- Ну разве что на чуть-чуть...
      Уже через минуту генералы, позвав охрану в предбанник, сами удалились в парную.
      - Ну что, значит, теперь мир? - спросил Лебедь.
      Коржаков чуть покраснел и смущенно сказал:
      - После того, что между нами было - мир. Альянс. Ты только не говори никому...
      Глава 26
      Выйдя с работы на улицу Ельцин увидел на своей машине оранжевый блокиратор.
      Так, этого еще не хватало. Их же, вроде, отменили.
      Надо звонить мэру Лужкову. Он там совсем уже в этой своей кепке...
      Ельцин снял с плеч рюкзак с аппаратом правительственной связи "Каскад-3" и покрутил заводную рукоятку. "Каскад-3" дал три коротких гудка и три длинных, что означало соединение.
      - Барышня! Барышня! - прокричал Ельцин. - Соедините меня с Лужковым!
      ...Он лично знал эту барышню. Ею была старейшая работница правоохранительных органов - бабушка-божий одуванчик Светлана Панасониковна Аллилуева, которая лично знала многих партийных деятелей. Все они всегда кричали ей одно-единственное слово:
      - Барышня!
      Светлана соединяла говорящего с кем попрошено, не забыв при этом дать ему сердобольный совет:
      - Иосиф Виссарионович, вашу поясницу лучше лечить накладками из собачьей шерсти. Как рукой снимает.
      - Товарищ Фурцева! Третью петельку нужно со спицы снимать, иначе узор не получится.
      - Никита Сергеевич, а кукуруза-то за полярным кругом не вырастет.
      Все сановники благодарили женщину и желали ей доброго здравия, удивляясь при этом, почему она еще жива.
      Светлана Панасониковна опознала голос Ельцина.
      - Борис Николаевич, вам нужно бросить пить.
      - Да я бросил.
      - А что же голос такой?..
      - Простыл в Лапландии, - пошутил Ельцин.
      - Тогда вам нужно попить горячего молока с маслом какао-бобов. И немного меду туда добавьте... Соединяю!
      В трубке захрипело, и сквозь помехи прорезался уверенный голосок городского головы.
      - Говорит городской голова.
      - Голова садовая, кепка пудовая, - пошутил Ельцин. - Это я.
      - Кто я?
      - Дед Мороз.
      - Что такое?.. Это вы, Борис Николаевич?
      - Я, я.
      - Здравствуйте, Борис Николаевич. А я думал, Ресин балуется.
      - Здравствуй, здравствуй... Ты чего это?
      - Чего, Борис Николаевич?
      - А того!.. Какой... Кто из твоих мудаков умудрился мне блокиратор на колесо надеть?
      - Вам надели блокиратор на колесо, Борис Николаевич? - удивился Лужков.
      - Да, любезный, именно на колесо.
      - А как вы думаете, кто?
      - Конь в пальто!.. Это ты меня спрашиваешь? Кто у нас в городе хозяин? Догадайся с трех раз.
      - Я хозяин, Борис Николаевич?
      - Молодец, угадал. А президент у нас кто, знаешь?
      - Ну, это просто! Президент у нас Ельцин. Значит, вы президент.
      - Ну и какого же хрена президенту такую ты отчудил, понимаешь?!. Как я теперь домой поеду?
      - А где у вас машина стояла, Борис Николаевич?
      - Где всегда, понимаешь. Возле моей работы.
      - Так там же теперь стоянка запрещена!
      - Это ты к чему? - вдруг испугался Ельцин. Предчувствие чего-то ужасного сдавило его горло непонятной тоской.
      - Вы нарушили, Борис Николаевич.
      - Ну... - начал было Ельцин, но в горле запершило, слова застряли.
      - Боюсь, придется платить, Борис Николаевич.
      Ельцин замолчал. Тягостное молчание затянулось.
      Первым не выдержал Лужков:
      - Борис Николаевич!
      - Что? - глухо спросил Ельцин.
      - Вы же сами говорили, что перед законом все равны.
      - Когда это я такое говорил?
      - В 1991 году, где-то в августе примерно. А что?
      - Хм, не помню.. Но фраза хорошая. Хорошая фраза. Сам придумал или подсказал кто?
      - Кому? - не понял Лужков.
      - Ну, кому, кому... Не тебе же... Кто говорил? Я говорил. Значит и подсказали мне. А может, сам придумал?
      - Вот этого, честно говоря, не помню. Просто не помню. А это важно, Борис Николаевич?
      - Мне сейчас важно домой попасть. А как?
      - Борис Николаевич, - в голосе Лужкова были успокаивающие интонации и это разозлило президента.
      - Что "Борис Николаевич"? Ну что "Борис Николаевич"?!.
      - Борис Николаевич, вы не пугайтесь только. Но если там поблизости никого нет, то наверное они появятся только завтра. Просто эвакуаторная машина не успела до конца смены забрать вашу машину в отстойник, и они поставили блокиратор, чтобы не упустить тачку. Завтра с утра заберут.
      - Мне тебя убить?
      - Вы не расстраивайтесь, Борис Николаевич... А насчет убить... Меня выбрали москвичи. И никто не вправе со мной что либо сделать. Завтра оплатите за эвакуацию и вернут вам вашу машину.
      - Сколько платить?
      - Ну, не больше полутора тысяч, я думаю.
      Ельцин охнул:
      - Да это почти вся моя зарплата за месяц, если верить налоговой декларации!
      - Закон превыше всего, - запечалился Лужков. Он и рад бы пофартить другану, да вот незадача...
      - Какой такой закон? - возмутился Ельцин. - Твой московский закон противоречит моему федеральному! А я главнее, значит и закон мой главнее твоего!
      - Но ведь Москва - это огромный мегаполис со своей спецификой, Борис Николаевич! Я же всегда находил среди вас понимание в этом вопросе!
      - А теперь перестал находить! - отрезал Ельцин. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Ведь он все еще главный! - Короче, вышел ты из моего доверия, остолоп.
      Ельцин бросил трубку на чугунные рычаги аппарата связи. Однако, надо что-то делать. Не торчать же тут всю ночь. Поймать такси?
      Ельцин подошел к бордюру и поднял руку.
      Не прошло и сорока минут, как возле него остановилась машина.
      - Куда? - весело осклабившись спросил фиксатый шофер с наколками.
      - Хорошо, что вы остановились! А то у меня уже рука затекла! обрадовался Ельцин. - Домой.
      - А где твой дом, чувачок?
      Ельцин растерялся. Он не знал адрес. Его всегда возил домой и на дачу шофер. А сегодня он отпустил водилу на свадьбу и решил доехать сам. Как ехать, он примерно помнил.
      - Я помню, как надо ехать. Буду показывать дорогу.
      - А далеко ехать-то?
      - Минут двадцать.
      - Сто штук.
      - Сволочь!
      - Чего!? - окрысился фиксатый.
      - Да я не про тебя, я про Лужкова. Из-за него на полторашку влетел. Да еще завтра не знаю, сколько вылетит.
      - А че такое, корешок?
      - Да блокиратор одели, а завтра тачку увезут на стоянку.
      - Сволочь! - согласился шофер.
      - Ты меня понимаешь, - расчувствовался Ельцин. - Я тоже когда-то думал: хороший хозяйственник. А он вон чего отчудил.
      - А я его давно раскусил, татарина, - шофер сверкнул фиксой. - Он же себе на уме! У него миллиарды народные в матрасе зашиты.
      - Откуда знаешь? - встрепенулся Ельцин.
      - Да уж знаю, - недобро усмехнулся шофер. - Теща сказала, а эта змея все знает... А что-то мне, паря, твоя рожа знакома. Ты, часом, не Гусинский?
      - Ты лучше на дорогу посматривай. А то невзначай Березовского задавишь. Он где-то тут шастает, жизнь изучает. Мелкий такой. Задавишь - не заметишь, а сидеть потом будешь.
      - Не боись, я его между колесиков пропущу... Но все-таки, где я тебя видел? Ты не на телевидении работаешь?
      - Нет, я президент здешний.
      - А-а-а... Вон в чем дело. То-то я смотрю... Слушай, а чего ж в стране у нас так хреново!?
      - Ну-у-у, опять про политику. Надоели мне эти разговоры.
      - Не, ну ты скажи, президент, как там тебя...
      - Борис Николаевич, - автоматически подсказал Ельцин.
      - Ну и почему страну довел, Николаич?
      - А ты почему свою машину довел, понимаешь, до грязного такого состояния? Президенту сесть противно. Кругом грязища. Вон это что за провода болтаются? А это что еще тут такое торчит? Стекло все в трещинах. Как бомбить, так первый, а как клиенту комфорт обеспечить - хрена! Наклейки какие-то дурацкие везде. Ручка оторвана. Свинство какое изрядное! Страна ему не нравится. На себя посмотри!
      - Ну ладно, ладно тебе, успокойся. Ты крутой, я смотрю, мужик.
      - А в этой, понимаешь, стране и с такими людьми по-другому нельзя... Сейчас направо.
      - Это верно, - легко согласился шофер, выворачивая направо. - Мы такие скоты. Сталина на нас нет.
      - Точно, - поддержал разговор Ельцин. - Такое быдло! Народ - говно. Достался же на мою голову. Даже лучшие его представители и те подговнять спешат. Вот блокиратор надели. Украсть все время норовят.А недавно - сам читал в газете! - пирожки из человеческого мяса стали делать! Ну ты подумай! Одна старушка в пирожке палец нашла.
      - Это, наверное, моя теща была. У нее все не слава богу. Машина вот ей не нравится. Хоть бы ты, говорит, салон почистил. И на страну еще ругается.
      - Хорошая теща - мертвая теща! - вдруг неожиданно для себя сказал Ельцин. Он вовсе не планировал этого говорить! Больше того, он вовсе так не думал! Просто таинственный распорядитель мира, а в быту просто щелкопер Александр Никонов вложил ему в уста эту знаменитую свою фразу, которую отточил об оселок совместногопроживания с мамой жены.
      - Во-во, - обрадовано поддержал президента шофер. Ему-то было невдомек, что фраза чужая! - Надо запомнить. Ха-ха... В общем, нормально так сказано. Хороший ты мужик, жизнь понимаешь. Слушай, а что это за рюкзак такой у тебя за спиной?
      - Да это система секретной правительственной связи "Каскад-3".Работает на тиристорах по принципу обратного пентода. Система шифровки имеет следующую математическую изюминку...
      Увлекшись, Ельцин как-то незаметно и всего за десять минут изложил шоферу сверхсекретные принципы правительственной связи. И спохватился только после слов "но только это совершенно секретная последняя разработка". Теперь этого носителя тайны нельзя просто так отпускать.Ругая себя за оплошность, Ельцин нащупал в кармане выкидной нож. Черт подери, вот так из-за собственной глупости люди и гибнут!
      Он покосился на сидящего рядом шофера и облегченно вздохнул: шофер откровенно клевал носом. Значит, он ничего не услышал и можно его не зачищать! Камень с души. Рука Ельцина ослабила ножевую хватку.
      Но шофер был не прост! Когда Ельцин начал излагать какие-то научные термины, он тут же понял, что пассажир - не простой человек, и стало быть лучше будет притвориться спящим, чтобы не слышать, чего не положено. А то он еще потом, как тот месяц из детской считалочки, достанет складной нож из кармана и зарежет. У больших людей это запросто. Поняв, что Ельцин замолчал, шофер тут же открыл глаза.
      - Ой. Чего-то я вздремнул малость, ничего не слышал. Что вы тут говорили?
      - Да ты спросил, что за рюкзак у меня сзади, а я ответил, что это аппарат спецсвязи "Каскад-3", который работает на тиристорах по принципу обратного пентода. Причем, что интересно, система шифровки имеет ту изюминку, что... Эй, да ты спишь что ли?
      - Что? А, да... Извини, брат, укачивает чего-то. Ты бы помолчал что ли, а то в сон клонит.
      - Это бывает, - согласился Ельцин. - Мне как Черномырдин начнет про бюджет докладывать, чувствую - ну не могу, сплю!.. Так, тут налево...
      - А мне когда теща плешь проедает про бюджет, я уже не спать хочу, а просто зверею. Когда-нибудь я ее убью.
      - Не надо, убивать людей - большой грех, -сказал Ельцин. - По себе знаю.
      - Тянул что ли?
      - В смысле?
      - Ну, сидел?
      - Не, я сажал.
      - Антагонист, ептыть. А я сидел. Но я на тебя не сержусь. Могло ведь и наоборот быть. Я мог сажать, а ты сидеть. Верно?
      Ельцин покосился на шоферские наколки и фиксы белого металла, подумал немного.
      - Да, в жизни так часто случается. Мог и ты быть секретарем обкома, а я с Воркуты по шпалам, бля, по шпалам, - философски рассудил он. - Потом ты бы стал президентом, а я, весь в наколках и с фиксами белого металла - опять на Воркуту. У тебя путч, а я на шконке. У тебя Чечня, а я на хлеборезке. Господи, хорошо-то как...
      - Верно, браток. А у тебя еще и примета особая - пальцев на руке нет, кивнул водила и пропел, отчаянно фальшивя, из "Лесоповала". - "Меня приметили, и по татуировкам поволокли по сорока командировкам."
      - Ошибки молодости, - махнул тремя пальцами Ельцин. - На светофоре прямо...
      - А трудно работать президентом?
      - Работа, как работа, нервная только очень. То одно, то другое. Бюджет трещит, налоги ни к черту. А иногда и бомбить приходится.
      - Я вот тоже по ночам бомблю. И тоже - то одно, то другое. То рулевое, то ходовая. Недавно вот крышка трамблера лопнула. Пердит и не едет, глохнет. Поменял...
      - Во! А ты представляешь, если крышка трамблера лопнет в масштабах России! Как ты там говоришь?.." Пердит и не едет?.. Как точно сказано!
      - Да, если в масштабах страны взять... То вони не оберешься.
      - Тормози, приехали...
      Ельцин, кряхтя под тяжестью аппарата связи, вошел в подъезди нажал кнопку лифта. Где-то в шахте загудело, звеня тросами пошел лифт. Усталый глаз Ельцина лег на покрашенную бугристую стену. Там белела надпись: "БАНДУ ЕЛЬЦИНА - ПОД СУД!" В принципе, Ельцин был согласен с этой мыслью. Вор и бандит должен сидеть в тюрьме, это ясно. Он бы давно отдал банду под суд, но никак не удавалось найти ее. Неоднократно Ельцин просил какого-нибудь куликова или рушайлу разыскать в его окружении банду. Все зря! Банда была неуловима, как "Черная кошка". Никто не мог помочь Ельцину в поисках.
      Было полное ощущение, что никакой банды нет, но тем не менее мелкие вещи продолжали пропадать. Однажды Борис Николаевич специально оставил в коридоре ценный предмет и на минуту отлучился, чтобы проверить свои подозрения. Через минуту портмоне с зарплатой исчезло. Может, кто случайно взял? Перепутали? Нет, вряд ли: рядом не лежало никакого похожего портмоне, только ельцинское. "Кто? Кто?" - мучился вопросом Ельцин. Он перебирал в уме известные всей стране фамилии и никак не мог решить, кто же его нагрел на сто баксов без малого.
      Ельцин тряхнул головой, отгоняя государственные заботы. Так, кажись, подъехал лифтец. Повернув голову к противоположной стене, он увидел другую надпись: "Эльцин - Иуда". Борис Николаевич равнодушно отвернулся к открывающемуся лифту. Надпись его не интересовала, поскольку никак его не касалась. Он был не Иуда и не Эльцин. Хотя фамилии похожи, конечно.
      Войдя в лифт, президент обнаружил на стенке еще одну надпись, накорябанную гвоздиком на стенке: "Пугачеву - в президенты!" А вот это уже серьезно. Это надо будет завтра обсудить на правительстве... Ельцин сделал нажим пальцем на кнопку лифта с цифрой нужного этажа, и лифт осуществил поездку по означенному маршруту со всей присущей ему скоростью, согласно паспорту технического изделия, коим он являлся.
      Глава 27
      "Ельцин никогда в жизни не пробовал водки. Даже в рот не брал. И все эти слухи, что он любит "Гжелку" и периодически прикладывается к рюмке, есть не более чем сплетни. Более того, Бориса Николаевича тошнит даже от запаха спирта. Вкус вина ему противен, а ликеры он не пьет по причине их сладости и липкости рук. Даже лекарства для него делают не на спирту, а на керосине," смеясь зачитывал Юмашев то, что у него получилось. Президент одобрительно хохотал. Они на пару писали очередную книгу, поскольку хотели заработать немного деньжат на ельцинскую пенсию.
      - Еще напиши, что у Ельцина идиосинкразия к спиртному, - смеялся Ельцин. - Напиши, что Ельцин один раз как-то увидел водку в молодости, и ему стало так плохо, что он уморенный слег и проболел неделю. Нет, две недели! Ох-ха-ха!
      - А как обоснуем возникновение слухов о том, что Ельцин алканавт? спросил хихикающий Юмашев.
      - А так. Значит, известно, что внешне Коржаков и Ельцин похожи. Поэтому, когда пьянущий Коржаков в мокрых штанах валялся в канаве у кремлевской стены и мерзко хрюкал, все думали,что это Ельцин. А когда Ельцин, трезвый, как стекло, спокойный и рассудительный шествовал по Кремлю, все думали, что это Коржаков. Кроме того, спецслужба Коржакова всячески все портила Ельцину, распуская в народе слухи, что Ельцин алканоид, записной пьяница и прихлебатель водки.
      - Так оно и есть! - с чувством воскликнул Юмашев, записывая в блокнот толковые озарения шефа. - Вы так толково все озарили! Прямо как светоч какой-то! Я даже думаю, что без вас я не написал бы этой книги.
      - Конечно, не написал бы. Ведь это книга моя и обо мне. Как мы ее назовем?
      - "Малая земля", - осмелился пошутить Юмашев.
      - Очень смешно... Нет, тут нужно какое-то сильное название. Ну вот мы же изо всех сил стараемся возродить в России капитализм. Может, назвать книгу "Возрождение"?
      Юмашева прошиб холодный пот.
      - Борис Николаевич! По-моему, уже было подобное... Мне кажется...
      - Ну ладно, тогда другое. Ну вот мы буквально, понимаешь, распахиваем Россию, переворачивая пласты старого уклада. Это огромная и трудная работа по переустройству всего общества. Нам нужны ростки нового, мы надеемся на них. Мы пашем, как Карлы.
      - Марксы?
      - Нет, папы... Мы надеемся на урожай новых людей и идей. Давай назовем книгу "Целина"
      Юмашев крякнул.
      - Ну, Борис Николаевич... Мне не кажется эта идея удивительно свежей. Свежа, конечно, но не на удивление.
      - Ладно, я шучу. Что я, не помню что ли, что уже есть такое название. Не один ты про Шолохова слышал... А как предлагаешь назвать книгу?
      - Думаю, название должно быть ударным и эпатирующим, иначе раскупать не будут. Лучше сделать книгу в форме детектива или сексуальных похождений молодчика из провинции. Это народ любит. А в названии обыграть какие-то уже проходившие и хорошо себя зарекомендовавшие популярные названия. Например, "Записки дрянного президента". Или "Это я, Боренька". А допустим, главу об экономических успехах можно назвать "Ельцин и пустота". Хорошее название "Как я занимался онанизмом", но уже забитое кем-то. Можно, правда, переиначить - "Как я не занимался онанизмом". Прошу подумать над таким названием -"Бешеный и президент".
      - Лучше уж просто "Бешеный президент", - увлекся Ельцин.
      - Первые книги про вас уже были, значит последующие можно назвать "Президент возвращается" или "Президент наносит ответный удар". Или так "Излечение раковых опухолей методом уринотерапии."
      - Эк тебя... А я тут при чем?
      - Типа, рецепты от Ельцина!
      Ельцин покрутил пальцем у виска:
      - Как у тебя с головой? Коррекция не нужна? Мочу же пить противно, с точки зрения электората. Ты мне все голоса похеришь, весь авторитет.
      - А зачем вам авторитет, Борис Николаевич? Вам ведь больше не избираться!
      - Тоже верно. Но все равно, при чем тут уринотерапия? Ты сам-то мочу пил?
      - Только вашу, Борис Николаевич.
      - О! Это когда это?
      - Периодически пью. Скажу по секрету, ваш персональный сантехник сделал отвод от президентской канализации и приторговывает мочой. Ваша моча славится у аппарата и в правительстве особенными целебными свойствами. Втридорога покупают. Ссорятся из-за нее.
      - Ушам не верю, - покачал головой Ельцин.
      - Я тоже сначала не верил, но потом попробовал. На месяц забыл, что такое печень! Уринсон так тот вообще на вашей моче только и живет. Впрочем, по фамилии видно, что ему должно помогать.
      - И почем же идет моя моча?
      - По цене "Абсолюта".
      - Разумная цена, - согласился Ельцин. - Но субординацию нужно соблюдать. Отчего не поставили меня в известность? Закон о трансплантации органов говорит, что нужно спрашивать разрешения у донора, либо у его родственников, если донор уже лыка не вяжет.
      - Я думаю, сантехник просто боялся, не хотел терять монополию. И потом, это ведь не совсем орган, хотя вас бесспорно можно назвать донором... Прикажете перекрыть трубу с живительной влагой?
      - Нет, зачем же добру пропадать. Пускай люди лечатся... Но книгу так называть не надо: все равно на всех страждущих моей мочи не хватит. Еще есть варианты названий?
      - Хорошее узнаваемое название украл у нас хулиганский писатель Никонов - "Подкравшийся незаметно".
      - Кто такой?
      - Журналюга. Прикажете стереть в лагерную пыль?
      - Ты сам журналюга бывший. Поаккуратнее надо с коллегами. Свобода прессы - это святое. Правда, это не относится к личной свободе некоторых хулиганствующих элементов. Даже если они и работают журналистами.
      - Так посадить или что? - не понял Юмашев.
      - Пока я президент, никому прессу трогать не дам. Пускай забавляются, пока Ельцин на дворе. Придет Лукашенко, будет уже не до забав, понимаешь.
      - А вам не обидно, что вас разные щелкоперы поносят прилюдно?
      - Знал, на что шел. Президент не кисейная барышня. Чего им меня хвалить? Что я , Пугачева что ли? Не пою, не пляшу. Иногда только оркестром дирижирую. И то достаточно редко.
      - Еще Ирландию проспали, - подсказал Юмашев.
      - Во-во! Не разбудили, подлые.
      - Ну, вас разбудить довольно сложно было.
      - Кто старое помянет, тому глаз вон.
      Юмашев испуганно прикрыл глаза ладонями:
      - Да что вы, Борис Николаевич, я пошутил!
      - Я тоже в юморе... - ответил Ельцин, пряча вязальную спицу. - Ладно, на сегодня все. Над названием все же подумай. Мне бы хотелось чего-то большого и душевного, типа "Сердце матери" или "Широкая грудь".
      ...После Юмашева в кабинет президента зашел Немцов. После того, как Ельцин уволил Немцова, они часто общались не по работе, а для души. Ельцин испытывал к кучерявому конкретную симпатию. Еще когда Чубайс предложил взять на работу Немцова, Ельцин тепло улыбнулся и кивнул:
      - Пускай работает паренек.
      Паренек круто взялся за дело. На следующее утро после заступления его в должность, все колеса правительственных машин оказались проколотыми, кроме колес президентского лимузина. Ельцину жаловались на неизвестного злоумышленника, но Борис Николаевич только хитро хихикал в ладошку. Дело в том, что накануне он сам отточил на кухне и передал Немцову клевое шильце.
      Борис Немцоввошел широкой уверенной походкой.
      - Широко шагаешь - штаны порвешь! - по-стариковски предупредил Ельцин.
      Думая, что это лишь глупые старческие причуды, не имеющие никакого отношения к реальности, и желая показать, что ему все по лампы, Немцов нарочито сделал последний шаг очень длинным. Раздался треск разрываемой материи.
      - Оп-па! А я что говорил! - развеселился Ельцин.
      Штаны Немцова из хорошего дорогого материала, купленные за большие деньги, треснули по шву и развалились пополам. Кроме того, от них оторвались лямки, в которые засовывается ремень, сам ремень лопнул, штаны упали, из карманов вывалились мелкие вещи. Немцов споткнулся о свалившиеся штанцы и рухнул на пол.
      - Ха-ха-ха-ха!!!
      Это был смех Ельцина. Ему вторил тонкий смех Немцова:
      - Хи-хи-хи-хи!
      Немцов был передовым человеком и мог первым посмеяться над собой.
      "Да, вот он, руководитель новой формации!" - с удовлетворением подумал Ельцин и тут же спросил себя: "А смог бы я вот также беззаботно и беспечно смеяться?" И ответил себе: "Нет, не смог бы. Старею..."
      - Красивые у тебя трусы, - похвалил Ельцин молодого политика.
      Трусы действительно были весьма недурны - парашютного шелка, в огромных красных горохах. Эти красные горохи на белом фоне умилили Ельцина: в детстве у него была такой же расцветки кружка для молока. Мать купила ее в селе Бутка у пленного немца по имени Фриц Диц. Ельцин окончательно понял, что он не ошибся когда-то в выборе вице-премьера. Равно как не ошибся и потом, уволив кудрявого.
      - Как же я отсюда без штанов пойду? - наконец удивился Немцов.
      - Да не бери в голову, - махнул рукой Ельцин. - Я тебе свои тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".
      - Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем, Борис Николаевич!
      - Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?
      - А чего?
      - Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней на ее дне рождения.
      - Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?
      - Борис Николаевич все понимает, - погрозил пальцем Ельцин. - Ты смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.
      - Сомневаюсь, Борис Николаевич.
      - Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?
      - Да я не пью, Борис Николаевич.
      - Ты что, дурак что ли?
      - Наливайте.
      - Другое дело.
      Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил Немцову с полстаканчика.
      Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий случай.
      Ельцин похлопал Немцова по плечику:
      - У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.
      - Обязательно, Борис Николаевич.
      - Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...
      - Не ваша ли она дочь?
      - И это тоже. Но главное - не собирается ли она выдвигать свою кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...
      - Как пить дать, - кивнул Немцов. - Будут на "Кадиллаках" да "Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.
      - Как бог свят, не выдержит. - Ельцин зевнул и несколько раз мелко перекрестил ротовую полость. - Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.
      Глава 28
      Доктор Угол пукнул в угол...
      Это не тот был доктор Угол, о котором вы сейчас подумали. Не тот беспечный паренек, актеришко, который когда-то обретался на телевидении в качестве неизвестно кого, и от которого разило приторным запахом жидкой каки каждый раз, когда он появляется на экране. Не тот мальчишечка, который пованивал ежевечерне, полизывая жопы известным гражданам. Нет, это был совсем другой доктор Угол. Это был профессор Углов. Это был целый академик Углов! Святой поборник Егора Кузьмича Лигачева, неустанный борец с водкой и жидо-сионизмом. Неугомонный профессор, писавший когда-то книги о вреде кефира, ибо кефир содержит некий процент алкоголя. А алкоголем, как известно, сионо-жиды травят простодушный народ. Как видите, ничего не забыто...
      Итак, доктор Угол пукнул в угол. Его мучили пенсия и понос. Жидо-сионизм обернулся жидким стулом, и не помогал даже кефир. Кефир ему прописали от дисбактериоза доктора. Ни хрена не помогало! Поэтому Углов усиленно ненавидел жидов. Он думал, что все они - евреи.
      Когда-то давно, когда они еще были молодыми и страдали запорами, Углов с Лигачевым частенько выбирались к Лигачеву на дачу и, запасшись кваском, картами, рыбкой, зеленым лучком да еще кое-чем, шли в обширный лигачевский нужник на шесть очков струганный из отличного соснового теса. Одуряюще пахло смолой, свежей природой, перспективами коммунистического развития. Два партийных хмыря плели заговоры против народа.
      - А вот бы взять всю водку, да отменить, - рассуждал Лигачев.
      - Жаль, что не я это сказал, потому что абсолютно мои слова говоришь, проникался Углов. - Но я дополню: вот бы еще все пиво отменить! И кефир!
      Оба сидели на очках и тужились. А перерывах между потугами (которые, как правило, ни к чему не приводили) хрустели лучком да запивали кваском.
      Эх, где те стародавние времена, когда казалось, что победа так близка! Теперь только злющие проносные поносы, да вьюжные жидкостные метели, просвистывали внутренности стариков-разбойников. Где вы, твердые катыхи? Где вы, натужливые будни?..
      Доктор Углов снова пустил ветры и решил позвонить в Петербург профессору Лебединскому. Они были старые друзья. Когда мальчонка Лебединский плыл на лодке рвать царский крейсер, пацанчик Углов крался вдоль стенки, чтобы разбомбить винные склады. Ему так сделать велел Ленин. А встретились они с вождем так...
      Углов бежал по своим мальчишеским делам и вдруг уткнулся головой в чей-то живот. Надо ли говорить, что это был живот Ленина? Если не надо, то я не скажу. А если надо, то скажу: это был живот Ленина. Живот был круглый, вполне оформившийся, что для пятидесятилетнего мужика, каковым был Ленин, вовсе не удивительно. Живот был мягким, ибо Ленин никогда в зрелом возрасте не качал пресс. Только в молодости он качал, но тогда Углова еще не было на свете, а то бы он убился о твердый живот Ленина.И еще живот был довольно большим, потому что Ленин сам был мужчина крупный, рыжий да рябой, о чем в нашей книге уже говорилось, между прочим.
      И здесь как раз необходимо открыть одну тайну Ленина, как профессионального революционера. Он часто ловил мальчонков "на живот". Видел бегущего по своим делам пацанчика и тут же в последний момент перегораживал ему дорогу брюшиной. Пацан толкался маленькой башкой в живот Ленину. Тут-то его Ленин и вербовал. Быстро окручивал, пользуясь неокрепшей и неустоявшейся психикой малого человека. Пара слов про прибавочную стоимость, пара - про материализм и эмпириокритицизм. И все - ребеночек завербован. Охмуренный идет взрывать арсенал, а проклятый рыжий педофил только руки поганые потирает. Пацанчика стреляет контра, а Ленин-вонь хвастается об этом вечером за чаем бабе своей Крупской, прозванной так за большую задницу кавалеристом Ворошиловым. Немало, немало детишек сгубил дедушка Ленин. Душегубец, одно слово.
      ...Углов внимательно (раскрыв рот) слушал наставления рыжего мужика. Но это так только казалось Ленину! На самом деле мальчишка считал оспины на рябом лице. Ленин закончил толкать речь и спросил:
      - Понял правду?
      Углов постеснялся сказать, что он не слушал, а насчитал на страшенной роже Ленина 83 оспинки (не считая только самых малюсеньких). Стеснительный мальчик просто кивнул, мол, понял. Но на всякий случай переспросил:
      - А что делать-то надо?
      - Для победы пролетариата? - хитро прищурился Ленин.
      Углов кивнул.
      - Для победы пролетариата, - поднял палец Ленин, - совершенно необходимо победить нам пьянство. А для начала вот тебе гранатка, сынок, иди сегодня ночью взорви склад с вином и водкой. Тогда солдаты, оставшись без выпивона, взбунтуются и скинут царя-кровопийцу. Иди, сынок... Вот еще, забыл сказать. Гранатка работает так: вот это колечко вынаешь... только усики разогни... Вынаешь колечко, кладешь гранатку. И подожди немного, сразу не уходи, убедись, что гранатка исправна. Понял?