Глава 22

— Ты красива? — спросил парень.

— Через решетку ее плохо видно, — раздраженно сказал второй.

— Пожалуйста, покормите меня, господин, — попросила девушка.

— Подойди поближе к решетке, — приказал второй, прислоняясь к дверце.

— Вытащи ее поближе к свету, — посоветовал первый.

Трое матросов повернули контейнер и отодвинув от стены, подтащили его поближе к лампе.

— Печать девственницы! — раздраженно воскликнул один из них.

— Кому какое дело?

— Они поднимут крик, если печать окажется сломанной.

— Ты что, хочешь лишиться работы?

— Я не в клетке! — послышался женский голос. Цепь зазвенела по полу. — Покормите меня!

— Молчи, если не хочешь расстаться с одеялом, — пригрозил один из матросов.

— Эй, ты, в клетке! Ты красива? — спросил другой, пробуя решетку пальцем.

— Некоторые считают меня красивой, господа, — прозвучал испуганный голос из запертого и опечатанного контейнера.

— Как тебя зовут?

— Как будет угодно господам, — проговорила она.

— Ты отзываешься на имя «Флора»? — спросил один из моряков, прочитав лист, прикрепленный к дверце.

— Я отзываюсь на любое имя, которое дают мне. Меня называли Флорой в доме, где я жила раньше.

— Знаю я этот дом, — со смехом ответил матрос. — Там обучают рабынь.

— Так ты обучена? — спросил один из мужчин.

— Немного, господин, — ответила девушка. — Нас обучали так, как было угодно нашим хозяевам.

— Умная девчонка, — одобрительно произнес матрос.

— Совсем немного, господин, — откликнулась она.

— Я тоже обучена! — закричала другая женщина. — Попробуйте меня! Я сумею угодить! Накормите меня!

— Забери у нее одеяло, — сказал один из матросов.

По железному полу загрохотали шаги, послышался жалобный крик. Мимо решетки прошел мужчина со свернутым одеялом и бросил его в угол.

— Подними лицо к решетке, — приказал один из матросов.

Девушка, сидящая в контейнере, повиновалась.

— Плохо видно, — раздраженно сплюнул мужчина.

— Она хорошенькая, — возразил другой.

— Можно сломать печать, а потом сказать, что мы ничего не знаем, — предложил один из матросов.

— Ключ здесь, лежит сверху.

— Контейнер зарегистрирован, печать проверена, — предупредил другой. — Кто будет отвечать? Не глупи.

Девушка в контейнере вскрикнула, когда один из мужчин в гневе двинул по стенке каблуком.

— Есть еще одна, — напомнил матрос. Мужчины обернулись.

Послышался слабый звон цепи, как будто рабыня, заметив, что на нее смотрят, поспешила встать на колени, демонстрируя покорность.

— Ты хочешь получить обратно одеяло? — спросил матрос.

— Если господину будет угодно вернуть его мне, — ответил женский голос.

— Подними голову.

— Я голодна, господин, покормите меня, — попросила девушка, сидящая в контейнере.

— Молчи! — прикрикнули на нее.

— Да, господин.

Мужчины прошли по складу, захватив с собой одеяло. Девушка смотрела им вслед, прильнув к решетке.

Они склонились над другой рабыней. У нее была хорошая фигура и длинные волосы. Ее левую щиколотку охватывало кольцо, от которого к кольцу в стене тянулась цепь.

— Я не девственница, — призналась она.

— Принесите ей поесть, — сказал один из матросов. — Ей понадобятся силы.

Мужчины засмеялись.

Девушка в контейнере отвернулась и легла на пол, плотно сжав колени. Даже зажимая уши, она слышала доносящиеся снаружи крики. Она сжалась. Она испытывала беспомощное возбуждение, ибо тоже была рабыней. Та рабыня кричала в экстазе, которого девушка еще ни разу не испытывала — экстазе, который безжалостно и грубо охватывает тех, кто не имеет права не подчиняться.

Чуть позже к ее клетке подошел мужчина и ногой задвинул в щель поднос. На подносе стояли две плоские тарелки — одна с кусками грубой лепешки, другая с водой.

— Смотри, чтобы в ящике было чисто, — пригрозил он.

— Да, господин, — отозвалась девушка.

Глава 23

Маленькая рабыня, закутанная в плащ, встала на колени, дотронувшись до цепи, тянущейся от ее запястий, и нащупала тяжелое кольцо, ввинченное в пол.

Только этим вечером она была продана на аукционе в магистрате, где было выставлено множество вещей — не только женщин, но и забытых в транспорте предметов, ничейных чемоданов, конфискованного имущества, пойманных бродячих собак и прочего.

Она осторожно пощупала кольцо, пробуя тонкими пальцами его крепость.

Конечно, она была выставлена на продажу обнаженной.

Она старательно выполняла команды. Ее совсем не нужно было бить, даже один раз.

Она все еще не могла забыть, как поднялась на высокий и широкий помост, ярко освещенная, почти испуганная, не видя присутствующих, только чувству я грубые доски пола под ногами. На ее шее висел легкий ошейник с цепью, не стесняющий движений. Направляя ее концом плети, распорядитель торгов один раз коснулся ее тела, и рабыня вскрикнула, как будто ее ударили.

Кольцо в полу показалось ей чем-то знакомым. Она ощупала пол вокруг себя.

Она пыталась убедить себя, что устроила для зрителей хорошее зрелище, но понимала, что это самообман. Несомненно, это хорошее зрелище было делом рук распорядителя аукциона, и нелепо было бы думать, что здесь играли свою роль ее решения или желание вести себя вызывающе. Она была всего лишь вещью, которую выставили на всеобщее обозрение, в различных положениях, при разном освещении. Однако как только прозвучало предложение, рабыню буквально ошеломили нахлынувшие на нее странные, возбуждающие, непонятные чувства. В этот момент она впервые по-настоящему поняла, что она — вещь, живая, теплая, чрезвычайно чувственная, умная, невозможно желанная вещь, собственность, которую большинство мужчин ценит наравне с золотом и алмазами, за которую они способны убить. Она попыталась подавить эти мысли и прогнать из воспоминания. Неужели она вела себя на е, как рабыня? Она возбуждалась от криков м Она чувствовала любопытство и желание, волнами накатывающие на нее, вызывающие странные чувства. Она чувствовала саму реальность — жестокую, неопровержимую — и это чувство возникло откуда-то изнутри. Впервые в жизни у нее не было выбора На помосте стояла всего лишь краснеющая, испуганная, взволнованная рабыня. Но теперь она вновь перепугалась. Один из покупателей, судя по койкам все время повышал цену. Он предложил за нее сорок даринов — сумма была неимоверно высока за рабыню, проданную на аукционе магистрата, и распорядитель остался доволен, но для невольничьего рынка даже маленького городка сумма была ничтожна. Конечно, богачи редко посещали аукционы магистрата находя их неинтересными для себя. К тому же девушка даже не была обучена. Но теперь она поняла, что принадлежит не городу, а некому частному лицу. Теперь у нее был хозяин! Она ощупывала кольцо и пол вокруг себя, и ее пальцы слегка дрожали.

Она вскрикнула, когда сильные, грубые руки схватили ее за шею и принялись развязывать шнурки капюшона, а затем проникли под капюшон, не снимая его Руки дотронулись до ее дрожащих, полуоткрытых губ и эти руки, несомненно, были мужскими. Рабыня почувствовала, как ее волосы, сбившиеся под капюшоном, мягко рассыпались по плечам. Она чувствовала почти любопытство. Перед продажей ее волосы вымыли и тщательно причесали, но потом они смялись под капюшоном. Перед продажей ее также сбрызнули духами — вероятно, слишком хорошими для рабыни, но она была заклеймена только сегодня днем. Вероятно кто-то считал, что это скрасит ее первую ночь в цепях, во власти хозяина. Но скорее, этот запах должен был побудить хозяина повнимательнее отнестись к ней. Конечно, духи были дешевыми — чего еще следовало ожидать от аукциона магистрата! Кроме того, этими духами обычно пользовались рабыни, подчеркивая уязвимость своей красоты. Рабыня чувствовала, как стоящий рядом человек принюхивается к запаху духов.

Она не осмелилась заговорить.

Она знала, что она рабыня.

К ее губам осторожно поднесли и наклонили стакан. Рабыня почувствовала вкус каны и захотела еще, но стакан уже убрали. Она едва успела смочить губы.

Она поняла, что теперь другие будут решать за нее, что и в каком количестве она будет пить. Ее губы дрогнули. Она услышала шорох, как будто что-то сломали — должно быть, печенье. Тут же кусочек печенья прижали к ее зубам, раздвинув губы.

Она хотела поднять руки, но поскольку они были скованы, то поднести их ко рту оказалось невозможным, не меняя позы, а на это рабыня не решилась. Она открыла рот, взяла из рук хозяина кусочек печенья и съела его.

Рабыня удивилась чувствительности и мягкости собственных губ — они отзывались на самое легкое прикосновение. Она едва понимала, что означают ее ощущения. Она почувствовала, как к ее губам поднесли еще кусок. Даже такое прикосновение она воспринимала отчетливо и ясно. Все ее тело ожило и наполнилось беспомощным возбуждением. Ее кормили.

Она опять открыла рот, слегка приподнимая голову, всем своим видом показывая, что голодна. Ей должны дать еще!

Ей ничего не дали.

Она поняла, что теперь будет есть в зависимости от желания хозяина. Действительно, даже в своей еде и питье она не могла проявить самостоятельность, а должна была ждать воли хозяина. Она поняла, что ей дают первый урок. Она вздрогнула: первый урок был, несомненно, весьма важным для рабыни.

Внезапно испугавшись, она схватилась руками за кольцо в полу, ощупывая ее неровную поверхность, а затем потрогала твердую металлическую пластину, прибитую к полу, в которую ввинчивалось кольцо и удерживающая его петля. Его размеры, форма, высота над полом, расположение, количество винтов, сами доски пола, трещина неподалеку — все это становилось все более знакомым. Ее сердце дико заколотилось. Она узнала и кольцо, и пластину, и петлю. Она была уверена, что трещину в полу она уже когда-то видела. Она подняла голову, ее губы дрожали. Она зашевелилась, но ей удалось лишь немного поднять руки — цепь была сильно укорочена.

— Да, — сказал кто-то, — это та же самая комната.

Она сжалась на коленях, цепь звякнула. Руки взялись за капюшон и разорвали его.

— Вы! — воскликнула она.

Теперь он казался очень высоким. В его руках были обрывки капюшона. Пышные влажные волосы рассыпались по ее плечам.

— Это шутка? — умоляюще спросила она.

— Думаю, да.

— Это комната моего хозяина?

— Конечно.

— Что вы делаете здесь? — удивилась она.

— Это моя комната.

— Значит, вы мой хозяин?

— Да, — кивнул Туво Авзоний. — Я — твой хозяин.

Глава 24

— Нет! — закричала она. — Это неправда!

— Нет, правда, — возразил Туво Авзоний. — Я купил тебя, я твой хозяин.

Внезапное, дикое, почти страшное выражение ужаса, отчаяния, невероятного возбуждения исказило лицо рабыни, но всего на один момент. Спустя мгновение она полностью взяла себя в руки.

— Я презираю вас, — заявила она. — Я не хочу, чтобы вы были моим хозяином!

— Свиньи и собаки не выбирают себе хозяев, а тем более такие ничтожные создания, как рабыни, — возразил Туво Авзоний.

Он отшвырнул капюшон на пол.

— Ты — Сеселла, — сказал он, давая ей имя. Она взглянула на него.

— Как тебя зовут?

— Сеселла, — сердито повторила она.

— Сеселла? — переспросил Туво Авзоний.

— Сеселла, господин.

— Не забывай об этом, — наставительно произнес он.

— Нет, господин.

— Как звучит из твоих уст слово «господин»? — поинтересовался он.

— Оно мне подходит, — ответила женщина. Она сама едва могла поверить, что такое простое слово, обращенное к мужчине, способно так взволновать ее. Она почувствовала себя теплой, мягкой, влажной и жаждущей.

— Что вы хотите делать с плетью? — вдруг беспокойно спросила она.

— Может, ты помнишь, как в подвальной комнате участка, ты набросилась на коленопреклоненного, беспомощного мужчину и с радостью и яростью ударила его несколько раз?

Он подошел поближе, вертя в руках плеть.

— Это сделала свободная женщина, Сеселла Гарденер, — возразила она, — не станете же вы наказывать бедную рабыню за то, что совершила свободная женщина?

— Я понимаю, что ты умна, — усмехнулся Туво Авзоний.

— Спасибо, господин.

— Но недостаточно умна. Свободной женщине неприлично становится рабыней, — продолжал Туво Авзоний. — В этом случае после ее обращения в рабство наказание будет даже более позорным, когда ее побьют, как простую рабыню.

— Я несчастна и слаба, — возразила она. — Я принадлежу вам! Пожалуйста, не бейте меня!

— Наверное, не следует слишком много вспоминать о том, что сделала свободная женщина Сеселла Гарденер, — сказал Туво Авзоний. — В конце концов, ее больше нет. Теперь ее место заняла всего лишь красивая малютка Сеселла, рабыня.

— Да, господин! — благодарно воскликнула рабыня. — Но господин еще не отложил плеть в сторону, — напомнила она.

— Потому что между свободной женщиной Сеселлой Гарденер и рабыней Сеселлой есть прочная связь — первая стала второй.

— Да, господин, — упавшим голосом подтвердила рабыня.

— Но не будем утруждать себя подобными вопросами.

— Конечно, господин!

— Тем более, что я могу побить тебя, когда захочу, — напомнил он. — Например, если мне понравится бить тебя, я буду делать это постоянно.

— Да, господин.

— Ты понимаешь, что теперь тебя можно подвергать наказаниям?

— Да, господин.

— Ты ведь сообразительная женщина, хотя и не слишком умная, и не можешь не понимать этого. Я могу наказать тебя в любое время, по любой причине или без причины.

— Да, господин.

— Наказания помогают прибавить усердия рабыням, — заметил Туво Авзоний, поглядывая на плеть.

— Прошу вас, не надо, господин!

— Не надо? — удивился Туво Авзоний.

— Нет!

— Почему же?

— Я и так буду усердной, — прошептала рабыня.

— Говори громче!

— Я буду усердной!

— Разве та, кто некогда была свободной женщиной Сеселлой Гарденер, а теперь стала рабыней Сеселлой, умеет проявлять усердие?

— Да, господин.

— Так кто умеет проявлять усердие?

— Рабыня Сеселла будет усердной!

Туво Авзоний не спеша ударил плетью по своей ладони.

— Не бейте меня, — умоляла рабыня. — Позвольте мне доставить вам удовольствие!

— Удовольствие? Мне?

— Да, как должна делать рабыня! — попросила она.

— Ты хочешь служить с таким жалким унижением?

— Да, господин! Позвольте мне лечь в постель!

— Ложись на спину, где сидишь, — приказал он. Он сорвал с кровати одеяло и бросил его на пол.

Потом толкнул рабыню, так, что ее закованные в цепь руки оказались за головой, и подложил под нее одеяло. Возвышаясь над женщиной, Туво Авзоний внимательно разглядывал ее.

— Верхняя пуговица твоего воротника была расстегнута, — напомнил он. — Ты наклонилась вперед, и твое белье не скрывало очертания твоей фигуры. Ты открыла волосы передо мной, «одинаковым», когда сама была из «одинаковых». Ты вставала на колени. Ты красила губы. Ты пришла сюда, разряженная так, как не подобает «одинаковым». Видишь, тебя можно во многом обвинить.

— Накажите меня, — попросила рабыня.

— Почему ты пришла сюда? — Она отвернулась. — Ты ненавидишь меня.

— Нет, больше я не играю в эти игры. Я испытываю сложные чувства, мне страшно. Я ненавижу не вас, а то, каким вы были. С первой минуты, как я увидела вас, я захотела принадлежать вам.

— Так, как сейчас?

— Да! — воскликнула женщина.

— Но я из «одинаковых», — возразил он.

— Я тоже когда-то была такой, — напомнила она.

— Верно.

— Разве мы оба не знали, что теряем, что отрицаем и от чего отказываемся?

— Наверное, — согласился он и склонился над ней. — У некоторых на нашей планете есть слуги.

— Им не следует знать, что я ваша рабыня, господин.

— Да, ты будешь носить одежду «одинаковых», но только вне дома. А что ты будешь надевать дома, мы решим позже.

— Если вы вообще позволите мне одеваться, — добавила она.

— Да.

— Коснитесь меня, — попросила она. — Рабыня умоляет об этом.

— Я еще никогда не был мужчиной, — признался Туво Авзоний.

— Наверное, господину это понравится.

— Возможно. Она застонала.

— Да, это было бы любопытно, — задумался он.

— О, господин! — прошептала она.

— Мне не следует так прикасаться к тебе — я из «одинаковых».

— Мы оба уже совсем другие.

— Кто же мы тогда?

— Я принадлежу вам, — решительно заявила она. — Сжальтесь!

— Кто мы такие?

— Мужчина и женщина, господин и его рабыня!

— Думаю, я найду, чем занять тебя, — размышлял он, — например, домашней работой.

Она плавно изогнула спину.

— Ты умеешь готовить, убирать, шить? — спросил он.

— Нет, нет! — заплакала она. — Прошу вас, не останавливайтесь!

— Тебе нравится быть женщиной?

— Да! Да! Да! — почти кричала она.

— А рабыней?

— Да! Тысячу раз «да»!

— Ты так странно изогнулась, — заметил он.

— Не надо ругать меня, господин!

— А теперь сжалась…

— Я ничего не могу поделать с собой, господин.

— Ты можешь вести себя, как захочешь.

— Спасибо вам, господин!

— Цепи надежно держат тебя. Я еще никогда не видел такой женщины.

— О! — застонала она.

— Ты так красива, Сеселла, — произнес он.

— Я ваша! — простонала она.

— Встань на колени, головой к полу.

— Повинуюсь, господин.

— Я должен кое-что обдумать, — заявил он.

— Да, господин?

Он сидел на одеяле, расстеленном по полу, рядом с ней. Она была все еще прикована к кольцу.

— На этой планете находиться опасно, — продолжал он.

— Да, господин.

— Интересно, здесь знают, что такое честь? — размышлял он.

— Я не знаю, — ответила она. — Я всего лишь рабыня.

— Раньше я не задумывался об этом, — заключил он. — Но теперь ни в чем не уверен.

Глава 25

— Почему она связана? — спросил Юлиан.

— Он связал меня! — пожаловалась рабыня.

— Она разбила тарелку, — объяснил управляющий домом.

— Какая ты неловкая, Геруна, — покачал головой Юлиан.

— Тарелка просто выскользнула, — оправдывалась она.

— Как вы собираетесь наказать ее? — обратился Юлиан к управляющему.

— Думаю, пяти плетей будет достаточно.

— Господин никогда не позволит вам наказывать меня! — воскликнула рабыня.

— Почему же? — удивился Юлиан.

— Господин, конечно, помнит прошлую ночь? — напомнила она.

— Да, — ответил Юлиан. — Ты быстро учишься и становишься отличной рабыней.

— Тогда господин отпустит меня?

— Разумеется.

— Благодарю вас, господин! — воскликнула рабыня, бросая косой взгляд на управляющего.

— После того, как ты получишь десять плетей, — добавил Юлиан.

— Господин! — закричала она, но тот уже вышел из комнаты.

Глава 26

— Прошло уже много времени, — заметил Юлиан.

— Я должен вернуться на Варну, — решил Отто. — Видно, мне не дождаться ни чина, ни назначения.

— У них нет выбора, — возразил Юлиан. — Они не осмелятся отказать мне.

— На полях вольфангов пора убирать урожай, — вздохнул Отто.

— Они могут управиться без тебя.

— Там в лесах есть львы, на которых я могу испытать свою силу, — продолжал Отто.

— Самые свирепые львы — в Империи.

— Я еще не видел их.

— Их не так-то легко увидеть, — объяснил Юлиан.

— Я постоянно думаю о Варне.

— Ты изголодался по рабыням, — понял Юлиан. Отто промолчал.

— Как дела у Ренаты? — поинтересовался Юлиан.

— Ей живется отлично, — ответил Отто. — От одного прикосновения она становится возбужденной и беспомощной. Думаю, она будет прекрасным подарком для кого-нибудь.

— Кажется, есть особая рабыня, по которой ты изголодался, та, которую ты никогда не забудешь.

Отто не ответил. Он смотрел в окно машины на иссушенную землю.

— Наверное, тебе даже не случалось попробовать ее, — с еле заметной улыбкой продолжал Юлиан.

— Она — лживая, ничтожная, вероломная шлюха, — фыркнул Отто.

— Но, согласись, весьма привлекательная, — добавил Юлиан.