Анатолий Никольский
      ЧЕРНЫЙ ЛЕЩ
      Кто втемяшил в голову моему деду Назару, что в озере Глубоком водятся черные лещи - доподлинно неизвестно. Дед ловил их почти всю жизнь, но так и не поймал. Между прочим, на рыбалку под старость лет он ходил чуть ли не каждый день.
      Деда своего я помню свежо и зримо. Это был высокий, прямой старик с длинными и сильными руками. Вставал с петухами. Скрипя половицами, выходил на кухню, ополаскивал лицо над шайкой и отправлялся либо в сад, либо на кузню, где отбивал людям косы, чинил грабли, мастерил печные заслонки.
      Наезжали к деду мы, внуки, обычно летом. Жили с ним под яблонями в шалаше, спали на сеновале, пригоршнями ели малину, смородину. Но больше всего ."на свете любили с ним рыбалить. Удил он всегда в одном и том же месте, между двумя склоненными над водой ивами. Рыба тут брала хорошо, -и дед налавливал иной раз по целому ведру. Мы задыхались от счастья, а дед ворчал: "Разве это рыба? Черный лещ - вот это да..."
      На рыбалку мы выходили еще в сутеми. Шлепали босыми ногами по теплой, не остывшей за ночь дорожной пыли и щебетали как галчата. И хотя путь до озера не так уж далек, дед успевал нам много поведать, на многое открыть глаза. Это он показал нам траву-гусятник, умудрился поймать бегающую птицу дергача, с его слов мы узнали о загадочном цветении папоротника.
      С затаенным дыханием мы изо дня в день ждали, когда же из желтовато-сизой торфяной глыби дед выхватит черного леща. Что это за диковинная рыбина? Старик упорно молчал. Есть, говорит, такая и точка. А когда мы очень наседали на него, отводил разговор в сторону.
      Нам нравилась его мечта, его стариковское упрямство, и мы почти каждый раз ходили с ним на Глубокое. По дороге сбивали хворостинкой одуванчики, гоняли перепелов, сокрушали кротовые норки. Старику это очень "е нравилось. Остановившись, он подзывал нас к себе и долго отчитывал на свой лад. Разбойники, говорил, вы, не люди! Испоганите землю - чем любоваться будете? Но мы не унимались, разбегались в стороны и опять принимались за свое. Что-то святое и чистое было в его отношении к природе, в заветной мечте о черном леще. Но разве мы, ребятишки, могли понять старика? И вот однажды решили над ним подшутить. Подбил нас на эту затею соседский мальчишка Павлушка Пол ев, первый на деревне озорник и забияка. А было все так...
      Дед Назар, как обычно, расставил в камышах наши удочки и велел сидеть особенно смирно, поскольку по всем приметам сегодня должен быть отменный клев. Мы прикусили языки и смолкли, боясь лишний раз шевельнуться. Уже начало припекать солнце, а мы все еще не поймали ни одной рыбешки. Только малявки тыкались в наши поплавки да садились на них стрекозы. Павлушке надоело это, и он отозвал нас в сторонку, где припрятал принесенного из дому леща и банку с дегтем. Зачернил рыбину со всех сторон, и мы стали думать, как прицепить ее на крючок. Деда Назара просто так не проведешь. Решили караулить, когда уснет. Подползли поближе по-пластунски и притаились, как в разведке. И то ли от свежего воздуха, то ли от тишины наш бородатый лещатник расслабился, стал клевать носом, а потом и вовсе заснул. Павлушка воспользовался этим и тут же ловко осуществил свой недобрый план. Дедушка шумно всхрапывал и ничего не слышал. Но вот у него упала с головы лисья шапка, и он встрепенулся. Увидав притонувший поплавок, спросил:
      - Клевало?
      - Еще как! - подзадорил его Павлушка. - На самое дно раз пять ныряло...
      - Фу ты, леший. Чего же вы? Дедушка схватил удилище и подсек.
      Почувствовав на лесе тяжесть, пригляделся и загудел басом:
      - Э-ге, кажись, он самый... Черный! - И закричал, будто за спиной у него загорелась изба. - Сачок мне, сачок!
      Мы всхохотнули и осеклись. Дед это приметил сразу. Брови его сошлись, либо будто потухло и помрачнело. Снял фальшивого леща с крючка и брезгливо откинул в сторону. Вытер о траву руки и ушел, оставив в воде свои удочки. А когда поднялся на бугорок, крикнул:
      - Бить вас, шалопаи, некому!
      - Что мы натворили?! Зачем зря обидели старика, осквернили его святую надежду? Вера в черного леща радовала и согревала его всю жизнь. Незримыми нитями связывала его с озером, и с лугом, и с небом, и с землей - со всем, что так чисто и светло он любил. И я до сих пор не могу простить себя за ту дикую выходку.
      ...С тех пор прошло много лет. Давно уже нет на свете нашего деда Назара, но я по-прежнему каждое лето приезжаю в родную деревушку. Был и в этом году. Обошел с детства знакомые окрестности, сходил по старой памяти и на озеро Глубокое. Между двумя ивами, где раньше рыбачил наш дед, сидел Павел Петрович Пол ев, знакомый мне как забияка Пашка.
      Поговорили о житье-бытье, вспомнили прошлое...
      Годы сильно изменили его. От прежнего озорства не осталось и следа. Он всю войну был на фронте, награжден тремя орденами Славы. Потом долго работал в городе и только недавно вышел на пенсию и снова поселился в деревне. Теперь он частенько сидит с удочкой на берегу, а возле него, как когда-то мы около деда, удят ребятишки.
      - А как черный лещ? - в шутку спросил я Павла Петровича.
      Тот шевельнул удилищем, слегка поддернул поплавок и тихо, но серьезно ответил:
      - Ваш дед Назар сказывал - попадаются. Может, и вправду есть...
      Он кивнул в сторону ребят и добавил:
      - Пацаны вон и те надеются поймать. Я им многое поведал про Назара. Ну, а про то озорство наше, помнишь, - ни слова.
      Помолчал и задумчиво произнес:
      - Дело ведь не в лещах - шут с ними, с лещами! Я ради природы тут.
      Павел Петрович хотел сказать еще что-то, но его всполошил крик:
      - Дедуля, помоги!..
      И мы кинулись бегом к карапузу, который стоял по колено в воде и изо всех сил тянул севшего на крючок широкого, как лопата, леща. Но, конечно, не черного, а золотисто-розового.