно, если у тебя в руках большой лук.

— Мне не представилось такой возможности, — ответил рэнсовод.

— В какую сторону направился тарн? — спросил я.

— На северо-запад, — сказал рэнсовод.

Я был уверен, что тарн полетит вдоль берега. Невероятно трудно, может быть, даже невозможно заставить тарна лететь в сторону, противоположную суше. Это противоречит их инстинктам. Во время событий двадцать пятого се'кара мы использовали тарнов на море, но держали их в трюмах грузовых кораблей до тех пор, пока земля не исчезала из виду. Интересно, что когда, мы их выпустили, они не доставили нам никаких хлопот. И вели себя просто идеально.

— Что тебе известно об этом деле? — спросил я Самоса.

— Только то, что мне рассказали, — отозвался Самос.

— Опиши зверя, — попросил я рэнсовода.

— Я не очень хорошо его рассмотрел, — ответил тот.

— Это не может быть никто, кроме курии, — заметил Самос.

— Курии? — спросил я.

— Это исковерканное на горианский манер имя, которым они называют сами себя, — пояснил Самос.

— В Торвальдсленде, — вставил Тэб, — это слово означает «зверь».

— Интересно, — проговорил я.

Если Самос прав в том, что «курия» — исковерканное имя, которым эти животные называют себя, и что это слово используется в Торвальдсленде для обозначения понятия «зверь», тогда маловероятно, что их никогда не видели в Торвальдсленде, по крайней мере, в каких-нибудь отдаленных районах.

Тарн полетел на северо-запад. Можно предположить, что он будет следовать вдоль северного побережья, может быть, над лесом, в сторону недоступного Торвальдсленда.

— Так ты считаешь, Самос, — спросил я, — что зверь убил, чтобы утолить голод?

— Говори, — приказал Самос рэнсоводу.

— Зверя, — заговорил рэнсовод, — дважды видели на заброшенных, гниющих островах.

— Он кормился там? — спросил я.

— Только в тех топях, — ответил рэнсовод.

— Значит, зверь напал только однажды? — уточнил я.

— Да, — подтвердил рэнсовод.

— Самос? — снова спросил я.

— Складывается впечатление, что удар был нанесен совершенно сознательно, — ответил Самос. — Кто еще в топях носит на запястье золотой браслет?

— Но почему? — резко выкрикнул я. — Почему?

Самос пристально посмотрел на меня.

— Значит, мирские дела, — хмуро заметил он, — все-таки еще тебя заботят.

— Он же болен! — вскричала Лума. — Ты говоришь странно! Он же ничего не может сделать. Уходи!

Я опустил голову.

И почувствовал, как сжались мои кулаки. Меня вдруг охватило отчаянное возбуждение.

— Принесите мне кубок, — приказал я. Мгновенно появился кубок из массивного золота. Я взял его левой рукой. И медленно раздавил. А потом отбросил в сторону. В страхе мои домочадцы отступили назад.

— Я ухожу, — заявил Самос. — У меня есть кое-какие дела на Севере. Я позабочусь о том, чтобы отомстить.

— Нет, Самос, — возразил я. — Я пойду сам!

Послышались удивленные восклицания.

— Вы не можете идти, — прошептала Лума.

— Телима когда-то была моей женщиной, — твердо сказал я. — И отомстить за нее должен я.

— Но вы же больны! Не можете ходить! — вскричала Лума.

— Над моей постелью висят два меча, — сказал я Турноку. — Один обычный, с потертой рукоятью; другой — роскошный, инкрустированный самоцветами.

— Я знаю, — прошептал Турнок.

— Принеси клинок из Порт-Кара, тот, что инкрустирован самоцветами.

Турнок выскочил из зала.

— Я выпью паги, — потребовал я. — И принесите мне мяса боска.

Генриус и Клинтус последовали за Турноком. Он принес мне меч. Великолепный клинок. Я сражался с ним в руках двадцать пятого се'кара. Вдоль клинка шла изящная гравировка, рукоять изукрашена драгоценными камнями.

Я взял кубок, наполненный огненной пагой. Я не пил пагу с тех пор, как вернулся из северных лесов.

— Та-Сардар-Гор, — сказал я, плеснув, как положено, на стол. А потом поднялся на ноги.

— Он стоит! — вскричала Лума. — Он стоит!

Я закинул голову назад и залпом выпил пагу. Принесли мясо, красное и горячее, я впился в него зубами, так что сок потек по подбородку.

Горячая кровь и вино наполнили мое тело силой. Я почувствовал жар и вкус мяса.

Отбросил в сторону золотой кубок. Доел обжигающее мясо.

Надел на левое плечо ремень ножен.

— Оседлай тарна, — приказал я Турноку.

— Есть, капитан, — прошептал он.

Я стоял перед капитанским креслом.

— Еще паги, — спокойно сказал я, и мне принесли сосуд с напитком. — Я пью за кровь зверя.

А затем я осушил кубок и отшвырнул его в сторону.

С диким воплем я ударил по столу ребром ладони и расколотил одну из досок. Потом отбросил одеяла и само кресло.

— Не ходи, — проговорил Самос. — Возможно, они специально хотят заманить тебя в ловушку.

— Конечно, хотят, — улыбнулся я ему. — Для тех, с кем мы имеем дело, Телима не имеет никакого значения. — Я внимательно на него посмотрел. — Они хотят захватить меня. И получат возможность это сделать.

— Не ходи, — настаивал на своем Самос.

— У меня есть кое-какие дела на Севере, — повторил я его слова.

— Позволь мне пойти туда, — попросил Самос.

— Я должен отомстить сам.

А потом я повернулся и направился к дверям. Лума шарахнулась в сторону, ее рука была прижата ко рту. Я вдруг заметил, какие у нее прекрасные глаза, словно два глубоких колодца. Она была напугана.

— Следуй за мной в мою спальню, — спокойно приказал я.

— Я свободна, — прошептала она.

— Надень на нее ошейник, — приказал я Турноку, — а затем пусть отправляется в мою спальню.

Рука Турнока сомкнулась на запястье худенькой, светловолосой девушки, работавшей у меня управляющей.

— Клинтус, — продолжал я, — пришли в мою спальню еще и Сандру, танцовщицу.

— Вы освободили ее, капитан, — улыбнулся Клинтус.

— Надень на нее ошейник.

— Есть, капитан, — сказал он.

Я отлично помнил Сандру, ее черные глаза, смуглую кожу и высокие скулы. Я хотел ее.

Я давно не был с женщиной.

— Тэб, — повернулся я к одному из своих людей.

— Слушаю, капитан.

— Эти две особы недавно были свободными, — проговорил я. — Поэтому, как только на них наденут ошейники, не забудь напоить их невольничьим вином.

— Есть, капитан. — Тэб радостно ухмылялся.

Это вино совершенно намеренно сделано невыносимо горьким. Его действие продолжается больше месяца. Я не хотел, чтобы женщины забеременели. Рабыням перестают давать вино, когда их господин решает, что они должны родить ребенка.

— Тарн, капитан? — спросил Турнок.

— Оседлай его и жди меня, — приказал я. — Скоро я отправляюсь на Север.

— Есть, капитан, — ответил он.