Войдя, Френсис сразу увидела, что Лавиния трогала составленные у стены полотна. Девушка стояла у окна и рассматривала портрет своего отца в виде боксера.
      – Что это вы делаете? – недовольно спросила Френсис.
      – Мне было скучно, и я решила посмотреть картины. Думала, узнаю что-нибудь полезное для себя.
      – Ну и как, узнали?
      Френсис подошла и взяла у Лавинии портрет. Та улыбнулась.
      – Да, я узнала, что вы и раньше были знакомы с отцом. Это же его портрет в молодости, да?
      – Это мог быть любой юноша.
      – Мог быть, конечно, но вы, миледи, слишком хорошо рисуете, чтобы я не узнала, кто вам позировал. Да вы только посмотрите на этот вихор, у меня точно такой же. – Для наглядности она приподняла волосы надо лбом. – Я уж не говорю о бровях вразлет, как крылышки.
      – Ну хорошо, – признала Френсис, – это действительно портрет молодого маркиза Риели. И что из этого?
      – А почему вы поставили его лицом к стене?
      – Чтобы на него не смотрели юные леди.
      – Я поняла по портрету, что вы были близко знакомы с ним. Это так?
      – Вряд ли вашему отцу понравится, что вы устраиваете мне допрос.
      – Пожалуйста, ответьте! Вдруг, это поможет мне хоть что-то о нем узнать. Мы с Дунканом почти не видели его в детстве, он был для нас как посторонний.
      – У вас же была мать, можно было расспросить ее.
      – Ой, да она постоянно болела. Мы ходили по дому на цыпочках, чтобы ее не потревожить. К нам была приставлена мисс Хастингс, но она не очень себя утруждала, так что до того дня, когда Дункан уехал в школу, мы были предоставлены самим себе. Я скучаю по брату.
      – Это естественно.
      – Мне кажется, я потому и выросла такой букой. Мама отчаялась меня исправить. Папа после ее смерти старается относиться ко мне по-доброму, но он такой отчужденный и строгий… Очень хотелось бы узнать, есть ли в нем что-то человеческое.
      – Лавиния, как вы можете сомневаться в этом?
      – Тогда расскажите, каким он был.
      – Молодой человек знатного рода, спортсмен.
      – Ну, это-то я и сама знаю. – Лавиния улыбнулась. – Как получилось, что вы написали его портрет? Где вы его писали? В мастерской?
      – Нет, у меня тогда не было мастерской. Я писала его в боксерском зале Джексона.
      – Правда? Какой смелый поступок!
      Это в самом деле был смелый поступок. Чтобы побыть вдвоем, они с Маркусом выбирали для свиданий самые немыслимые места, и как-то он попросил ее прийти в боксерский зал. Каким образом ей удалось ускользнуть из дома, прихватив альбом для рисунков.
      – Я написала его по заказу, – сказала Френсис. – Но заказчик передумал, и портрет остался у меня. – “Заказчик”, то есть Маркус, передумал не только насчет портрета…
      – Мне он очень нравится, он гораздо лучше ужасного портрета леди Уиллоуби.
      – Это два разных стиля и разные объекты, их нельзя сравнивать. – Френсис было много легче обсуждать достоинства полотен, чем недостатки герцога Лоскоу. Она не могла выбросить из головы рассказ Джеймса. Неужели это правда? Что знает об этом Лавиния?
      – О, понятно! Папин портрет дышит силой, каждый мазок как бы говорит: “Я бог, я непобедим”. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы были близко знакомы с папой в юности?
      – Не очень. Я в тот год впервые вышла в свет, и мы встречались обычно на всяких светских собраниях. Мне было семнадцать, а ему двадцать три. После того сезона я его больше ни разу не видела.
      – А мне кажется, это не все.
      – Не знаю, с чего вы это взяли. Вообще я не хочу больше говорить об этом. Давайте лучше посмотрим, как вы выполнили задание.
      Они стояли голова к голове, рассматривая рисунок, когда слуга сообщил о приходе герцога. Френсис не успела даже подготовиться, как он уже оказался в комнате.
      – Миледи. – Он был серьезен, Френсис улыбнулась, в ответ его губы дрогнули.
      – Ваша светлость, мы как раз заканчиваем.
      – Можно взглянуть? – Маркус взял рисунок. – Винни, это все ты нарисовала?
      – Да, папа. – Прежнее оживление покинуло девушку, лицо стало хмурым, как обычно.
      – Очень мило. Неплохо. – Маркус с любезной улыбкой повернулся к Френсис. От страстного мужчины, целовавшего ее в карете, не осталось и следа. – Многообещающее начало, не правда ли, миледи?
      – Да, вы правы. – Френсис старалась говорить спокойно. – Через несколько лет у меня появится конкурентка.
      – Ну уж нет, – сказал Маркус, – не думаю, чтобы Лавинии пришлось думать о том, как заработать на хлеб.
      – Согласна, но это не значит, что ей не захочется применить свой талант, – резко возразила Френсис.
      – Мужья обычно не любят талантливых жен.
      – Неужели? – Надменный тон Маркуса вывел ее из себя. – Мой муж, например, полностью меня поддерживал. А теперь, когда его нет со мной, я занимаюсь живописью и преподаю, чтобы заполнить свою жизнь, доказать самой себе, что, если я и вдова, это еще не значит, что я нуль, я зарабатываю, чтобы помогать сиротам, а вовсе не ради куска хлеба. – Френсис показалось, что Лавиния издала сдавленный смешок.
      Маркус улыбнулся.
      – Ваша взяла, миледи, извините меня. А как идет портрет?
      – Неплохо, милорд.
      – Наверное, нелегко было заставить мою дочь сидеть спокойно?
      – Надо было просто занять ее чем-то, что ее интересует.
      – И как вы этого добились?
      – Кролик помог, – вставила Лавиния. – Тот, которого мы нашли в саду.
      – Кролик? – Маркус посмотрел на Френсис. – Так он жив?
      – Естественно. Я же обещала Эндрю, а свое слово я держу.
      Был ли это намек на то, что он не всегда выполнял свои обещания? Маркус не привык, чтобы его упрекали, и ему стало неприятно.
      – И вы позволили Лавинии держать его?
      – А почему нет? Его я тоже нарисовала, он помогает выразить характер ее милости.
      Маркус нахмурился. С Лавинией и так нелегко справиться, а тут еще Френсис Коррингам ей потакает. Нет, он этого не допустит.
      – Могу я посмотреть?
      – На кролика? – удивленно спросила Френсис.
      – Нет, конечно, на портрет.
      – Нельзя, – твердо сказала Френсис. – Пока работа не закончена, я никогда ее не показываю.
      На этот раз Лавиния засмеялась открыто.
      – Мне кажется, папе никто еще никогда такого не говорил.
      – Все бывает в первый раз.
      Маркус глубоко вздохнул, превозмогая раздражение.
      – Хорошо, подожду, пока вы закончите работу, миледи, – сухо сказал он. – Винни, нам пора ехать. Через полчаса у тебя урок танца в Стенмор-хаусе.
      Френсис спустилась к выходу вместе с ними.
      – Увидимся в понедельник, если это удобно твоему отцу, – сказала она и поцеловала Лавинию в щеку. Она и сама не знала, зачем это сделала, просто захотелось как-то приласкать девушку. К ее удивлению, Лавиния порывисто обняла ее и поцеловала в ответ.
      – Лавиния, подожди меня в карете, – сказал Маркус, – я хочу поговорить с леди Коррингам.
      Едва Лавиния вышла, Маркус повернулся к Френсис.
      – Миледи, неужели нельзя было найти другой способ заставить ее сидеть спокойно?
      – Ничего другого мне в голову не пришло, но я вспомнила, что она очень любит животных, и решила, что это наилучший выход.
      – Я ей сказал, что кролика она не получит.
      – Она и не получила, он живет в коробке у меня на кухне, и, как только совершенно поправится, я отпущу его на свободу.
      – Я не об этом. Вам не кажется, что, поощряя сумасбродства моей дочери, вы подрываете мой авторитет в ее глазах?
      – Вот уж не думала, что ваш авторитет настолько хрупкий, что его может подорвать какой-то кролик. – Подумать только, вместо того чтобы извиниться за свое поведение прошлым вечером, он беспардонно грубит. – По правде говоря, мне кажется, Лавиния мало того что робеет – она просто боится вас…
      – Глупости! Да я ее ни разу в жизни и пальцем не тронул!
      – С готовностью верю, ведь вы практически не бывали с нею, когда она была ребенком. – Этого не стоило говорить, но Френсис жаждала ссоры, у нее в душе кипел гнев на Маркуса, который по-чему-то решил, что с ней можно обращаться как угодно – поцеловать, когда захочется, и забыть об этом, – и гнев на себя за то, что все это допустила. – Дети нуждаются в обоих родителях, а, насколько я поняла, леди Лавиния и ее брат часто были предоставлены самим себе.
      – Кто вам это сказал?
      – Никто, – поспешно ответила Френсис, – сама догадалась.
      – Может, ваша необыкновенная догадливость подсказала вам и причину?
      – Нет, ваша светлость, – ответила Френсис ровным тоном, делая вид, что не заметила сарказма. – Но если этому есть причина, вам стоило бы объяснить ее своей дочери…
      – Ах, так вы пытаетесь учить меня, как следует обращаться с дочерью. Наверное, вы большой специалист по воспитанию детей.
      – Это удар ниже пояса, недостойный вас. Маркус был смущен, но гордость не позволила ему признать это открыто.
      – Мы что, на ринге?
      – Ну, если это единственный способ заставить вас понять…
      – Понять что?
      – Что детям нужна ласка.
      – Выходит, я неласков по отношению к дочери? Только потому, что не разрешаю ей держать в доме животных?
      – Нет, но…
      – Предоставьте мне самому, миледи, разбираться со своей дочерью.
      Легко ей обвинять его, не имея ни малейшего понятия об истинном положении дел, думал Маркус. Свою жену он совершенно не интересовал, ее привлекал только титул. Когда родилась Лавиния, она без конца твердила, что хотела мальчика, чтобы муж оставил ее в покое. А когда два года спустя родился Дункан, заявила, что все, она родила наследника и больше ничего ему не должна. С той поры каждый вел отдельную жизнь, якобы по причине ее слабого здоровья.
      С детьми он виделся лишь от случая к случаю, и вот теперь оказалось, что почти их не знает. Однако ни в чьих поучениях он не нуждается. Взяв у Грили свою шляпу, Маркус водрузил ее на голову.
      – Желаю приятного дня, миледи.
      Френсис посмотрела ему вслед, потом пошла в столовую. Надо было поесть, но аппетита не было. Напрасно Маркус смотрит на нее свысока, как на служанку. Ничего, она поставит его на место. Если, конечно, он придет после сегодняшней стычки. Интересно, разрешит ли он Лавинии заниматься дальше? Если нет, она будет по ней скучать. Но больше всех потеряет, конечно, Лавиния.
 
      Френсис продолжала сидеть за столом перед остывающей едой, когда появился Перси. Войдя следом за Грили в столовую, он снял шляпу и уселся за стол.
      – Что-то ты, Фэнни, припозднилась с едой. Не забыла, что мы собирались покататься в моем новом фаэтоне?
      – О господи, забыла, конечно. Прости, Перси, сейчас я быстренько переоденусь, подожди.
      Френсис выбежала из столовой и через несколько минут появилась в зеленой шерстяной юбке и приталенной жакетке под цвет серебряных застежек. На темных кудрях сидела маленькая зеленая шляпка.
      – Очень мило, – сказал Перси, предлагая ей руку.
      У калитки стоял светло-коричневый фаэтон, запряженный парой серых лошадей. Френсис остановилась в восхищении.
      – Я купил все это у лорда Грэма. – Перси помог Френсис влезть в фаэтон и поднялся сам. – Он разорился и все распродает.
      – Неужели? Господи, как же это случилось?
      – Игра, моя дорогая. – Перси дернул поводья, огромные колеса завертелись. – Никак не мог бросить. По слухам, он задолжал около десяти тысяч.
      – Бедная жена!
      – Да уж… – Перси мгновение помолчал. – Кстати, я слыхал, Джеймс тоже увяз…
      – Ничего страшного, я с этим уже разобралась.
      – Ты не обязана это делать, моя дорогая.
      – Но ведь я его мачеха.
      – Знаю, но ты же не обратишься за деньгами к опекунам, заплатишь все сама. Надо с этим кончать, Фэнни, он уже не ребенок, должен научиться стоять на собственных ногах.
      – Ты прав, но я с ним поговорила, он обещал исправиться.
      – Может, мне тоже поговорить с ним?
      – Нет, пожалуйста, не надо. И вообще, переменим тему. Что ты еще слышал?
      – Миссис Харкорт купила дом в Парк-плейс, в нескольких шагах от Стенмор-хауса. Говорят, она твердо решила захомутать герцога Лоскоу.
      – Ничегошеньки у нее не выйдет. Миссис Харкорт уже делала попытки очаровать герцога и потерпела поражение.
      Перси пристально посмотрел на Френсис.
      – Он что, уже сделал тебе предложение?
      – Мне?! – Френсис подпрыгнула от удивления.
      – А почему нет? Надо быть слепым, чтобы не заметить, как он за тобой волочится.
      Френсис невесело засмеялась.
      – Ах, Перси, чтобы великий герцог, да волочился! Это же просто ниже его достоинства.
      Все время, пока они въезжали в ворота парка и пристраивались в хвост вереницы экипажей, Перси улыбался.
      – Если хочешь знать, герцог меня терпеть не может. Я имела смелость осудить его за обращение с дочерью.
      – Да ну! Но тогда предмет его внимания, должно быть, миссис Пул…
      – Так ее зовут миссис Пул? Я что-то слыхала об этом. Говорят, у них ребенок.
      – Да. Лучше б ты этого не знала.
      – Джеймс мне сказал.
      – Джеймсу пора бы научиться держать язык за зубами.
      – А что тут такого? Ты думаешь, это меня расстроило?
      – Разве нет?
      – Нисколько. Перси, прошло целых семнадцать лет, у него за это время перебывала, небось, дюжина любовниц. Почему это должно меня волновать?
      – Ну что ж, если так, я очень рад.
      – Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? А то любовные похождения герцога Лоскоу уже начинают меня утомлять.
      Перси наклонил голову к Френсис.
      – Как пожелаешь. Но если Стенмор запретная тема, то что мы будем делать, оказавшись с ним лицом к лицу?
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Он только что въехал в ворота и приближается к нам. Если ты не решила порвать с ним отношения, придется его заметить.
      Френсис увидела Маркуса верхом на рослом вороном жеребце. Джентльмен, ехавший рядом с ним на сером коне, был ей незнаком.
      – Я вовсе не собираюсь рвать с ним, иначе он может решить, будто я робею.
      – А такого мы позволить не можем, да? – отозвался Перси, сворачивая в сторонку.
      – Добрый день, ваша светлость, – проговорила Френсис равнодушным тоном, чувствуя при этом, как бешено бьется сердце и даже подрагивают руки.
      – Миледи, к вашим услугам. Позвольте представить вам моего друга. Майор Доналд Гринэвей. Доналд, познакомься с графиней Коррингам. Френсис склонила голову.
      – Майор.
      – Как поживаете, миледи? – Майор снял шляпу. Это был плотный человек в бурого цвета верховом костюме и старомодных, но начищенных до блеска сапогах. – Это вы обучаете леди Лавинию?
      – Да, – со смешком ответила Френсис, – как учитель танцев и прочие учителя.
      – Однако графиня Коррингам, я думаю, вне всяких сравнений. – Свои слова майор сопроводил широкой добродушной улыбкой.
      – Вы преувеличиваете, майор.
      – Ох, не скромничайте, миледи. Герцог рассказывал мне, как быстро вы преуспели, обучая леди Лавинию.
      – Его светлость необъективен.
      – Да, без сомнения. Но он не единственный, кто так говорит. Кажется, весь Лондон стремится устроить дочерей к вам.
      – Ну, майор, вот уж не ожидала, что военный человек столь искусен в комплиментах. Только я слишком стара, чтобы принимать их всерьез.
      – О чем вы говорите, миледи?! Вы же в самом расцвете! – Майор громко расхохотался. – Стенмор, ну поддержи же меня.
      Маркус улыбнулся.
      – Я уверен, графиня сама знает о своих достоинствах.
      – Самый загадочный ответ, который я когда-либо слышал, – вставил Перси.
      – Просто герцог слишком благороден, чтобы заявить открыто, что ему не всегда нравятся мои методы, – пояснила Френсис, решив, что последнее слово непременно останется за ней. – Но мы заключили перемирие, не так ли, ваша светлость?
      – Да-да, – согласился Маркус, тоже не желавший ссоры на глазах у посторонних. Она смотрела на него своими фиалковыми глазами и улыбалась. Ну почему в ее присутствии он робеет как мальчишка?
      – Сэр Персиваль, я думаю, нам пора ехать. – Прилагая неимоверные усилия, она сумела отыграть роль невозмутимой матроны, и теперь надо было поскорее удалиться со сцены, пока герцог не сказал чего-нибудь еще. – Ваша светлость, я жду леди Лавинию в понедельник. Майор, очень рада была познакомиться.
      – Я тоже, миледи. – Майор поклонился, Маркус коснулся рукой шляпы, Перси кратко попрощался, фаэтон тронулся.
      – Какая потрясающая женщина, – пробормотал Доналд, провожая его глазами.
      – Да.
      – Вы в самом деле поссорились из-за леди Лавинии?
      – А-а, ерунда.
      – Брось, старина, от меня можешь не таиться, расскажи, в чем дело.
      – Это мелочь, конечно, но мне показалось, что она дает Винни слишком много свободы.
      – А ты хочешь держать ее в ежовых рукавицах?
      – Вовсе нет, но я не люблю, когда подрывают мой авторитет.
      Доналд рассмеялся.
      – Уж это-то мне знакомо. А мне показалось, она относится к тебе уважительно.
      – Еще бы! Она же знает, что в случае чего я откажусь от ее услуг, а она нуждается в деньгах.
      – Правда? По ней этого не скажешь.
      – Деньги ей нужны не для себя, для пасынка. Он по горло в долгах и все время тянет из нее.
      – А тебе ее жалко…
      – Нисколько, – отрезал Маркус, – она вполне способна позаботиться о себе. Остра как бритва и холодна как лед. – Он немного помолчал. – Но при виде ребенка тает точно масло на сковороде. Пасынок, падчерица, дети падчерицы ее просто обожают, обращаются с ней запросто. Да и Винни…
      Доналд посмотрел на него долгим взглядом.
      – Понятно, она сыплет тебе соль на рану.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Брось, старик, ты годами сражался со своей дочерью. И если графиня нашла подходы к Лавинии, тебе лучше прислушаться к ней, даже если для этого придется признать свою неправоту.
      – Она не хочет пойти навстречу.
      – Это ты не хочешь. Я же знаю, Стенмор, ты бываешь упрям как осел.
      Маркус усмехнулся.
      – Если б это сказал не ты, а кто-то другой, я бы дал ему в нос.
      – Так дай, если тебе от этого полегчает. Можем к Джексону заехать и подраться на ринге.
      – Нет, мне надо домой, выпить чаю с дочерью. Она там учится танцам, а у учителя нет такого терпения, как у Фэ… у графини.
      – Ага, значит, ты признаешь, что она обладает терпением.
      – Я этого и не отрицал.
      – Сдается мне, ты ее любишь.
      – Чушь! Мы с ней и получаса не можем провести вместе, чтобы не поругаться.
      – Ну и что? Кстати, это первейший признак любви. Из нее получилась бы прекрасная герцогиня.
      – Нет уж, я не намерен снова жениться, с меня достаточно и одного раза. К тому же она вполне довольна своей жизнью…
      – Она сама тебе сказала?
      – Вроде того. Все, хватит читать мне мораль. – Маркус пришпорил коня.
      Проскакав через парк, всадники придержали коней и дальше поехали медленным шагом, почти не разговаривая. Маркус напряженно размышлял о том, что ему сказал Доналд.
      Да, он действительно все время думает о Френсис Коррингам, ее образ преследует его днем и в ночных сновидениях, из-за нее он ведет себя по-дурацки. Его дочь поцеловала Фэнни. А ведь его она никогда не целовала. Ни разу в жизни.
 
      Это что-то значит, отметила про себя Френсис: привозя Лавинию позировать, Маркус теперь не уезжал, а с задумчивым видом сидел в дальнем конце мастерской. Набравшись смелости, Френсис предложила ему вместе с ней и Лавинией прокатиться по городу, осмотреть его архитектурные достопримечательности. Он с готовностью согласился. Быть может, не хотел оставлять дочь наедине с ней, испугался, что Лавиния расскажет лишнее о своей семье. Но не исключено и другое – Маркус признал верными ее упреки и старается исправиться.
      Как бы то ни было, Лавиния вся светилась. При знакомстве с новыми людьми она больше не дичилась, с Френсис вела оживленные разговоры. С отцом девушка все еще была скованной, но уже не такой замкнутой, как прежде. Френсис обращалась с Лавинией как со взрослой, на равных, как с подругой.
      У Маркуса щемило сердце при мысли, что он мог бы жениться на Френсис и тогда матерью его детей была бы она, что она сама бы воспитала их достойным образом и не было бы нынешних трудностей. Почему он не нашел в себе сил воспротивиться родителям и настоять на браке с Френсис?
      Впрочем, он знал почему – он боялся пойти против воли отца. Ему сумели внушить, что его неповиновение убьет больную мать. Это был шантаж чистой воды, мать пережила и отца, и жену Маркуса и мирно скончалась лишь в прошлом году. Хочет ли он, чтобы дочь испытывала такие же чувства к нему, своему отцу? Ему нестерпима была сама мысль о том, что в таком случае она будет столь же несчастна, как он. Но ей же нужна направляющая отцовская рука. О господи! Скорее бы приехала сестра, чтобы заняться Лавинией. Но как бы из-за этого ему не пришлось реже видеться с Френсис Коррингам.
 
      Ранним утром Маркус и Лавиния, проезжая по Ротен-Роу, встретили Френсис, сопровождаемую пасынком. Френсис, как обычно, была сама учтивость, и ничего более, но в глазах у нее зажглась радость, когда она повернулась к Лавинии.
      – Вы прелестно выглядите, Лавиния. Кажется, надо было рисовать вас верхом на коне.
      – Можете и нарисовать, почему бы нет? – со смехом ответила Лавиния. Она посмотрела на Джеймса, который не отрывал от нее глаз. – Милорд, как поживаете?
      – Замечательно, потому что встретил вас, миледи.
      Маркус хмуро взглянул на Френсис, та стойко выдержала его взгляд. Джеймс говорит комплименты девушке, что в этом такого? Мальчик заверил ее, что ничего дурного не замышляет.
      – Папа, может, поедем вместе? – предложила Лавиния. – Конечно, если вы не против, миледи, – добавила она, глядя на Френсис.
      – Я с удовольствием. – Джеймс аккуратно оттеснил Френсис от Лавинии, так что она оказалась бок о бок с насупившимся Маркусом.
      – Граф живет у вас, миледи? – вполголоса спросил он. Понятно, подумала Френсис, боится, как бы Лавиния не увлеклась Джеймсом. Глупо.
      – Нет, ваша светлость, у него квартира в Олбани.
      – Но он бывает у вас?
      – Естественно. Я была бы огорчена, если б было иначе. Но если вы беспокоитесь за Лавинию, то напрасно, я не оставляю ее одну.
      – Приятно слышать. Она слишком молода, чтобы противостоять такому ловеласу.
      – Никакой он не ловелас. А вы не думаете, что лучше было бы позволить ей видеться с молодыми людьми, чтобы набраться опыта?
      – На следующий год у нее будет достаточно возможностей.
      – На следующий год она окажется среди множества мужчин, молодых и старых, достойных ее и недостойных, среди которых ей придется выбрать себе мужа. А для семнадцатилетней девушки совсем не легко отличить порядочного от непорядочного. Она по своей неопытности может купиться на красивые комплименты. – Мгновение помедлив, Френсис добавила: – Уж поверьте мне, я знаю, что говорю.
      – А вот это, миледи, коварный удар ниже пояса.
      Френсис невольно улыбнулась.
      – Прошу прощения, в следующий раз буду метить выше.
      Маркус вздохнул.
      – Дело в том, что Винни убеждена: она все сама знает…
      – Это вообще свойственно молодежи. Наверное, помните, каким вы были в молодости?
      – Слишком хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы мои дети повторяли мои ошибки.
      Френсис засмеялась.
      – Ну, ваши ошибки – это ваши ошибки, сэр, а молодые люди будут совершать свои собственные и учиться на них, как учились мы.
      – Вряд ли я соглашусь с вами, миледи. Лавинии дай только волю. Требует, например, чтобы я пустил ее на костюмированный бал к леди Уиллоуби. Это вы ее надоумили?
      – Нет, не я. Бал-маскарад не самое подходящее место для шестнадцатилетней девушки. Сомневаюсь, чтобы леди Уиллоуби пригласила ее.
      – Нет, но она пригласила меня, а Винни хочет, чтобы я выпросил у нее еще одно приглашение. Естественно, я этого не сделаю.
      Смутное чувство охватило Френсис, она сама не могла понять, приятно ей или неприятно, что Маркус будет на маскараде.
      – Вы правы, милорд, леди Лавиния прежде должна выйти в свет, а уж потом ходить по балам. Представляю, как она расстроится. – Она немного помолчала. – Знаете, у меня есть идея. Не устроить ли мне ужин, соберутся несколько друзей, молодых и не очень, послушаем музыку, потанцуем контрданс. Вы разрешите леди Лавинии прийти ко мне? Это станет для нее небольшим утешением.
      – Очень великодушно с вашей стороны, миледи.
      – Нисколько. Я очень полюбила Лавинию.
      – Я это заметил, – сухо сказал он. – Думаю, это взаимно.
      – А вы не против?
      – Ни в коем случае, наоборот, мне это приятно. – Улыбка, тронувшая его губы, достигла глаз, они вспыхнули, осветив лицо. Когда он вот так смотрел на Френсис, сердце у нее переворачивалось, и приходилось напоминать себе, что ему верить нельзя.
      – Ну, тогда я этим займусь. Может, вы не станете возражать, если Лавиния поможет мне – если захочет, конечно?
      – Нет, не стану.
      Молодая пара тем временем уехала далеко вперед, и они поспешили их нагнать. Через несколько минут у ворот они расстались.
      Чувства Френсис были подобны приливу и отливу; когда он был рядом, в душе вспыхивали то радость, то боль. Значит, уж так ей суждено: любить его до самой смерти. Только об этом никто никогда не узнает.
 
      Лавиния приняла известие об ужине с восторгом и стала проводить больше времени в Коррингам-хаусе, помогая Френсис в ее хлопотах. Маркус не возражал, но и не вмешивался.
      Утром, когда Френсис с Лавинией писали приглашения, принесли письмо от миссис Томас. Та сообщала, что в приюте проблема, требующая присутствия миссис Рэндал. Френсис отложила перо и приказала запрячь коляску.
      – Завтра закончим, – сказала она Лавинии. – По дороге я завезу вас домой.
      – Можно я тоже поеду в приют? – попросила Лавиния, когда они выехали со двора. – Мне хочется посмотреть на детей.
      – Я не уверена, что это понравится вашему отцу, Лавиния.
      – А что в этом такого? Он же сам дает деньги на приют, так почему бы мне туда не поехать? Ну, пожалуйста!
      Френсис не пришлось ничего решать: когда они подъехали к Стенмор-хаусу, оказалось, что герцога нет дома, а мисс Хастингс ушла в библиотеку. Оставлять Лавинию было не на кого, и они отправились дальше.
      – Хочу сказать, что в приюте меня знают как миссис Рэндал, – сообщила Френсис. – Они думают, что я компаньонка графини. Пожалуйста, никому не говорите.