9. ЦАРЬ-ЖРЕЦ

Я позволю Вике спать на большой каменной лежанке, на спальных мехах и шелковых простынях.

Это, впрочем, необычно, потому что на Горе рабыни спят в ногах постели своего хозяина, часто на соломенном матраце с одним тонким одеялом, сотканным из мягких тканей похожего на хлопок растения реп.

Если хозяин недоволен ею, рабыня в качестве наказания может быть прикована к рабскому кольцу — прикована нагой, без одеяла и матраца. Камни пола жесткие, а ночи на Горе холодны, и редкая девушка, когда ее утром раскуют, отказывается послушно выполнять желания хозяина.

Между прочим, даже вольная спутница может подвергнуться такому суровому обращению, если заслужит его, несмотря на то что она свободна и обычно горячо любима. Согласно горянскому взгляду на мир, вкус рабского ошейника полезен для женщины, даже для вольной спутницы.

Поэтому, если она раздражает или как-то мешает, даже вольная спутница может оказаться в ногах постели, ее ждет приятная ночь на камнях, она раздета, у нее нет ни матраца, ни одеяла, она прикована к рабскому кольцу, как будто она самая жалкая рабыня.

Это горянский способ напомнить ей, если она нуждается в таком напоминании, что она тоже женщина и потому должна подчиняться мужчине. Если она забудет этот основной закон Гора, рабское кольцо в ногах каждой горянской постели должно напомнить ей, что Гор — мужской мир.

Однако в этом мире очень много великолепных прекрасных женщин.

Горянская женщина, по непонятным мне причинам, учитывая ее положение в культуре, довольна этим положением. Часто это великолепное существо, искреннее, разговорчивое, полное жизни, активное, вдохновенное. В целом горянские женщины жизнерадостнее своих земных сестер, у которых — по крайней мере теоретически — более высокий статус, хотя, конечно, и на Земле я встречал женщин, с горянским пылом верных сути своего пола, полных радости, грации, красоты, нежности и бесконечной любви; а мы, бедные мужчины, далеко не всегда способны понять и оценить это.

Но при всем уважении к этому прекрасному и удивительному полу, я, может быть, из-за своего горянского воспитания, все же считаю, что и для них прикосновение к рабскому кольцу — хотя бы изредка — было бы благотворным.

По обычаю рабыня, даже принося наслаждение своему хозяину, не может лежать на постели. Я считаю, что причина этого ограничения в том, чтобы провести более четкое различие между рабыней и вольной спутницей. Достоинство постели по обычаю принадлежит исключительно вольной спутнице.

Когда хозяин хочет использовать свою рабыню, он велит ей зажечь лампу любви, и та послушно ставит ее на окно комнаты, чтобы их не беспокоили. Потом своей собственной рукой хозяин бросает на пол роскошные любовные меха, может быть, даже ларла, и приказывает рабыне лечь на них.

Я осторожно положил Вику на каменное возвышение.

Поцеловал ее в лоб.

Ее глаза открылись.

— Я выходила из комнаты? — спросила она.

— Да.

Она долго смотрела на меня.

— Как мне завоевать тебя? — спросила она. — Я люблю тебя, Тарл Кабот.

— Ты только благодарна, — ответил я.

— Нет, я тебя люблю.

— Ты не должна меня любить.

— Люблю, — повторила она.

Я подумал, как мне убедить ее, что между нами не может быть любви. В доме царей-жрецов не может быть любви, и она сама не знает, чего хочет, да к тому же есть еще Талена, чей образ ничто не уберет из моего сердца.

— Ты ведь женщина их Трева, — улыбаясь, сказал я.

— А ты думал, что я рабыня для удовольствий, — насмехалась она.

Я пожал плечами.

Она отвела от меня взгляд, посмотрела на стену.

— Кое в чем ты прав, Тарл Кабот.

— Как это?

Она прямо взглянула на меня.

— Моя мать, — с горечью сказала она, — была рабыней для удовольствий… выращенной в загонах Ара.

— Должно быть, она была очень красива, — сказал я.

Вика странно смотрела на меня.

— Да, вероятно.

— Ты ее не помнишь?

— Нет, она умерла, когда я была маленькой.

— Жаль, — сказал я.

— Это неважно: она ведь была животным, выращенным в загонах Ара.

— Ты так презираешь ее? — спросил я.

— Она была племенной рабыней.

Я молчал.

— Но мой отец, — продолжала Вика, — чьей рабыней она была — он входил в касту врачей Трева, — очень любил ее и просил стать его вольной спутницей. — Вика негромко рассмеялась. — Три года она отказывала ему.

— Почему?

— Потому что любила его и не хотела, чтобы у него вольной спутницей была низкая рабыня для удовольствий.

— Очень благородная женщина, — сказал я.

Вика сделала жест отвращения.

— Она была дура. Часто ли племенной рабыне выпадает шанс выйти на свободу?

— Редко, — согласился я.

— В конце концов, боясь, что он покончит с собой, она согласилась стать его вольной спутницей. — Вика внимательно смотрела на меня. Смотрела прямо в глаза. — Я родилась свободной, — сказала она. — Ты должен это понять. Я не племенная рабыня.

— Понимаю, — ответил я. — Может быть, твоя мать была не только красивой, но и благородной и храброй женщиной.

— Как это может быть? — презрительно засмеялась Вика. — Я ведь тебе сказала, что она племенная рабыня, животное из загонов Ара.

— Ты ведь ее не знала.

— Я знаю, кем она была.

— А твой отец? — спросил я.

— В чем-то он тоже мертв.

— Что значит в чем-то?

— Ничего, — сказала она.

Я осмотрел комнату, шкафы у стены в тусклом свете ламп, разбитое устройство на потолке, разбитые сенсоры, большой пустой портал, ведущий в коридор.

— Должно быть, он очень любил тебя после смерти твоей матери.

— Да, вероятно, — ответила Вика, — но он был глупец.

— Почему ты так говоришь?

— Он пошел за мной в Сардар, пытался спасти меня.

— Должно быть, очень храбрый человек, — сказал я.

Она откатилась от меня и лежала, глядя в стену. Через некоторое время голосом, полным жестокого презрения, сказала:

— Он был помпезный маленький глупец. Он боялся даже рычания ларла.

Она фыркнула.

Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.

— Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный маленький дурак.

— Наверно, он был добр с ней, — предположил я, — а остальные — нет.

— А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? — спросила Вика.

Я пожал плечами.

— Рабыне для удовольствий, — сказала она, — полагается лодыжка с колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.

— Может быть, он был добр с ней, — повторил я, — а остальные — нет.

— Не понимаю, — сказала Вика.

— Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней

— любил ее.

— Может быть, — согласилась Вика. — Но разве этого достаточно?

— Возможно.

— Я часто над этим раздумывала.

— Что с ним стало, — спросил я, — когда он пришел в Сардар?

Вика не ответила.

— Ты знаешь?

— Да.

— Так что же?

Она горько покачала головой.

— Не спрашивай.

Я не стал настаивать.

— А как он тебе разрешил идти в Сардар? — спросил я.

— Он не разрешал, — ответила Вика. — Пытался помешать мне, но я обратилась к посвященным и предложила себя в качестве дара царям-жрецам. Конечно, я им не говорила о подлинных причинах. — Она помолчала. — Интересно, знали ли они?

— Возможно, — сказал я.

— Отец, конечно, и слышать не хотел. — Она рассмеялась. — Он закрыл меня в моих комнатах, но верховный посвященный города пришел с воинами, они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и я с радостью ушла с ними. — Она снова рассмеялась. — О, как я радовалась, когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он не был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания ларла.

Я знал, что кастовая принадлежность в Горе обычно передается по наследству, но это правило не обязательное, и человек, который не хотел оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение высшего совета своего города; такое одобрение давалось, если он подходил для другой касты и если члены этой касты не возражали принять его в свое братство.

— Может быть, — предположил я, — он оставался врачом, потому что не мог выдержать боль.

— Может быть, — согласилась Вика. — Он всегда хотел прекратить страдания, даже если речь шла о животном или рабе.

Я улыбнулся.

— Видишь, как он был слаб, — сказала Вика.

— Вижу.

Вика снова легла на меха и шелка.

— Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.

Я не ответил.

— Я люблю тебя, Тарл Кабот, — сказала она.

— Думаю, нет, — мягко ответил я.

— Люблю! — настаивала она.

— Когда-нибудь ты полюбишь… но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.

— Думаешь, я не могу любить? — вызывающе спросила она.

— Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.

— А ты сам можешь любить?

— Не знаю, — я улыбнулся. — Когда-то… давно… я думал, что люблю.

— Кто она была? — не очень приятным голосом спросила Вика.

— Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.

— Она была красива?

— Да.

— Как я?

— Вы обе очень красивы.

— Она была рабыня?

— Нет, — ответил я, — она была дочерью убара.

Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и подошла к стене, схватившись руками за ошейник, как будто хотела сорвать его с горла.

— Понятно! — сказала она. — А я, Вика, всего лишь рабыня!

— Не сердись, — сказал я.

— Где она?

— Не знаю.

— И давно ты ее не видел?

— Больше семи лет.

Вика жестоко рассмеялась.

— Тогда она в городах праха, — насмехалась она.

— Может быть, — согласился я.

— А я, Вика, здесь.

— Знаю.

Я отвернулся.

Услышал ее голос за собой.

— Я заставлю тебя забыть ее.

В ее голосе звучала жестокая, ледяная, уверенная, страстная угроза женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины, которой нельзя отказать.

Я снова повернулся к ней лицом. Это теперь была не девушка, с которой я разговаривал, а женщина из высшей касты разбойничьего города Трева, высокомерная и властная, хотя и в рабском ошейнике.

Вика расстегнула пряжку на левом плече, и платье упало к ее ногам.

Она была заклеймена.

— Ты думал, я рабыня для удовольствий, — сказала она.

Я рассматривал стоявшую передо мной женщину, ее мрачные глаза, надутые губы, ошейник, клеймо.

— Разве я недостаточно красива, — спросила она, — чтобы быть дочерью убара?

— Да, ты красива.

Она насмешливо смотрела на меня.

— А ты знаешь, что такое рабыня для удовольствий?

— Да.

— Это самка человеческого рода, но выращенная как животное, ради своей красоты и страстности.

— Знаю.

— Это животное, выведенное для удовольствия мужчины, выращенное для удовольствия своего хозяина.

Я ничего не ответил.

— В моих жилах, — сказала она, — течет кровь такого животного. В моих жилах кровь рабыни для удовольствий. — Она засмеялась. — А ты, Тарл Кабот, хозяин. Мой хозяин.

— Нет, — сказал я.

Она насмешливо приблизилась ко мне.

— Я буду служить тебе как рабыня для удовольствий.

— Нет.

— Да. Я буду послушной рабыней для удовольствий. — И она подняла ко мне свои губы.

Я удерживал ее руками на расстоянии.

— Попробуй меня, — сказала она.

— Нет.

Она засмеялась.

— Ты не сможешь отказаться от меня.

— Почему? — спросил я.

— Я тебе этого не позволю. Видишь ли, Тарл Кабот, я решила, что ты будешь моим рабом.

Я оттолкнул ее от себя.

— Ну, хорошо! — воскликнула она. Глаза ее сверкали. — Хорошо, Кабот, тогда я завоюю тебя!

И в этот момент я снова ощутил тот запах, который чувствовал в коридоре за пределами комнаты; я прижался губами к губам Вики, впился в ее губы зубами, откинул ее назад, так что только моя рука не давала ей упасть на каменный пол, услышал ее удивленный болезненный крик, а потом гневно отбросил ее на соломенный рабский матрац, лежавший в ногах спального возвышения.

Теперь мне казалось, что я понял их замысел, но они пришли слишком быстро! У нее не было возможности выполнить свое задание. Но если бы я не сосредоточился, могло бы быть труднее.

Я по-прежнему не поворачивался к входу.

Запах усилился.

Вика в страхе скорчилась на рабском матраце, в тени рабского кольца.

— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?

— Значит ты должна завоевать меня?

— Не понимаю, — она запиналась.

— Ты негодное орудие царей-жрецов.

— Нет, — сказала она, — нет!

— Сколько мужчин ты завоевала для царей-жрецов? — Я схватил ее за волосы и повернул к себе лицом. — Сколько?

— Не нужно! — Она заплакала.

Мне хотелось разбить ее голову о каменную платформу, потому что она предательская, соблазнительная, злая женщина, достойная только ошейника, наручников и хлыста!

Она качала головой, как бы отрицая не высказанные мною обвинения.

— Ты не понимаешь, — сказала она. — Я люблю тебя!

Я с отвращением отбросил ее от себя.

Но по-прежнему не смотрел на вход.

Вика лежала у моих ног, с угла ее губ стекала струйка крови — знак моего жестокого поцелуя. Полными слез глазами она смотрела на меня.

— Пожалуйста, — сказала она.

Запах все усиливался. Я знал, что он близко. Как это девушка его не замечает? Разве это не часть ее плана?

— Пожалуйста, — повторила она, протянув ко мне руку. Лицо ее было залито слезами, в голосе звучали рыдания. — Я люблю тебя.

— Молчи, рабыня, — сказал я.

Она склонила голову к камням и заплакала.

Я знал, что теперь он здесь.

Запах подавлял.

Вика, казалось, тоже поняла, она подняла голову, глаза ее расширились от ужаса, она поползла на коленях, закрыв лицо руками, задрожала и испустила длинный ужасный крик, крик, полный страха.

Я выхватил меч и повернулся.

Он стоял в проходе.

По-своему красивый, высокий и золотой, нависал надо мной, в рамке массивного портала. Не более ярда в ширину, но голова почти касалась верха портала, так что я решил, что он не менее восемнадцати футов ростом.

На шести ногах, с большой головой, как золотой шар, с глазами, как светящиеся диски. Две передние лапы, напряженные и изящные, подняты вверх, перед телом. Челюсти один раз раскрылись и закрылись. Двигались они вбок.

От головы отходили два тонких соединенных отростка, длинных и покрытых короткими вздрагивающими золотистыми волосками. Эти два отростка, как два глаза, обвели комнату и потом как будто уставились на меня.

Они изогнулись по направлению ко мне, как тонкие клешни, и бесчисленные золотистые волоски на них распрямились и нацелились на меня, как дрожащие золотые иглы.

Я не понимал, как воспринимает мир это существо, но знал, что нахожусь в центре его восприятия.

На шее у него висел небольшой круглый прибор, что-то вроде транслятора, похожего, но более компактного, чем знакомые мне разновидности.

Я почувствовал, что это существо издает какие-то новые запахи.

Почти одновременно из прибора послышался механический голос.

Говорил он по-горянски.

Я знал, что он скажет.

— Я царь-жрец, — сказал он.

— Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба, — сказал я в ответ.

Я снова ощутил изменение в запахах; они исходили из прибора, висевшего на шее этого существа.

Два чувствительных отростка на голове существа, казалось, воспринимают эту информацию.

Новый запах донесся до моих ноздрей.

— Следуй за мной, — произнес механический голос, и существо повернулось.

Я пошел к входу.

Существо длинными шагами удалялось по коридору.

Я взглянул на Вику, которая протянула ко мне руку.

— Не ходи, — сказала она.

Я презрительно отвернулся от нее и пошел за существом.

За собой я услышал, как она плачет.

Пусть плачет, сказал я себе: она подвела своих хозяев, царей-жрецов, и наказание ее ждет нелегкое.

Если бы у меня было время, если бы не более настоятельные дела, я сам бы наказал ее, наказал бы безжалостно, показал ей, что значит ее ошейник, научил бы ее повиновению, как горянский хозяин учит провинившуюся рабыню.

Мы бы тогда посмотрели, кто победит.

Я отбросил эти мысли и двинулся по коридору.

Нужно забыть эту предательскую злобную девчонку. Меня ждут более важные дела. Рабыня — ничто.

Я ненавидел Вику.