Завтрак же на траве не состоялся - ну её, эту экзотику. Уселись за столики, пикник, как выяснилось, задуман был с комфортом. Единственная живая, непосредственная природа - тасманские дьяволы. Неподалеку в загончике копошатся. противные с виду, встрепанные черно-белые создания. Широко разевают красные острозубые пасти. Так и норовят поскандалить. Но как только зрители отошли, дьяволы завалились кучей спать. И дрыхнут-то беспокойно: храпят, огрызаются, а запах от них - святых выноси! До самых столиков доносится...
      - Жуткая дрянь, - высказался по этому поводу Энтони, - Сущие дьяволы. Больше нигде в мире не водятся, только у нас на Тасмании.
      - Ну и хорошо, что не водятся, - отозвалась Лиза. Павел же с мнением Энтони не согласился: дьявол - искуситель, антихрист, мировое зло. Воланд, Люцифер. Мефистофель. Склочным лохматым грязнулям, в общем-то безобидным, такой громкий титул не по чину.
      Лизе философский аспект проблемы не понравился и она процитировала Мандельштама:
      - Это бредни, шерри-бренди, ангел мой...
      Энтони, слава Богу, не понял. Павел не удивился, как это ей удалось запомнить столько строк из маленького томика, случайно захваченного в дорогу. Цитирует к месту и не к месту, да ещё с ученым видом. А прежде, он уверен, и слыхом не слыхала о Мандельштаме.
      За соседним столиком, между тем, что-то не заладилось в отношениях тон задавала рыжая Джина Уэйн, что-то такое сморозила, от чего Полина съежилась, а Ионас просто поднялся и за руку увел жену. Бросив им вслед гневный взгляд, Джина подсела к брату:
      - Я что, неправа? Разве не похожа она на аборигенку, эта коротышка? Ты уже видела аборигенов, Элизабет? А ты, Пол?
      Одного-единственного аборигена, смуглого и низкорослого, им показали ещё в Сиднее. В толпе, где европейцы мешались с азиатами, он не так уж и выделялся, если не знать. Но любопытная Лиза тут же приступила с расспросами к Пятрасу и немедленно получила в подарок купленную в ближайшем киоске книгу о коренных австралийцах: Пятрас был немногословен и лишних речей явно избегал. Теперь подарок лежал на столе в их комнате, субъект, изображенный на обложке, выглядел сущим уродом: глаза горят под нависающим лбом, зубы вперед выступают. Немудрено, что Полина обиделась. Хотя, если честно, какое-то отдаленное сходство прослеживается. Ну и язва эта Джин...
      - Ничего похожего, - запальчиво возразила Лиза, - у Полины татарский тип, в России такие лица часто встречаются - про татаро-монгольское иго вы хоть слыхали?
      Не понравилась подмосковной красавице рыжая красотка из местных, это Павел сразу почувствовал. Тони успокаивающе погладил сестру по руке, а у той щеки пылают и губы дрожат, будто это её обидели, а не она... Такую не обидишь, уж к ее-то наружности не придерешься. Ей бы зубную пасту рекламировать, или шампунь, да что угодно. Как там, в этих до смерти надоевших дома рекламах, где красотка провоцирует с экрана: все в восторге от меня, ведь я этого достойна!
      Джина Уэйн похожа сразу на всех этих нахальных дур. И такая же агрессивная - с чего-то напустилась на несчастную Польку.
      - У твоей сестренки сегодня настроение Плохое, да? - спросил он у Энтони.
      Тот нахмурился:
      - Джон плохо с ней обошелся. Его жена, конечно, тут не при чем, но и сестру понять можно.
      Они шагали по тропинке вглубь заповедника, но Павел уже не любовался окрестностями, беседа была интереснее, хотя Энтони явно не хотелось развивать тему. Тут не мешает подольститься:
      - Приятно иметь такую красивую сестру - все на неё внимание обращают...
      - Хлопотно очень, - заглотал наживку любящий брат, - Тем более, когда родителей нет. Только она да я. Старший брат, знаешь, за все в ответе.
      - Выдай её замуж, переложишь ответственность на мужа.
      - Я надеялся, только твой родственник нас подвел.
      - "Три у Будрыса сына, как и он, три литвина" - не к месту процитировала Лиза, большая любительница цитировать откуда угодно, и часто невпопад. У Пушкина эти злосчастные Будрысовы сыновья как раз в Литву невест завозили, с чужой сторонки.
      - Что ты сказала, Элизабет? - не понял Энтони.
      - Она считает, что Ионас выбрал невесту в Литве, потому что чем дальше уедешь с исторической родины, тем она кажется прекраснее.
      - Ионас ваш родился в Австралии и никуда и не уезжал, - резонно возразил Уэйн, - Просто он тряпка, мать им руководит, как хочет, а она давно невзлюбила мою сестру. Обычная материнская ревность...
      Тропинка вывела собеседников на круглую полянку и беседа сама собой закруглилась. А жаль. Лиза, шедшая впереди, присоединилась к группе, собравшейся посреди полянки, что-то там такое обсуждается серьезное. Оказалось, выбирают, как ехать домой, чтобы российские гости смогли посмотреть новые места. Очень мило со стороны этих ребят. Особенно горячится девчушка в длинной майке - та, что прибыла в заповедник на пашиных коленях.
      - Ей понравилось, - ядовито заметила Лиза. - Предлагает самый длинный объезд.
      - Да ладно тебе, - отмахнулся Павел. Однако подруга - неужто всерьез приревновала? - подхватила под руку девицу в майке, повела к другой машине, да и сама туда забралась, а Павлу, оказавшемуся в компании с Ионасом и Полой - ну и унылая пара, всю дорогу молчат - оставалось только обозревать окрестности через запылившееся стекло. Шоссе как раз пересекало пустыню, по обе стороны тянулся первозданный, прямо-таки доисторический пейзаж никаких признаков присутствия человека, кроме этой вот нескончаемой серой ленты, брошенной неизвестно кем на красноватую бесплодную землю...
      Наконец прямо из воздуха соткалась автозаправочная станция, путешественники повыпрыгивали из машин, потянулись, разминая ноги, кто в туалет, кто к барной стойке. Лиза подошла к Павлу и доложила:
      - Эти все ребята из одного класса... Ионас и Джина считались вроде бы женихом и невестой. Ну, не совсем, конечно. Он её парень - бой-френд. А тут Полька возникла. Джина осталась на бобах. Вот и скандалит...
      Ага, что-то прорисовывается. Джина не из тех, что способны уйти в тень и уступить свое без боя. Нетрудно представить, что испытывает Полина рядом с рыжеволосой предшественницей: тут и комплекс неполноценности, и ревность. Бывшая подружка вертится перед её мужем, как заведенная. И вообще мелькает повсюду. Вот подбежала к брату, что-то ему наговорила вполголоса - и Энтони уже послушно приглашает Полу и Элизу на завтрашний ланч. Адрес даже и не сообщает: вас, дескать, Джон привезет, ему-то путь отлично известен.
      - Чем ты занимаешься у себя в России, Пол?
      Павел объяснил наскоро: юрист, служит в полиции, то бишь в милиции, мечтает открыть собственное сыскное агентство.
      - Как Перри Мэйсон или Ниро Вульф, - добавил он для ясности.
      - Что-то допотопное, - припомнил Энтони. - В детстве читал. Но это интересное занятие. Одинокий волк, да? Не хочешь охотиться в стае? Я тебя понимаю.
      Павлу такой подход показался верным и даже лестным, но несколько романтичным.
      - Без стаи, к сожалению, не обойтись, Энтони, - сказал он, Преступников теперь положено по науке ловить. Всякие там расчеты, исследования. Компьютеры, интернет, интерпол...
      Они сидели на площадке возле бассейна впятером - Пола от приглашения отказалась. Черт возьми, у молодых Уэйнов жилище куда как побогаче, чем у родственников Павла. Это тебе не ферма. От безвременно погибших родителей достался сиротам красивый дом с колоннами, и ядовито-синяя эта гигантская ванна в мраморе двадцати пяти метров в длину, и конюшни с десятком лошадей и пони. На объезд принадлежащих брату и сестре угодий ушла половина жаркого дня. Какая только живность не водится на местных полях, лугах, в кустарнике на берегу речки: кенгуру, овец множество, рыжие собаки динго стайкой перебежали дорогу перед самой машиной.
      - Вы ещё ночью тут не ездили, - мрачно сказал Ионас, - С обеих сторон дороги глаза светятся. И все под колеса норовят.
      Он вообще был не в настроении. Волосы свесились на лоб, желваки так и перекатываются на скулах: Полька от поездки отказалась - теперь-то Павел знает, почему. Лиза ещё дома сказала:
      - Ну и дурочка. Уступает поле битвы - так и проиграть недолго.
      - Уж ты бы на её месте не проиграла, - отозвался Павел просто чтобы что-нибудь сказать. И выслушал пламенную тираду: - Вы все, мужики, на один лад, если перед вами юбка крутится...
      - Какая ещё юбка, - вяло возразил собеседник, - Кто тут юбки носит? В лучшем случае шорты, а то и вовсе голая попа.
      - Голой попой и крутят, - не сдалась спорщица, но тут, слава Богу, как раз появилась рыжая Джина - отнюдь не в шортах, и уж тем более не с голой попой, а в ладных светлоголубых джинсах, в просторной голубой рубахе и волосы отливают металлом, будто золотой шлем. Павел невольно залюбовался, Ионас, красивая бы из вас получилась семья! Оба рослые, спортивные...
      Но Ионас хмуро смотрел мимо красавицы, куда-то за холмы, по которым медленно, цепляясь за выступы, ползли слоистые облака. Скучает, что ли, по женушке молодой? Опять, наверно, поссорились.
      Тони подхватил под руку Лизу, повел в дом, Павлу досталась Джина, Ионас плелся позади.
      За обедом блюда подавала пожилая прислуга, которую как бы никто не замечал, только Джина разок прикрикнула - с чем-то та поторопилась, что ли... И ещё какие-то люди мелькали: шофер, садовник, старая нянька-аборигенка, морщинистая и смуглая до черноты.
      - С хозяйством сами не управляетесь? - поинтересовался Павел, озадаченный таким количеством нахлебников: ну к чему этим двоим, допустим, шофер? Сами водят отлично.
      - А! - отмахнулся хозяин, - Привычка. Слуги - это создания Божьи, делают за нас то, что мы сами не любим и не умеем.
      - Деньги девать некуда, - встряла Лиза, слава Богу, по-русски, кроме Павла никто её не понял. Ионас сидел в другом углу комнаты, пытаясь пообщаться с крупным черно-белым котом. Поймал, посадил к себе на колени, но пленник потребовал немедленной свободы, легкая потасовка закончилась победой свободолюбца. Шмякнувшись на пол, как сырое тесто, котяра до обидного неторопливо пересек комнату и скрылся за дверью. Павел почему-то пожалел Ионаса - не везет ему нынче...
      Невезение на том не закончилось: когда после долгого жаркого дня в сумерках вернулись на ферму, Бируте встретила их на крыльце без улыбки. Сообщила встревоженно: Пола до сих пор не вернулась. Ионас, не отвечая, ушел в дом, Лиза замешкалась, поговорила с Бируте, догнала Павла на лестнице:
      - Представляешь, её, оказывается, со вчерашнего дня нет. Не ночевала и не звонила. Весь дом в напряжении держит, дуреха.
      * * *
      Одноклассники Ионаса в последующие три дня будто в повозку впряглись: без всяких просьб со стороны Лизы и Павла возили их по острову, наперебой показывали, рассказывали и растолковывали. Московские гости здесь редкие звери, а Лизина любознательность и умение слушать, разинув рот, про что угодно, подогревали энтузиазм новых знакомцев.
      Пересекли всю Тасманию, чтобы осмотреть развалины крепости Порт-Артур, навестили ещё пару заповедников - в одном на них, как в фильме Хичкока, напала туча птиц. Черно-белые истребители, пронзительно крича, падали с неба, норовя выклевать глаза. Спаслись бегством, благо не успели далеко уйти от сторожки у входи. Лиза подхватила какую-то испуганную зверушку так и прибежала в укрытие. Малыш прижался к ней, обхватил за шею. Прямо кадр из фильма о войне.
      - Вомбат - сумчатый сурок, - объяснила служительница, забирая его, Они всегда такие ласковые.
      Лизе явно не хотелось отдавать живую игрушку, а Павла посетило видение: не звериный детеныш на руках у подруги, а ясноглазый младенец с погремушкой. Эх, пора, брат, жениться. И не подруга торопит, а жизнь сама...
      День провели в Хобарте - все в той же компании, ни Уэйнов, ни родственников Павла не было. Добровольные гиды повели москвичей в старомодные кварталы, в точности имитировавшие веселую старую Англию. Даже электрических проводов не видно - упрятаны куда-то. Пабы, кондитерские, цветы на крылечках пряничных домиков. Овеществленная тоска по родине, снедавшая каторжников и заодно их стражей. Странно, что живут здесь современные люди, решают свои современные проблемы. Ужинали в "Пьяном адмирале" - окна ресторана выходили на залив, там раскачивался лес мачт, перебегали по воде с яхты на яхту цветные огоньки, а на противоположном берегу светился, упираясь в небо, многоярусный цилиндр казино.
      Стремясь приобщить москвичей к благам цивилизации, студенты и туда их завели. Слова Павла, что в Москве своих казино не счесть, вызвали явное недоверие. Вообще их спутники о современной русской жизни имели такое смутное и заскорузлое представление, будто информация к ним поступала в бутылках, брошенных в океан с парусных кораблей. Сначала это удивляло и забавляло, потом стало раздражать. Павел уже подумывал, как бы это поприличней отделаться от местных партнеров, но именно в тот вечер, когда компания на двух машинах приехала из Хобарта на ферму Гудхарт, все случилось само собой.
      ...Возле дома вновь прибывшие неожиданно оказались в круге света. Фары нескольких чужих машин били прямо в фасад дома, за всеми окнами тоже лампы горят. Это ещё что?
      - Полиция! - изумился тот, что сидел за рулем, - Вылезаем все, что-то стряслось. Где Джон? Что-то его не видно.
      Павел вспомнил, как нынешним утром постучался к Ионасу, хотел спросить, собирается ли тот в Хобарт. На самом деле любопытствовал, не объявилась ли Полина. За три последних дня всего разок мелькнула. Правда, и они с Лизой все время в разъездах.
      Спросить не решился - очень уж плохо выглядел молодой супруг. По всему видно - то ли спал одетый, то ли вовсе не ложился. Мятый, небритый, глаза воспаленные. Но сказал вежливо - вечно у него такой вид, будто извиняется, - что поскольку ему предстоят экзамены в университет, это важно, он только что начал готовиться. На столе и правда - разложены были книги, мерцал серый глаз компьютера...
      Это было утром, а сейчас - поздний вечер.
      Лиза ввинтилась в небольшую толпу домочадцев, сгрудившихся на крыльце. Ионаса среди них не было - и Павел пошел прямо к нему. На стук не ответили, дверь оказалась заперта. Вспомнив, что все окна на фасаде освещены, любознательный гость прошел через соседнюю, оказавшуюся открытой комнату на галерею, прикинул, что спальня молодых вторая от угла и заглянул в распахнутое настерж окно.
      Ионас лежал ничком на кушетке, и не Полина, а рыжая Джина склонилась над ним, гладила по золотым волосам. Ситуация была не из тех, что требует деликатности - так рассудил пробудившийся в душе Павла следователь и, перемахнув через подоконник, он оказался в комнате. Лежавший на шум не отозвался - спит, что ли? Зато рыжая вскочила, как ошпаренная.
      - Пол, что происходит?
      - Полиция, - начал было Павел, но по лестнице уже топали чьи-то ноги, - Тебе лучше открыть дверь, а то взломают...
      И, убедившись, что Джина двинулась к двери, тем же путем снова выбрался на галерею: хорошо бы, пока его не обнаружат, посмотреть, что творится в доме. А в распахнувшуюся дверь уже ввалились двое полицейских, и Ионас сел, вид ошалелый, шарит руками по кушетке, будто приподняться (встать??) хочет.
      Павел отскочил от окна, поспешно зашагал по галерее, на ходу заглядывая сквозь шторы в освещенные комнаты - нигде никого, хотя всюду признаки внезапно прерванного бытия. У Пятраса и Регины голосом спортивного комментатора орет телевизор, в соседней комнате - кто там живет-то? безлюдное чаепитие, кажется, над чашками парок вьется и печенье рассыпано на скатерти.
      Прямо "Мария - Целеста", если только не знать, что здешние обитатели, покинувшие подобно морякам загадочной шхуны свои комнаты по неведомому знаку, толпятся неподалеку, на крыльце и с ними уже разбираются стражи порядка.
      - Польку ищут, - шепнула Лиза, когда Павел незаметно присоединился к остальным, - Вон те двое заявили о пропаже.
      - Эт-то ещё кто? - новые действующие лица, незнакомые мужчина и женщина, к коленям их жмется мальчик лет пяти. Стоят отдельно от хозяев. По каким-то неуловимым признакам Павел определил в них соотечественников.
      - Вместе с полицией из Хобарта прикатили. Русские, - ответила Лиза, успевшая навести справки.
      Между тем в гостиной на первом этаже уже шел допрос - то есть, не допрос пока, а просто полиция входила в курс дела. Сержант подошел к окну, чтобы задернуть шторы изнутри, но Павел успел заметить, как расположившийся за круглым столом старший полицейский чин - инспектор, шериф, что ли? Как их тут величают? - отодвигает в сторону пышный букет, чтобы ничто не загораживало лиц собеседников, которым предложено место напротив. А собеседники эти - Рудольф Дизенхоф и его жена, и старик в порядке, а Бируте непричесана, волосы заплетены в тонкую косицу, из-под наспех накинутого халата метет пол край ночной рубашки.
      Когда их место заняли Пятрас с Региной, старики на крыльцо не вернулись, пошли прямиком к себе. Чай, что ли, допивать... Павлу и Лизе никто ничего не сказал, но было ясно: и до них очередь дойдет. Двое молодых полицейских как бы и не караулили никого, но и не уходили с крыльца, переговаривались негромко, один рассмеялся, но тут же хлопнул себя ладонью по губам: служба, дескать, ответственность.
      Незнакомцев же с ребенком с самого начала отвели в кухню и там они что-то писали за просторным обеденным столом, советуясь, поправляя друг друга и споря. Писал, вернее, муж, а женщина качала на коленях задремавшего малыша.
      Улучив минутку, Павел вошел в кухню.
      - Привет, - сказал он, - Я Павел Пальников, родственник хозяев.
      Его поняли сразу.
      - Поленька рассказывала про московских родственников.
      А нам про своих здешних знакомых - ни слова.
      Женщина - миловидная, бледная, в чересчур большом, будто с мужнина плеча, свитере, пожала острым плечом:
      - К ней родные плохо относились... Ничего удивительного.
      - Да как надо было относиться? Она все сбежать норовила.
      Женщина сказала неприязненно:
      - Вы вроде милицейский следователь? Вот и поучаствуйте в розыске. А то человека пятый день нет, а они и не хватились. Будто так и надо.
      - Полина и раньше пропадала.
      - С чего бы это, а? - вскинулся мужчина.
      - Будет тебе, Костя, ты пиши, пиши.
      Тот поправил очки, склонил пышноволосую голову над стопкой белой бумаги, забормотал, складывая английские фразы.
      ...Они тут почти год, но скоро, слава Богу, возвращаются домой, в Россию, в Питер. Между тем, рассказала Ира - Костю пригласили прочесть курс лекций по генной инженерии, колледж Сент-Джон, это в Хобарте. Колледж бедный, платят мало, но ребята все равно согласились: интересно же, Тасмания... Однако скоро надоело - скучно здесь, студенты предметом не интересуются, у них как бы факультатив, для общего развития. Преподавание как в позапрошлом веке, и компьютеры не помогают, главное ведь подход...
      Павел не понял, какой подход и, главное, не успел спросить, каким образом Антоновы познакомились с Полиной: его позвали к инспектору. Пятрас уже ушел, Регина осталась в качестве переводчика. Вид у нее, как и у инспектора Джорджа Маккоя - так он представился - был ночной: помятый, усталый, Павел не взялся бы определить возраст инспектора: где-то от сорока до пятидесяти, лысина, под глазами мешки, вопросы задает вяло, для проформы:
      - Имя, откуда прибыли и зачем, в каком родстве с хозяевами дома, хорошо ли знаете молодую особу, которую ищут, когда видели её в последний раз?
      Павел добросовестно отвечал, скрыв, впрочем, от инспектора маленькую деталь. В последний раз он Полину не видел, а только слышал: ночью. Перед самым рассветом поднялся на галерею по внутренней лестнице. Не спалось, решил понаблюдать, как солнце восходит. И услышал негромкий разговор: голоса доносились из спальни молодоженов. Женский голос произнес несколько невнятных слов:
      - Давай всех обманем, Иончик, Ну давай. Ну давай. Пока они там разберутся...
      Пробормотал что-то мужской голос, звучал он просительно, женщина ответила совсем тихо, потом засмеялась - а через пару минут все звуки в комнате перешли в ритмичное покачивание: двойное дыхание, сначала едва слышное, участилось, стало громче, медленное поскрипывание матраса тоже ускорило темп - и Павел, стараясь не шуметь, побежал вниз, в комнату, где ради желания посмотреть рассвет в небе Тасмании, оставил спящую подругу. Черт с ним, с рассветом, бывают занятия поинтереснее. Лиза, теплая и сонная, охотно разомкнула объятия ему навстречу, и мерное покачивание двух соединившихся тел, переданное, будто по эстафете, их смешанное дыхание доносились теперь из комнаты для гостей. А может, кто-то из прочих обитателей дома подхватил почин, тоже приступил к простому и великому действию, без которого не было бы никого живого на земле. Павел тогда так и не выяснил, кого и зачем собиралась обмануть Пелагея, к чему склоняла супруга и получила ли согласие на обман. Если Павел правильно припоминает, то исчезла она как раз на следующий день - они с Лизой встали тогда поздно, никого не застали в кухне, где народ обычно завтракал. Кажется, именно в то утро Полина спозаранку уехала к Антоновым и исчезла по пути между фермой Гудхарт и колледжем Сент-Джон, а тут и дороги-то всего километров двадцать. Машины идут по автостраде потоком, крыши домой мелькают то и дело за деревьями по обе стороны.
      Итак, о подслушанном разговоре Павел инспектору Маккою рассказывать пока не стал. Глядишь, объявится завтра безалаберная девчонка, к чему лишние хлопоты?
      Однако эта надежда развеялась через несколько минут. Инспектор доверительно положил перед коллегой бумагу, написанную Костей Антоновым.
      Господин Антонов и его супруга заявляют в полицию Хобарта о пропаже своей знакомой Полины Дизенхоф на том основании, что указанная миссис Д., позвонившая им рано утром четыре дня назад и пообещавшая в тот же день к ним приехать, в их доме так и не появилась, на ферме Гудхарт, где она постоянно проживает с мужем и его родственниками, о её местонахождении, как утверждают эти самые родственники, ничего не известно, все попытки супругов Антоновых отыскать пропавшую в полицейских участках, больницах и моргах оказались тщетными.
      - Возможно, у миссис Д. имеются ещё знакомые, о которых господа Антоновы не знают, - перевела Регина замечание полицейского следователя.
      - Можешь не переводить, я и так все понял, - отмахнулся Павел. Антоновы же, которым перевод тоже был без надобности, отвергли, что единственные кроме них соотечественники - это двое орнитологов из Грузии, работающие на самой южной оконечности острова. Они хоть и не из России, но по крайней мере, говорят по-русски, Антоновы сами же Полину с ними познакомили, когда те заезжали в колледж Сент-Джон. Но знакомство это продолжение, насколько им известно, не обрело, а главное не далее как сегодня утром господин Антонов звонил на орнитологическую станцию. Так, на всякий случай, да и звонить-то больше некуда. Полины там нет.
      Регина, хотя в её услугах больше не нуждались, осталась в комнате. Вроде как представитель семьи, которую, если коротышка не найдется в ближайшем будущем, ждут крупные неприятности.
      Полицейский вышел из комнаты, оставшиеся немедленно заговорили между собой по-русски.
      - Почему так сразу в полицию? - укоряла Антоновых Регина, - Будто нас подозреваете в чем-то...
      - А куда ж было бежать? - запальчиво возразил Костя, Мы вам каждый день звоним, вы нам отвечаете с раздражением, а то девочки нет как нет.
      - Вовсе вы никого не раздражаете, просто это семейное дело.
      - Мы в курсе ваших семейных отношений, - заметила Ира негромко, стараясь не разбудить сынишку, уложенного спать в кресле, - Именно потому и забеспокоились.
      - Как вас понять? - Регина выпрямилась, оглянулась на Лизу и Павла, пытаясь заручиться хоть чьей-то поддержкой.
      - Колесо раскручено. Хотим мы или не хотим. Полиция занялась поисками, - на этих словах Павла в дверях снова возник мистер Джордж Маккой, остановился, вслушался в незнакомую речь, и произнес, наконец:
      - Леди и джентельмены, сегодня мы ничего больше сделать не в силах. Расходимся.
      Слышно было, как уехали обе машины. Не сказав ни слова, ушла Регина. И Павел с Лизой отправились на покой после долгого, утомительного и тревожного дня.
      Какое утро славное, солнечный свет почти прожигает кремовые полосатые шторы, заливает комнату, не оставляя ни одного темного уголка. Никаких тайн и секретов, все на показ! Жаль, что на самом деле это не так.
      Павел потянулся к Лизе и убедился, что подруга не спит. Уставилась в потолок, взгляд напряжен, неподвижен и вовсе не выражает утренней радости. Тут и сам он кожей почувствовал, что Полины в доме по-прежнему нет и, стало быть, остальные обитатели пребывают в печали и тревоге. Припомнил Ионаса, ничком лежащего на кушетке, и рыжую Джину - вчера Маккой наверняка отлучился, чтобы побеседовать с этой парочкой отдельно от других, поскольку им роль в пьесе отведена особая. Ему же, Павлу, хорошо бы повидать с утра пораньше дядю Рудольфа. Надо надеяться, старик не изменил своей привычке проводить рассветные часы в верхней гостиной.
      - Лизок, не расстраивайся, - сказал он, чтобы отвлечь внимание подруги от потолка, на котором, видимо, рисовались ей страшные видения, уж больно взгляд сумрачен.
      - Паш, неужели с Полькой, правда, что-то приключилось? Ну куда она в самом деле подевалась?
      - Мне тоже не по себе, - Павел рассказал, что видел вчера Ионаса с Джиной в семейной спальне, - Неспроста эта рыжая там так обосновалась, оба знают, что Полина не вернется.
      - Может, Джина просто его утешить хотела?
      - Она-то? Да ей Пелагея поперек души. Антоновы правы: Ионас почему-то не больно жену искал. Положим, привык, что она убегает... Но я бы на его месте поостерегся к такому привыкать.
      На этом Павел оставил Лизу, соблазнительно раскинувшуюся на свежих простынях и мягких подушках, и отправился искать Рудольфа. Интересно, что старик думает обо всем этом, он тут самый трезвый и разумный.
      Покуда играть в кабаках приходилось по вечерам, а то и ночами, Руди ложился спать поздно, иной раз под утро, после неумеренной выпивки и тяжелого ужина. Проснувшись где-то к полудню, жаловался случившейся на тот момент подружке на похмельную головную боль, много неудобств причиняли печень и прочие потроха. Переезд в Австралию оказался "второй попыткой" - и удавшейся. Кабацкий лабух, греховодник стал верным мужем добродетельной вдовы, заботливым отчимом её отпрыску, а потом и вовсе обзавелся собственным сынком - в сорок пять-то лет! К тому же и род занятий переменил - строительные и дорожные работы, хоть и непрестижны, но прилично оплачивались, а Господь физической силой не обделил. И были припрятаны не черный день какие-то вещички, которые удалось благополучно вывезти и продать. Музицировал же, приехав в Австралию, разве что на семейных вечерах, даже и репертуар новый освоил, взамен какой-нибудь "мясоедовской" и "кантри", литовские народные... О его прошлом в литовской колонии никто понятия не имеет, хотя сам он ничего постыдного в том прошлом не видит: так уж сложилось, и музыкантом он был неплохим, ну, выпивал лишнего, как все, ну бабы липли... А если Бируте губы поджимает - её дело, по-своему она права.
      Нет, никакой ностальгии не испытывал Рудольф, покинувший четверть века назад неприветливую Россию. Не было в ней счастья добропорядочному и трудолюбивому немецкому семейству, два века искренне считавшему её своей родиной. Сослали, разорили, раскидали по всему свету. Хельмут Дизенхоф отец Рудольфа, умер в Казахстане в преклонных летах, мать - и вовсе до Казахстана не доехала, умерла в родах прямо в поезде. Брат Вильгельм, в теплушке вагона появившийся на свет, живет в Германии, там же и племянница Маргарита - дочь любимой сестры Гизелы, а сама Гизела уже три года покоится на московском кладбище. Зато внук её Павел, которого она воспитала, как родного сына, приехал навестить старого Рудольфа, познакомился с молодыми родственниками - это какие же перемены должны были произойти в России, чтобы такое стало возможным!
      Однако геополитические проблемы мало занимали Рудольфа в то утро, когда Павел отыскал его в верхней гостиной. Не дожидаясь, пока домашние встанут, тот варил себе кофе прадедовским способом. На круглом низком столе размещались - жестянка с кофейными зернами, ручная мельница, кувшин с водой, сахарница, пара грубых бело-голубых фаянсовых кружек и, разумеется, спиртовка. Пока Руди колдовал над своим немудреным инвентарем - кофе у него, надо упомянуть, получался отменный - Павел успел задать главный вопрос:
      - Куда девалась чертова деваха? Как ты думаешь, дядя?
      - А что тут думать? Куда бы она не сбежала, хорошего не жди. С самого начала ничего хорошего не было, Пауль. Зря Ионас её сюда привез.
      Божественный аромат кофе забил остальные божественные ароматы, а их много разлито было в утреннем воздухе. Выхлебывали из кружек медленно и с чувством, молчали, священнодействовали. И, наконец, хозяин решился: поведал гостю то, что, не будь Павел милицейским следователем, никогда бы он от Рудольфа не услышал. Только боль и страх за сына, и надежда на помощь родственника-профессионала заставили скрытного старика развязать язык.
      ...Все началось ещё до того, как Ионас - юный принц, свет в окошке родителей - впервые покинул Австралию. Это все Бируте затеяла - не желала себе невестку из местных: голоногие, курящие и пьющие девицы вызывали шок, даже в знакомых литовских и немецкий семьях молодому поколению предоставлялось слишком много, на её взгляд, воли. А у старшего - Пятраса все отлично получилось, привез из Литвы жену себе и родителям на радость.
      За день до отъезда с туристической группой Ионас признался отцу: у него любовь с одной девчонкой, с Джиной Уэйн, они с пятнадцати лет, уже четыре года вместе - ну ты понимаешь, отец? И Джина считает его женихом, и брат, и родители покойные знали про их отношения - стало быть, у него есть обязательства...
      - Не по делу говоришь, сынок, - перебил его тогда Рудольф, - Скажи прямо, собираешься жениться? Если бы любил, спрашивал бы совета?
      Рыжую Джину Рудольф недолюбливал, Бируте же просто видеть не могла. Напориста, агрессивна, Ионас рядом с ней, как барашек. Каким родителям такое понравится? Хуже того, случилась несколько лет назад история: в школе кто-то распространял героин, учителя дознались, подозрение пало на Джину, а заодно и на её неразлучного дружка. Еле выгребли из той истории...