15. В ПОТАЙНОЙ КОМНАТЕ

Держа над головой тонкий факел мулов, я всматривался в углубление, открывшееся в полу комнаты Миска. Туда от кольца спускалась веревка с узлами.

Факел мулов почти не давал тепла, но, учитывая его небольшие размеры, горел поразительно ярко.

— Рабочие грибных террас, — объяснил Миск, — ломают оба конца факела и несут его в зубах.

Я так не хотел делать, зажал факел с одним горящим концом в зубах и, перебирая руками, опустился по веревке с узлами.

Одну сторону лица жгло. Я закрыл правый глаз.

Я опускался, а на стенах потайного помещения перемещался круг голубого призрачного света. Через несколько футов стены стали влажными. Температура упала на несколько градусов. Я видел на стенах наросты плесени, вероятно, белой, но в свете факела она казалась голубой. Моя пластиковая одежда тоже покрылась слоем влаги. Тут и там по стенам стекали ручейки, скапливались на полу и исчезали в какой-нибудь трещине.

Спустившись по веревке на сорок футов, я поднял факел и увидел, что нахожусь в пустом помещении.

Посмотрев вверх, я увидел Миска. Не обращая внимания на веревку, он перегнулся в отверстие, изящными шагами вниз головой прошел по потолку и начал, пятясь, спускаться по стене.

Через несколько мгновений он стоял рядом со мной.

— Ты не должен никому рассказывать о том, что я тебе покажу, — сказал он мне.

Я ничего не ответил.

Миск колебался.

— Пусть между нами будет роевая правда, — сказал я.

— Но ты не из роя, — ответил Миск.

— Тем не менее пусть между нами будет роевая правда.

— Хорошо, — согласился Миск и нагнулся, протягивая ко мне антенны.

Какое-то время я не мог догадаться, чего он хочет. Потом мне показалось, что я это понял. Сунув факел в щель стены, я протянул руки к Миску.

Чрезвычайно осторожно, почти нежно царь-жрец коснулся моих ладоней антеннами.

— Пусть между нами будет роевая правда, — сказал он.

— Да, — согласился я, — пусть между нами будет роевая правда.

С моей стороны это больше всего напоминало соприкосновение антенн.

Миск резко распрямился.

— Где-то здесь, — сказал он, — у пола, без запаха, так что царь-жрец вряд ли найдет, есть ручка, очень похожая на камень. Найди ее и поверни.

Я тут же отыскал эту ручку, хотя для царя-жреца, как мне кажется, сделать это было бы очень трудно.

Я повернул ручку, и часть стены отодвинулась.

— Входи, — сказал Миск. Я вошел.

Не успели мы войти, как Миск тронул рычаг, который находился высоко над моей головой, я его не видел, и стена задвинулась.

Единственным освещением был огонь моего факела.

Я с удивлением осмотрелся.

Помещение, по-видимому, большое, отдаленные части его терялись в тени. Я видел инструментальные панели, многочисленные шкалы, иглы регистрирующих запахи приборов, рычаги, клапаны, пучки проводов. По одну сторону помещения находились катушки со свернутыми нитями запахов, некоторые из них медленно разматывались, пропуская нити через вращающиеся прозрачные светящиеся шары. Эти шары, в свою очередь, связаны были проводами с большим тяжелым агрегатом, сделанным из стали и установленным на колесах. В переднюю часть этого агрегата все время поступали металлические диски, они укладывались на место, происходила передача какой-то энергии, потом диск отходил в сторону, и его место занимал другой. В центре помещения на каменном столе, покрытом мхом, неподвижно лежал царь-жрец; к его телу от агрегата вели восемь проводов.

Я высоко поднял факел и принялся рассматривать этого царя-жреца. Он меньше других, в длину всего двенадцать футов.

Больше всего меня удивили его крылья, длинные, стройные, прекрасные, золотистые, прозрачные крылья, сложенные на спине.

Он не был привязан.

Казалось, он без сознания.

Я прижался ухом к отверстиям в животе и не услышал даже слабейших звуков дыхания.

— Мне пришлось самому сконструировать все это оборудование, — сказал Миск, — поэтому оно исключительно примитивно, но не было никакой возможности использовать стандартное оборудование.

Я не понял.

— И мне самому пришлось создавать диски памяти, конструировать преобразователь запахов; к счастью, нити запахов легкодоступны. Их импульсы преобразуются и воздействуют на нервные блоки.

— Не понимаю, — сказал я.

— Конечно, — ответил Миск, — потому что ты человек.

Я смотрел на длинные золотые крылья этого существа.

— Это мутант?

— Конечно, нет.

— Тогда что же это?

— Самец, — ответил Миск. Он долго молчал, устремив антенны на неподвижную фигуру на столе. — Первый самец, рожденный в рое за восемь тысяч лет.

— А разве ты не самец?

— Нет, — сказал Миск, — и остальные тоже нет.

— Значит ты самка.

— Нет, в рое только одна самка — Мать.

— Но ведь должны быть еще самки.

— Изредка, — сказал Миск, — появляются женские яйца, но все они уничтожаются по приказу Сарма. Сейчас в рое нет женских яиц, и я знаю только одно, появившееся за шесть тысяч лет.

— Сколько же лет живут цари-жрецы?

— Давным-давно, — ответил Миск, — был открыт способ замещения клеток, и теперь, если не болезнь или несчастный случай, мы живем до тех пор, пока не поддадимся радостям золотого жука.

— А сколько лет тебе?

— Сам я вылупился до того, как мы привели свой мир в эту солнечную систему. — Миск посмотрел на меня сверху вниз. — Это было больше двух миллионов лет назад.

— Значит, рой никогда не умрет, — сказал я.

— Он умирает сейчас, — ответил Миск. — Один за другим предаемся мы радостям золотого жука. Мы стареем, и нас осталось мало. Некогда мы были богаты и полны жизни, тогда было построено все это, потом расцвело наше искусство, потом у нас оставалось только научное любопытство, но даже оно все слабеет.

— А почему вы не убиваете золотых жуков?

— Это было бы неправильно, — сказал Миск.

— Но ведь они вас убивают.

— Нам необходимо умирать, иначе рой был бы вечен, а рой не должен быть вечен. Иначе как мы будем его любить?

Я не все понимал в словах Миска, и мне было трудно отвести взгляд от неподвижной фигуры юного самца царя-жреца, лежавшего на каменном столе.

— Должен быть новый рой, — сказал Миск. — И новая Мать, и новый рожденный первым. Я сам готов умереть, но раса царей-жрецов не должна погибнуть.

— Сарм убил бы этого самца, если бы узнал о его существовании?

— Да.

— Почему?

— Он не хочет уходить, — просто ответил Миск.

Я смотрел на механизмы, на провода, в восьми точках углублявшиеся в тело самца.

— Что ты с ним делаешь? — спросил я.

— Я его учу.

— Не понимаю, — сказал я.

— То, что ты знаешь — даже такое существо, как ты, — сказал Миск, — зависит от электрических разрядов и микроструктуры твоей нервной ткани; обычно ты приобретаешь эти разряды и микроструктуру в процессе регистрации и оценки сенсорных стимулов из окружения, например, когда ты непосредственно испытываешь что-то, или когда кто-то другой сообщает тебе информацию, или ты читаешь нити запахов. Машины, которые ты видишь, просто приспособления для передачи разрядов и формирования микроструктур без внешних стимулов, что заняло бы слишком много времени.

Подняв факел, я с благоговением смотрел на неподвижное тело царя-жреца на каменном столе.

Смотрел, как вспыхивают огоньки, как быстро сменяются диски.

Инструменты и приборные доски, казалось, нависают надо мной.

Сколько же импульсов через эти восемь проводов одновременно попадают в тело существа, лежащего перед нами?

— Значит, ты буквально изменяешь его мозг, — прошептал я.

— Он царь-жрец, — ответил Миск, — у него восемь мозгов, это модификации сети ганглий. Такие существа, как ты, ограниченные наличием позвоночника, могут развить только один мозг.

— Мне это кажется очень странным.

— Конечно, — согласился Миск, — низшие существа учат своих детенышей по-другому; они способны воспринять за всю жизнь только ничтожную долю сведений.

— А кто решает, чему его учить?

— Обычно, — сказал Миск, — используются стандартные мнемонические диски, которые готовятся хранителями традиций. Глава хранителей — Сарм. — Миск распрямился, и его антенны слегка свернулись. — Как ты догадываешься, я не мог использовать стандартный набор и сам создал памятные диски, по своему собственному рассуждению.

— Мне не нравится мысль об изменении мозга.

— Мозгов, — поправил Миск.

— Все равно не нравится.

— Не будь глупым, — сказал Миск. Его антенные свернулись. — Все существа, которые учат свое потомство, изменяют ему мозг. Это устройство — просто быстрый и удобный способ обучения, с его помощью можно эффективно научить тому, что желательно для разумного существа.

— Я встревожен, — сказал я.

— Понимаю, — заметил Миск, — ты опасаешься, что он сам станет машиной.

— Да.

— Ты должен помнить, что он царь-жрец, следовательно, разумное существо, и превратить его в машину невозможно, не затронув некоторые важнейшие сферы, а при этом он перестанет быть царем-жрецом.

— Но он будет самоуправляющейся машиной.

— Мы все такие машины, — сказал Миск, — с большим или меньшим количеством случайных элементов. — Он дотронулся до меня антеннами. — Мы делаем, что можем, а об окончательном результате судить не нам и не при помощи мнемонических дисков.

— Не знаю, что здесь истина, — признался я.

— Я тоже, — сказал Миск. — Это вообще очень трудная и таинственная проблема.

— А что вы делаете до ее окончательного решения?

— Некогда мы радовались и жили, но теперь тело наше молодо, но мозг стар, и мы все чаще и чаще поддаемся радостям золотого жука.

— Верят ли цари-жрецы в жизнь после смерти?

— Конечно, — сказал Миск, — ведь когда кто-нибудь умирает, рой живет.

— Нет, — сказал я, — я имею в виду индивидуальную жизнь.

— Сознание, — ответил Миск, — это функция сети ганглий.

— Понятно. И все-таки ты согласен, как ты выразился, уйти.

— Конечно. Я долго жил. Должны жить и другие.

Я снова посмотрел на молодого царя-жреца, лежащего на столе.

— Он будет помнить все это? — спросил я.

— Нет, — ответил Миск, — его внешние сенсоры отключены. Но он будет знать, что его учили с помощью мнемонических дисков.

— А чему его учат?

— Основам информации, как ты и догадываешься, в области языка, математики и других наук, но он также изучает историю и литературу царей-жрецов, обычаи роя, социальные условности; он получает информацию в области механики, сельского хозяйства, ведения домашнего хозяйства и другую.

— А потом он будет продолжать учиться?

— Конечно, — сказал Миск, — но это уже будет делаться на надежном основании всего, что узнали его предки. Нет смысла сознательно воспринимать старую информацию, когда время можно истратить для получения новой. Когда обнаруживается новая информация, ее тут же записывают на мнемонические диски.

— А что если на мнемонические диски попадет ложная информация?

— Несомненно, так бывает, — согласился Миск, — но диски постоянно пересматриваются. Их содержание возможно чаще обновляется.

16. ЗАГОВОР МИСКА

Я оторвал взгляд от молодого царя-жреца и посмотрел на Миска. Его дискообразные глаза на золотой голове сверкали в голубом свете факела множеством своих фасеток.

— Должен тебе сказать, Миск, — я говорил медленно, — что пришел сюда убить царей-жрецов, отомстить за уничтожение моего города и его жителей.

Я считал своим долгом сообщить Миску, что я не союзник ему, он должен знать о моей ненависти к царям-жрецам, о моем стремлении наказать их за то зло, что они причинили.

— Нет, — возразил Миск, — ты пришел в Сардар, чтобы спасти царей-жрецов.

Я смотрел на него пораженный.

— Именно по этой причине тебя привели сюда.

— Я пришел по своей воле! — воскликнул я. — Потому что мой город был уничтожен!

— Поэтому и был уничтожен твой город, — ответил Миск, — чтобы ты захотел прийти в Сардар.

Я отвернулся. Глаза мои горели от слез, тело дрожало. В гневе посмотрел на высокое неподвижное существо и на молодого царя-жреца на столе.

— Если бы у меня был меч, я бы убил его! — сказал я, указывая на молодого царя-жреца.

— Нет, не убил бы, — возразил Миск, — именно поэтому ты, а не кто другой был избран для прихода в Сардар.

Я бросился к столу, высоко подняв факел, хотел ударить.

И не смог.

— Ты не причинишь ему вреда, потому что он не виноват, — сказал Миск.

— Я это знал.

— Как ты мог знать?

— Ты из рода Каботов, а мы знаем этот род. Знаем уже больше четырехсот лет, и со дня рождения мы наблюдаем за тобой.

— Вы убили моего отца! — воскликнул я.

— Нет, — возразил Миск, — он жив, живы и другие жители твоего города, но они разбросаны по всему Гору.

— А Талена?

— Насколько я знаю, она жива, — но мы не могли наблюдать за ней и за другими из Ко-ро-ба, чтобы не вызвать подозрений, что мы заботимся о тебе, хотим заключить с тобой сделку.

— А почему бы просто не вызвать меня сюда? Зачем уничтожать целый город?

— Чтобы скрыть наши мотивы от Сарма.

— Не понимаю, — сказал я.

— Время от времени мы уничтожаем на Горе какой-нибудь город. Обычно его выбирают с помощью специального устройства, действующего по закону случайных чисел. Это показывает низшим существам нашу мощь и учит их исполнять законы царей-жрецов.

— А если город не сделал ничего плохого?

— Тем лучше, — сказал Миск, — в таком случае люди за горами смущены, они еще больше нас боятся; впрочем, как мы узнали, члены касты посвященных тут же находят объяснение, почему уничтожен именно этот город. Если объяснение достаточно правдоподобно, ему верят. Например, мы позволили им предположить, что именно по твоей вине — как я припоминаю, неуважение к царям-жрецам — был разрушен твой город.

— А почему вы не сделали этого, когда я впервые явился на Гор, больше семи лет назад?

— Необходимо было испытать тебя.

— А осада Ара, — спросил я, — и империя Марлениуса?

— Они оказались вполне подходящим испытанием. С точки зрения Сарма, конечно, тебя использовали только для ослабления могущества Ара. Мы предпочитаем, чтобы люди жили в изолированных общинах. С научной точки зрения, так лучше наблюдать за их разновидностями; да и безопаснее, чтобы они не объединялись: будучи разумными, они способны создавать науку, а поддаваясь неразумным стремлениям, могут представлять для нас опасность.

— Поэтому вы ограничиваете наше оружие и технологию?

— Конечно, — согласился Миск, — но позволяем развиваться во многих областях: в медицине, например, где независимо создано нечто близкое к нашей стабилизирующей сыворотке.

— А что это такое?

— Ты, конечно, заметил, что хоть прибыл на Гор больше семи лет назад, не испытал никаких физических изменений.

— Заметил, — ответил я, — и размышлял над этим.

— Конечно, — сказал Миск, — ваша сыворотка не так эффективна и надежна, как наша. Иногда она совсем не действует, а иногда ее действие прекращается всего через несколько сотен лет.

— Как великодушно с вашей стороны.

— Может быть. Это дискуссионный вопрос. — Миск пристально посмотрел на меня. — В целом мы, цари-жрецы, не вмешиваемся в дела людей. Позволяем им любить и убивать друг друга; похоже, они наслаждаются этими занятиями.

— А путешествия приобретения?

— Мы поддерживаем контакты с Землей, — сказал Миск, — потому что со временем она может превратиться в угрозу для нас; тогда нам придется либо уничтожить ее, либо покинуть Солнечную систему.

— И что же вы сделаете?

— Скорее всего ничего. Согласно нашим расчетам — конечно, они могут быть и ошибочными, — жизнь на Земле погибнет в течение следующей тысячи лет.

Я печально покачал головой.

— Как я сказал, — продолжал Миск, — человек часто поступает неразумно. Подумай, что случилось бы, если бы мы позволили технологии Гора развиваться свободно.

Я кивнул. С точки зрения царей-жрецов, это опасней, чем дать автомат шимпанзе или горилле. Люди в глазах царей жрецов доказали, что они не достойны совершенной технологии. Не уверен, что они доказали это в своих собственных глазах.

— Кстати, отчасти из-за этих расчетов мы поселили людей на Противоземле, — сказал Миск. — Это интересный вид, и было бы печально, если бы он исчез из вселенной.

— Вероятно, мы должны чувствовать благодарность, — сказал я.

— Нет, мы привезли сюда, на Противоземлю, организмы и с других планет.

— Кое-кого из них я видел.

Миск пожал антеннами.

— Помню пауков в болотных лесах Ара, — продолжал я.

— Пауки вообще мирный народ, за исключением их самок в период спаривания.

— Понятно, — сказал я.

— Путешествия приобретения обычно совершаются на Землю, когда нам нужен свежий материал для наших целей.

— Я был целью одного из таких путешествий, — сказал я.

— Очевидно.

— На равнинах говорят, что цари-жрецы знают все, что происходит на Горе.

— Вздор, — сказал Миск. — Когда-нибудь я покажу тебе смотровую комнату. Четыреста царей-жрецов одновременно управляют сканерами, и мы достаточно хорошо информированы. Например, если нарушается наш закон относительно оружия, мы рано или поздно узнаем об этом, определяем координаты нарушения и приводим в действие механизм огненной смерти.

Я однажды видел, как человек умер огненной смертью. Это был верховный посвященный Ара, на крыше цилиндра справедливости. Я невольно вздрогнул.

— Да, — ответил я, — я бы хотел взглянуть на смотровую комнату.

— Но большую часть сведений мы получаем от своих имплантов. Мы имплантируем в человека контрольную сеть и передающее устройство. Его глаза изменяются таким образом, что все, что он видит, передается на экраны смотровой комнаты. Через имплантов мы можем также говорить и действовать, если активировать из Сардара их контрольную сеть.

— Глаза выглядят по-другому? — спросил я.

— Иногда да.

— А человек по имени Парп имплант? — спросил я, вспомнив его глаза.

— Да, — ответил Миск, — так же, как и человек из Ара, которого ты встретил когда-то на дороге вблизи Ко-ро-ба.

— Но он выбросил свою контрольную сеть и говорил, что хотел.

— Вероятно, какой-то брак при операции.

— А если нет?

— Тогда это интересно, — сказал Миск. — Чрезвычайно интересно.

— Ты сказал, что вы уже четыреста лет знаете Каботов.

— Да, и твой отец, храбрый и благородный человек, однажды уже послужил нам, хотя он этого не знал, а имел дело исключительно с имплантами. Сам он впервые прибыл на Гор больше шестисот лет назад.

— Невероятно! — воскликнул я.

— Со стабилизирующей сывороткой это вполне возможно, — заметил Миск.

Меня эта информация потрясла. Я вспотел. Факел, казалось, дрожит у меня в руке.

— Я уже многие тысячелетия действую против Сарма, — сказал Миск, — и наконец — более трехсот лет назад — мне удалось получить яйцо, из которого вылупился этот самец. — Миск взглянул на царя-жреца на каменном столе. — Тогда, с помощью своего агента-импланта, хотя тот действовал, не понимая своего задания, я приказал твоему отцу написать письмо, которое ты нашел в горах в твоем родном мире.

Голова у меня закружилась.

— Но я ведь тогда даже не родился! — воскликнул я.

— Твой отец получил указание назвать тебя Тарлом; потом, чтобы он не мог тебе рассказать о Противоземле или настроить против нас, он был возвращен на Гор, прежде чем ты вошел в сознательный возраст.

— Я думал, он бросил мою мать.

— Она знала, — ответил Миск. — Хоть родилась она на Земле, но была и на Горе.

— Она никогда мне об этом не говорила.

— Гарантом ее молчания служил Мэтью Кабот — заложник на Горе.

— Моя мать умерла, когда я был совсем молод… — сказал я.

— Да, из-за крошечных микроорганизмов в вашей зараженной атмосфере. Она умерла потому, что ваша бактериология находится в детском состоянии.

Я молчал. Глаза у меня горели, вероятно, от жары или испарений факела мулов.

— Это было трудно предвидеть, — сказал Миск. — Мне жаль.

— Да, — ответил я. Покачал головой и вытер глаза. Я помнил прекрасную одинокую женщину, которую так недолго знал в своем детстве и которая так любила меня. И проклял про себя факел мула за то, что он осветил слезы на глазах воина Ко-ро-ба.

— Почему она не осталась на Горе?

— Ей тут было страшно, — ответил Миск, — и твой отец попросил, чтобы ей разрешили вернуться на Землю; он любил ее и хотел, чтобы она была счастлива; может, он также хотел, чтобы ты узнал свой старый мир.

— Но ведь я нашел письмо в горах, где на случайном месте остановился лагерем.

— Когда стало ясно, где ты остановишься, туда поместили письмо.

— Значит, оно не лежало там больше трехсот лет?

— Конечно, нет, — сказал Миск, — опасность случайного обнаружения была бы слишком велика.

— Письмо было уничтожено, и я чуть не погиб вместе с ним.

— Ты был предупрежден, что нужно избавиться от письма, — сказал Миск.

— Оно было на огненном замке и должно было вспыхнуть через двадцать анов после того, как его вскроют.

— Да оно взорвалось, как бомба.

— Тебя предупредили, что от него нужно избавиться, — повторил Миск.

— А игла компаса? — спросил я, вспомнив, как ее странное поведение испугало меня.

— Очень просто изменить направление магнитного поля.

— Но я вернулся на то же место, с которого бежал.

— Испуганный человек, теряя ориентировку, движется кругами, — сказал Миск. — Но это не имело значения. Если бы ты не вернулся, я бы отыскал тебя. Я думаю, ты почувствовал, что тебе не уйти, и из гордости вернулся на место, где обнаружил письмо.

— Я просто испугался, — сказал я.

— Простого испуга не бывает.

— Войдя в корабль, я потерял сознание.

— Это была анестезия.

— Корабль управлялся с Сардара?

— Им можно было управлять отсюда, но я не хотел рисковать.

— Значит, на нем был экипаж?

— Да.

Я посмотрел на Миска.

— Да, — подтвердил Миск, — я сам был на корабле. Уже поздно, сейчас период сна. Ты устал.

Я покачал головой.

— Ничего не было оставлено на волю случая.

— Случайности не существует, — сказал Миск, — существует незнание.

— Этого ты не можешь знать.

— Да, — согласился Миск, — этого я не могу знать. — Концы его антенн склонились ко мне. — Тебе нужно отдохнуть.

— Нет — сказал я. — Случайно ли меня поместили в комнату Вики из Трева?

— Сарм что-то заподозрил. Это он направил тебя туда, чтобы ты поддался ее чарам, чтобы она покорила тебя, подчинила своей воле, превратила тебя, как она поступала с сотнями мужчин, в раба рабыни, раба девушки.

— Неужели это правда?

— Сотни мужчин, — сказал Миск, — позволяли приковать себя к ногам ее кровати, откуда она, чтоб они не умерли, бросала им остатки пищи, как будто они прирученные слины.

У меня в крови вновь вспыхнула ненависть к Вике, я хотел бы схватить и трясти ее, пока не лопнут кости, а потом швырнуть к своим ногам.

— Что с ними стало? — спросил я.

— Их использовали как мулов, — ответил Миск.

Я сжал кулаки.

— Я рад, что она не моего племени, — сказал Миск.

— А мне стыдно, что она из моего.

— Когда ты сломал наблюдательное устройство в ее комнате, я понял, что нужно действовать быстро.

Я рассмеялся.

— Значит, ты на самом деле считал, что спасаешь меня?

— Да.

— Интересно.

— Во всяком случае мы не хотели рисковать, — сказал Миск.

— Ты говоришь «мы»?

— Да.

— А кто же еще?

— Та, что всех важнее в рое.

— Мать?

— Конечно.

Миск слегка прикоснулся к моему плечу антеннами.

— Пошли, — сказал он. — Пора возвращаться наверх.

— А почему после осады Ара меня вернули на Землю? — спросил я.

— Чтобы ты наполнился ненавистью к царям-жрецам, — ответил Миск. — Чтобы захотел вернуться на Сардар и найти нас.

— Но почему семь лет? — Это были долгие, тяжелые, одинокие годы.

— Мы ждали, — сказал Миск.

— Чего?

— Женского яйца.

— А теперь такое яйцо есть?

— Да, — сказал Миск, — но я не знаю, где оно.

— А кто знает?

— Мать.

— А я какое ко всему этому имею отношение?

— Ты не из роя, — сказал Миск, — и потому можешь сделать то, что необходимо.

— А что необходимо?

— Сарм должен умереть.

— Я не хочу убивать Сарма.

— Хорошо, — сказал Миск.

Я думал над тем, что мне сказал Миск, потом посмотрел на него, подняв факел, чтобы лучше видеть его большую голову с дискообразными светящимися глазами.

— А почему это яйцо так важно? — спросил я. — У вас есть стабилизирующая сыворотка. И, конечно, будет еще много яиц, и среди них будут женские.

— Это яйцо последнее.

— Почему?

— Мать вылупилась и совершила свой ночной полет задолго до открытия стабилизирующей сыворотки, — объяснил Миск. — Нам удалось намного замедлить ее старение, но тысячелетие за тысячелетием становилось все яснее, что наши усилия делаются менее эффективными, и теперь яиц больше не будет.

— Не понимаю, — сказал я.

— Мать умирает.

Я молчал, Миск тоже, и слышались только механические звуки лаборатории — этой колыбели царя-жреца — и треск моего факела.

— Да, — сказал наконец Миск, — это конец роя.

Я покачал головой.

— Это не мое дело.

— Верно, — согласился Миск.

Мы смотрели друг на друга.

— Что ж, — сказал я, — ты ведь не будешь мне грозить?

— Нет.

— Не будешь охотиться за моим отцом и моей вольной спутницей, угрожая убить их, если я не стану тебе служить?

— Нет, — повторил Миск. — Нет.

— А почему нет? Разве ты не царь-жрец?

— Потому что я царь-жрец, — ответил Миск.

Я был поражен.

— Не все цари-жрецы такие, как Сарм, — сказал Миск. Он смотрел на меня сверху вниз. — Пошли, уже поздно, ты устал. Давай подниматься наверх.