К двум часам пополудни следующего дня, когда ландо его светлости подкатило к Коррингам-хаусу, Френсис уже успела успокоиться. В строгом платье она ожидала визитеров в гостиной.
      – Его светлость герцог Лоскоу, – громогласно объявил Грили, и не успел он договорить, как герцог вошел и, широким жестом сняв шляпу, шаркнул ногой. Френсис чуть не засмеялась, но в той же манере присела в глубоком реверансе.
      – Ваша светлость.
      – Миледи, к вашим услугам.
      – А где леди Лавиния? – На какой-то миг Френсис подумалось, что он приехал один, и у нее перехватило дыхание, но она тут же взяла себя в руки.
      – Она осталась в ландо, все равно нам сейчас ехать.
      – Тогда пошли.
      Высоко держа голову, Френсис проследовала к ландо с гербами Лоскоу на каждой дверце.
      – Я взял на себя смелость попросить мистера Тернера быть нашим гидом, – проговорил Маркус, беря Френсис под локоть и помогая ей ступить на подножку. – Он нас встретит в Академии. Надеюсь, вы не против?
      Великий Джозеф Тернер самолично будет их гидом! Просто не верится! Впрочем, если ты герцог Лоскоу, все возможно.
      – Конечно, не против. Это большая честь, и я надеюсь, леди Лавиния многое почерпнет у этого мудрого человека, – отозвалась Френсис, усаживаясь рядом со своей ученицей.
      Маркус сел напротив так, что его колени почти касались колен Френсис. Вид у нее был совершенно неприступный. Ну ничего, он постарается растопить лед; хотя зачем ему это, он и сам не мог понять.
      Карета тронулась. Маркус улыбнулся, глядя на Френсис, ее губы дрогнули в ответной улыбке, но глаза остались настороженными, словно у маленького зверька, которого хотят погладить. Неужели до сих пор не простила его? Но если так, то почему согласилась давать уроки? Ради денег? А может, здесь что-то другое? Может, она хочет отомстить ему, помучить его? Если так, она скоро поймет свою ошибку – мучиться его не заставишь.
      Дорога заняла всего несколько минут. Они вышли у пешеходной дорожки перед входом в Академию. За дверью их ожидал мистер Тернер.
      Это был пожилой человек, невысокий, смуглый, с острыми темными глазами. На нем был мешковатый фрак и старомодные черные бриджи. Пальцы были испачканы в краске, словно он только что оторвался от одного из своих шедевров.
      – Вы уже решили, что именно хотите посмотреть, ваша светлость? – спросил он, когда Маркус представил дам.
      – Да нет, оставляем это на ваше усмотрение.
      Они ходили из зала в зал, рассматривая портреты, пейзажи и натюрморты голландских, бельгийских и итальянских живописцев. Мистер Тернер рассказывал о достоинствах каждого полотна, об истории их создания. Его пояснения были глубоки и содержательны, и Френсис ловила каждое слово.
      Наконец в одном из залов на верхнем этаже художник задержался перед двумя ее собственными картинами, удостоенными чести быть выставленными в Академии.
      – Это полотно носит название “Осень”, – сказал он, указывая на одну из них. – Заметьте, прекрасное изображение листьев, желтых, золотых, красновато-коричневых, тут представлена вся осенняя палитра. Глядя на картину, как будто ощущаешь витающий в воздухе запах увядания. А взгляните, с каким мастерством передан ветер, как клонятся ветви, как клубятся облака, предвещающие бурю.
      – А кто автор? – спросил Маркус, уже догадавшись по манере письма.
      – Это некая графиня Френсис Коррингам, – прочел мистер Тернер, близоруко всматриваясь в подпись. – Некоторые считают это полотно лучшим, но большинство предпочитает вот это. – Он показал на зимний пейзаж. – Вероятно, вы заметили, вид тот же самый, но только глубокой зимой. Земля укрыта снегом, внимание зрителя привлекают следы какого-то зверя…
      – Лисы, – не удержалась Френсис. С веселым удивлением она поняла, что художник не расслышал ее имени во время знакомства и не знает, кто она.
      – Да-да, – согласился мистер Тернер. – Лисица пробежала меж деревьев, и ее следы исчезают вдали. Замечательное владение перспективой и внимание к деталям. Безветренно, царят покой и тишина.
      – Откуда вы знаете, что там тихо? – неожиданно спросила Лавиния. – Может, лисица где-то тявкает.
      Гид, недовольный тем, что его прервали, бросил на девушку строгий взгляд.
      – Сама картина – олицетворение тишины.
      – Ну конечно! – засмеялась Лавиния. – Краски и холст звуков не издают!
      – Лавиния, – одернул ее отец, – ты ведешь себя неприлично.
      – Значит, вы считаете, что живопись нема? – обратилась к девушке Френсис.
      – Конечно!
      – Человек должен почувствовать это вот здесь. – Художник прижал руку к груди. – Живописец, создавая картину, вкладывает в нее свою душу, и его душа говорит.
      – И что же она вам говорит? – с улыбкой спросил Маркус.
      – Картина говорит о холоде и смерти, но и о возрождении тоже. Даже в смерти есть красота, а в подснежниках, которые мы видим под деревьями, таится обещание новой жизни. Всего неделю назад их здесь не было, через неделю их уже не будет, они исчезнут вместе со снегом, и тогда весна, торжествуя, расцветит этот пейзаж. То же самое происходит и в нашей жизни.
      – Неужели я хотела все это сказать? – прошептала Френсис, оборачиваясь к Маркусу. Губы у него дрогнули.
      – Судя по всему, так и есть, – ответил он шепотом и громко спросил: – А весеннего пейзажа нет?
      От ее зимнего пейзажа действительно веет холодом, подумал он про себя, как и от нее самой. За все время, что они медленно ходили по залам, она не произнесла и десятка слов и ни разу не улыбнулась. Маркусу вдруг ужасно захотелось весны, возрождения новой жизни, нового начала. Боже правый, в самом ли деле именно этого он хочет?
      – Увы, нет, – ответил мистер Тернер. – Возможно, художник пишет его сейчас.
      – Жаль, хотелось бы посмотреть.
      – Пойдемте дальше, – Френсис стало неловко.
      – Очень хорошо. – С этими словами мистер Тернер двинулся в другой зал. – Давайте посмотрим английских мастеров.
      Они полюбовались полотнами Ромни, Лоренса и Констебла, постояли перед картинами Джорджа Стаббса с изображением лошадей, на короткое время привлекшими внимание Лавинии, посмотрели портреты сэра Джошуа Рейнолдса, Коутса и Гейнсборо, уличные сценки Уильяма Хогарта, чьи образы походили скорее на карикатуры, чем на живых людей.
      – Какой ужас! – не удержалась Лавиния при виде пьяной матери, бросающей вниз головой своего ребенка. – Бедный малыш!
      – Ну, теперь вы убедились, что картины говорят? – с улыбкой обратилась к ней Френсис.
      Маркус засмеялся.
      – Подловила тебя, Винни, твоя учительница.
      – И вовсе нет, ничего они не говорят, а вот думать заставляют. Но если у этого художника не извращенное воображение, а такие вещи случаются на самом деле, то зачем их рисовать? Зачем вызывать у зрителя отвращение?
      – Цель живописи – не только доставлять удовольствие, леди Лавиния, она служит воспитанию и просвещению, – пояснила Френсис. – Картина порой говорит яснее тысячи слов.
      – Ну, это я уже сообразила, иначе бы вы меня сюда не привели.
      – И что же вы почерпнули?
      – Я научилась задавать вопросы.
      – Хорошо, именно этого я и хотела.
      – Я предлагаю поехать выпить чаю, – вмешался Маркус. – Мы уже два часа ходим, у меня ноги гудят.
      Они сели в карету и отправились в отель на Албемар-стрит, где Маркус заказал чаю с медом и миндальными пирожными.
      Было на удивление весело. Лавиния, правда, говорила мало, зато отец ее был оживлен необычайно. Он шутил, рассказывал всякие забавные истории, очень похоже изображая знакомых Френсис представителей света и с легкостью переходя на дербиширский диалект.
      Со стесненным сердцем Френсис подумала, что сейчас он больше похож на того Маркуса, которого она знала и любила семнадцать лет назад, чем на самодовольного аристократа, спасшего ее от хулиганов на рыночной площади и полагавшего, что все должны ему подчиняться.
      Закончив чаепитие, они отправились к Коррингам-хаусу. Там Маркус попрощался с Френсис на крыльце и в ответ на ее приглашение зайти и отдохнуть объяснил, что у него вечером дела и надо заехать домой переодеться. Френсис учтиво поблагодарила его за то, что довез ее до дома, и повторила, что ждет леди Лавинию на урок через два дня.
      Стоя на крыльце, Френсис смотрела, как он садится в карету и захлопывает дверцу, затем медленно повернулась и вошла в дом. Маркус оказался намного загадочнее, чем ей поначалу казалось. На протяжении всего нескольких часов он успел показать себя и неприступным, угрюмым человеком, раздающим направо и налево приказания и третирующим свою дочь, и любезнейшим кавалером.
      Ну что ж, так даже легче будет общаться с ним, подумала Френсис, поднимаясь в свою комнату, чтобы переодеться. Они с Перси собирались в театр. С ним она чувствует себя свободно, не надо следить за каждым своим словом, чтобы, не дай бог, тебя не поняли превратно. Правда, у нее не замирает сердце, когда она думает о Перси, зато с ним весело. Френсис вспомнила про его предложение. Интересно, он просто пошутил или в самом деле ждет от нее ответа?
 
      Герцог Лоскоу в театре не появился, и Френсис почему-то стало тоскливо.
      На следующий день, вернувшись домой из приюта, она, к своему удивлению, обнаружила письмо от секретаря Королевской Академии, где сообщалось, что обе ее картины проданы и анонимный покупатель выразил пожелание, чтобы она написала еще два пейзажа – “Весну” и “Лето”.
      “Он отметил, что это не к спеху и Вы можете написать их, когда Вам будет удобно”, – писал в заключение секретарь.
      При других обстоятельствах Френсис была бы рада получить лишние деньги, но где найти время на эту работу? Сиротский приют, занятия с леди Лавинией, класс живописи – ни минуты свободной. А с другой стороны, для нового приюта, как оказалось, понадобится много больше денег, чем предусматривалось, поскольку с окончанием войны цены поползли вверх. Так что придется все же принять предложение. Но сначала она напишет портрет Лавинии.
 
      Надо сказать, давалось это нелегко – улыбка, запечатленная на первом наброске, больше ни разу не появлялась на лице девушки; а попробуй отобрази то, чего нет!
      – Лавиния, ну улыбнитесь хоть разок, – взмолилась Френсис. – Что вы сидите с таким скучным лицом?
      – Ой, да это все папа. Я всего-то попросила его покатать меня по парку в фаэтоне, а ему, видите ли, некогда. Да еще рассердился, как будто я бог знает чего от него требую. Ума не приложу, чем он может быть так занят. Его почти никогда нет дома!
      – Он говорил, у него какое-то дело, – успокаивающим тоном произнесла Френсис. – Как я понимаю, важное.
      – А я в этом не уверена. На днях заезжал мистер Чепмен, который занимается его делами, и я узнала, что он уже неделю не виделся с отцом и ждал его. Мне кажется, у отца какие-то трудности. Или же он встречается с какой-то женщиной; но если так, то слишком уж много времени он с ней проводит.
      – Знаете, Лавиния, вы не должны мне все это рассказывать.
      – А кому еще я могу рассказать? Я же никого не вижу, кроме слуг…
      – Все равно, больше ни слова, прошу вас. Я ничего не хочу знать.
      – И вам совсем не любопытно?
      – Нисколько, – твердо ответила Френсис. – Лучше расскажите о ваших впечатлениях от Королевской Академии.
      – Ничего особенного.
      – Как вы можете так говорить? Там же выставлены настоящие шедевры!
      – В Лоскоу-Корте есть и получше. Дедушка был заядлым коллекционером, и папа тоже кое-что добавил; только, по-моему, ваших картин у нас нет.
      – Неудивительно, я ведь не из самых знаменитых. – Было бы странно, если б герцогиня позволила повесить в Лоскоу-Корте что-нибудь из ее работ.
      – Вы видели нашу коллекцию?
      – К сожалению, нет.
      – А хотели бы?
      – Может, когда-нибудь. – Френсис решила перевести разговор на другую тему и начала расспрашивать Лавинию о том о сем, что девушке явно не понравилось.
      – Знаете, миледи, – перебила она Френсис, – я в вас ошибалась, вы не такая, какой кажетесь.
      – То есть?
      – Не знаю, как сказать, но светских дам я представляла не такими. Вас интересует то, что происходит где-то там, внизу. Я тут посмотрела ваши рисунки бедных детей. Они правда так живут?
      – Да, некоторые еще хуже.
      – Я не знала… не знала, что такое бывает…
      – Вы и не могли знать. Туда, где они обитают, добропорядочные люди забредают редко. Да они и не хотят знать об этих людях, это будоражит их совесть.
      – А вы считаете, это нужно делать?
      – Да, считаю.
      – Как Хогарт?
      – Примерно.
      – Тогда почему бы вам не устроить выставку? Можно было бы попросить папу спонсировать ее…
      – Нет, Лавиния, это ни к чему, найдется и много других охотников воспользоваться кошельком герцога. К тому же он сделал очень крупное пожертвование на сиротский приют.
      – Но он восхищен вашими картинами, иначе не стал бы просить нарисовать меня.
      – И наверняка ожидает результата. Так что, может, продолжим нашу работу?
      Лавиния замолчала, лицо ее снова приняло мрачное выражение, а через несколько минут она начала ерзать.
      – Лавиния, сидите, пожалуйста, спокойно, – попросила Френсис. – Я не могу вас рисовать, вы же все время крутитесь.
      – Я не могу сидеть спокойно. Я сегодня совсем не двигалась, даже верхом не ездила. А папа не захотел даже прокатить меня в фаэтоне; а мне больше не с кем гулять.
      – Я вижу, вы очень расстроены, дорогая моя.
      – А вы бы не расстроились на моем месте? Когда мы ехали в Лондон, он обещал, что будет вывозить меня в разные места, а вместо этого только привозит меня сюда и разок свозил в Академию, да и то благодаря вам.
      – Вы были на чае у леди Уиллоуби.
      – Ну да… восхитительные посиделки, ничего не скажешь. – В голосе Лавинии звучал неприкрытый сарказм. – Я просто умираю со скуки.
      – Одевайтесь-ка, – решительно сказала Френсис, – покатаемся на моей коляске.
      Френсис стала торопливо собираться, стараясь не задумываться о том, как к этой прогулке отнесется Маркус. Уже через несколько минут они ехали по Брук-стрит, откуда свернули в парк.
      По парковым аллеям чинно двигались одна за другой кареты и коляски всевозможных видов и размеров. Френсис пристроилась к одной из верениц. Приходилось то и дело придерживать лошадей, чтобы поздороваться со знакомыми, перекинуться последними новостями.
      По пути Френсис представила Лавинию множеству людей. Узнав, кто она, дамы расплывались в улыбке, почтительно просили передать привет герцогу и обещали прислать ему приглашения.
      – Подхалимы, все до одного, – проворчала Ла-виния, когда они доехали до конца аллеи и повернули обратно. – Можно подумать, папе очень нужны их приглашения.
      – Зачем вы так? К тому же некоторые из этих дам пользуются большим влиянием, особенно леди Джерси. Стоит ей остановиться и заговорить с вами, это будет означать, что вы в фаворе, и вы станете получать множество приглашений.
      – Вы меня обманываете.
      – Нисколько.
      – А если я ей не понравлюсь?
      – Ну, тогда берегитесь, вас начнут бойкотировать.
      Лавиния рассмеялась.
      – Вам-то бояться нечего, вы получите кучу приглашений, миледи, все возле вас останавливались, кроме той странной дамы в огромном черном капоре, почти закрывающем лицо. Вы ее знаете?
      – Да, я знакома с ней. Это миссис Харкорт.
      – Господи, а я ее не узнала. Она же часто приезжала в Лоскоу-Корт, и они с мамой часами просиживали в маминой гостиной. Мне кажется, когда мама умерла, она думала, папа предложит ей занять ее место. Приехала после похорон и стала обхаживать папу, мол, она хорошо понимает его состояние, поможет ему справиться с утратой и все такое прочее. Он был очень груб с ней. Сказал, что если она действительно хочет угодить ему, то лучше всего ей убраться и оставить его в покое.
      – Ничего себе.
      – Она взбесилась, назвала его неблагодарным и наговорила кучу вещей, которых я не поняла. А он спокойно ее выслушал, а потом позвал Клейтона, дворецкого, и приказал проводить ее до выхода.
      – Лавиния, дорогая, вы не должны рассказывать мне такие вещи.
      – А кому же мне рассказывать?
      – Никому. – Откровенные признания девушки поставили Френсис в неловкое положение, надо было как-то положить этому конец. Френсис натянула поводья, останавливая лошадей. – Как я поняла, в поместье ты часто правила сама?
      – Да, еще как! Я мастак в этом деле. Папа говорит, я управляюсь с лошадьми не хуже Дункана, если не лучше.
      – А хочешь поуправлять сейчас?
      – А вы разрешаете? Конечно, хочу!
      – Тогда бери вожжи. Только потихоньку, не старайся никого догнать.
      Лавиния с горящими глазами схватила вожжи – и оказалась таким умелым кучером, что Френсис разрешила ей править до самого Коррингам-хауса.
      Еще до того, как Грили открыл дверь, Френсис уже знала, что у нее гости, – на мостовой стояла карета ее падчерицы.
      – Прибыла леди Харнэм с детьми, миледи, – сообщил дворецкий. – Я подумал, вы захотите их видеть, и попросил подождать. Они в малой гостиной.
      – Ты правильно сделал, Грили, – сказала Френсис, снимая шляпу. – Лавиния, пойдем, я познакомлю тебя с моей падчерицей и ее детьми.
      Как только Френсис открыла дверь малой гостиной, ее чуть не свалили с ног двое малышей, повисшие у нее на ногах.
      – Ах, мои маленькие, как я рада вас видеть, – проговорила она, становясь на колени и обнимая детей.
      – Бабуль, а я болела, – сообщила Бет.
      – А я тоже, – добавил Эндрю.
      – Но сейчас вы здоровы, как я вижу.
      – Ага, я снова как огурчик, – важно заявил Эндрю.
      Френсис рассмеялась.
      – Где ты взял это выражение?
      – Да его отец сказал как-то, а он с тех пор повторяет, – объяснила Аугуста.
      Френсис выпрямилась и взяла детей за руки.
      – А сейчас, проказники, я хочу вас кое с кем познакомить. – Она повернулась к Лавинии, которая улыбалась впервые с утра. – Леди Лавиния, позвольте представить вам моих внуков. Этот маленький джентльмен – Эндрю. Ему недавно исполнилось четыре года. – Френсис посмотрела на мальчика. – Ну-ка, поклон, мой маленький.
      Малыша явно учили, как себя вести: он выпрямился в струнку и, положив руку на пояс, поклонился Лавинии.
      – А это Элизабет, известная всем как Бет.
      – Бет, – обратилась к девочке ее мать, – ну-ка покажи леди Лавинии, как ты умеешь делать реверанс.
      Малышка попыталась присесть и упала на попку. Лавиния, опередив Аугусту и Френсис, подхватила ее на руки.
      – Какая умная девочка. А меня зовут Винни. Можешь повторить?
      – Конечно, может, – сказал Эндрю. – Винни, это так просто. Давай, Бет, говори.
      – А ты у нас уже большой, должен обращаться к леди Лавинии как полагается, – сказала ему мать.
      – Ой, прошу вас, пусть он чувствует себя свободно со мной, леди Харнэм, – проговорила Лавиния. – Друзья называют меня Винни. – Она повернулась к детям: – Ребятки, а пойдемте-ка в сад, может, найдем там что-нибудь интересное.
      Мальчик вложил ручку ей в ладонь, и они исчезли за дверью, провожаемые ошеломленными взглядами обеих женщин.
      – Выходит, сплетники врут, – произнесла Аугуста, когда к ней вернулся дар речи. – Мне говорили, она груба и капризна, а она замечательная девочка.
      – Да тебе, Гусей, замечательным кажется любой, кто похвалит твоих детей.
      – И вовсе нет. Некоторые просто подлизываются ко мне, а она совершенно искренна, дети ей в самом деле понравились.
      – Значит, для нее не все еще потеряно, – заметила Френсис. – Если б ты видела Лавинию сегодня утром…
      Распахнулась дверь, и Грили провозгласил: “Герцог Лоскоу”.
      – Приехал за дочкой, – пробормотала Френсис.
      Он вошел в комнату, широким жестом снял шляпу и поклонился.
      – Леди, к вашим услугам.
      – Ваша светлость, – в один голос ответили дамы, делая книксен.
      – Грили, – сказала Френсис, – скажи, чтобы принесли чай. – И повернулась к Маркусу: – Пожалуйста, присаживайтесь, милорд.
      – А где Лавиния? – спросил он, оглядываясь по сторонам.
      – Она с детьми в саду, – ответила Аугуста.
      – Мы уже закончили урок, – сказала Френсис.
      – А вы, миледи, побеседовали с ней о нашем посещении Академии?
      – Да, побеседовали.
      Вошел лакей, неся поднос, и положил конец расспросам, к великому облегчению Френсис. Ей не хотелось рассказывать Маркусу о своем споре с Лавинией: еще, не дай бог, вмешается и прочтет дочери нотацию.
      Френсис начала разливать чай, и в этот момент вернулась Лавиния с детьми – платье в земле, волосы растрепаны.
      – Винни, что ты там делала? – удивился Маркус. – Ты что, в кусты упала?
      – Мы кролика нашли! – сообщил Эндрю. – И он, бедненький, был совсем не как огурчик.
      – У него лапка сломана, – добавила Лавиния. – Его, наверно, собака загнала в сад, я слышала лай.
      – Винни привязала к лапке палочку своим носовым платком, – пояснил Эндрю, показывая, как она это сделала. – А потом Симпсон посадил его в коробку.
      – Правда? – обратилась к нему Френсис. – И зачем же?
      – И кто такой Симпсон? – спросил герцог.
      – Садовник, ваша светлость, – ответила Френсис.
      – Мы его оставили пока в сарае, когда будем уезжать, заберу, – сказала Лавиния. – Я пообещала детям, что вылечу его.
      – Ну нет, Винни, – с тяжелым вздохом произнес Маркус, – нам не хватало в Стенмор-хаусе только больных животных. Ладно в твоем зверинце в Лоскоу-Корте, но в городе…
      – Папа…
      – Нет, Винни. – Он повернулся к Френсис. – По-моему, моя дочь решила лечить всех раненых и больных животных, какие ей попадаются. В Лоскоу-Корте у нее кого только нет! Собаки, кошки, кролики, совы, дрозды, лисицы и бог знает кто еще.
      – Но нельзя же их оставить погибать, – возмутилась Лавиния.
      – Таков закон природы. Они или выживут, или умрут, а человек не должен вмешиваться.
      – Но почему? Только потому, что у вас нет сердца?..
      – Лавиния! Замолчи! – Он повернулся к Френсис. – Миледи, могу я вас попросить передать садовнику: пусть поступает с кроликом как хочет… ваш повар сообразит, что делать…
      – Нет, не надо! – вскрикнул Эндрю и заплакал. – Бабуля, не надо кушать кролика!
      Френсис многозначительно посмотрела на герцога и подхватила мальчика на руки.
      – Что ты, маленький, мы не станем его есть. Герцог совсем не это имел в виду, он хотел сказать, что Кук подержит его в кухне, пока он не поправится.
      – Да, да, – поспешно поддакнул Маркус, – именно это я хотел сказать.
      – Все, Эндрю, не плачь. – Френсис протянула ему конфетку. – Вот, вытри глазки и съешь.
      Мальчик сунул конфету в рот, Бет бросила мать и, подбежав к Френсис, тоже потребовала конфетку.
      – Ой, чуть не забыла, зачем приехала, – спохватилась Аугуста. – Мама, вы поедете с нами в оперу на Ковент-Гарден в пятницу? Ричард обещал купить билеты. Говорят, прекрасное представление.
      – С удовольствием.
      – Очень рад слышать хорошие отзывы об этой опере, – вмешался в разговор Маркус, – поскольку я тоже собирался поехать туда с дочерью. Надеюсь, там нет ничего слишком вольного?
      – Да что вы! Все очень прилично, – ответила Аугуста.
      – В таком случае приглашаю вас в свою ложу, она достаточно вместительная.
      Френсис подмывало отказаться, но Маркус опередил ее: