" Прежде чем идти к Николь, мы должны привести себя в порядок. Ну и, конечно, надо ей что-нибудь подарить! " предложил Жакино. " Она хоть и вдовушка, но капризна и своенравна.
      " Где мы все это сделаем? " поинтересовался Пьер. " Да у нас и денег нет!
      " Не отчаивайтесь! " бодро воскликнул Жакино. " Лекари и сапожники нужны везде и всегда. Пойдемте-ка!
      Миновав несколько полутемных улочек, я и Пьер под предводительством неунывающего Жакино оказались у огромных дубовых ворот с чугунным кольцом. За забором брехала, по меньшей мере, стая беснующихся собак.
      " К кому мы пришли, Жакино? " спросил Пьер.
      " О, это один из самых замечательных людей города " цирюльник Жан Понтале, " ответил Жакино и принялся колотить в ворота чугунным кольцом.
      На стук к запертым воротам под разливанный лай взбесившейся своры собак кто-то подбежал и спросил:
      " Кто там?
      " Я, Жакино! Молотильщик зерна! Мне нужен Жан Понтале, " громко ответил наш друг.
      Через некоторое время, в которое слуга ходил к хозяину узнавать, пускать или не пускать незваных гостей, загремели снимаемые с ворот запоры, и мы проникли через образовавшуюся щель во двор цирюльника, " козлоногого старикашки лет восьмидесяти пяти, стоявшего перед домом и ласково улыбавшегося нам.
      " Здравствуй, Понтале! " приветствовал его Жакино.
      " Здравствуй, здравствуй, сукин сын, " дребезжащим голоском ответствовал Понтале. " Ты, я вижу, не один. Опять пришел буйствовать и пьянствовать?
      " Нет, нет! " замахал ручищами Жакино. " Мы с сапожником Пьером ведем жениться нашего друга лекаря Бордони на здешней товарке Николь. Ты ведь ее знаешь?
      " Как же! " одобрительно отозвался Жан Понтале.
      " Вот и счастливчик, " вытолкнул меня навстречу цирюльнику бесцеремонный Жакино.
      Старик зыркнул на меня своими желтыми глазами и сдавленно простонал: "Юлий, вы не узнаете меня?". Я опешил и не нашелся, что ему на это ответить. С месяц тому назад я в глубочайшей тайне от всех начал писать, следуя своему призванию, трактат о слове. Не желая, чтобы кто-либо догадался о моем увлечении, я обозначил на титульной странице своего сочинения имя автора: "Юлий Скалигер". "Каким образом старик смог узнать о моем труде и имени, взятом у правителей Вероны?" " смущенно думал я.
      " Я " Бордони, лекарь из Ажена!
      " Ничуть не сомневаюсь, милейший Бордони, " живо откликнулся хозяин дома и широким жестом пригласил всех нас пройти в комнаты. " Жакино и Пьер, подкрепитесь с дороги бодрящим ипокрасом, а жених Бордони должен быть трезв, " продолжал Жан Понтале, и по его приказу юркий слуга принес два деревянных фужера, доверху наполненных чудесным напитком, и мои друзья осушили их.
      " Бордони, мне необходимо переговорить с вами наедине, " обратился ко мне цирюльник. Я взглянул на своих друзей. Они уже клевали носами, сидя на лавке, и не обращали на нас внимания. Я махнул рукой и пошел вслед за стариком, который привел меня в небольшую комнату, где помимо круглого пыльного стола находился еще двухстворчатый желтый шкаф и три желтых кресла.
      22
      " Я уже здесь когда-то был! " воскликнул я с удивлением.
      " Да, Скалигер! Ты не ошибаешься.
      " Но когда?
      " Ты только будешь здесь через пятьсот лет.
      " А кто же вы тогда, Понтале?
      " Я в будущем был твоим школьным учителем Омар Ограмовичем, который встретил тебя после долгих лет разлуки и скончался рядом с тобой на осенней улице. А ты оставил меня и убежал, но я настиг тебя в образе своей внучки, имеющей привычку иногда превращаться в сиамскую кошку.
      " Цирюльник, ты бредишь! " воскликнул я.
      " Нет, Скалигер. Когда тебе через несколько веков исполнится двенадцать лет, я буду любить тебя и укорять в том, что у тебя нет принципов. И ты согласишься получить их, и получишь вот в такой же комнате у меня на Арбате, " с усмешкой закончил Жан Понтале и потянулся к моей щеке мягкой лягушачьей ладонью.
      " О, мерзкий старикан! " только и смог выговорить я с отвращением. Козлоногая фигурка цирюльника, посверкивая желтыми глазами, устремилась ко мне и сжала мое тело в костлявых объятиях. Во мне все напряглось, и я почувствовал, как из меня выбежал двенадцатилетний подросток и заметался по комнате в поисках выхода. Жан Понтале тотчас оттолкнул меня в желтое кресло и в мгновение ока настиг мальчишку, и принялся срывать с него одежду. Он насиловал мое отрочество с наслаждением, покрываясь сладостной испариной, страстно лопоча непристойности, крепко придерживая молочный зад костистыми лягушачьими ладонями. Вначале испугавшийся было подросток теперь ловко подхватывал каждое движение цирюльника, вертко и упруго принимая всем телом его размашистые горячие толчки. Я, словно бездыханная кукла, сидел в желтом кресле и отрешенно наблюдал за актом содомии.
      " За этот грех, Понтале, ты окажешься в аду!
      " Ты прав, Скалигер, " отвечал мне старик, не прекращая насиловать подростка, " через пятьсот лет и ты, и я, и многие другие будем жить в аду. А пока через твой юный зад я соприкасаюсь с тем будущим, где сдохну в толпе на улице, брошенный тобой.
      Многое из того, что мне говорил цирюльник, я не понимал. Слова его о будущем, где мы с ним должны встретиться, где он окажется моим учителем, который меня изнасилует, являлись для меня лишь свидетельством того, что цирюльник Жан Понтале либо безумный старик, либо дьявол, явившийся в человеческом образе. Но то, что он совершал сейчас с двенадцатилетним юнцом, вышедшим ему навстречу из меня, предстало во всей своей циничной полноте. Я страдал, видя, как мой малолетний двойник явно вошел во вкус этого действа и то и дело поворачивал свое бледное лицо, улыбающееся и просящее, к неутихающему развратному старику.
      " Я вижу, что ты страдаешь, Скалигер, " обратился ко мне цирюльник, как только насытился мальчишкой. " Не делай этого. Твое настоящее прекрасно: ты сочиняешь свой трактат, который переживет твою нынешнюю плоть и перенесет твой дух в иные сферы, и даст тебе возможность не зависеть ни от времени, ни от пространства. А пока прими этого отрока обратно, " и Жан Понтале подтолкнул ко мне стройного обнаженного подростка.
      Он вошел в меня, как входят в реку, бесшумно и быстро, и исчез. Я ощутил себя неким бездонным колодцем, в котором зияющая глубина вечного времени и бесконечного пространства жадно вобрали в себя вошедшую плоть изнасилованного подростка, летящего теперь в феерической круговерти столетий.
      Образовавшийся гулкий коридор бытия, как падающая звезда, пронзил мое сознание, и я пожелал исчезнуть в самом себе, но тело мое мне не повиновалось, похожее на большой сафьяновый футляр от медицинского инструментария, который так всегда некстати торчит из моей походной сумки лекаря. "Если будущее таково, что меня там подвергнут насилию, " думал я, " и что я приму это и еще к тому же испытаю удовольствие, если оно таково, что меня будет преследовать в нем безумный старик-учитель с лягушачьими ладонями, то стоит ли желать этого будущего? Я отрекаюсь от него и желаю навсегда остаться в настоящем, в котором рядом со мной молотильщик зерна Жакино и простодушный сапожник Пьер, в котором бедный мессир Жан Пелен, страстный и жадный до клизм, желает мне семейного тихого счастья. Где же вдовушка Николь? Где мои друзья?".
      23
      " Скалигер, я знаю, о чем ты думаешь, " тихо сказал Понтале. " Твои друзья спят. И будут спать еще очень долго " до тех пор, пока я тебе не расскажу все о себе. Ты еще не являешься тем Скалигером, который должен явиться в будущем. Ты им пока только назвался в тиши своей комнаты, обозначив свое имя на титульном листе работы. Ты " лишь эмбрион настоящего Скалигера, который сможет совершенно спокойно миновать ловушки времени и пространства, совместить в себе образ младенца и старца, грешника и святого, в равной мере возвысить молчание и слово. Когда мы там встретились с тобой, " я умер, но умер, уйдя в прошлое. Я не смог одолеть серафические слои околоземного пространства и вновь начал свой путь здесь " в Монтобране, поскольку знал, что где-то рядом обитаешь ты, " исток будущего Скалигера. Я ждал тебя многие тысячи дней и ночей и дождался. Я вытащил из тебя твое отрочество и изнасиловал его, потому что только таким образом смогу соприкоснуться с грядущим, где мне нет места. Я родился здесь в Монтобране и прошел тяжкий путь познания, брея чужие подбородки, щеки, черепа. Я из будущего своего вернулся в прошлое и живу в этом ненавистном мне прошлом, помня все до мельчайших подробностей из будущего. О, если бы ты знал, что за муки я испытываю!
      Никому еще из людей не удавалось пережить все то, что переживаю я: начать свой жизненный путь в полном сознании во чреве пьяной нищенки, которая зачала от проходящего мимо распутного бестолкового школяра. Разрешившись от бремени, нищенка подбросила меня семье цирюльника Клода Понтале, в которой я рос, постигая незнакомый мне мир. Что-то меня удивляло, что-то вызывало во мне смех, но я все же смог приспособиться к восьмидесяти пяти годам жизни в ином веке. У меня было несколько жен, но все они умерли при родах, потому что я являюсь биоорганизмом иного времени. Я понял, что обычный путь проникновения в будущее для меня отрезан. Брея подбородки и черепа монтобранцев, я скопил денег, укрепил дом Понтале, нанял слугу и стал ждать: из своего будущего я знал, что фамилия Скалигер может относиться только к тебе, живущему в Ажене лекарю, который в тайне от всех пишет трактат о слове. Мой Скалигер из будущего и ты, Бордони, нарекшийся Скалигером нынешним - одно лицо. Только ты, Бордони, не ведаешь о своем двойнике из грядущего, не знает этого и Скалигер - мой лучший ученик, хладнокровно бросивший меня на улице мертвым.
      Твое появление поможет мне вернуться в свое время, Бордони. Изнасилованный мною твой двенадцатилетний образ теперь стремительно летит сквозь время с моей спермой в будущее, где я вновь стану Омар Ограмовичем и буду учить тебя принципам. Эту ночь ты должен провести, не выходя из желтой комнаты, точно такой же, какая существует там, где гуляет твой двойник, Скалигер.
      Я слушал цирюльника, посверкивающего желтыми глазами, и думал, что слушаю сумасшедшего. "Черт меня дернул, " негодовал я, " пойти с этим Жакино. Что же мне делать?" " я взглянул на старика.
      " Тебе ничего не надо делать, " сказал мне Жан Понтале, " пробудешь здесь до утра. За это время моя сперма преодолеет в твоем образе пять веков. И ты, и я окажемся в будущем, где прекрасно узнаем друг друга, но здесь ты умрешь. И не жалей об этом: таких олухов, как Жакино, Пьер имеется и там в достаточном количестве.
      " Но я же шел знакомиться с вдовушкой Николь. Я хотел жениться и укорениться в этой жизни, как мне посоветовал мессир Жан Пелен. А получается, что я умру, не увидев Николь и не оставив о себе памяти никому из знавших меня? Нет, мерзкий старик, так не пойдет.
      24
      Я решительно двинулся к двери, но в два прыжка настигший меня цирюльник сильными когтистыми пальцами ухватил меня за одежду и, как щенка, отшвырнул в желтое кресло.
      После короткого молчания, перемежаемого сменой масок выразительной покрасневшей от натуги физиономии, Жан Понтале произнес:
      " Хорошо. Ты проведешь это время вместе с Николь.
      Цирюльник вышел и позвал слугу, который, ворча и пререкаясь с хозяином, отправился за Николь.
      "Ты искал и жаждал приключений, Бордони, ты их нашел, " говорил я сам себе, сидя одиноко в пустой желтой комнате. " Если сумасшедший старик, в самом деле, является вестником из будущего и мой двенадцатилетний образ, как он выражается, летит в то будущее, где окажемся он и я, только я буду малолетним подростком в полной его власти, развращенным и послушным, а не полным сил двадцатипятилетним Бордони, взявшим имя Скалигера, то значит, целых тринадцать лет он еще будет преследовать меня и помыкать мной. Нет, этого допустить нельзя," " взволнованно решил я и стал думать, как можно переиграть ненавистного цирюльника. Мысли лихорадочно суетились в голове, как жирные мотыльки вокруг желтого абажура, но ни одна из них не удовлетворяла меня. Я был в отчаянии, когда дверь в комнату отворилась и вошла в сопровождении козлоногого старца высокая девушка в голубом платье с отложным белым воротничком, с накинутой на плечи вишневой кашемировой шалью.
      Старик подвел ко мне Николь, с подозрением тщательно осмотрел всю комнату и сказал:
      " Скалигер, в твоем распоряжении три часа. Не вздумай исчезнуть. Это тебе не поможет.
      С этими словами он еще ближе подтолкнул ко мне молчащую и испуганную Николь и исчез за дверью. Я услышал, как слуга задвигает засов с наружной стороны двери.
      " Кто вы? " обратилась ко мне Николь.
      " Я " Бордони, лекарь из Ажена.
      " А почему он назвал вас Скалигером?
      " Это мой псевдоним. Я ведь помимо клизм и кровопусканий пишу еще трактат о слове.
      Николь несколько оживилась.
      " А почему этот мерзкий старикан привел меня к вам?
      " Разве он вам ничего не сказал?
      " Нет.
      " Видите ли, сударыня. Мне недавно исполнилось двадцать пять лет. И мой священник бедный мессир Жан Пелен посоветовал мне искать свою половину в этой жизни. Я послушался его и, следуя в Монтобран с друзьями Жакино и Пьером, захотел прежде всего навестить вас, поскольку молотильщик зерна Жакино сказал мне, что знает вас и что вы прекрасная молодая женщина. И он не солгал.
      Николь засмеялась, скинула с плеч кашемировую шаль, и я увидел восхитительный вырез платья, обнажавший лилейную нежную кожу изящной шейки.
      " Но, желая вас чем-нибудь порадовать, Жакино предложил зайти сначала к цирюльнику, чтобы одолжить у него денег и купить вам какой-нибудь подарок. Старик нас встретил приветливо. И накормил, и напоил, да так, что мои друзья никак не проснутся. А меня он совершенно поверг в изумление. Наговорил мне такого, от чего у меня волосы дыбом встали.
      И я, более не собираясь сдерживаться, со всеми подробностями рассказал милой Николь все, о чем говорил со мной Жан Понтале.
      25
      " Я рада тому, что вы так искренни со мной, Скалигер. Позвольте мне именно так вас называть. Вы оказались в сложном положении, потому что Жан Понтале не простой цирюльник и не выживший из ума старик. Нет! Все, что он вам говорил " все это истинная правда. Мне рассказывал о нем мой дедушка, купец Жеан Гиу, который очень хорошо и долго знал Жана Понтале. Так вот, мой дедушка приходился дальним родственником Клоду Понтале и часто бывал у него здесь в этом доме, когда в нем не было еще Жана, которого подбросила распутная нищенка и скрылась.
      Однажды мой дедушка, будучи еще десятилетним мальчиком, остался играть с годовалым Жаном, пока все взрослые занимались делами по дому. И вдруг, как мне потом рассказывал Жеан Гиу, подходит к нему маленький Жан твердой походкой взрослого человека и говорит: "Я уже два года провел среди вас и смертельно хочу вернуться к себе". " "Куда же? " спрашивает недоуменно ошарашенный происходящим Жеан. " Куда это к себе? ". ""К себе на Арбат, к своим ученикам, к своему любимому Скалигеру".
      Дальше, как мне рассказывал дедушка, он замолк, потому что в комнату вошел Клод Понтале. Жан неловко шлепнулся на пол и заплакал. А Клод Понтале отругал своего родственника. Я все это запомнила потому, что дедушка рассказал мне это за несколько дней до своей кончины, чрезвычайно растроенный тем, что после смерти моего мужа Гийома, за мной стал ухаживать Жан Понтале и сказал моему дедушке, что хотел бы, чтобы его внучка вышла за него замуж. Жеан Гиу очень любил меня и отказал мерзкому старикану, догадываясь о его нечистой душе. Но через несколько дней мой дедушка внезапно скончался и я думаю, что это произошло не без помощи Жана Понтале.
      " Так что вы мне посоветуете, Николь? " нетерпеливо спросил я.
      - Вы мне нравитесь, Скалигер, и я помогу вам, но не надо торопиться.
      26
      Николь подошла ближе ко мне, сидящему в кресле, и села на мои колени. Она была почти воздушна и пахла полевыми цветами.
      Любовь! Она вспыхивает ветвистой короной молнии, царственно освещая темные пространства души и планеты, она пронзает глаза трагической болью закатного горизонта, над которым колеблются багровые сполохи страсти и тоски по неведомому, она холодит запекающиеся окровавленные губы родниковым прикосновением первого поцелуя и касается острым своим язычком заплаканных ресниц, она тяжко дышит тебе в лицо и, как исторгающийся вулкан, взрывается в тебе жидкими ожогами судорожных движений.
      " Я люблю тебя, Николь!
      " Счастье мое!
      " Зачем мы только зашли к этому цирюльнику?
      " Не огорчайся, Скалигер. Я же обещала помочь тебе.
      " Ты должна, Николь, помочь и мне, и себе. Я люблю тебя. Ты " моя половина и я не хочу расставаться с тобой в угоду мерзкому старикану из будущего.
      " От будущего, Скалигер, ни ты, ни я никак не уйдем. Рано или поздно оно призовет нас к себе.
      " Но что ты хочешь предпринять, Николь?
      " Я хочу прежде всего сказать тебе правду: я фантом. Я плод дьявольских замыслов и воплощений Жана Понтале. После смерти Жеана Гиу я оказалась в полной власти старика и он, опоив меня каким-то зельем, исторг из меня мою человеческую сущность. Я тяжело болела и, выздоровев, стала совершенно послушна ему, но изредка, как сейчас вот с тобой, во мне просыпается мое прежнее "Я".
      " О, Николь! " страдая, воскликнул я.
      " Прости меня, Скалигер. Меня привел слуга к Жану Понтале, а тот сказал, что я должна с тобой провести несколько часов до того, как вы вместе исчезните. Когда я увидела тебя, я поняла, что ты любишь меня и решила помочь тебе избежать смерти здесь. Ты уже двенадцатилетним мальчиком с семенем Понтале летишь к будущему, и есть только одна возможность опередить цирюльника.
      С этими словами она села враскорячку на пол, задрав голубое платье, засунула руку по локоть во влагалище и вытащила кровавый комок склизкой матки. Лицо ее страшно побледнело.
      " Вот, " протянула она мне кусок кровоточащего мяса, " ты должен проглотить его, так как сейчас ты, благодаря колдовству Понтале, являешься связующим звеном с будущим. Твоя сперма в этой матке, пока достигнет будущего, превратится в четырехлетнего мальчика, который опередит тебя двенадцатилетнего во времени. Твоя сперма появится раньше, чем сперма Понтале в твоем организме, и он не сможет проникнуть в будущее, поскольку только единственный раз тот или иной организм может явиться в грядущем. Тем самым ты спасешь себя здесь, а Понтале погибнет и здесь, и там.
      27
      Николь бессильно упала на спину, вытянулась, не сумев прикрыть тонкие ноги в ажурных лиловых чулках.
      " Я умираю, Скалигер. Глотай же!
      Я взял из ее дрожащей руки бледно-багровый кусочек и проглотил. Голова моя закружилась. Я вновь оказался в каком-то бесконечном круговороте спирально закручивающихся пространств и линий времен, которые напоминали собой лоснящиеся стремительные хребты китов в океане, омывающем материковую Австралию.
      " У меня к тебе еще одна просьба, Скалигер, " еле выговорила Николь. " Я умру сейчас, ты умрешь значительно позже дряхлым стариком в Ажене. Но я хочу, чтобы мы с тобой все же были вместе. Поэтому ты должен впустить в себя мою человеческую сущность, которую исторгнет цирюльник, как только смертные судороги охватят его.
      " Я обещаю тебе, Николь, сделать это.
      Но она уже ничего не слышала. Светлые глаза ее потухли и прямо смотрели немигающим взором на желтый абажур.
      Когда прокричали третьи петухи, засов за дверью зашевелился и в комнату вошел мрачный Понтале. Он небрежно взглянул на тело Николь.
      " Истеричная нимфоманка. Что она тебе наговорила?
      " Она хотела быть со мной вместе. Всегда.
      " Ей гнить в этом веке.
      Еще раз пропели петухи. Лицо Понтале напряглось, изо рта пошла желчь, а глазные желтые яблоки выскочили наружу.
      " Что происходит? " возопил он. " Вы обманули меня?!
      Я почувствовал, как тело мое надувается, дрожит, как будто кто-то спешит вырваться из него наружу. Я скинул камзол и из меня выплеснулся темнообразным сгустком двенадцатилетний Скалигер, который тотчас же пронзил Понтале, разорвав его на части. Из желтого тумана возникла маленькая четырехлетняя девочка в оранжевом одеянии, которая старательно подбирала с пола клочки, оставшиеся от Понтале.
      " Ты кто?
      " Я человеческая сущность Николь. Впусти меня в себя. Я хочу быть там, где будете вы.
      Она вошла в меня, как в реку, бесшумно и тихо. И исчезла.
      28
      Я упал в обморок, а когда пришел в себя, то увидел, что желтый туман в комнате рассеялся, что мертвая Николь куда-то исчезла, а на ее месте сидит большая сиамская кошка и долизывает пятно крови, оставшееся после Николь. Я встал и, шатаясь, направился в другую комнату, где по моим предположениям должны были находиться Жакино и Пьер.
      С тех пор прошло почти пятьдесят лет. В моей старческой памяти многое померкло из свершившегося той поздней ночью и я бы
      и не вспоминал более, если бы часто захаживавший ко мне все еще бодрый молотильщик зерна Жакино, покрякивая после нескольких стаканчиков кларета, не повторял одно и то же из вечера в вечер:
      " Как же мы так проспали с Пьером твою свадьбу? А, Николь? " обращался он к моей старушке, которая, посмеиваясь, говорила :
      " Пить надо меньше было. А то накачались, как бочки, с Пьером, что ни пошевелить, ни покатить. Вот и осталось только слить вас...
      " Как это?
      " Обмануть! Жан Понтале позвал меня к себе, познакомил с Бордони, да и поженил нас тихо, без вас, пьяниц и проныр.
      " Нет, что-то тут не так, " укоризненно прокашливался Жакино и пил дальше. " Вот Пьер с чего-то сразу в ящик сыграл. Всего-то через год. А ведь какой здоровяк был .
      Старушка Николь зыркнула желтыми глазами на моего бывшего старого пьяного друга и проговорила:
      " Давай, давай, проваливай-ка отсюда. Надоело слушать твою белиберду.
      Я не противоречил Николь. Да и Николь ли это была? Не знаю. Когда я очнулся и не увидел Николь, а только сиамскую кошку, лизавшую кровь на полу, я пошел к своим друзьям. Увидел я их совершенно раздетыми, а рядом слугу, который, надрезав вену на жилистой руке Пьера, сцеживал из нее кровь в большую дубовую кружку и давал пить эту кровь Жакино, безумному и будто полуслепому. Пил он эту кровь с жадностью, хватаясь грубыми руками за края кружки. Слуга довольно расплывался в склизкой жирной улыбке.
      Увидев меня, слабого и шатающегося, он не спешил убегать, а, наоборот, протянул и мне кружку пьеровой крови. Не знаю, что меня потянуло к ней: жажда ли, страх ли, или то и другое вместе, но я выпил сладкую густую до черноты кровь Пьера. Я обрел силы, почувствовал себя значительно лучше. Даже благодарно отвесил поклон колченогому слуге, который тотчас исчез и больше никогда не появлялся. Я помог встать Жакино и Пьеру. Друзья мои ожили и наперебой ни с того ни с сего начали поздравлять меня со свадьбой. Я сначала не понял их хмельного непроспавшегося выкрика, но вдруг увидел с собой рядом ту Николь, которая совсем недавно умирала передо мной.
      " Не удивляйся, Скалигер! " приказала она мне.
      " Я уже не способен ничему удивляться.
      " Твою любовь унесло грядущее, оставив с тобой смерть и покой в моем лице: желтоглазая Николь была удивительно похожа на живую,
      правда, когда я взглянул на ноги Николь, то увидел, что они были просто лиловыми, без ажурных чулок.
      29
      Что делать? Жизнь мне преподносила разные удивительные загадки " и на сей раз она не оставила меня. Я со своей новой Николь и друзьями отправился вновь в свой маленький Ажен. Шли мы долго и подошли к городу поздней ночью. Городская стража нас в такую ночь не пустила бы и мы решили остановиться в небольшой пещере, заросшей колючим кустарником.
      Пока Пьер и Жакино вместе с моей Николь занимались благоустройством пещеры, разжигали огонь и готовили нехитрую еду, я сидел у выхода на большом белом камне и смотрел на высокое голубое небо, где изредка посверкивала одна звездочка, напоминавшая мне совсем еще недавно такую беззаботную и мечтательную жизнь лекаря Бордони, взявшего имя Скалигеров, чтобы написать трактат о слове.
      А что, собственно, хотел сказать людям я в этом трактате, который тогда еще неоконченный, лежал у меня в кожаном чехле и являлся на свет божий только тогда, когда я в полном одиночестве располагался после трудового дня у стола на низенькой ребристой скамеечке, раскладывал длинные желтоватые листы и принимался писать: "Все, что существует, можно разделить на три рода: необходимое, полезное, приятное. В соответствии с природой этих родов либо сразу возникла, либо с течением времени развилась речь. Ведь человек, совершенство которого зависит от познания, не мог обойтись без того орудия, которое должно было сделать его причастным мудрости. Наша речь " это своего рода переводчик наших мыслей, для обмена которыми люди собираются вместе, с помощью речи развиваются искусства, происходит обмен знаниями между людьми. Ведь мы вынуждены искать у других то, чего не имеем сами, требовать исполнения несделанного, запрещать, предлагать, строить планы, решать, отменять. В этом первоначально и состояла природа речи. Но вскоре применение ее расширилось, она становилась нужнее, ее грубое и необработанное тело получило как бы новые размеры, формы, очертания, возник некий закон речи. Наконец, появились красивый убор и одеяние, и материя, украшенная и как бы одушевленная, приобрела блеск".
      30
      Лиловые ноги Николь из Монтобрана заставили меня поверить в реальность моих блужданий в мире грез. Не все ли равно, кто я: лекарь Бордони из Ажена, или филолог Скалигер, у которого умерли родители, " человечеству наплевать. Но вот лиловые ноги Николь, грязный старик Жан Понтале насилующий подростка или Ангелина Ротова в призрачном своем состоянии совокупляющаяся с зарезанным мной братом, " все это врежется в мозг каждого. Переплетения сна с явью стали для меня мучительной необходимостью, сладким наркотиком, без которого я уже не мыслю своего существования и не представляю существования других людей.
      Я хочу сказать всем: "Люди, вы живете в малом пространстве своих насущных желаний, но разве вы не ощущаете того, что в ваших глубинах ворочается хаос, подобный дикому огромному зверю, который, рано или поздно, проснется и разорвет вас на части. Так не дожидайтесь этого " выпустите его на волю. Он не так страшен, каким представляется в снах и в бреду".
      Левой рукой в черной лайковой перчатке я нащупал в кармане брюк литой кругляш и вытащил его. Поглядев на него с минуту, я запустил им в черное звездное небо.
      " Фора! " просвистел предмет.
      " Я здесь, Скалигер! " ответил мне тихо нежный голос.
      Я оглянулся, но никого рядом не увидел.
      " Что за чертовщина?
      " Ищи лучше, " подсмеивались надо мной.
      " Фора, прекрати свои фокусы. Прошу тебя.
      " Посмотри внимательнее перед собой.
      Не отрывая глаз от того места, откуда доносился нежный голос, я пошел ему навстречу.
      " Ты раздавишь меня!
      В темноте за черным скелетом сиреневого куста я увидел Фору в спортивном костюмчике. Она деловито расстелила на стриженой газонной траве газету, вытащила из сумки всякую снедь и напитки, и ласково посмотрела на меня.
      " Садись, Скалигер. Ты так долго не звал меня. И все из-за своей Николь! Как тебя угораздило влюбиться и оставаться там до своей смерти? Ведь если бы не твой трактат, то ты бы так и остался в пятнадцатом веке.
      " Фора, нежная моя Фора. Ты думаешь, что я был в полной мере лекарем Бордони? Я был им только отчасти. Мы вместе с ним писали наш трактат. Вот только после меня его некому будет писать. Кончается век " кончается жизнь. И ты знаешь об этом лучше, чем я.
      " Не отчаивайся, милый. И ты понимаешь, что ничего конечного в мире нет. Нас всех может разъединить лишь высшая воля и мы никогда " ни здесь, ни там " не сольемся в чувственный или трансцендентный ком телесности. Мы будем жить порознь, но будем вспоминать друг друга, думать о каждом и в этой мучительной тоске бороться с бесконечной безнадежностью бытия.
      " Ты вещаешь как философ. А я устал, Фора, от бесполезных умствований. Я вижу лиловые ноги Николь, я вижу ее окровавленную матку, которую она дала мне съесть, чтобы я не мог погибнуть там, где осталась она. Мой мозг не выдерживает таких перемещений в пространстве и времени. Помоги мне, Фора!
      31
      Фора взглянула на Скалигера и на лице ее появилось страдальческое выражение. Из бесцветных глаз Юлия текла красная кровь. Фора сняла с толстой ветки куста граненый стакан и налила в него вина.
      " Выпей! " приказала она Скалигеру.
      Юлий взял стакан и выпил рыжую жидкость до капли.
      " Какая гадость, " фыркнул Скалигер, отирая рот розовым платком. " А ты разве не будешь? " спросил он Фору.
      " Сначала скажи, какой ты хочешь видеть меня? Такой, какая я сейчас: маленькая, в оранжевом спортивном костюмчике, или твоей любовницей из галантерейного магазина, или нимфоманкой Николь с лиловыми ногами? Какой? Скажи?
      " Я хочу, чтобы ты явилась в образе Омар Ограмовича. " Только я произнес эту фразу, как передо мной явился мой учитель и приветливо поздоровался:
      " Здравствуйте, Юлий! Вы не узнаете меня?
      " Я узнаю вас. Я хочу спросить: почему вы преследуете меня, даже в моих галлюцинациях?
      " Я отвечу вам, но позже, Юлий, " старик ласково потянулся ко мне.
      Он взял меня под локоть, и мы пошли с ним по вечерней улице, наполненной рекламными огнями и шумной разноцветно одетой толпой.
      " Надеюсь, вы не собираетесь внезапно умирать, как в тот раз?
      " Не волнуйтесь, Юлий. Сегодня вечер уже другой. Необычный, " загадочно ответил учитель и потянул меня в сторону дома, на котором светилась вывеска какой-то кофейни.
      " Зайдемте, Скалигер, согреемся.
      " Но я не расположен...
      " Э-э, да бросьте притворяться, " и старик резко подтолкнул меня к заведению, дверь которого тотчас приоткрылась и заглотала нас обоих.
      Мы оказались в полуподвальном еле освещенном помещении с очень низкими потолками. Если кто-нибудь из посетителей желал выйти из-за стола или пересесть за другой, то приходилось это проделывать с поклоном на полусогнутых ногах. Некоторые, забывшись из-за изрядного количества выпитого, не соблюдали таких мер предосторожности и, вскакивая, разбивали себе головы о потолок.