1817
      Френсис, графиня Коррингам, стояла с кистью в руке, поглядывая то на мольберт, то на сидевшую поодаль женщину. Леди Уиллоуби была крайне грузна; под подбородком громоздились складки жира, из-под которых, еще более подчеркивая их, сияло тяжелое бриллиантовое ожерелье; маленькие глазки терялись между подпиравшими их щеками и мясистыми веками; рыжие кудряшки торчали из-под громадного розового атласного тюрбана, над которым покачивалось перо, закрепленное бриллиантовой заколкой.
      Изображение на полотне мало походило на оригинал. Ничего не поделаешь – заказчице надо угодить, иначе она ничего не заплатит за работу. Сохранив очертания глаз, бровей и носа, Френсис убавила мясистости, складок и морщин, оставив лишь намек на двойной подбородок. И все же это, несомненно, была леди Уиллоуби.
      Придет такой день, мечтала Френсис, когда можно будет рисовать то, что хочется, не думая о последствиях. А на сегодня достаточно. Она взяла тряпку и начала вытирать кисть.
      – Я слыхала, – в голосе леди Уиллоуби сквозили торжественные нотки, – герцог Лоскоу приехал в город и собирается провести здесь весь сезон.
      Френсис и глазом не моргнула, хотя далось ей это не без труда.
      – В самом деле?
      Она наклонилась, усердно вытирая кисть.
      – Да, мне сказал мой сын Бенедикт, а он узнал от маркиза Риели, сына герцога, то есть, можно сказать, из первых рук. Вы же знаете, Бенедикт учится вместе с маркизом.
      – Правда? Нет, я не знала, – пробормотала Френсис.
      – Ну да, Бенедикт на два года его старше, ему семнадцать, но они друзья неразлейвода.
      – В самом деле?
      – Уж поверьте мне. Кстати, леди Лавиния скоро выходит в свет, хотя непонятно, как встретит ее общество.
      – Леди Лавиния? – Френсис была полна решимости скрыть тот факт, что она знает о детях Маркуса Стенмора, третьего герцога Лоскоу. Ей не хотелось, чтобы старый скандал снова вытащили на свет. Вдова, приближающаяся к своему тридцать пятому дню рождения, она считала себя достаточно умудренной жизнью, чтобы не обращать внимания на сплетни, и все-таки в душе шевельнулось что-то похожее на сожаление. Или гнев?
      – Ну, леди Лавиния Стенмор – дочь герцога. Отец ее вконец испортил, особенно после кончины герцогини. Мне говорили, она гоняет верхом или на коляске по всему дербиширскому поместью в сопровождении одного грума. А еще отец позволяет ей вмешиваться в дела поместья, присутствовать на обедах, когда приезжают его друзья, и не только присутствовать, но и болтать всякие глупости. А ведь ей и семнадцати еще нет.
      – Я уверена, герцог знает, что делает. – Френсис стала складывать мольберт, полотно, кисти и краски.
      – Уж позвольте мне выразить сомнение в этом, графиня. Девушке нужна мать, кто-то, кто укажет ей, что можно, а чего нельзя, в противном случае из нее толку не будет. Кстати, я слыхала, он для того и приехал в город – ищет себе новую жену.
      Френсис слегка дернулась, а леди Уиллоуби между тем добавила еще одну щепотку соли на давным-давно затянувшуюся рану:
      – Ему уже за сорок, но он прекрасно сохранился и все еще очень хорош собой. Уверена, он станет главным объектом охоты в этом сезоне.
      – К счастью, моя падчерица уже замужем, так что меня это прямо не касается. – Френсис сложила кисти и краски в специальную большую сумку. – Ну, мне пора. Думаю, портрет будет готов дня через два.
      – Хорошо. Занесите его мне в четверг, лорд Уиллоуби как раз будет дома, впрочем, я уверена, что ему понравится. У вас несравненная репутация, иначе он не стал бы делать вам заказ.
      – Благодарю вас.
      – У меня соберется на чай небольшая компания. Приглашаю присоединиться к нам.
      Еще раз поблагодарив, Френсис вышла. Лакей провел ее до дверей, где другой лакей подал ей пелерину и перчатки, после чего третий донес ее сумку до коляски. Джон Харкер, конюх и кучер Френсис, пустил лошадей вдоль по Верхней Брук-стрит, свернул на Дьюк-стрит и натянул поводья перед парадным входом Коррингам-хауса.
      – Ты мне сегодня больше не понадобишься, Джон, – сказала Френсис конюху.
      – Хорошо, миледи.
      Войдя в дом, Френсис следом за слугой прошла в мастерскую.
      – Спасибо, Грили, – сказала она слуге. – Прошу, скажи повару, что я буду обедать через полчаса.
      – Хорошо, миледи.
      Слуга ушел, а Френсис осталась одна. Находиться одной в этой комнате, где все пробуждало воспоминания, было тяжело. Но она привыкла и порой специально вызывала в памяти воспоминания.
      После кончины мужа, пэра Коррингама, Френсис осталась прекрасно обеспеченной вдовой, но ей необходимо было знать, чего она стоит и сама по себе. Живопись, занятия искусством спасали от излишних размышлений.
      Френсис прошлась по мастерской, поглядывая на картины, плоды ее трудов за последние семнадцать лет. Ее ранние работы были лишены утонченности, свойственной более поздним полотнам, зато от них веяло свежим чувством и непосредственностью.
      Остановившись, она вперила взгляд в портрет герцога Лоскоу – в те времена маркиза Риели, – который она написала, когда тому было двадцать три года и она любила его. Молодой человек был изображен в образе боксера: обнаженным по пояс, в узких штанах. Все в нем дышало уверенностью, силой и мужеством.
      Портрет был неплох, но не таков, чтобы выставить его на всеобщее обозрение. Светские дамы пришли бы в ужас, как это мужчина осмелился позировать перед леди в столь легкомысленном виде, а их мужья поставили бы под сомнение нравственность леди, которая такое допустила. К тому же выражение глаз и складка у рта недвусмысленно намекали на отношения между рисовальщицей и натурой.
      Нетерпеливо тряхнув головой, Френсис сняла портрет и поставила на пол лицом к стене. Там, где он висел, осталось пятно, и она принялась перебирать полотна, чтобы повесить вместо него.
      Френсис часто забредала со своим рисовальным блокнотом в самые бедные районы столицы и зарисовывала, ничего не приукрашивая, все, что попадалось на глаза: обшарпанные дома и грязные подворотни, оборванных детей и их замученных нищетой родителей. Как ни странно, с ней ни разу ничего дурного не случилось – может быть, потому, что она щедро платила людям, чтобы они позволили рисовать себя. Затем, уже дома, она на основе своих набросков писала картины.
      Френсис знала им цену, это были хорошие вещи, но не для гостиной. Она мечтала когда-нибудь устроить выставку своих работ, чтобы великосветская публика увидела, что творится у нее под носом.
      Перебирая полотна, Френсис наткнулась на еще одно изображение герцога. Этот торопливый набросок был сделан во время пикника в Ричмонде незадолго до разлуки. Он, без сюртука, лежал на траве, закинув руки за голову, и смотрел, как она рисует. По его лицу блуждала мечтательная улыбка, а в янтарных глазах светилась любовь к ней. Впрочем, было ли это на самом деле?
      – Да пропади все пропадом! – Френсис поспешно взяла портрет принца Уэльского в смешном мундире, который он сам придумал для своего полка, и повесила на стену. После чего направилась в спальню, где ее дожидалась горничная.
      Та помогла ей снять запачканное краской платье и стала наливать горячую воду из кувшина в таз, а Френсис, в одном белье, тем временем рассматривала себя в большом, в полный рост, зеркале рядом с умывальником. Интересно, что бы сказал герцог, увидев ее сейчас. Конечно, ее фигуру не назовешь образцом грациозности, но все же она не растолстела, а волосы все такие же густые и черные как вороново крыло. О ее фиалковых глазах говорят, что это самое красивое в ее внешности, а Маркус утверждал, будто глаза выдают все, что у нее на душе. Интересно, научилась ли она с тех пор прятать свои мысли и чувства под маской вежливого равнодушия?
      – Какое платье наденете, миледи? – спросила Роуз.
      – Наверно, розовое шелковое с зелено-лиловым пояском.
      – Да оно же старое, миледи. Последний раз, надевая его, вы сказали…
      – Я помню, Роуз, но мне в нем удобно, а я сегодня никуда не собираюсь, пообедаю одна. А потом хочу закончить портрет леди Уиллоуби. Не хочется портить хорошее платье.
      Френсис редко обедала одна. У нее было много друзей, она вела открытый образ жизни. Ее гости были людьми различного происхождения и социального положения, их взгляды на вопросы политики, искусства и науки зачастую были противоположны, но благодаря редкой способности Френсис улаживать споры между ними сохранялись добрые отношения. Сегодня, однако, ей захотелось побыть в одиночестве.
      За обедом Френсис размышляла о своей жизни. Все сложилось в конце концов не так уж и плохо, хотя в семнадцать лет, когда все ее надежды и мечты рухнули из-за предательства Маркуса, ей казалось, что жизнь кончилась. Как он мог?! – кричала она, рыдая в подушку по ночам. Говорил, что любит, а сам по велению отца женится на другой! Мягкотелый, бесхарактерный тип!
      Она сказала ему, что ненавидит его, что видеть его не желает, и он исчез из ее жизни и женился на указанной ему шотландской наследнице, за которой давали замок в горах. Зачем ему понадобился этот замок? Он и так должен был унаследовать обширное поместье в Дербишире, дворец в Лондоне, дом в Бате, а также охотничьи угодья в Лестершире. К тому же она любила его не за богатство…
      Как раз в тот год Френсис впервые вышла в свет, но ничто не могло отвлечь ее от случившегося. Ни один из возможных женихов не шел ни в какое сравнение с тем, кого она потеряла. Мать, решившаяся на непосильные расходы, чтобы вывезти ее в Лондон, была в бешенстве.
      – Зря только потратилась! – кричала она. – Ну конечно, ты у нас особенная, Фэнни, только не понимаю, на каком таком основании? Спору нет, ты хорошенькая, но что толку, если у тебя нет приданого? Я не смогу привезти тебя сюда снова на следующий год, так что или в этом году, или никогда.
      – Мама, ну что я могу поделать, если никто не делает мне предложение?
      – И не сделает, если ты будешь думать только о своем Риели. В свете и так идут разговоры, а если еще ты вернешься домой несолоно хлебавши…
      В угоду матери Френсис приняла предложение графа Коррингама. После недавней кончины жены он остался с двумя детьми – сыном семи с половиной лет и шестилетней дочерью – и как раз подыскивал женщину, которая могла бы заменить им мать. Скромная свадьба всего на две недели опередила женитьбу Маркуса Стенмора на Маргарет Конно.
      Френсис не любила мужа и даже не пыталась создавать видимость любви, но ей было спокойно и хорошо с ним, она научилась делать его жизнь приятной и полюбила его детей, особенно когда стало ясно, что своих ей иметь не дано. Муж отнесся к этому философски.
      – Наследник у меня уже есть, – сказал он. – Мы с тобой хорошо ладим друг с другом. Так зачем нам еще дети?
      Они были женаты уже десять лет, когда неожиданный сердечный приступ унес Джорджа, и с тех пор Френсис жила одна. Она жила, как хотела, была свободна в своих поступках, посещала концерты и спектакли, читала газеты и новинки литературы и даже поигрывала, но умеренно. Свои способности Френсис использовала с толком, обучая рисованию и живописи молодых девушек, и радовалась, когда кто-то из них добивался успеха. Но главным для нее была благотворительность, о масштабах которой знали только ее банкир да Джон Харкер. В общем, жизнь ее шла гладко, и ей совсем не хотелось, чтобы что-то нарушило ее мирное течение.
      Пока Джордж был жив, большую часть времени она проводила в семейном поместье в Эссексе, наезжала в Лондон лишь изредка и ни разу не столкнулась с Маркусом. Он тоже редко бывал в Лондоне, предпочитая проводить время в своем поместье или в шотландском замке. По слухам, после смерти жены, случившейся два года назад, он вел почти затворническую жизнь. И вот сейчас появился в Лондоне. Ничего, у нее, слава богу, хватает здравого смысла не переживать по этому поводу.
      На завтра у нее была запланирована верховая прогулка с сэром Персивалем Понсонби, и они договорились отправиться рано утром.
      Перси, закоренелый холостяк, вел рассеянную жизнь, и с его лица не сползало выражение вселенской скуки, за которым, впрочем, скрывался живой, насмешливый ум. При этом он оказался добрым и снисходительным товарищем. Между ним и Френсис существовало своего рода соглашение – они только друзья, их обоих привлекает свободная жизнь, и никакие потуги добровольных свах ни к чему не приведут.
 
      Это апрельское утро выдалось ветреным, но не холодным. На каштанах уже набухли почки, а в садах покачивались под ветром нарциссы и левкои, кое-где показались уже и бутоны роз и дельфиниум. Скоро лондонский сезон вступит в полную силу.
      Френсис надела, как обычно, свою синюю с серебряной окантовкой амазонку, поверх шляпки накинула газовый шарф, затянув его для надежности под подбородком. По мнению Перси, выглядела она очень мило.
      Они катались уже около часа, когда на дорожке парка появился прогулочный фаэтон, и в держащем поводья мужчине Френсис узнала того, кого знала когда-то как Маркуса Стенмора, маркиза Риели. Рядом с ним сидела, горделиво выпрямившись, темно-рыжая девушка.
      – Убей меня Бог, если это не Лоскоу, – проговорил Перси, поднося к глазу монокль. – А выглядит, выглядит-то как! Давно я его не встречал. А что это за красотка с ним, интересно бы узнать?
      – Должно быть, дочь, – пробормотала Френсис.
      – Дочь, говоришь. Боже, как летит время. Интересно, что он делает в Лондоне?
      – Говорят, подыскивает себе жену. – Френсис почувствовала невольное любопытство. Она уже не та неловкая, стеснительная семнадцатилетняя девушка, какой он ее знал, но и ему уже далеко не двадцать три. Впрочем, время обошлось с ним милостиво. Он возмужал, правильные черты лица стали четче, из-за легких морщин в уголках глаз и губ появилось выражение, которого не было прежде, подбородок стал как-то тяжелее и выпячивался вперед, придавая ему несколько презрительный вид. И все же он был необыкновенно хорош собой.
      Перси скосил глаза на Френсис.
      – Может, свернем, пока не поздно, или как?
      – С чего вдруг? – засмеялась Френсис. – Это выглядело бы слишком демонстративно, а я ему ничего демонстрировать не собираюсь.
      Они уже поравнялись с фаэтоном, и этикет предписывал ей обратиться к герцогу первой. Френсис натянула поводья и одарила его одной из своих знаменитых улыбок, той, что освещала все ее лицо и повергала в трепет большую часть мужского населения Лондона.
      – Ваша светлость. – Она изобразила легкий поклон.
      – Миледи. – Он остановил фаэтон и снял высокую шляпу. Скользнувшая по лицу улыбка не коснулась янтарных глаз, лишь губы как-то иронически изогнулись. В юности он так не улыбался, она помнила это точно. – Как поживаете?
      – Прекрасно, благодарю вас. Вы знакомы с сэром Персивалем, не так ли?
      – Да, знаком. Приятного вам дня, Понсонби.
      – И вам тоже, – откликнулся Перси. – Каким ветром вас занесло в нашу деревню? Я вас тут сто лет не видел.
      – Вы правы. – Он повернулся к Френсис. – Графиня, разрешите вам представить мою дочь Лавинию. Лавиния, графиня Коррингам. – Голос его звучал холодно и равнодушно. – А это сэр Персиваль Понсонби.
      – Я рада встрече с вами, леди Лавиния, – сказала Френсис, пока Перси изображал поклон, сидя в седле. – Надеюсь, вам понравится в Лондоне.
      В ответ девушка что-то невнятно буркнула, некрасиво скривившись, чем вызвала укоризненный взгляд отца.
      Френсис была несколько обескуражена, но, поскольку церемонию знакомства можно было считать законченной, переключила свое внимание на герцога.
      – Вы надолго в Лондон, ваша светлость?
      – Полагаю, на весь сезон. У меня есть кое-какие дела, а Лавинии не помешает приобрести немножко столичного лоска.
      Френсис не могла не согласиться с этим. Девушка была необычайно хороша, и можно было ожидать, что она произведет фурор среди светской молодежи, если, конечно, научится улыбаться и вести себя вежливо.
      – Тогда мы, наверное, еще увидим вас в свете.
      – Думаю, да. Я намереваюсь поводить Винни по светским собраниям, хочу дать ей некоторое представление о том, что ее ждет, когда она на следующий год выйдет в свет. – Он внезапно улыбнулся, и Френсис словно что-то укололо в сердце. А она-то думала, что его чары на нее больше не подействуют… – Леди Уиллоуби пригласила нас завтра на чай.
      Френсис выругалась про себя. Положительно Эмма Уиллоуби везде поспевает первая. Да еще выбрала тот самый день, когда Френсис обещала привезти ей портрет. Можно, конечно, доставить его утром и отговориться от чая, но это означало бы признаться себе, что она трусит. К тому же все равно не удастся избегать его в течение всего сезона, так что пусть все идет как идет.
      – Как мило, – сказала Френсис. – Буду очень рада увидеть там завтра вас обоих. До свидания, Лоскоу. Леди Лавиния.
      – Графиня. – Он кивнул и натянул поводья, собираясь тронуться с места. Френсис и Перси развернулись и продолжили свой путь. Встреча как встреча, ничего экстраординарного, простой обмен любезностями между знакомыми. А чего она ждала? Может, фейерверка? Улыбнувшись, Френсис повернулась к своему сопровождающему. Уж кто-кто, а он не заслужил, чтобы она его забывала.
      – А на что ты намекал, предлагая свернуть? – спросила она.
      – Господи, Фэнни, не строй из себя простушку. Как будто я не знаю, что в те далекие времена все только и ждали, что со дня на день он сделает тебе предложение.
      – Правда? – Френсис вдруг почувствовала, как в ней поднимается раздражение. – Сплетники иногда ошибаются, сам знаешь.
      – Это так, но я тогда думал, как ты, должно быть, разочарована.
      – Ничуть, – слукавила Френсис. – Я знала, что мы не пара. И, знаешь, Перси, давай оставим этот разговор, я не вижу в нем никакого смысла.
      – Прошу прощения, клянусь, больше никогда не заикнусь об этом.
      – Вот и хорошо. И еще, я буду тебе очень обязана, если ты и другим заткнешь рот.
      – Так и сделаю, хотя, по правде говоря, вряд ли об этом станут сплетничать, уж очень давно это было.
      – Но ты же запомнил.
      – А что я? Я особый случай.
      – В каком смысле?
      – Ну, у меня крепкая память… только помнить нечего, – туманно пояснил Персиваль. – Ну что, едем домой или еще погоняем?
      Френсис засмеялась.
      – Второе. Давай галопом.
      Считалось, что леди не подобает скакать галопом; можно было проехать на лошади шагом или рысью по дорожке. Френсис, однако, частенько позволяла себе отступать от правил. Вот и сейчас она промчалась по траве до центра парка и пустила лошадь в галоп. Сэр Персиваль последовал за ней.
      Полчаса спустя он и Френсис, разгоряченная, забывшая о том, что тревожило ее совсем недавно, повернули к дому.
 
      В тот же день, позже, Френсис, чтобы доказать себе, что она в полном порядке, взяла блокнот для набросков, пастельные карандаши и велела Джону Харкеру ехать в Ист-Энд. Там она поставила мольберт на пристань, уселась на табуретку и начала рисовать стоявшую под разгрузкой шхуну, прибывшую с грузом чая. Она с головой ушла в работу и очнулась, лишь когда пришла пора возвращаться домой. Мысли о Маркусе Стенморе, герцоге Лоскоу, полностью выветрились у нее из головы. Чтобы вернуться на следующий день.
 
      В этот день она повезла портрет леди Уиллоуби к ней домой. Та долго не могла решить, на какой стене главной гостиной расположить портрет, чтобы его было лучше видно, и лакей то и дело перетаскивал его с места на место.
      – Может, лучше повесить его в другой комнате? – предложила Френсис.
      – Ну уж нет, он должен быть здесь. Я хочу, чтобы все, кто ко мне приходит, сразу его увидели.
      В этот момент появился лорд Уиллоуби, к которому незамедлительно обратились за советом. Он постоял с задумчивым видом, а потом показал на свободное место в отдалении от камина.
      – Поставь его тут прямо как есть, на мольберте.
      – Не вешать? – удивилась его супруга. – Но у портрета будет какой-то незаконченный вид!
      Он засмеялся.
      – Зато ты сможешь его передвигать куда вздумается. Ты даже можешь стать родоначальницей новой моды – выставлять картины на мольбертах.
      Леди Уиллоуби радостно захлопала в ладоши.
      – Я так и сделаю. – Она повернулась к Френсис. – Милая графиня, вы не позволите мне временно оставить здесь ваш мольберт, пока я не куплю другой?
      – Ну зачем же временно? – отозвалась Френсис, думая о пачке денег, которые она несколько минут назад положила в свой ридикюль. – Мне будет только приятно, если он останется у вас навсегда.
      – Наверное, я его пока прикрою, – радостно проговорила леди Уиллоуби, – а потом, когда все соберутся, сниму покрывало. Вот будет сюрприз! Портрет прелестный, он еще больше поднимет вашу репутацию, дорогая графиня. И как вам удается добиваться такого сходства?
      Френсис проглотила смешок: на портрете леди Уиллоуби была много стройнее той, что стояла сейчас перед ней. Простодушная женщина этого не замечала, но муж-то уж точно заметил, да и от остальных это не ускользнет. Френсис задумалась было, и уже не в первый раз, не разменивает ли она свои способности и не стоит ли проявлять больше уважения к искусству, но в этот момент лакей объявил о приходе гостей.
      Гости пошли вереницей, их приветливо встречали, усаживали и угощали чаем с маленькими миндальными пирожными. Мольберт стоял накрытый скатертью. Френсис очень хотелось исчезнуть до того, как его откроют. Она всегда чувствовала себя неловко, когда она сама и ее работы оказывались в центре внимания, – ведь можно было подумать, что она тщеславна, а это была неправда. Френсис уже привстала со стула, чтобы уйти, когда объявили о приходе герцога Лоскоу и леди Лавинии, и она снова села, ощутив себя в ловушке.
      Он вошел с самым непринужденным видом, нисколько не смущаясь тем, что гостиная полна незнакомых ему людей. На нем был безукоризненный темно-синий сюртук с черными пуговицами и высоким воротником. Галстук, в котором поблескивала бриллиантовая булавка, был явно завязан не без помощи искусного камердинера, а над шевелюрой наверняка потрудился какой-нибудь модный куафер высшего света. Заправленные в высокие сапоги светло-синие панталоны туго обтягивали длинные мускулистые ноги герцога. У всех присутствовавших дам вырвался дружный вздох. Исключение составила лишь Френсис.
      Герцог поклонился хозяйке.
      – К вашим услугам, миледи.
      – Вы оказали нам такую честь, присоединившись к нашей маленькой компании, ваша светлость, – просюсюкала леди Уиллоуби. – А это, я полагаю, леди Лавиния?
      – Вы не ошибаетесь. – Он посмотрел на дочь. – Реверанс, Винни.
      Лавиния сделала требуемое и даже более того – изобразила улыбку.
      – Миледи, – буркнула она.
      – А теперь разрешите познакомить вас с гостями, – проговорила леди Уиллоуби.
      Герцог отвешивал поклоны, бормотал учтивости и двигался дальше. Следом шла его дочь, с лица которой не сходила вымученная улыбка.
      – Графиня Коррингам, – произнесла леди Уиллоуби, как-то неожиданно возникнув перед Френсис. – Но я полагаю, вы знакомы.
      – Вы правы. – Он поклонился. – Как поживаете, графиня?
      Она принужденно улыбнулась.
      – Прекрасно, ваша светлость.
      – Графиня – виновница того, что мы сегодня собрались здесь, – продолжала леди Уиллоуби. – Почетная гостья, так сказать, не считая, естественно, вашей светлости.
      – Вот как? – Он поднял красиво очерченные брови. Френсис растерялась. Он что, действительно все забыл? Или только делает вид? – Я уверен, честь по заслугам.
      Леди Уиллоуби, уже не слушая, развернулась и хлопнула в ладоши, призывая ко всеобщему вниманию.
      – Друзья, – заговорила она, – это не официальная церемония, так что обойдемся без речей, но я решила, что именно вы должны увидеть это первыми. – С этими словами она сдернула ткань с мольберта. – Перед вами последнее произведение графини Коррингам.
      Секунды две стояла тишина, и в эти две секунды Френсис ничего так не желала, как провалиться сквозь землю; а потом кто-то захлопал, все подхватили и заговорили вразнобой:
      – Цвета удивительно естественные.
      – Как тонко, однако, выписан каждый волосок!
      – А руки! Вы посмотрите на руки! Прелестно! Не всякий сумеет так нарисовать руки.
      – Я польщена, – проговорила Френсис, поднявшись с места и оказавшись в нежелательной близости к герцогу.
      – Вы польщены? – прошептал он ей на ухо. – По-моему, это вы занимаетесь лестью.
      – А почему бы и нет? От этого никакого вреда, – шепотом ответила Френсис, стараясь побороть пронизавшую ее дрожь, увы столь ей знакомую. Как будто и не прошло семнадцати лет.
      – Боюсь, это вредит вам самой.
      – Какое глубокомыслие! – пробормотала Френсис и прикусила язык – меньше всего ей хотелось вступать с ним в перебранку.
      – Неужели вы так стеснены в средствах, что приходится создавать такую безвкусицу? – Он кивнул на портрет.
      – Леди Уиллоуби в восторге от него. А это означает, что и другие…
      – Тоже с удовольствием станут платить вам.
      – Не вижу в этом ничего дурного.
      – Нет, но я лучше думал о вас. – Герцог с улыбкой повернулся к приближавшейся к ним хозяйке дома.
      – Лорд Лоскоу, – заговорила та, отдуваясь, – а что скажете вы? Правда, удивительно похоже?
      Он поклонился.
      – О, это замечательно, – проговорил он, не глядя на ухмыляющуюся Френсис. – Леди Коррингам действительно очень талантлива.
      – А вы, милорд, когда-нибудь позировали для своего портрета? – продолжала леди Уиллоуби.
      – Когда-то давно, много лет назад, – осторожно ответил герцог. – Это, должно быть, крайне утомительно, да у меня и времени нет.
      – Ах, но здесь, в городе, вы, возможно, не так сильно заняты. Очень рекомендую вам ее милость леди Коррингам.
      – Ох, ну что вы, леди Уиллоуби, – сказала Френсис. – Вы заставляете меня краснеть.
      – Ой, да оставьте, вы же не молодая девушка, чтобы краснеть. – Эта бестактность заставила герцога хмыкнуть, а Френсис почувствовала, что заливается краской. – Прошу вас, милорд, – продолжала хозяйка, – подойдите, пожалуйста, к другим гостям. Они тоже жаждут поговорить с вами, а Фелисити просто не терпится познакомиться с леди Лавинией.
      Герцог поклонился Френсис. – К вашим услугам, миледи. – Он отошел, за ним последовала его дочь.
      Френсис проводила взглядом его высокую фигуру и повернулась к столпившимся вокруг нее гостям, жаждущим договориться с ней насчет портретов. Несколько минут она была занята, а потому не заметила, как герцог с дочерью ушли. Вскоре ушла и она.
      С деловой точки зрения день прошел очень успешно, хотя Френсис не совсем понимала, почему леди Уиллоуби рекламирует ее с таким жаром. Может, думает, что ей нужны деньги? Впрочем, они ей действительно нужны.
 
      Вечером того же дня Френсис была в концерте, который миссис Джорджина Баттерворт устраивала в пользу сирот войны. О герцоге Лоскоу она уже успела забыть, и каково же было ее удивление, когда во время антракта она снова увидела его, с кем-то оживленно беседующим. Интересно, его в самом деле волнует судьба сирот войны или он просто не упускает случая побывать в обществе, в надежде присмотреть кого-нибудь себе в жены?
      Прошло какое-то время, прежде чем герцог наконец заметил Френсис. Его брови поползли вверх, словно он никак не ожидал ее здесь увидеть. Извинившись перед пожилой дамой, с которой разговаривал, он направился к ней.
      – Графиня, вот уж не думал снова увидеть вас так скоро.
      – А я вас. Мне кажется, это не та компания, которая может вас заинтересовать.
      – Ну почему же? – В голосе его послышалось недовольство. – Участь детей, осиротевших в войну, не может не волновать. Вы, должно быть, думаете так же, если пришли сюда.
      – Вы правы.
      – Значит, у нас есть общие интересы.
      Френсис промолчала, но сердце в груди подпрыгнуло, так что пришлось усилием воли заставить себя успокоиться. Этого только не хватало, ведет себя точно юная школьница, при том что на носу тридцать пятый день рождения!
      – Вот и прекрасно. Мне бы не хотелось, чтобы мое присутствие как-то мешало вам в ваших добрых делах.
      – Господи, да о чем вы говорите? – воскликнула Френсис и, понизив голос до свистящего шепота, продолжила: – Вы слишком о себе возомнили, если думаете, что для меня имеет хоть какое-то значение, где вы и чем вы занимаетесь.
      – Ну, тогда извините.
      Френсис не успела ничего сказать в ответ, потому что подошла миссис Баттерворт.
      – Я вижу, вы уже знакомы с герцогом, – обратилась она к Френсис.
      – О, мы с ней старые спарринг-партнеры, – проговорил Маркус, заставив Френсис мгновенно вспомнить свою мастерскую и портрет боксера. – Мы много лет не виделись, приятно было вспомнить былое.
      – Прекрасно! Мы с вами должны быть благодарны герцогу, миледи, за то, что он присоединился к нашей небольшой группе подписчиков. Как вы думаете, его имя на подписном листе вдохновит других?
      – Не сомневаюсь, – пробормотала Френсис.
      – Мы сейчас ищем подходящее здание, чтобы временно разместить ребят, пока найдутся семьи, которые согласятся взять их к себе, – стала рассказывать миссис Баттерворт, обращаясь к герцогу. Френсис внимательно наблюдала, не появятся ли на его лице признаки скуки. Но нет, их не было. Впрочем, он всегда умел притворяться.
      – Можете рассчитывать на мою помошь, миссис Баттерворт, – произнес он с улыбкой, совершенно покорившей его простодушную собеседницу. Где ей, бедняжке, знать, подумала Френсис, что за этой улыбкой скрывается холодное, твердое, как камень, сердце.
      – О, благодарю вас, сэр. Концерт имеет такой успех, что мы подумываем, не устроить ли нам бал, чтобы собрать побольше пожертвований. Могу ли я рассчитывать на то, что вы купите билет?
      – Со всем моим удовольствием, если только мне не придется приходить на этот бал.
      Френсис вернулась на свое место в расстроенных чувствах. Он что, так и будет подстерегать ее на каждом шагу? Попадаться ей повсюду, куда бы она ни пошла? Но не может же она запереться дома!
      Внезапность его появления выбила ее из колеи, оживила воспоминания о лете 1800 года. Всего одно лето… Какое это сейчас имеет значение? У нее слишком много дел в настоящем, чтобы копаться в прошлом.
      Она увидела его снова, когда все расходились.
      Лакей миссис Батгерворт подавал ей пелерину, когда вдруг кто-то стал ему помогать. Френсис повернула голову, чтобы поблагодарить, и уткнулась взглядом в янтарные глаза герцога Лоскоу, в глубине которых, словно в янтаре, светился огонек.
      – Спасибо, – холодно сказала она.
      – Я вижу, вы без сопровождающих. Могу я предложить свои услуги?
      – Спасибо, не надо, меня ждет коляска.
      – Тогда желаю покойной ночи. – Взяв у лакея шляпу, он нахлобучил ее на голову и зашагал по дорожке к своей карете.
 
      – Езжай домой, Браун, – сказал он кучеру, – я пройдусь пешком.
      Путь был неблизкий, больше двух миль через не самые благоустроенные кварталы Лондона, но ему необходимо было размять ноги. Он скучал по долгим пешим прогулкам и в своем дербиширском поместье, а в Лондоне совсем разленился и начал набирать вес. Может, снова заняться боксом?
      От мыслей о боксе он незаметно перешел к Фэнни Рэндал, то есть нет, леди Френсис Коррингам, поправил он себя с усмешкой. Она когда-то нарисовала его в виде боксера. Он тогда был восхищен ее талантом и хотел взять себе портрет, но она не отдала.
      – Его никто не увидит, кроме нас с тобой, – сказала она. – Я с ним никогда не расстанусь.
      Но это было так давно… Интересно, сохранился ли портрет, или после его измены она возненавидела и его самого, и его изображение? Он плохо поступил с ней, но откуда ему было знать, что она ждет от него предложения руки и сердца? Решение о его союзе с Маргарет Конно было принято их отцами, и он был бессилен что-либо изменить.
      Конечно, он не должен был постоянно искать ее общества тем летом, не должен был признаваться ей в любви, хотя и вправду любил ее. Двадцатитрехлетний юнец, он еще не научился тогда скрывать свои чувства и думать о последствиях, хотел все время быть с ней и тем самым компрометировал ее. Но она отвечала ему так горячо, что его несло все дальше.
      А потом в Лондон нагрянуло семейство Конно, так что ему пришлось повсюду сопровождать свою невесту, и объяснение с Фэнни стало неизбежным. В конце концов это и произошло на балу у графини Девонширской.
      Они танцевали с Фэнни контрданс, и он попытался объяснить ей, что ему придется так или иначе жениться на Маргарет, но это никак не влияет на его чувства к ней. Она не захотела его слушать.
      – Если вы считаете, что я такая дура, что соглашусь стать вашей любовницей, то глубоко ошибаетесь, – прошипела она сердито.
      Он был поражен ее грубостью, однако, проснувшись на следующее утро с тяжелой головой от выпитого накануне вина и бренди, понял, что в ее словах была правда. После женитьбы на Mapгарет у него и в самом деле не оставалось иного способа по-прежнему встречаться с Френсис, кроме как сделать ее своей любовницей. Но это было бы жестоко – играть любовью семнадцатилетней девушки, вчерашней школьницы. Он послал ей письмо с извинениями, и на этом все было кончено.
      Забыла ли она все это или еще помнит? Нет, вряд ли забыла, хотя утешилась довольно быстро, выйдя замуж за Коррингама.
      И вот теперь они оба свободны.
      Но это уже не имеет никакого значения. Они уже не те, что были когда-то, они чужие друг другу. Маркус улыбнулся. До него дошли слухи, будто он подыскивает себе новую жену. Чепуха. Он вполне доволен своим одиночеством и совсем не жаждет снова связывать себя по рукам и ногам.
      В Лондон его привели неотложные дела, а поскольку уже давно пора было что-то делать с дочерью – ей шестнадцать лет, а ведет она себя словно мальчишка-сорванец, – то он захватил ее с собой. Сестра Шарлотта, которую он просил приехать помочь ему, застряла в своей Ирландии из-за детей, заболевших корью, и в результате он оказался в Лондоне один на один со своей строптивой дочерью. И что теперь с ней делать – не имел ни малейшего понятия.
      Ему бы очень пригодился кто-нибудь вроде Френсис Коррингам. Прекрасные манеры, умеет себя вести, всех знает, и ее все знают, всегда одета по моде. А еще необычайно талантлива. Да, надо попросить графиню Коррингам написать ее портрет и занять ее уроками рисования и живописи.
      Ему не обязательно при этом присутствовать, и он спокойно сможет заниматься делом, ради которого приехал в Лондон. Только вот согласится ли она? Или так сердита на него до сих пор, что откажет? Но ей, судя по всему, безразлично, кого рисовать, лишь бы хорошо заплатили, так с чего бы ей отказываться? Решено, завтра он к ней заедет.

      Френсис все еще продолжала улыбаться, выходя из ветхого здания на Монмаут-стрит, служившего домом для дюжины сирот. Небось, повстречайся ей сейчас кто-нибудь знакомый из общества, его бы хватил удар; только вряд ли он узнал бы ее вообще. Без шляпы, в сером шерстяном платье и короткой пелерине она похожа на тысячи других ничем не приметных женщин, на какую-нибудь жену или вдову мелкого клерка или кого-нибудь подобного.
      Графиня Коррингам давала львиную долю денег на содержание сирот, но в сам приют приходила миссис Фэнни Рэндал и, засучив рукава, купала детей или кормила их немудреной едой, купленной на добытые ею деньги. Ей нравилась эта работа, она любила этих детей.
      – У вас, голубушка, работа в руках просто кипит, – заметила миссис Томас, заправлявшая делами приюта. – Как жаль, что у вас нет собственных детей.
      Френсис улыбнулась и промолчала. Бездетность – это было самое большое горе, и она не любила об этом говорить.
      Джон Харкер, как и было договорено, ждал ее в условленном месте. Френсис села рядом с ним и, взяв у него поводья, пустила лошадей по направлению к Оксфорд-стрит, умело лавируя между запрудившими мостовую каретами, колясками и верховыми лошадьми. Никто не обращал на нее внимания, хотя у Френсис все же мелькала мысль: вдруг ее кто-то заметит и узнает, и мысль эта придавала остроты ее ощущениям.
 
      Минут через двадцать она свернула на Дьюк-стрит и с шиком подкатила к своему дому – чтобы обнаружить там герцога Лоскоу в костюме для верховой езды. Он стоял на верхней ступеньке крыльца, явно получив известие, что хозяйки нет дома, и собираясь уходить. Первым побуждением Френсис было проехать мимо в надежде, что он ее не узнает, но он уже застыл как вкопанный.
      Оставалось только сделать вид, будто ничего не случилось. Бросив поводья Джону, Френсис резво спрыгнула на землю и с улыбкой направилась к герцогу.
      – Ваша светлость, я вас не ждала, иначе не уехала бы из дома.
      – Добрый день, графиня, – произнес он, с поклоном снимая шляпу и быстро окидывая удивленным взглядом ее наряд. – Если это некстати… – Он затих.
      Френсис с усмешкой подумала, что он чувствует себя более неловко, чем она. Можно было, конечно, попросить его приехать в другой раз, но ее одолело любопытство. Зачем он приехал? О чем они могут говорить после стольких лет?
      – Ни в коем случае, милорд. Прошу вас, входите. Грили, – обратилась Френсис к лакею, – проводи его светлость в зеленый салон и скажи Куку, пусть подаст чаю. – Она повернулась к герцогу. – Прошу извинить, мне надо переодеться. Я недолго.
      В спальне Френсис придирчиво осмотрела себя в зеркале. Да, видок еще тот! Платье все в пятнах и помято, волосы растрепались. Ко всему прочему на носу пятно, а на руке царапина – ее оставил кот, которого они купили, чтобы вывести в приюте мышей. Сама виновата, не надо было его дразнить.
      – Заставить герцога ждать на крыльце, – ворчала Роуз, помогая Френсис снять платье. – Что он подумает о вас? – Роуз работала у Френсис много лет и считала себя вправе открыто высказывать свое мнение.
      – А меня, Роуз, ничуточки не интересует, что он там себе думает.
      – И что вы ему скажете?
      – О чем?
      – Об этом. – Горничная с отвращением зашвырнула серое платье в угол.
      – Да ничего. Это его не касается.
      А ведь действительно было время, когда она проводила ночи без сна из-за человека, который ожидал ее сейчас в гостиной. Эта мысль вызвала у Френсис легкую улыбку. Когда-то она делала вид, будто ей все равно, ну а сейчас ей действительно все равно.
      И все же ее мучило предчувствие, что человек, который, как она полагала, навеки остался в ее юности и благополучно забыт, каким-то образом нарушит ее налаженную, размеренную жизнь.
 
      Маркус расхаживал по комнате и размышлял об очаровательной графине. Дом был обставлен с отменным вкусом. По стенам висели картины известных мастеров, две были без подписи, и Маркус заключил, что это работы хозяйки. На столах стояли вазы с живыми цветами. Все в комнате дышало благополучием, и ничто не указывало на стесненность в средствах. Тогда почему же графиня так бедно одевается?
      Впрочем, дом-то не ее, напомнил себе Маркус, а ее пасынка, нынешнего графа Коррингама. Может, это он ограничивает мачеху в средствах? Не потому ли она пишет эти ужасные портреты и учит девушек рисованию? Ах, бедная, бедная Фэнни. Хорошо, что он пришел. Обучение Винни даст ей дополнительный заработок, а он хоть немного облегчит свою совесть.
      Он стоял у окна и смотрел на ухоженный сад. Услышав за спиной шум шагов, он обернулся, все еще улыбаясь, и беззвучно ахнул в изумлении.
      Френсис была в темно-зеленом шелковом платье с бархатной отделкой. Но Маркуса поразило не столько роскошное платье, сколько то, как великолепно она в нем выглядела: тонкая талия, высокая грудь, стройная белая шея, иссиня-черные волосы собраны в пучок высоко на голове и падают сзади кудрями. Стоявшая перед Маркусом цветущая женщина с гордой осанкой не нуждалась в том, чтобы стараться выглядеть моложе своих лет, она и так была вызывающе хороша. На ней не было никаких украшений, и белая шея выглядела столь маняще обнаженной, что Маркусу вдруг захотелось прижаться к ней лицом.
      – Графиня, – выдохнул он, наклоняясь.
      – Извините, что немного задержалась, – проговорила она. – Надеюсь, вам подали чай.
      – Да-да. Но я ждал вас, чтобы выпить чаю вместе.
      – Присаживайтесь, пожалуйста. – Френсис опустилась на диван и указала на кресло напротив. – Я в это время предпочитаю чай, но если вы желаете мадеры или шерри…
      – Нет, чай как раз то, что надо. – Он приподнял полы сюртука и уселся, вытянув перед собой длинные ноги, обтянутые лосинами для верховой езды. Френсис невольно отметила, что они такие же мускулистые, как прежде.
      Она наполнила чаем чашки и протянула одну ему, с удовольствием отметив, что рука ее тверда, словно каменная.
      – Пожалуйста, вот медовые пирожные, угощайтесь.
      – Нет, спасибо, хотя признаюсь, выглядят они соблазнительно.
      Френсис мелкими глотками отпивала чай. Необходимость поддерживать светскую беседу выводила ее из себя. Что ему надо? Зачем он явился? Смотрит на нее оценивающим взглядом. Неужели собирается продолжить то, что было оборвано? Если так, то пусть не надеется.
      – Прекрасный день, – сказала Френсис. – Удивляюсь, почему вы не на верховой прогулке. Леди Лавиния, наверное, любит кататься.
      – Это верно. Мы утром немножко покатались, потом я отвез ее домой. Ездить по парку ей не нравится, к тому же ее кобыла осталась дома и пришлось взять для нее лошадь напрокат.
      – Тогда она, наверное, мечтает вернуться в Дербишир.
      – Да, но я пока что не планирую возвращаться, так что ей придется смириться с тем, что есть.
      Он, наверное, ждет, чтобы она спросила, чем вызван его визит. Ну уж нет, не станет она спрашивать, даже если придется провести целый день в пустой болтовне. Маркус поставил на стол чашку, и она спросила, не налить ли ему еще чаю.
      – Спасибо, нет. – Он оглядел комнату. – У вас чудесный дом.
      – Благодарю вас. Я тут кое-что поменяла по своему вкусу. Вообще-то дом не мой, он принадлежит нынешнему графу, моему пасынку, но он сказал, я могу жить здесь сколько захочу.
      В принципе все должно измениться в день двадцатипятилетия графа, когда, окончательно вступив в права наследства, он получит в безраздельное владение поместье в Эссексе и лондонский дом. Тогда ей придется подыскивать себе другое жилье. Жить в доме, когда хозяин снисходительно терпит твое присутствие и уж тем более когда он женится, – такая перспектива Френсис не устраивала. Перемены были неизбежны, но Френсис трусливо старалась об этом не думать и ничего не предпринимала, хотя знала, что рано или поздно придется.
      – Надо быть слишком непочтительным сыном, чтобы сказать иначе, графиня.
      – Уж непочтительным его никак не назовешь, милорд. Лучшего сына и пожелать нельзя, а мне, позвольте предварить ваш вопрос, не посчастливилось иметь собственных детей.
      – Я ни за что не осмелился бы задать такой личный вопрос, миледи.
      Френсис рассердилась на себя за несдержанность и, чтобы чем-то занять руки, собрала чашки и составила их на поднос.
      – Стенмор-хаус считается прекрасным образцом лондонской застройки, – произнесла она с непринужденной улыбкой, стараясь справиться с неловкостью.
      – Да, но все там устарело. Моя покойная супруга не любила Лондон и никогда сюда не приезжала, поэтому все осталось так, как было при моей матушке.
      Френсис захотелось спросить, почему герцогиня не любила Лондон, но это был бы вопрос не менее личный, чем о ее бездетности, и она решила не давать ему повода ткнуть ее в это носом. Слишком много чести.
      – Моя дочь ни разу не была в столице, – сказал Маркус, прерывая ее размышления. – До последнего времени это было не обязательно, но на следующий год ей исполнится семнадцать, и она должна произвести хорошее впечатление в обществе; это необходимо, чтобы можно было рассчитывать на достойную партию.
      – Не слишком ли рано думать об этом сейчас, в семнадцать-то лет? Девушки в этом возрасте еще совсем дети. – Вот тебе, подумала Френсис, наблюдая за выражением лица Маркуса: понял ли он намек? Однако время явно научило его скрывать чувства.
      – У меня нет ни малейшего желания обременять ее браком, прежде чем она будет к этому готова, – ответил он ровным голосом. – Но она должна быть представлена ко двору, и мне не хотелось бы, чтобы ее манеры сочли недостаточно изысканными.
      – Так вы, милорд, собираетесь ее обтесывать? – Она сопроводила эти слова иронической улыбкой, которая мгновенно отбросила его на семнадцать лет назад – юная Фэнни Рэндал была шутницей – и заставила подняться и отойти к окну, чтобы восстановить душевное равновесие. Он пришел на деловую встречу и не позволит взять верх эмоциям.
      – Нет, это было бы глупо с моей стороны. Для этой цели я найму других. – Он резко повернулся. – Например, вас, если вы согласитесь.
      – Меня? – Френсис не могла скрыть удивление. – Вы, наверное, шутите.
      – Ничуть. Насколько я знаю, одним из качеств, необходимых юной леди, помимо рукоделия, игры на музыкальных инструментах и умения танцевать модные танцы, является владение рисунком и живописью, а по-моему, лучше вас этому Лавинию не научит никто.
      Он присел на диван рядом с Френсис, и так близко, что на нее будто повеяло его теплом. Френсис показалось, что какая-то сила притягивает ее к Маркусу, нестерпимо захотелось прижаться к нему, почувствовать его руку на талии, его губы на своих губах. Она в ужасе вскочила на ноги и, схватившись за колокольчик, стала его трясти, вызывая горничную, чтобы та пришла и убрала поднос.
      Повинуясь этикету, согласно которому мужчина не мог сидеть, если женщина стоит, Маркус стал подниматься. Френсис резко села и показала ему рукой на другое кресло. Он сел, на этот раз подальше, и она вздохнула с облегчением.
      – Конечно, у меня есть кое-какие способности, но…
      – Не прибедняйтесь, графиня, у вас несравненная репутация…
      – Много шума из ничего! – Френсис рассмеялась. – Вы же сами видели мою работу у леди Уиллоуби и раскритиковали ее.
      – И не собирался. Просто заметил, что вы приукрасили свою модель. – Он неожиданно усмехнулся, а янтарные глаза вспыхнули столь знакомым ей светом, немного суровое лицо оживилось, стало выразительнее. – А если вспомнить ту, что вам позировала, то я бы на вашем месте воспринял это как комплимент.
      – Люди платят не за то, чтобы им показывали правду, ваша светлость.
      – А важно, чтобы они платили, – пробормотал он.
      – Да, важно, – резко сказала Френсис.
      – Ну так я буду платить. Хорошо платить.
      – У меня строго определенный тариф для учениц, посещающих мой класс.
      – Я не хочу, чтобы Винни училась в группе, мне бы хотелось, чтобы вы уделили ей внимание особо.
      – Я не уверена, что у меня найдется время.
      Пришла горничная за подносом. Маркус подождал, пока она удалится, закрыл за ней дверь и лишь после этого заговорил снова:
      – Для двухчасовых уроков дважды в неделю вы наверняка найдете время, тем более что я буду платить по двадцать фунтов за каждый урок.
      – Но это же смешно, – фыркнула Френсис. Сумма сразила ее наповал. – Никто не стоит таких денег.
      – Вы себя недооцениваете, графиня.
      – А если у вашей дочери нет способностей? – Френсис была в смятении. Что она делает? Надо было отказать ему сразу же, а вместо этого она подсчитывает сумму в уме. Два раза в неделю по двадцать фунтов… да этого же хватит на оплату еды, одежды и обслуживающего персонала приюта! Еще и останется на то, чтобы обставить новый дом, когда они его купят. Надо быть сумасшедшей, чтобы отказаться.
      – Но рисованию-то ведь можно научить?
      – До определенных пределов, но если нет таланта, то… – Френсис пожала плечами, ее грудь поднялась и опустилась, вызвав у него неожиданный приступ желания, который он быстро подавил. – У меня нет практики обучения тому, чему научить невозможно.
      – Я не жду, чтобы вы сделали из нее гения, я просто хочу, чтобы она кое-что знала, кое в чем разбиралась, вот и все.
      – Кое-что, кое в чем… Знаете, милорд, по-моему, это не то, к чему человек должен стремиться, независимо от того, какое положение он занимает в обществе и чем занимается, – язвительно проговорила Френсис. – Насколько мне помнится, вы во всем старались добиться совершенства, так почему же вы отказываете в этом своей дочери? Ведь это не помешает ей сделать хорошую партию.
      Внезапно он расхохотался.
      – Вы по обыкновению откровенны, миледи. Хотя и правы, конечно. Ну так что вы скажете? Берете Лавинию? Она чудесный ребенок, но в последние два года, с тех пор как умерла жена, оказалась, по сути, без присмотра и немножко одичала. По-моему, мне просто не найти для нее более подходящего наставника, чем несравненная графиня Коррингам.
      Френсис сдержала улыбку.
      – То есть вы перекладываете обтесывание на мои плечи, я правильно поняла?
      – А почему бы и нет? – Он смотрел на нее с усмешкой, от которой лицо у него стало мягким и простодушным, как когда-то. – Да и кто, как не вы, с вашими безупречными манерами? Во время ваших уроков она заодно, хоть немного, научится вежливо разговаривать, вести себя с людьми.
      – Два раза в неделю. Многому ли она научится за столь короткое время?
      – Пока достаточно и этого. Из Ирландии должна приехать моя сестра, она, как вы знаете, замужем за лордом Фелмором, пусть тогда и возьмет на себя все заботы по воспитанию Лавинии и готовит ее к выходу в свет.
      – Но тогда зачем я вам вообще нужна?
      – О, еще как нужны, – проговорил он вкрадчиво, так что она даже пожалела, что задала вопрос. Впрочем, пусть не рассчитывает, что она купится на его комплименты. Но оказалось, что ничего такого он и в мыслях не держал. – Кроме того, у меня здесь кое-какие дела и мне некогда ее сторожить.
      – Получается, я должна следить, как бы с ней чего не случилось?
      – За хорошую плату.
      Значит, он не будет привозить дочку сам, та будет приезжать в карете с гувернанткой и лакеем, и ей не придется встречаться с ним постоянно.
      – Вы думаете, я нуждаюсь в средствах?
      – А разве не нуждаетесь?
      – Деньги мне действительно нужны, но не как средство к существованию, ваша светлость. Но прежде чем принять окончательное решение, я хотела бы встретиться и поговорить с леди Лавинией. Может, у нас с ней ничего не выйдет…
      – Понимаю. Давайте назначим день и час.
      – Привезите ее завтра, скажем, в два часа.
      – Согласен.
      Френсис вызвала звонком лакея проводить гостя до выхода. Это означало, что разговор окончен.
      Маркус надел шляпу и поднялся на ноги.
      – Миледи, к вашим услугам, – сказал он. – До завтра.
      Он вышел, а она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Встреча далась нелегко. Она думала, что с прошлым покончено, что она научилась не принимать ничего близко к сердцу. Но почему тогда она вся дрожит и словно бы совершенно лишилась сил? И зачем согласилась проводить целые часы в обществе его дочери? Не говоря уже о том, что никто не требует от нее оплачивать все расходы приюта, достаточно покрывать лишь какую-то их часть.
      Френсис встала, налила в стакан вина, снова села и задумалась. Нет, зря она треплет себе нервы. Речь идет о деле, Маркус сам это подчеркнул, и вообще-то она должна бы поблагодарить леди Уиллоуби, которая расхваливает ее направо и налево.
      После обеда она позанималась с полудюжиной девушек, рассказала им о линии и перспективе, а вечером посетила вечеринку у леди Холанд.
      Эта дама, известная властным характером и острым языком, была одним из столпов общества, и, идя к ней, Френсис всегда была уверена, что получит удовольствие от беседы с ее гостями, обычно людьми умными и сведущими во многих вещах. Домой Френсис возвращалась в прекрасном расположении духа, готовая к жизненным баталиям.
 
      Эта готовность куда-то исчезла, когда на следующий день в ее гостиной возник герцог Лоскоу, а за ним нехотя вошла леди Лавиния. Впрочем, приветствуя гостей, Френсис постаралась скрыть неуверенность.
      – Графиня, к вашим услугам. – Маркус изобразил изящнейший поклон, рассчитанный, как Френсис подозревала, скорее не на нее, а на дочь. В ответ она не менее изящно присела в глубоком реверансе.
      – Ваша светлость. – Френсис выпрямилась и, повернувшись к маячившему в дверях лакею, приказала принести напитки, потом обратилась к девушке: – Леди Лавиния, как я рада снова вас видеть.
      Отец слегка подтолкнул дочь локтем, та сделала книксен и пробормотала:
      – Миледи.
      Френсис показала на диваны, стоявшие один против другого.
      – Прошу садиться.
      Отец и дочь рядышком опустились на диван, и севшая напротив Френсис смогла оценить их внешнее сходство. Светло-карие глаза, густые ресницы, четко очерченные скулы и прямые брови, характерные для всех Стенморов. Линия подбородка у Лавинии мягче, но тонкие губы недовольно поджаты. Похоже, девушка упряма.
      Глядя, как она сидит, уставившись на носок своей туфельки, выглядывающий из-под бледно-зеленого муслинового платья, Френсис задумалась, удастся ли ей научить чему-нибудь это неразговорчивое создание. Нет ничего хуже, чем ученик, не желающий учиться. Но тут ей припомнилось, какой своенравной она сама была в юности, не желая ничему и никому подчиняться. Дух противоречия задавила в ней мать, потом случилась несчастная любовь, а позже она и сама научилась применять свою энергию для более полезных дел, воспитывая пасынка и падчерицу, занимаясь благотворительностью и живописью.
      – Итак, леди Лавиния, – сказала наконец Френсис, – вы, как я понимаю, намерены брать у меня уроки рисования.
      – Так папа говорит.
      – А вас саму эта идея не привлекает? Лавиния пожала плечами.
      – Я неспособная.
      – О, дорогая, кто вам это сказал?
      – Мисс Хастингс, моя гувернантка. Она просто из себя выходит…
      – Ничего удивительного, – вставил герцог. – Ты ведь даже не пытаешься чему-то научиться.
      – Не вижу в этом смысла. Какой толк оттого, что я научусь рисовать? Или танцевать? Или играть на клавикордах? Или извиваться в реверансе?
      Маркус вздохнул.
      – Мы все, Винни, через это прошли. Есть вещи, которые должна знать и уметь каждая молодая девушка, чтобы войти в общество.
      – Ну, тогда я лучше вообще не буду в него входить. Все это скука зеленая!
      – Лавиния, – строго сказал отец, – ты будешь делать то, что я тебе велю. Надеюсь, ты не забыла, о чем мы вчера говорили?
      – Ну да, помню, что мама бы этого хотела. Но ведь мамы нет.
      Бедная девочка, подумала Френсис. Ужасно тоскует по матери, а он этого не замечает.
      – Леди Лавиния, – мягко сказала она, – нам с вами надо поговорить. Если у нас не сложатся нормальные отношения, то не имеет смысла и начинать занятия. Я не смогу ничему научить вас, если вы этого не захотите.
      – Не забудьте, что я заказывал еще и портрет, – вмешался Маркус. – Я настаиваю на том, чтобы она вам позировала.
      – Это потом. – Френсис перевела недовольный взгляд с дочери на отца. Маркус ответил ей вызывающим взглядом, но смолчал. – Хорошо, миледи, – сказала Френсис. – Приезжайте завтра и, может быть, с гувернанткой, чтобы ваш отец мог заняться своими делами.
      – Я сам ее привезу, – выпалил Маркус. – Моя дочь не ездит по городу без надежного сопровождения.
      – Очень хорошо, ваша светлость, – проговорила Френсис, недоумевая, чего он так опасается. – Жду вас в десять утра. К сожалению, позже не получится, у меня в полдень урок, а после обеда встреча.
      – Это подойдет. – Маркус встал. – Пошли, Винни, нам надо сделать еще несколько визитов.
      Холодный, как лед, деловой и ужасно непринужденный, подумала Френсис, когда гости ушли. Неужели он всегда такой с дочерью? А где же отцовская любовь? Сумеет ли она преодолеть отчужденность этой девушки? Однако ей хотелось попробовать; почему, она и сама не могла бы с точностью объяснить. Может, просто потому, что ей нравилось преодолевать препятствия?
 
      Она рассказала обо всем сэру Персивалю на следующее утро во время верховой прогулки по Гайд-парку.
      – Не знаю, может, тебе не понравится то, что я скажу, но ты ведешь себя глупо. – Он поклонился кому-то в проезжавшем мимо фаэтоне. – Ведь сплетни пойдут.
      – Но ты же сам говорил, Перси, что все давно забыли про скандал.
      – Забыть-то забыли, но не обязательно снова напоминать о нем.
      – Я и не напоминаю; но откажи я герцогу в его просьбе, он мог бы подумать, будто я затаила на него зло, а это неправда. Что было, то прошло, и мои уроки с леди Лавинией это только подтвердят.
      – Каким же образом?
      – Между нами чисто деловое соглашение, и, когда он повезет свою дочь обратно в Дербишир, все в этом убедятся. – Френсис улыбнулась и наклонила голову, приветствуя ехавшую в коляске леди Джерси.
      – Смотри, как бы тебе не попасться в собственную ловушку, дорогая моя.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Думаю, ты прекрасно понимаешь.
      – Если ты про герцога Лоскоу, так он меня интересует исключительно как клиент. – Френсис развернула лошадь к Стенхоупским воротам. – Он хорошо платит.
      Персиваль рассмеялся.
      – А ты у нас такая бедная, что не могла ему отказать!
      – Нет, не могла. Я найду прекрасное применение его деньгам.
      – Вот уж не думал, что ты такая меркантильная. – Он вздохнул. – Это лишний раз показывает, как сильно человек может ошибаться.
      Френсис засмеялась.
      – Ты, Перси, знаешь меня лучше всех, так что тебе известно: деньги как таковые меня не интересуют.
      – А ты слыхала, что говорят: будто его светлость приехал, чтобы присмотреть себе новую жену.
      – Да?
      – И вот я себя спрашиваю: уедет ли он неженатым?
      – А я тут при чем?
      – Он богат, как Крез, если деньги тебе все-таки небезразличны. Говорят, его брак никак нельзя было назвать благополучным, причем все обвиняют его. Он слишком категоричен и высокомерен, чтобы какая-то женщина рядом с ним могла быть счастлива; единственное, что заставляет дам закрывать глаза на его недостатки, – это его богатство.
      – Перси, да ты как будто ревнуешь.
      – Ничуть. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
      Дальнейший путь до Коррингам-хауса они проделали в молчании и подъехали к дому как раз в тот момент, когда на подъездную аллею сворачивал фаэтон, в котором сидели герцог и его дочь. Это становится уже традицией – встречаться у входа, подумала Френсис. На будущее надо запомнить, что герцог пунктуален, и больше не опаздывать. Они придержали коней, сэр Персиваль спрыгнул на землю и помог Френсис сойти с седла.
      Глядя на Френсис, застывшую перед дверью, Маркус отметил, что она выглядит замечательно в своей зеленой бархатной амазонке, туго обтягивавшей талию, и причудливой шляпке, которая походила на мужской цилиндр, но была украшена развевающимся пером и вуалью, придававшей ей женственный вид. Он соскочил с фаэтона и поклонился.
      – Миледи.
      Она склонила голову, ее позу можно было назвать надменной, если б не улыбка.
      – Ваша светлость, это я опоздала или вы приехали слишком рано?
      – Я пунктуален, миледи. Говорят, точность – вежливость королей, а почему я должен быть менее вежливым, чем король?
      – Я запомню это, милорд. Прошу вас, входите. Сэр Персиваль повернулся к герцогу.
      – Доброго дня, Лоскоу. Леди Лавиния. – Он вскочил в седло и пустил коня в направлении Брук-стрит.
      – Я не надолго, – обратился Маркус к конюху, который подошел, чтобы увести лошадей. – Просто присмотри за ними пока.
      Френсис ввела гостей в холл, а затем проводила до мастерской. Оставив их там, она пошла переодеться.
      Вернулась она минут через пять, не больше. Лавиния смотрела в окно, а герцог ходил по мастерской, сжав руки за спиной, и рассматривал картины на стене.
      – Вот эти мне нравятся, – сказал он. – Они намного лучше смешного портрета леди Уиллоуби.
      – Благодарю вас. Я писала их для собственного удовольствия.
      – Но зачем вы их прячете, пусть бы и другие получили удовольствие.
      – Я не прячу, – ответила Френсис, думая о его собственных портретах, написанных семнадцать лет назад. Хорошо, что она поставила их лицом к стене. Ему лучше не знать, что она их сохранила. – Все, кто приходит сюда, видят эти картины.
      – Но вы их не выставляли?
      – Нет, они не модные.
      – Согласен. Слишком много реализма, слишком смелые мазки, но, по моему скромному мнению, картины выполнены прекрасно. Я уверен, нашлась бы просвещенная публика, которая оценила бы их по достоинству.
      Френсис засмеялась.
      – Думаете, кто-то пожелал бы повесить у себя в гостиной изображение затравленной лисицы?
      – Ну, может, и нет. Но скажите, зачем вы это изобразили?
      – Меня потрясла жестокость. Лавиния отвернулась от окна.
      – Значит, вы тоже так думаете, миледи? Я ненавижу охоту. Папа уговорил меня поехать с ним прошлой осенью, скакать на лошади мне понравилось, но когда собаки затравили лису, это был кошмар. Охотники срезали с нее клок шерсти и провели ею мне по лицу. Мне никогда не было так плохо. Больше ни за что не поеду. – Это была самая длинная речь Лавинии.
      – Я же тебе говорил, – улыбнулся герцог, – это было, так сказать, крещение кровью. Больше такое не повторится.
      – Как будто лисицам от этого станет легче, – парировала Лавиния. – Это просто нужно запретить. Я вот что тебе скажу: когда выйду замуж, я не позволю своему мужу охотиться.
      Отец ухмыльнулся.
      – Уж не думаешь ли ты, что сможешь приказывать своему мужу? Да, Винни, тебе многому еще предстоит поучиться.
      – Я потребую, чтобы это записали в брачном контракте, иначе свадьбе не бывать.
      Герцог громко расхохотался, а Френсис, заметив, что девушка покраснела от гнева, решила вмешаться.
      – Я вижу, леди Лавиния, вы очень любите животных.
      – Люблю. У меня в Лоскоу-Корт есть целый зверинец, только я не могла привезти их с собой. За ними ухаживает пока ученик конюха Том.
      – А вы пробовали их рисовать?
      – Нет. И зачем? В зверинце их можно увидеть и потрогать.
      – Интересный вопрос.
      – Какой?
      – Зачем изображать что-то на бумаге или на холсте. Или, к примеру, в гипсе, в бронзе. Может, поговорим об этом? А я тем временем буду делать предварительные наброски к вашему портрету.
      – Я бы лучше побыла на свежем воздухе.
      – Тогда пойдемте в сад. – Френсис взяла пару альбомов и несколько угольных карандашей, затем повернулась к Маркусу. – Вы, милорд, вполне можете оставить леди Лавинию на мое попечение. Я уверена, вас ждут в другом месте.
      Френсис фактически выпроваживала его, стараясь делать это не слишком грубо.
      Маркус с улыбкой поднялся на ноги.
      – Я вернусь за ней через час.
      Втроем они вышли в холл, он взял свою шляпу, наказал дочери вести себя как следует и удалился.
      – Ну зачем он это говорит?! – с обидой произнесла Лавиния. – Я же не ребенок! Кто-то может подумать, что я собираюсь перевернуть здесь все вверх дном.
      – Ох, надеюсь, не собираетесь! – со смехом сказала Френсис. – Я только-только привела все в божеский вид.
      Лавиния набычилась, но, поняв, что Френсис шутит, заулыбалась. От улыбки глаза у девушки вспыхнули, точь-в-точь как у отца, и Френсис стало жаль, что она улыбается так редко. Из нее вырастет женщина редкого очарования, но с ней надо поработать. Уж не это ли имел в виду Маркус, говоря, что ее нужно “обтесать”? Кстати, почему она до сих пор называет герцога про себя Маркусом? Их близкие отношения остались в далеком прошлом, так не лучше ли даже про себя называть Маркуса “его светлостью” или “герцогом”?
      – Пойдемте, – бросила Френсис. Они миновали резную дубовую лестницу и вошли в оранжерею. Здесь было душно и влажно, тяжело пахло тропическими растениями. Они быстро прошли через оранжерею и вышли в сад, с удовольствием вдыхая сухой, свежий воздух.
      – Где сядем, в беседке или у пруда? Лавиния пожала плечами.
      – Мне все равно. Вот на лошадь я бы села с удовольствием.
      Френсис засмеялась.
      – Знаете, я тоже.
      – Тогда зачем все это? – Девушка показала на альбомы и карандаши.
      – Потому что мы не можем все время делать то, что нам хочется. У нас у всех, даже у вас, есть обязанности, обязательства, называйте их как хотите, которые требуют первостепенного внимания, и только потом можно подумать об удовольствиях. Ваш отец платит мне, чтобы я научила вас рисовать, так что я прежде всего должна сосредоточиться на этом. Ну, давайте начнем. – Френсис осмотрелась и показала рукой на стоявшую в конце тропы увитую растениями беседку. – Вы можете мне ее нарисовать?
      – Попробую. – Лавиния с тяжелым вздохом взяла у Френсис альбом и карандаш и присела на скамью у пруда. Несколько небрежно проведенных линий, прямых и извилистых, – и показался контур беседки. На лице Лавинии была написана откровенная скука, но линии и перспектива были почти верны. – Вот, – сказала она, протягивая альбом. – Ваша беседка, миледи.
      Френсис едва удержалась, чтобы не выругаться.
      – Вы, наверное, хотели доказать мне свою бездарность, чтобы я сказала вашему отцу, что заниматься с вами не имеет никакого смысла? Правильно я поняла, Лавиния?
      Девушка тяжко вздохнула.
      – Нет, он же вам платит.
      – Да, платит, но это не единственная причина, почему мы все-таки будем с вами заниматься, – сказала Френсис с наигранным добродушием. На самом деле ей ужасно хотелось дать нерадивой ученице хорошего шлепка. – Не знаю, понравится вам или нет, но я не согласна с вашей гувернанткой – вы совсем не безнадежны, во всяком случае, если речь идет о рисовании.
      – Я ж ее накорябала кое-как.
      – Ну так нарисуйте как следует. А я пока набросаю ваш портрет.
      Лавиния неохотно принялась за рисование, вид у нее был мрачный, Френсис быстро набросала ее гримасу в своем альбоме. Потом перевернула страницу.
      – Послушайте, леди Лавиния, вы можете улыбнуться, подумать о чем-то приятном?
      – О чем?
      – Ну, например, представьте, что вы играете со своим кроликом.
      – Откуда вы знаете, что у меня есть кролик?
      – Ну какой зверинец без кролика? Лавиния засмеялась, и Френсис стала быстро рисовать, стараясь ухватить веселое выражение ее лица, но не прошло и минуты, как девушка снова нахмурилась. Какое-то время обе работали молча, потом Лавиния отложила альбом и стала рассеянно оглядывать сад.
      – Я не ухвачу ваши черты, если вы будете вертеться.
      – Ну и что? Какое это имеет значение? Рисуйте так, чтобы понравилось моему отцу. Скромную симпатичную девицу с пустыми глазами и изящно сложенными ручками. Разве не этим вы занимаетесь? Кто платит, тот и заказывает музыку, а вы всего лишь исполняете.
      Френсис оторопела. Ее поразила не только прямота девушки, но и ее проницательность. Она окончательно пала духом, когда вдруг заметила неслышно подошедшего Маркуса. Тот стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за ними. Неизвестно, сколько времени. Френсис захлопнула альбом и встала.
      – Думаю, на сегодня достаточно. Ваш отец приехал за вами.
      – Продолжайте, не обращайте на меня внимания. – Маркус подошел ближе. – Я посижу посмотрю, как вы работаете.
      – Мы просто знакомились, – сказала Френсис. – А путного почти ничего не сделали.
      Маркус взял альбом Лавинии и перелистнул.
      – Да уж вижу, – проворчал он. – Шестилетний ребенок нарисовал бы это за три минуты.
      Френсис улыбнулась.
      – Шестнадцатилетнему хватило одной.
      – Лавиния… – начал он.
      – Ох, я знаю, что вы собираетесь сказать, – перебила его дочь. – Что это не то, за что вы платите леди Коррингам.
      Френсис взяла у Маркуса альбом.
      – Ваша светлость, у вашей дочери врожденные способности, которые следует поощрять. Но если вы будете бранить ее за то, что она сделала по моему требованию, то это вряд ли внушит ей желание заниматься.
      – Вы требовали, чтобы она нацарапала вот эту ерунду?
      – Я попросила ее нарисовать беседку, она нарисовала. Ну а если воображение унесло ее дальше и она добавила кролика, так ведь я тоже пририсовываю то, что подсказывает мне воображение.
      Он усмехнулся.
      – Я слышал, что она говорила. Это была непозволительная дерзость с ее стороны, и я приношу свои извинения.
      – Не стоит, сэр. Если леди Лавиния решит, что надо извиниться, она сделает это сама. Возможно, я сама должна попросить у нее извинения за излишнюю снисходительность.
      – Глупости! Ей не на пользу ваше намерение оправдывать ее выкрутасы.
      – Позвольте мне, милорд, самой судить об этом. Но если вы не хотите, чтобы мы продолжали уроки с вашей дочерью, то так и скажите. Я не обижусь.
      – Да нет же, конечно, хочу.
      – Ну, тогда я жду ее в следующий четверг, если вам это подходит.
      – Вполне.
      Френсис начала собирать свои рисовальные принадлежности. Маркус хотел взять их у нее, и альбомы упали на землю. Оба одновременно присели, чтобы их поднять, руки соприкоснулись, и между ними словно пробежал ток. Френсис охватила дрожь. Она приподняла голову и встретилась с ним глазами. У него было странное выражение лица, он словно хотел что-то сказать ей. Загипнотизированная, Френсис смотрела в янтарные глаза и не могла отвести взгляд.
      Это продолжалось всего несколько мгновений, но они показались ей вечностью. Маркус встал и протянул ей руку, помогая выпрямиться.
      – Миледи. – Его голос звучал совершенно обыденно.
      – Благодарю вас, ваша светлость, – пробормотала Френсис и пошла к дому.
      Через пять минут они ушли. Френсис чувствовала себя совершенно опустошенной. Вот уж чего она никак не ожидала, так это что его близость так подействует на нее. А ведь ей предстоит встречаться с ним всякий раз, когда он будет привозить дочь. К тому же им придется сталкиваться в свете. Не может же она сидеть дома, друзья станут расспрашивать, что случилось. Да и почему она должна сидеть взаперти? Надо просто держать себя в руках и хранить равнодушный вид. Что она и намерена делать.

      Самообладание понадобилось Френсис раньше, чем ей казалось. При ее активном участии готовился бал в пользу сиротского приюта, и герцогу Лоскоу было направлено приглашение. Женский комитет постарался организовать бал на самом высоком уровне, чтобы не стыдно было призвать к участию в нем и высшее общество. Ну а герцог сделал щедрое пожертвование на приют, так что не пригласить его было просто неприлично.
      Горячие споры разгорелись вокруг вопроса, где проводить бал. Гостиницу с достаточно просторными помещениями найти было нелегко, да и вряд ли владелец согласился бы отказать своим постоянным клиентам, чтобы освободить помещения для бала.
      – Мне кажется, лучше всего подходит Коррингам-хаус, – сказала Френсис.
      Она уже давно не устраивала ничего столь грандиозного; обычно приглашала нескольких гостей на скромный ужин, после которого время проходило за музицированием да игрой в вист. Тем увлекательнее это показалось Френсис.
      И вот настал заветный субботний вечер. Дело было в мае, когда Лондон только начинал свой летний сезон. Коррингам-хаус сиял огнями. Весь день специально нанятые слуги чистили и натирали бальный зал, расставляли столы и стулья, тарелки и бокалы. В столовой поставили длинный общий стол и множество маленьких столиков для любителей тесной компании. В пышущей жаром кухне царило настоящее столпотворение, суетились, поминутно сталкиваясь и ругаясь, десятки поставщиков провизии, поваров, учеников и прочих. К вечеру помещения украсили цветами и прибыли музыканты.
      Френсис последний раз прошлась по дому, проверила, все ли в порядке. Удостоверившись, что все идет как надо, она поднялась на третий этаж в свою спальню, где ее ожидала Роуз. Какое это было удовольствие – после всех треволнений посидеть несколько минут в теплой благоухающей ванне, а потом отдаться заботам хлопотливой Роуз.
      Когда первая карета подъехала к дому, Френсис уже стояла у входа в полной готовности.
      Раньше всех явились, естественно, дамы из комитета, затем приехала ее падчерица Аугуста со своим мужем сэром Ричардом Харнэмом. Френсис очень обрадовалась.
      – Как хорошо, что вы приехали, – сказала она, целуя падчерицу. – А то я боялась, что никто не приедет и выйдет нечто убогое.
      – Глупости! – с улыбкой произнес Ричард, поднося к губам ее руку. – То, что делаете вы, не может быть убогим.
      – Надеюсь. – Френсис нервно хохотнула. – Впрочем, даже если никто и не приедет, за билеты-то уплачено! Мы положили денежки в банк и уже распланировали, как их потратить.
      – Ну, мама, перестань беспокоиться, – сказала Аугуста. – Вот увидишь, все будет хорошо.
      Френсис казалось забавным, что при разнице в возрасте всего в двенадцать лет Аугуста все еще называла ее мамой, хотя сама уже была матерью семейства. Она очень любила падчерицу.
      Следующим явился щегольски одетый Джеймс, пасынок Френсис, ведя под руку незнакомую молодую даму, разряженную в пух и прах.
      Френсис с первого взгляда поняла, что это куртизанка, притом далеко не из дешевых, судя по бриллиантовому ожерелью, бриллиантовым же сережкам и золотым браслетам на руках.
      – Разрешите представить – мисс Аннабелла Фрэнке. – Джеймс подтолкнул девушку вперед.
      – Миледи, – проговорила та, приседая в реверансе, – я счастлива познакомиться с вами.
      – Добро пожаловать, мисс Фрэнке. – Френсис повернулась к пасынку. – Джеймс, Аугуста уже здесь, пойди поздоровайся.
      Она посмотрела им вслед с некоторой тревогой. Джеймс унаследовал от отца графский титул, когда ему было всего семнадцать лет, и к своим двадцати четырем годам успел превратиться в светского хлыща. Френсис не раз ссорилась с ним из-за историй, в которые он впутывался, но, несмотря ни на что, тоже очень его любила. Когда Джеймс покидал свое поместье в Эссексе, он предпочитал останавливаться не в Коррингам-хаусе, а в своей холостяцкой квартире в Олбани. Френсис подозревала, что он просто не хочет, чтобы ей стало известно, чем он занимается.
      Не успели Джеймс и молодая дама дойти до бального зала, как появился сэр Персиваль, разряженный как петух: зеленые бархатные бриджи, шелковые чулки и розовато-лиловый сюртук. Под подбородком у него пенились кружева, они же изливались фонтаном из рукавов. Сэр Персиваль, улыбаясь, приложился к руке Френсис.
      – Фэнни, ты сегодня прелестна как никогда. Она засмеялась.
      – Спасибо, Перси. Но ты, должна сказать, выглядишь просто потрясающе.
      Он поправил свои старомодные одежды и приосанился, не уловив легкой насмешки в ее голосе.
      – Я рассчитываю по меньшей мере на один танец.
      – Хорошо, если у меня будет время для танцев.
      Столько дел…
      – Да ладно тебе! Постарайся освободиться. Не для того я платил кучу денег за билет, чтобы ты отказалась со мной потанцевать. Я ведь только ради этого и пришел.
      – А не ради сирот? – шутливо спросила Френсис.
      – Пожертвование-то уже сделано, можно было и не приходить.
      – Остается надеяться, что не все, кто купил билеты, думают как ты, и наш бальный зал не будет пустовать.
      – Да ты что? Половина лондонцев мечтают попасть в дом, о котором знают только понаслышке, и посмотреть, что же это за “высший свет”. Все прибегут.
      Так оно и случилось. Приехали почти все, кто приобрел билеты, а кое-кто явился и без билетов в надежде купить их у входа. К девяти вечера бальный зал был полон, гремела музыка, нарядные люди стояли кучками, поглядывая на “чужаков” и переговариваясь. Френсис, решив, что больше никто не приедет, оставила свой пост и направилась в зал, чтобы помочь людям общаться. Ее тут же осадили вопросами и просьбами. Подошел Перси.
      – Ну вот, что я говорил? – хвастливо произнес он, делая первую фигуру котильона. – Разве это не успех? Так что перестань беспокоиться и вспомни, что ты танцуешь, а то двигаешься как замороженная.
      – Прости, – с улыбкой сказала Френсис. Она отдалась музыке и ни о чем больше не думала, пока внезапно на глаза ей не попался герцог Лоскоу. Он стоял в проеме двери и смотрел на толпу. А ведь она так надеялась, что он не приедет.
      – Явился не запылился, – проворчал Перси. Френсис, извинившись, направилась к герцогу.
      – Ваша светлость, простите, пожалуйста, что я оставила свой пост, не дождавшись вас. Мне показалось, что все уже приехали.
      Он улыбнулся.
      – Камешек в мой огород? Приношу вам свои извинения, меня задержало одно дело.
      – Нет, ну что вы! Вы, как всегда, пунктуальны. Это я виновата, почему-то решила, что все уже здесь, и открыла бал слишком рано.
      Вот так-то, пусть знает, что она не высматривала его и даже не заметила его отсутствия.
      – Что ж, за это вы со мной потанцуете.
      Делать нечего. Она вложила пальцы в его протянутую руку, и он повел ее в только что начавшемся танце.
      Время остановилось, больше того, оно потекло назад, пока они делали реверансы и поклоны церемонного менуэта, точно как и семнадцать лет назад. Френсис снова почувствовала себя юной девушкой.
      – Знаете, через столько лет я лучше всего помню вас именно такой, – пробормотал Маркус. – Как вы изящно танцуете.
      – Правда, милорд? – Френсис решила перевести все в шутку. – И это все?
      – Нет, далеко не все, только я сомневаюсь, захотите ли вы слышать, что я еще помню.
      Френсис понимала – надо оборвать этот разговор, но жившая в ее душе семнадцатилетняя девушка любила комплименты, и именно она возобладала в эту минуту. Френсис смеясь заглянула в лицо Маркуса.
      – Неужели вы вспомнили что-то столь ужасное, что мне лучше этого не слышать?
      – Ничуть не ужасное, наоборот, восхитительное. Смех у вас немножко хрипловат, волосы на шее завиваются колечками, а глаза горят, когда вы оживлены. И еще ваш рот. Но, пожалуй, я лучше остановлюсь…
      У Френсис чуть не подкосились колени. Маркус твердой рукой поддержал ее, и постепенно она успокоилась.
      – Лоскоу, мне показалось или вы в самом деле флиртуете со мной?
      – Разумеется, – сказал он серьезно, но глаза его смеялись. – А вам это не безразлично, правда?
      – Всякая женщина любит комплименты, только не следует принимать их всерьез, особенно когда они исходят от столь опытного сердцееда.
      – Вот, значит, кем вы меня считаете? Господи, чего же стоят ваши ухажеры, если на их фоне я показался вам сердцеедом, ведь я годами сижу в деревне и не имею никакой практики.
      – Не хотела бы я оказаться на месте юных дебютанток, если вы собираетесь практиковаться на них. В семнадцать лет сердечные переживания особенно тяжелы.
      – Ничего такого у меня и в мыслях нет, – сказал он, посерьезнев. – Не понимаю, с чего вдруг вы это решили.
      – Ну как же, говорят, вы ищете себе новую жену, для того и приехали в Лондон.
      Он внезапно рассмеялся.
      – Поэтому вы и говорили о семнадцатилетних? Это что, имеет какой-то особый смысл?
      Френсис, которая гордилась своим умением направлять беседу, на этот раз почему-то смешалась.
      – Ну, не особый, но мне показалось, от вас ждут, что вы сделаете выбор среди дебютанток этого сезона.
      – Вот как? Интересно, как бы отреагировала Лавиния, приведи я ей мачеху чуть старше, чем она сама? – Маркус улыбнулся. – Вы можете себе это представить?
      Френсис улыбнулась про себя. Да уж, леди Лавиния кого хочешь скрутит в бараний рог.
      – Я, например, всего на двенадцать лет старше моей падчерицы, а мы очень любим друг друга, – возразила она.
      – Ну, вы – это вы.
      – И что это означает?
      Танец подошел к концу, и он не ответил, а, отведя ее на место, откланялся со словами:
      – Оставляю за собой вальс перед ужином. Ну уж нет, последнее слово будет за ней.
      – Что я слышу? Человек, просидевший бог знает сколько лет в деревне, знает, как танцуется вальс?
      Улыбка застыла на лице Маркуса, когда он отвернулся от Френсис. Она, как прежде, заставляет его сгорать от желания, но так равнодушна и холодна, что даже ее шутливые замечания имеют только одну цель – поставить его на место.
      Но его-то комплименты были искренни, он даже сам удивился, когда они сорвались с языка. Так что же выходит, пролетели семнадцать лет, а прошлое живо в его душе?
      Тряхнув головой, он направился через зал к леди Уиллоуби, бдительно сторожившей свою дочь.
      – Леди Уиллоуби, – проговорил он с поклоном, – не позволите ли вы мне станцевать с вашей дочерью контрданс?
      Фелисити быстро переглянулась с матерью, зардевшись, присела в реверансе и положила руку на сгиб его локтя.
      Френсис смотрела на них издалека, чувствуя, как в ней поднимается обида. Он всегда был эгоцентристом. Ему нравится, что его провожают возбужденным шушуканьем, он чувствует себя на седьмом небе среди мамаш, выталкивающих вперед своих дочурок. Интересно, женится ли он на одной из них?
      Вполне вероятно. В конце концов, она сама вышла когда-то за Джорджа, который был старше, чем теперь Маркус. Такое случается частенько: когда вдовцу нужна женщина, способная заменить мать его детям, он берет в жены молоденькую девушку. Молодая жена сильнее, и детей еще может родить, и за старым мужем присмотрит. А девушки рассчитывают на вдовье наследство. Да и вообще вдова пользуется большей свободой, чем старая дева. Как она, например. Френсис очень ценила свою свободу.
      Улыбаясь, она смешалась с гостями, переходя из одной комнаты в другую. Вернувшись в зал, она заметила Перси. Тот стоял, небрежно прислонившись к колонне, и рассматривал толпу в монокль.
      – На кого ты смотришь? – спросила Френсис.
      – На его светлость герцога Лоскоу, – ответил сэр Персиваль. – Все гадают, кого он выберет.
      – А ты как думаешь?
      – Думаю, у него хватит ума не связываться ни с одной из этих глупышек, но и захлопывать дверь ему пока не хочется.
      – Фу, какой ты циник. Говоришь так, словно он корову покупает.
      Перси улыбнулся, монокль выпал из глазницы и повис на тесемке.
      – Но разве не так? Здесь же и намека нет на любовь. Или, может, им это вовсе не нужно?
      – Перси, по-моему, ты просто завидуешь.
      – Нисколько, пока его внимание приковано к этим пустоголовым девицам. Вот если бы он обратил свой взор в другую сторону, тогда да, мне бы это не понравилось.
      – В какую это сторону?
      – Да я просто так. Пойдем, начинается контрданс.
      Во время танца говорить было неудобно, и Френсис еле сдерживала любопытство. Сэр Персиваль Понсонби, записной холостяк, называющий брак не иначе как рабством, влюбился?! Невероятно!
      – Так кого ты имел в виду? – спросила она первым делом, когда танец закончился. – Неужели ты влюблен? Ты же всегда был ярым противником женитьбы и, кажется, называл ее ярмом?
      – Любовь не имеет ничего общего с женитьбой, чтоб ты знала, Фэнни. Это только женщины вечно пытаются соединить одно с другим.
      – Ага, значит, речь идет о свободной любви. И кто же она на сей раз?
      Он лукаво улыбнулся.
      – Тебе прямо так и скажи.
      – Да нет, я не настаиваю, – со смехом сказала Френсис. – Пойди пригласи кого-нибудь, а то про нас сплетни пойдут, а я не хочу.
      – Ладно. – Он отвесил поклон и отошел.
      – Какой прекрасный вечер, – с широкой улыбкой заметила стоявшая рядом миссис Баттерворт. – Мы, конечно, должны еще покрыть ваши расходы, но все равно останется приличная сумма и для сирот.
      – Расходы покрою я, – раздался голос сзади.
      Френсис резко повернулась – перед ней стоял герцог.
      – Ваша светлость, я не знала, что вы здесь.
      – Я пришел пригласить вас на вальс и случайно подслушал, о чем вы говорили. Пожалуйста, позвольте мне оплатить издержки на бал. Тогда все вырученные деньги пойдут по прямому назначению.
      – Что вы, милорд, я не могу этого позволить.
      – Но вы не станете брать на себя всю ответственность за отказ, правда? – Он с улыбкой взглянул на миссис Баттерворт. – А дамы из комитета, я уверен, будут совсем не против.
      – Еще как не против! – радостно подтвердила миссис Баттерворт. – Это так благородно с вашей стороны, ваша светлость.
      – Но, сэр, я совсем не рассчитывала на покрытие расходов, – сказала Френсис.
      – Я так и думал, но это ничего не меняет. Этот бал – слишком дорогое удовольствие, позвольте мне вам помочь. В конце концов, вы вдова…
      – Состоятельная вдова, – отрезала Френсис. Он поклонился.
      – Как вам будет угодно, миледи.
      – Ой, прошу вас, только не ссорьтесь, – вмешалась миссис Баттерворт. – Может, вы поделите расходы пополам?
      Маркус, смеясь, посмотрел на Френсис.
      – Оптимальное решение, как вам кажется, моя дорогая?
      – Ладно, – неохотно согласилась Френсис.
      – Ну, поскольку с этим покончено, пойдемте потанцуем, – сказал Маркус. – Я должен доказать вам, что умею танцевать вальс. – И, не дожидаясь согласия Френсис, он взял ее за руку и повел на середину зала.
      Оказалось, он прекрасно вальсирует, однако Френсис в первую очередь заботило, что подумает миссис Баттерворт.
      – Ваша светлость, о нас же все будут говорить, – сказала она. Его рука лежала у нее на талии, а лицо было всего в нескольких дюймах от ее глаз.
      – Почему?
      – Ну, этот разговор с миссис Баттерворт. Вы специально хотели меня унизить?
      – Что вы, зачем бы я это стал делать? – Казалось, он был искренне удивлен. – Я просто хотел помочь сиротам, ей это известно.
      – Но ведь она наверняка подумала, что мы ссоримся. Да и другие тоже.
      – А мы правда ссоримся?
      – Нет, конечно.
      – Тогда не о чем и говорить. А если даже кто-то что-то и скажет, то это меня ничуть не волнует.
      – Да, это мне известно, – проронила Френсис. Семнадцать лет назад он поставил ее в унизительное положение, все тогда шептались о них. Нет, такого она ему больше не позволит. Она больше не потерпит унижения ни от одного мужчины.
      – Ну, тогда нечего и беспокоиться. Уверяю вас, я не имею намерения жениться во второй раз, во всяком случае не в этом сезоне. А если людям нравится гадать на кофейной гуще, то пусть их, вас это никак не коснется.
      – Меня?! – Френсис чуть не выкрикнула это во весь голос. – Уж не думаете ли вы, что я… – Она задохнулась от возмущения. – Лоскоу, я совершенно не нуждаюсь в ваших заверениях! И мне нет никакого дела до ваших намерений.
      – Ну вот и отлично. – Маркус засмеялся и закружил ее в танце. – Странно, как это никому не пришло в голову, что цель моего приезда в столицу именно та, о которой я сам говорил: уладить одно срочное дело и дать дочери немножко привыкнуть к городской жизни, учитывая, что на следующий год ей выходить в свет.
      Френсис хотела спросить, что это за дело, но удержалась. Ни к чему показывать Маркусу, что она интересуется им и его делами, а то он еще больше возомнит о себе.
      – Леди Лавиния очень способная девочка, – сказала она, решив сменить тему. – Вы должны ею гордиться.
      – Правда? – произнес он как бы в раздумье. – Впрочем, наверное, вы правы.
      – Не слышу уверенности в голосе.
      – Да нет, я уверен. Но дело в том, что она большую часть времени проводила с матерью, я только-только знакомлюсь с ней.
      – Это печально.
      – Может быть. – Маркус пожал плечами. К чему объяснять, что они с Маргарет не находили согласия ни по одному вопросу, включая воспитание дочери. Лучше всего жена себя чувствовала, впрочем, как и дети, когда его не было дома. Поэтому он старался отсутствовать как можно дольше, проводя время в других поместьях. Будь он дома почаще, не возникло бы проблемы, из-за которой пришлось теперь приезжать в Лондон.
      До конца танца оба молчали, думая каждый о своем.
      – В следующий раз, когда леди Лавиния посетит меня, я предлагаю свозить ее на выставку в Королевскую Академию, – сказала Френсис, когда они шли к столовую, где был накрыт ужин. – С вашего разрешения, конечно.
      – Вы думаете, это принесет ей пользу?
      – Думаю, да. Там ведь не только старые мастера, есть и работы современных художников. Леди Лавиния получит представление о том, что такое настоящая живопись, проникнется ее духом, вы согласны?
      – Согласен; хотя не очень уверен. Если Лавиния чего-то не хочет, ее трудно убедить. – Он некоторое время помолчал. Они сели за стол, официант поднес им несколько блюд на выбор. – А то надуется, как мышь на крупу, что вы тогда будете делать?
      Френсис выбрала цыпленка под грибным соусом, немного ветчины и кусочек пирога с дичью.
      – А мне кажется, мы с ней поладим.
      – Правда? – Он наполнил себе тарелку. – Все выглядит необычайно аппетитно.
      Френсис молча глядела, как официант наполняет бокалы пуншем.
      – Так вы разрешаете нам поехать?
      – Да, конечно, только я буду вас сопровождать.
      – Но в этом нет никакой необходимости!
      – Есть. Дочь одного из богатейших герцогов Англии нуждается в охране…
      Френсис прыснула.
      – Господи, вы что же, боитесь, что ее похитят между Дьюк-стрит и Стрэндом?
      – Такое случалось, – сухо ответил Маркус. – Да мне и самому хочется съездить. Я не был в Сомерсет-хаусе бог знает сколько лет.
      Френсис улыбнулась. Ужин закончился, начиналась вторая половина бала, они вернулись в зал.
      Еще раз пригласить Френсис на танец означало бы вызвать сплетни. Извинившись, Маркус обвел взглядом лица молодых дам, на которых читалось ожидание, и решил пойти сыграть в карты.
      Но места за карточными столами были прочно оккупированы заядлыми игроками, поэтому Маркус, особо не увлекавшийся азартными играми, сел рядом с несколькими мужчинами, которые, не уступая своим женам, обменивались последними сплетнями и слухами. Он уже подумывал, не вернуться ли в зал или, может, вообще уехать домой, когда в комнату вошел сэр Персиваль.
      – Внизу чертовски жарко, – проговорил он. – Да и вообще я слишком стар, чтобы скакать козлом ночь напролет.
      – Я вас понимаю, – отозвался лорд Уиллоуби. – Я бы и сам сюда не пришел, если б не леди Уиллоуби. Дескать, неприлично выказывать пренебрежение к любимому делу графини – ведь весь свет будет здесь.
      – У графини великолепные организаторские способности, – заметил Перси. – Стоит ей только улыбнуться, как все из кожи вон лезут, лишь бы угодить ей.
      В том, что сэр Персиваль влюблен в Френсис, Маркус был уверен, как если бы услышал это от самого Перси. Интересно, Френсис отказала ему или он просто не отважился сделать ей предложение? Маркус представил Френсис женой этого стареющего щеголя и невольно улыбнулся. Однако при этом у него почему-то стеснило грудь. Пора заняться здоровьем, подумал Маркус и решил завтра же сходить в боксерский зал.
      – А ведь вы были с ней знакомы, не так ли? – поинтересовался сэр Джошуа. – Много лет назад.
      – С тех пор много воды утекло, – с улыбкой отозвался Маркус. – Я был тогда юнцом.
      – Ну, теперь-то вы человек искушенный, – продолжал сэр Джошуа.
      – Да и она тоже, – холодно проговорил Маркус и встал. – Джентльмены, желаю покойной ночи.
      – Едете домой? – спросил Перси.
      – Да, я, как и вы, натанцевался.
      – Юные леди расстроятся.
      – Не думаю, тут достаточно молодых людей, есть кому их развлечь.
      Маркус поклонился и вышел. Идя по коридору к лестнице, он, к своему удивлению, обнаружил, что сэр Персиваль следует за ним.
      – Что за игру вы затеяли, Лоскоу? – спросил Перси.
      – Игру, сэр Персиваль? Какую игру?
      – Сами знаете какую. Я хочу знать, зачем вы приехали. Ищете, кого сделать новой герцогиней?
      Маркус резко остановился и повернулся лицом к Перси.
      – А уж это, сэр, мое личное дело, – проговорил он ледяным тоном.
      – Согласен, только оставьте в покое графиню Коррингам. Если вы ее обидите, это уже станет и моим делом.
      – Вы мне угрожаете, сэр Персиваль?
      – Ни в коем случае, герцог. Но с Фэнни нечестно обошлись в юности, когда она еще не понимала, какими непорядочными могут быть молодые люди. С тех пор она старается держать всех на расстоянии. Это сказалось на всей ее жизни.
      Маркус слушал Перси и не мог в это поверить. Френсис Коррингам совершенно не походила на женщину, страдающую по утраченной любви.
      – Может, все дело в том, что она вас к себе не подпускает? – спросил он.
      – Вовсе нет. Этот вопрос никогда не возникал.
      – Потому что вы боитесь, что она даст вам от ворот поворот? – Маркус рассмеялся. – Смелее надо быть, мой друг. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
      Он отвернулся и стал спускаться по лестнице, не обращая внимания на топающего следом сэра Персиваля.

* * *

      Френсис между тем вернулась к своим хозяйским обязанностям; хотя, по правде говоря, ее вмешательства больше не требовалось – все от души веселились. Среди гостей были врачи, адвокаты, художники и литераторы, было даже несколько мануфактурщиков и промышленников, надеявшихся выдать замуж дочерей за титулованных особ. Все эти люди были интересны Френсис, она с удовольствием заводила разговор то с одним, то с другим, быстро находя волнующую обоих тему.
      Она будто кожей ощущала инквизиторские взгляды сидевших вдоль стен матрон, но старалась не обращать на них внимание. Если их жизнь так скудна, что им остается только заниматься сплетнями, они достойны сожаления.
      – Мама, – послышался за спиной голос Аугусты. Френсис обернулась. – Мы уезжаем. Эндрю прихворнул, и я обещала мисс Спидан не задерживаться.
      – Почему ты мне не сказала? – встревожилась Френсис. – Что с ним?
      – Да ничего страшного, немного простыл. В таких случаях он требует, чтобы я неотлучно сидела с ним. Через день-два все пройдет.
      – Привезешь его тогда ко мне, хорошо? И Бет тоже. Она здорова?
      – На прошлой неделе тоже была небольшая простуда, а сейчас все в порядке.
      – Ну, тогда поезжайте. – Френсис поцеловала падчерицу в щеку и попрощалась с Ричардом, проводила Аугусту и ее мужа до холла, постояла на крыльце, глядя, как они идут к своему экипажу, и пошла обратно. Она всем сердцем любила свою “неродную” родню.
      Надо было возвращаться в бальный зал, но на Френсис внезапно накатила усталость. Подходил к концу длинный день, заполненный почти беспрерывной работой, да еще этот герцог Лоскоу… Ей ничего так не хотелось сейчас, как, хотя бы полчаса, полежать в своей комнате. Она уже стала подниматься вверх по лестнице, когда вдруг прямо перед ней возник Маркус, который спускался вниз.
      Френсис замерла, а он дошел до нижней ступеньки и тоже остановился. Френсис подняла глаза и встретилась сним взглядом. Он пристально глядел на нее, уголки губ у него подергивались, словно он хотел улыбнуться… или заплакать.
      Они застыли друг против друга.
      – Вы что, Лоскоу, всю ночь собираетесь тут стоять? – раздался внезапно голос Перси из-за спины Маркуса. На лестнице было темновато, и Френсис его не заметила. – Не видите, что ли: ее милость желает подняться наверх.
      Оторвавшись наконец от Маркуса, Френсис подняла глаза на сэра Персиваля и сделала шаг в сторону, не убирая руки с перил.
      – Ну что ты, Перси, разве ты не знаешь: уступать дорогу друг другу на лестнице – плохая примета. Герцог просто решил избавить меня от неприятности. – Френсис принужденно улыбнулась. – Ваша светлость…
      Маркус кивнул и сошел со ступеньки на пол.
      – Миледи, я вас искал, чтобы пожелать вам покойной ночи.
      – Спасибо, что посетили нас.
      – Послезавтра я заеду за вами, и мы отправимся на нашу небольшую экскурсию, хорошо? В два часа будет удобно?
      – Вполне, милорд.
      Маркус поклонился, взял у лакея шляпу и вышел на улицу. Вышедшая следом Френсис обратила внимание, что он направился не к карете, а в сторону Брук-стрит, из чего заключила, что он решил закончить вечер в каком-нибудь клубе. Стоявший рядом Перси мрачно смотрел, как Маркус исчезает в темноте.
      – Свидание, значит, – проговорил он, насмешливо глядя на Френсис.
      – Свидание?
      – Ну, послезавтра в два часа пополудни.
      – О господи! Да мы просто решили свозить леди Лавинию в Королевскую Академию. Это входит в ее занятия.
      – Сдается мне, сплетницы не слишком сильно ошибаются, – протянул Перси. – Лоскоу в самом деле использует свою дочь как средство, чтобы почаще видеться с тобой.
      – Перси, ну как ты можешь такое говорить?!
      – Важно не то, что я говорю. Люди это заметили, вот что важно. Я только повторил то, что слышал.
      – Мог бы и не повторять. Герцога интересую не я, а уроки, которые я даю его дочери. Это деловое соглашение.
      – Ты уверена? – Перси был необычно серьезен, Френсис даже удивилась.
      – Перси, ты что, ревнуешь?
      – Ревную, и еще как. Я привык к тому, что мы с тобой вместе катаемся в парке и вместе ходим на балы и званые ужины, куда полагается приходить парами.
      – Ну и что? Я знаю нескольких женщин, которые с удовольствием меня заменят.
      – Неправда. Почти все смотрят на меня с насмешкой, даже ты, но ты по крайней мере этого не показываешь.
      – Господи, да что на тебя нашло? – Френсис дотронулась до его локтя. – Давай не будем ссориться из-за герцога Лоскоу, он этого не заслуживает. Мне с тобой в тысячу раз спокойнее.
      – Вот именно, спокойнее. – Сэр Персиваль тяжко вздохнул. – Называется, сделала комплимент.
      – Ох, Перси, – засмеялась Френсис, – ну почему ты такой глупый?
      – Такой уж я уродился. – Он склонился над ее рукой. – Ладно, я ухожу. Завтра поедем кататься?
      – Знаешь, я так устала, что вряд ли встану рано. Потом еще уборка и заседание комитета… Может, послезавтра. Я встану пораньше, и мы успеем покататься до приезда герцога с Лавинией.
      Сэр Персиваль согласно кивнул, выпустил руку Френсис и, надев шляпу, исчез за дверью. Уход герцога и сэра Персиваля послужил сигналом для всех, и вскоре дом опустел.
      Усталая Френсис присела на табурет перед зеркалом и начала расчесывать волосы, размышляя о прошедшем бале. С финансовой точки зрения он прошел крайне успешно, но не это занимало мысли Френсис, а то странное действие, которое на нее оказывал герцог Лоскоу. Едва он входил в комнату, как она просто кожей ощущала его присутствие; стоило ему заговорить с ней, как все внутри у нее переворачивалось, а дыхание стеснялось. И, что самое неприятное, он почему-то решил, что она интересуется им. Да какое ей дело, собирается он жениться в этом сезоне, или в следующем, или еще когда-то? Неужели он думает, что она все семнадцать лет убивалась по нему? Нахал и законченный эгоист! Ну ничего, она поставит его на место при первом же удобном случае.

      – Ба, да это же старина Стенмор! Сколько лет, сколько зим!
      Маркус, который раздевался, готовясь к спаррингу, поднял голову и увидел прямо перед собой рыжеволосого здоровяка с улыбкой до ушей.
      – Доналд Гринэвей! – Маркус протянул руку, здоровяк энергично ее потряс. – Как твои дела? Уехал на Пиренеи и как сквозь землю провалился!
      – Видишь, вернулся, в целости и сохранности. Дослужился до майора, но с таким убогим жалованьем они меня в армии не удержат…
      – Ищешь, чем заняться?
      – Да, ищу, хотя это не к спеху. А ты как поживаешь? Слыхал про твою жену, прими мои соболезнования.
      – Спасибо. Прошло уже больше двух лет, а я до сих пор не привык к своему новому положению.
      – Думаю, это ненадолго, ты с легкостью найдешь другую жену.
      – Не уверен, что мне этого хочется.
      – Вольный стрелок? Что ж, дело хорошее. А зачем же ты тогда приехал, если не жениться?
      – По делу.
      – Сэр, – вмешался мистер Джексон, владелец боксерского зала, – может, отложим тренировку?
      – Нет, нет, иду. Доналд, встретимся через час у Уайта, позавтракаем вместе.
      – С удовольствием.
      – Вы не в форме, ваша светлость, – констатировал мистер Джексон, когда бой между ними закончился и запыхавшийся Маркус бессильно повис на канате.
      – Знаю. Давно не тренировался, все времени не было. Пока я тут, постараюсь наверстать.
      Через несколько минут, вымытый и одетый как полагается, Маркус сел в фаэтон и отправился в клуб. Доналд уже ждал его, заняв столик.
      – К тебе, как я понимаю, надо обращаться теперь “ваша светлость”, – сказал Доналд, когда официант принес заказ и удалился.
      – Ты что! Для тебя я по-прежнему Стенмор или Маркус. И вообще я считаю, что от высокого титула и наследства больше хлопот, чем удовольствия.
      – Вот уж никогда не поверил бы! А почему?
      – Ответственность, мой друг – приходится поступаться собственными интересами ради процветания поместья и будущего фамилии. Трудное дело, скажу я тебе. Иногда я завидую своему брату – он-то свободен… Сейчас я уже привык, а было время… – Он одернул себя. Болезненные воспоминания юности не покидали его с тех пор, как он приехал в Лондон и встретил Френсис. – Расскажи-ка лучше, что ты собираешься делать, ведь война с Бонапартом закончилась.
      – Я б нашел какую-нибудь другую войну, только, признаюсь тебе, мне все это надоело, хочу подыскать более спокойное занятие. Попробую заняться сельским хозяйством. Например, могу разводить овец. Овечьи шкуры и шерсть всегда будут нужны, верно?
      Маркус засмеялся.
      – Верно, но мне как-то трудно представить майора Гринэвея с пастушьим посохом вместо ружья. Я наслышан о твоих подвигах, между прочим.
      – Все преувеличено, – качнул головой Доналд. – Я просто выполнял свой долг, и только. Вообще хочу немного встряхнуться. Может, съездим на той неделе в Ньюмаркет?
      – Не получится, старина. Я не могу отлучиться из Лондона, у меня тут дело, да и дочь я с собой привез…
      – Она что, уже в свет выходит? Как время-то летит!
      – Пока нет, на следующий год, но я решил, что ей полезно получить общее представление о светской жизни. – Маркус помедлил, раздумывая, говорить или нет, что привело его в столицу. А почему бы не рассказать, ведь они с Доналдом Гри-нэвеем дружат с самого Кембриджа. – Понимаешь, я кое-кого здесь разыскиваю…
      – Должника?
      – Да нет, одну женщину.
      – Понятно. – Доналд сочувственно кивнул. – А что, крошка ускользнула?
      – Совсем не то, что ты думаешь, – резко возразил Маркус. – Видишь ли, миссис Хэрриет Пул была женой моего старшего конюха в Лоскоу-Корт. Как крупный землевладелец, я был обязан выставлять какое-то количество людей для армии и дал обещание своим людям, что, если кто из них пойдет добровольцем, я позабочусь об их семьях; хотя силком никого не посылал. И вот мой конюх неожиданно пожелал уйти в армию, хотя и работа у него была хорошая, и платил я ему неплохо…
      – Может, хотел избавиться от докучной жены? Эта Хэрриет Пул, что она за женщина?
      Маркус пожал плечами.
      – Довольно миленькая, лет двадцати пяти. Джозеф Пул ушел в 1811 году, а в 1814-м сообщили о его гибели; но несколько месяцев назад стало известно, что он вовсе не погиб, а попал в плен и едет домой. Проблема в том, что миссис Пул года три назад родила ребенка. Услышав о том, что муж жив, она исчезла – наверное, не захотела с ним встречаться. Можешь себе представить, как бесновался Джозеф, когда приехал и узнал обо всем. Он поклялся, что отомстит и ей, и отцу ребенка, с тем и уехал. Я должен ее найти раньше его. По словам матери Хэрриет, она отправилась к сестре в Лондон, но, зная, что муж наверняка станет ее искать первым делом здесь, пробыла у нее всего несколько дней, и где она теперь, неизвестно.
      – Но разве приезд мужа не освободил тебя от ответственности? В конце концов, женщина сама во всем виновата, пусть сама и разбирается. Даже если у тебя была с ней интрижка, все равно, она не стоит таких усилий.
      – Может быть, если б не ребенок. Его я не могу бросить.
      – Ну-ну. – Доналд усмехнулся. – В таком случае, мой друг, я к твоим услугам. Мне всегда хотелось стать сыщиком. Ты же не можешь прочесать Лондон в одиночку. А на меня можешь положиться, я буду молчать.
      Маркус заколебался было, потом с улыбкой протянул руку.
      – Договорились.
      Друзья говорили негромко, но не шепотом, так что сидевший неподалеку человек расслышал почти все и довольно ухмыльнулся. Выходя из клуба рука об руку с Доналдом, Маркус не заметил соглядатая.
      – Здесь мой фаэтон, – сказал он. – Поедешь со мной?
      – Хорошо.
      Они залезли в фаэтон, и Маркус взял в руки поводья, чувствуя прилив уверенности.
      – Если ты их найдешь, буду благодарен тебе до гробовой доски, – проговорил он, направляя лошадей сквозь густой поток транспорта к Линкольн-Инн-Филдз, где, как он знал, проживала сестра миссис Пул.
      Они съездили по нескольким адресам, расспросили сестру миссис Пул и всех, с кем, по ее словам, Хэрриет была знакома в Лондоне. Впрочем, таких было немного.
      – Ей же нужно как-то зарабатывать на жизнь, – сказал Доналд на обратном пути. – Возможно, она занялась…
      – Нет, не думаю, – оборвал его Маркус.
      – Ну, тогда остается попрошайничество. Надо расспросить констеблей, они знают всех нищих.
      – На каком участке?
      – Да на любом. Высади меня на углу Ковент-Гарден, почему бы не начать отсюда?
      Маркус послушно направил лошадей к собору Св. Павла.
      – Тебя подождать? – он остановился.
      – Не надо, предоставь все мне, а сам поезжай к дочери. – Доналд помахал рукой и исчез в переулке.
      Маркус с минуту сидел неподвижно, глядя невидящими глазами на оживленную рыночную площадь. Разыскивать женщину в таком городе, как Лондон, – все равно что искать иголку в стоге сена. Но ведь и Джозеф Пул, небось, тоже встретит такие же трудности? А ребенок? Что станет с ним, если что-то случится с его матерью?
      А тут еще дочь, которая становится все более неуправляемой. Девочка избалована донельзя, привыкла, что любое ее желание выполняется. Хорошо хоть Дункана рано отправили в школу, мать не успела его испортить.
      И еще неожиданное осложнение – встреча с Френсис, которую он любил так страстно, что готов был даже отказаться от наследства, о чем она, кстати, не подозревала. Что он чувствовал к ней сейчас? Он и сам не мог точно определить. Семнадцать лет – срок немалый, если любовь ничем не подпитывается.
      У сэра Перси Понсонби больше прав на нее, чем у него, и, надо думать, рано или поздно этот хлыщ соберется с духом и сделает ей предложение. Интересно, она согласится? С внезапным стеснением в груди Маркус вдруг понял, что ни в коем случае этого не хочет.
      Его размышления были прерваны каким-то шумом. Он встряхнул головой, отгоняя мысли о Френсис, посмотрел в сторону собравшейся толпы, потом вдруг соскочил с фаэтона и побежал, расталкивая прохожих.
 
      В эту ночь Френсис спала плохо и в половине одиннадцатого, невыспавшаяся, вызвала звонком Роуз, чтобы та принесла горячей воды и чашку шоколада. Одевшись, она сошла вниз, без аппетита позавтракала и прошлась по комнатам, изредка делая замечания слугам, которые приводили дом в порядок. Убедившись, что ее присутствие не требуется, она решила пойти в мастерскую и поработать над портретом Лавинии, в надежде, что среди царившего там привычного беспорядка она успокоится душой.
      Достав эскизы, Френсис поставила перед собой холст и начала смешивать краски, спокойно и методично, как всегда. Но это был самообман, покой не приходил. Можно было подумать, что она страдает от похмелья. Но Френсис-то знала: похмелье тут ни при чем. Во всем виноват герцог Лоскоу.
      Подумать только, какой нахал! Ну, ладно, ему все равно, что о нем говорят, но ей-то совсем не все равно! Чтобы завоевать нынешнюю незапятнанную репутацию, ей понадобились десять лет брака с достойным, пусть и скучным, аристократом, а потом годы беспорочного вдовства.
      Лишь благодаря своей душевной стойкости и чувству собственного достоинства Френсис сумела справиться с отчаянием после скандала, связанного с неожиданной помолвкой Маркуса и Маргарет Конно, заново построить свою жизнь и завоевать репутацию добропорядочной и благонравной женщины, к которой не пристает никакая грязь. И если случится так, что приезд герцога Лоскоу все разрушит, она никогда ему этого не простит.
      И что за игру он ведет? Чего хочет? Вывести ее из равновесия? Ну так он этого уже добился. Но зачем ему это? Она не сделала ему ничего плохого, готова забыть прошлое и установить с ним нормальные отношения; она согласилась учить его дочь, начала писать ее портрет. Не стоило соглашаться, но, если б она отказалась, это только укрепило бы его в убеждении, что ее чувства к нему не остыли. А это неправда. Ничего подобного нет!
      Френсис посмотрела на эскиз улыбающейся Лавинии. Дочь была удивительно похожа на отца, достаточно было взглянуть на нее, чтобы тут же вспомнить его. Френсис подошла к составленным у стены полотнам, вытащила эскиз, написанный во время пикника в Ричмонде, поднесла к окну и отерла с него пыль тыльной стороны ладони. Маркус снова был перед ней, молодой и красивый, беспечный и искренний, глядевший на нее обожающим взглядом. Сердце у Френсис сжалось от воспоминаний.
      Они поехали тогда в его коляске, что уже само по себе было чрезвычайно смелым и рискованным поступком. Но она была слишком влюблена в него. Матери она сказала, что едет к подруге, та лишь коротко усмехнулась и ни о чем не спросила. Лишь позже Френсис поняла, что мать обо всем догадалась и надеялась, что дочь достаточно себя скомпрометирует и Маркусу волей-неволей придется предложить ей руку и сердце. Она даже призналась двум своим подругам, что знает, куда они отправились.
      Для матери верхом мечтаний было выдать свою юную дочь, в происхождении которой не было ничего примечательного, за наследника одного из первейших герцогских родов Англии.
      Прежде мать рассчитывала заполучить хоть какого-нибудь баронета или младшего отпрыска незначительной аристократической фамилии; именно ради этого она заняла денег у своего кузена-баронета и привезла Френсис в Лондон.
      И надо же – дочь обратила на себя внимание Маркуса Стенмора, маркиза Риели, который стал бывать повсюду, где бы она ни появлялась, и танцевать с ней на всех балах, на которые ее мать ухитрялась раздобыть приглашение. Это был упоительный сезон, и ничто, никакие дурные предчувствия не могли омрачить его. Френсис купалась в любви Маркуса, ей и в голову не приходило, что они стали предметом пересудов, да если бы и пришло, это вряд ли остановило бы ее. Маркус осыпал ее комплиментами, посылал ей цветы и не упускал момента, чтобы побыть с ней несколько минут наедине, где бы они ни находились. Она жила ожиданием минуты, когда он сделает ей предложение. А раз так, что же плохого, если она поедет с ним на пикник?
      Это был чудесный, волшебный день. Было тепло, над головой раскинулось чистое небо, ярко зеленела трава. В корзине, которую, по его приказанию, загрузили в багажное отделение коляски, была масса всяких вкусных вещей; от шампанского у Френсис защекотало в носу, и она рассмеялась. А потом попросила его посидеть спокойно, она его нарисует.
      Он вытянулся на траве, подложив руки под голову.
      – Я бы мог часами сидеть и смотреть на тебя, только вот… – Он улыбнулся. – Мне захочется протянуть руку и до тебя дотронуться, чтобы убедиться, что это не сон, что ты не ангел или какая-нибудь сказочная фея: я моргну, а она вдруг возьмет и исчезнет.
      – Ой, да я не собираюсь никуда исчезать, – со смехом проговорила Френсис. – И никакая я не фея, я из плоти и крови.
      – Из чудесной плоти и крови. Все в тебе такое совершенство, что у меня сердце заходится.
      – Ты преувеличиваешь! – Она и сама была вне себя от счастья. Человек, которому нет в мире равных, любит ее!
      Он с трудом дождался, пока она сделает набросок, потом, не утерпев, выхватил у нее альбом, отбросил в сторону, обхватил ее руками и притянул к себе. Он и раньше несколько раз пытался поцеловать ее, но их прерывали или было слишком людно, так что он успевал только мазнуть губами по щеке или волосам, отчего ее бросало в жар и по спине бежали мурашки. Юная, невинная девушка, она не могла понять, что с ней происходит, знала только, что ей полагается протестовать. И она протестовала, но так робко, что он без труда заставлял ее умолкнуть.
      – Я люблю тебя, – говорил он. – А как иначе я докажу это?
      На пикнике все было не так. Когда он обхватил ее, она почувствовала, что происходит нечто иное. Он больше не прижимался губами к щеке или волосам, нет, он искал ее губы. И она с готовностью подставила ему их, и поцелуй все длился и длился, а его руки скользили по ее спине, а потом прокрались к грудям.
      Она знала, что делает что-то нехорошее, но даже не пыталась остановить его, напротив, прижалась к нему еще теснее и обхватила его руками за шею. Любовь несла их все дальше по пути безрассудства. Маркус начал расстегивать пуговички на лифе ее платья и надавил большим пальцем на сосок… Френсис затаила дыхание, не зная, что за этим последует, но инстинктивное чувство опасности вывело ее из оцепенения.
      Она вырвалась, охваченная внезапным страхом и растерянностью.
      – Нет, – проговорила она, садясь и пытаясь дрожащими пальцами застегнуть пуговички. – Мы не должны это делать, это неправильно.
      – Неправильно? Почему? Разве мы не признались, что любим друг друга? Разве я не говорил тебе столько раз, что не могу жить без тебя?
      – Говорил.
      – Ведь ты меня тоже любишь, да?
      – Люблю.
      – Тогда чего ты боишься? Она и сама точно не знала.
      – Я думала об этом. Считается, что юноше и девушке лучше не оставаться наедине, и только сейчас я поняла почему.
      – Ну и почему же?
      – Да потому, что мы можем забыться и позволить себе лишнее, то, что разрешается только после свадьбы.
      Он взял ее за руку, лицо у него было серьезным.
      – Для меня было бы самым большим счастьем знать, что мы с тобой скоро поженимся, но впереди у нас столько препятствий…
      – Препятствий? – переспросила Френсис, чувствуя, как ее пронзает страх. – Ты хочешь сказать, твои родители считают, что я тебе не пара?
      – Как они могут что-то считать, если они про тебя вообще не знают? Я еще им не говорил.
      – Но ты скажешь?
      – Конечно, скажу. Недели через две они приедут в Лондон, тогда и скажу.
      – Ну, две недели – это не очень долго, – сказала Френсис.
      – Это целая вечность.
      – Для меня тоже. – Она наклонилась и поцеловала его в щеку, пытаясь смягчить свой отказ, но он снова притянул ее к себе и стал целовать.
      – Милая, любимая Фэнни…
      – Нет, не надо, Маркус, ну пожалуйста. – Она вырвалась и потянулась к капору, валявшемуся на траве. – Ты меня пугаешь.
      – Пугаю? Ну прости, любимая, я не хотел. Не понимаю, что на меня нашло.
      – Так уж и не понимаешь? – Френсис была уже на ногах, на безопасном расстоянии от него, а потому снова пришла в веселое настроение.
      Он засмеялся и схватил ее за руку.
      – Да понимаю, конечно. Любовь на меня нашла, вот что. Только ты не бойся, я ни за что тебя не обижу.
      – Я знаю. – В тот день она верила каждому его слову.
      А две недели спустя он разбил ей сердце.
      Френсис оторвала взгляд от картины, посмотрела в окно и удивилась, что ничего не видит – слезы застилали ей глаза. Она даже не почувствовала, что плачет. Зрелая женщина, спокойная и уравновешенная, она рыдала как семнадцатилетняя девочка, только что узнавшая о предательстве мужчины. Единственного в ее жизни мужчины.
      Торопливо поставив полотно на место, Френсис выдернула из кармана платок, отерла глаза и застыла, озираясь вокруг. Мольберт и холст, краски и эскиз леди Лавинии – все было там, где она их оставила, и выглядело живым укором. Френсис решительно села перед мольбертом и взяла кисть. Но ничего не получалось, она не могла сосредоточиться. Взяв альбом и карандаши, она бросилась к выходу.
      На улице она двинулась к Ковент-Гарден. Здесь было людно и шумно. Сновали туда-сюда женщины с корзинами на головах, мужчины несли тюки с товаром или правили огромными тяжеловозами, тащившими нагруженные телеги; и повсюду с криками и бранью крутились десятки детей, некоторые совсем малыши. Почти все были босыми и, казалось, не испытывали от этого никаких неудобств. Одежда их мало чем отличалась от лохмотьев нищего. Иногда проезжала карета, ее пассажиры с презрением поглядывали на толпу.
      Френсис пристроилась у задка телеги, в которой, судя по запаху, перевозили кур, и принялась рисовать. Угольный карандаш быстро бегал по бумаге, она не старалась ничего приукрасить: не пририсовывала башмаки к ногам босых детей, не заставляла улыбаться мужчин и не добавляла приятности женским лицам. Она рисовала то, что видела, – бедность и нечистоту.
      – А что это вы делаете? – Мужчина заглянул ей через плечо. Голос его звучал неприветливо, но Френсис обернулась с обезоруживающей улыбкой, которая всегда ей помогала, и молча показала рисунок. – О, да это ж вылитый я. – Мужчина был явно польщен. – А это моя Дейзи и сорванец старого Роба Генри. Это я, да?
      – Да. Вы что, себя не узнаете?
      – А зачем, госпожа, вы нас рисуете?
      – А вы мне интересны. Если б вы снова занялись своей работой, я бы вас дорисовала.
      – Ну уж нет, от вас добра не жди. Небось, покажете потом полицейским.
      – Что вы, зачем мне это нужно?
      – А чтобы прогнать нас отсюда. Хотя чего плохого мы делаем? Ничего, просто пытаемся заработать на хлеб.
      – Вот и я тоже пытаюсь, для того и рисую. Мужчина оторвал взгляд от рисунка и уставился на Френсис.
      – Поглядишь на вас, так зарабатываете-то вы очень даже неплохо… и все за счет бедняков вроде меня.
      Именно на такой случай у Френсис был при себе кошелек. Она вытащила гинею и показала мужчине.
      – Вот, сэр, вы получите это, если разрешите мне продолжать…
      Мужчина выхватил у нее монету, громко позвал жену и дочь, и те остановились возле Френсис, обдав ее запахом немытого тела. Через минуту вокруг собралась настоящая толпа. Вперед протолкался человек в засаленной кожаной куртке и грязных штанах.
      – А за что это вы дали этому паршивцу целый золотой?
      – Я просто хотела отблагодарить его, я отвлекла его от дела…
      – Дела?! Какого такого дела? Да у него лицензии нет на торговлю, чтоб вы знали. Лучше бы караульному свистнули, он его в кутузку засадит.
      – А моя жена пусть с голоду подыхает, да? – отозвался первый мужчина. – Я ничего плохого не делаю.
      – Отбираешь последний кусок у моих внуков, вот что ты делаешь. Где это видано – продавать цыплят по шесть пенсов и два вилка капусты за два пенса!
      Френсис почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля, и хотела уйти, но ее не собирались отпускать. Все сгрудились вокруг, требуя, чтобы она их нарисовала и дала каждому по гинее. Она открыла кошелек, кто-то выбил его у нее из рук, содержимое рассыпалось по земле. Люди бросились, отталкивая ее, подбирать деньги.
      Внезапно высокая фигура в касторовой шляпе, с легкостью протолкавшись сквозь толпу, приблизилась к Френсис.
      – Фэнни, вы в порядке?
      Она так обрадовалась, что даже не обратила внимания на то, как он ее назвал.
      – Нет, не совсем, ваша светлость.
      Маркус схватил ее за руку и потащил за собой, прокладывая путь сквозь враждебно настроенную толпу. По дороге он швырнул пригоршню монет, началась свалка, и они выбрались на свободное место.
      – Что, черт побери, вы здесь делаете? – сердито закричал он.
      Френсис увидела на углу знакомый фаэтон. Наверное, он оттуда с высоты заметил, в каком положении она оказалась. Она должна была испытывать благодарность к нему за спасение, но его тон рассердил ее.
      – Я их рисовала.
      – Вы что, с ума сошли? Да они затоптали бы вас – и даже не заметили бы!
      – Никакой опасности не было, я и раньше это делала, а из-за вашего вмешательства они больше не согласятся позировать.
      – Больше не согласятся, – повторил он сквозь зубы. – Никаких “больше” не будет!
      Френсис резко остановилась и гневно посмотрела на него.
      – Я вам не жена, не дочь и даже не служанка, чтобы вы мне приказывали.
      – Допустим. Но пока вы занимаетесь с моей дочерью, вы будете вести себя так, как я говорю.
      Френсис была вне себя от злости.
      – Ну конечно, ведь ваше поведение столь безупречно, что вы считаете себя вправе поучать других! Но позвольте сказать вам: я слишком долго была независимой, чтобы разрешать кому бы то ни было приказывать мне, и уж тем более вам.
      Они подошли к фаэтону. Маркус взял ее за талию, чтобы помочь подняться на ступеньку, но Френсис оттолкнула его.
      – Пустите меня, сэр! Я не привыкла к такому фамильярному обращению. Я возьму извозчика или портшез.
      Маркус отошел.
      – Ну что ж, давайте, графиня.
      И тут Френсис вдруг сообразила: мало того, что в этом районе нет никаких извозчиков и портшезов, так у нее еще и денег нет. Она молча влезла в фаэтон. Маркус запрыгнул следом и взял в руки поводья.
      Несколько минут они молчали. Она с гневом думала о том, сколь он самоуверен, он же сердился потому, что очень испугался за нее, побоялся не успеть ее выручить, и тогда ее убьют или смертельно ранят. От мысли, что его милую Фэнни могут убить, растерзать, у него захолонуло сердце, и когда, подбежав, он увидел ее в целости и сохранности, да еще готовую прийти сюда снова, он не удержался от резких слов. И до сих пор не мог успокоиться.
      – Графиня, – заговорил он как можно мягче, – я настаиваю на том, чтобы вы отказались от неблагоразумных поступков. Не окажись я там…
      – … я прекрасно добралась бы до дому сама, ваша светлость. Я много раз бывала среди бедняков и рисовала их. Они вполне покладисты, если им платишь. Для них это лишний заработок.
      – Но это же очень опасно, к тому же вы прослывете эксцентричной особой.
      Френсис засмеялась.
      – Меня это беспокоит не больше, чем вас – пересуды о вашей грядущей женитьбе на мисс Уиллоуби.
      – Господи! – воскликнул Маркус. – Так вот какие ходят слухи…
      – Говорят, это будет Фелисити Уиллоуби или Констанс Грэм. – Френсис с радостью поменяла тему разговора. – Я слышала, на них уже пари заключают.
      – Да ну! И которая же фаворитка?
      – Пока чуть-чуть впереди Фелисити, просто потому, что к леди Уиллоуби на чай вы уже приходили, а к леди Грэм нет.
      – Ну что ж, это я быстренько исправлю. Уж я их озадачу.
      – Лучше не надо. Бедные девочки совсем молоденькие и не разбираются в мужчинах, особенно таких, как вы, все ваши штучки они воспримут всерьез, а это жестоко.
      Значит, она все еще сердится на него…
      – Я полагал, вы больше не видите во мне пустого повесу, миледи. Неужели за семнадцать лет вы так и не повзрослели?
      – Не знаю, как я, а вот вы, милорд, точно нет. Он тяжело вздохнул.
      – Ну как, скажите на милость, мы будем с вами общаться, если вы все время срываетесь на ссору?
      – А нам и не надо общаться, вам достаточно найти другого учителя для своей дочери, вот и все.
      – И пусть сплетники судачат, с чего это вдруг мы так внезапно разорвали нашу договоренность? Ну уж нет, дорогая.
      – Никакая я вам не дорогая.
      – Ну конечно же нет, миледи, это просто дружеское обращение. Но если оно кажется вам оскорбительным, прошу прощения, этого больше не повторится.
      – Ладно.
      Они подъехали к Коррингам-хаусу, и Френсис, едва дождавшись, пока перестанут вертеться огромные колеса фаэтона, соскочила на землю и побежала к двери.
      – Завтра в два, – крикнул он ей вслед. – Я буду точен.
      Френсис, не отвечая, прошла мимо поджидавшего ее у двери лакея и поднялась по лестнице. Войдя в спальню, она рассеянно осмотрелась, потом взглянула на свое истерзанное платье и вдруг обнаружила, что все еще держит в руке злосчастный рисунок. Это почему-то успокоило ее. Люди бьются, стараясь заработать себе на пропитание, и она, живя в роскоши, просто не имеет права быть несчастной.
      Услышав стук в наружную дверь, Френсис вышла на лестничную площадку. Грили как раз впускал миссис Баттерворт, леди Грэм и миссис Харкорт. Френсис, улыбаясь, сошла вниз.
      После легкого обеда женщины занялись обсуждением итогов бала, подсчетом выручки и проблемой найма подходящего помещения для сиротского приюта. Это оказалось сложнее, чем они думали, – снять дом за ту сумму, которой они располагали.
      – Надо устраивать побольше вечеров наподобие вчерашнего, – сказала миссис Баттерворт, – особенно если мы заручимся поддержкой таких людей, как герцог Лоскоу.
      – Да, он очень щедр, – заговорила миссис Харкорт, – хотя мне как-то не верится, чтобы его интересовали чужие дети, когда он так невнимателен к своим собственным. Однажды я ездила в Лоскоу-Корт по приглашению герцогини, так она мне призналась, что его светлость почти не замечает детей и, встретив их на улице, вряд ли узнает…
      – Вот уж в это я не поверю, – возразила леди Грэм. – Да у них форма лба совершенно одинаковая, волосы мысиком и брови приподняты, как бы в удивлении.
      – И что из этого?
      – Да то, что он сразу узнает своих детей. – Леди Грэм вдруг засмеялась. – Надеюсь, он не нагулял кого на стороне, а то ведь сразу поймут, что это его ребенок.
      – Леди, – заговорила Френсис, которой разговоры про герцога действовали на нервы, – мне кажется, не стоит в таком тоне говорить о его светлости, ведь он сделал такое щедрое пожертвование.
      – Вот именно, – поддержала ее миссис Баттерворт. – Он всегда мне казался очень внимательным и вежливым. Я просто уверена, что он заботливый отец. – Она повернулась к Френсис. – А вы как думаете, графиня? Вы видитесь с ним чаще, чем мы. Он привозит к вам дочь на уроки рисования, да?
      – Да, – осторожно ответила Френсис, памятуя о том, что ей рассказал Перси: будто, по уверениям сплетников, для Маркуса занятия дочери всего лишь повод, чтобы ездить к Френсис. – Он привозит ее и сразу уезжает, а после урока приезжает и забирает.
      – И как он вам?
      Что она должна отвечать? Френсис улыбнулась.
      – Он заботливый отец, во всяком случае, старается надлежащим образом подготовить леди Лавинию к выходу в свет.
      – Я так и думала, что вы станете его защищать, – сказала леди Харкорт. – Иначе и быть не могло.
      Френсис в трудом сохранила самообладание. – Я не совсем вас понимаю, – проговорила она холодно.
      Леди Харкорт хохотнула.
      – Ну… я ничего такого не имела в виду… но он же вам платит за уроки.
      – Платит, и, как вы сами могли убедиться, проверяя наши счета, эта плата прямиком идет в наш фонд, так что мы как бы вдвойне обязаны герцогу.
      Френсис совсем не хотелось защищать Маркуса, но иначе поступить ей не позволяла совесть. Странно, подумала она, с чего вдруг миссис Харкорт так настроена против нее. Насколько ей помнилось, она не причиняла ей никакого зла.
 
      – Безусловно, зла ты ей не причиняла, – подтвердил Перси на следующее утро во время конной прогулки. – Но она дружила с герцогиней и принимает близко к сердцу любой знак неуважения к ней.
      – Да я ни разу даже не встречалась с герцогиней!
      – Ну и что? Все равно она наверняка была на тебя в обиде.
      – За что же, скажи на милость? Если что-то и было, то я давно от этого освободилась.
      Перси придержал лошадь и повернулся к ней.
      – Ты уверена?
      – Абсолютно, уж поверь.
      Он улыбнулся и поехал дальше.
      – Дело не в том, чтобы я поверил, дорогая.
      – А кто? Ты имеешь в виду сплетников?
      – И их тоже.
      – Перси, ты говоришь загадками.
      – Если бы дело было только в сплетниках, то я знаю выход.
      – Какой?
      – Выходи за меня. Это заткнет им рот, ведь так?
      Френсис с удивлением взглянула на Перси. Тот смотрел прямо перед собой, утопив подбородок в высоком воротнике.
      – Ты меня разыгрываешь.
      – Конечно. – Он хохотнул. – Я хотел, чтобы ты улыбнулась. Такая хорошая погода, а ты хмуришься. – Он пустил коня в галоп, и Френсис поскакала следом.
      Это действительно шутка? – размышляла позже Френсис. Но он никогда всерьез не помышлял о женитьбе! И все-таки не надо было над ним потешаться. Где ее прежняя тактичность? А все из-за герцога Лоскоу, чтоб ему пусто было!

      К двум часам пополудни следующего дня, когда ландо его светлости подкатило к Коррингам-хаусу, Френсис уже успела успокоиться. В строгом платье она ожидала визитеров в гостиной.
      – Его светлость герцог Лоскоу, – громогласно объявил Грили, и не успел он договорить, как герцог вошел и, широким жестом сняв шляпу, шаркнул ногой. Френсис чуть не засмеялась, но в той же манере присела в глубоком реверансе.
      – Ваша светлость.
      – Миледи, к вашим услугам.
      – А где леди Лавиния? – На какой-то миг Френсис подумалось, что он приехал один, и у нее перехватило дыхание, но она тут же взяла себя в руки.
      – Она осталась в ландо, все равно нам сейчас ехать.
      – Тогда пошли.
      Высоко держа голову, Френсис проследовала к ландо с гербами Лоскоу на каждой дверце.
      – Я взял на себя смелость попросить мистера Тернера быть нашим гидом, – проговорил Маркус, беря Френсис под локоть и помогая ей ступить на подножку. – Он нас встретит в Академии. Надеюсь, вы не против?
      Великий Джозеф Тернер самолично будет их гидом! Просто не верится! Впрочем, если ты герцог Лоскоу, все возможно.
      – Конечно, не против. Это большая честь, и я надеюсь, леди Лавиния многое почерпнет у этого мудрого человека, – отозвалась Френсис, усаживаясь рядом со своей ученицей.
      Маркус сел напротив так, что его колени почти касались колен Френсис. Вид у нее был совершенно неприступный. Ну ничего, он постарается растопить лед; хотя зачем ему это, он и сам не мог понять.
      Карета тронулась. Маркус улыбнулся, глядя на Френсис, ее губы дрогнули в ответной улыбке, но глаза остались настороженными, словно у маленького зверька, которого хотят погладить. Неужели до сих пор не простила его? Но если так, то почему согласилась давать уроки? Ради денег? А может, здесь что-то другое? Может, она хочет отомстить ему, помучить его? Если так, она скоро поймет свою ошибку – мучиться его не заставишь.
      Дорога заняла всего несколько минут. Они вышли у пешеходной дорожки перед входом в Академию. За дверью их ожидал мистер Тернер.
      Это был пожилой человек, невысокий, смуглый, с острыми темными глазами. На нем был мешковатый фрак и старомодные черные бриджи. Пальцы были испачканы в краске, словно он только что оторвался от одного из своих шедевров.
      – Вы уже решили, что именно хотите посмотреть, ваша светлость? – спросил он, когда Маркус представил дам.
      – Да нет, оставляем это на ваше усмотрение.
      Они ходили из зала в зал, рассматривая портреты, пейзажи и натюрморты голландских, бельгийских и итальянских живописцев. Мистер Тернер рассказывал о достоинствах каждого полотна, об истории их создания. Его пояснения были глубоки и содержательны, и Френсис ловила каждое слово.
      Наконец в одном из залов на верхнем этаже художник задержался перед двумя ее собственными картинами, удостоенными чести быть выставленными в Академии.
      – Это полотно носит название “Осень”, – сказал он, указывая на одну из них. – Заметьте, прекрасное изображение листьев, желтых, золотых, красновато-коричневых, тут представлена вся осенняя палитра. Глядя на картину, как будто ощущаешь витающий в воздухе запах увядания. А взгляните, с каким мастерством передан ветер, как клонятся ветви, как клубятся облака, предвещающие бурю.
      – А кто автор? – спросил Маркус, уже догадавшись по манере письма.
      – Это некая графиня Френсис Коррингам, – прочел мистер Тернер, близоруко всматриваясь в подпись. – Некоторые считают это полотно лучшим, но большинство предпочитает вот это. – Он показал на зимний пейзаж. – Вероятно, вы заметили, вид тот же самый, но только глубокой зимой. Земля укрыта снегом, внимание зрителя привлекают следы какого-то зверя…
      – Лисы, – не удержалась Френсис. С веселым удивлением она поняла, что художник не расслышал ее имени во время знакомства и не знает, кто она.
      – Да-да, – согласился мистер Тернер. – Лисица пробежала меж деревьев, и ее следы исчезают вдали. Замечательное владение перспективой и внимание к деталям. Безветренно, царят покой и тишина.
      – Откуда вы знаете, что там тихо? – неожиданно спросила Лавиния. – Может, лисица где-то тявкает.
      Гид, недовольный тем, что его прервали, бросил на девушку строгий взгляд.
      – Сама картина – олицетворение тишины.
      – Ну конечно! – засмеялась Лавиния. – Краски и холст звуков не издают!
      – Лавиния, – одернул ее отец, – ты ведешь себя неприлично.
      – Значит, вы считаете, что живопись нема? – обратилась к девушке Френсис.
      – Конечно!
      – Человек должен почувствовать это вот здесь. – Художник прижал руку к груди. – Живописец, создавая картину, вкладывает в нее свою душу, и его душа говорит.
      – И что же она вам говорит? – с улыбкой спросил Маркус.
      – Картина говорит о холоде и смерти, но и о возрождении тоже. Даже в смерти есть красота, а в подснежниках, которые мы видим под деревьями, таится обещание новой жизни. Всего неделю назад их здесь не было, через неделю их уже не будет, они исчезнут вместе со снегом, и тогда весна, торжествуя, расцветит этот пейзаж. То же самое происходит и в нашей жизни.
      – Неужели я хотела все это сказать? – прошептала Френсис, оборачиваясь к Маркусу. Губы у него дрогнули.
      – Судя по всему, так и есть, – ответил он шепотом и громко спросил: – А весеннего пейзажа нет?
      От ее зимнего пейзажа действительно веет холодом, подумал он про себя, как и от нее самой. За все время, что они медленно ходили по залам, она не произнесла и десятка слов и ни разу не улыбнулась. Маркусу вдруг ужасно захотелось весны, возрождения новой жизни, нового начала. Боже правый, в самом ли деле именно этого он хочет?
      – Увы, нет, – ответил мистер Тернер. – Возможно, художник пишет его сейчас.
      – Жаль, хотелось бы посмотреть.
      – Пойдемте дальше, – Френсис стало неловко.
      – Очень хорошо. – С этими словами мистер Тернер двинулся в другой зал. – Давайте посмотрим английских мастеров.
      Они полюбовались полотнами Ромни, Лоренса и Констебла, постояли перед картинами Джорджа Стаббса с изображением лошадей, на короткое время привлекшими внимание Лавинии, посмотрели портреты сэра Джошуа Рейнолдса, Коутса и Гейнсборо, уличные сценки Уильяма Хогарта, чьи образы походили скорее на карикатуры, чем на живых людей.
      – Какой ужас! – не удержалась Лавиния при виде пьяной матери, бросающей вниз головой своего ребенка. – Бедный малыш!
      – Ну, теперь вы убедились, что картины говорят? – с улыбкой обратилась к ней Френсис.
      Маркус засмеялся.
      – Подловила тебя, Винни, твоя учительница.
      – И вовсе нет, ничего они не говорят, а вот думать заставляют. Но если у этого художника не извращенное воображение, а такие вещи случаются на самом деле, то зачем их рисовать? Зачем вызывать у зрителя отвращение?
      – Цель живописи – не только доставлять удовольствие, леди Лавиния, она служит воспитанию и просвещению, – пояснила Френсис. – Картина порой говорит яснее тысячи слов.
      – Ну, это я уже сообразила, иначе бы вы меня сюда не привели.
      – И что же вы почерпнули?
      – Я научилась задавать вопросы.
      – Хорошо, именно этого я и хотела.
      – Я предлагаю поехать выпить чаю, – вмешался Маркус. – Мы уже два часа ходим, у меня ноги гудят.
      Они сели в карету и отправились в отель на Албемар-стрит, где Маркус заказал чаю с медом и миндальными пирожными.
      Было на удивление весело. Лавиния, правда, говорила мало, зато отец ее был оживлен необычайно. Он шутил, рассказывал всякие забавные истории, очень похоже изображая знакомых Френсис представителей света и с легкостью переходя на дербиширский диалект.
      Со стесненным сердцем Френсис подумала, что сейчас он больше похож на того Маркуса, которого она знала и любила семнадцать лет назад, чем на самодовольного аристократа, спасшего ее от хулиганов на рыночной площади и полагавшего, что все должны ему подчиняться.
      Закончив чаепитие, они отправились к Коррингам-хаусу. Там Маркус попрощался с Френсис на крыльце и в ответ на ее приглашение зайти и отдохнуть объяснил, что у него вечером дела и надо заехать домой переодеться. Френсис учтиво поблагодарила его за то, что довез ее до дома, и повторила, что ждет леди Лавинию на урок через два дня.
      Стоя на крыльце, Френсис смотрела, как он садится в карету и захлопывает дверцу, затем медленно повернулась и вошла в дом. Маркус оказался намного загадочнее, чем ей поначалу казалось. На протяжении всего нескольких часов он успел показать себя и неприступным, угрюмым человеком, раздающим направо и налево приказания и третирующим свою дочь, и любезнейшим кавалером.
      Ну что ж, так даже легче будет общаться с ним, подумала Френсис, поднимаясь в свою комнату, чтобы переодеться. Они с Перси собирались в театр. С ним она чувствует себя свободно, не надо следить за каждым своим словом, чтобы, не дай бог, тебя не поняли превратно. Правда, у нее не замирает сердце, когда она думает о Перси, зато с ним весело. Френсис вспомнила про его предложение. Интересно, он просто пошутил или в самом деле ждет от нее ответа?
 
      Герцог Лоскоу в театре не появился, и Френсис почему-то стало тоскливо.
      На следующий день, вернувшись домой из приюта, она, к своему удивлению, обнаружила письмо от секретаря Королевской Академии, где сообщалось, что обе ее картины проданы и анонимный покупатель выразил пожелание, чтобы она написала еще два пейзажа – “Весну” и “Лето”.
      “Он отметил, что это не к спеху и Вы можете написать их, когда Вам будет удобно”, – писал в заключение секретарь.
      При других обстоятельствах Френсис была бы рада получить лишние деньги, но где найти время на эту работу? Сиротский приют, занятия с леди Лавинией, класс живописи – ни минуты свободной. А с другой стороны, для нового приюта, как оказалось, понадобится много больше денег, чем предусматривалось, поскольку с окончанием войны цены поползли вверх. Так что придется все же принять предложение. Но сначала она напишет портрет Лавинии.
 
      Надо сказать, давалось это нелегко – улыбка, запечатленная на первом наброске, больше ни разу не появлялась на лице девушки; а попробуй отобрази то, чего нет!
      – Лавиния, ну улыбнитесь хоть разок, – взмолилась Френсис. – Что вы сидите с таким скучным лицом?
      – Ой, да это все папа. Я всего-то попросила его покатать меня по парку в фаэтоне, а ему, видите ли, некогда. Да еще рассердился, как будто я бог знает чего от него требую. Ума не приложу, чем он может быть так занят. Его почти никогда нет дома!
      – Он говорил, у него какое-то дело, – успокаивающим тоном произнесла Френсис. – Как я понимаю, важное.
      – А я в этом не уверена. На днях заезжал мистер Чепмен, который занимается его делами, и я узнала, что он уже неделю не виделся с отцом и ждал его. Мне кажется, у отца какие-то трудности. Или же он встречается с какой-то женщиной; но если так, то слишком уж много времени он с ней проводит.
      – Знаете, Лавиния, вы не должны мне все это рассказывать.
      – А кому еще я могу рассказать? Я же никого не вижу, кроме слуг…
      – Все равно, больше ни слова, прошу вас. Я ничего не хочу знать.
      – И вам совсем не любопытно?
      – Нисколько, – твердо ответила Френсис. – Лучше расскажите о ваших впечатлениях от Королевской Академии.
      – Ничего особенного.
      – Как вы можете так говорить? Там же выставлены настоящие шедевры!
      – В Лоскоу-Корте есть и получше. Дедушка был заядлым коллекционером, и папа тоже кое-что добавил; только, по-моему, ваших картин у нас нет.
      – Неудивительно, я ведь не из самых знаменитых. – Было бы странно, если б герцогиня позволила повесить в Лоскоу-Корте что-нибудь из ее работ.
      – Вы видели нашу коллекцию?
      – К сожалению, нет.
      – А хотели бы?
      – Может, когда-нибудь. – Френсис решила перевести разговор на другую тему и начала расспрашивать Лавинию о том о сем, что девушке явно не понравилось.
      – Знаете, миледи, – перебила она Френсис, – я в вас ошибалась, вы не такая, какой кажетесь.
      – То есть?
      – Не знаю, как сказать, но светских дам я представляла не такими. Вас интересует то, что происходит где-то там, внизу. Я тут посмотрела ваши рисунки бедных детей. Они правда так живут?
      – Да, некоторые еще хуже.
      – Я не знала… не знала, что такое бывает…
      – Вы и не могли знать. Туда, где они обитают, добропорядочные люди забредают редко. Да они и не хотят знать об этих людях, это будоражит их совесть.
      – А вы считаете, это нужно делать?
      – Да, считаю.
      – Как Хогарт?
      – Примерно.
      – Тогда почему бы вам не устроить выставку? Можно было бы попросить папу спонсировать ее…
      – Нет, Лавиния, это ни к чему, найдется и много других охотников воспользоваться кошельком герцога. К тому же он сделал очень крупное пожертвование на сиротский приют.
      – Но он восхищен вашими картинами, иначе не стал бы просить нарисовать меня.
      – И наверняка ожидает результата. Так что, может, продолжим нашу работу?
      Лавиния замолчала, лицо ее снова приняло мрачное выражение, а через несколько минут она начала ерзать.
      – Лавиния, сидите, пожалуйста, спокойно, – попросила Френсис. – Я не могу вас рисовать, вы же все время крутитесь.
      – Я не могу сидеть спокойно. Я сегодня совсем не двигалась, даже верхом не ездила. А папа не захотел даже прокатить меня в фаэтоне; а мне больше не с кем гулять.
      – Я вижу, вы очень расстроены, дорогая моя.
      – А вы бы не расстроились на моем месте? Когда мы ехали в Лондон, он обещал, что будет вывозить меня в разные места, а вместо этого только привозит меня сюда и разок свозил в Академию, да и то благодаря вам.
      – Вы были на чае у леди Уиллоуби.
      – Ну да… восхитительные посиделки, ничего не скажешь. – В голосе Лавинии звучал неприкрытый сарказм. – Я просто умираю со скуки.
      – Одевайтесь-ка, – решительно сказала Френсис, – покатаемся на моей коляске.
      Френсис стала торопливо собираться, стараясь не задумываться о том, как к этой прогулке отнесется Маркус. Уже через несколько минут они ехали по Брук-стрит, откуда свернули в парк.
      По парковым аллеям чинно двигались одна за другой кареты и коляски всевозможных видов и размеров. Френсис пристроилась к одной из верениц. Приходилось то и дело придерживать лошадей, чтобы поздороваться со знакомыми, перекинуться последними новостями.
      По пути Френсис представила Лавинию множеству людей. Узнав, кто она, дамы расплывались в улыбке, почтительно просили передать привет герцогу и обещали прислать ему приглашения.
      – Подхалимы, все до одного, – проворчала Ла-виния, когда они доехали до конца аллеи и повернули обратно. – Можно подумать, папе очень нужны их приглашения.
      – Зачем вы так? К тому же некоторые из этих дам пользуются большим влиянием, особенно леди Джерси. Стоит ей остановиться и заговорить с вами, это будет означать, что вы в фаворе, и вы станете получать множество приглашений.
      – Вы меня обманываете.
      – Нисколько.
      – А если я ей не понравлюсь?
      – Ну, тогда берегитесь, вас начнут бойкотировать.
      Лавиния рассмеялась.
      – Вам-то бояться нечего, вы получите кучу приглашений, миледи, все возле вас останавливались, кроме той странной дамы в огромном черном капоре, почти закрывающем лицо. Вы ее знаете?
      – Да, я знакома с ней. Это миссис Харкорт.
      – Господи, а я ее не узнала. Она же часто приезжала в Лоскоу-Корт, и они с мамой часами просиживали в маминой гостиной. Мне кажется, когда мама умерла, она думала, папа предложит ей занять ее место. Приехала после похорон и стала обхаживать папу, мол, она хорошо понимает его состояние, поможет ему справиться с утратой и все такое прочее. Он был очень груб с ней. Сказал, что если она действительно хочет угодить ему, то лучше всего ей убраться и оставить его в покое.
      – Ничего себе.
      – Она взбесилась, назвала его неблагодарным и наговорила кучу вещей, которых я не поняла. А он спокойно ее выслушал, а потом позвал Клейтона, дворецкого, и приказал проводить ее до выхода.
      – Лавиния, дорогая, вы не должны рассказывать мне такие вещи.
      – А кому же мне рассказывать?
      – Никому. – Откровенные признания девушки поставили Френсис в неловкое положение, надо было как-то положить этому конец. Френсис натянула поводья, останавливая лошадей. – Как я поняла, в поместье ты часто правила сама?
      – Да, еще как! Я мастак в этом деле. Папа говорит, я управляюсь с лошадьми не хуже Дункана, если не лучше.
      – А хочешь поуправлять сейчас?
      – А вы разрешаете? Конечно, хочу!
      – Тогда бери вожжи. Только потихоньку, не старайся никого догнать.
      Лавиния с горящими глазами схватила вожжи – и оказалась таким умелым кучером, что Френсис разрешила ей править до самого Коррингам-хауса.
      Еще до того, как Грили открыл дверь, Френсис уже знала, что у нее гости, – на мостовой стояла карета ее падчерицы.
      – Прибыла леди Харнэм с детьми, миледи, – сообщил дворецкий. – Я подумал, вы захотите их видеть, и попросил подождать. Они в малой гостиной.
      – Ты правильно сделал, Грили, – сказала Френсис, снимая шляпу. – Лавиния, пойдем, я познакомлю тебя с моей падчерицей и ее детьми.
      Как только Френсис открыла дверь малой гостиной, ее чуть не свалили с ног двое малышей, повисшие у нее на ногах.
      – Ах, мои маленькие, как я рада вас видеть, – проговорила она, становясь на колени и обнимая детей.
      – Бабуль, а я болела, – сообщила Бет.
      – А я тоже, – добавил Эндрю.
      – Но сейчас вы здоровы, как я вижу.
      – Ага, я снова как огурчик, – важно заявил Эндрю.
      Френсис рассмеялась.
      – Где ты взял это выражение?
      – Да его отец сказал как-то, а он с тех пор повторяет, – объяснила Аугуста.
      Френсис выпрямилась и взяла детей за руки.
      – А сейчас, проказники, я хочу вас кое с кем познакомить. – Она повернулась к Лавинии, которая улыбалась впервые с утра. – Леди Лавиния, позвольте представить вам моих внуков. Этот маленький джентльмен – Эндрю. Ему недавно исполнилось четыре года. – Френсис посмотрела на мальчика. – Ну-ка, поклон, мой маленький.
      Малыша явно учили, как себя вести: он выпрямился в струнку и, положив руку на пояс, поклонился Лавинии.
      – А это Элизабет, известная всем как Бет.
      – Бет, – обратилась к девочке ее мать, – ну-ка покажи леди Лавинии, как ты умеешь делать реверанс.
      Малышка попыталась присесть и упала на попку. Лавиния, опередив Аугусту и Френсис, подхватила ее на руки.
      – Какая умная девочка. А меня зовут Винни. Можешь повторить?
      – Конечно, может, – сказал Эндрю. – Винни, это так просто. Давай, Бет, говори.
      – А ты у нас уже большой, должен обращаться к леди Лавинии как полагается, – сказала ему мать.
      – Ой, прошу вас, пусть он чувствует себя свободно со мной, леди Харнэм, – проговорила Лавиния. – Друзья называют меня Винни. – Она повернулась к детям: – Ребятки, а пойдемте-ка в сад, может, найдем там что-нибудь интересное.
      Мальчик вложил ручку ей в ладонь, и они исчезли за дверью, провожаемые ошеломленными взглядами обеих женщин.
      – Выходит, сплетники врут, – произнесла Аугуста, когда к ней вернулся дар речи. – Мне говорили, она груба и капризна, а она замечательная девочка.
      – Да тебе, Гусей, замечательным кажется любой, кто похвалит твоих детей.
      – И вовсе нет. Некоторые просто подлизываются ко мне, а она совершенно искренна, дети ей в самом деле понравились.
      – Значит, для нее не все еще потеряно, – заметила Френсис. – Если б ты видела Лавинию сегодня утром…
      Распахнулась дверь, и Грили провозгласил: “Герцог Лоскоу”.
      – Приехал за дочкой, – пробормотала Френсис.
      Он вошел в комнату, широким жестом снял шляпу и поклонился.
      – Леди, к вашим услугам.
      – Ваша светлость, – в один голос ответили дамы, делая книксен.
      – Грили, – сказала Френсис, – скажи, чтобы принесли чай. – И повернулась к Маркусу: – Пожалуйста, присаживайтесь, милорд.
      – А где Лавиния? – спросил он, оглядываясь по сторонам.
      – Она с детьми в саду, – ответила Аугуста.
      – Мы уже закончили урок, – сказала Френсис.
      – А вы, миледи, побеседовали с ней о нашем посещении Академии?
      – Да, побеседовали.
      Вошел лакей, неся поднос, и положил конец расспросам, к великому облегчению Френсис. Ей не хотелось рассказывать Маркусу о своем споре с Лавинией: еще, не дай бог, вмешается и прочтет дочери нотацию.
      Френсис начала разливать чай, и в этот момент вернулась Лавиния с детьми – платье в земле, волосы растрепаны.
      – Винни, что ты там делала? – удивился Маркус. – Ты что, в кусты упала?
      – Мы кролика нашли! – сообщил Эндрю. – И он, бедненький, был совсем не как огурчик.
      – У него лапка сломана, – добавила Лавиния. – Его, наверно, собака загнала в сад, я слышала лай.
      – Винни привязала к лапке палочку своим носовым платком, – пояснил Эндрю, показывая, как она это сделала. – А потом Симпсон посадил его в коробку.
      – Правда? – обратилась к нему Френсис. – И зачем же?
      – И кто такой Симпсон? – спросил герцог.
      – Садовник, ваша светлость, – ответила Френсис.
      – Мы его оставили пока в сарае, когда будем уезжать, заберу, – сказала Лавиния. – Я пообещала детям, что вылечу его.
      – Ну нет, Винни, – с тяжелым вздохом произнес Маркус, – нам не хватало в Стенмор-хаусе только больных животных. Ладно в твоем зверинце в Лоскоу-Корте, но в городе…
      – Папа…
      – Нет, Винни. – Он повернулся к Френсис. – По-моему, моя дочь решила лечить всех раненых и больных животных, какие ей попадаются. В Лоскоу-Корте у нее кого только нет! Собаки, кошки, кролики, совы, дрозды, лисицы и бог знает кто еще.
      – Но нельзя же их оставить погибать, – возмутилась Лавиния.
      – Таков закон природы. Они или выживут, или умрут, а человек не должен вмешиваться.
      – Но почему? Только потому, что у вас нет сердца?..
      – Лавиния! Замолчи! – Он повернулся к Френсис. – Миледи, могу я вас попросить передать садовнику: пусть поступает с кроликом как хочет… ваш повар сообразит, что делать…
      – Нет, не надо! – вскрикнул Эндрю и заплакал. – Бабуля, не надо кушать кролика!
      Френсис многозначительно посмотрела на герцога и подхватила мальчика на руки.
      – Что ты, маленький, мы не станем его есть. Герцог совсем не это имел в виду, он хотел сказать, что Кук подержит его в кухне, пока он не поправится.
      – Да, да, – поспешно поддакнул Маркус, – именно это я хотел сказать.
      – Все, Эндрю, не плачь. – Френсис протянула ему конфетку. – Вот, вытри глазки и съешь.
      Мальчик сунул конфету в рот, Бет бросила мать и, подбежав к Френсис, тоже потребовала конфетку.
      – Ой, чуть не забыла, зачем приехала, – спохватилась Аугуста. – Мама, вы поедете с нами в оперу на Ковент-Гарден в пятницу? Ричард обещал купить билеты. Говорят, прекрасное представление.
      – С удовольствием.
      – Очень рад слышать хорошие отзывы об этой опере, – вмешался в разговор Маркус, – поскольку я тоже собирался поехать туда с дочерью. Надеюсь, там нет ничего слишком вольного?
      – Да что вы! Все очень прилично, – ответила Аугуста.
      – В таком случае приглашаю вас в свою ложу, она достаточно вместительная.
      Френсис подмывало отказаться, но Маркус опередил ее:
      – Это самое малое, чем я могу искупить свою вину, показав себя таким олухом.
      – Олух, – повторил Эндрю. – Олух, олух, олух…
      – Цыц! – одернула мальчика Аугуста, но ее заглушил всеобщий смех. – Нехорошо повторять все, что говорят люди. Ты же не попугай! – Она повернулась к Маркусу. – Извините, ваша светлость.
      – Пустяки. Лучше скажите, что согласны принять мое приглашение.
      – С великим удовольствием, милорд, но при одном условии – после спектакля вы поужинаете с нами. Правда, мама?
      Френсис ничего не оставалось, как согласиться.
      – С радостью, – сказала она.
      – Тогда позвольте заехать за вами.
      – У меня свой экипаж…
      – О, я это знаю, графиня, но у входа наверняка будет столпотворение. Давайте побережем ваших лошадей, да и конюху не придется вас ждать там допоздна.
      – Хорошо, благодарю за любезность. – Френсис решила, что отказ прозвучал бы странно, тем более что она ничего не может объяснить Аугусте.
      – Ну, тогда в семь, – сказал он, откланиваясь. – Жду с нетерпением.
      – Надо же, а мне говорили, он такой задавака, – заметила Аугуста, когда дверь за герцогом и его дочерью закрылась.
      – Задавака, – повторил Эндрю.
      – Да что же это такое! А ну-ка прекрати, – накинулась на него мать. – Если ты не умеешь себя вести, я тебя больше к бабушке не возьму. Лучше идите с Бет на кухню, Кук вас покормит. Ты не против, мама?
      Френсис не ответила, поглощенная своими мыслями. Кто, интересно, назвал герцога Лоскоу задавакой? Еще неделю назад она бы с этим согласилась, но в последние дни он держался совсем иначе. Правда, это отнюдь не означает, что она позволит ему нарушить ход ее жизни – ни теперь, ни когда-либо в будущем.
      – Мама?
      – Что? Ох, да, конечно, бегите, дети.
      – Мама, вы давно виделись с Джеймсом? – спросила Аугуста, когда дети вышли из комнаты.
      – На благотворительном балу, да и там лишь обменялись парой слов. А что, опять попал в какую-нибудь историю?
      – Да нет, ничего такого, но мне кажется, он опять залез в долги.
      – Правда? Ну, ты же знаешь, мужчины, а особенно молодые, любят поважничать и частенько залезают в долги. Джеймс не исключение.
      – Но я очень беспокоюсь за него. Он признался Ричарду, что не представляет, как ему выпутаться.
      – Почему же он ко мне не обратился? – Джеймс стеснялся просить денег у мачехи. Через несколько месяцев ему должно было исполниться двадцать пять лет, а до того дня он полностью зависел от опекунов, получая содержание, которого ему должно было хватать на повседневные расходы и даже на умеренную игру. К сожалению, юноша частенько путал умеренность с излишеством. – А он сказал, сколько должен?
      – От меня он все скрывает, а Ричарду признался, что должен около трех тысяч, а может, и больше.
      – Господи помилуй! – Френсис вспомнила расфуфыренную молодую даму, которую Джеймс привел с собой на бал. А может, это карты. Но три тысячи!
      – Ты с ним поговоришь? – спросила Аугуста.
      – Обязательно, если только от этого будет какая-нибудь польза.
      – Мне кажется, он тоже намерен слушать оперу в пятницу. Наверняка подойдет к тебе в антракте.
      Интересно, как она будет говорить с пасынком в ложе герцога? Меньше всего ей хотелось, чтобы герцог Лоскоу присутствовал при этом. Кстати, какое право она имеет упрекать его в неправильном обращении с дочерью, когда сама не в состоянии повлиять на собственного пасынка?
 
      В пятницу, ровно в семь вечера Маркус постучался в дверь Коррингам-хауса.
      – Ее милость сейчас выйдет, – сообщил встретивший его дворецкий.
      Внимание Маркуса привлек какой-то шум наверху, и он поднял голову. У лестницы стояла Френсис. Он замер, потрясенный. Зеленое шелковое платье обрисовывало великолепные округлые линии фигуры, Маркус не мог оторвать глаз от белой шеи, длинных ног, высокой груди. Желание вдруг с такой силой охватило его, что он чуть не задохнулся.
      Она начала как-то нарочито медленно спускаться, выставляя из-под подола то одну, то другую ножку в белом чулке и зеленой атласной туфле.
      Когда Френсис оказалась рядом, Маркус перевел дыхание и склонился к ее руке.
      – К вашим услугам, миледи.
      Френсис уловила хрипотцу в его голосе и постаралась спокойно ответить:
      – Вы, как всегда, пунктуальны, ваша светлость.
      Как же он был хорош со своими темными кудрями, красивыми стенморовскими бровями, прямым носом, одетый во все черное, исключая белую сорочку и белый же галстук. Леди Уиллоуби права, главная охота в этом сезоне будет вестись на него. Френсис вспомнила слова Лавинии. Может, в самом деле у герцога Лоскоу есть любовница? А разве это ее как-то задевает? Нет, ответила Френсис самой себе, усаживаясь в карете рядом с Лавинией. Что бы ни было между ними когда-то, сейчас все мертво. Но кто сказал, что из потухших угольев нельзя разжечь новый огонь?
      От этой внезапной мысли у Френсис перехватило дыхание. Господи, да она с ума сошла!
      В эту минуту карета проезжала под фонарем. Что могло вызвать румянец у нее на лице? – подумал Маркус, взглянув на Френсис. Она напомнила ему юную девушку, и его больно кольнуло в сердце.

      У театрального подъезда и в самом деле была толчея. Когда они наконец подъехали и попали внутрь, в фойе их ждали Ричард с Аугустой. К тому времени, когда они уселись в герцогской ложе, Френсис уже достаточно оправилась, чтобы переключить свое внимание на сцену.
      Как Аугуста и говорила, Джеймс появился во время антракта.
      – Мэм, – заговорил он и попытался церемонно расшаркаться, в результате чего из-за тесноты в ложе чуть не сбил с головы сестры украшенный перьями тюрбан. – К вашим услугам. – Он поклонился Маркусу, насмешливо взглянул на Аугусту, поправлявшую свой головной убор, бросил “Как дела, Дик?” Ричарду и повернулся к Лавинии. Одна бровь у него поползла вверх.
      – Джеймс, ты, кажется, еще не встречался с леди Лавинией Стенмор? – спросила Френсис.
      – Нет, – ответил тот, с интересом глядя на Лавинию. – Иначе я бы непременно запомнил.
      – Леди Лавиния, позвольте вам представить моего приемного сына, графа Коррингама. – Френсис заметила, что Лавиния улыбается. – Леди Лавиния – дочь герцога, – добавила она, делая ударение на последнем слове, как бы намекая пасынку, чтобы поостерегся. – Выход в свет ей предстоит на следующий год.
      – Буду ждать с нетерпением. – Юноша сжал Лавинии руку и наклонился для поцелуя. – Леди Лавиния, ваш покорнейший слуга.
      – Добрый вечер, милорд, – сказала девушка, глядя на него смеющимися глазами. – Вам нравится спектакль?
      – Да, очень.
      – А теперь, когда ты перевернул здесь все вверх дном, может, присядешь наконец? – недовольно проговорила Аугуста.
      – Нет, спасибо, звонок уже прозвенел.
      – Ну, тогда приходи к нам на ужин, – продолжала Аугуста, не догадываясь о сомнениях, терзавших мачеху.
      – Прекрасно. – Джеймс отвесил общий поклон, с многозначительной улыбкой посмотрел на Лавинию – и был таков.
      Френсис взглянула на Маркуса и внутренне поежилась – от него тоже явно не ускользнуло, какими взглядами обменялись молодые люди. Ну вот, теперь, если Джеймс допустит какую-нибудь вольность, ответа Маркус потребует от нее.
 
      Ужин получился много веселее, чем Френсис ожидала. Ричард с Аугустой были очень гостеприимны, а их кухарка, узнав, что среди гостей будет герцог, превзошла самое себя. К изысканным блюдам были поданы не менее изысканные вина. Маркус с аппетитом ел, в душе завидуя Френсис, у которой такая любящая семья.
      – В детстве мы называли ее маленькой мамой, – сказал Джеймс. – Она была такая застенчивая, когда появилась у нас, так старалась понравиться. Боюсь, мы не очень-то ей в этом помогали, то и дело огрызались..
      – Говори только за себя, – вмешалась Аугуста, – я-то маму не расстраивала.
      – Да неужели? А кто насыпал ей сахара в краски? Из-за того только, что она не купила тебе то ужасное розовое платье, которое ты увидела на ярмарке!
      Френсис рассмеялась.
      – Да она просто издевалась над тобой, – не унимался Джеймс. – Ну как же, злую мачеху полагается ставить на место. – Он театрально вздохнул. – Но все дело в том, Лоскоу, что маленькая мама и сама-то была почти ребенок, и уж чего в ней точно не было, так это злости. И постепенно мы подружились и дружим до сих пор.
      – Джеймс, ты заставляешь меня краснеть, – проговорила Френсис.
      – Я просто говорю правду.
      – Лучше бы постыдился, не очень-то часто ты вспоминаешь теперь про маму, – вставила Аугуста. – Уже, наверное, месяц не был в Коррингам-хаусе. Если бы не благотворительный бал, так и не знал бы, как она поживает.
      – Да я и так все прекрасно знаю. У нее всегда все в полном порядке, возится со своими сиротами, пишет свои сладкие портреты, учит рисованию бездарных девиц. Кругом только и слышишь: “Ах, какая прекрасная женщина, такая благородная, такая талантливая…”
      – Джеймс, уймись, – прервала его Френсис.
      – Да он просто к тебе подлизывается, – вставила Аугуста, – так что будь начеку.
      – Буду-буду, но мне любопытно, с чего бы это.
      Если ты хочешь мне что-то сказать, Джеймс, то давай отложим до завтра. Приезжай в десять утра, хорошо?
      – В десять! Вы это серьезно, мэм?
      – Вполне.
      – Ладно, – со вздохом произнес Джеймс. – Только знай, я буду невыспавшийся.
      – А ты ляг пораньше, – проворчала Френсис. Маркус с улыбкой следил за этой шутливой перепалкой. Голос Джеймса звучал ласково, когда он якобы нападал на мачеху, у которой лучились глаза, когда она ворчала на своего приемного сына. Да, это была искренняя взаимная привязанность. Какая счастливая, дружная семья. Жаль, что у Френсис нет своих детей. Маркусу стало ее очень жалко, из нее получилась бы прекрасная мать.
      Между тем она совсем не выглядела несчастной, напротив, вид у нее был самый счастливый, словно жизнь дала ей все, чего она хотела: хорошего мужа, любящих детей, всеми признанный талант и верных друзей. Маркус почувствовал укол зависти. Он, владелец обширных поместий, занимающий высокое положение в обществе, имеющий достаточно денег, чтобы купить все что угодно, завидует ей. За деньги не купишь того, чего ему так не хватает, – любви женщины. Маргарет никогда его не любила, даже призналась однажды, что он ей противен. И ее нельзя в этом винить, оба они были пешками в игре родителей. Будь она вольна в своем выборе, наверное, встретила бы мужчину, которого полюбила бы и и за которого вышла бы замуж; а он не потерял бы Френсис.
      “Ты ее забудешь, – категорическим тоном заявил отец. – Ты еще слишком молод. Нам с мамой лучше знать, что для тебя лучше”.
      А если попробовать еще раз? Или уже поздно?
      – Как вы считаете, ваша светлость? – долетел до него голос Аугусты.
      – Прошу прощения, леди Харнэм, я задумался…
      – Вы не находите, что либретто оперы слабовато, да и голоса не слишком хороши?
      Маркус растерянно улыбнулся. По правде говоря, он совершенно не следил за тем, что делается на сцене, захваченный ощущением близости Френсис. Она стала много привлекательнее, чем была в семнадцать лет, но это была красота холодной, неприступной женщины.
      – Полностью с вами согласен, – ответил он, чтобы что-то сказать.
      – Вы не путешествовали по Европе, милорд? – спросила Аугуста.
      – Нет, не успел, пришлось вступать в права наследства, а потом началась эта заварушка, пути закрылись для всех, кроме войск. Сейчас, когда установился мир, молодые люди снова могут ехать за границу. Мой младший брат Джон, кстати, сейчас в Италии.
      После ужина Аугуста поднялась, и женщины вышли из столовой, оставив мужчин с их портвейном. Впрочем, последние появились минут через пятнадцать, благоухая портвейном и табачным дымом. Вскоре Джеймс ушел, сказав на прощанье, что приедет к мачехе утром. Он поклонился Лавинии.
      – Возможно, миледи, мы еще увидимся. Девушка улыбнулась в ответ.
      – Очень может быть, милорд.
      – Нам тоже пора, – проговорил Маркус.
 
      Через несколько минут карета уже уносила их в темноту. Какое-то время все молчали. Лавиния, обиженно надув губы, сидела, откинув голову на спинку сиденья.
      – Винни почти спит, – сказал Маркус. – Если вы не против, мы сначала завезем ее домой, а потом я провожу вас.
      – Я не против, – Френсис старалась ничем не выдать робости, овладевшей ею при мысли, что она останется наедине с Маркусом, – но вы не обязаны меня провожать, я прекрасно доеду сама и отправлю карету обратно.
      – Не сомневаюсь, но я не настолько неучтив, чтобы позволить даме, которая провела вечер в моем обществе, возвращаться домой в одиночестве.
      – Я привыкла ездить одна, ваша светлость.
      – И что из того? К тому же мне понадобится карета, я должен еще кое-куда съездить.
      – Знай я об этом, не стала бы вас утруждать и приехала бы в театр в своем экипаже, – сказала Френсис, вспомнив рассказ Лавинии о ночных поездках Маркуса.
      – Вы меня нисколько не утруждаете.
      Оба замолчали, хотя и ему, и ей было что сказать друг другу. Только не при свидетелях.
      У Стенмор-хауса карета остановилась, и Маркус повел Лавинию в дом.
      Вскоре он вернулся и сел рядом с Френсис. Они сидели, почти касаясь друг друга, Френсис чувствовала исходившее от него тепло и, казалось, слышала, как бьется его сердце. Или это ее собственное?
      – Винни очень устала, – сказал Маркус. – Я передал ее в руки гувернантке, думаю, она проспит до самого полудня.
      – Сомневаюсь, ваша светлость, она молода и полна сил. Кроме того, завтра она должна мне позировать для портрета. Если хотите, можно отложить. – Это было бы к лучшему, ведь к ней должен заехать Джеймс, а им не стоит встречаться.
      – Мне бы не хотелось. Послушайте, может, вы оставите эту “вашу светлость”? Раньше вы не были столь официальны.
      – Но вы тогда не были герцогом.
      – Это так, но, насколько мне помнится, вы и без тогдашнего моего титула прекрасно обходились.
      – Это было очень давно, а я была молода. Мне казалось, так и надо.
      Маркус повернулся и пристально посмотрел на нее. В карете было темно, и он различал лишь силуэт.
      – Что вы имеете в виду?
      – Да то, чего не поняла вовремя: вы для меня недоступны.
      – Ах, Фэнни, неужели вы до сих пор меня не простили?
      – Не за что прощать. Мы были друзьями, а потом пошли разными дорогами. Такова жизнь, ваша светлость. – Френсис поразилась, как спокойно прозвучал ее голос.
      – Маркус, – поправил он. – Но сойдет и Стенмор. Так меня зовут друзья, а мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями.
      – Друзьями?
      – А почему нет? Вы учите мою дочь и пишете ее портрет. Мы так или иначе связаны друг с другом, бываем в одних и тех же местах и… – Маркус умолк, поняв, что слишком спешит. – Мне бы не хотелось, чтобы между нами была напряженность.
      – Я не чувствую никакой напряженности, сэр. Я с вами не ссорилась, да и не собираюсь. Вы, в конце концов, меня наняли.
      Она, хоть и в завуалированной форме, отказывала ему, но его это лишь подогрело. Неужели она не понимает по его голосу, по прерывистому дыханию, что он сгорает от еле сдерживаемого желания? Она же не девочка, была замужем и должна бы почувствовать его состояние и как-то ответить. Если, конечно, он ей в самом деле небезразличен. Да и имеет ли он право осуждать ее, если так?
      Карета остановилась у Коррингам-хауса, но пассажиры не двинулись с места. Кучер, явно приученный не торопиться открывать дверцу, когда хозяин провожает домой женщину, сидел и ждал распоряжений. Но Маркус не спешил, он мягко улыбнулся и поднес руку Френсис к губам. От прикосновения его губ ее пронзила сладостная дрожь. Столько лет прошло, а он все так же на нее действует.
      – Фэнни, я скучал по вас все эти годы…
      – Слишком долго…
      – Недостаточно, чтобы стереть память о вас, какой вы были тогда: веселая, живая, прямо огонь…
      – Это свойственно юности, – пробормотала Френсис, размышляя, не открыть ли дверцу и не выскочить ли из кареты, пока не случилось что-нибудь такое, о чем она потом будет жалеть. – Насколько мне помнится, вы были таким же.
      Маркус повернул ее руку и поцеловал в ладонь.
      – Это бывает не только в юности, дорогая. Она сидела неподвижно, боясь пошевелиться, не решаясь заговорить, охваченная ощущениями, которых не испытывала ни разу с тех пор, как он ушел из ее жизни. Он коснулся губами жилок на запястье, потом стал целовать один за другим пальцы. Страсть, которую она тщетно старалась подавить, горячей волной прокатилась от кончиков пальцев по всему телу. Она не могла ни двинуться, ни возразить.
      Он поднял голову и посмотрел на нее. Лицо пряталось в темноте, светились только глаза, широко открытые, полные удивления, потом ресницы у нее дрогнули и в глазах заиграли огоньки. Лед таял. Ободренный, Маркус придвинулся ближе и обхватил ее лицо ладонями. Она хотела было запротестовать, но он быстро прижался губами к ее рту, и она невольно ему ответила.
      Неодолимая сила заставляла ее прижиматься кнему все теснее, шляпа упала на пол, когда он обхватил Френсис рукой и потянул к себе. Она прильнула к нему, семнадцать лет тоски излились в этом поцелуе.
      Оба задохнулись, и пришлось оторваться друг от друга.
      – Ах, Фэнни, как я мечтал вот так обнять тебя…
      – Правда? – Она дышала с трудом, грудь под тонким шелком поднималась и опускалась. Ему ужасно хотелось коснуться мягких округлостей в глубоком вырезе платья.
      – Ты сама знаешь.
      – Ничего подобного.
      – Ах, оставь, ты же взрослая женщина, не девочка…
      Неимоверным усилием воли Френсис взяла себя в руки.
      – Семнадцать лет ни слуху ни духу – и вот пожалуйста, появился и ждешь, что я упаду в твои объятия…
      – Но ты же так и сделала, моя несравненная Фэнни!
      В его голосе звучало торжество, и он был прав.
      – Вы застали меня врасплох.
      – Да ну! А мне казалось иначе. Я думал, ты тоже не забыла…
      – Поцелуй… Что такое поцелуй? – Ее голос звучал язвительно. – Семнадцать лет назад между нами произошел чудесный эпизод, о котором можно вспоминать с удовольствием. А попытка возродить прежнее вызвала бы лишь разочарование, вы согласны?
      – Да-да, конечно. – Он торопливо взял с сиденья напротив свою трость и ударил ею в потолок, давая знак кучеру. – Чудесный эпизод, и ничего больше. Я немного забылся, прошу меня простить.
      Френсис подняла шляпу и поправила пелерину.
      – Покойной ночи, ваша светлость.
      Ответил ли он, она не слышала. Выпрямившись и высоко держа голову, Френсис пошла к дому. Поджидавший ее Грили быстро распахнул дверь, и она, словно во сне, прошла мимо, вверх по лестнице, в свою спальню. Там она машинально бросила шляпу на кровать, скинула туфли и подошла к окну. Под звездным небом громоздились лондонские крыши. Послышался шум кареты, скрип колес, топот лошадей, и вскоре все смолкло в ночной тишине.
      Он уехал, а она будет делать вид, словно никакого поцелуя не было. Она поклялась себе, что ни один мужчина не заставит ее больше страдать и что, если даже она когда-нибудь вновь встретит Маркуса Стенмора, ничто не дрогнет у нее в душе. И что же? Стоило ему появиться, и она снова подпала под его чары и позволила поцеловать себя! Какая же она дура!
      А станет ли он тоже делать вид, будто ничего не случилось? Смогут ли они встречаться как ни в чем не бывало, дружески разговаривать об искусстве, сиротах, о его отцовских проблемах? Захлопнуть перед ним дверь, когда он приедет? Тогда Лавиния останется без уроков, а ему придется отказаться от ее портрета. И очень скоро всему свету станет известно, что герцог Лоскоу и графиня Коррингам так крупно поссорились, что она даже не пускает его к себе на порог. Можно представить, какие предположения будут строить о причинах ссоры.
      – Хорошо провели вечер, миледи? – поинтересовалась Роуз, входя в комнату.
      Френсис глубоко вздохнула и с улыбкой повернулась к ней.
      – Очень хорошо, Роуз, спасибо.
      Так оно и есть, думала она про себя, пока Роуз переодевала ее в ночную сорочку. Ужасно не хочется себе признаваться, но поцелуй был чудесным. Джордж ни разу не целовал ее так за все десять лет брака. Ложась в постель, Френсис улыбалась. Распутница, вот кто она такая. Френсис, графиня Коррингам – распутная женщина. Да к тому же еще влюбленная.
 
      Маркус приказал кучеру ехать не домой, а в клуб.
      – До утра можешь быть свободен, – сказал он, – я вернусь домой пешком.
      Они с Доналдом Гринэвеем договорились встретиться, перекинуться в карты, но главное – обменяться тем, что удалось узнать о Хэрриет Пул, и продолжить поиски. Маркус рассмеялся бы, узнай он, какие предположения строят Френсис и его дочь о его ночных поездках. Да уж, большое удовольствие прочесывать огромный город в поисках пропавших без следа женщины и ребенка.
      Доналд был уверен, что прежде всего необходимо разыскать мужа Хэрриет; а тот наверняка вращается среди городских низов. И вот уже несколько ночей подряд они расспрашивали проституток, сутенеров, воров и бандитов, промышляющих в основном по ночам, заглядывали в грязные кабаки, задавали вопросы жителям трущоб. Пока безуспешно. В Лондоне ли этот Пул? А если нет, то где он разыскивает свою жену?
      Доналд встал и сделал шаг вперед.
      – Я уж думал, ты не придешь.
      – У меня была встреча.
      – Ну и как она?
      Маркус ухмыльнулся, вспомнив поцелуй. Кажется, Френсис хотела его не меньше, чем он ее. А если он ошибается? Если это не более чем флирт? Может, он не единственный, с кем она целуется. Как насчет сэра Персиваля Понсонби? Или еще кого-нибудь? Впрочем, какое это имеет значение? Маркус встряхнулся.
      – Мимо, дружище, я был в опере с приятелями, только и всего.
      – Стареешь, Стенмор, стареешь. Я-то полагал, ты предоставишь поиски мне, а сам найдешь себе занятие поприятнее. Я тут знаю одну маленькую киприотку, такие формы…
      – Не надо, спасибо. Хочешь сыграть?
      – Нет, за столом мы не сможем говорить. Давай отойдем в уголок.
      Маркус позвал официанта и заказал два бокала бренди. Они сели в кресла напротив друг друга.
      – Пул точно в Лондоне, – тихо сообщил Доналд, – мне сказал один полицейский.
      – А при чем тут полиция? Он что, нарушил закон?
      – Пока нет, но они за ним следят. Они полагают, что он подговаривает чернь поддержать требования ткачей. Сегодня вечером будет сходка, я думаю пойти туда.
      – А миссис Пул? А ребенок? Доналд покачал головой.
      – О них в полиции ничего не известно, их интересует только Пул.
      – Не вижу, как нам это поможет найти его жену.
      – Я собираюсь проследовать с ним до его дома. По крайней мере, будем знать, нашел он жену или нет. А что будем делать, если миссис Пул с ним? Хочешь увести ее?
      – Нет, что ты! Меня интересует только ребенок.
      – И что, силком отберешь?
      – Нет, конечно, просто я уверен, Пулу ребенок ни к чему. Предложу ему денег, и он наверняка отдаст его.
      – Значит, ты согласен, что надо узнать, где он живет?
      – Только я не могу пойти в этом костюме. – Маркус кивнул на свой цилиндр и на черный вечерний сюртук. – Надо заехать домой переодеться.
      – Мне кажется, тебе вообще ни к чему туда ехать. Если Пул тебя увидит…
      – А я замаскируюсь. В детстве мы с братом частенько переодевались в старые тряпки, которые разыскали на чердаке, и разыгрывали шарады.
      Вот так и получилось, что, когда Лавиния, слышавшая, как приехал отец, а через полчаса снова хлопнула входная дверь, выглянула в окно, она увидела, что от дома удаляется какой-то работник. Если бы не походка, она бы вообще не узнала отца, тем более что работник вдруг сгорбился и захромал. Теряясь в догадках, Лавиния вернулась в постель и пропустила момент, когда отец вернулся.
 
      Спустившись к завтраку, она застала отца на его месте.
      – А графиня была уверена, что ты встанешь раньше меня, – заметил он с улыбкой.
      – Она же не знала, что ты вообще не будешь ложиться.
      – С чего ты это взяла?
      – Я слышала, как ты пришел и снова ушел.
      – Я уходил ненадолго, надо было встретиться с одним приятелем.
      – Мы поедем кататься?
      – Нет, нам пора в Коррингам-хаус. Может, завтра.
      – Но у меня сегодня нет настроения ни рисовать, ни позировать.
      – Все равно поедем, нас ждут.
      – Ты возишь меня туда, просто чтобы сбыть с рук.
      – Глупости! – Маркус ужасно устал, и ему совершенно не хотелось спорить со строптивой дочерью. – Ты же знаешь, – начал он примирительно, – если б мог, я проводил бы с тобой больше времени, но у меня важное дело…
      – По ночам.
      – Хватит, Винни. Чувствую, я дал тебе слишком много свободы. Дети, и особенно дочери, не имеют права допрашивать родителей, чем они заняты, – это неприлично и свидетельствует о недостатке воспитания. Мне надо, чтобы в свете ты была на высоте, то есть умела себя вести, знала, когда надо промолчать, и обучилась танцам, музыке и рисованию. – Маркус допил кофе и встал. – Ну, одевайся, нам нельзя опаздывать.
      Лавиния пошла к двери, бормоча что-то про вежливость королей. Маркус улыбнулся. Эта девчонка – чистое наказание, но он любит ее.
 
      Френсис ужасно хотелось отменить сегодня визит Маркуса и его дочери, но она знала, что не сделает этого. Необходимо держать себя в руках, оставаться в глазах людей уравновешенной и благоразумной вдовой, какой ее все считают.
      Позавтракав, она поднялась в мастерскую, приготовить все к уроку. Надо занять Лавинию чем-то интересным, пока она будет заканчивать портрет. Пока что получалось нечто заурядное, при внешнем сходстве с оригиналом в портрете не хватало жизни, внутреннего огня.
      Огонь. Это слово употребил Маркус, говоря о ней самой. В ней действительно тогда горел огонь, огонь любви, который она не старалась и скрывать.
      Послышались удары дверного молотка, и Френсис застыла. Вот Грили идет к двери, приветствует визитеров, вот он неторопливо поднимается по лестнице…
      – Леди Стенмор, миледи.
      Он не приехал! Лавиния одна! Френсис почувствовала облегчение и разочарование одновременно.
      – Лавиния, как вы точны! – проговорила она, улыбаясь.
      – Меня папа привез, а он никогда не опаздывает. Просил извиниться, что не остался, говорит, у него срочное дело. Он потом за мной заедет.
      – Тогда давайте начнем. – Френсис напустила на себя деловой вид. – Что раньше – урок или позирование?
      Лавиния пожала плечами.
      – Мне все равно.
      – Ну, тогда займемся портретом. Садитесь. Через несколько минут стало ясно, что ничего не выйдет. И тут Френсис осенило.
      – Подождите минутку! – Она побежала на кухню и вытащила из коробки кролика. Лапка у него уже срослась, скоро надо будет выпустить его на свободу, а пока пусть послужит. Френсис внесла кролика и положила девушке на колени.
      – О, так он жив-здоров! – восторженно воскликнула Лавиния. – А я боялась, вы послушаетесь отца и кролика уже съели.
      – Но я же обещала! Эндрю приедет – непременно захочет его увидеть. Подержите его, хорошо?
      Больше не пришлось делать девушке замечаний. Она сидела спокойно, поглаживая кролика и ласково что-то ему бормоча. Животное словно понимало, что она говорит, и не вырывалось. Френсис нанесла первый мазок.
      Через час, около одиннадцати, Грили сообщил о приходе графа Коррингама. Френсис не хотелось прерываться – Лавиния никогда еще не позировала так хорошо, да и с портретом что-то стало получаться. Но сидеть целый час – этого достаточно. Френсис принялась мыть кисти.
      – Скажи, я сейчас спущусь.
      Грили вышел, а Френсис, попросив Лавинию отнести кролика на место и закончить задание, которое она дала ей на прошлой неделе, направилась в гостиную, где ее ожидал Джеймс.
      При ее появлении он расшаркался.
      – Обратите внимание, мэм, я явился по вашему приказанию как послушный сын.
      – Но зачем надо было дожидаться приказания? – с улыбкой заметила Френсис, кивая ему на кресло и садясь напротив. – Я ведь знаю, ты крупно задолжал.
      – Как ты узнала?
      – Не имеет значения. Это правда?
      – Ну, джентльмен всегда в долгах, ты же понимаешь. Уж такова природа этого шельмы.
      – Объясни, как можно быть таким транжирой, ты же должен всему свету! В чем причина? Карты… или… сам знаешь что?
      Джеймс вздохнул.
      – И то, и другое. Но я выберусь.
      – Как? Будешь и дальше играть? Но это же путь в никуда, Джеймс. Я тебя предупреждала. Сколько ты должен?
      Джеймс пожал плечами.
      – Сам точно не знаю.
      – Ну хоть примерно.
      – Карточных расписок где-то тысячи на две, да еще полтысячи…
      – Что?!
      – Знаете, мэм, когда играешь, кажется, что вот следующая взятка все покроет. И опять проигрыш.
      – Кому ты еще должен? Торговцам?
      – Ну, хорошо бы уплатить в первую очередь карточные долги, а торговцы подождут. Я не заплатил Уэтсону за сюртук и Тетерсолу за гончую. Потом еще Рандэллу и Бриджу за драгоценности…
      – Которые я видела на шее у мисс Фрэнке, если не ошибаюсь.
      – Ну да, я же должен что-то дарить.
      – Джеймс, ты что, подписал обязательство, что уплатишь, как только получишь наследство?
      – А что тут такого? – Джеймс встал и начал хо-дить по комнате. – Графский титул я уже получил, а в конце года войду в права наследства, это всем известно.
      – Если ты будешь и дальше так продолжать, то к тому времени от твоего наследства ничего не останется! Что ты тогда будешь делать?
      – Ну, все не так плохо. – Джеймс остановился против Френсис. – Мне просто нужна некоторая сумма, чтобы они не толклись у меня под дверью.
      – В который уж раз прошу тебя – не обращайся к опекунам, они и так упрекают меня, что я слишком к тебе снисходительна. Но где я возьму почти три тысячи фунтов?
      – Ой, да не все так плохо. Ты же кучу денег получаешь за свои картины, особенно с тех пор, как герцог Лоскоу стал твоим покровителем. У тебя же целая очередь на портреты.
      – Но мне же не платят вперед.
      – А ты скажи герцогу, пусть даст тебе аванс.
      – Ты что, это невозможно! – в ужасе вскрикнула Френсис.
      – Гордость не позволяет? – Джеймс ухмыльнулся. – Очень мы независимые, да? А ведь все знают, что он увивается за тобой…
      – Это неправда, и я была бы тебе благодарна, если б ты не повторял сплетни. Мало ли что говорят?!
      – Кстати, не только это. В свете ходят слухи, что от него сбежала любовница, прихватив с собой их общего ребенка, и он теперь прочесывает Лондон, ищет ее…
      Френсис была так ошеломлена, что потеряла дар речи. Она помнила, что ей сказала Лавиния по поводу ночных отлучек герцога. Дескать, он разыскивает, наверное, свою сбежавшую любовницу. Она решила тогда, что речь идет о какой-то интрижке, но ребенок!..
      – Что за выдумки!
      – Никакие это не выдумки. Один тип случайно услышал, как он рассказывал про это своему другу, ну и выболтал другим.
      – Ну, так стоит ли мисс Фрэнке того, чтобы ради нее залезать в долги?
      Джеймс со вздохом опустился на диван рядом с Френсис.
      – Я так и знал, что ты обязательно вернешься к этому. А еще удивляешься, почему я к тебе так редко прихожу!
      – Так стоит или нет?
      – Скорее, нет.
      – Послушай, Джеймс, я дам тебе денег, но с условием… – Френсис решила взять деньги из капитала, полученного ею в качестве вдовьей части наследства. Потом она положит их обратно, когда закончит портрет Лавинии. И еще придется принять предложение Королевской Академии. В крайнем случае она выделит немного меньше для сирот. Ничего не поделаешь, пасынок на первом месте.
      – Я должен отказаться от мисс Френке?
      – Да, она слишком дорого тебе обходится. И кончай с игрой.
      – Ну, первое нетрудно, в море рыбок много, но вот второе… Чем мужчине занять свободное время, если периодически не перекидываться в карты?
      – Я уверена, ты найдешь чем. Поезжай в деревню, займись делами поместья. В конце концов, через несколько месяцев тебе все равно придется ими заниматься.
      – Наверное, – пробормотал Джеймс. В этот момент дверь отворилась и вбежала Лавиния с кроликом на руках.
      Джеймс вскочил, по его лицу расплылась улыбка.
      – О, леди Лавиния! А я не знал, что вы здесь. Как поживаете? – Он поклонился.
      Лавиния ответила ему легким приседанием и улыбкой.
      – Милорд.
      – Откуда у вас кролик?
      – Я его нашла в саду раненого, и леди Коррингам ухаживала за ним. Посмотрите, какой он красивый, какие у него голубые глаза, шерстка такая мягкая, попробуйте.
      Френсис с беспокойством наблюдала, как Джеймс протянул руку к кролику и коснулся пальцев Лавинии. Оба подняли глаза да так и застыли, прямо как в театре. Этого только не хватало!
      – Леди Лавиния, – строго проговорила Френсис, – я оставила вас выполнять задание.
      – Ой, да я давно все сделала. И мне было скучно.
      – Могли бы заняться чем-нибудь другим.
      – Да в вашей мастерской, миледи, ничего нет, кроме картин. К тому же кролик проголодался. Я несла его в кухню, чтобы покормить.
      – Ну так идите, а я попрощаюсь с графом и поднимусь в мастерскую.
      Лавиния повернулась к Джеймсу и сделала реверанс, он ответил поклоном. Бросив последний взгляд на него, девушка вышла.
      – Какая прелестная крошка.
      – Да, только для тебя она слишком молода.
      – Подлецом я никогда не был, мэм, – обиделся Джеймс. – Я не соблазняю невинных девочек. Как ты могла подумать?
      – Да ничего я не думала, просто я отвечаю за нее, вот и беспокоюсь.
      – Милая маленькая мама, обещаю, я буду хороший.
      Джеймс покинул дом, и Френсис с улыбкой призналась себе, что снова он обвел ее вокруг пальца. Вздохнув, она пошла в мастерскую. Маркус должен был скоро приехать за дочерью, и Френсис ждала этой встречи со страхом.

      Войдя, Френсис сразу увидела, что Лавиния трогала составленные у стены полотна. Девушка стояла у окна и рассматривала портрет своего отца в виде боксера.
      – Что это вы делаете? – недовольно спросила Френсис.
      – Мне было скучно, и я решила посмотреть картины. Думала, узнаю что-нибудь полезное для себя.
      – Ну и как, узнали?
      Френсис подошла и взяла у Лавинии портрет. Та улыбнулась.
      – Да, я узнала, что вы и раньше были знакомы с отцом. Это же его портрет в молодости, да?
      – Это мог быть любой юноша.
      – Мог быть, конечно, но вы, миледи, слишком хорошо рисуете, чтобы я не узнала, кто вам позировал. Да вы только посмотрите на этот вихор, у меня точно такой же. – Для наглядности она приподняла волосы надо лбом. – Я уж не говорю о бровях вразлет, как крылышки.
      – Ну хорошо, – признала Френсис, – это действительно портрет молодого маркиза Риели. И что из этого?
      – А почему вы поставили его лицом к стене?
      – Чтобы на него не смотрели юные леди.
      – Я поняла по портрету, что вы были близко знакомы с ним. Это так?
      – Вряд ли вашему отцу понравится, что вы устраиваете мне допрос.
      – Пожалуйста, ответьте! Вдруг, это поможет мне хоть что-то о нем узнать. Мы с Дунканом почти не видели его в детстве, он был для нас как посторонний.
      – У вас же была мать, можно было расспросить ее.
      – Ой, да она постоянно болела. Мы ходили по дому на цыпочках, чтобы ее не потревожить. К нам была приставлена мисс Хастингс, но она не очень себя утруждала, так что до того дня, когда Дункан уехал в школу, мы были предоставлены самим себе. Я скучаю по брату.
      – Это естественно.
      – Мне кажется, я потому и выросла такой букой. Мама отчаялась меня исправить. Папа после ее смерти старается относиться ко мне по-доброму, но он такой отчужденный и строгий… Очень хотелось бы узнать, есть ли в нем что-то человеческое.
      – Лавиния, как вы можете сомневаться в этом?
      – Тогда расскажите, каким он был.
      – Молодой человек знатного рода, спортсмен.
      – Ну, это-то я и сама знаю. – Лавиния улыбнулась. – Как получилось, что вы написали его портрет? Где вы его писали? В мастерской?
      – Нет, у меня тогда не было мастерской. Я писала его в боксерском зале Джексона.
      – Правда? Какой смелый поступок!
      Это в самом деле был смелый поступок. Чтобы побыть вдвоем, они с Маркусом выбирали для свиданий самые немыслимые места, и как-то он попросил ее прийти в боксерский зал. Каким образом ей удалось ускользнуть из дома, прихватив альбом для рисунков.
      – Я написала его по заказу, – сказала Френсис. – Но заказчик передумал, и портрет остался у меня. – “Заказчик”, то есть Маркус, передумал не только насчет портрета…
      – Мне он очень нравится, он гораздо лучше ужасного портрета леди Уиллоуби.
      – Это два разных стиля и разные объекты, их нельзя сравнивать. – Френсис было много легче обсуждать достоинства полотен, чем недостатки герцога Лоскоу. Она не могла выбросить из головы рассказ Джеймса. Неужели это правда? Что знает об этом Лавиния?
      – О, понятно! Папин портрет дышит силой, каждый мазок как бы говорит: “Я бог, я непобедим”. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы были близко знакомы с папой в юности?
      – Не очень. Я в тот год впервые вышла в свет, и мы встречались обычно на всяких светских собраниях. Мне было семнадцать, а ему двадцать три. После того сезона я его больше ни разу не видела.
      – А мне кажется, это не все.
      – Не знаю, с чего вы это взяли. Вообще я не хочу больше говорить об этом. Давайте лучше посмотрим, как вы выполнили задание.
      Они стояли голова к голове, рассматривая рисунок, когда слуга сообщил о приходе герцога. Френсис не успела даже подготовиться, как он уже оказался в комнате.
      – Миледи. – Он был серьезен, Френсис улыбнулась, в ответ его губы дрогнули.
      – Ваша светлость, мы как раз заканчиваем.
      – Можно взглянуть? – Маркус взял рисунок. – Винни, это все ты нарисовала?
      – Да, папа. – Прежнее оживление покинуло девушку, лицо стало хмурым, как обычно.
      – Очень мило. Неплохо. – Маркус с любезной улыбкой повернулся к Френсис. От страстного мужчины, целовавшего ее в карете, не осталось и следа. – Многообещающее начало, не правда ли, миледи?
      – Да, вы правы. – Френсис старалась говорить спокойно. – Через несколько лет у меня появится конкурентка.
      – Ну уж нет, – сказал Маркус, – не думаю, чтобы Лавинии пришлось думать о том, как заработать на хлеб.
      – Согласна, но это не значит, что ей не захочется применить свой талант, – резко возразила Френсис.
      – Мужья обычно не любят талантливых жен.
      – Неужели? – Надменный тон Маркуса вывел ее из себя. – Мой муж, например, полностью меня поддерживал. А теперь, когда его нет со мной, я занимаюсь живописью и преподаю, чтобы заполнить свою жизнь, доказать самой себе, что, если я и вдова, это еще не значит, что я нуль, я зарабатываю, чтобы помогать сиротам, а вовсе не ради куска хлеба. – Френсис показалось, что Лавиния издала сдавленный смешок.
      Маркус улыбнулся.
      – Ваша взяла, миледи, извините меня. А как идет портрет?
      – Неплохо, милорд.
      – Наверное, нелегко было заставить мою дочь сидеть спокойно?
      – Надо было просто занять ее чем-то, что ее интересует.
      – И как вы этого добились?
      – Кролик помог, – вставила Лавиния. – Тот, которого мы нашли в саду.
      – Кролик? – Маркус посмотрел на Френсис. – Так он жив?
      – Естественно. Я же обещала Эндрю, а свое слово я держу.
      Был ли это намек на то, что он не всегда выполнял свои обещания? Маркус не привык, чтобы его упрекали, и ему стало неприятно.
      – И вы позволили Лавинии держать его?
      – А почему нет? Его я тоже нарисовала, он помогает выразить характер ее милости.
      Маркус нахмурился. С Лавинией и так нелегко справиться, а тут еще Френсис Коррингам ей потакает. Нет, он этого не допустит.
      – Могу я посмотреть?
      – На кролика? – удивленно спросила Френсис.
      – Нет, конечно, на портрет.
      – Нельзя, – твердо сказала Френсис. – Пока работа не закончена, я никогда ее не показываю.
      На этот раз Лавиния засмеялась открыто.
      – Мне кажется, папе никто еще никогда такого не говорил.
      – Все бывает в первый раз.
      Маркус глубоко вздохнул, превозмогая раздражение.
      – Хорошо, подожду, пока вы закончите работу, миледи, – сухо сказал он. – Винни, нам пора ехать. Через полчаса у тебя урок танца в Стенмор-хаусе.
      Френсис спустилась к выходу вместе с ними.
      – Увидимся в понедельник, если это удобно твоему отцу, – сказала она и поцеловала Лавинию в щеку. Она и сама не знала, зачем это сделала, просто захотелось как-то приласкать девушку. К ее удивлению, Лавиния порывисто обняла ее и поцеловала в ответ.
      – Лавиния, подожди меня в карете, – сказал Маркус, – я хочу поговорить с леди Коррингам.
      Едва Лавиния вышла, Маркус повернулся к Френсис.
      – Миледи, неужели нельзя было найти другой способ заставить ее сидеть спокойно?
      – Ничего другого мне в голову не пришло, но я вспомнила, что она очень любит животных, и решила, что это наилучший выход.
      – Я ей сказал, что кролика она не получит.
      – Она и не получила, он живет в коробке у меня на кухне, и, как только совершенно поправится, я отпущу его на свободу.
      – Я не об этом. Вам не кажется, что, поощряя сумасбродства моей дочери, вы подрываете мой авторитет в ее глазах?
      – Вот уж не думала, что ваш авторитет настолько хрупкий, что его может подорвать какой-то кролик. – Подумать только, вместо того чтобы извиниться за свое поведение прошлым вечером, он беспардонно грубит. – По правде говоря, мне кажется, Лавиния мало того что робеет – она просто боится вас…
      – Глупости! Да я ее ни разу в жизни и пальцем не тронул!
      – С готовностью верю, ведь вы практически не бывали с нею, когда она была ребенком. – Этого не стоило говорить, но Френсис жаждала ссоры, у нее в душе кипел гнев на Маркуса, который по-чему-то решил, что с ней можно обращаться как угодно – поцеловать, когда захочется, и забыть об этом, – и гнев на себя за то, что все это допустила. – Дети нуждаются в обоих родителях, а, насколько я поняла, леди Лавиния и ее брат часто были предоставлены самим себе.
      – Кто вам это сказал?
      – Никто, – поспешно ответила Френсис, – сама догадалась.
      – Может, ваша необыкновенная догадливость подсказала вам и причину?
      – Нет, ваша светлость, – ответила Френсис ровным тоном, делая вид, что не заметила сарказма. – Но если этому есть причина, вам стоило бы объяснить ее своей дочери…
      – Ах, так вы пытаетесь учить меня, как следует обращаться с дочерью. Наверное, вы большой специалист по воспитанию детей.
      – Это удар ниже пояса, недостойный вас. Маркус был смущен, но гордость не позволила ему признать это открыто.
      – Мы что, на ринге?
      – Ну, если это единственный способ заставить вас понять…
      – Понять что?
      – Что детям нужна ласка.
      – Выходит, я неласков по отношению к дочери? Только потому, что не разрешаю ей держать в доме животных?
      – Нет, но…
      – Предоставьте мне самому, миледи, разбираться со своей дочерью.
      Легко ей обвинять его, не имея ни малейшего понятия об истинном положении дел, думал Маркус. Свою жену он совершенно не интересовал, ее привлекал только титул. Когда родилась Лавиния, она без конца твердила, что хотела мальчика, чтобы муж оставил ее в покое. А когда два года спустя родился Дункан, заявила, что все, она родила наследника и больше ничего ему не должна. С той поры каждый вел отдельную жизнь, якобы по причине ее слабого здоровья.
      С детьми он виделся лишь от случая к случаю, и вот теперь оказалось, что почти их не знает. Однако ни в чьих поучениях он не нуждается. Взяв у Грили свою шляпу, Маркус водрузил ее на голову.
      – Желаю приятного дня, миледи.
      Френсис посмотрела ему вслед, потом пошла в столовую. Надо было поесть, но аппетита не было. Напрасно Маркус смотрит на нее свысока, как на служанку. Ничего, она поставит его на место. Если, конечно, он придет после сегодняшней стычки. Интересно, разрешит ли он Лавинии заниматься дальше? Если нет, она будет по ней скучать. Но больше всех потеряет, конечно, Лавиния.
 
      Френсис продолжала сидеть за столом перед остывающей едой, когда появился Перси. Войдя следом за Грили в столовую, он снял шляпу и уселся за стол.
      – Что-то ты, Фэнни, припозднилась с едой. Не забыла, что мы собирались покататься в моем новом фаэтоне?
      – О господи, забыла, конечно. Прости, Перси, сейчас я быстренько переоденусь, подожди.
      Френсис выбежала из столовой и через несколько минут появилась в зеленой шерстяной юбке и приталенной жакетке под цвет серебряных застежек. На темных кудрях сидела маленькая зеленая шляпка.
      – Очень мило, – сказал Перси, предлагая ей руку.
      У калитки стоял светло-коричневый фаэтон, запряженный парой серых лошадей. Френсис остановилась в восхищении.
      – Я купил все это у лорда Грэма. – Перси помог Френсис влезть в фаэтон и поднялся сам. – Он разорился и все распродает.
      – Неужели? Господи, как же это случилось?
      – Игра, моя дорогая. – Перси дернул поводья, огромные колеса завертелись. – Никак не мог бросить. По слухам, он задолжал около десяти тысяч.
      – Бедная жена!
      – Да уж… – Перси мгновение помолчал. – Кстати, я слыхал, Джеймс тоже увяз…
      – Ничего страшного, я с этим уже разобралась.
      – Ты не обязана это делать, моя дорогая.
      – Но ведь я его мачеха.
      – Знаю, но ты же не обратишься за деньгами к опекунам, заплатишь все сама. Надо с этим кончать, Фэнни, он уже не ребенок, должен научиться стоять на собственных ногах.
      – Ты прав, но я с ним поговорила, он обещал исправиться.
      – Может, мне тоже поговорить с ним?
      – Нет, пожалуйста, не надо. И вообще, переменим тему. Что ты еще слышал?
      – Миссис Харкорт купила дом в Парк-плейс, в нескольких шагах от Стенмор-хауса. Говорят, она твердо решила захомутать герцога Лоскоу.
      – Ничегошеньки у нее не выйдет. Миссис Харкорт уже делала попытки очаровать герцога и потерпела поражение.
      Перси пристально посмотрел на Френсис.
      – Он что, уже сделал тебе предложение?
      – Мне?! – Френсис подпрыгнула от удивления.
      – А почему нет? Надо быть слепым, чтобы не заметить, как он за тобой волочится.
      Френсис невесело засмеялась.
      – Ах, Перси, чтобы великий герцог, да волочился! Это же просто ниже его достоинства.
      Все время, пока они въезжали в ворота парка и пристраивались в хвост вереницы экипажей, Перси улыбался.
      – Если хочешь знать, герцог меня терпеть не может. Я имела смелость осудить его за обращение с дочерью.
      – Да ну! Но тогда предмет его внимания, должно быть, миссис Пул…
      – Так ее зовут миссис Пул? Я что-то слыхала об этом. Говорят, у них ребенок.
      – Да. Лучше б ты этого не знала.
      – Джеймс мне сказал.
      – Джеймсу пора бы научиться держать язык за зубами.
      – А что тут такого? Ты думаешь, это меня расстроило?
      – Разве нет?
      – Нисколько. Перси, прошло целых семнадцать лет, у него за это время перебывала, небось, дюжина любовниц. Почему это должно меня волновать?
      – Ну что ж, если так, я очень рад.
      – Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? А то любовные похождения герцога Лоскоу уже начинают меня утомлять.
      Перси наклонил голову к Френсис.
      – Как пожелаешь. Но если Стенмор запретная тема, то что мы будем делать, оказавшись с ним лицом к лицу?
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Он только что въехал в ворота и приближается к нам. Если ты не решила порвать с ним отношения, придется его заметить.
      Френсис увидела Маркуса верхом на рослом вороном жеребце. Джентльмен, ехавший рядом с ним на сером коне, был ей незнаком.
      – Я вовсе не собираюсь рвать с ним, иначе он может решить, будто я робею.
      – А такого мы позволить не можем, да? – отозвался Перси, сворачивая в сторонку.
      – Добрый день, ваша светлость, – проговорила Френсис равнодушным тоном, чувствуя при этом, как бешено бьется сердце и даже подрагивают руки.
      – Миледи, к вашим услугам. Позвольте представить вам моего друга. Майор Доналд Гринэвей. Доналд, познакомься с графиней Коррингам. Френсис склонила голову.
      – Майор.
      – Как поживаете, миледи? – Майор снял шляпу. Это был плотный человек в бурого цвета верховом костюме и старомодных, но начищенных до блеска сапогах. – Это вы обучаете леди Лавинию?
      – Да, – со смешком ответила Френсис, – как учитель танцев и прочие учителя.
      – Однако графиня Коррингам, я думаю, вне всяких сравнений. – Свои слова майор сопроводил широкой добродушной улыбкой.
      – Вы преувеличиваете, майор.
      – Ох, не скромничайте, миледи. Герцог рассказывал мне, как быстро вы преуспели, обучая леди Лавинию.
      – Его светлость необъективен.
      – Да, без сомнения. Но он не единственный, кто так говорит. Кажется, весь Лондон стремится устроить дочерей к вам.
      – Ну, майор, вот уж не ожидала, что военный человек столь искусен в комплиментах. Только я слишком стара, чтобы принимать их всерьез.
      – О чем вы говорите, миледи?! Вы же в самом расцвете! – Майор громко расхохотался. – Стенмор, ну поддержи же меня.
      Маркус улыбнулся.
      – Я уверен, графиня сама знает о своих достоинствах.
      – Самый загадочный ответ, который я когда-либо слышал, – вставил Перси.
      – Просто герцог слишком благороден, чтобы заявить открыто, что ему не всегда нравятся мои методы, – пояснила Френсис, решив, что последнее слово непременно останется за ней. – Но мы заключили перемирие, не так ли, ваша светлость?
      – Да-да, – согласился Маркус, тоже не желавший ссоры на глазах у посторонних. Она смотрела на него своими фиалковыми глазами и улыбалась. Ну почему в ее присутствии он робеет как мальчишка?
      – Сэр Персиваль, я думаю, нам пора ехать. – Прилагая неимоверные усилия, она сумела отыграть роль невозмутимой матроны, и теперь надо было поскорее удалиться со сцены, пока герцог не сказал чего-нибудь еще. – Ваша светлость, я жду леди Лавинию в понедельник. Майор, очень рада была познакомиться.
      – Я тоже, миледи. – Майор поклонился, Маркус коснулся рукой шляпы, Перси кратко попрощался, фаэтон тронулся.
      – Какая потрясающая женщина, – пробормотал Доналд, провожая его глазами.
      – Да.
      – Вы в самом деле поссорились из-за леди Лавинии?
      – А-а, ерунда.
      – Брось, старина, от меня можешь не таиться, расскажи, в чем дело.
      – Это мелочь, конечно, но мне показалось, что она дает Винни слишком много свободы.
      – А ты хочешь держать ее в ежовых рукавицах?
      – Вовсе нет, но я не люблю, когда подрывают мой авторитет.
      Доналд рассмеялся.
      – Уж это-то мне знакомо. А мне показалось, она относится к тебе уважительно.
      – Еще бы! Она же знает, что в случае чего я откажусь от ее услуг, а она нуждается в деньгах.
      – Правда? По ней этого не скажешь.
      – Деньги ей нужны не для себя, для пасынка. Он по горло в долгах и все время тянет из нее.
      – А тебе ее жалко…
      – Нисколько, – отрезал Маркус, – она вполне способна позаботиться о себе. Остра как бритва и холодна как лед. – Он немного помолчал. – Но при виде ребенка тает точно масло на сковороде. Пасынок, падчерица, дети падчерицы ее просто обожают, обращаются с ней запросто. Да и Винни…
      Доналд посмотрел на него долгим взглядом.
      – Понятно, она сыплет тебе соль на рану.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Брось, старик, ты годами сражался со своей дочерью. И если графиня нашла подходы к Лавинии, тебе лучше прислушаться к ней, даже если для этого придется признать свою неправоту.
      – Она не хочет пойти навстречу.
      – Это ты не хочешь. Я же знаю, Стенмор, ты бываешь упрям как осел.
      Маркус усмехнулся.
      – Если б это сказал не ты, а кто-то другой, я бы дал ему в нос.
      – Так дай, если тебе от этого полегчает. Можем к Джексону заехать и подраться на ринге.
      – Нет, мне надо домой, выпить чаю с дочерью. Она там учится танцам, а у учителя нет такого терпения, как у Фэ… у графини.
      – Ага, значит, ты признаешь, что она обладает терпением.
      – Я этого и не отрицал.
      – Сдается мне, ты ее любишь.
      – Чушь! Мы с ней и получаса не можем провести вместе, чтобы не поругаться.
      – Ну и что? Кстати, это первейший признак любви. Из нее получилась бы прекрасная герцогиня.
      – Нет уж, я не намерен снова жениться, с меня достаточно и одного раза. К тому же она вполне довольна своей жизнью…
      – Она сама тебе сказала?
      – Вроде того. Все, хватит читать мне мораль. – Маркус пришпорил коня.
      Проскакав через парк, всадники придержали коней и дальше поехали медленным шагом, почти не разговаривая. Маркус напряженно размышлял о том, что ему сказал Доналд.
      Да, он действительно все время думает о Френсис Коррингам, ее образ преследует его днем и в ночных сновидениях, из-за нее он ведет себя по-дурацки. Его дочь поцеловала Фэнни. А ведь его она никогда не целовала. Ни разу в жизни.
 
      Это что-то значит, отметила про себя Френсис: привозя Лавинию позировать, Маркус теперь не уезжал, а с задумчивым видом сидел в дальнем конце мастерской. Набравшись смелости, Френсис предложила ему вместе с ней и Лавинией прокатиться по городу, осмотреть его архитектурные достопримечательности. Он с готовностью согласился. Быть может, не хотел оставлять дочь наедине с ней, испугался, что Лавиния расскажет лишнее о своей семье. Но не исключено и другое – Маркус признал верными ее упреки и старается исправиться.
      Как бы то ни было, Лавиния вся светилась. При знакомстве с новыми людьми она больше не дичилась, с Френсис вела оживленные разговоры. С отцом девушка все еще была скованной, но уже не такой замкнутой, как прежде. Френсис обращалась с Лавинией как со взрослой, на равных, как с подругой.
      У Маркуса щемило сердце при мысли, что он мог бы жениться на Френсис и тогда матерью его детей была бы она, что она сама бы воспитала их достойным образом и не было бы нынешних трудностей. Почему он не нашел в себе сил воспротивиться родителям и настоять на браке с Френсис?
      Впрочем, он знал почему – он боялся пойти против воли отца. Ему сумели внушить, что его неповиновение убьет больную мать. Это был шантаж чистой воды, мать пережила и отца, и жену Маркуса и мирно скончалась лишь в прошлом году. Хочет ли он, чтобы дочь испытывала такие же чувства к нему, своему отцу? Ему нестерпима была сама мысль о том, что в таком случае она будет столь же несчастна, как он. Но ей же нужна направляющая отцовская рука. О господи! Скорее бы приехала сестра, чтобы заняться Лавинией. Но как бы из-за этого ему не пришлось реже видеться с Френсис Коррингам.
 
      Ранним утром Маркус и Лавиния, проезжая по Ротен-Роу, встретили Френсис, сопровождаемую пасынком. Френсис, как обычно, была сама учтивость, и ничего более, но в глазах у нее зажглась радость, когда она повернулась к Лавинии.
      – Вы прелестно выглядите, Лавиния. Кажется, надо было рисовать вас верхом на коне.
      – Можете и нарисовать, почему бы нет? – со смехом ответила Лавиния. Она посмотрела на Джеймса, который не отрывал от нее глаз. – Милорд, как поживаете?
      – Замечательно, потому что встретил вас, миледи.
      Маркус хмуро взглянул на Френсис, та стойко выдержала его взгляд. Джеймс говорит комплименты девушке, что в этом такого? Мальчик заверил ее, что ничего дурного не замышляет.
      – Папа, может, поедем вместе? – предложила Лавиния. – Конечно, если вы не против, миледи, – добавила она, глядя на Френсис.
      – Я с удовольствием. – Джеймс аккуратно оттеснил Френсис от Лавинии, так что она оказалась бок о бок с насупившимся Маркусом.
      – Граф живет у вас, миледи? – вполголоса спросил он. Понятно, подумала Френсис, боится, как бы Лавиния не увлеклась Джеймсом. Глупо.
      – Нет, ваша светлость, у него квартира в Олбани.
      – Но он бывает у вас?
      – Естественно. Я была бы огорчена, если б было иначе. Но если вы беспокоитесь за Лавинию, то напрасно, я не оставляю ее одну.
      – Приятно слышать. Она слишком молода, чтобы противостоять такому ловеласу.
      – Никакой он не ловелас. А вы не думаете, что лучше было бы позволить ей видеться с молодыми людьми, чтобы набраться опыта?
      – На следующий год у нее будет достаточно возможностей.
      – На следующий год она окажется среди множества мужчин, молодых и старых, достойных ее и недостойных, среди которых ей придется выбрать себе мужа. А для семнадцатилетней девушки совсем не легко отличить порядочного от непорядочного. Она по своей неопытности может купиться на красивые комплименты. – Мгновение помедлив, Френсис добавила: – Уж поверьте мне, я знаю, что говорю.
      – А вот это, миледи, коварный удар ниже пояса.
      Френсис невольно улыбнулась.
      – Прошу прощения, в следующий раз буду метить выше.
      Маркус вздохнул.
      – Дело в том, что Винни убеждена: она все сама знает…
      – Это вообще свойственно молодежи. Наверное, помните, каким вы были в молодости?
      – Слишком хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы мои дети повторяли мои ошибки.
      Френсис засмеялась.
      – Ну, ваши ошибки – это ваши ошибки, сэр, а молодые люди будут совершать свои собственные и учиться на них, как учились мы.
      – Вряд ли я соглашусь с вами, миледи. Лавинии дай только волю. Требует, например, чтобы я пустил ее на костюмированный бал к леди Уиллоуби. Это вы ее надоумили?
      – Нет, не я. Бал-маскарад не самое подходящее место для шестнадцатилетней девушки. Сомневаюсь, чтобы леди Уиллоуби пригласила ее.
      – Нет, но она пригласила меня, а Винни хочет, чтобы я выпросил у нее еще одно приглашение. Естественно, я этого не сделаю.
      Смутное чувство охватило Френсис, она сама не могла понять, приятно ей или неприятно, что Маркус будет на маскараде.
      – Вы правы, милорд, леди Лавиния прежде должна выйти в свет, а уж потом ходить по балам. Представляю, как она расстроится. – Она немного помолчала. – Знаете, у меня есть идея. Не устроить ли мне ужин, соберутся несколько друзей, молодых и не очень, послушаем музыку, потанцуем контрданс. Вы разрешите леди Лавинии прийти ко мне? Это станет для нее небольшим утешением.
      – Очень великодушно с вашей стороны, миледи.
      – Нисколько. Я очень полюбила Лавинию.
      – Я это заметил, – сухо сказал он. – Думаю, это взаимно.
      – А вы не против?
      – Ни в коем случае, наоборот, мне это приятно. – Улыбка, тронувшая его губы, достигла глаз, они вспыхнули, осветив лицо. Когда он вот так смотрел на Френсис, сердце у нее переворачивалось, и приходилось напоминать себе, что ему верить нельзя.
      – Ну, тогда я этим займусь. Может, вы не станете возражать, если Лавиния поможет мне – если захочет, конечно?
      – Нет, не стану.
      Молодая пара тем временем уехала далеко вперед, и они поспешили их нагнать. Через несколько минут у ворот они расстались.
      Чувства Френсис были подобны приливу и отливу; когда он был рядом, в душе вспыхивали то радость, то боль. Значит, уж так ей суждено: любить его до самой смерти. Только об этом никто никогда не узнает.
 
      Лавиния приняла известие об ужине с восторгом и стала проводить больше времени в Коррингам-хаусе, помогая Френсис в ее хлопотах. Маркус не возражал, но и не вмешивался.
      Утром, когда Френсис с Лавинией писали приглашения, принесли письмо от миссис Томас. Та сообщала, что в приюте проблема, требующая присутствия миссис Рэндал. Френсис отложила перо и приказала запрячь коляску.
      – Завтра закончим, – сказала она Лавинии. – По дороге я завезу вас домой.
      – Можно я тоже поеду в приют? – попросила Лавиния, когда они выехали со двора. – Мне хочется посмотреть на детей.
      – Я не уверена, что это понравится вашему отцу, Лавиния.
      – А что в этом такого? Он же сам дает деньги на приют, так почему бы мне туда не поехать? Ну, пожалуйста!
      Френсис не пришлось ничего решать: когда они подъехали к Стенмор-хаусу, оказалось, что герцога нет дома, а мисс Хастингс ушла в библиотеку. Оставлять Лавинию было не на кого, и они отправились дальше.
      – Хочу сказать, что в приюте меня знают как миссис Рэндал, – сообщила Френсис. – Они думают, что я компаньонка графини. Пожалуйста, никому не говорите.
      – Даже папе?
      – Не думаю, чтобы ему это было интересно.
      Коляска остановилась у приюта. Выскочивший из дверей мальчишка придержал коней, и Френсис с Лавинией вошли внутрь, где их встретила миссис Томас.
      – Хорошо, что вы приехали, – заговорила она. – У нас тут кража произошла, и я подозреваю одного из мальчиков. Он, конечно, отпирается…
      – Я поговорю с ним. Лавиния, подождите меня здесь.
      В маленькой комнатушке, которая служила офисом, Френсис ждал мальчик лет семи с растрепанными светлыми волосами. Лицо его выражало вызов.
      – Что он украл? – спросила Френсис, оборачиваясь к миссис Томас.
      – Сыр, мэм. Фунт, не меньше. И буханку хлеба.
      Френсис присела на корточки рядом с малышом.
      – Ты был голоден? Мальчик потряс головой.
      – Нет, не я, это ма…
      – Твоя мама? Значит, ты не сирота? Мальчик молчал. После недолгих уговоров он все же рассказал. Его мать, вдова, отправила его в приют, наказав выдать себя за сироту, потому что здесь он будет сыт и одет. Но сама, скучая по сыну, бродила вокруг приюта в надежде его увидеть. А сегодня, увидев, попросила принести ей поесть.
      Миссис Томас была против того, чтобы простить мальчишку, – нельзя потакать воровству. Френсис же решила послать за его матерью и предложить ей место уборщицы. Пока она уговаривала миссис Томас, пока разыскивали женщину, прошло значительное время.
      Когда Френсис наконец освободилась, она нашла Лавинию на улице, та сидела, прислонившись к стене приюта, и рисовала детей. Увидев Френсис, она вскочила.
      – Все в порядке, миледи?
      – Да, поехали домой.
      Френсис нисколько не удивилась, когда перед дверями Стенмор-хауса их встретил разгневанный Маркус.
      – Войдите, миледи, – сурово проговорил он, – я жду объяснений.

      – Итак, миледи, – начал он, когда они вошли в гостиную, – рассказывайте, где вы были и почему так задержали мою дочь.
      – Почему же не рассказать, – произнесла Френсис холодно. – Только не кричите.
      – Я не кричу, – сказал он, понижая тон. – Однако на вашем месте я бы представил хоть какие-то оправдания. Ведь я доверил вам дочь…
      – И с ней ничего плохого не случилось.
      – Этого я еще не знаю. – Последний час Маркус был как на иголках, и, когда он увидел их обеих в целости и сохранности, его тревога вылилась в приступ бешенства. – Что я почувствовал, как вы думаете, когда в назначенное время приехал к вам, а оказалось, что ни вас, ни дочери нет? Срочно уехали – так мне сказали. Что могло быть такого срочного, что помешало вам сначала завезти мою дочь домой? Потом ехали бы куда угодно.
      – Я так и сделала, но вас не было дома, – ответила Френсис, всеми силами стараясь сохранять хладнокровие. – И миссис Хастингс тоже отсутствовала. В доме были только слуги-мужчины. Поэтому мне пришлось взять леди Лавинию с собой.
      – И куда же? – Тут Маркус обратил внимание на ее простецкое серое платье и вспомнил, что Фэнни была как раз в нем, когда он спасал ее на Ковент-Гарден. Неужели ей вздумалось познакомить Лавинию с изнанкой Лондона?
      – Мы с графиней ездили в приют, – вмешалась Лавиния. – Было очень интересно, я и представления не имела…
      – Тебе и не надо иметь, – сердито оборвал Маркус, – это неподходящее место для тебя.
      – Почему? Если оно подходит для графини Коррингам, то что плохого может там случиться со мной? Я сделала несколько набросков наподобие тех, что в мастерской у графини. Знаешь, там был один мальчик, который мне жутко кого-то напоминает, только не могу вспомнить кого.
      – Не мели ерунды, Лавиния! Ты там никого не можешь знать. Иди к себе в комнату, я поговорю с леди Коррингам, а потом решу, как быть с тобой.
      Девушка послушно направилась к двери, на прощание присев перед графиней в реверансе.
      – Леди Лавиния не виновата, – ровным тоном произнесла Френсис, – вы слишком резки с ней.
      – Я имею право разговаривать с собственной дочерью, как пожелаю, мадам. – Маркус понимал, что Фэнни права, и от этого ему захотелось схватить ее за плечи и трясти, трясти. А потом обнять и поцеловать. – Одно мне ясно – вы не можете служить ей примером благонравного поведения. Вы слишком долго были самостоятельной, и я жалею о том, что доверил ее вам.
      – О чем вы говорите? Сиротский приют, конечно, не лучшее место в городе, но там чисто и дети ведут себя пристойно. – Френсис запнулась. Маркус, казалось, совсем ее не слушал, он перелистывал альбом Лавинии. – Но я искренне сожалею, что мы задержались так поздно. Просто там возникла проблема с одним ребенком…
      – С этим? – Он протянул альбом.
      На рисунке, очень неплохом, был изображен малыш лет трех, взъерошенный, очень бедно одетый, с четко очерченными бровями и яркими глазами. На лице играла широкая проказливая улыбка.
      – Нет, не с этим, тот постарше. А этого я вроде бы никогда прежде не видела, но…
      – Что “но”?
      – Он мне кого-то напоминает.
      – Он из вашего приюта?
      – По-моему, нет. Разве что недавно поступил… Хотя это маловероятно, приют переполнен.
      – Тогда каким же образом Лавиния его нарисовала?
      – Ну, у ворот крутились какие-то дети… – Френсис помедлила, ожидая очередного взрыва возмущения, но Маркус задумчиво разглядывал рисунок. – Это важно?
      – Нет, нет, – поспешно ответил Маркус. Этот малыш похож на него, хотя он совсем маленький… Он дал себе слово перевернуть все вверх дном и отыскать своего сына. И он сделает это.
      – Тогда извините, мне надо идти, у меня назначена встреча. – Френсис набрала полную грудь воздуха. – Мне очень жаль, что я вызвала ваше недовольство, ваша светлость. Вы, без сомнения, найдете кого-нибудь другого для занятий с вашей дочерью. Она слишком талантлива для меня, ей нужен кто-то более знающий.
      – Ерунда! Я сам решаю, кто должен обучать мою дочь. Все остается по-прежнему, но только я не желаю, чтобы Лавиния куда-то с вами ездила без меня. – Что, если муж миссис Пул находился где-то поблизости и узнал Лавинию? Он же может попробовать отыграться на ней.
      – Ну, знаешь, Маркус Стенмор, с меня хватит! – наконец не выдержала Френсис. – Может, ты и герцог, но я в жизни не встречала такого самоуверенного и напыщенного типа, как ты! Неужели ты никогда не совершаешь ошибок? Не делаешь ничего такого, о чем потом жалеешь?
      – Частенько, – произнес он тихо.
      – И никогда не извиняешься?
      – Почему же… Ты думаешь, я должен попросить у тебя прощения?
      – Нет, но когда перед тобой извиняются, надо по крайней мере принять извинения. Я же сказала, что сожалею, или, может, мне надо в ноги тебе упасть?
      Маркус внезапно рассмеялся.
      – Нет, вот этого не надо. Я принимаю ваши извинения, миледи, и, со своей стороны, тоже прошу у вас прощения. – Помедлив, он добавил: – Вы как-то говорили о перемирии. Пусть у нас будет перемирие.
      – Хорошо.
      – Тогда я завтра привезу Лавинию. Френсис повернулась и увидела над камином картину. Женщина в роскошном платье, очевидно, мать герцога, сидела в кресле, держа на коленях малыша лет трех, наверное, Маркуса. У Френсис екнуло сердце – он как две капли воды был похож на мальчика, которого нарисовала Лавиния, только, конечно, был чистенький и прекрасно одет.
      Это ничего не значит, говорила Френсис сама себе по дороге домой. Вполне возможно, что Лавиния просто бессознательно скопировала малыша с картины, которую видит постоянно. Но вот Маркус был явно потрясен. А что, если Лавиния, сама того не зная, нарисовала его внебрачного ребенка?
      Но что делал этот малыш среди трущоб, в лохмотьях? Маркус, каков бы он ни был, наверняка обеспечил бы свою бывшую любовницу и ее дитя. Может, женщина сама его бросила?
      К той минуте, когда коляска остановилась у дома, Френсис уже не сомневалась – она сама постарается побольше разузнать о мальчике.
      Наутро Френсис появилась на Монмаут-стрит, когда дети завтракали. Засучив рукава, она стала разносить овсянку и хлеб с маслом, внимательно вглядываясь в каждое детское лицо. Но мальчика, которого рисовала Лавиния, среди них не было.
      – Все дети здесь? – поинтересовалась она у миссис Томас. – Никто не заболел, не остался в постели?
      – Все здесь, мэм.
      Выходило, что загадочный малыш не из приюта. Может, он живет неподалеку? И где его мать?
      – Странное дело, – заговорила миссис Томас, – но вчера вечером какой-то мужчина задал мне тот же вопрос. Не джентльмен, но по лицу видно, что знавал лучшие дни. Он показал мне листок, на котором был нарисован маленький мальчик, и спросил, не видела ли я его. Я сказала, что нет, не видела. Мне это как-то не понравилось. С ним еще был здоровый малый, он стоял, не раскрывая рта. Ох, не к добру это.
      Это был, конечно, герцог. Значит, он все-таки разыскивает своего внебрачного сына.
      – Миссис Томас, если вдруг увидите этого мальчика, узнайте, где он живет, и пошлите за мной, хорошо?
      Вернувшись домой, Френсис быстро переоделась и причесалась. Вскоре объявили о приходе герцога с Лавинией.
      Френсис присела в реверансе.
      – Ваша светлость.
      – Миледи, к вашим услугам, – ответствовал тот, склоняя голову. – Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
      – Спасибо, хорошо. А вы?
      – Как огурчик – так говорит ваш внук.
      Френсис улыбнулась. Дурное настроение, владевшее им вчера, вроде испарилось, он был вежлив и улыбчив, но выглядел бледным и усталым. Френсис стало его жалко.
      – Прошу, присаживайтесь.
      Лавиния села и, наверное вспомнив наставления отца, выпрямила спину и сложила руки на коленях. Френсис чуть не прыснула, вызвала лакея и приказала принести чай, потом повернулась к Маркусу.
      – Итак, милорд, – начала она, решив сразу взять быка за рога, – что вы надумали?
      – Надумал? Насчет чего?
      – Насчет занятий леди Лавинии.
      – Они будут продолжаться. Я же сказал это еще вчера.
      – И я вольна действовать по своему разумению?
      – В тех пределах, о которых я говорил вчера. А почему вы спрашиваете?
      – Лучше сразу расставить все точки над “i”, вы не считаете?
      – Конечно.
      – А ужин?
      – Кого приглашать в свой дом, вам решать, графиня.
      – И вы позволите Лавинии присутствовать?
      – Я же сказал.
      – Ладно, тогда мы сегодня допишем приглашения. – Френсис с улыбкой посмотрела на Маркуса. – В вашем присутствии нет необходимости, обещаю, мы никуда не пойдем, разве что в сад.
      – Я вернусь через два часа, – произнес он, вставая.
      Когда Маркус исчез за дверью, Френсис вздохнула с облегчением.
      – Ой, он такой смешной, когда старается быть вежливым, – заметила Лавиния.
      – Он очень сердился?
      – Да нет. А на вас он вообще не умеет сердиться.
      – Господи, да он вчера метал громы и молнии.
      – Это ничего не значит, он скоро отошел и утром был в безоблачном настроении.
      – Приятно слышать. Ну ладно, давайте начнем, а то не успеем до его возвращения.
      На следующий день, приехав на Монмаут-стрит, Френсис застала миссис Томас в ужасном волнении: та бегала по дому, складывала и таскала туда-сюда вещи, бросала их на полдороге, давала указания детям и тут же отменяла их… Это было так не похоже на нее, всегда такую уравновешенную, что Френсис сразу поняла – случилось что-то необычное.
      – Ох, миссис Рэндал, – воскликнула миссис Томас, увидев Френсис. – Такие новости, такие прекрасные новости! У нас объявился загадочный доброжелатель. Он купил для нас новый дом. Такой большой, что мы сможем принять еще детей. Как вы думаете?
      – Господи, да это же замечательно, – сказала Френсис, подумав про себя, что большой дом потребует больших расходов, а значит, ей придется работать еще больше. – А где этот дом?
      – Тут недалеко. Там надо кое-что подремонтировать, но мы привлечем детей постарше, да и некоторые леди вроде вас тоже не откажутся поработать.
      – Можете на меня рассчитывать, миссис Томас, в свободную минуту я в вашем распоряжении.
 
      На ужине Лавинии впервые предстояло появиться в светском обществе, и Френсис, по просьбе Маркуса, помогла ей выбрать наряд. В скромном белом платье, отделанном мелкими жемчужинами, сдержанная и серьезная, Лавиния казалась старше своего возраста.
      – Я горжусь вами, – шепнула ей Френсис, когда она вошла в холл под руку с отцом.
      – Благодарю. – Лавиния присела в глубоком реверансе.
      Окинув взглядом щегольски одетого Маркуса, Френсис почему-то представила его в потрепанных штанах и вытертой кожаной куртке. Интересно, каким его знала миссис Пул? Было ли ей известно, кто он на самом деле?
      – Добро пожаловать, ваша светлость.
      – Миледи, к вашим услугам. – Маркус снял шляпу и отвесил низкий поклон, не сводя с Френсис восхищенного взгляда. Господи, как же она хороша! И как он умудрился ее потерять!
      Они прошли в гостиную. Поскольку приглашенных было не очень много, Френсис решила не открывать бальный зал, а ограничиться гостиной, предварительно убрав ковер, чтобы молодежь могла потанцевать.
      Здесь были: Перси, как всегда причудливо одетый, майор Гринэвей, имевший мужественный вид в военной форме, Джеймс в черном вечернем костюме, который портили, по мнению Френсис, слишком яркий пояс и громадный галстук, Аугуста в светло-зеленом и Ричард в пепельно-сером. А еще там были мистер и миссис Баттерворт, лорд и леди Уиллоуби с Фелисити, лорд и леди Грэм с Констанс и дюжина других молодых женщин и тщательно отобранных молодых джентльменов.
      – Миленькая крошка, – сказал Перси, кивнув на Лавинию, когда наконец оказался рядом с Френсис.
      – Да, миленькая, – подтвердила та.
      – Капризная небось?
      – Ничуть, мы с ней прекрасно ладим.
      – Ты с молодежью легко находишь общий язык. Лоскоу небось доволен.
      – Чем?
      – Ну, иначе она могла бы ему помешать в поисках кандидатуры на роль жены.
      – Ты все еще про миссис Харкорт?
      – Да нет, с этим покончено. Он на днях резко порвал с ней, и теперь она всем рассказывает, как он сделал ей предложение, а она отказала.
      Френсис рассмеялась.
      – Сохраняет лицо.
      – Ну да. Но нет ничего страшнее разгневанной женщины. Она поставила себе целью дискредитировать его. К сожалению, приплела и тебя тоже.
      – Меня?
      – Да, дорогая.
      – Продолжай.
      – Может, не надо?
      – Если не скажешь, я прекращу с тобой разговаривать. Я должна знать, с чем имею дело.
      Перси вздохнул.
      – Леди говорит, будто ты любовница герцога и всегда ею была, может, даже еще до его женитьбы. Мол, из-за этого ее дорогая подруга герцогиня и болела. В конце концов это свело ее в могилу.
      – Неужели кто-то этому верит?
      – Понимаешь, эта старая сплетница вместе с леди Барбер такое насочиняли…
      – Давай-ка выкладывай.
      – Ты помнишь, ходили слухи о ребенке?
      – Ну да. Однако, какое отношение это имеет ко мне?
      – Так якобы это твой ребенок и есть, дорогая моя, – с ухмылкой сообщил Перси. – От герцога. Дескать, дабы избежать скандала, ты его сплавила с рук сразу после рождения, а теперь, снова собираясь жениться, герцог разыскивает его.
      Френсис разразилась смехом.
      – Нет, это ж надо такое придумать! А как же с беременностью? Почему никто ничего не заметил?
      – Хороший вопрос. Я и себе его задавал, а потом вспомнил: года три назад ты не появлялась в обществе месяцев шесть или семь…
      – Правда? Ах, ну да, тогда Аугуста была беременна Бет и тяжело переносила беременность. Да и Эндрю был совсем маленьким. Пришлось пожить в Твелвтрис.
      – Вот миссис Харкорт и утверждает, что тогда в Твелвтрис родилось сразу два ребенка.
      – Ох, Перси, но это же дикость какая-то. Неужели кто-то поверит?
      – А почему бы и нет? В этом сезоне еще ни одного хорошего скандала не было. А ты первейший кандидат.
      – Почему?
      – Ну как же? Ты известна, богата, уважаема, талантлива, да и вообще дамы тебе завидуют. К тому же герцог частенько бывает в твоем обществе.
      – Вместе с дочерью.
      – Но они говорят, Лавиния лишь средство.
      – А герцог знает об этом? И леди Лавиния? Это ужасно, она очень расстроится! Что же мне делать? Может, поговорить с Map… с герцогом?
      – Этим ты себя окончательно погубишь. Я тебе уже говорил, что делать: выходи за меня, это заткнет всем рты.
      – Но они станут говорить, что я окрутила тебя ради спасения своей репутации. Ты слишком хороший друг, чтобы так с тобой поступать.
      – Я почел бы за честь.
      – Нет, Перси, это не поможет, и ты прекрасно это знаешь. – Френсис улыбнулась и похлопала его по руке. – Но я тебе очень признательна.
      – Что ж, – Перси невесело усмехнулся, – по крайней мере я попытался.
      – Мы заговорились, а уже начинается контрданс. Поди пригласи кого-нибудь, а то еще пуще начнут злословить.
      Перси отошел, а Френсис осталась стоять, наблюдая за танцующими. На душе у нее было тяжко. Приписывать ей ребенка, которого она не могла родить… это не только несправедливо, но и жестоко. Она бы все отдала, чтобы только иметь ребенка, тем более от Маркуса. При мысли о ребенке она, как всегда, почувствовала, что к глазам подступают слезы, и заставила себя улыбнуться. Нет, такого удовольствия она им не доставит.
      – Могу я присоединиться к вашему веселью? – послышался голос сбоку.
      Френсис мгновенно узнала этот голос и не стала оборачиваться. Лучше в таком состоянии на него не смотреть.
      – Вряд ли это покажется вам интересным. – Веер в ее руках замер. Надо уйти и не давать новую пищу для сплетен. – Почему вы не танцуете?
      – Ну, это занятие для молодых.
      – Не прибедняйтесь!
      – Я хотел поблагодарить вас за вечер, организованный для Лавинии. Приятно видеть ее такой счастливой.
      – Я это делала с удовольствием. Но прошу прощения, мне надо поговорить с миссис Баттерворд, она подает мне знаки. – И Френсис удалилась, оставив Маркуса в полном недоумении.
      И это как раз когда он решил, что все как будто налаживается. Она действительно равнодушна к нему или только делает вид?
      Впрочем, с того дня, как он приехал в Лондон, они только и делают, что ссорятся. Конечно, виноват в этом, по большей части, он сам, но и Френсис тоже… Она просто не подпускает его к себе, не дает ему объясниться.
      – Кажется, ты нашел себе пару. – К нему подошел Доналд.
      – Найти-то нашел, да только она вопринимает меня, скорее, как спарринг-партнера.
      Доналд рассмеялся.
      – Ну и сколько ты намерен еще пробыть в Лондоне?
      – Не знаю. После того как Винни нарисовала ребенка, я не сомневался, что мы его найдем, но, увы, никто его больше не видел. Я даже не уверен, что мальчик еще в Лондоне.
      – Пул точно здесь. Непонятно, однако, знает ли он, где его жена и ребенок. Если знает… – Доналд пожал плечами. – Нельзя сейчас прерывать поиски.
      – Не буду. – Маркус улыбнулся. – Понимаешь, Лавинии здесь так нравится, что просто жаль ее увозить. Через две недели у Дункана начинаются летние каникулы, вот тогда и поедем в Лоскоу-Корт.
      – Вместе с прекрасной герцогиней или без нее?
      – Вместе или без.
      – Значит, сроку у нас две недели. Мне надо разыскать неуловимую миссис Пул, а тебе – соблазнить несравненную графиню Коррингам. – Доналд хохотнул.
      Маркус невесело улыбнулся.
      – Если бы речь шла только о том, чтобы соблазнить… Здесь, дружище, все гораздо сложнее.
      – Ты это серьезно?
      – Крайне серьезно.
      – Ну, тогда надо все ей рассказать и надеяться на лучшее.
      – Я и собираюсь, когда она соизволит меня выслушать.
      – О господи! – воскликнул Доналд. – А я-то думал, ты игрок! – И он пошел искать напиток покрепче.
      Маркус стоял, наблюдая якобы за своей дочерью, а на самом деле то и дело останавливал взгляд на графине. Та ходила по залу, заговаривая с гостями, кого-то с кем-то знакомя, кого-то убеждая потанцевать, следя за тем, чтобы у всех были полные бокалы. Случайно натыкаясь на его взгляд, она быстро отводила глаза и отворачивалась.
      Было уже за полночь, когда гости начали расходиться, и в толкучке у дверей Маркусу ничего не оставалось, как поблагодарить хозяйку и, подхватив Лавинию, направиться к выходу. Что за несносная женщина! То говорит с ним легко и свободно, то вдруг окатывает холодным презрением. Вот и в этот вечер что такое произошло, что она так резко переменилась?
 
      Проводив гостей, Френсис поднялась к себе в спальню. Через несколько минут она была уже в постели, но сон не шел.
      То, что рассказал Перси, было смехотворно, но смеяться не хотелось. Если рассказать об этом Маркусу, он, конечно, будет взбешен и того гляди решит, что в сложившихся обстоятельствах лучше всего – порвать с ней всякие отношения.
      А что, если он подумает, будто это она сама распустила эту сплетню? Ладно, завтра она попытается что-нибудь предпринять.
 
      На следующее утро, когда Френсис приехала на Монмаут-стрит, привратник сообщил, что все ушли в дом на Мэйден-Лейн. Френсис отправилась туда.
      Дом в самом деле требовал основательной уборки. Правда, надо было еще починить двери и оконные рамы, залатать пару дыр на крыше, но в общем дом был в неплохом состоянии.
      Все, включая детей, были заняты работой, и Френсис с радостью к ним присоединилась. Взяв ведро с водой и тряпку, она принялась мыть пол в спальне, оставив все вопросы на потом.
      Закончив работу, она спустилась по лестнице, неся ведро с грязной водой, и у выхода столкнулась нос к носу с Маркусом, который только что вошел с улицы. Френсис ошеломленно застыла на месте.
      – Что вы здесь делаете?
      Он окинул ее веселым взглядом. Коричневое ситцевое платье, судя по всему, она позаимствовала у своей горничной. Руки ниже засученных рукавов были забрызганы грязью, и этими самыми руками она явно поправляла волосы, потому что на лице тоже были грязные пятна.
      Если бы даже он не любил ее прежде, увидев сейчас, наверняка влюбился бы.
      – Работаем, Фэнни? – улыбнулся он. Справившись наконец с изумлением, Френсис холодно взглянула на него.
      – Как видите. Здесь многое надо сделать и желательно бесплатно.
      Маркус засмеялся, снял свой великолепный сюртук, небрежно бросил его на лестничные перила и стал закатывать рукава своей тонкой рубашки.
      – Ну, тогда показывайте, что делать.
      – Но вы же не можете…
      – Почему? – Он с улыбкой посмотрел на миссис Томас. – Вам же пригодится лишняя пара рук?
      – Да, конечно, сэр, но мы и так будем вам по гроб жизни благодарны за все, что вы для нас сделали. – Миссис Томас явно не узнала в Маркусе молчаливого здоровяка, который стоял рядом с другим, тем, что показывал ей рисунок и спрашивал про мальчишку.
      – Ерунда, – сказал Маркус, – мы зря теряем время.
      – О, сэр, небеса воздадут вам за вашу щедрость, а мы не в силах отблагодарить вас ничем, кроме признательности. Миссис Рэндал покажет вам, что делать.
      – Миссис Рэндал? – недоуменно переспросил Маркус.
      – О, а я подумала, вы знакомы, – смутилась миссис Томас. – Это миссис Рэндал. – Она поверну-лась к Фэнни. – Это мистер Маркус Стенмор, мэм. Тот самый джентльмен, который приобрел для нас этот дом.
      Об этом Френсис уже сама догадалась.
      – Выходит, мы в долгу у мистера Стенмора, – спокойно произнесла она.
      С широкой улыбкой Маркус протянул ей руку.
      Френсис немного помедлила, но потом все же пересилила себя и пожала ее… Ее обдало теплом, и ей стало жалко до слез, что они никогда не будут вместе. Впрочем, кто знает?
      – Так чем же вы хотели бы заняться, сэр? Можно мыть полы или окна. Или, может, вам больше подойдет починка дверей? Кое-где они плохо закрываются.
      – Я займусь дверями, – сказал он торжественным голосом.
      – Я вас покидаю, мне нужно на кухню. – С этими словами миссис Томас исчезла в глубине коридора.
      – Вы издеваетесь надо мной? – прошипела Френсис, как только она удалилась.
      – Ничуть, я полон восхищения.
      – Вы были так щедры, ваша светлость…
      – Мистер Стенмор, – улыбаясь поправил он.
      – Мистер Стенмор. Вы были более чем щедры, купив этот дом, но это не означает, что вы должны еще и работать в нем…
      – Знаете, очень легко быть щедрым, когда у тебя много денег. Давайте не будем терять время, покажите сломанные двери и дайте инструменты, какие у вас есть.
      Френсис поразило, как ловко и умело он обращался со столярными инструментами. К четырем часам все двери уже плотно закрывались, были вставлены две новые оконные рамы, ступеньки лестницы больше не грозили выпасть, а когда он залез на крышу и стал поправлять черепицу, у Френсис от страха чуть не выскочило сердце.
      И все это время Маркус весело переговаривался не только с ней, но и с детьми, которые наперегонки старались услужить веселому работнику.
      Френсис не могла понять – он так терпелив и ласков с чужими детьми, почему же так строг к Лавинии? Ему не жалко времени на сирот, а заниматься собственной дочерью недосуг?
 
      Маркус закончил работу и сложил инструменты.
      – Подвезти вас до дома, миссис Рэндал? – спросил он, надевая сюртук.
      Френсис согласилась.
      Пока она мыла руки и приводила себя в относительный порядок, фаэтон подвели к крыльцу.
      – А вы не боитесь, что вас увидят с судомойкой? – шутливо спросила она, когда фаэтон тронулся.
      – Если судомойка так мила и добра, как вы, то я горд тем, что она сидит со мной рядом.
      – Вы мне льстите!
      – Но скажите, зачем этот маскарад?
      – Просто я не хочу, чтобы тут знали, что я графиня Коррингам, иначе все будут стесняться.
      – А миссис Томас тоже не знает?
      – Может, и знает, но уважает мое желание.
      – А дамы из благотворительного комитета?
      – Нет, конечно. Маркус засмеялся.
      – Да уж, они наверняка бы подумали, что вы сошли с ума. – Он посмотрел на ее руки. День был теплый, и Френсис не надела перчаток. Кожа на руках была сухая, ногти на некоторых пальцах сломаны. – А как вы объясните это?
      – Ну, хорошее мыло и маникюр делают чудеса, да и потом, в обществе я чаще всего бываю в перчатках.
      – Я сохраню ваш секрет, если вы сохраните мой.
      – Ваш? – Уж не собирается ли Маркус сказать ей правду?..
      – Что я мистер Маркус Стенмор и ничего более.
      – Так вы собираетесь еще прийти?
      – Собираюсь. Мне никогда не было так хорошо, как сегодня.
      – Угу. Мне только непонятно одно: почему вы чувствуете себя так свободно с сиротами и так ласковы с ними, а с собственной дочерью такой неприступный?
      – Именно потому, что она моя дочь. Я хочу, чтобы у нее было все, чтобы она была само совершенство и удачно вышла замуж. Хочу быть хорошим отцом и ужасно боюсь, что у меня не получится. А среди этих детей я ни о чем таком не задумываюсь.
      – Но почему у вас должно не получиться?
      – Трудно объяснить. У моего отца не получилось, хотя он этого так и не понял. – Маркус с улыбкой посмотрел на Френсис. – Вам в самом деле это интересно? Это старая история.
      – Так или иначе она повлияла на всю вашу жизнь, и чем скорее вы это осознаете, тем быстрее освободитесь.
      – Мудрая Фэнни. Скажите мне, почему вы сумели направить свою жизнь по выбранному вами пути, а меня несло по течению, я делал то, что от меня ожидали, и в результате всегда чувствовал себя неудовлетворенным?
      – Это правда? – мягко спросила Френсис.
      – Да, с самого рождения. Прежде всего я должен был всегда помнить, что я наследник герцога и мне надлежит быть безукоризненно вежливым с равными, а тем, кто ниже, не давать забыть ни на минуту, что они ниже. Но самым главным было правильно жениться. Все это вбили мне в голову еще до того, как я стал интересоваться прекрасным полом… – Маркус хохотнул. – И надо признаться, со мной это случилось довольно рано.
      – В это я могу поверить. – Френсис натянуто улыбнулась. Главное – сохранять спокойствие, ничего иного ей не остается.
      – Я как раз закончил Кембридж и вернулся в Лоскоу-Корт, где стал помогать отцу управлять поместьем, когда к нам приехала Маргарет Конно со своими родителями. Все старались нас свести. Собственно, ее и мои родители сразу решили, что поженят нас чуть позже. Это было еще до того, как мы с вами встретились. Свадьба была намечена на осень восьмисотого года. В то лето Маргарет должна была выйти в свет, но родители предупредили ее, чтобы она ни на кого не заглядывалась. Я же решил последний раз глотнуть свободы до того, как она приедет в Лондон с родителями, и вот тогда я встретил вас.
      – Действительно, старая история.
      – Я умолял отца освободить меня, но он был непреклонен. Я же опозорю семью, к тому же он оставит меня без гроша и наследником станет мой младший брат Джон. Так он сказал. Я ответил, что мне все равно. Он спросил, как в таком случае я собираюсь обеспечить жену, тем более что она нищая.
      Я вспылил, сказал, что как-нибудь обойдусь, но потом подумал, что не имею права обречь вас на прозябание в нищете; к тому же я был уверен, что ваша мать все равно этого не допустит. И все-таки я колебался. И вот тогда отец сказал, что моя мать серьезно больна и мое сумасбродство ее убьет. Я очень любил свою мать и потому сдался.
      – И?..
      – Наш брак был ужасен. Бедная Маргарет в то лето тоже в кого-то влюбилась. Меня она возненавидела и внушила эту ненависть детям.
      – Лавиния вовсе не ненавидит вас.
      – Нет? Она меня боится, вы сами говорили. А это еще хуже, потому что мой отец внушал мне ужас. Он был жестоким человеком, и всякое нарушение его правил грозило мне побоями. Мне кажется, это доставляло ему удовольствие. Я Лавинию ни разу и пальцем не тронул, а она все равно меня боится.
      – Потому что она вас не знает, она никогда не видела вас добрым, Маркус. Она милая девочка, но ей нужно знать, что вы ее любите и поддержите, что бы она ни сделала.
      – Легко вам говорить.
      – Вовсе не легко. Мне пришлось завоевывать доверие детей моего мужа. Они были уверены, что я постараюсь вытеснить память об их матери, и мне понадобилось много терпения, чтобы переубедить их.
      – Мне даже завидно, когда я смотрю на вас. А теперь Винни на вас молится.
      – Не преувеличивайте, просто мы с ней нашли общий язык.
      – А мы с вами, моя дорогая, сможем найти общий язык?
      Это “моя дорогая” чуть не выбило Френсис из колеи, но она быстро справилась с собой.
      – Ну что вы, ваша светлость, мы прекрасно понимаем друг друга, – сказала она беспечным тоном.
      Маркус спрыгнул на землю, распахнул дверцу и протянул руку Френсис.
      – Если это так, то к чему это официальное обращение?
      – Да затем, ваша светлость, – улыбнулась Френсис, – что мы снова в реальном мире. Я больше не миссис Рэндал, а графиня Коррингам, ну а вы из мистера Стенмора превратились в его светлость герцога Лоскоу.
      – Ну что ж, тогда его светлость надеется увидеть ее милость на маскараде у леди Уиллоуби в следующую среду.
      – А как я вас узнаю? Вы будете аристократом или разбойником?
      Маркус засмеялся.
      – Сами увидите! – Он дернул поводья, и фаэтон тронулся.
      Френсис медленно пошла к дому. Рассказ Маркуса о пережитом только обострил ее чувства, она любила его сейчас сильнее и глубже, чем когда-либо, и от мысли, что потеряно столько лет, ей захотелось плакать. Но полно, были ли эти годы потеряны?
      Она не погрузилась в пучину отчаяния, вышла замуж и прожила достойную жизнь с супругом, человеком благородным и добрым. Она не бездарна, ее способности идут на пользу людям, у нее много друзей.
      Лишь бросившись в изнеможении на кровать в своей спальне, Френсис сообразила, что Маркус не упомянул ни единым словом о миссис Пул и ее ребенке. Он далеко не во всем открылся ей. Кое-что все же утаил.

      – Может, королева? – предложила Роуз. – Королева Елизавета? Или какая-нибудь греческая богиня, не помню, как ее там звали…
      – Нет, Роуз, так все одеваются на маскарадах, а я хочу что-нибудь оригинальное.
      – Может, какое-нибудь животное? – предложила неутомимая Роуз.
      – Но я же запарюсь в меховом костюме, – засмеялась Френсис. – Кроликом, что ли, одеться? У герцога чувство юмора порой хромает, еще подумает, что я над ним смеюсь.
      А Грили уже объявил, что герцог Лоскоу ждет ее внизу и желает с ней поговорить.
      – Я провел его в гостиную, миледи, – сообщил дворецкий и озабоченно добавил: – Он чем-то очень встревожен.
      – Скажи ему, я сейчас спущусь.
      Френсис поправила прическу и пошла в гостиную.
      – Милорд, что-то случилось? Надеюсь, не с леди Лавинией?
      – При чем тут Лавиния? Я пришел совсем по другому поводу.
      Ага, значит, до него дошла сплетня. Сейчас полетят искры.
      – Может, сначала выпьете чего-нибудь? Чаю? Мадеры? Чего-нибудь покрепче?
      – Спасибо, не надо.
      – Садитесь, пожалуйста.
      Он прошагал к окну, потом обратно и наконец сел напротив Френсис.
      – Мой сын удрал из школы и оказался в каком-то игорном притоне, куда я и сам вряд ли решился бы войти…
      – Мне очень жаль, но какое отношение это имеет ко мне?
      – Его затащил туда ваш пасынок.
      – Да вы что? Быть такого не может!
      – Дункан никогда не лжет, мадам, я ему верю.
      – В таком случае глубоко сожалею. Но думаю, это просто юношеская выходка, и ничего больше. Птенцу хочется опробовать крылья.
      – Очень меткая метафора. Этот лоботряс, ваш сын, так заморочил голову этому самому птенцу, что тот взлетел чересчур высоко и опалил себе крылья, ни перышка не осталось.
      Френсис с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.
      – Вы преувеличиваете, я уверена.
      – По-вашему, проиграть две тысячи – это преувеличение?
      У Френсис перехватило дыхание, смеяться расхотелось.
      – Так много?! Но ведь маркиз несовершеннолетний, по закону этот долг не считается, не так ли?
      – Может, и так, но это долг чести, и он должен быть выплачен.
      – Так вы хотите, чтобы я его возместила? За этим и пришли?
      – Нет, миледи, не за этим. Долг записан не на графа, а на тех, кто с ним был. – Маркус умолк, удивляясь про себя, зачем он сюда пришел. Взбешенный выходкой сына, он выскочил из дома, полный решимости разыскать Джеймса, сам не зная зачем. На квартире Джеймса не оказалось, и ему подумалось, что, может, он у мачехи.
      Грили сообщил, что графа нет, и надо было повернуться и уйти, но вместо этого он потребовал встречи с графиней. Зачем? Чтобы посоветоваться с ней или просто пожаловаться и найти у нее сочувствие?..
      – Я явился, – сердито заговорил Маркус, – чтобы выразить вам возмущение недостойным поведением вашего пасынка и сообщить, что моя дочь больше не переступит порог этого дома. А для вашей же пользы советую обуздать графа Коррингама, пока он вас не разорил. Доброго дня, графиня. – Не дав Френсис сказать ни слова, он покинул гостиную.
      Остановившись в дверях, Френсис смотрела, как дворецкий закрыл за ним дверь, и словно вся жизнь ее осталась за этой дверью. Она написала гневную записку Джеймсу с приказанием как можно скорее явиться к ней, отправила ее с лакеем и поднялась в свою спальню.
      – Мы никуда не пойдем, Роуз, – устало сказала она, – я жду графа.
      – А как же костюм, миледи? Осталось так мало времени…
      – Ничего не надо делать, я оденусь горничной. У нас с тобой примерно одинаковый размер, возьму что-нибудь из твоих вещей.
      – Но, миледи, это же не то.
      – Ничего, сойдет. Герцог Лоскоу смотрит на меня как на служанку, что ж, я и буду ею. Посмотрим, как ему это понравится, если, конечно, он приедет на бал, в чем я начинаю сомневаться.
 
      Маркус шел домой. Интересно, как бы она отнеслась к случившемуся, если бы Дункан был ее сыном? Просто посмеялась бы, сказала, что юношей надо прощать, им просто очень хочется поскорее стать взрослыми? Неудивительно, что ее пасынок вырос таким безответственным.
      Впрочем, он и сам терпимо отнесся бы к выходкам Дункана, если бы тот пришел и откровенно рассказал о своих проблемах. Может, они даже посмеялись бы вместе. В том-то вся и загвоздка – они никогда не смеются вместе, и он сам виноват в этом. Ходьба немного успокоила Маркуса, но не настолько, чтобы повернуть обратно и извиниться.
 
      Дункан сидел в библиотеке на том же месте, где он его оставил час назад, опустив голову и зажав ладони между колен. Вид у него был подавленный, что неудивительно – Маркус так на него накричал, что слышно было, наверное, на милю вокруг.
      – Ты мне заплатишь из своего содержания! – рычал он. – Не получишь ни пенса, пока все не выплатишь. И если для этого тебе потребуется сидеть без гроша до самого совершеннолетия, когда ты получишь наследство своей матери, то так тому и быть.
      – Но, отец, как же я буду жить?
      – Работай.
      – Как? Я же учусь. Вы хотите, чтобы я бросил учебу и пошел работать?
      – На той неделе начинаются каникулы, поедешь домой в Риели и будешь работать в поместье. Решение о твоем будущем я приму позже.
      Дункан разрыдался, и Винни, которая явно подслушивала под дверью, бросилась его утешать.
      – Мы что-нибудь придумаем, миленький, – повторяла она, опустившись перед ним на колени и сжимая его руки. – Мы что-нибудь придумаем.
      – Не говори глупостей! Что, черт побери, ты придумаешь? – закричал в бешенстве Маркус, и тогда Винни метнула на него взгляд, полный ненависти. Это было уже слишком. Маркус выскочил за дверь, оставив детей плакать и утешать друг друга, а сам помчался к Джеймсу.
      Сейчас же при взгляде на сына ему захотелось вдруг подойти, погладить его по волосам и взять обратно все, что он в сердцах наговорил. Ему почудилось, будто он слышит голос Френсис: “Если вы оставите сына без средств, как вы думаете, что он станет делать? Вернется за карточный стол в надежде отыграться. Вы что, хотите, чтобы он стал законченным игроком?”
      Маркус подошел к сыну и сел рядом.
      – Прости, что я накричал на тебя, Дункан, но ты должен понять…
      – Ой, только не начинайте все сначала, – пробурчал Дункан и оглянулся вокруг, словно ища, куда бы спрятаться. – Я же сказал, что раскаиваюсь. Если вы опять будете ругаться, я лучше прямо сию минуту отправлюсь в Риели.
      – Ну нет, ты вернешься в школу и будешь ждать, пока я тебя заберу, понятно?
      – Да, сэр.
      Маркус не знал, что делать дальше. За мальчиком нужен глаз да глаз, но злиться надо было на тех, кто подтолкнул его к игре, а вместо этого он обрушился на Френсис Коррингам, которая тут ни при чем.
      И вот теперь из-за Дункана и ее пасынка он больше не сможет с ней видеться. А ведь у них как будто уже все налаживалось! Маркус приказал подать карету, и за всю дорогу они с Дунканом не проронили ни слова. Вернувшись домой, он вызвал Лавинию в библиотеку, совершенно не готовый к новому скандалу.
      Узнав о том, что ее занятия живописью прекращаются и она больше не поедет в Коррингам-хаус, девушка разразилась слезами.
      – Но я же не виновата в том, что натворил Дункан! Это нечестно! Мне нравится в Коррингам-хаусе!
      Маркус протянул ей носовой платок.
      – Уроки все равно надо было прекращать, сама графиня сказала мне, что больше ничему не может тебя научить, тебе нужен кто-то более знающий…
      – Более знающий, папа?! Таких нет! Графиня самая знающая из всех!
      – Это ее слова, не мои.
      – Небось, вы напали на нее из-за чего-то, вот она и сказала. Леди Коррингам была добра ко мне, она никогда не смотрела на меня свысока.
      – Она слишком снисходительна. Как и я.
      – Вы снисходительны? Да что вы говорите?! – Лавиния зашлась истерическим смехом.
      Маркус стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на дочь. Откуда в ней это своеволие? Кто научил ее перечить отцу?
      – Лавиния, – процедил он сквозь зубы, – хватит. Я решил, значит, так и будет.
      Девушка внезапно перестала рыдать и вытерла глаза.
      – В глубине сердца, если оно у вас, конечно, есть, вы сами понимаете, что леди Коррингам абсолютно не виновата в том, что произошло. – Лавиния шмыгнула носом. – И граф тоже не виноват. Если и есть виноватый, так это Бенедикт Уиллоуби.
      – Молодой Уиллоуби? С чего ты взяла?
      – Дункан сказал. Мы всегда все друг другу рассказываем, еще с детства. Все придумал Бенедикт. Ему захотелось провести ночку вне школы, вот он и уговорил Дункана сказать учителю, будто вы вызываете его на несколько дней домой и чтобы он приехал с другом.
      – Это я знаю от самого учителя. Рассказывай дальше.
      – У Бенедикта при себе всегда много денег, гораздо больше, чем вы даете Дункану. Он решил сходить в игровой клуб, но они знали, что их туда не пустят, и потому обратились к графу Коррингаму с просьбой, чтобы он поручился за них. Граф не хотел, но Бенедикт знал, что тот обещал ее милости больше не играть, и сказал, что все ей расскажет, если он их не проведет. Граф очень не хотел расстраивать свою мачеху и потому согласился, у него и в мыслях не было навлекать неприятности на Дункана.
      – А ты, выходит, посвящена даже в намерения графа?
      – Он заезжал к нам, пока вы отвозили Дункана в школу.
      – И ты его приняла? – недоверчиво спросил Маркус. – Как только тебе это в голову пришло!
      – В этом нет ничего дурного, я была не одна, со мной была мисс Хастингс. А вы, папа, должны признать, что были неправы по отношению к графине, и разрешить мне ездить к ней.
      Маркус и сам знал, что неправ.
      – Я непременно поговорю с графиней, но что касается уроков, то…
      – Ну почему, папа?!
      – Все, Лавиния, я больше не хочу говорить об этом. Иди в свою комнату, займись чем-нибудь.
      После ухода дочери Маркус несколько минут шагал по комнате, потом переоделся и приказал оседлать своего скакуна. Полезно проветрить голову, прежде чем снова ехать в Коррингам-хаус. Странно он ведет себя в последнее время. Раньше такая вспыльчивость была ему несвойственна, почему же он так изменился? И случилось это здесь, в Лондоне, когда он встретил Френсис и обнаружил, что она вовсе не пропала без него, а прекрасно жила все эти годы. А когда он увидел, какая она прекрасная мать, и лишний раз убедился, что как отец он никуда не годится, ему стало и вовсе не по себе.
      Маркус пустил жеребца вскачь. Что он ей скажет? Что виноват, просит прощения?
      – Стенмор! Ты здесь! – послышался голос Доналда.
      – Привет, дружище.
      – Ты что как в воду опущенный? Она дала тебе от ворот поворот?
      – Кто?
      – Прекрасная графиня, кто же еще.
      – Я не делал ей предложения.
      – Маркус, ты меня удивляешь. Ты что, боишься рот открыть в присутствии леди?
      – Вовсе не боюсь. Напротив, слишком широко его открыл…
      – Что, рассказал ей о бастарде, а она не хочет простить?
      – До этого дело не дошло.
      – Понял. – Доналд многозначительно кивнул. – Наверное, слыхал свежую сплетню?
      – Нет. Давай рассказывай.
      – Распространился слух о ребенке, и миссис Харкорт уверяет, будто это ребенок твой и… – Доналд замялся, зная взрывной темперамент друга, – графини Коррингам. Якобы вы много лет подряд были любовниками, это началось еще до твоей женитьбы, и, хотя ребенка тогда отдали кому-то, сейчас, после кончины жены, ты решил взять его и ее к себе.
      – Боже мой! Воистину нет предела женской злобе, – пробормотал Маркус. Он был ошеломлен. Как он явится пред очи Френсис после всего услышанного? И что скажет?
      Нет, надо как-то ухитриться сообщить ей, что он раскаивается во всем и считает себя кругом виноватым. Сейчас он к ней не поедет, но на маскараде постарается поговорить с ней наедине.
      – Так что ты намерен предпринять? – ворвался в его размышления голос Доналда.
      – Сам не знаю. Женщинам надо заткнуть рты, а для этого мы должны непременно разыскать ребенка и его мать. Ты сколько-нибудь продвинулся?
      – Ни на шаг. Я облазил весь Лондон, разве что в высшем свете не показывал тот рисунок, и – безрезультатно. Может, женщина затесалась в высшее общество, стала дамой полусвета, чьей-нибудь любовницей…
      – Нет, мы же знаем, ребенок живет в трущобах. Вполне возможно, что Пул уже нашел их, и, если это так, да помогут им небеса.
      – Да нет, вряд ли. Если мой информатор не врет, Пул собрался в Дербишир подговаривать тамошних ткачей напасть на Лоскоу-Корт.
      – И когда это должно произойти?
      – Девятого июня, через два дня. Нам бы лучше быть там.
      – Но одиннадцатого я должен быть на маскараде у леди Уиллоуби.
      – Знаешь, заварушка в Риели поважнее танцев. К тому же, если повезет, мы успеем разобраться там и вернуться обратно. Ты опоздаешь, но ведь бал длится до утра?
      Да, надо ехать. Маркус выругался вслух и повернул коня в сторону Стенмор-хауса. Пора собираться в дорогу.

* * *

      Минут двадцать, не меньше, Френсис и сэр Персиваль, вызвавшийся ее сопровождать, продирались сквозь толпу перед входом в дом Уиллоуби на Пиккадилли. Попав наконец внутрь и стоя в очереди, чтобы поздороваться с хозяевами, Френсис осмотрелась. Многие были в маскарадных костюмах и масках, узнать кого-либо было невозможно.
      – В такой давке я еще не бывала, – прошептала она своему спутнику. – Не потеряй свою шляпу.
      На голове сэра Персиваля, одетого под Наполеона Бонапарта, естественно, была треуголка.
      – Смотри, как бы тебе не столкнуться с герцогом Веллингтоном, а то начнешь еще одну войну, – со смехом сказала Френсис, когда он заехал за ней в Коррингам-хаус.
      – А тебя он примет за разбитную служанку и прикажет принести ему бренди, а потом захочет усадить к себе на колени. С чего тебе вздумалось так одеться? Весь вечер придется всех обслуживать.
      – Ты думаешь, я не справлюсь?
      – Ты с чем угодно справишься, моя дорогая.
      Перси был истинным джентльменом, порядочным и внимательным, и Френсис иногда думала, как было бы хорошо, если бы она любила его и вышла за него замуж. Она порой удивлялась, почему о них с Перси не сплетничают. Наверное, не находят ничего интересного.
      Другое дело – герцог Лоскоу, вот тут было чем поживиться. Человек-загадка, высокомерный и неприступный, вдовец, которому, несомненно, нужна жена. Кого он выберет? Френсис тряхнула головой – опять она думает о Маркусе, хотя решила ведь, что с ним покончено. Только как себя в этом убедить?
      – Ну наконец, – проворчал Перси, когда они достигли верхней лестничной площадки, на которой стояли леди Уиллоуби и ее супруг.
      – Графиня, как приятно вас видеть, – воскликнула леди Уиллоуби. – Я рада, что вы без маски, а то вас приняли бы за одну из моих служанок. Добрый вечер, сэр Персиваль.
      Поздоровавшись со всем семейством, Френсис и Перси вошли в бальный зал и окунулись в какофонию звуков. Танцы еще не начались, музыканты настраивали инструменты под аккомпанемент громких голосов и взрывов смеха. Они смешались с толпой, здороваясь и переговариваясь со знакомыми, и Френсис то и дело ловила себя на том, что смотрит на дверь. Пришел ли Маркус?
      Грянул оркестр, и Перси повел ее танцевать. Потом она танцевала с сэром Грэмом, потом с супругом миссис Батерворт… Это продолжалось часа полтора, пока Френсис не запросила пощады. Она сидела, разговаривая с Ричардом и Аугустой, когда падчерица со смехом воскликнула:
      – Ты посмотри, кто пришел! В чем это он? Френсис повернулась и увидела Джеймса, одетого французским дворянином семнадцатого века, в бледно-голубом с желто-лимонным, с двумя юношами, одетыми так же. Заметив сестру и мачеху, Джеймс направился к ним.
      – Мама, к вашим услугам, – весело проговорил он, с шиком взмахивая огромной шляпой с длинным пером.
      – Ты великолепно выглядишь, Джеймс, – заметила Френсис, – только я удивляюсь, как это лорд Уиллоуби тебя пригласил.
      – Да он не злопамятный. Вот о бедном Риели этого не скажешь, ему до конца семестра сидеть в четырех стенах.
      – Откуда ты знаешь?
      – Малышка мне сказала.
      – Ты имеешь в виду леди Лавинию? Где ты ее видел?
      – В Стенмор-хаусе, заезжал узнать, как там Риели. Она сказала, они возвращаются в Лоскоу-Корт.
      – Когда? – Вопрос вырвался невольно.
      – Не сегодня завтра. А герцог тебе разве не говорил?
      – Нет, а почему он должен говорить? – Значит, сегодня его здесь не будет. Странное чувство облегчения нахлынуло на Френсис. Они больше не увидятся, не будет взаимных пикировок, часов, проведенных в молчании, когда она писала портрет. Сплетни улягутся, она вернется к прежней спокойной жизни.
      Закончился гавот, начинался следующий танец. Френсис подняла голову. Джеймс стоял перед ней в поклоне, с улыбкой до ушей.
      – Миледи, позволено ли мне будет пригласить вас на менуэт?
      – Ну что за несносный мальчишка! – засмеялась Френсис.
      – Может, я должен завоевать право танцевать с вами в поединке с вашими поклонниками?
      – Нет-нет, не надо. – Она положила руку на сгиб его локтя и пошла на середину зала. – А это не покажется смешным твоим друзьям?
      – Да они от зависти умирают, у них матери далеко не такие молодые и красивые.
      – Как тебе не стыдно, Джеймс! Приберег бы свои комплименты для кого-то, кто их больше заслуживает.
      – Никто их не заслуживает больше, чем ты, – сказал он серьезно. – Ты сама знаешь, я обожаю тебя.
      – Да ну!
      – Правда. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, и если кто-нибудь причинил тебе огорчение, я пошлю ему вызов.
      – Джеймс, ну что ты выдумываешь, кто, по-твоему, меня огорчил?
      – Его светлость герцог Лоскоу.
      – Его светлость? С чего ты решил?
      – Маленькая птичка начирикала мне, что вы поссорились. И что ты очень переживаешь.
      – И что ж это за птичка?
      – Прямо так и скажу! Боже правый! Леди Лавиния! – воскликнул Джеймс, глядя куда-то за спину Френсис.
      Френсис резко повернулась и увидела ведьму.
      Она была вся в черном, в высокой островерхой шапке, пол-лица закрыто маской с длинным носом и острым подбородком. Видны были только веселые глаза и брови вразлет. Лавиния танцевала с Бенедиктом Уиллоуби.
      – О господи, – выдохнула Френсис. – Как ты думаешь, отец знает, что она здесь?
      – Сомневаюсь.
      – Что делать? Он же может появиться в любой момент.
      – Надеюсь, не появится. Но какой потрясающий костюм, а?
      – Ты лучше подумай, что будет, если ее узнают. Она же еще даже в свет не выходила! Не хватало герцогу сплетен, так еще Лавиния добавит.
      – Давай двигаться так, чтобы к концу танца оказаться рядом с ней и потом, загородив ее, уговорить уйти.
      Но не успели они сделать и шага, как танец закончился, и Френсис с ужасом увидела, что Бенедикт взял Лавинию за руку и повел вон из зала.
      – Я пойду за ними. – Френсис двинулась к двери. Джеймс пожал плечами и последовал за ней.
      Пробираясь сквозь толпу, они достигли верхней галереи, но юной пары нигде не было видно.
      Джеймс, перегнувшись через балюстраду, посмотрел вниз.
      – Вон они! – сказал он.
      Френсис заспешила вниз по лестнице. Народу на первом этаже было немного, и никто не обратил внимания ни на них с Джеймсом, ни на пару, исчезнувшую в оранжерее. Джеймс распахнул дверь, и Френсис вбежала внутрь.
      В тусклом свете фонарей они увидели, как Лавиния, без маски, молча борется с Бенедиктом. Тот обхватил ее, а она пытается вырваться, вцепиться ему в лицо, и все это в полнейшей тишине.
      Джеймс с Френсис еще не успели добежать до них, когда Лавиния ухитрилась ударить Бенедикта под дых одной рукой, а другой влепила ему пощечину, оцарапав щеку перстнем. Тот, выругавшись, схватился рукой за щеку и в это мгновение заметил подбегавшего Джеймса. Не теряя ни минуты, он бросился к дальней двери и выскочил на улицу.
      – Это ж надо так драться! – с восхищением произнес Джеймс. – Еще минута, и вы уложили бы его на обе лопатки.
      Лавиния взглянула на него, потом на Френсис и разразилась слезами. Френсис ласково обняла ее.
      – Джеймс, поди возьми извозчика. И потихоньку. Мы пока подождем в дамской комнате. – Она посмотрела на Лавинию. – Пойдем, приведешь себя в порядок и никто ничего не заметит. – Френсис подняла с пола маску. – Лучше пока надень и завернись в плащ.
      – Вы не скажете папе?
      – Нет, хотя стоило бы.
      – Я не хотела… я не думала…
      – Конечно, не хотела… – Френсис кивком отпустила Джеймса, и они с Лавинией юркнули в дамскую комнату. – Давай-ка определим размер ущерба. – Френсис осмотрела лицо девушки. Царапин и ссадин не было, только бороздки от слез. – Вроде ничего нет. Тебе не больно?
      – Нет. – Лавиния внезапно улыбнулась. – Неплохо я за себя постояла, а?
      – Да, моя дорогая, только нельзя доводить дело до этого. О чем ты только думала?
      – Я была ужасно зла на папу. Он сказал, что я вас больше не увижу.
      – Я это знаю, – мягко произнесла Френсис. Смочив платок холодной водой, она осторожно отерла девушке лицо.
      – Это нечестно, вы не виноваты, что Дункан попал в переделку, да и я тоже не виновата. Я так и сказала папе, а он разозлился еще больше. На самом деле во всем виноват Бенедикт Уиллоуби, он всегда плохо влиял на Дункана. Я решила встретиться с ним и заставить признаться папе, что во всем виноват он. – Лавиния улыбнулась. – Ну, и я насела на Фелисити, чтобы она дала мне приглашение…
      – Значит, Фелисити знает, что ты здесь?
      – Да, но я заставила ее поклясться, что она никому не скажет.
      – Однако как ты позволила Бенедикту увести тебя из зала? Остается только надеяться, что тебя никто не узнал, иначе будет беда.
      – Я его отругала за то, что он бросил Дункана одного все расхлебывать, а ему не понравилось. Я не хотела устраивать сцен на глазах у всех, но решила непременно заставить его признаться папе…
      – И согласилась уединиться с ним в тихом уголке. Ах, Лавиния, какая же ты глупенькая.
      – Он сказал, что у него есть что-то важное для меня, я и подумала… – Она снова заплакала.
      – Не расстраивайся, дорогая, ничего страшного не случилось и не случится, если мы тебя благополучно отвезем домой.
      – Еще как случилось. Это ужасно, он сказал мне… сказал, чтобы я не строила из себя недотрогу, потому что мой отец первостатейный распутник. Он сказал, что папа… сделал ребенка жене своего конюха…
      Френсис почувствовала укол в сердце, но ровным голосом проговорила:
      – Я уверена, это выдумки, Бенедикт просто хотел тебя запугать.
      – Я ему сказала то же самое, но потом вспомнила… Миссис Пул действительно родила, когда муж ее был на войне, а когда он вернулся, она исчезла вместе с ребенком.
      – Но это же еще не доказывает, что его отец – герцог, не так ли?
      – Я впомнила еще одно. Того маленького мальчика, которого рисовала. Я же говорила, он мне кого-то напоминает…
      – А ты не подумала, что в лице и повадках этого мальчика ты заметила что-то схожее с мальчиком на картине, которая висит у вас в гостиной в Стенмор-хаусе, и бессознательно усилила сходство? Знаешь, такое бывает.
      – Тогда почему папа забрал рисунок? И откуда Бенедикт узнал?
      – Послушай, Лавиния, Бенедикт Уиллоуби просто шантажировал тебя. А сейчас вытри глаза, придет Джеймс, мы поедем домой и постараемся, чтобы ты проскользнула в свою комнату незаметно для отца.
      – А он уехал в Риели, сказал, дня на два. Послышался осторожный стук в дверь.
      – Это я. Откройте.
      Френсис приоткрыла дверь, Джеймс заскочил внутрь.
      – Я взял извозчика, кеб у двери.
      – Хорошо. Я отвезу Лавинию домой, а ты извинись перед сэром Перси, скажи, у меня разболелась голова.
      – Ладно, но есть проблема. Как раз когда я подъехал на кебе, появился герцог, спрашивал, здесь ли ты. Я ему сказал, ты здесь, но плохо себя чувствуешь и попросила меня взять для тебя кеб, чтобы уехать домой. Он заявил, что приехал в карете и отвезет тебя сам, это гораздо лучше грязного кеба.
      – О господи! Ты хоть попытался его отговорить?
      – Естественно, но он и слушать не захотел. Кажется, он и приехал-то специально, чтобы увидеться с тобой, так что…
      – Ну нет, я не вынесу еще одного выговора…
      – Да нет, он вроде не для этого приехал. Говорит, он и слова не произнесет без твоего позволения, просто отвезет домой.
      – И что же нам делать? – простонала Лавиния. – Он же меня увидит…
      – Я боюсь этого не меньше вас, миледи, – едко произнесла Френсис. – Ладно, я выйду и разрешу герцогу отвезти меня домой. Как только мы отъедем, ты, Джеймс, сажаешь леди Лавинию в кеб и мчишься в Стенмор-хаус. Конечно, это не идеальное решение, Лавиния поедет с тобой без компаньонки…
      – Да уж, его светлость шкуру с меня спустит, если узнает.
      – Ничего, рискнем, делать нечего. Подождите, пока мы отъедем, прежде чем выходить. – Френсис поцеловала Лавинию в щеку. – Не расстраивайся, все будет хорошо. Я пошла.
      Господи, что я делаю? – думала Френсис, вытаскивая свою пелерину из-под груды одежды и направляясь в холл, где ее ждал Маркус. Мало того, что она поссорилась с ним из-за Дункана, так теперь еще покрывает проделку его дочери. Он же взбесится, если узнает! А она сама сует голову в петлю, решившись ехать с ним домой.

      Маркус повернулся на шум шагов и пораженно застыл, увидев, в какой одежде она явилась на бал. Впрочем, и это простое донельзя платье, и чепец на голове не могли испортить ее красоту. Все осталось при ней – черты лица, плавные линии фигуры, свет, горящий в глазах.
      – К вашим услугам, прелестная служанка, – приветствовал ее Маркус.
      Вопреки владевшему ею беспокойству, Френсис улыбнулась.
      – Ой, сэр, вы обманываете бедную девушку, – жеманно проговорила она, подделываясь под служанку.
      – Мне сказали, вы плохо себя чувствуете и решили уехать домой, – продолжал он, переходя на серьезный тон.
      – Ничего особенного, просто голова болит, а в зале так шумно…
      – Моя карета у ворот, вы позволите мне проводить вас до дома?
      – Благодарю вас.
      Маркус помог Френсис залез в карету, сел рядом с ней и приказал кучеру ехать к Коррингам-хаусу.
      – И давай поосторожнее на поворотах, у ее милости болит голова, – добавил он.
      Понимая, что чем дольше они будут ехать, тем больше времени будет у Джеймса, чтобы отвезти Лавинию домой, Френсис страдальчески улыбнулась и бессильно откинулась на спинку сиденья.
      – Бедная моя Фэнни, – произнес Маркус, глядя на нее. – Если я хотя бы отчасти послужил причиной твоего недомогания, прошу меня простить. Вот уж кому я ни за что не хотел бы причинять страданий, так это тебе.
      Френсис открыла глаза.
      – Ваша светлость…
      – Не называй меня так, прошу тебя. Разве перед тобой герцог?
      Френсис улыбнулась.
      – По правде говоря, просто не знаю, кто передо мной.
      – Мужчина. И его зовут Маркус Стенмор.
      – Очень хорошо, значит, я вижу Маркуса Стенмора, – пробормотала Френсис, пораженная произошедшей в нем переменой. Куда девалась его резкость, безапелляционность?
      – Которого ты когда-то любила.
      – Правда?
      – Ах, Фэнни, перестань меня дразнить, я хочу поговорить с тобой серьезно, если с твоей мигренью ты в состоянии меня выслушать.
      – Я в этом не уверена.
      – Тогда я заеду завтра. – В его голосе явственно слышалось разочарование.
      – Удивляюсь, как ты решился на это, – заметила Френсис. – О нас же сплетни ходят. Якобы ты постоянно крутишься у меня под дверью. Разве не из-за этого ты решил избавить свою дочь от моего тлетворного влияния? И запретил своему сыну общаться с моим?
      – Вовсе нет, и поверь мне, я глубоко раскаиваюсь, я не должен был перекладывать на тебя вину за то, что сам несостоятелен как отец. Ты меня простишь?
      – Прощаю.
      – И можешь ли ты меня простить за ту гнусную ложь, которую возводят на тебя? Узнав ее чудовищные масштабы, я был потрясен.
      – Я не обращаю внимания на злые сплетни.
      – Правда? Но мне-то это небезразлично, и я заставлю всех замолчать.
      – Каким образом?
      – Докажу, что они лгут. – Он взял ее за руку. Френсис не шевельнулась. – Фэнни, ты, верно, слышала о пропавшем ребенке?
      – Слышала, но ты не обязан мне говорить.
      – Обязан. Так вот, это не мой ребенок.
      – Не твой? Но на рисунке Лавинии он так похож…
      – Да. Но как твоя голова? Тебе не больно меня слушать?
      Френсис забыла, что якобы страдает, и улыбнулась.
      – Продолжай.
      – Джон тогда закончил Кембридж, еще не решил, что делать дальше, и жил у меня, когда пришло известие о гибели моего старшего конюха Джозефа Пула в Испании. На свою беду я попросил Джона навестить жену Пула и посмотреть, не нуждается ли она в чем. Вообще-то он человек отзывчивый, и, думаю, ему хотелось просто утешить ее, но в результате появился младенец…
      – Понимаю. Но как мальчик потерялся?
      – Я не выгонял эту женщину, на самом деле я даже подумывал, не заставить ли Джона жениться на ней, но понял, что это бессмысленно – они слишком далеки друг от друга. Я отправил Джона в большое путешествие, из которого он до сих пор не вернулся, а ей назначил пенсию якобы за мужа. В конце войны вдруг выяснилось, что ее муж жив и едет домой. Оказалось, он был в плену. Миссис Пул страшно перепугалась и сбежала вместе с ребенком.
      Карета остановилась у Коррингам-хауса, но ни он, ни она не спешили вылезать. Френсис слушала с серьезным лицом, а внутри у нее все пело от радости.
      – И ты беспокоишься за них?
      – Да. Пул, когда приехал и узнал про ребенка, пришел в ярость и поклялся отомстить, причем не только жене, но и тому, кто ее соблазнил. Я пытался его образумить, он потребовал, чтобы я назвал имя отца, но я не мог это сделать. И тогда он исчез, решив, по-видимому, разыскать жену и наказать ее.
      – И ты должен найти ее раньше него? – Да.
      – Ах, Маркус, это все просто ужасно. А ты рассказал об этом Лавинии?
      – Нет.
      – Ну почему? Мне кажется, она бы очень хорошо тебя поняла, она достойна того, чтобы знать правду.
      – Я скажу ей завтра. Но это еще не все. Наверное, Пул все-таки видел ребенка и решил, как многие другие, что его отец я. За себя я не боюсь, а вот с миссис Пул и мальчиком может случиться что угодно.
      – Ах, дорогой, теперь понятно, почему ты такой взвинченный.
      – Меня мучит не только это. – Маркус невесело улыбнулся в полутьме. – В одном сплетники правы – я действительно попросил тебя давать уроки Лавинии, чтобы почаще видеться с тобой…
      – Чтобы пикироваться со мной и, задрав кверху свой аристократический нос, указывать мне, что я делаю не так.
      – Вовсе нет. Если так было, я прошу прощения. – Он помедлил и, собравшись с духом, добавил: – Потому что я люблю тебя и никогда не переставал любить все годы, пока мы были врозь. Я и надеяться не смел, что ты хранишь обо мне приятные воспоминания, и все же мне хотелось увидеть тебя снова, разговаривать с тобой. Я пытался убедить себя, что мои мечтания о тебе – просто мыльные пузыри, стоит мне тебя увидеть, как они тут же лопнут, но случилось обратное – я снова попал в ту же ловушку.
      – Я не ставила ловушек.
      – Знаю, я сам себе ее поставил. Я поначалу немножко потрепыхался, мол, не рискну жениться во второй раз, но это так, для вида, на самом деле я понимал, что мне не выбраться. Фэнни, скажи, что ты меня понимаешь, что прощаешь мне мою грубость, мой отвратительный характер, все, что тебе противно во мне, и разрешишь мне попробовать исправиться. Ради тебя. Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хотел этого все семнадцать лет. Пожалуйста, скажи, что еще не поздно. Скажи, что согласна.
      Сердце у Френсис с такой силой колотилось в горле, что она не могла говорить. Она уже не наивная девочка, а зрелая женщина, способная оценивать последствия своих поступков. А таким по-ступком на сегодня является то, что она покрыла выходку его дочери и отправила ее домой в кебе одну с Джеймсом.
      Признайся она сейчас во всем и Маркус решит, что она все нарочно подстроила, что он сидит тут, выворачивает перед ней душу, а она заманила его сюда совсем с другой целью. Френсис улыбнулась в темноте – пусть это останется ее секретом.
      – Маркус, ты застал меня врасплох, – заговорила она, стараясь из всех сил, чтобы голос звучал ровно, – дай мне время подумать…
      – О чем тут думать?
      – Ах, Маркус, семнадцать лет подряд я тайком мечтала, как однажды ты ворвешься снова в мою жизнь прекрасным рыцарем в сверкающих доспехах и увезешь на своем белом коне в благословенное место, где мы будем любить друг друга вечно. Но сам знаешь, жизнь – она иная, и мы оба уже не те. Ты герцог Лоскоу, аристократ и землевладелец, а я – Френсис Коррингам, портретистка и мать не только для пасынка и падчерицы, но и для множества сирот…
      – Все это сочетается в тебе, Фэнни. – Маркус поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь. – Но я умолкаю, у тебя ведь голова болит. Наберусь терпения, а завтра утром приеду.
      – Хорошо, – ответила Френсис. Надо послать пораньше за Джеймсом, узнать, как все прошло, до приезда Маркуса. – Я буду ждать, только приезжай не раньше полудня, хочу выспаться.
      – Ладно, душа моя, потерплю. – Он открыл дверь, спрыгнул на землю и повернулся к ней, протягивая руки. Френсис упала в его объятия, он поставил ее, не разжимая рук. Потом осторожно наклонился и коснулся губами ее губ.
      Ее руки взлетели, словно не зная, что им делать, а потом обхватили его за шею. Френсис чувствовала себя полной радости и жизни. Она любила, и пока этого было достаточно.
      – До завтра, – прошептал Маркус, отпуская ее. Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла за дверью, а потом залез в карету и приказал кучеру гнать домой, не жалея лошадей.
 
      Приехал он, однако, немыслимо рано. Френсис, проворочавшись без сна несколько часов и поднявшись спозаранку, сидела в библиотеке и писала записку Джеймсу. Грили сообщил о прибытии герцога, и она в панике вскочила на ноги.
      Маркус был одет без обычной тщательности и явно взволнован.
      – Маркус, что случилось?
      – Лавиния здесь?
      – Здесь? – удивленно переспросила Френсис. – С чего бы она приехала сюда без тебя?
      – Ну, не знаю, просто она была недовольна прекращением уроков и могла приехать.
      – Она не приезжала. А ты что, не знаешь, где она?
      – Вот именно что не знаю.
      У Френсис подкосились ноги, и она бессильно опустилась на стул.
      – Как это случилось?
      – Ничего не знаю. Она не вышла к завтраку, а я хотел поговорить с ней о том, о чем мы с тобой беседовали вечером, и послал за ней лакея. Лавинии не оказалось в ее комнате, и никто не знает, где она.
      – Вы ее искали?
      – Естественно, обыскали весь дом и сад. Нигде не нашли.
      – Но ночью она была дома? – Френсис почувствовала, как на нее накатывает ужас.
      – Не имею представления. Эта простофиля Хастингс отправилась к себе сразу после обеда, оставив Винни в библиотеке. С тех пор ее никто не видел, горничных она вчера отпустила. Ну, если она вляпалась в историю…
      – С чего ты взял? – Чувство вины грызло Френсис.
      – Мне легче предположить такое, нежели то, что ее кто-то похитил.
      – Ой, только не это.
      – И все же это вполне возможно. Ты слышала вечером, что я говорил? Джозеф Пул способен на все…
      – Пул?
      – А кто же еще?
      – Есть какие-нибудь свидетельства? Кто-нибудь вламывался в дом?
      – Ничего нет, поэтому я и склоняюсь к мысли, что она по наивности связалась с каким-то подонком. Фэнни, умоляю, если она как-то намекала на что-то такое, скажи мне.
      – Да нет, ничего подобного не было.
      – А как насчет твоего пасынка, может, это он?
      – Джеймс? – еле выговорила Френсис.
      – Они вроде несколько раз встречались, говорили друг с другом и вообще…
      – Нет, нет, сэр, я этого даже слышать не хочу. Джеймс, каков бы он ни был, не способен погубить репутацию юной девушки, тем более что он знает, как я к ней отношусь.
      – И все-таки я съезжу к нему.
      – Я еду с вами, сейчас оденусь.
      – Поторопись, ладно?
 
      Полчаса спустя они вошли в гостиную Джеймса и стали ждать, пока он встанет с постели. Маркус нервно расхаживал по комнате, а Френсис, сидя на стуле, лихорадочно соображала, как ей выбраться из переделки, в которую попала, не настроив против себя Маркуса на всю оставшуюся жизнь.
      Наконец появился Джеймс, заспанный, в халате.
      – Что случилось? – спросил он с порога. – Неужели нельзя дать человеку выспаться?
      – Лавиния пропала, – сообщила Френсис. – Его светлость вообразил, что ты можешь быть замешан. Я ему сказала, что об этом и речи быть не может, ты же с ней почти незнаком.
      Джеймс рухнул на стул.
      – Когда она исчезла?
      – Не знаю, – ответил Маркус. – Но если вам хоть что-то известно, очень прошу, скажите. Обещаю ничего не предпринимать против вас…
      Джеймс посмотрел на Френсис, та незаметно качнула головой.
      – Мне ничего не известно, сэр. Вечером я был на балу с мамой… вы сами меня там видели. А она не могла рано утром отправиться на конную прогулку?
      – Одна?
      – Это всего лишь предположение, вы лучше знаете свою дочь.
      – Я пошлю кого-нибудь на конюшню, надо поспрашивать на почтовых станциях на случай, если ей вдруг вздумалось уехать в Риели; хотя не понимаю, зачем ей это могло понадобиться. Я сказал, что вернусь…
      – Подождите минуту, я оденусь и займусь этим.
      – Спасибо, буду очень обязан.
      – Вы можете положиться на Джеймса, – сказала Френсис.
      Появился Джеймс в костюме для верховой езды, и они вышли на улицу.
      – Верхом я обернусь скорее. – Джеймс открыл Френсис дверцу коляски. Маркус сел на передок и взял в руки вожжи.
      – Ты правда проводил ее до дома? – шепотом спросила Френсис.
      – Правда, – прошептал Джеймс в ответ. – Не хотел бы я быть на твоем месте, когда Лоскоу узнает про вчерашний вечер. Лучше бы во всем ему признаться.
      – Если мы ее скоро не найдем, я так и сделаю, только лучше бы Лавиния сама ему обо всем рассказала.
      – Дай бог, чтобы мы поскорее ее нашли, – громко произнес Джеймс, захлопывая дверцу коляски.
 
      Вскоре они вернулись в Коррингам-хаус.
      – Нанесу-ка я визит вежливости леди Уиллоуби, – сказала Френсис, – может, удастся поговорить с Фелисити. Они с Лавинией часто шептались друг с другом.
      – Только не побег с любовником, – проговорил Маркус. – Боже правый, только не это.
      – Исключено, – резко остановила его Френсис, – ваша дочь слишком умна для этого. Да и потом, если бы у нее кто-то был, она так или иначе выдала бы себя. К тому же побег требует подготовки.
      – И все-то ты знаешь… – Маркус взглянул на нее с подозрением. – Френсис, ты как-то уж чересчур нервничаешь.
      – Я обеспокоена, вот и все.
      – Френсис, я из тебя сейчас душу вытрясу, если не скажешь. Моя дочь пропала, может, над ней издеваются, а ты явно юлишь.
      Он был прав. Френсис глубоко вдохнула.
      – Леди Лавиния была вчера вечером на балу у Уиллоуби.
      – Что?! Ты взяла ее с собой?
      – Нет, не я. Она уговорила Фелисити дать ей приглашение и явилась сама. В костюме и маске. Не думаю, чтобы ее кто-нибудь узнал, кроме…
      – Давай короче. Ты ее узнала, и что предприняла?
      – Ее узнал Джеймс. И Бенедикт Уиллоуби. Он повел себя безобразно…
      – Этот юный подонок! Френсис, садись обратно в коляску, мы едем к нему, а по дороге ты мне все расскажешь.
      Френсис ничего не оставалось как подчиниться, и к той минуте, когда они подъехали к дому Уиллоуби, Маркус был в курсе дела. И очень, очень зол. Френсис даже испугалась за молодого Уиллоуби. Оставалось только надеяться, что никого не окажется дома.
      Маркус, однако, умел себя сдерживать в обществе. Он вручил шляпу лакею и стал ждать, когда о нем доложат. На беду, многие решили сегодня засвидетельствовать свое уважение хозяевам и поблагодарить за великолепный бал, так что Маркусу пришлось просить лорда Уиллоуби о беседе наедине.
      Он выразил свою просьбу столь громко и требовательно, что все замолчали и уставились на него.
      – Прошу меня извинить, – обратился к ним Маркус, – я задержу хозяина не более чем на минуту.
      Мужчины удалились в библиотеку, где задержались много дольше минуты. Сначала послышались громкие голоса, потом слуга побежал за Френсис и леди Уиллоуби. Френсис заставили рассказать еще раз, что она видела, и она крайне неохотно это сделала.
      – Не понимаю, как вы можете возводить напраслину на моего бедного мальчика, – сказала леди Уиллоуби, когда Френсис умолкла. – В конце концов, я ведь вас поддерживала. Если бы не я, вы бы ни за что не получили заказ от герцога.
      – Это к делу не относится, – сказал Маркус. – Лучше позовите его сюда, послушаем, что он сам скажет.
      – Не знаю, дома ли он, – пролепетала леди Уиллоуби.
      – Лучше ему быть дома. Моя дочь пропала и…
      – Пропала… – эхом повторил лорд Уиллоуби. – И вы подозреваете моего сына? Ну так я вам скажу: он не имеет ни малейшего отношения к этому.
      – Она напала на бедняжку Бенедикта, – вставила леди Уиллоуби, – только за то, что он не захотел лгать. Она требовала у него признания, будто это он затащил ее брата в игорный притон, а когда мальчик отказался, набросилась на него с кулаками. Будь перед ним парень, он бы ответил, а так ему пришлось стоять, держа руки в карманах. У него ужасная царапина на лице и синяк на ноге.
      По лицу Маркуса скользнула улыбка.
      – Молодец девочка, надеюсь, ваш сын получил хороший урок. Пойдемте, графиня, мы только зря теряем время. – Он взял свою шляпу и вышел, Френсис последовала за ним.
      – Я завезу тебя домой и поеду искать Доналда Гринэвея, – сказал он, трогаясь с места. – И сообщу в полицию. Если она в руках какого-то мерзавца…
      – Ох, не надо, Маркус. Мне так жаль, если б ты только знал. Я чувствую себя…
      Он с усмешкой посмотрел на нее через плечо.
      – Ответственной?
      – В какой-то мере да.
      – Мы поговорим об этом, когда найдем ее, хорошо?
      – Ладно.
      Они молчали до самого дома. Когда коляска укатила, Френсис устало вошла в дом. Да, разговор предстоит серьезный. Он предложил ей руку и сердце и, как человек благородный, на попятный не пойдет, значит, отказаться должна она… Однако хватит об этом, надо что-то делать.
      Надо попробовать представить себя на месте Лавинии. Джеймс отвез ее домой, но отправилась ли она сразу же в постель? Даже если и так, вряд ли она сразу уснула, наверное, ворочалась с боку на бок, пока не надоело.
      Допустим, она встала и пошла вниз посмотреть на картину в гостиной, мысли ее естественным образом обратились к ее собственному наброску. Что потом? Может, она загорелась желанием немедленно докопаться до истины?
      Френсис повернулась к Грили, стоявшему в ожидании распоряжений.
      – Скажи Джону Харкеру, пусть подгонит к двери двуколку.
      Спустя полчаса она входила в новое здание приюта на Мэйден-Лейн, всей душой надеясь, что Лавиния здесь.
      – Я как раз собиралась послать к вам одного из мальчиков с запиской, – увидела ее миссис Томас.
      – Так она здесь?
      – Она? Нет, маленький мальчик.
      – А девушка, которая однажды со мной приходила? Она как раз нарисовала этого мальчика. Я думала, она здесь.
      – Нет, только мальчик. Его принесли полицейские, они нашли его в какой-то хибаре, он лежал рядом с матерью, а та вся в крови. Кто-то забил ее насмерть.
      – Бедный малыш! Он не ранен?
      – Нет, только был очень голоден. Я его помыла и покормила, а он все время молчит, сказал только, что зовут его Джек.
      – Так вы точно не видели Лавинию вчера поздно вечером или сегодня рано утром?
      – Нет, не видела, но, может, поспрашивать детей?
      У детей был урок чтения, они обрадовались перерыву и уставились на Френсис во все глаза.
      – Вы помните молодую леди, которая однажды приходила нам помогать? – спросила Френсис. – Ну, она еще рисовала. Может, кто-то ее недавно видел?
      Выяснилось, что один мальчик лет десяти заметил ее на Ковент-Гарден, куда его послали за морковкой. Она разговаривала с каким-то мужчиной.
      – Ты уверен, что это была та самая леди?
      – Это была точно она.
      – А мужчину ты знаешь?
      – Нет, никогда раньше его не видел. Френсис охватила паника. Выбежав на улицу, она приказала Джону Харкеру поспешить за герцогом, а сама вернулась в приют, решив поговорить с найденышем. Он действительно был очень похож на Стенморов, хотя и очень бледен.
      Ласково качая малыша на коленях, Френсис попыталась что-то узнать от него, но он был слишком мал и только повторил, что его зовут Джек. Оставив малыша на попечение старших девочек, Френсис вышла из комнаты.
      – Берегите его, хорошо? – обратилась она к миссис Томас. – А где именно его нашли?
      – Точно не знаю. Говорят, недалеко от Монмаут-стрит есть страшный квартал, сплошные трущобы, наверное, потому он и оказался возле старого приюта, где молодая леди его рисовала.
      Стоять и ждать, пока приедет Маркус, не было никаких сил.
      – Спасибо. Когда гер… мистер Стенмор приедет, скажите ему, что я на Ковент-Гарден.
      – Ох, мэм, может, не надо? Там же опасно…
      – Опасность грозит не мне, а той молодой леди, я должна ее найти.
      Через несколько минут Френсис была на том самом месте, где Маркус спасал ее от толпы. Она застыла в нерешительности, не зная, что делать дальше, когда перед ней появилась ухмыляющаяся физиономия.
      – Ба, да это же та артистка, которая рисует людей да еще и платит за это. Мой кореш сказал, ты ни за что ни про что дала ему целую гинею.
      – Да, но сейчас я не буду рисовать, у меня нет с собой альбома и карандашей.
      – И что ж тогда может делать тут такая дамочка, как ты?
      – Я ищу одну девушку. Она тоже приходила сюда рисовать.
      – Это та, что ли, которая все вопросы задавала?
      – Вы ее видели? Я имею в виду, сегодня.
      – Видел, как она разговаривала с одним из тех говорунов, что крутятся тут, бучу поднимают. Будь я на вашем месте, мэм, я бы попридержал эту вашу девицу, попадет она в беду, водясь с такими, как этот.
      – Да, вы правы. А вы не заметили, куда они пошли?
      – А я не шпик, чтобы следить куда кто идет, у меня свои дела, вот так-то.
      Френсис достала кошелек и протянула мужчине гинею.
      – Может, теперь вспомните?
      Мужчина взял монету и попробовал на зуб.
      – Уж не знаю, куда они пошли, но если вы хотите побалакать с ним…
      – Именно этого я и хочу. – Тогда вам нужен адрес.
      Получив еще одну гинею, мужчина сообщил адрес. Это была таверна под названием “Сорока”.
      Поколебавшись не более минуты, Френсис направилась в ту сторону, куда показал грязный указательный палец, и вскоре оказалась перед ветхим строением со скрипучей вывеской у входа. Собравшись с духом, она вошла.
      Низкое помещение благоухало застоявшимся пивом, запахом немытого тела, капустой и чем-то еще столь же удушающим. Зажав нос платком, Френсис подошла к человеку, который подметал пол. Тот поднял голову и прищурился.
      – Ну-ну-ну, это кого же к нам занесло! Решила составить компанию той симпатяшке, что ли?
      – Она здесь? – обрадовалась Френсис. – Отведи меня к ней.
      – Ну нет, сначала спрошу кое у кого. Мужчина исчез в дымной глубине таверны.
      – Это кто ж ты такая? – послышалось из дальней двери.
      Френсис быстро повернулась на голос – перед ней стоял здоровый малый потрепанного вида в суконном сюртуке и бриджах, заправленных в сапоги.
      – Не имеет значения, кто я. Что вы сделали с леди Лавинией?
      – Она жива-здорова, только скажу тебе прямо, если б она была моей, я б положил ее поперек колен и выбил бы из нее пыль. Такой дикой кошки мне еще не попадалось; хотя чего от нее ждать при таком-то отце.
      Френсис чуть не выпалила про миссис Пул и ребенка, но благоразумно прикусила язык.
      – Где она? Я требую отвести меня к ней.
      – Требуешь, миледи? Ну знаешь, требования здесь не пройдут. Вот если как следует попросишь, тогда еще посмотрим.
      Френсис сглотнула слюну.
      – Хорошо. Пожалуйста, не могу ли я ее увидеть?
      – Отчего ж нет, можешь. Иди за мной.
      Френсис проследовала за мужчиной по длинному коридору, поднялась по винтовой лестнице. Тот открыл какую-то дверь и втолкнул ее внутрь.
      В тесной каморке стояли топчан, умывальник, стол и стул. Лавиния, сидевшая на постели, при появлении Френсис вскочила и бросилась к ней.
      – Ох, слава богу, вы пришли! Я думала, он меня убьет. – Она замолкла, увидев мужчину и сообразив, что Френсис такая же пленница, как и она сама. – Ой, что же нам делать?!
      – Делать? Да ничего, – сказал он. – Теперь у его светлости вдвое больше причин заплатить. Ладно, вы уж меня простите, пойду пошлю ему радостную весточку.
      С этими словами он вышел за дверь и загремел засовом.
      Лавиния упала на топчан и залилась слезами.
      – Я думала, вы пришли… Я думала, папа с вами…
      – Он скоро будет, – успокоила ее Френсис, садясь рядом с девушкой и обнимая ее. – Только, боюсь, этот ужасный тип нас так просто не отпустит.
      – Это Джозеф Пул, я узнала его, он был старшим конюхом у папы. Он сказал, что хочет мне что-то показать, завел меня сюда и запер. Я ему говорила, что отец ему этого не простит, а он только рассмеялся, мол, счастье само упало ему в руки и он не намерен его упускать.
      – Но как ты додумалась идти сюда одна? Твой отец с ума сходит от беспокойства…
      – Вряд ли, он больше озабочен тем, как бы разыскать своего… своего…
      – Этот мальчик не его сын, его отец – Джон, твой дядя. Папа пообещал брату, что позаботится о его сыне, ну и конечно, когда миссис Пул сбежала вместе с ребенком, он задался целью отыскать его.
      – Ох. – Лавиния минуту молчала, переваривая услышанное, потом прошептала: – Он должен был мне сказать, я уже не ребенок.
      – Для него ребенок. Он хотел оградить тебя от всего, но… – Френсис поцеловала Лавинию в щеку. – Я думаю, это была его ошибка. Ладно, давай посмотрим, нельзя ли отсюда убежать.
      – Вы же сказали, папа приедет.
      – Он не знает, где мы, так что надо по крайней мере выбраться отсюда или устроить такой шум, чтобы он услышал.
      – Звать на помощь, что ли? Френсис улыбнулась.
      – Может быть, но не сейчас, иначе Пул с сообщниками просто свяжут нас и заткнут рот кляпом. Надо прикинуться беспомощными созданиями, покорно ждущими спасения. Тогда, может быть, нас не так бдительно станут охранять.
      – Да нам все равно не убежать. Там лестница, потом коридор, потом пивной зал, а еще трактирщик…
      – Да, я знаю.
      Френсис встала и выглянула в окно. Из маленького оконца виднелся небольшой фрагмент оживленной улицы. Сновали прохожие, у двери напротив судачили о чем-то женщины, на обочине возились грязные дети.
      – Может, он тут? – спросила Лавиния, кивая на детей.
      – Нет, он уже в приюте, ночью принесли.
      – Ох, надо было мне сначала туда пойти. А папа знает?
      – Думаю, уже знает. – Френсис пыталась отодвинуть щеколду, но та не поддавалась. Френсис уже раздумывала, не выбить ли стекло, когда появился Пул, неся лист бумаги, перо и чернильницу.
      – Думаю, письмецо от вас покажется герцогу более убедительным, чем от меня, – сказал он. – Садитесь и пишите, что я скажу.
      – А если я не захочу?
      – Тогда придется послать что-нибудь другое, например прядь волос или, может, пальчик. Да-да, пальчик сгодится.
      Френсис села за стол.
      – Давай пиши, – сказал Пул, макая перо в чернила и подавая ей.

      После лихорадочных поисков Маркус нашел наконец Доналда Гринэвея в оружейном магазине, где тот приценивался к двум пистолетам.
      – Я подумал, они нам пригодятся, мало ли что, – пояснил он, увидев Маркуса.
      – Оставь их, ты мне нужен. Лавиния пропала.
      – Как – пропала? Когда?
      – Не знаю. Глупая девчонка отправилась вчера тайком на бал, а этот подонок Бенедикт Уиллоуби сообщил ей, будто бы тот мальчишка – мой сын. Для нее это был удар.
      – Представляю. И ты думаешь, она из-за этого убежала?
      – Графиня такое допускает.
      – Она все знает?
      – Да, – коротко ответил Маркус. – Ладно, надо организовать поиски. Обратимся к полиции. Если этот сумасшедший…
      – Ты имеешь в виду Пула? Думаешь, он снова в Лондоне?
      – Да, и наверняка мечтает о мщении, так что, если Лавиния бродила одна по городу, он вполне мог ее захватить. Где он может обитать, как ты полагаешь?
      – Понятия не имею, дружище. Но думаю, надо пойти туда, где мы его видели в первый раз. А что, если все гораздо проще? Если твоя дочь пошла, например, к подруге или по магазинам?
      – Это исключено, я побывал везде, никто ее не видел. Я даже подумал было, не уехала ли она в Риели, но Коррингам проверил все почтовые станции, никаких следов. К тому же все ее вещи на месте. Она явно ушла на пару часов, не больше.
      – Если она у Пула, он просто потребует выкуп. Ему нужны деньги, чтобы удрать за границу.
      – Я не хочу ждать, всякое может случиться. Так ты поможешь мне или как?
      – Мог бы и не спрашивать.
      Друзья направились к коляске Маркуса.
      – Мне кажется, надо сначала заехать в Стенмор-хаус, – продолжил Доналд, – вдруг она вернулась или, может, пришло письмо с требованием выкупа. Кстати, даже если мы заплатим выкуп, это совсем не значит, что она вернется живой и здоровой. Эй, что ты гонишь как сумасшедший? Поосторожнее на поворотах!
      Последние слова напомнили Маркусу о его поездке с Френсис. Он объяснялся ей в любви, предлагал руку и сердце, а она все это время знала, что дочь ушла из дома. Именно по ее вине Винни решила, что может делать все что хочет. По словам Френсис, Джеймс Коррингам отвез Винни домой, но что, если он уехал, не убедившись, что она вошла в дверь? А Пул подстерегал ее?
      Ну ничего, как только Винни окажется вне опасности, он выскажет Френсис Коррингам все, что о ней думает. А после скандала она, естественно, откажет ему. И зачем он вообще делал это дурацкое предложение? Помрачение нашло, не иначе.
      Около дома стоял, спешившись, Джеймс. Завидев коляску, он побежал навстречу.
      – Есть новости, Коррингам? Она нашлась?
      – Нет, наоборот, графиня тоже исчезла.
      У Маркуса подпрыгнуло сердце.
      – То есть как это – исчезла? Наверное, просто уехала куда-то по делам, она же не считает нужным кого-либо оповещать об этом.
      – Уж поверьте мне, графиня ни за что не стала бы сидеть дома в ожидании новостей, даже если бы ей приказали. Джон Харкер, ее конюх, отвозил ее в приют и вернулся в страшной панике. Она приказала ему найти вас и сказать, куда пошла, но он вас не нашел и прибежал ко мне. Сообщение такое: люди видели, как леди Лавиния разговаривала с каким-то мужчиной на Ковент-Гарден, и ее милость думает, что это был некий Пул…
      – Я так и знал! – воскликнул Маркус. – И эта глупышка отправилась на поиски.
      – Что-то вроде. Еще она передала, что мальчик в приюте, целый и невредимый.
      – Кажется, у ее милости лучше получается отыскивать людей, чем у нас, – проворчал Доналд.
      – И пропадать при этом, – добавил Маркус. – Эти две одна другой стоят. Самостоятельные женщины – сущее наказание!
 
      А самостоятельные женщины между тем пытались отворить окошко своей темницы. Френсис приготовилась разбить оконное стекло своей туфлей, для чего сдернула с топчана одеяло, чтобы приглушить звук и уберечь руки. Стекло треснуло, осколки посыпались на мостовую, но отверстие получилось слишком маленьким. Старую деревянную раму вполне можно было выбить, но это требовало времени, да и услышать могли.
      – Какой толк, – сказала Винни, – здесь высоко, если выпрыгнем, все кости переломаем. Да и людей много, поднимется крик.
      – Может, они нам помогут.
      – Как бы не так, да они в один миг разденут нас донага, вы же сами знаете.
      Френсис это понимала, но не могла сидеть сложа руки. Она отбросила одеяло и налегла на оконную раму.
      – Странно, дом кажется таким ветхим, – сердито пробормотала она, – а рамы крепкие, как тюремная решетка. У, проклятие, я порезала палец. – Она резко повернулась и зацепилась платьем за зазубрину на подоконнике. – Ну вот, теперь и платье порвала.
      Лавиния выхватила носовой платок и обернула окровавленный палец.
      – Графиня, бросьте вы это, сядьте и подумайте о чем-нибудь другом.
      Френсис, улыбаясь, села рядом с девушкой.
      – Ты такая хладнокровная, я думала, ты запаникуешь.
      – Пока я была одна, примерно так оно и было, но сейчас со мной вы, да и папа скоро приедет, так чего волноваться? – Она рассмеялась. – Хотя придется нам с час отмокать в ванне и бросить в огонь все, что на нас надето. Мне показалось, в этом тюфяке полно блох. Папа, небось, нас и в карету не пустит, придется брать кеб.
      То, что Лавиния способна была шутить в такой ситуации, радовало Френсис, но девушка не знала про зверское убийство миссис Пул. А ведь он может повторить свое черное дело. Френсис принужденно улыбнулась.
      – Ну ничего, у нас теперь хотя бы есть чем дышать, надо поглядывать в окно: как только твой отец появится, мы закричим.
      Но этому не суждено было сбыться, через несколько минут явился Пул в компании с трактирщиком, которого он звал Малит, и сказал, что они меняют место.
      – Зачем? – спросила Френсис.
      – Чтобы сбить со следа герцога и его лакеев. Если ты сумела меня найти, так и он сумеет, а мне пока что этого не хочется.
      Он схватил Френсис за плечо, с помощью Малита завернул ей руки за спину, связал веревкой и заткнул рот кляпом. Лавиния пыталась помешать им, но они бесцеремонно отшвырнули ее в сторону, а затем сделали с ней то же, что и с Френсис. Потом их вывели той же дорогой, какой привели, и втолкнули в крытую повозку.
 
      Они ехали долго, сначала по булыжной мостовой, среди городского шума, потом дорога стала хуже, звуки исчезли, кроме скрипа колес, стука копыт да посвистывания ветра. Наконец повозка остановилась, и в нее просунулась голова Пула.
      – Вылезайте!
      Френсис замешкалась, тогда он схватил ее за руку и вытащил наружу. Затем вытащил Лавинию. Повозка стояла у заброшенного дома. Френсис осмотрелась – по бугристой равнине тянулась единственная тропка, кругом болота. Тропа вела то ли к морю, то ли к дельте Темзы. Далеко на горизонте виднелась церковь, и больше никаких строений.
      – Входите! – приказал Пул, показывая на дом. Внутри была тесная, скудно обставленная комнатушка с земляным полом.
      – Здесь вас не найдут, а Малит за вами присмотрит, – проговорил Пул, вытаскивая кляп изо рта Френсис, а потом и Лавинии. – Здесь кричи не кричи, никто не услышит, а бежать даже и не пытайтесь, некуда бежать-то. Вы пока что молитесь, чтобы это не продлилось долго. Если герцог соизволит заплатить, я вернусь и отпущу вас. Может быть.
      – Вы думаете, он вам заплатит выкуп? – вскинулась Лавиния.
      – Еще как заплатит. Он, может, и рад был бы избавиться от вас раз и навсегда, но ни за что в этом не признается, вы все ж таки его законная дочь. Другое дело – бастард, на него ему плевать…
      – Вы ошибаетесь, мальчик – не сын герцога, – сказала Френсис. – И еще вы ошибаетесь, думая, что такой благородный человек, как он, способен на подобное.
      – Ой-ой-ой, уж не влюбились ли мы? Вижу, слухи недалеки от правды. Если будете хорошо себя вести, Малит развяжет вам руки, и советую не трепыхаться, он у нас вспыльчивый. – С этими словами Пул вышел, послышался шум повозки.
      Около часа Френсис с Лавинией сидели на шаткой кушетке, глядя, как Малит разжигает огонь и подвешивает на крюк котелок, в который бросил мяса и овощей. Очень хотелось есть, но потрескавшиеся, грязные тарелки, которые он извлек из шкафа, вызывали отвращение.
      – Ну и подыхайте, – пробурчал Малит, перекладывая еду из их тарелок на свою. – Больше ничего не получите.
      – Мне нужно в туалет, – сказала Френсис.
      – Удобства за домом. – Малит поднялся и открыл заднюю дверь. – И не вздумай закрываться.
      – Полагаете, я сбегу? Куда и зачем? И разве я брошу мою юную подругу?
      Малит вернулся в дом, хлопнув дверью, но Френсис была уверена, что он следит за ней в окно. Она вошла в зловонную кабинку с дыркой в земляном полу и закрыла за собой дверцу. Обратно вернулась погруженная в мрачные размышления.
      Мистер Малит тем временем разыскал в шкафу бутылку.
      – Лучший французский коньяк, контрабандисты оставили, – сообщил он, протягивая стакан Френсис. – Попробуй.
      – Нет, спасибо, – холодно ответила она.
      – Ну, как хочешь. – Взяв бутылку, он сел у потухающего огня.
      – Может, он напьется до беспамятства? – прошептала Лавиния, когда Френсис села рядом.
      – Не думаю, он наверняка человек привычный, – усмехнулась Френсис. – Другое дело, что рано или поздно ему захочется в туалет. Будь готова. – И громко добавила: – Попробуй поспать, дорогая, время пройдет быстрее.
      Лавиния легла на спину и закрыла глаза. Френсис достала из очага уголек и принялась рисовать на дощатом столе.
      – Что делаешь? – заинтересовался Малит.
      – Рисую от скуки.
      Он встал и подошел к столу.
      – О, да это же вылитый я! – довольным тоном проговорил он.
      – Да. Только сядьте обратно, я закончу рисунок.
      Малит сел на свой стул и застыл.
      – Нет, не так, – сказала Френсис. – Делайте, что делали, не обращайте на меня внимания. – Трактирщик расслабился, и Френсис стала рисовать дальше. Если Маркус сюда приедет, а их уже не будет – увезут куда-нибудь или даже убьют, – он по крайней мере по рисунку сможет разыскать злодея, и тот ответит за свое преступление. Френсис написала под рисунком “Малит из таверны "Сорока"”, оперлась о стол локтями, прикрывая написанное, и опустила голову. Малит налил себе еще один стакан, потом еще.
      Чуть погодя он поднялся и, пошатываясь, направился к двери. Там он остановился, посмотрел, спят ли пленницы, и вышел. Френсис вскочила и толкнула Лавинию.
      – Тшшш, тихо, бежим.
      Они выскользнули наружу. Из уборной доносилось громкое пение. Френсис подняла толстую палку, подмеченную заранее, и тихонько подперла дверь будки.
      – Все, давай быстрее, пока он не опомнился, – прошептала она. Они побежали по дороге, по которой их привезли. Пересекать болото Френсис не рикнула. – Доберемся до церкви. Слава богу, уже темнеет, только бы с дороги не сбиться.
      Они мчались во весь дух, держась за руки. Вот уже домишко скрылся за пригорком, а церковь была все так же далеко. По обе стороны дороги простиралось пастбище с редким кустарником.
      – Как вы думаете, он уже вылез? – спросила, задыхаясь, Лавиния.
      – Возможно. Не останавливайся.
      Впереди послышался шум повозки, он быстро приближался. Френсис и Лавиния стремительно бросились в канаву на обочине дороги и замерли. Повозка промчалась в направлении старого дома.
      – Пул, – выдохнула Френсис, – и не один. – Она вышла на дорогу, глядя вслед повозке. – Давай поспешим, он сейчас обнаружит Малита и повернет обратно.
      В тот же момент повозка показалась снова.
      – Нас заметили! Бежим!
      Они помчались прямиком через пастбище, цепляясь подолом за кусты и спотыкаясь, а сзади шумно бежали двое мужчин, они что-то кричали.
      – Винни! Фэнни! Да остановитесь вы, бога ради!
      Френсис резко остановилась, она узнала этот голос, сиплый и прерывистый.
      – Папа! – вскрикнула Лавиния. Она развернулась и, бросившись обратно, упала на грудь отцу. Френсис медленно подошла следом и остановилась, переводя дыхание.
      – Слава богу, вы живы, – проговорил Маркус. – Все в порядке, Лавиния? Тебе ничего не сделали?
      – Нет, при ее милости они не посмели бы. – Лавиния со смехом подняла лицо. – Вы бы ее видели, папа, она смелая, прямо как львица. А когда этот ужасный человек Малит пошел в туалет, она заперла его там, и мы убежали. Небось локти себе кусает, что нас упустил.
      Маркус с улыбкой взял Френсис за руку и притянул к себе.
      – Значит, я у вас в долгу. – Он поднес ее руку к губам, глядя ей в глаза. – За все. – Эти два слова он произнес с особым ударением, смутив Френсис еще больше.
      – Но почему вы приехали в этой ужасной повозке? – спросила Лавиния. – Это же мистера Пула! Мы подумали…
      – Поедем, по дороге все расскажу.
      У повозки их встретили Доналд Гринэвей и Джеймс. На передке сидел, улыбаясь до ушей, Джон Харкер. Джеймс порывисто обнял мачеху и поклонился Лавинии.
      – Слава богу, мы успели, – радостно проговорил он.
      – А этот что здесь делает? – удивилась Френсис, увидев в повозке насупленного Пула.
      – Не пугайтесь, он надежно связан, – ответил Доналд. – Дождемся полицейских, они недалеко, и поедем.
      Вскоре подъехал огромный тюремный фургон, трое полицейских с дубинками и пистолетами подошли к повозке и вывели Пула.
      – Там сзади еще один, – сказал Доналд.
      – Поезжайте спокойно, мы сами справимся, – отозвался один из полицейских.
      – Между прочим, мы недалеко от Твелвтрис, – заметил Джеймс, когда повозка тронулась. – Сейчас завернем туда, вы приведете себя в порядок, прежде чем ехать в Лондон.
      Лавиния, захлебываясь и путаясь в подробностях, стала рассказывать о своих злоключениях, вызвав добродушную улыбку отца.
      Френсис сидела молча. Опасность миновала, а что дальше? Она со страхом ожидала конца пути, когда Маркус захочет поговорить с ней с глазу на глаз…
      Лавиния, завершив наконец свой пространный отчет, поинтересовалась, как узнали, где они находятся.
      – Получив сообщение от Джона Харкера, – объяснил Маркус, – мы тут же направились в приют, потом разыскали того малого, что показал дорогу леди Коррингам.
      – Но он же указал таверну, – заметила Френсис.
      – Мы ее обыскали, но, обнаружив только клочок ткани на подоконнике да несколько капель крови, подумали, что вы попытались бежать и одна из вас поранилась. Опросили людей на улице, но они все как один заявили, что ничего не знают. Тогда, оставив человека следить за таверной, мы решили искать вас в других местах. Я заехал домой и нашел под дверью письмо с требованием выкупа. Там было указано, где оставить деньги.
      – В мешке на кухне старого приюта на Монма-ут-стрит, – сказала Френсис. – Это я писала под диктовку Пула. Вы заметили маленькую сороку в уголке?
      Маркус улыбнулся.
      – Да, заметил, это было умно, только таверну мы уже сами нашли и вас там не было. Оставалось одно – подстеречь Пула, когда он придет за деньгами. Мы с майором следили с другой стороны улицы, только пришел не Пул, а другой. Мы его схватили, заставили сказать, где у них назначена встреча с Пулом, и последовали за ним. Пул явился, и мы его арестовали.
      – Его будут судить за убийство миссис Пул?
      – Думаю, да. И еще за подстрекательство к бунту. Он пытался сагитировать ткачей напасть на Лоскоу-Корт, но мы с майором Гринэвеем были предупреждены заранее и приняли меры.
      – Ах, так вот зачем вы ездили в Риели!
      – Да, но, к сожалению, Пул ускользнул от нас и бежал в Лондон.
      – И здесь убил жену.
      – Его наверняка повесят за это.
      – А что будет с маленьким Джеком?
      – Так его зовут Джек? – вступила в разговор Лавиния. – В честь его отца, дяди Джона?
      – Так ты все знаешь? – удивился Маркус.
      – Знаю, мне ее милость сказала. Как вы думаете, сплетни утихнут?
      – Я уверен. – Маркус прижал дочь к себе, с улыбкой глядя поверх ее головы на Френсис.
      – Мы приехали, – объявил Джеймс. Повозка вкатила во двор Твелвтрис.
      Их приезд был полной неожиданностью, тем не менее вскоре Френсис и Лавиния, освободившись от грязной одежды, принимали горячую ванну в своих комнатах, пока внизу на кухне готовилась еда.
      Обед прошел весело и непринужденно; по обычаю, после еды женщины вышли в гостиную, и Лавиния вскоре оставила Френсис одну, сославшись на усталость. В гостиную вошел Маркус, плотно притворил дверь и сел чуть поодаль от Френсис.
      – Я предпочитаю твое общество. Френсис глубоко вздохнула.
      – Не беспокойся, – вдруг сказала она, – я никому не скажу о твоем предложении выйти за тебя замуж.
      – Это почему же? – Маркус внезапно посерьезнел.
      – Ты прекрасно знаешь. Я с самого твоего приезда в Лондон была у тебя бельмом на глазу. Но ты сам попросил меня заниматься с Лавинией. Так что можешь меня не обвинять.
      – Обвинять в чем?
      – В проступках Лавинии, в том, что я покрывала ее, возила в приют, отправила домой в кебе с Джеймсом…
      – Так ты думаешь, я считаю тебя виноватой?
      – Я не думаю, я знаю.
      Маркус взял ее за плечи, повернул к себе лицом и легонько тряхнул.
      – Фэнни, милая, мне придется тебя отшлепать, если ты не прекратишь эти глупости. Неужели ты не понимаешь, что я ни в чем тебя не виню? Наоборот, ты привела меня в чувство. Если бы не ты, моя дочь так и осталась бы угрюмой нелюдимкой, какой я привез ее в Лондон. И я никогда не научился бы ее понимать. Да и себя тоже.
      Я люблю тебя. Кем я был месяц назад, когда приехал в Лондон? Одиноким, разочарованным человеком, готовым на все для своих своенравных детей, но при этом понятия не имевшим, что означает это “все”. А когда я увидел тебя с твоими приемными детьми… Знаешь, я даже взревновал.
      – Ну как ты можешь такое говорить, Маркус? Они же мои дети, пусть не я их родила, но я их очень люблю.
      – Знаю! Но не могла бы ты уделить толику своей любви и мне тоже?
      Френсис пристально взглянула на Маркуса. Глаза его смотрели с нежностью, губы были крепко сжаты. Нет, он больше не шутил.
      – О чем ты говоришь, Маркус? Моя любовь к тебе – это совсем другое, разве ее можно сравнивать с родительской любовью?
      – Знаю. Но я не ослышался? Ты вправду сказала, что любишь меня?
      – Да.
      – И все-таки хочешь мне отказать?
      – А ты этого хочешь?
      – Клянусь, не хочу! Я буду самым счастливым человеком, если ты скажешь “да”. И мы сыграем свадьбу как можно скорее.
      Френсис, почему-то вдруг застеснявшись, потупила глаза.
      – Хорошо, я согласна.
      – Ах, Фэнни! – Маркус громко засмеялся. – Слава богу! К тебе иногда не знаешь, как и подступиться, я уже начал думать, что мне не удастся сломать лед.
      Френсис рассмеялась, и он подхватил ее на руки. Потом они целовались и целовались, пока за дверью не затопали, явно чтобы оповестить любовников о прибытии Доналд и Джеймс.
      – Вижу, у вас все в порядке. – Джеймс подошел к зардевшейся Френсис и поцеловал ее в щеку. – Желаю счастья. – Он протянул руку Маркусу. – Мои поздравления, сэр. – И шутливо добавил: – Но я, как глава семьи, мог бы рассчитывать на то, что у меня попросят благословения…
      Маркус засмеялся.
      – Я его получаю?
      – Если вы сделаете мою любимую мачеху счастливой – получаете.
      Доналд вышел вперед и тоже стал поздравлять, потом решили это событие отметить, и на шум пришла Лавиния в халате.
      – Это даже хорошо, что вы меня разбудили, – сказала она, – мне такой кошмар приснился.
      – Небось злая мачеха, – сказал со смехом Джеймс.
      – Нет, – с недоумением ответила Лавиния, – с чего вдруг?
      Маркус подошел и обнял ее за плечи.
      – Ты не будешь против, если я приведу тебе мачеху?
      – Если она такая же добрая, как моя? – добавил Джеймс.
      Лавиния на мгновение застыла, переводя взгляд с одного на другого, потом по ее лицу расплылась широкая улыбка.
      – Ой, так вы…
      – Леди Коррингам, – несколько напыщенно и не без гордости произнес Маркус, – согласилась стать герцогиней Лоскоу.
      Лавиния бросилась на шею Френсис.
      – Ой, я так счастлива! Я боялась, что все испорчу своими выходками.
      – Ты и вправду чуть не испортила, – сказал Маркус. – Ну ладно, нам всем пора на отдых, если мы хотим уехать завтра в Лондон.
      Все послушно потянулись к двери, и Френсис с Маркусом снова остались одни.
      – Три недели, – сказал Маркус, расставаясь с Френсис у двери ее комнаты. – И ни секундой больше.
 
       Май 1818
      Стенмор-хаус был совсем не таким, каким Френсис увидела его впервые, придя сюда год назад. Сменилось все, начиная с обоев и кончая мебелью, комнаты наполнились светом, так что теперь можно было без труда рассматривать развешанные по стенам картины. Френсис очистила старые полотна, и они засверкали яркими красками. Среди них были и четыре ее собственные картины: “Весна”, “Лето”, “Осень” и “Зима”.
      Написанный ею портрет Лавинии с кроликом занял место рядом с портретом Джека с плюшевой обезьяной. Мальчик был усыновлен Маркусом. Джон без всяких возражений удалился в замок в Шотландии, который подарил ему старший брат.
      Дом сиял огнями. Цветы и зеленые гирлянды, вычищенный до блеска большой танцевальный зал – все было приготовлено для Лавинии, которая сегодня выходила в свет.
      – Я только что видела Лавинию в новом платье, – сказала Френсис мужу, который зашел посмотреть, как она одевается. Роуз недовольно поморщилась, когда Маркус сел рядом с женой и стал смотреть, как ей расчесывают волосы. – Она хороша необыкновенно, наверняка вскружит голову всем кавалерам.
      – Будем надеяться, что у нее у самой не закружится голова, – заметил Маркус, взял у Роуз волосяную щетку и кивнул ей на дверь. Он был уже одет.
      Френсис посмотрела на него, в сотый раз восхищаясь тем, как красиво вьются его волосы, как в уголках глаз собираются лучики, когда он улыбается, какой решительный у него подбородок, а в глазах, обращенных на нее, светится любовь, отражение ее собственной.
      – Зря ты отослал Роуз, я же не успею.
      – Еще много времени, а ты ведь знаешь, как я люблю расчесывать твои волосы. Жаль, что надо спешить…
      Френсис засмеялась.
      – Но спешить надо. Он вздохнул.
      – Хочешь, чтобы я позвал Роуз обратно?
      – Да, но сначала я тебе кое-что скажу.
      – Опять чьи-то сплетни? Мне как-то не хочется это слушать.
      – Не бойся, не сплетни, хотя об этом тоже скоро станут судачить. Понимаешь… – Френсис запнулась и рассмеялась. – Маркус, случилось чудо. Я… я, как это принято говорить, в интересном положении.
      – Хочешь сказать, что ты беременна? – Маркус выронил щетку и схватил ее за руки. – Милая моя, я так рад! Но я думал…
      – Я тоже, но получается, у меня не было ничего такого, что не мог бы исправить настоящий мужчина.
      Когда-то то же самое говорил ей врач.
      – Ах, любовь моя, моя драгоценная, как же мы будем любить нашего малыша…
      – И баловать.
      – Но не слишком.
      Он стал ее целовать и, подхватив на руки, со смехом закружил по комнате, пока у нее не поплыло в глазах и она не взмолилась, чтобы он остановился и позвал Роуз.