Искушение злом

Сначала Клер почувствовала ужасный стыд. Теперь-то она понимала, что такой стыд может чувствовать только подросток.

Кто-нибудь мог его увидеть – ее друзья, их родители. В таком маленьком городке, как Эммитсборо, все друг друга знают. Она умрет со стыда, если узнает, что кто-нибудь натолкнулся на ее отца, пьяного, шатающегося из стороны в сторону.

Сжимая плюшевого слоника – первый подарок от мальчика, – Клер стояла посреди комнаты с покатым потолком и мучительно размышляла, что ей делать.

«Если бы мама была дома, – подумала она с неожиданной яростью, – если бы мама была дома, он бы не ушел. Она бы его уговорила и успокоила, уложила спать. И Блэйр тоже отправился в этот дурацкий поход со своими друзьями-кретинами. Наверное, сейчас они пьют пиво около костра, листают «Плейбой» и ухмыляются. И я тоже ушла…»

Клер готова была расплакаться, не зная, что делать. Надо ждать или лучше пойти его искать?

Она пойдет искать. Приняв решение, девочка подошла к столу, чтобы выключить лампу. Под ногами хрустели осколки.

«Странно, – подумала она. – Как столько осколков могло оказаться здесь, рядом со столом? Под окном?»

Клер перевела взгляд с осколков на высокое узкое окно, около которого стоял рабочий стол отца. Оно было не открыто, а разбито. В раме оставались куски стекла. На ватных ногах она сделала вперед шаг, затем второй и посмотрела вниз. Там, на вымощенной плитами площадке внутреннего дворика, лицом вниз лежал ее отец. Его насквозь пронзили два кола, которые он врыл накануне для своих роз.

Клер помнила, как она ринулась туда. Молча – крик замер в груди. Спотыкаясь на ступеньках, падая, снова поднимаясь, она пробежала по длинной прихожей, выскочила на кухню, потом через заднюю дверь на улицу.

Отец лежал весь в крови, переломанный… Клер повернула его голову. Рот был открыт, как будто папа сейчас заговорит или закричит. Остекленевшие глаза уже ничего не видели. Из спины торчали острые концы кольев, пропитанные свежей и уже запекшейся кровью.

Она трясла его и пыталась поднять. Упрашивала, умоляла и обещала, но все это уже было бесполезно. Клер чувствовала запах крови, его крови, мешавшийся с ароматом столь любимых отцом роз.

Тогда она закричала. И кричала до тех пор, пока не сбежались все соседи.

2

Шериф Кэмерон Рафферти ненавидел кладбища. И дело тут вовсе не в суеверии. Кэм был не из тех, кто обходит стороной черных кошек или стучит по дереву. Причина в том, что кладбищенская атмосфера противоречила его внутреннему состоянию, а Рафферти этого не переносил. Он понимал, что не будет жить вечно – как полицейский, знал, что рискует жизнью больше, чем кто-либо из тех, кто выбрал себе другую профессию. Но будь он проклят – надгробные камни и букеты увядших цветов не должны напоминать ему об этом.

И тем не менее сейчас Рафферти пришел взглянуть на могилу, а большинство могил, как правило, собирает вокруг себя компанию, превращаясь в кладбище. Это кладбище принадлежало католической церкви во имя Девы Марии и располагалось на холме в тени старой колокольни. Каменная церковь, небольшая, но крепкая, стояла здесь уже сто двадцать три года. Участок земли, отведенный для почивших католиков, был огорожен ажурной железной решеткой. Большая часть ее острых наконечников покрылась ржавчиной, а многих и вовсе не было, но кто будет обращать на это внимание?

Многие жители города были прихожанами храма Господня на улице Мэйн и лютеранской церкви прямо за углом на Поплар. Имелись и приверженцы Римско-католической церкви, которые ходили в другую церковь, а также предпочитающие возносить молитвы в храме Всех братьев. За последними было большинство.

С тех пор как в семидесятые годы число прихожан стало уменьшаться, службы в церкви во имя Девы Марии свелись к воскресной мессе. Священники из церкви Святой Анны из соседнего Хагерстауна по очереди служили у себя, а один из них приезжал в Эммитсборо на уроки в воскресную школу и следующую за ними мессу. В остальные дни недели здесь никого не было, кроме, конечно, Пасхи и Рождества. И безусловно, служба была во время свадеб и похорон. Церковь венчала людей и отпевала их. Независимо от того, как далеко забредали Ее дети, они возвращались, чтобы лечь в землю в тени колокольни.

При этой мысли Кэм, которого крестили в купели, стоявшей в церкви прямо напротив высокой статуи Непорочной Девы, лучше себя не почувствовал.

Уже наступила ночь, в меру прохладная, в меру ветреная, но небо было чистым, как бриллиант, если бриллиант может быть таким огромным. Он предпочел бы сидеть у себя на террасе с бутылкой холодного пива, разглядывая в телескоп звезды. По правде говоря, Кэм был и не против того, чтобы гнаться сейчас по темной аллее за преступником с пистолетом в руке. Адреналин в таких ситуациях зашкаливает, и осознать действительность просто не успеваешь. Сегодняшняя же прогулка по земле, под которой разлагались тела усопших, служила ему напоминанием о бренности собственного бытия.

Тут вдруг и сова заухала, заставив помощника шерифа Бада Хьюитта, следовавшего за Кэмом, вздрогнуть от неожиданности. Бад коротко усмехнулся:

– Жутковатое место… Правда, шериф?

Кэм кивнул. Сейчас ему было тридцать, он всего на три года старше Бада, и выросли они на одной улице. Рафферти встречался с сестрой Хьюитта Сарой, когда заканчивал школу, и кроме того, у них было много общих воспоминаний юности, но он знал, что помощнику доставляет удовольствие называть его шерифом.

– Днем обычно об этом не думаешь, – продолжал Бад, по-прежнему остававшийся розовощеким. Кудрявые волосы цвета соломы у помощника шерифа росли во всех направлениях сразу, хотя он постоянно мочил расческу и старался их как-то пригладить. – А вот ночью поневоле вспоминаешь все эти фильмы про вампиров.

– Здесь нет нечистой силы, Бад. Просто мертвецы.

– Верно, – согласился Хьюитт, но, судя по тону, ему хотелось, чтобы вместо обыкновенных патронов 38-го калибра его револьвер был заряжен серебряными пулями.

– Это тут, шериф.

Дорогу им показывали парень и девушка. Подростки выбрали тихое местечко – кладбище – для того, чтобы вволю пообниматься. Когда они с воплями бежали по улице, а потом стучали к нему в дверь, и тот, и другая были ужасно испуганы, но сейчас они пребывали в предвкушении чего-то очень интересного. И это предвкушение им нравилось.

– Вот здесь…

Семнадцатилетний парень в легкой куртке и стоптанных кроссовках остановился. В левом ухе у него блестел маленький золотой гвоздик – в городе вроде Эммитсборо сие можно было считать признаком глупости или отваги. Стоявшая рядом с ним девушка, участница группы поддержки местной бейсбольной команды, вздрогнула, но причитать не стала. Оба знали, что в понедельник станут в школе Эммитсборо звездами первой величины.

Рафферти посветил фонариком на перевернутое надгробье. Судя по надписи на нем, это была могила Джона Роберта Харди, 1881–1882, прожившего всего год и покоившегося под землей уже больше столетия. Сейчас место его упокоения зияло пустой темной дырой.

– Видите? Все точно так, как мы вам сказали, – парень судорожно сглотнул. – Кто-то копал…

– Да, вижу, – Рафферти наклонился, чтобы посветить в яму.

Там, конечно, ничего не было.

– Думаете, это сделали грабители могил, шериф?

Голос парня дрожал от возбуждения. Ему было стыдно за то, что он перепугался и припустился бежать, как заяц. Но как было не перепугаться после того, как они с Салли чуть не грохнулись в пустую могилу, когда валялись в траве? Он хотел, чтобы его подружка об этом поскорее забыла, поэтому продолжил со значением, очень спокойно:

– Я читал о том, как могилы раскапывают, чтобы найти там что-нибудь ценное.

– Не думаю, что здесь бы удалось что-либо обнаружить.

Рафферти выпрямился. Хотя он и считал себя весьма здравомыслящим человеком, от вида открытой могилы по коже все равно бегали мурашки.

– Отведи Салли домой, Джон. Мы сами этим займемся.

Салли смотрела на шерифа громадными глазами. Она втайне была влюблена в Рафферти. Девушка слышала, как ее мама сплетничала о Кэме с соседкой. Судя по их разговорам, молодость у него была бурной. Пока Кэм не надел форму полицейского, он носил кожаную куртку, ездил как бешеный на мотоцикле и в драке из-за девчонки чуть не вдребезги разнес бар Клайда.

Впрочем, на мотоцикле Рафферти быстро ездит и сейчас и, уж наверное, сам может завестись не хуже мотоцикла, если захочет. Он такой высокий и сложен отлично… Они выдернули шерифа из дома, и Кэм был не в этой глупой форме, как Бад Хьюитт, а как человек, в джинсах и хлопковой рубашке, рукава которой подвернул до локтей. Черные, как смоль, волосы доставали до воротника. И лицо у него такое значительное, вон какие интересные скулы… Словом, сердце Салли трепетало. А глаза у него какие! Голубые и немного задумчивые. Надо его о чем-нибудь спросить.

– Вы сообщите в ФБР? – наконец додумалась девушка.

– Мы с ними посоветуемся.

«Она несовершеннолетняя. Семнадцать лет, – напомнил Кэм сам себе и тут же добавил: – Нет-нет-нет, спасибо».

– В следующий раз, когда решите уединиться, поищите более подходящее место. В нашем городе такие есть, – это шериф Эммитсборо сказал вслух.

Салли вспыхнула.

– Мы всего лишь разговаривали!

«Рассказывай сказки».

– Даже если так, говорите где-нибудь еще, а не на кладбище. Идите домой, ребята.

Рафферти смотрел, как они идут среди надгробных камней. Прижались друг к другу и уже возбужденно перешептываются. Вдруг Салли взвизгнула и тут же взглянула через плечо на Кэма.

«Дети, – подумал он, вздрогнув, когда порыв ветра ударил по крыше старой церкви и непрочная кровля отозвалась стуком черепицы. – Ничего пока не знают о жизни».

– Нам понадобятся снимки, Бад. Их нужно будет сделать прямо сейчас, а потом еще раз утром. Огородим это место веревкой и поставим пару табличек. Бьюсь об заклад, что уже на рассвете все в городе будут знать о том, что произошло.

– Не могу понять, откуда могут взяться грабители могил в Эммитсборо?

Хьюитт прищурился. Лучше бы, конечно, что-нибудь не на кладбище, но, с другой стороны, это было самое интересное происшествие с тех пор, как Билли Рирдон взял без разрешения машину своего отца и уехал развлекаться за город с пышногрудой блондинкой на сиденье рядом и ящиком пива в багажнике.

– Или это просто вандалы? Может быть, у нынешней молодежи плохо с чувством юмора?

– Очень похоже, – пробормотал Рафферти и, когда Бад пошел к патрульной машине за фотоаппаратом, снова присел у могилы.

Все это не было похоже на действия вандалов. Где надписи краской, разбитая надгробная плита?

Яма на месте могилы выкопана аккуратно. И осквернено лишь одно место на кладбище.

И куда, черт побери, делась земля? Вокруг ямы ее не было. Значит, увезли. Ради всего святого, кому могли понадобиться две тачки земли из старой могилы?

Снова послышался крик совы, а затем появилась и сама птица – расправила крылья и стала парить над кладбищем. Кэм вздрогнул, когда тень коснулась его спины.

На следующий день была суббота, и шериф Рафферти прямо с утра поехал в кафе «У Марты». Это было место, куда традиционно заходили пообщаться жители Эммитсборо. С тех пор, как Кэм вернулся в родной город и стал шерифом, и у него вошло в привычку проводить утро субботы здесь, за кофе и куском пирога.

Работа редко мешала исполнению этого ритуала. Обычно он коротал тут время до полудня, когда начинался ланч. Кэм болтал с официантками и завсегдатаями, слушал музыкальный аппарат, стоящий в углу, просматривал заголовки местных газет и внимательно читал новости спорта. В зале витал запах жареных сосисок и бекона, слышался звон посуды, из-за столиков доносилось ворчание стариков, судачивших о политике.

В Эммитсборо, штат Мэриленд, жизнь шла размеренно и спокойно. Может быть, поэтому он сюда и вернулся.

…В городе с населением в две тысячи человек, включая отдаленные фермы и дома, в парке рядом с главной площадью ежедневно поднимали государственный флаг, и он гордо развевался на флагштоке до самого захода солнца.

Основанный в 1782 году Самюэлем Кью Эммитом и названный в его честь городок располагался в долине и был окружен холмами, которые переходили в горы. С трех сторон Эммитсборо окружали поля клевера, люцерны и кукурузы. С четвертой стороны располагался Допперовский лес, названный так потому, что примыкал к ферме Допперов. Лес был дремучий и занимал площадь больше двухсот акров[6]. Морозным ноябрьским днем 1958 года старший сын Джерома Доппера Дон вместо того, чтобы пойти в школу, направился в этот лес, прихватив ружье 30-го калибра. Дон надеялся повстречать там оленя с ветвистыми рогами.

Дона нашли вечером на берегу ручья. Полголовы оказалось снесено напрочь. Можно было предположить, что молодой Доппер поскользнулся на камнях у ручья, ружье случайно выстрелило, и Дон встретился не с оленем, а с теми, кто обретается в вечном царстве.

С тех пор дети и пугали друг друга у костра историями о безголовом призраке Доппера, вечно охотящегося в лесу, названном именем его семьи.

Ручей, где произошло несчастье, с большим основанием можно было назвать небольшой речушкой. Он разрезал надвое южное пастбище Допперов, прорубал себе дорогу сквозь лес, где так неудачно поскользнулся Дон, и устремлялся в город. После хорошего дождя ручей шумно бурлил под каменным мостом – одной из достопримечательностей Эммитсборо.

В полумиле от города он расширялся, вырезая грубую окружность в толще гор. Вода там двигалась спокойно и медленно, позволяя солнечному свету сколько угодно играть на ней сквозь летнюю листву. Рыбак мог найти себе удобное место на берегу, забросить спиннинг и, если ему улыбалась удача, вернуться домой с форелью на ужин.

За рыболовной запрудой земля начинала холмом подниматься вверх. Там была вторая заводь, поглубже, и на берегу известняковая каменоломня, где Кэм совсем еще мальчишкой два года работал летом. Труд был тяжелый, и, чтобы немного расслабиться, ребята ныряли со скалы в свинцовую, неподвижную воду. После того, как трое в одно лето утонули, каменоломню обнесли высоким забором, но мальчишки по-прежнему продолжали купаться здесь.

Эммитсборо находился довольно далеко от федеральной трассы, а на местных шоссе особого движения никогда не было. До Вашингтона отсюда было два часа езды, так что их тихая обитель никогда не считалась пригородом столицы. Перемен тут происходило немного, и случались они нечасто, что вполне устраивало жителей.

Впрочем, в городе было четыре церкви, а разве этого мало? И магазин скобяных товаров был, и несколько комиссионных магазинов, и лавка винтажных товаров, и даже отделение Американского легиона[7]. Был и рынок, которым уже четвертое поколение владела одна семья, и станция технического обслуживания автомобилей, сменившая стольких хозяев, что Кэм не взялся бы их сосчитать. Отделение главной библиотеки штата располагалось на площади и работало два дня в неделю и утром в субботу. Конечно, имелась в Эммитсборо и власть – мэр и городской совет, шериф и два его помощника.

Деревьев и газонов здесь тоже хватало, и, если прогуливаться по городу летом, скорее можно было почувствовать запах свежей листвы и только что скошенной травы, чем выхлопных газов. Люди с удовольствием обустраивали лужайки перед своими домами, и внутренние дворики могли посоперничать, где цветник лучше.

С приходом осени Эммитсборо расцветал всеми ее красками, а зимой напоминал открытку с картинкой «Жизнь прекрасна». Снег здесь лежал девственно белый, а рождественские огоньки казались особенно веселыми.

С точки зрения полицейского, это была не жизнь, а рай на земле. Редкое происшествие вроде разбитого мальчишками окна, раз в три дня нарушение правил дорожного движения и раз в неделю ссора одного пьяного с другим выпившим либо семейная свара. За те годы, что он снова жил в родном городе, Кэму Рафферти единожды пришлось пресечь нападение с нанесением увечий, несколько эпизодов мелкого воровства и намеренной порчи имущества. Конечно, бывали драки в барах и случаи управления машиной в нетрезвом состоянии, куда же без них.

Этого не хватило бы и на одну ночь работы в Вашингтоне, где Рафферти служил в полиции больше семи лет. Когда Кэм принял решение вернуться в Эммитсборо, коллеги говорили ему, что через полгода он завоет от скуки и вернется. У него была отличная профессиональная репутация – Кэм мог сохранять ледяное спокойствие в любой ситуации, а когда был в патруле на улице, умел справиться и с наркоманами, и теми, кто поставлял им товар.

Рафферти нравилось чувство опасности, он, что называется, с удовольствием ходил по лезвию ножа. Скоро Кэм стал детективом – мечта, которую он лелеял с того самого дня, как поступил в полицейскую академию, сбылась. Тем не менее он продолжал выезжать и на патрулирование – на улицах Вашингтона ему было знакомо все, он знал, что делать в любой ситуации.

Но однажды, когда летним днем они с напарником преследовали торговца наркотиками, все изменилось…

– Кэмерон? – на плечо Кэма легла чья-то рука, и поток воспоминаний оборвался.

Рядом с ним стоял мэр Эммитсборо.

– Доброе утро, мистер Атертон.

– Доброе утро. Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Джеймс Атертон приветливо улыбнулся и сел за столик Кэма.

Рафферти помнил его с тех пор, как первый раз увидел еще мальчиком. И сейчас Атертон все такой же, похожий на подъемный кран, – длинная шея, длинные руки, длинные ноги. И конечно, все те же веснушки, песочные волосы, бледно-голубые глаза.

В кармане спортивной куртки мэра виднелась автоматическая ручка. В другом кармане были очки в тонкой оправе. Он часто носил спортивные куртки и черные ботинки. Кэм не мог вспомнить Атертона в кроссовках, джинсах или шортах. Сейчас ему пятьдесят два года, он преподает в школе и трудится во славу города. Работа в мэрии Эммитсборо едва ли могла занять все время, а бездельничать этот человек не умел. Так было и тогда, когда Кэм сам ходил в эту школу. Такое положение дел полностью устраивало и Атертона, и жителей города.

– Хотите кофе? – предложил Рафферти и кивком подозвал официантку, хотя она уже и сама шла к ним.

– Спасибо, Элис, – поблагодарил Атертон, когда она через минуту поставила перед ним чашку кофе.

– Принести вам чего-нибудь на завтрак, сэр?

– Спасибо, я уже завтракал, но… – Атертон взглянул на десертную тарелку шерифа. – Пироги есть?

– Да.

Он слегка вздохнул, добавляя в кофе сливки и две полные ложки сахара.

– Едва ли у вас остался яблочный… Знаете, такой, посыпанный корицей?

– Один кусочек имеется. На нем стоит ваше имя, сэр, – Элис улыбнулась и отправилась за пирогом.

– Нет сил отказаться, – сказал Атертон, сделав первый глоток. – Скажу вам по секрету, моя жена беспокоится, что я ем как лошадь, но совсем не поправляюсь.

– Как поживает миссис Атертон?

– Спасибо, хорошо. Сегодня Минни устраивает благотворительный базар в школе, чтобы собрать деньги на новую форму для оркестра.

Элис поставила перед ним тарелку, на которой красовался кусок пирога. Того самого, посыпанного корицей. Правда, подписан он не был.

Атертон расстелил на коленях салфетку. Аккуратность их мэра вошла в городе в поговорку. Она неизменна во всем, как то, что солнце встает на востоке.

– Я слышал, у нас прошлой ночью было необычное происшествие?

– Необычное не то слово, сэр. Происшествие отвратительное. – У Рафферти до сих пор стояла перед глазами темная зияющая могила. Он отхлебнул остывший кофе. – Мы все вчера сфотографировали и оградили. Утром я заехал туда еще раз, чтобы осмотреть место при дневном свете. Земля вокруг ямы твердая, сухая, а той, что выкопали, нет вовсе. Никаких следов. Все чисто, как в операционной.

– Может, мальчишки слишком рано начали проказничать, готовясь к Хэллоуину?

– Я сначала тоже так подумал, хотя проказа уж очень дурацкая, – кивнул Кэм. – И все-таки не похоже. Ребята не были бы так аккуратны.

– Все это весьма неприятно, Кэм, – Атертон ел свой пирог, откусывая маленькие кусочки. – В таком городе, как наш, подобных происшествий быть не должно. Хорошо, конечно, что это старая могила и родственников, чувства которых это могло бы задеть, нет. – Мэр вытер пальцы о салфетку и взял чашку. – Безусловно, через несколько дней разговоры прекратятся, и люди все забудут. Но мне бы не хотелось, чтобы неприятности продолжались. – Он улыбнулся так же, как улыбался в школе, когда отстающему ученику удавалось хорошо ответить и ему можно было поставить высший балл. – Я уверен, что вы во всем этом разберетесь, Кэмерон. Дайте мне знать, если я могу чем-нибудь помочь.

– Хорошо.

Атертон вытащил бумажник, достал из него две новенькие долларовые купюры и положил их под опустевшую тарелку.

– Всего доброго. Мне нужно зайти на базар к Минни.

Мэр вышел на улицу, обменялся приветствиями с несколькими прохожими и пошел к школе. Через несколько минут Рафферти тоже покинул кафе «У Марты».

Остаток дня он провел дома, а перед заходом солнца решил еще раз сходить на кладбище и провел там около получаса. Ничего нового увидеть или узнать шерифу Эммитсборо в этот вечер не удалось.

Карли Джеймисон было пятнадцать лет, и она ненавидела весь мир. Первым объектом ее ненависти были родители. Они не понимают, что значит быть молодой в наше время. Они такие скучные! Вот пусть и живут в дурацком доме, который построили в дурацком городе Харрисбург, дурацкий штат Пенсильвания!

«Старички Мардж и Фред», – подумала Карли, фыркнув, и поправила рюкзак.

Она шагала задом наперед, небрежно выставив руку с поднятым вверх большим пальцем, вдоль обочины южного шоссе номер 15.

«Почему ты не носишь такие вещи, как твоя сестра?» «Почему не получаешь такие хорошие оценки, как твоя сестра?» «Почему не убираешься в своей комнате, как твоя сестра?»

К черту! К черту! К черту!

Сестра была вторым объектом ненависти Карли. Идеальная Дженнифер, святоша с правильным отношением к жизни и в детской одежде. В школе Дженнифер была отличницей, а сейчас училась в дурацком Гарварде на дурацкую стипендию своей дурацкой медицине.

Высокие кроссовки Карли хрустели по гравию, а она шла и словно видела себя со стороны – светлые волосы треплет ветер, голубые глаза устремлены вдаль, на губах загадочная улыбка. У сестры тоже светлые волосы, голубые глаза и загадочная улыбка, но она кукла, а не человек.

– Привет, меня зовут Дженнифер, – скажет кукла, стоит дернуть ее за веревочку. – Я идеал. Я делаю все, что мне говорят, и делаю это отлично.

Затем Карли представила, как она сбрасывает куклу с высокого здания и видит, как та разбивается об асфальт.

Черт! Она не хочет быть такой, как Дженнифер. Порывшись в кармане облегающих джинсов, девушка достала смятую пачку «Мальборо».

«Последняя сигарета», – отметила она машинально.

Ну что же, у нее есть с собой сто пятьдесят долларов, и где-нибудь по дороге должен быть магазин.

Карли прикурила от пластмассовой красной зажигалки – она обожала красный цвет, запихнула свое огниво обратно в карман и беззаботно отбросила в сторону пустую пачку. На проносившиеся мимо нее машины девушка смотрела равнодушно. Пока ей везло с попутками, но поскольку день выдался безоблачный и не очень жаркий, она была не прочь пройтись.

Она будет добираться на попутных машинах до самой Флориды, куда родители категорически запретили ей поехать на каникулы. Карли еще маленькая для таких поездок. Удивительно, но она всегда для чего угодно была или слишком маленькая, или слишком большая.

«Бог ты мой, ну что они понимают!» – подумала девушка, качая головой так яростно, что три сережки в ее левом ухе затряслись.

На Карли были красная майка с изображением группы «Бон Джови» во всю грудь и легкая куртка, почти полностью покрытая значками и булавками. Узкие джинсы разрезаны на коленях. На одной руке звенел десяток тонких браслетов, на второй красовались две пары часов.

Она была высокой девушкой с хорошей фигурой. Карли гордилась своим телом. Ей нравилось носить вещи, подчеркивающие формы, а у родителей такая манера одеваться вызывала негодование. Карли это доставляло удовольствие, а в особенности ее радовало то, что Дженнифер была плоскогрудой. Девушка расценивала как победу то, что ей удалось хоть в чем-то обойти сестру, пусть это был всего лишь размер груди.

Родители считали, что младшая дочь уже давно потеряла девственность, и полагали, что недалеко то время, когда она придет к ним и скажет: «Я беременна…»

«Потеряла девственность», – повторила про себя Карли и фыркнула. Именно так родители и выражались, чтобы подчеркунуть: им все известно.

На самом деле она еще ничего не потеряла. Просто не была к этому готова. Может быть, добравшись до Флориды, и передумает.

Повернувшись, чтобы какое-то время идти нормально, Карли надела темные очки. К сожалению, с диоптриями.

Третьим объектом ее ненависти была близорукость, поэтому она соглашалась носить очки только с затемненными стеклами. Она по рассеянности где-то оставила две пары контактных линз, и третьи родители купить ей не согласились.

«Ну и ладно! Сама куплю», – подумала Карли.

Она найдет работу во Флориде и больше никогда в жизни не вернется в дурацкую Пенсильванию. Она купит себе самые дорогие линзы и еще много-много всего, тоже самого дорогого. Интересно, они уже начали ее искать? Наверное, нет. А может быть, и вообще не будут этого делать. У них есть Дженнифер. На глаза Карли навернулись слезы. Неважно. Пусть они все катятся к черту.

К черту! К черту! К черту!

И в школе ее замучили историей Соединенных Штатов. Какое ей дело до того, когда старые олухи подписали Декларацию независимости? Она подпишет собственную декларацию независимости. Ей больше не придется сидеть на уроках и слушать нотации о том, что надо убрать комнату, или делать тише музыку, или не краситься так ярко.

– Что с тобой происходит, Карли? – всегда спрашивала мать. – Почему ты так себя ведешь? Мы с отцом тебя не понимаем.

Естественно, не понимают. Ее никто не понимает.

Карли снова развернулась и подняла большой палец. Но радости у девушки поубавилось. Она была в пути уже четыре часа, и сейчас решительный протест сменялся жалостью к себе. Когда мимо прогрохотал трактор с прицепом, разбрасывая из-под огромных колес комья грязи, Карли на минуту засомневалась в правильности своего решения отправиться во Флориду и чуть было не повернула обратно к дому.

«Нет уж! К черту!» – девушка тут же распрямила ссутулившиеся плечи.

Она не вернется. Пусть родители ее ищут. Ей так хотелось, чтобы они ее искали…

Вздохнув, Карли сошла с гравия на откос, где была тень, и села там. За забором из ржавой сетки паслись коровы. В ее рюкзаке вместе с бумажником, бикини, ярко-розовыми шортами и еще одной майкой было две шоколадки. Она съела обе, облизывая пальцы и разглядывая уставившихся на нее коров.

Девушка пожалела, что не догадалась положить в рюкзак пару банок колы. Как только увидит магазин, она тут же ее купит. И еще «Мальборо». Взглянув на часы, Карли увидела, что уже перевалило за полдень. В школьном буфете сейчас будет шумно. Ей было интересно, что подумают другие ребята, когда узнают, что она добралась на попутках до самой Флориды. Все позеленеют. Это, наверное, самое клевое из того, что она когда-либо делала.

Надев рюкзак, Карли снова вышла на обочину и подняла руку.

Боже, она умирает от жажды. И так хочется курить! На глаза девушке попался дорожный знак: «Эммитсборо, 8 миль». Какое дурацкое название, но, если в этом городишке продают кока-колу и «Мальборо», ей туда.

Меньше чем через десять минут рядом с ней остановился грузовичок. Карли очень обрадовалась и, зазвенев браслетами и сережками, поспешила к пассажирской двери. Мужчина, сидевший за рулем, напоминал фермера. У него были широкие ладони, толстые пальцы, а на голове бейсбольная кепка с рекламой магазина сельскохозяйственных товаров. В машине приятно пахло сеном.

– Спасибо! – она села в кабину.

– Куда едешь?

– На юг, – улыбнулась Карли. – Во Флориду.

– Далекий путь, – он мельком посмотрел на рюкзачок своей пассажирки и нажал педаль газа.

– Да, – девушка пожала плечами. – Ну и что?

– У тебя там родственники?

– Нет. Просто еду во Флориду, – она сказала это с вызовом, но мужчина улыбнулся.

– Я знаю, как это бывает. Я тебя смогу отвезти только до семидесятого шоссе, но мне надо будет заехать в одно место.

– Ладно.

Довольная собой, Карли откинулась на сиденье.

В глубине леса ночью негромно прозвенел колокол. Луна светила ярко. Она освещала хор из тринадцати человек. Они пели. Это были звон и песня смерти.

Та, что сегодня лежала на доске, символизировавшей алтарь, извивалась в конвульсиях. В глазах у нее все плыло, поскольку очки с девушки сняли, да еще сделали какой-то укол. Казалось, что сознание то приходит, то снова пропадает. Как на качелях: вверх-вниз, вверх-вниз… Но даже это уплывающее сознание было пронизано леденящим ужасом.

Она чувствовала, что обнажена, что ее ноги широко раздвинуты, а руки так же широко раскинуты в стороны. Она привязана к какой-то доске… Что происходит?.. Где она?..

«Я села в грузовик, – вспоминала несчастная. – За рулем был мужчина. Фермер. Разве не так? Мы заехали к нему на ферму».

В этом она была почти уверена. Затем он схватил ее за плечи. Она сопротивлялась, но он был сильный, очень сильный. Потом он ее чем-то ударил.

Опять все расплывается. Темно… Она привязана к какой-то доске. Давно она тут? Несколько часов?.. Несколько дней?.. Какие-то люди… Говорят шепотом… Снова укол…

Она где-то в лесу. Ночь… На небе луна и звезды. Пахнет дымом. Звонит колокол. Слышится пение. Слова разобрать невозможно. Наверное, это чужой язык.

Она всхлипнула, повернула голову и увидела фигуры в черных плащах. Головы у них были звериные, как в фильмах ужасов. Или это сон?

«Это сон», – повторила она теперь вслух, и глаза обожгло слезами.

Она проснется. Вот-вот войдет мама, разбудит ее, скажет, что пора собираться в школу, и этот кошмар исчезнет.