17

В СЕДЬМОЙ РАЗ

Шерпы за работой, шерпы говорят между собой. Частью на родном языке, частью по-непальски, с примесью английского…

— Готовы выступать?

— А ча — все в порядке.

— Только хусиер — будьте осторожны. Бара сапур — переход предстоит большой.

Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.

— А ча?

— Нет, не а ча. Той йе! Черт побери! (Обязательно с энергичным плевком.) Укладка перекосилась!

— Каи чаи на. Ничего.

— Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно остановиться. Куче куче. Пожалуйста.

— Ап ке укам. Делай как знаешь. Постой-ка, я помогу тебе… Теперь а ча?

— А ча. Туджи чей. Спасибо.

— Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.

— Слишком круто. Той йе!

Снова плевки. Снова карабкаемся вверх, снова ледники и морены — и, наконец, очередной лагерь.

— Шабаш! Хорошо поработали! Справились.

— За сегодняшнюю работу нам, собственно, причитается бакшиш.

— Или хотя бы по пиале чанга.

— Был бы чанг, мы бы выпили за своё здоровье… Таши делаи! Будь здоров!

— Сам таши делаи! За всех нас!

— Шерпа синдабад! Да здравствуют шерпы!

Мы не пошли на Эверест сразу из Тьянгбоче. По плану полковника Ханта группа должна была сначала акклиматизироваться и практиковаться со снаряжением; для этого мы разбились на три отряда и выступили в горы поблизости. В одном отряде со мной были Хант, Лоу, Грегори и пять шерпов. В течение примерно недели мы тренировались, базируясь в лагере на высоте 5200 метров на леднике Нуптсе: совершали восхождения, вырубали ступени, проверяли кислородную аппаратуру и всесторонне готовили себя к настоящей работе. После этого мы вернулись в Тьянгбоче и вместе с другими отрядами стали прокладывать путь к леднику Кхумбу, к месту базового лагеря, который предполагалось разбить у подножья большого ледопада.

После ухода Пасанг Пхутара англичане и шерпы ладили гораздо лучше, однако по-прежнему случались отдельные недоразумения. Одной из причин раздоров было питание. Жаловались шерпы и на вес нош при тренировочных восхождениях: англичане установили шестьдесят фунтов на человека, а шерпы говорили, что это чересчур много. Мне удалось добиться уменьшения грузов до пятидесяти фунтов. Наконец я и сам поспорил немного с англичанами; речь шла о заброске в горы лесоматериалов для сооружения мостов через трещины. Альпинисты привезли с собой из Англии лёгкую длинную металлическую лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я возразил: трещин будет много, очень много, мы потеряем немало времени, перетаскивая лестницу туда и обратно, а из брёвен можно соорудить постоянные переходы. Англичан больше всего беспокоило, что придётся платить местным шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своём, и они согласились.

Собственно, с этих пор между англичанами и шерпами не случалось почти никаких недоразумений, установились прекрасные отношения. Экспедиция была очень велика, и порядки в ней царили чуть ли не военные; конечно, многие наши люди предпочли бы более свободную атмосферу, поменьше формальностей. Однако даже самые заядлые жалобщики должны были признать, что все организовано очень хорошо. Хант — мы звали его полковник Сагиб — порой вёл дело так, будто мы составляли воинское подразделение, но был всегда справедлив и внимателен. Майор Уайли, как я уже говорил, оказался превосходным начальником транспорта. Знакомясь ближе с остальными альпинистами, мы убеждались, что они тоже приветливые, симпатичные люди. И если я рассказал здесь о небольших осложнениях, то лишь с целью дать достоверный отчёт о вопросах, которые всячески искажались впоследствии, а совсем не для того, чтобы упрекать наших добрых друзей и товарищей по экспедиции. Не было человека счастливее меня, когда все недоразумения остались, наконец, позади. В качестве сирдара и восходителя я постоянно оказывался между двух огней и совсем не чувствовал себя приятно в таком положении.

В базовом лагере кипела работа: поступали и сортировались все новые грузы, кругом вырастали палатки. Лагерь напоминал целое поселение. Здесь собралось множество людей — не только непосредственные участники экспедиции, но и сотни местных шерпов, мужчин и женщин.

Почти сразу же начал подниматься вверх по ледопаду отряд во главе с Хиллари. Я в это время работал в основном с майором Уайли, следил, чтобы бесперебойно шла заброска многотонного груза. За каждым участником экспедиции были закреплены строго определённые обязанности — одни прокладывали маршрут через ледопад, другие переносили снаряжение, третьи были заняты с кислородной аппаратурой, радиоаппаратами, медикаментами и т. д. В это время врачи проверили здоровье всех участников, и выяснилось, к несчастью, что у одного из шерпов-ветеранов, Гьялтсена, шумы в сердце. Ему не разрешили идти выше. Таким образом наш отряд сократился на три человека, если считать Жокея и Анг Дава; правда, тут подоспел Дава Тхондуп. Выше базового лагеря должно было работать всего около сорока носильщиков; из них человек двадцать пять на участке от Западного цирка и дальше.

Мы получали почту еженедельно; с ней приходили письма от Анг Ламу и моего друга Митры. Новости были невесёлые: Митра созвал собрание, чтобы наладить сбор средств для моей семьи, но там было много разговоров и никакого толку, и теперь Анг Ламу беспокоилась за будущее. «Деньги, деньги, — думал я. — От них не спасёшься даже на вершине величайшей из гор». Но что я мог поделать? Ничего. Вместе с тем я не мог позволить домашним заботам отвлекать меня. Это может показаться жестоким и эгоистичным, но я благодарен горам за то, что они помогают мне забывать обо всем остальном, о всяких житейских затруднениях, даже о семье и доме; я думаю лишь о предстоящем мне деле. В базовом лагере и во все последующие дни только одна мысль занимала меня — Эверест, взять Эверест.

Думаю, что нет смысла вдаваться во все детали последовавших нескольких недель. Это уже сделано полковником Хантом в его прекрасной книге. Мы проложили маршрут по ледопаду — проложили заново, потому что лёд постоянно смещается. Вдоль маршрута выстроились вехи с флажками. Были вырублены ступени, укреплены верёвки, через трещины переброшены лестницы и деревянные мостики, и потянулась нескончаемая цепочка шерпов-носильщиков — сначала в лагерь II на ледопаде, а затем в лагерь III у подножья цирка. Погода стояла обычная для середины весны: с утра ясно, под вечер облачность и небольшой снег. Не было ни жестоких бурь, ни страшного ветра, ни морозов, которые мне пришлось испытать осенью. График был составлен так, что бригады чередовались на самой тяжёлой работе и каждый из нас время от времени спускался из верхних лагерей вниз, не только до базы, но даже ещё дальше по лёднику до селения Лобудже. Здесь бил ключ, окружённый весенней зеленью; благодаря меньшей высоте люди могли быстрее восстанавливать силы. Мне кажется, успех экспедиции во многом объясняется тем, что было время для таких вещей. Швейцарцам, как вы помните, приходилось постоянно спешить.

Между тем полковник Хант разрабатывал план восхождения на верхнюю часть горы, и наступил день, когда он сообщил в базовом лагере о своих намётках. Ещё до начала экспедиции мне обещали, что я буду включён в штурмовую группу, если позволит здоровье. Теперь я прошёл врачебную проверку, и врачи объявили, что я здоровее любого другого. Таким образом, я получал возможность пойти на штурм, о чем так мечтал и молился. Для взятия вершины отобрали ещё троих: Эванса и Бурдиллона (первая связка) и Хиллари (мой партнёр). Как именно мы должны были действовать, я объясню позднее. В случае неудачи наших двоек намечалось организовать третью; однако это сулило немало трудностей, и все надеялись, что такой надобности не будет.

Я был счастлив, как только может быть счастлив человек, но далеко не все шерпы разделяли мой восторг. Вершина ничуть не влекла их к себе, и они не могли понять меня.

— Ты сошёл с ума, ау Тенцинг, — говорили они мне. «Ау» значит «дядя»; так они стали звать меня в то время. Конечно, это звучало дружески и уважительно, но заставляло меня чувствовать себя чуть ли не стариком. Они не уставали твердить: — Ты с ума сошёл, ау Тенцинг. Ты погубишь себя, а как мы сможем потом смотреть в глаза ание (тёте) Анг Ламу?

— Не нойте, словно старые бабы, — отвечал я. — Все будет в порядке.

— Но даже если ты останешься цел, взойдёшь на вершину и благополучно спустишься обратно — все равно в этом ничего нет хорошего. Ты только у нас хлеб отобьёшь.

— Что вы такое говорите?!

— Если Эверест возьмут, не будет больше экспедиций, не будет работы.

— Это вы сошли с ума, — сердился я. — Если возьмут Эверест, о Гималаях заговорят во всем мире. Тогда экспедиций и работы станет больше, чем когда-либо.

Потом я просто перестал с ними спорить.

С момента распределения и до самого конца мы с Хиллари составляли одну двойку. От нас не требовали тяжёлой работы. Мы должны были беречь силы и заботиться о том, чтобы быть в наилучшей форме. Пока остальные прокладывали путь по склону Лхотсе, мы все время ходили туда и обратно между базовым лагерем и Западным цирком, перенося лёгкие грузы, тренируясь с кислородом и помогая молодым шерпам-новичкам преодолевать крутой ледопад. Сколько раз мы проделали этот путь, не знаю, но помню, что мы однажды прошли от базы до лагеря IV и обратно за один день; понятно, что это не удалось бы, если бы мы не шли быстро. Хиллари превосходный альпинист, обладает большой силой и выдержкой; особенно хорошо он шёл по снегу и льду, в чем много практиковался на Новой Зеландии. Как и положено людям дела, особенно англичанам, он мало говорил, но это не мешало ему быть хорошим и весёлым товарищем. Шерпы любили его — он всегда был готов делиться своими продуктами и снаряжением. Сдаётся мне, что мы составляли довольно комичную пару: Хиллари на целых двадцать сантиметров выше меня. Впрочем, это нам никогда не мешало. В совместных восхождениях мы отлично сработались, и из нас получилась сильная, надёжная связка.

Расскажу об одном случае, показывающем, как мы работали вместе. Уже под вечер мы спускались, страхуя друг друга, по ледопаду из лагеря II в лагерь I; Хиллари впереди, я за ним. Мы пробирались между высокими ледяными сераками[15], как вдруг снег под ногами Хиллари подался, и он провалился в трещину, крича: «Тенцинг! Тенцинг!» К счастью, веревка, которой мы страховались, была натянута, и я не растерялся — всадил ледоруб в снег и упал плашмя рядом. Мне удалось остановить падение Хиллари — он пролетел всего около пяти метров, — а затем постепенно вытащить его наверх. Я протёр дыру в рукавицах, поднимая своего напарника, однако руки не пострадали. Хиллари тоже был невредим, если не считать небольших ссадин. «Шабаш, Тенцинг! Хорошо сделано!» — поблагодарил он меня. Когда мы вернулись в лагерь, он рассказал остальным, что «не будь Тенцинга, пришёл бы мне конец сегодня». Это была высокая похвала, и я радовался тому, что смог его выручить. Вообще-то во всем этом не было ничего необычного. Без несчастных случаев в горах не обходится, и восходители должны быть всегда готовы помочь друг другу.

На цирке мы разбили лагеря III, IV и V, поблизости от тех мест, где годом раньше останавливались швейцарцы. Осенью 1952 года, спеша спуститься вниз, они оставили в лагере IV немало продовольствия и снаряжения; порывшись немного в снегу, я обнаружил теперь оставленное. Надо сказать, что мы пользовались имуществом швейцарцев на протяжении всего восхождения, начиная со штабелей дров у базы и кончая наполовину израсходованными кислородными баллонами у самой вершины.

Впрочем, у меня лично и без того было немало вещей, полученных в предыдущей экспедиции. Несмотря на превосходное качество британского снаряжения, я уже привык к швейцарскому и предпочитал его. Особенно мне нравились меховые сапоги — они так чудесно согревали ноги и были к тому же покрыты водонепроницаемым брезентом в отличие от английской обуви — и швейцарская палатка, в которой я чувствовал себя почти как дома.

Пока мы с Хиллари тренировались на цирке и ледопаде, другие участники прокладывали путь к Южному седлу. Они шли в основном так же, как мы осенью, после гибели Мингма Дордже, по склону Лхотсе вверх, затем к верхушке Контрфорса женевцев. Как и швейцарцы, англичане разбили на этом отрезке два лагеря. На это ушло около трех недель, и, конечно, чем выше, тем медленнее продвигался передовой отряд. Кое-кого поразила горная болезнь; Майклу Уэстмекотту и Джорджу Бенду пришлось в конце концов спуститься вниз. Оба были отличные альпинисты, а Уэстмекотта я считал лучшим в экспедиции по технике лазания. Интересно, что они были оба младшие среди англичан, а я часто замечал, что молодые люди, как бы сильны и ловки они ни были, обычно переносят высокогорное восхождение гораздо хуже, чем старшие, уже имеющие опыт работы на больших высотах.

Разумеется, не родился ещё тот человек, который не испытывал бы никаких трудностей на такой горе, как Эверест. Человеку грозит истощение, обмораживание, ему не хватает воздуха. Головная боль, воспаление горла, потеря аппетита, бессонница… На большой высоте англичанам, чтобы хоть немножко отдохнуть, приходилось пользоваться снотворными пилюлями. Мне было легче, чем большинству остальных, возможно благодаря моему знаменитому «третьему лёгкому». Конечно, я не мог взбежать бегом вверх по горе, однако и на этот раз, как это бывало раньше, я чувствовал себя по мере подъёма все лучше и лучше. Все время что-нибудь делать, постоянно быть чем-нибудь занятым — вот в чем секрет моей невосприимчивости к болезням и холоду. Проверять снаряжение, следить за палатками, греть снеговую воду для питья… А если уж совсем нечего делать, то я стучу ногами и руками о камень или лёд. Непрерывно двигаться, поддерживать циркуляцию крови, борясь с горной болезнью. Думаю, в этом одна из причин того, что у меня никогда не было головной боли и рвоты. И никогда я не принимал снотворных порошков. Если заболевало горло, то я полоскал его тёплой водой с солью. На очень большой высоте всегда пропадаёт аппетит, приходится заставлять себя есть, зато из-за сухости разреженного воздуха часто мучит страшная жажда. Мой опыт говорит, что в таких случаях хуже всего есть снег или пить холодную снеговую воду — от этого только сильнее пересыхает и воспаляется горло. Гораздо лучше чай, кофе или суп. Но ещё больше понравился нам во время восхождения 1953 года тёплый раствор лимонада в порошке. В предвершинной части горы мы поглощали столько этого напитка, что я стал называть нашу экспедицию «лимонной».

Работа на склоне Лхотсе продвигалась успешно, и на пути к Южному седлу появились лагери VI и VII. Порой разыгрывалась буря, и приходилось приостанавливать восхождение; порой дела не ладились, и полковник Хант ругался на чистейшем хинди. В основном же все шло хорошо.

К 20 мая передовой отряд был уже готов выступить из лагеря VII на Южное седло. Отряд состоял из Уилфрида Нойса и шестнадцати шерпов, но утром 21 мая, когда им предстояло идти последний отрезок, те из нас, кто был внизу в цирке, увидели в бинокли только две фигуры. Мы угадали, что это сам Нойс и наиболее сильный из его шерпов Аннуллу. Но что же случилось с остальными?

Тут как раз наступило время Бенду и Уэстмекотту спускаться вниз. Майор Уайли находился с несколькими шерпами в лагере VI, готовый идти с грузами в лагерь VII. В лагере VI, передовой базе в цирке, нас было семеро: полковник Хант, Эванс, Бурдиллон, Лоу, Грегори, Хиллари и я. Ханту не хотелось, чтобы мы расходовали силы за несколько дней до великого испытания: ведь мы составляли две штурмовые связки и вспомогательное звено. Все же кому-то надо было подняться проверить, в чем дело.

— Если там какое-нибудь недоразумение с шерпами, — сказал я, — то моя обязанность идти туда. Я поговорю с ними и добьюсь, чтобы они двинулись дальше.

Хиллари охотно вызвался сопровождать меня, и вскоре мы уже шли вверх. Мы в первый раз поднимались выше цирка, и, хотя нам предстоял особенно трудный переход, оба радовались тому, что идём, наконец, по настоящей горе. Пользуясь кислородом, мы поднимались спокойно и уверенно и под вечер достигли лагеря VII, высоко на склоне Лхотсе.

Нойс и Аннуллу были там, они уже вернулись с седла. Уайли со своим отрядом (они поднялись из лагеря VI) тоже был там, были и шерпы, которым полагалось идти вместе с Нойсом на седло. Некоторые из них жаловались на головную боль и на горло, все, конечно, устали, но по-настоящему больных среди них не было, а не пошли они главным образом потому, что боялись горы. Однако теперь, после успешной вылазки Нойса и Аннуллу, страх почти прошёл. Я побыл с шерпами, подбадривал их, массировал, поил чаем и лимонадом, и в конце концов они согласились сделать попытку на следующий день.