- Ребеночка, что ли, сделали? - подумал в этом месте непочтительный Коньков и продолжал слушать еще внимательней.
      ...Что-то они все ссорились, характер у жениха пылкий был, южный. Однажды так невесту обидел, что та от обиды в Россию сбежала, под родительское крыло. Сергей ей все писал, обратно звал, а потом сам за ней подался. Все бы обошлось: милые бранятся -только тешатся. Только время оказалось неподходящее: накатила первая мировая война, накрыла беспечных влюбленных с головой, как лавина. Молодой человек отбыл в действующую армию, куда-то под Могилев, пару раз в отпуск успел приехать. Сергей встречался с Наташей в Малаховке, в том самом доме, где живет теперь Марья Фоминична со своим как бы другом Юрием Анатольевичем. Только дом выглядел, конечно, не так...
      - Сохранились, может быть, фотографии?
      - Нет, к сожалению. В детстве, кажется, я видела какие-то снимки. Дом с колоннами, просторное крыльцо, на ступеньках люди... Только папа, знаете... Ему все это было не по душе, он был настоящий коммунист, барства не терпел.
      С папашей этой словоохотливой дамы все более или менее ясно. Прошлое жены ему поперек души, ничего удивительного. Борец за народное счастье, а тут купцы, мещане, дом свой, видите ли... Хотя многие из этих борцов позже очень даже полюбили собственную недвижимость.
      Но это сейчас не важно.
      - Обвенчались они?
      - Да, но тайком. Мать Сергея из Германии перебралась в Швейцарию, там след ее потерялся. Сын женился без ее благословения и от этого страдал и мучился. А родители невесты и вовсе этого брака не желали, гордость давила, мы, мол, что, хуже дворян захудалых?
      Бедные Ромео с Джульеттой - со всех сторон их обложили. Да еще война...
      - А революция-то! - напомнила рассказчица, - А гражданская? А разруха?
      Но самое страшное еще впереди.
      В семнадцатом году Наталья Плотицына, по паспорту она так и оставалась Плотицыной - отправилась за границу искать своего Сереженьку . Иголку в стоге сена. Он к этому времени пропал невесть где, как и многие другие молодые люди. Сам купец от тифа скончался, мать - клушка растерянная, удержать дочку не сумела, хуже того - послала вместе с ней младшую Татьяну, поскольку Наталья ребенка ждала.
      - Ну и логика! - удивился Коньков. - Чем они могли друг другу помочь, две юные женщины, да одна еще беременная?
      - Так и вышло - ничем не помогли. Ехали в объезд, через Украину, на поезд напали... Кого-то из пассажиров сразу прикончили, а их повели на станцию. Тетю Таню пьяные мужики потащили в комнату, а маму спас мой отец он в том отряде был старшим. Пожалел, увел в кассу, закрыл от всех. Даже местного врача к ней привел, - ей плохо стало. И от себя больше не отпускал...
      - Так она же замужняя была, матушка ваша...
      - Скорей уж вдова. Ни о Сергее, ни о матери его больше никто из нас никогда не слышал. Старшая сестра Анюта - его дочь, хоть и носила фамилию Замкова.
      - Ваш отец ее удочерил?
      - Зачем? Он с мамой расписался, вот и все.
      Да, время такое было. Смута. Была ли купеческая дочь Наталья двоемужней женой или не была? Погиб ли Сергей или уцелел? Может, встретился со своей матерью где-нибудь в Швейцарии или в Америке и та уговорила сына отказаться от жены ради собственного спасения - допустим, он вернулся с войны инвалидом, могло ведь и такое случиться. Или искал свою ненаглядную, да найти не сумел. Ведь она объявилась в Малаховке в тридцатые годы, а до этого скиталась со своим красным командиром Бог весть где...
      - Папа на Дальнем Востоке служил, потом в Сибири. Я там и родилась, в Тобольске. Меня в Малаховку грудную привезли.
      Давненько это было, подумал Коньков, а узелок, из которого ниточка тянется, еще раньше завязался.
      - Почему именно сюда ваши родители приехали?
      - Мама тут жила еще до революции. А главное - тетя Таня позвала. К тому времени у отца большие неприятности начались...
      У кого на этой территории не было больших неприятностей в тридцатые годы? Коньков терпеливо выслушивал про злоключения "красного командира", закончившего к тому времени какой-то вуз: партии потребовалась своя интеллигенция...
      Прямо учебник истории какой-то. По правде сказать, его, Дмитрия Макарыча, все эти воспоминания мало трогают. Старинный его приятель Всеволод Павлович Пальников, отец Павла, эдакие семейные саги обожает, любимое его чтение, и чем длиннее, тем лучше. Сам из бывших "напуганных", к себе прикладывает разные домашние трагедии и драмы. А он, Коньков, человек, можно сказать, без корней - то есть, значится и в его семейных хрониках котлован, гулаг, барак, голодуха, разруха, только немногочисленная уцелевшая родня предпочитает страсти-мордасти не вспоминать. Особенно молодые, живут сегодня, а не завтра и уж точно не вчера. Вот сыновья его близнецы Дмитричи - Швецию освоили, родину своего отчима, вполне вписались...
      Хозяйка что-то еще молола насчет тетки Татьяны, которая сильно пила вместе со своим мужем Кулькиным (ай да Мормышка!) и совершенно не воспитывала сына Сашку, хозяйкина, стало быть, двоюродного брата. Какое там воспитание, драки и скандалы...
      - Скажите, - прервал ее заскучавший гость, - А мог этот покойник оказаться сыном героя Отечественной войны Александра Кулькина, вашего двоюродного брата?
      - Вполне, - ответ прозвучал неожиданно твердо, - И похож даже. Я ему это и объясняла. Что его отец, если уж он в нашу семью напрашивается, Саша Кулькин, которого на войне убили, и дед тоже Кулькин, тот, которого убили еще до войны, но уж никак не тети Танин первый муж, поскольку у нее один был муж, первый и последний, другого не было. А он мне открытку тычет - а там про какое-то дитя неведомое.
      - Но зато у вашей матушки был ребенок в первом браке...
      - Сестра Анна родилась во втором браке. То есть родители тогда жили вместе.
      - Но биологический-то отец...
      Тетка смотрела на него остолбенело, видимо, забыв, что сама ему все и поведала.
      Ладно, оставим это. Покопаешься получше - наверняка обнаружится какое-нибудь наследство. И скорее всего - не клад этот купчихин, ложки-вилки с вензелями, такого добра сейчас в любой комиссионке навалом. "Новые русские" ради престижа приобретают - появился спрос, а за ним тут же и предложение, поди разберись, что за вензель...
      Не стал бы убиенный иностранец ради набора столового серебра океан пересекать. Но какой-то интерес у него присутствовал и какое-то отношение к купцу Плотицыну он имел. Только ему-то, Дмитрию Макарычу Конькову какое до всего этого дело? А никакого! Убийства, в сущности, не было: несчастный случай, толкнула хозяйка, не поглядев, тяжелую раму, так могло ее и ветром захлопнуть, эффект тот же...
      Иностранец, а кто докажет? Валюта в бумажнике - у кого сейчас пары долларов не найдется? Без документов, одет в затрапезное, говорит с акцентом - да мало ли русских еще и хуже балакают... Словом, нечего тут больше искать.
      - А клад господин Калкин упоминал?
      - Это который бабка моя тут зарыла? Чушь, в войну картошку в саду сажали, сто раз перекопали, Лиза ложечку мне подарила - случайно уцелела, вот и весь клад...
      - Так вы думаете, Галина Петровна, он не в себе был, гость ваш?
      Вовсе она так не думает. Темный был человек, себе на уме - что- то таил, неспроста ходил, не терпелось ему доказать, будто он из Плотицыных. Да хоть бы и так - плотицынское имущество не стоит ни гроша, сами видите. Бабушка Клавдия Тихоновна с собой увезла самую малость и умерла в нищете.
      - Тогда последний вопрос, Галина Петровна: когда получили последнее письмо от сестры Анны?
      Круглые, водянистые глаза расширились, стали еще круглее:
      - Последнее? Не было такого, мы с ней никогда не переписывались. И без переписки из-за нее нахлебались Папу на Лубянку таскали, с работы выгнали. После его смерти нас с мамой из казенной квартиры попросили - все из-за нее, пока она там в Парижах-Лондонах... Родину предала и всю семью...
      Похоже, ненависть от всей души, не наигрывает. И Калкин наверняка знал, что сестры не поддерживают между собой отношений. Вот тут был его шанс: выдать себя за наследника Мансветовых. Может, и не велико вожделенное наследство, но хоть что-то должно сохраниться. Дом под Парижем у его кузины Анны был. И Галина Петровна, сестра Анны об этом не знает, хотя она-то и является единственной прямой наследницей.
      Для ушей Всеволода Павловича эта витиеватая история - сущий клад. Так и предполагал бывший одноклассник - на весь вечер разговоров хватило, заодно и Паша с Лизой послушали и даже поучаствовали.
      Хоть и в разное время, но все они смотрели фильмы про гражданскую войну, книжки читали - а как же, российская история, ее знать надлежит. Так что плохо-бедно, но и молодежь в курсе. Маленькая компания, собравшаяся в старом доме на Чистых прудах, обсуждает давние события, однако каждый видит и слышит свое...
      Самый старый обитатель квартиры Всеволод Павлович Пальников пышноволосый, седой, с отечным лицом сердечника, но все еще красивый, похожий на театрального актера, амплуа которого - благородный отец, больше молчит, слушает, то и дело поглядывая на висящий напротив писанный маслом в темных тонах женский портрет. Такая у него привычка. Обычно если вещь много лет занимает одно и то же место, ее перестаешь видеть. Всеволод Павлович давно не замечает старинных высоких шкафов с книгами, горку с фарфором, пианино с канделябрами и прочий антиквариат - разве что новый гость зайдет и ахнет: ах как стильно, как сохранить удалось? Но к портрету это не относится: прекрасная женщина, изображенная на холсте, непостижимом образом продолжает жить рядом с ним, пристально наблюдает за всем, что происходит в комнате, по старинке именуемой гостиной. В детстве мальчик Сева много раз взбирался на стул, пытаясь разобрать, какого цвета у дамы глаза - так и не понял. Вроде бы желтовато-карие, но иногда кажутся серыми или зелеными, и взгляд ускользает, если приблизиться к ее лицу, а издалека от ее насмешливого взора никак не увернешься...
      Словом, и незнакомка участвовала в беседе, но знал об этом только Всеволод Павлович. Судьба сестер Плотицыных тронула его, пробудила давние ассоциации, воспоминания. В незапамятные времена в этой же гостиной сиживали интеллигентные, скромные, старавшиеся казаться незаметными гости, пили чай с печеньем - даже и чашки сохранились, золоченые, с розочкой на дне. Из негромких, вполголоса, бесед узнавал Сева о том, как лихо приходилось маминым друзьям. Притесняли их, ни в чем не виноватых, не позволяли учиться, не брали на работу, "уплотняли", отдавая во власть соседям по коммуналке... Память почти не сохранила подробностей., осталось только общее впечатление тревоги, угнетенности и неуверенности.
      Вот так, вероятно, и жили в своем бывшем доме несостоявшиеся эмигрантки, жертвы "классовой ненависти". Коньков показывал приятелю найденную среди всякого хлама фотографию девочек. У них были родители, гувернантка из Англии, собачка. Игрушки, конечно, были и книжки, и всякие наряды. А потом - до конца их дней - только горести, беды и утраты.
      Всеволод Павлович представил себе молоденькую, без памяти влюбленную Наташу Плотицыну, от страха за мужа потерявшую рассудок: бросилась очертя голову искать его в той мясорубке - может быть, весточка от него пришла, хотя бы намек на то, что отец ее будущего ребенка где-то существует, страдает, зовет... И совсем уж глупенькую девчонку Таню - Мормышку вообразил Всеволод Павлович. Настояла на том, что отправится вместе с Ташей - та нездорова, а младшая сестрица никому ее в обиду не даст... С душевной болью увидел он почти воочию, как бьется хрупкая добыча в руках насильников, и кричит, и плачет, и молит о пощаде, и никак не может оттолкнуть склонившееся над ней мерзкое пьяное лицо. Всеволоду Павловичу разное пришлось повидать: призвали в армию в самом конце Великой Отечественной, попал он в оккупированную Германию. Все были истерзаны долгой войной - и солдаты, и девочки тамошние, мародеров и насильников не счесть... Оправдать - нельзя, можно только постараться забыть. Всеволод Павлович незаметно для других положил под язык таблетку валидола...
      Рассказчик, между тем, излагал свою версию, не отвлекаясь на подробности. Как Ким - сын героя Отечественной войны Александра Кулькина, чьим именем названа улица в его родном подмосковном поселке, оказался за границей?
      - Рассуждаем здраво: после смерти бабки (Татьяны, стало быть, Кулькиной, в девичестве Плотицыной, она же - Мормышка) его мать Екатерина закрыла на замок две свои комнатушки и подалась в Прибалтику. Там ее сын и вырос. Два года назад Катя продала подмосковное жилье - конечно, незавидное, но сад при нем отличный, деревья довоенной посадки, лесные и фруктовые. - Тамаре Геннадьевне Станишевской. Чтобы продать, специально приезжала в Малаховку, одна, без сына. К тому времени русских в Прибалтике поприжали. Лизина мать, у которой Катя по старой дружбе остановилась, вспоминает: жаловалась она, что пенсию не платят и сын без работы. Но в Россию возвращаться - ни-ни. Продать малаховскую собственность, чтобы перекантоваться в трудное время - такой был замысел.
      Вероятно тогда Ким - Аким и отбыл за границу, из Прибалтики эмигрировать несложно. О заграничных родственниках мог знать в детстве, бабушка Татьяна могла рассказать, или ее сестра, которая не смела держать письма первого мужа, давно пропавшего, в своем доме и уничтожить не могла отдала их на хранение сестре, поручила, должно быть, спрятать подальше. Только что спрячешь от любопытного озорного мальчишки? Наверняка обследовал весь дом из чистого интереса и где-нибудь наткнулся на них - в шкатулке лежало всего одно письмо, а могли быть и еще. Всплыла же откуда-то открытка из окопов...
      Скорее всего именно письма, виденные в детстве, он и искал в бывшем флигеле плотицынского дома. А также фотографии, которые хотя бы косвенно подтвердили его версию. Более достоверных доказательств не сохранилось все документы пропали: войны, пожары, да и вообще полный передел мира. Возможно, душеприказчики бывшей богатой барыни согласятся принять то, что представит им претендент на наследство...
      - Допустим, - продолжал Коньков, - Ким отыскал каким-то образом Анну Замкову, живущую в Париже, и от нее услышал, что ее настоящий отец - не Замков, а совсем другой человек, Сергей Мансветов. Даже если он и умер, то фамильное состояние Мансветовых должно же где-то быть, в чьих-то руках...
      - Много белых пятен, - задумчиво произнес Всеволод Павлович. - Как этот мошенник отыскал иголку в стоге сена? Двоюродная сестра где-то за границей... И зачем он ее вообще искал, если только от нее и услыхал о наследстве? По-моему, Дмитрий, не от той печки ты танцуешь.
      - Это точно, - помрачнел Коньков, - Ничего мы толком не знаем. А ну их всех. Кто кого пережил, да куда добро подевалось? Может, его и не было?
      - Если бы его не было, - возразил до сих пор молчавший Павел, - то и охотников бы за ним не было. Из-за чего сыр-бор?
      - Не аргумент! - аж подпрыгнул Коньков.
      Всеволоду Павловичу и рассуждения отставного сыщика и сына казались бездушными и даже циничными, что ни говори - профессия накладывает свой отпечаток, и жаль, что Павлик выбрал тот же путь, а в детстве был такой добрый, над "Му-му" рыдал... Помнишь, Павлик, как тебе мама читала?
      - Над "Му-му" я и сейчас зарыдаю, - хмуро сказал Павел. - По твоему, тот тип, что в соседский дом залез в поисках чужого добра, заслуживает сочувствия? По мне, собачонка - и та лучше. Бабетта, например. Надо тебе, папа, как-нибудь в Малаховку съездить, поглядеть. А то все говорим-говорим...
      К старости отец стал сентиментален, чужие беды к самому сердцу принимает, а оно больное и усталое. Зря и затеяли этот ненужный разговор: лучше бы побеседовали о предстоящем ремонте ново- обретенной собственности - дело хлопотное, но сулит не одни только хлопоты, но и радости. Что ни говори, хорошо иметь домик в деревне.
      Переключить беседу в менее каменистое русло Павел не успел.
      - Вовсе не факт, что Ким встречался с Анной, - сказала Лиза, - Это же сколько совпадений должно произойти, чтобы он в нужном месте и в нужном времени оказался. Может, как-нибудь узнал о кладе. И Анна никакая не нужна.
      - Сама додумалась, или как? - подозрительно осведомился Павел, - Лучше скажи, как там милицейское расследование протекает.
      Ну так и есть, неспроста красавица помалкивала, слушая, как Дмитрий Макарыч свою версию по кирпичику складывает. Петька-участковый, оказывается, накануне явился к Марье Фоминичне с претензиями. Лизавета, дескать, открытку стянула, которая в описи значится. Но это, в общем, ерунда, а как насчет того, что потерпевшего иностранцем стараются представить? Какой он, к чертям собачьим, иностранец, если при нем никаких документов? Кто его бумаги видел? Одежка не отечественная - ну и что? Кто нынче в родное одевается? Никто этим субъектом не интересуется, среди разыскиваемых он не числится. Лично он, Петька, записал бы его в бомжи. С бомжами несчастные случаи каждый день, и спроса ни с кого нету...
      - Мам, а ты случайно не сказала Петьке, что этот Ким - сын малаховского героя? - спросила Лиза, когда телефонная трубка совсем уж раскалилась от эмоций Марьи Фоминичны, - Не призналась - и хорошо. И дальше молчи, как партизанка. Ему не поможем, а себе приключений наживем.
      Соседка, конечно, может расколоться, если будут к ней менты с расспросами приставать. А они будут - она же этого бедолагу нечаянно пришибла. Пусть сами там и разбираются. А у нее, у Лизы, свои заботы: сказать или не сказать Павлу насчет Гришки? Придется все же сообщить, а то, если сам узнает, хуже будет.
      На том вечерний чай с разговорами закончился.
      Один Коньков спал в ту ночь крепко. Ему события последних дней всего лишь повод проветрить мозги, так и эдак покатать в голове версии, построить конструкции и снова разобрать. В ворохе обломков отыскать единственный уцелевший, выдержавший проверку на прочность. Лиза, может, и права, тогда все его догадки ни к чему. Оно и к лучшему, последнее дело - ворошить прошлое, тревожить мертвецов.
      Всеволода Павловича, напротив, одолевали тяжелые сны, являлись ему незнакомцы с размытыми скорбными лицами, горевали и жаловались, вселяли в сердце сострадание и боль. Проснувшись среди ночи, он пошарил рукой, нашел стакан с водой, припасенную с вечера сердечную таблетку - без этого теперь и не ляжешь, врач предупреждал строго... И после долго ждал, пока сердце успокоится, и надеялся снова заснуть.
      Павел тоже в это время не спал, покоя ему не давали отнюдь не малаховские события. Спрятанные фамильные клады, борьба за наследство - все это ребячество. Лиза тешит свою любознательность, отец с Коньковым спасаются от скуки. Правда, покойник придает этой чепухе нежелательную серьезность, но, слава Богу, не его это территория, пусть разбирается ушастый Петька. А настоящий предмет его тревоги - живой и теплый, лежит рядом, дышит ровно, но не спит, а только вид делает, будто спит. Что-то с подругой происходит - Павел кожей это чувствует, непохоже на Лизу скрывать что бы то ни было, а тут тайна, секрет.
      - Лизочек, - шепчет он, прикасается нерешительно к гладкому плечу.
      Его поняли неправильно, но в хорошем смысле. Подруга с готовностью поворачивается, закидывает руку ему на шею, тянется губами к губам, прижимается плотно-плотно. Все это молча, как бы в полусне, и так славно, ласково - вот уж не время выяснять отношения, есть занятия куда приятнее...
      Потом Паша сладко засыпает, уплывает под белым парусом в страну, где нет забот и тревог, а Лиза остается одна со своими мыслями. Ей предстоит сделать выбор - а это всегда мучительно. Многие люди, если им приходится выбирать, не выдерживают напряжения, предпочитают оставить все как есть, только бы не предпринимать решительных шагов. Но Лиза не из таких. И посоветоваться не с кем. Не с Павлом же...
      Не далее как позавчера явился Григорий Семенович Волох, собственной персоной, в туристическое бюро. Ловко передвигаясь между тонконогими столиками, на которых мерцают компьютеры, мимо зазывных пейзажей - синее море, белый пароход, он добрался до ее рабочего места в самом углу просторной комнаты и прочно опустился на стул. Она занята и у них в офисе так не принято, все смотрят, вон сама начальница в их сторону глядит, и сейчас клиент подойдет, и давай хоть до обеда подождем, всего час остался: в ближайшем кафе все и проясним. Однако бывший бой-френд не смутился и произнес хорошо продуманную и аргументированную речь. Значит, так. Развод с бывшей женой - достала, блин! - у него в кармане. Вот свидетельство. Дом в Испании (Андалузия, город Торремолинос - уточнил он, раскатывая "р" на испанский лад) приобретен. Вот купчая. Бизнес плохо-бедно налаживается сеть маленьких пляжных кафе с русской кухней: пирожки, блины, борщ, сама понимаешь...
      - Ты как это себе представляешь - я борщ варю? - не утерпела Лиза.
      - К плите у тебя допуска не будет, - невозмутимо ответил потенциальный супруг, - Какой из тебя повар? Ты ведешь переговоры с поставщиками, заключаешь договора, испанский-то не забыла? Административная работа, свой офис, компьютер - это тебе к лицу. А хочешь - дома сиди... Мамашу твою, если согласится, на пирожки поставим. Директор по пирожкам, а?
      Черный глаз подмигнул игриво - ну как мой блистательный вариант? Предложение, от которого нельзя отказаться...
      - Подумать надо, Гришенька, - при всей своей неспособности к дипломатии Лиза нашла необидный ответ, - Дашь время на размышление?
      - А чего тут размышлять? - искренне удивился Гриша. Обиделся все же немного и даже испугался. - Это из-за рыжего мента, что ли? Понимаю, - он перешел на доверительный тон, - Я такую девушку оставил, дурака свалял, недооценил... Ну дети там, родственники. А что родственники? Два почти года маялся, тебя забывал. Не вышло...
      Вот, значит, как... Какая в прошлом брошенная женщина о таком не мечтает? На животе приполз...
      - А с Павлом как быть? Тоже ведь человек, и неплохой. Зарабатывает пока мало, но есть планы...
      - Я же раньше него с тобой был, - засуетился вдруг Гриша. - И все у нас было отлично, разве нет? Я что, тебе изменял, денег не давал? Планы и у меня есть, получше ментовских, это уж точно. Что он там в Малаховке строить собирается? Я весь дом куплю, если надо...
      И чего он завелся? Насчет измен - смех один, жена его родила не от соседа же. Но упоминать этот непреложный факт не следует. Не тот случай. С родной женой трахнуться - это что, измена?
      - Паша вовсе не рыжий, - задумчиво сказала Лиза, - Из хорошей семьи, культурный, юрист по образованию. Квартира в самом центре. Мы с ним два раза за границу съездили: в Испанию и в Австралию. Маме он очень даже нравится. И мне, между прочим, тоже... Я не поняла - ты правда за мной из Аргентины прискакал? Или это шутка? Хотя бы написал сначала, предупредил...
      Григорий совсем запаниковал, начал что-то сбивчиво объяснять. Неужто и правда думал, будто бывшая подруга у окошечка два года сидела, с дороги глаз не сводила: не вернулся ли сердечный друг Гришенька? Вроде современный человек. Это его кавказские корни подводят, у них там другие правила...
      - Специально приехал, конечно, все дела бросил, развод долго оформлял, бизнес с бараниной ликвидировал, долги гасил, - перечислял свои деяния и заслуги Григорий, почувствовавший наконец, что под крепкую базу спланированного им прекрасного будущего подведена неведомая мина. Он и в расчет не брал нынешнего лизина любовника - что может дать такой красавице ну не рыжий, белобрысый, скажем, рядовой сотрудник милиции из хорошей семьи - и взять-то, стало быть, не умеет, чистюля...
      - А Калкина зачем привез? - спохватилась Лиза, - Такая с ним неприятность приключилась, слыхал?
      Вот тут-то Григорий и рассказал, как на самом деле все было - может, рассчитывал, что чистосердечное признание в совершенной глупости улучшит его имидж в глазах подруги, становившейся все более желанной по мере того, как ускользнуть норовит.
      Никуда он этого Калкина не привозил. Приехал в Малаховку - не из Аргентины, кстати, а из Бибирева, где полгода уже снимает двухкомнатную квартиру, надо же было где-то жить, пока бракоразводный процесс тянулся, чтоб ему пусто было. Так вот, когда дело уже к концу, решился навестить малаховскую подругу, почву прозондировать. Прикатил на "мерседесе" к знакомой калитке, а возле нее какой-то тип ошивается. Постояли вместе, поговорили - все равно калитка на замке. Что-то такое незнакомец обронил насчет недвижимости - а это, сама знаешь, Лиза, всегда интересно. Будто у его предков где-то тут дом был собственный, а в доме клад зарыт.
      Ну тут Гриша - бес попутал - отложил на часок-другой свидание с любимой женщиной, усадил нового приятеля в "мерс" и довез до станции, а вернее, до кафе-бара "Заря", что возле станции. И в этой самой "Заре" родился проект: выдать приезжего за иностранца и "внедрить" в общество жильцов старого дома. А там уж он покопается втихаря, поищет. У него и карта дома с собой была - прихватил на память, когда из этого самого дома мальчишкой уезжал. Дом этот - настоящая "пещера Лейхтвейса", закоулки, чердак, подвал. В детстве он всякие клады воображал, но попадались только старые письма, фотографии - разный хлам. Тогда-то они ему ни к чему, а теперь вот припомнились...
      У Лизы возникло сразу два вопроса:
      - Так ты не знал, что я в этом доме теперь обитаю? То есть, не я, а мама...
      - Ни сном, ни духом. Мне прохожий дорогу указал, я же говорил. За бутылку.
      - А чего же он искал все-таки, этот псих? Он-то знал, что клада никакого нет.
      ...Вот все и разъяснилось. И оказалось просто, проще некуда: случайно попалось на глаза Акиму Кулькину, незадачливому эмигранту (он и правда в Америке пожил, только не прижился) объявление в газете: "Инюрколлегия разыскивает потомков или любых родственников Мансветовой Зинаиды, скончавшейся в Берне, Швейцария, в таком-то совсем недавнем году. Разыскиваемые предположительно после 1917 года проживали в Москве или в подмосковном поселке Малаховка...
      Фамилию эту - Мансветовы - он отлично помнил, она не раз упоминалась в старых письмах, в которых некие жених и невеста выясняли отношения. Письма эти - прочитав не до конца - чего там интересного? - любознательный юнец бросал в общую кучу, одно только спрятал в шкатулку - там на конверте марка красовалась заграничная, остальные послания, как ему сейчас помнится, вовсе были без конвертов и, стало быть, хранения не заслуживали... Да, еще открытку старую взял на память - там солдаты были изображены: русский молодец, а на штыке у него дохлый немец, противный такой...
      - Но сообразить-то он мог, что Сергей Мансветов - первый муж бабкиной сестры - ему не родственник?
      - Смекнул, конечно,. Надеялся, что двоюродная сестрица Галина Петровна с ним поделится, помощь собирался предложить в установлении родства. В общем, он хотел договориться. Но мы с ним в этой "Заре" получше придумали. Он выдает себя за прямого наследника, а я улаживаю все в инюрколлегии.
      - Мелкие жулики, ты и он, - сказала прямолинейная Лиза, забыв о дипломатии.
      - Да брось, Лизок, - это шутка была, - спохватился Гриша, - Вдруг получится...
      И больше они к этому не возвращались, Гриша рисовал радужные картины их предстоящей совместной жизни, а она слушала и думала...
      И до сих пор думает, лежа рядом с Пашей.
      ...Григорий достал из кармана и протянул Лизе американский паспорт:
      - У меня остался. Я же его в своей квартире поселил, в Бибереве. Мистер Иоахим Калкин, царствие ему небесное.
      Между радужно разрисованными страницами - затертая газетная вырезка: "Инюрколлегия разыскивает..."
      Загубили беднягу эти несколько набранных самым мелким шрифтом строк. Ну жил бы - мало ли на свете неудачников. И ничего, не процветают, но существуют себе, как все. А тут поманило чужое добро - и чем все кончилось!
      ...Стараясь не разбудить Павла, Лиза осторожно повернулась, легла на спину и стала думать дальше. Бог с ним, с этим кладоискателем, тут самой бы ошибку не совершить. Павел, Григорий... Не одного из двух мужиков приходится выбирать, а всю оставшуюся жизнь. С Пашей - работа до пенсии, захламленная квартира, ремонт дачи - это когда деньги появятся. Сначала бы машину купить, иномарку подержанную. Еще бы неплохо пожениться - что-то об этом разговора нет...
      Текут неспешные, невнятные мысли, и мимо проплывают Азорские острова, свой дом в Греции, беззаботность, веселье и свобода, которые только деньгами обеспечиваются. Путешествия куда угодно, дорогие магазины, может даже и бриллианты - первая малаховская красавица видела их только под стеклом в ювелирных... Гриша - солидный человек, основательный, красивой женой дорожить будет...
      С другой стороны - скучно с ним, Господи прости. И с родственниками его придется общаться. Гриша родителей просто панически боится - это у них называется "очень уважает". Живет по их указке. А выдержит ли это Лиза? Вопрос. Нынешний свекор (пока не свекор!) с его ехидной вежливостью, конечно, не подарок, но они друг друга прекрасно понимают. Коньков вообще лапочка. Вот и вся семья, да еще портрет неизвестной дамы. В такую семью попасть не страшно. Мама, конечно, ни в какую Грецию не поедет, Малаховку свою не бросит...
      Не отдавая себе отчета, что выбор практически сделан, Лиза напоследок еще помечтала о вилле на морском берегу, увидела себя на палубе гигантского белого многоэтажного теплохода и, совсем уже засыпая, свое многократное отражение в бесчисленных зеркалах: белое платье, открытые плечи, сверкает что-то на шее, на груди, на пальцах и еще в волосах... Ни слово, ни само понятие "любовь" в процессе выбора не участвовало, кто же в наши дни руководствуется подобной невесомой ерундой?
      - Вот, значит, как оно было. А мы-то хлопочем, в исторические события погружаемся с головой, устанавливаем личности людей, которых след на земле давно простыл. Из небытия их возвращаем...