Глаза двадцать девятая. ВЫБОР ЯРАЭЛЬ

Голос его был тихим, но пронзительным.

— Итак, Хедж потерпел поражение. Но и все живое тоже будет уничтожено. Да будет так в этом мире, где в океане пыли меня обнимает молчание вечного покоя!

Я вижу, появились Семеро, которые намерены снова упрятать меня под землю. Но могут ли эти Семеро, с их жиденькой кровью, с их жалкими силами, побороть Разрушителя, последнего из могущественнейших Девяти?

Ораннис смолк. Прошла минута ужасной, абсолютной тишины. Затем он произнес слова, поразившие всех. Будто он дал им пощечину.

— Думаю, что не могут.

Слова эти были произнесены с такой силой и уверенностью, что все окаменели, не произнеся больше ни звука. Лираэль начала создавать заклинание, но у нее внезапно пересохло горло. Все тело отяжелело, она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. В отчаянии девушка боролась с силой, удерживающей ее, с болью в руке, с шоком от смерти Николаса и от разрушения всего мира…

Наконец она смогла пошевелить языком, губы ее чуть увлажнились… А Ораннис раздувался и плевал огнем в этих стоящих кругом глупцов, которые решили с ним воевать…

— Я — с Астарелем, мы против тебя, — прохрипела Лираэль, рисуя кончиком меча знаки Хартии. Знаки, сияя, повисли в воздухе, и от них отделялись небольшие завитки огня.

Этого оказалось достаточно, чтобы вышли из оцепенения и все остальные. Они тоже начали произносить заклинания на связывание. Сабриэль написала мечом знаки и уверенно сказала:

— Я — с Саранетом, мы против тебя. — Ее сильный голос внушал надежду ее товарищам.

— Я — с Билгейром, мы против тебя, — сказал Сэм. Он думал о Нике, и голос его был исполнен гнева. Он быстро изобразил знаки Хартии.

— Я — с Дайримом, мы против тебя, — горделиво, будто вызывая на дуэль, произнесла Эллимер. Знаки ее были видны очень отчетливо, как линии на мокром песке.

— Я поступлю так же, как тогда… — сказала Невоспитанная Собака. — Я — Кибет, и я против тебя.

В отличие от других, Собака не стала рисовать знаки Хартии, шерсть ее встала дыбом, и по ней побежали странные узоры. Один из этих символов подплыл к самому ее носу, она сдула его, и он повис в воздухе.

— Мы вместе с Мозраэлем, мы против тебя, — в унисон пропели сестры Клэйр, рисуя свои знаки двумя сцепленными руками.

— Я — Торриган, названный Тачстоуном, и я — с Ранной, мы против тебя, — заявил Тачстоун, и это был голос Короля. Он нарисовал свой знак, и, когда знак взлетел, Тачстоун первым позвенел колокольчиком. Затем Клэйр добавили голос Мозраэля, Собака залаяла, Эллимер прозвенела Дайримом, Сэм — Билгейром, и Сабриэль заставила Саранет звучать сильно и глубоко, перекрывая все другие звуки.

И наконец, Лираэль качнула Астарель, и его могильный звук соединил в кольцо все звуки и магию, окружившую Оранниса.

Обычно Печальный посылал всех, кто его слышал, в Смерть. Сейчас же, в сочетании с другими шестью голосами, его голос взывал к печали, на которую ничем нельзя было ответить. Колокольчики и Собака пели Песнь, которая была больше, чем сплетенные в мелодию звуки. Это была песня земли, луны, звезд, моря и неба, песня Жизни, и Смерти, и всего, что было и должно быть.

Это была песня Хартии, она когда-то давным-давно уже связывала Оранниса и теперь стремилась связать его снова.

Колокольчики звенели, не останавливаясь, и их звучание эхом отдавалось внутри Лираэль. Она вся была пропитана их силой. Она чувствовала эту силу в себе и во всех остальных. Душевный подъем переполнял их и рвался наружу.

Эта сила вылетела из Лираэль в виде летучих знаков, которые она внезапно вспомнила. Знаки становились все ярче, лучом света соединялись с другими, образовав светящееся кольцо, окружившее сияющей лентой шар Оранниса — эту темную, пугающую сферу.

Лираэль произнесла последнее заклинание, с ним кольцо разгорелось ярче и стало стягиваться вокруг шара, заставляя прятаться языки пламени. Светящийся обруч отправлял огненные щупальца в глубь тьмы, которая и была Ораннисом.

Лираэль шагнула вперед, и все Семеро шагнули к Разрушителю, сжимая кольцо магии. Затем они сделали еще один шаг, и еще один, и еще, а светящееся кольцо все сжимало и сжимало шар. Колокольчики пели песню победы, лай Собаки задавал ритм, которому, не задумываясь, следовали все, звонящие колокольчиками. Лираэль ликовала, но к этому чувству примешивался страх, вызванный тяжестью меча, лежащего у нее на плече. Скоро она взмахнет этим мечом и так же скоро должна будет отправиться к Девятым Воротам, чтобы никогда не вернуться обратно.

И вот кольцо заклинаний замерло. Колокольчики в последний раз неуверенно звякнули, когда звонящие остановили их. Лираэль, ощутив ответный удар силы, вздрогнула, будто внезапно наткнулась на стену, которую не ожидала встретить на своем пути.

— Нет, — сказал Ораннис. Голос его был спокойным, лишенным каких-либо эмоций.

Кольцо заклинаний при этом задрожало и начало расширяться, его будто разжимал все растущий шар. Снова появились языки пламени, их сейчас было гораздо больше, чем раньше.

Колокольчики все еще звенели, но звонящим пришлось отступить, в их лицах смешались мрачное отчаяние и чувство обреченности — кольцо заклинаний бледнело и истончалось.

— Я слишком надолго задержался в своей металлической могиле, — произнес Ораннис. — Слишком долго терпел оскорбления от живых, от этих пресмыкающихся. Я — Разрушитель! И все будет разрушено!

С его последними словами пламя вспыхнуло, охватив кольцо заклинаний тысячью крошечных пальцев багрового огня.

Лираэль смотрела будто издалека на все, что происходит. Все пропало… Нечего и пытаться что-нибудь сделать. Она видела Начало, видела, как Ораннис был связан. Тогда у Семерых оказалось больше сил. Сейчас они проиграли. Лираэль понимала и принимала неизбежность собственной смерти, считая это справедливой платой за победу над Ораннисом и за спасение всех, кого она знала и любила.

Теперь же они просто станут первой жертвой из множества тех, кто погибнет, пока Ораннис в компании Мертвых будет существовать среди пепла и золы.

И тогда в полном отчаянии Лираэль вдруг услышала, как что-то говорит Сэм, и увидела, как около него пролетело белое алмазное сияние, белый огонь, отдаленно напоминающий очертаниями человека.

— Моггет, ты свободен! — закричал Сэм и поднял вверх красный ошейник кота.

Белый огонь поднимался все выше. Он отвернулся от Сэма к Сабриэль и так опустил голову, будто собирался ее укусить. Затем он кинулся к Лираэль, и она почувствовала жар, исходящий от него, и потрясение, которое вызвала в ней Свободная магия этого существа, смешавшаяся с влиянием Оранниса.

— Пожалуйста, Моггет, — прошептала Лираэль так тихо, что никто больше этого не услышал.

Но белая тень услышала. Она остановилась и повернулась к Ораннису, становясь при этом все больше похожей на человека, кожа которого сверкала звездным блеском.

— Я — Яраэль, — произнесло существо, протягивая руку, чтобы бросить в воздух цепочку заклинаний. — Я тоже против тебя!

И снова кольцо заклинаний сузилось, и все тут же шагнули вперед. Кольцо заклинаний продолжало сдавливать шар, который плевался огненными языками и становился все темнее. Затем он вдруг засиял серебряным блеском. Это был блеск серебра полушарий, которые должны были надолго пленить Оранниса.

Вперед выступила Лираэль, не сводящая взгляда со все ужимающейся сферы. Она едва слышала, что Астарель все еще звенит у нее в руке. Она смутно догадалась, что слышит песню Яраэля и что его песня заглушает звон колокольчиков и лай Собаки.

Шар все ужимался, серебро разливалось по нему извивающимися струями. Лираэль знала, что как только весь шар покроется серебром, наступит время нанести по нему удар и разрубить пополам Оранниса — пленника, которого связали не Семеро, а Восемь Великих. Восьмым оказался Моггет, именно он был Восьмым Блистательным, которого давным-давно связали и подчинили себе Семеро.

Колокольчики звенели, Яраэль пел, Кибет лаял, Астарель печалился, серебро растекалось по шару.

Лираэль придвинулась как можно ближе к Разрушителю и подняла меч, который сделал ей Сэм из крови, Неймы и душ Семерых, заключенных в трубках.

С горечью в голосе заговорил Ораннис.

— Почему, Яраэль?.. — спросил он, когда последняя темная полоска исчезла под наплывом серебра, и сверкающий металлический шар стал опускаться на землю. — Почему?

— Ради Жизни, — ответил Яраэль, но это был ответ Моггета. — Жить, ловить птичек и рыбок, видеть теплое солнышко и тени от деревьев, поймать мышку во ржи, побродить под холодным светом луны. Все это…

Лираэль больше не слушала. Она, призвав на помощь всю свою смелость, ударила.

Меч со скрежетом прорезал металл, вызвал вспышку бело-голубых искр, которые фонтаном взлетели в темное небо.

Рассекая шар, покрасневший металл начал плавиться и заливать руку Лираэль. Она вскрикнула, когда ее обожгло, но не сдавалась и со всей силой, со всей яростью давила на меч. Ораннис все еще надеялся на победу, заставляя ее поддаться силе разрушения, силе, которая должна была испепелить ее.

Меч коснулся земли. Сфера была расколота надвое. Лираэль попыталась отодвинуться, но Ораннис не отпускал, их связывал тонкий мостик — лезвие меча.

— Собака, — отчаянно позвала Лираэль, не зная, что еще можно сделать. Ее переполняли боль и смертельный страх. Она попыталась оторвать руку от рукояти расплавленного меча, но пальцы ее слились с металлом, и Ораннис уже проник в ее кровеносные сосуды, чтобы разлить по ней свой последний огонь.

В этот момент зубы Собаки вонзились в запястье Лираэль. Это тоже было очень больно, но острая боль была очищающей… Ораннис отпустил ее, как и огонь, который должен был ее уничтожить. И только тогда Лираэль поняла, что Собака откусила ей кисть…

Все, что оставалось от Оранниса, от его злобной силы, теперь было направлено на Невоспитанную Собаку, которую охватил красный огонь. Рука Лираэль попала как раз между двумя полушариями сферы. Там она и догорала, извиваясь, перебирая пальцами…

Из руки возник сгусток огня, который влетел в разинутую пасть Собаки. Лираэль попятилась от жара, но все равно ей опалило брови и ресницы.

С долгим, последним воплем несбывшейся надежды полушария развалились в разные стороны. Одна половина, чуть не задев Лираэль, покатилась к заливу и упала в возродившееся море. Другая — пролетев мимо Сабриэль в облаке пыли и пепла, рухнула на землю.

— Связан и уничтожен, — прошептала Лираэль. Она все еще ощущала свою руку, не веря тому, что ее уже нет, что на месте кисти болтается лишь обгоревший рукав.

Лираэль затрясло, и она зарыдала так, что ничего не видела сквозь слезы, но обернулась в поисках Собаки.

— Я здесь, — тихо ответила на ее зов Собака, лежавшая на боку там, где до этого был шар. Услышав голос Лираэль, она хотела помахать хвостом, но смогла пошевелить лишь самым его кончиком. У Собаки уже не было сил подняться.

Лираэль опустилась на колени рядом с ней, казалось, что Собака даже не ранена, но Лираэль видела, как лапы ее подернулись инеем, вокруг шеи облезла шерсть, будто Собака враз состарилась. Собака очень медленно подняла голову и лизнула щеку Лираэль.

— Что ж, все сделано, госпожа, — прошептала она, и голова ее упала на грудь. — И теперь я должна тебя покинуть.

— Нет, — всхлипнула Лираэль, обняла Собаку и прижалась к ее носу. — Это должна была быть я! Не хочу, чтобы ты уходила! Я люблю тебя, Собака!

— Будут еще и другие собаки, другие друзья, другие любимые, — прошептала Собака. — Ты должна найти свою семью. Ты достойна занять высокое положение в мире. Я тоже люблю тебя, но мое время истекло. Прощай, Лираэль!

И она ушла. А Лираэль осталась, склоненная над маленькой статуэткой из мыльного камня, изображающей собаку.

Она услышала, как позади разговаривают Яраэль и Сабриэль, как легко звякнул Билгейр, что было так странно после долгого звона всех колокольчиков. Голос Билгейра освобождал Моггета от службы, которую тот нес миллион лет.

Сэм нашел Лираэль, свернувшуюся клубочком на пепле, локтем она прижимала фигурку Собаки. Другой рукой она придерживала Астарель, чтобы тот не зазвенел.

ЭПИЛОГ

Ник стоял в реке, с интересом наблюдая за течением, охватившим его ноги. Ему хотелось двигаться по течению, лечь в воду, чтобы она унесла его прочь, захватив также и его вину, его печаль. Но он не мог даже шелохнуться, его каким-то образом удерживала сила, исходящая от жаркого пятнышка на лбу. И это было очень странно, потому что вокруг все было очень холодным.

По прошествии времени, а это могли быть минуты, часы или даже дни — ведь нельзя сказать, значит ли что-нибудь время в этом месте, залитом однообразным серым светом, — Ник заметил, что рядом сидит собака. Большая черная с подпалинами собака с серьезным выражением на морде. Она показалась Нику знакомой.

— Ты — собака из моих снов, — сказал Ник и наклонился, чтобы почесать у нее за ухом. — Но ведь это не было сном, а у тебя были крылья…

— Да, — согласилась Собака. — Я — Невоспитанная Собака, Николас.

— Приятно встретиться с вами, — вежливо поклонился Ник. Собака протянула ему лапу, и Николас пожал ее. — А не знаете ли вы, случайно, где мы находимся? Я думал, что…

— Умер, — весело продолжила Собака. — Да, ты умер. Это место — Смерть.

— Ох, — вздохнул Ник. Когда-то он, может быть, и поспорил бы, но теперь он был совсем не в том настроении и думал о другом. — А ты… а они… полушария?

— Оранниса снова связали, — ответила Собака. — И снова заточили в полушария. Сейчас их перевезут в Старое Королевство и упрячут под землю, сделав все необходимые заклинания.

На лице Ника отразилось облегчение, разгладившее морщины озабоченности у глаз и рта. Он встал на колени и, обняв Собаку, почувствовал ее тепло, которое было таким удивительным в окружавшем их холоде. Шею Собаки охватывал красивый яркий ошейник, от которого тоже исходило тепло.

— А Сэм… и Лираэль? — дрожащим голосом спросил Ник.

— Они живы, — ответила Собака, — хотя есть некоторые потери. Моя хозяйка лишилась кисти руки. Принц Сэмет, конечно, сделает ей потом руку из сверкающего золота и умной Магии. Но есть и другие раны, которые придется лечить. Она еще очень молода. Поднимайся, Ник.

Николас встал, покачнулся, когда течение попыталось сбить его с ног.

— Я дам тебе последнее крещение, чтобы уберечь твою душу. Сейчас у тебя на лбу есть знак Хартии, он уравновешивает Свободную магию, которая проникла к тебе в кровь. Ты обнаружишь, что обе эти силы одновременно и благо, и тяжелая ноша, потому что они уведут тебя далеко от Анселстьерры, и дорога, по которой ты пойдешь, — не та, которую ты бы хотел увидеть перед собой.

— Что ты хочешь этим сказать? — в растерянности спросил Ник. Он прикоснулся к знаку на лбу и моргнул от внезапно вспыхнувшего света. Ошейник Собаки тоже засиял, множество ярких знаков окружили ее голову, подобно короне. — Что это значит — далеко от Анселстьерры? Как я могу куда-то пойти? Я же мертв.

— Я отправляю тебя назад, — нежно произнесла Собака, подталкивая носом ногу Ника так, чтобы он повернулся к Жизни. Затем она пролаяла. Этот простой, резкий звук был одновременно и приветствием, и прощанием.

— Разве… можно? — спросил Ник, почувствовав, что течение отпустило его и он может шагнуть назад.

— Нет, нельзя, — ответила Собака. — Но я же — Невоспитанная Собака.

Ник сделал еще один шаг и улыбнулся, почувствовав тепло Жизни, а потом рассмеялся, радуясь всему, даже боли, ожидавшей его тело.

В Жизни он широко раскрыл глаза и увидел солнце, пробившееся через низкие темные облака. Его лучи упали на клочок земли в форме алмаза, где лежал Ник, которого миновало уничтожение.

Ник сел и увидел солдат, шагающих по пеплу. За ними следовали южане в своих ярко-синих шапках и шарфах, которые были единственным ярким пятном на выжженной земле.

Внезапно у ног Ника появился белый кот. Он фыркнул от отвращения и сказал:

— Я должен был знать, — затем глянул на что-то позади Ника, моргнул и зашагал на север.

Чуть позже послышались тяжелые шаги шестерых человек, поддерживавших седьмого. Ник постарался подняться и помахать им рукой, и в одно кратчайшее мгновение между этим движением и их испуганным ответом он подумал о том, как интересно, что же ожидает их в будущем и как было бы хорошо, чтобы оно было лучше, чем прошлое.

… Невоспитанная Собака несколько минут посидела, склонив набок голову. Ее большие старые глаза видели не только эту реку, ее острые уши слышали не только журчание воды…

Из глубины ее груди вырвался несильный, но радостный гул. Собака поднялась, велела ногам вытянуться, чтобы поднять ее тело над водой, встряхнулась. И двинулась по зигзагообразной тропинке на границе между Жизнью и Смертью, так сильно размахивая хвостом, что он взбивал на воде плотную белую пену.