Элла Никольская
      ДАВАЙ ВСЕХ ОБМАНЕМ
      По весне пришло письмо из Австралии от дальнего во всех отношениях родственника - Рудольфа Дизенхофа. Всеволод Павлович удивился. Руди исправно давал о себе знать, но ограничивался открытками: поздравлял с Новым Годом, а заодно и с Рождеством Христовым, потом с Пасхой вкупе с Первомаем - две-три открытки за год набегало. Раньше приходили и письма: когда жива ещё была Гизела - жена Всеволода Павловича, приходившаяся Рудольфу родной сестрой. Но Гизелы почти три года как нет.
      Прежде чем вскрыть конверт, Всеволод Павлович внимательно рассмотрел марку: коала, пухленький заокеанский медвежонок. Попадались на австралийских марках и кенгуру, и пестрые птицы, и незнакомые какие-то существа, открытки тоже сами по себе представляли интерес: улицы чужих городов. Руди только такие и присылал, вечный горожанин, сельских пейзажей, видно, не любит. Открытки покупает сам, выбирает со значением. А конверт он безлик... Надо надеяться, ничего там у него не случилось.
      "Дорогой Всеволод - почерк, как всегда, размашист, но пару раз рука писавшего дрогнула, сорвалась и вертикальная линия будто перечеркнула строчки, Всеволод Павлович по себе знает, как это случается. - У нас кое-какие новости, есть и неплохие. Мы, наконец, поселились в собственном доме. Пятрас, старший сын моей жены Бируте провел несколько удачных коммерческих операций с недвижимостью, в результате удалось купить ферму, о чем всегда мечтала его мать. Ты, должно быть, уже заметил, что на конверте новый адрес..."
      Всеволод Павлович взял конверт и убедился, что так оно и есть.
      "Второе, что я хотел бы сообщить, для тебя, конечно, уже не новость, но мне интересно было бы узнать, как ты к этому относишься. Еще перед Рождеством я получил письмо из Мюнхена от моей племянницы Маргариты, тебе хорошо известной..."
      Юмор у старины Руди ничего себе, ещё бы Всеволоду Павловичу не помнить Маргариту, Гретхен - бывшую жену.
      "Она пишет, что, отдыхая осенью в Испании, неожиданно встретила там Пауля, кто бы мог подумать? Воистину неисповедимы пути Господи! Что бы сказала на это наша дорогая Гизела, царствие ей небесное? К сожалению, Гретхен, как обычно, поскупилась на подробности, ты, конечно, знаешь об этой встрече больше, чем я. Как все это произошло и как воспринял Пауль свидание с родной матерью?
      Объединяя эти две новости в одну, я думаю, что неплохо было бы обсудить семейные дела не в письме, а лично. Теперь, когда мы поселились в большом доме, появилась, наконец, возможность повидаться. А для этого ты и Пауль должны навестить нас и собственными глазами убедиться, что мы, австралийцы, не ходим вверх ногами. Бируте, Регина, Пятрас и Ионас рады будут с вами познакомиться. Мы берем на себя оплату дороги в оба конца (но не самым шикарным рейсом) и все прочие расходы, вам остается выправить медицинскую страховку и получить въездные визы в австралийском посольстве..."
      Откинувшись на спинку кресла - внезапно закружилась голова - Всеволод Павлович на миг представил себя в салоне самолета. По правде сказать, он только по телевизору видел, как выглядит салон современного лайнера, ему-то довелось летать на аэрофлотовских Илах и Ту-104 не дальше Сухуми, да и то всего трижды, в прежние времена предпочтительнее казался поезд, Гизела и вовсе боялась летать.
      Австралия, неведомая земля. Практически все, что он об этой земле знает, почерпнуто из "Детей капитана Гранта". Каторжники, золотоискатели, эвкалипты, каннибалы племени маори - нет, это уже Новая Зеландия. Да, а новый адрес Рудольфа - это и не Австралия даже, а Тасмания, остров возле самой Антарктиды, куда ссылали самых неисправимых... Далеко же тебя занесло, старина Руди, дальше некуда. Но похоже, тебе там неплохо.
      Преодолевая легкое головокружение, Всеволод Павлович поднялся, поискал в книжном шкафу с детства любимый старинный географический атлас. Потертый, белесый от старости толстый переплет, золотого тиснения буквы почти с него осыпались. Павлушка, когда меленький был, тоже его любил, листал часами... Сейчас отыщем эту Тасманию, убедимся, что и впрямь существует она на белом свете.
      Когда Павел и Лиза вернулись с работы - они всегда являлись вместе, встречались где-нибудь на улице, Лиза не любила приходить домой одна, квартира все ещё оставалась для неё чужой - так вот, когда молодые вернулись, Всеволод Павлович дремал в своем кресле с географическим атласом на коленях. Заокеанское письмо валялось рядом на полу. Павел поднял его, потормошил отца:
      - Пап, на закате спать вредно, голова разболится.
      Слово в слово в таких случаях говорила и Гизела. Всеволод Павлович встрепенулся:
      - Да я и не спал вовсе...
      За ужином обсуждали письмо Рудольфа.
      - По-моему, тебе стоит поехать... - сказал Павел. - Только сначала посоветуйся с врачом.
      - Приглашают нас обоих, - напомнил Всеволод Павлович.
      Павел пожал плечами:
      - Не получится. Кто меня с работы отпустит? Отпуск только через полгода.
      - Вот через полгода и поедете вдвоем, - вмешалась Лиза. - Конечно, Всеволод Павлович один лететь не может. Сколько туда лету? Сутки, небось, а то и больше...
      - Не в том дело. - Павел замялся, Всеволод Павлович понял: сыну неловко назвать истинную причину того, что обоим им заманчивый вояж в ближайшем будущем не светит. Не в Австралию надлежало собираться старшему Пальникову, а в ближайшее Подмосковье, в кардиологический центр, где проходят реабилитацию более или менее благополучно выжившие инфарктники, и пора уже заниматься оформлением курортной карты, поскольку в собесе твердо обещают путевку.
      - Ладно, - будто не поняв, бодро произнес Всеволод Павлович, - Утро вечера мудренее. Посмотрим. Коньков же в Швецию улетел - и ничего.
      - Вам Коньков не указ, - фыркнула Лиза. - Он и водку пьет. Как конь. И где Швеция, а где ваша Австралия...
      - Лиза, прекрати!
      - Оставь, Павлуша, - великодушно сказал Всеволод Павлович. - Твоя жена заботится о моем здоровье, не так ли? Кони, кстати, водку не пьют.
      Он слегка поклонился в сторону Лизы, которую упорно при всяком удобном случае величал женой сына, хотя знал отлично, что молодые не венчаны и не расписаны. Лизу это почему-то уязвляло - не сам факт, а то, что свекор или не свекор? - его то и дело подчеркивает. Павел же старался в их перепалках не участвовать - лучшее, что можно делать, если пребываешь между двух огней.
      Изучая заморский конверт, Лиза неожиданно извлекла из него не замеченную Всеволодом Павловичем фотографию, вложенную обстоятельным родственником. Ага, вот и новый дом. Настоящие хоромы, шесть окон по фасаду в первом этаже, да ещё галерея наверху, да ещё пристройки какие-то. Главное же - местность вокруг, убегающие за горизонт голубоватые холмы, прямо по ним - низкие слоистые облака. Группу людей, стоящих и сидящих на широком крыльце, Всеволоду Павловичу пришлось разглядывать сквозь увеличительное стекло. Когда после основательного изучения он положил снимок на стол, им тут же завладела неугомонная Лиза, начала спрашивать, тыкая пальцем:
      - Вот этот сидит - Рудольф, да? А этот длинный? И вот ещё парнишка и три женщины. Которая из них его жена? Если эта, то вот эта ихняя сноха, а третья кто? И куры, и две собаки, надо же...
      Всеволод Павлович по мере сил удовлетворил её любопытство, он и сам-то не сильно разбирался в дальней этой родне. Знал одного Рудольфа, да и то лет двадцать назад. Однако был уверен: сутуловатый старик, примостившийся на ступеньках боком к объективу, будто прикрикнувший на остальных, и есть его давний знакомец. Больше никого не узнал, благо и не видел никогда, только догадываться мог.
      На следующий день Всеволод Павлович, как только остался один, сел сочинять ответное послание.
      "Рад за тебя, старый дружище Руди, - Ваш новый дом, судя по фотографии, просторен и удобен, к тому же расположен в красивом месте. Далеко ли это от ближайшего города? Ты ведь, насколько я помню, не любитель сельской жизни. Или поблизости имеется все же какой-нибудь паб?"
      Далее он коротко написал о себе: та же квартира, которую ты, должно быть, помнишь, однако жизнь вокруг совершенно другая. Спасибо за приглашение - к сожалению, сам не сможет пока им воспользоваться, у него несколько другие планы. Но если бы Руди пригласил Павлика и его подругу Лизу, очень милую девушку, то это было бы просто отлично. Павлик охотно расскажет тебе все, в частности и о встрече с Маргаритой, это удивительная история, её стоит послушать..."
      Старина Руди не откажет, в этом Всеволод Павлович был уверен. Все справедливо - молодежь на край света, а ему поближе, в кардиологическую клинику.
      После тридцати часов полета пол уходил из-под ног. Правда, были посадки в Сингапуре и Дубае, но между ними подолгу приходилось сидеть в неудобном кресле, почти не двигаясь: жалко было беспокоить прикорнувшую на его плече Лизу, сам же Павел спать сидя не умел.
      Аэропорт в Сиднее после сингапурской и дубайской оглушительной роскоши показался будничным, вроде родного Шереметьева, только, конечно, почище и посветлее. Толпа прибывших на глазах растворялась в толпе встречающих.
      - Неужто добрались? - Павел поморщился, потер щетинистую щеку. - Ну и где родственники?
      - Смеху будет, если нас не встретят, - отозвалась Лиза. На эти слова к ним дружно повернулись двое: мужчина и женщина, рослые, возвышающиеся над толпой, схожие между собой как брат и сестра и, будучи оба на удивление длиннолицыми и длинношеими, неуловимо напоминавшие гусей.
      - Пауль, Элизабет! - и загоготали радостно. Парень - несомненно тот самый разбогатевший недавно Пятрас - резко согнулся пополам, приложился к ручке опешившей Лизы, затем дружески обнял Павла. Его спутница непринужденно расцеловалась с обоими и все вчетвером ещё немного потоптались на месте, исподволь разглядывая друг друга, привыкая, бессознательно притираясь, угадывая, о чем спрашивает новый знакомый и на каком языке следует ответить...
      Вышли на яркое солнце, под непривычно высокое светлое небо, обмениваясь бессвязными восклицаниями: черт, свет тут у вас какой пронзительный... Куда же я машину поставил? Вечно ты, я же говорила... Обнаружили каким-то чудом запропастившийся на стоянке среди сотен других машин серый "фордик" и, сделав таким образом первые шаги по австралийской земле, гости вместе с хозяевами покатили по широченной, сказочной гладкости серой ленте автострады... Когда замелькали за окнами многоэтажные дома, Лиза спросила расслаблено:
      - Это уже центр?
      Ее не поняли. Женщина-гусь Регина - она приходилась женой Пятрасу и говорила по-русски лучше, потому что до замужества жила в Литве и учила в школе русский язык, - пробормотала что-то насчет новых эмигрантов: дескать, это они вынуждены осваивать столь неприглядное жилье на первых порах, специально для них построено...
      План был такой: конец нынешнего дня и весь следующий, до самого вечера провести в Сиднее, осмотреть его, насколько хватит сил, а потом улететь в город Хобарт - столицу Тасмании, от которого совсем уж недалеко, километров тридцать до фермы Гуд Гудхарт, конечного пункта путешествия, где ждут с нетерпением московских гостей Рудольф Дизенхоф - брат покойной Гизелы, шурин Всеволода Павловича Пальникова, его супруга Бируте - мать Пятраса и, стало быть, свекровь Регины, а также младший брат Пятраса Ионас - общий сын Рудольфа и Бируте и его молодая жена Пола - они совсем недавно поженились.
      - Пойдем в верхнюю гостиную, покурим и поболтаем, - предложил Рудольф.
      Паша охотно согласился. больше всех в доме ему понравилась эта гостиная - не комната даже, а пространство над первым этажом. Дом построен в виде буквы П - то, что хозяева называют верхней гостиной, располагается как раз над перекладиной, по всей её длине, и опоясано галереей, а по обе стороны дома - спальни с ванными комнатами и гардеробными, ещё какими-то помещениями.
      Лизу и Павла, к тайному его сожалению, поместили не там, а внизу, в комнате для гостей, по левую сторону от главного входа (был ещё и черный, позади дома). Гостевая похожа на номер в отеле: широкая кровать, встроенные шкафы, две тумбочки, две одинаковые лампы, сладкий пейзаж в багетовой раме. Все новехонькое и ничего лишнего. И отдельный, разумеется, санузел - язык не поворачивается столь прозаическим термином обозначить прекрасное смежное помещение, почти равное размером самой комнате. Включишь свет - так все и засверкает: зеркала, металлические краны и кронштейны светильников, стеклянные выгнутые стены душевой кабины и его сиятельство белоснежный унитаз.
      Лиза, подмосковная уроженка, выросшая в доме с удобствами во дворе и потому особо ценившая блага цивилизации, аж застонала от зависти. Ведь одно дело наблюдать эдакую красоту в телесериале или даже в отеле (отдыхали в прошлом году за границей) и совсем другое дело, когда подобное великолепие в твоем собственной доме, и не в городском особняке, а на ферме какой-то, в самой глухой земной провинции, потому что дальше Тасмании только Антарктида с её пингвинами...
      - Нравится дом? - спросил Руди, усаживаясь в одно из кресел и жестом приглашая Пашу занять соседнее, - Пятрасу здорово повезло, правда?
      - На чем он заработал?
      - Землю купил несколько лет назад, на первые свои заработанные деньги. А в прошлом году продал с большой выгодой.
      - Так просто?
      Выцветшие глаза Рудольфа сощурились в усмешке:
      - Вовсе не просто, надо друзей полезных иметь и знать ситуацию на рынке. Он парень не промах, Пятрас, настоящий литвин.
      Павел уже знал: тут, на Тасмании живет литовская колония, крепко держатся друг за друга эмигранты довоенные и послевоенные, хранят язык и обычаи своей по-северному неяркой, но все равно прекрасной янтарной Литвы, берегут память о ней. И жену, если не найдется здесь подходящей, норовят там добыть.
      Словом, когда приспело Пятрасу жениться, подался парень в Литву. Материнское влияние, а может, зов предков. Или голос крови, как это там называется.
      Слушая неторопливый рассказ, Павел исподволь разглядывал дядюшку Руди - хотя на самом деле кем они друг другу приходятся? Велел называть себя дядей - и быть посему...
      Накануне они провели вечер вдвоем, в этих самых креслах. Павел поведал в деталях о событиях прошлого года: как, загорая на испанском пляже, узнал в одной купальщице родную мать, с которой прежде не то, чтобы знаком не был - даже и о существовании её не подозревал, считая себя сыном Гизелы сестры Рудольфа.
      Руди эту историю уже знал, интересовали его подробности. На кого похожа эта девочка, Пауль? Она, выходит, твоя сводная сестра... Видел ты её отца? Как ты думаешь, счастлива с ним Грета? Не жалеет ли, что в свое время уехала из России, оставив мужа и маленького сына - его, Пауля?
      Павел отвечал, стараясь придерживаться истины, не импровизировать. В самом деле, откуда ему знать, счастлива ли его биологическая мамаша, они толком и не познакомились... Обстоятельства их встречи были, что называется, экстремальными, времени на задушевные беседы не хватило.
      Павел потихоньку разглядывал собеседника, не без удовольствия отмечая, что они, безусловно, одной породы. Лицо Рудольфа слишком, пожалуй, худое, между кожей и мощным костяком никакой прослойки. Обтянутые крепкие скулы и квадратный подбородок. Годам к сорока, Павел надеется, сходство усилится. Пока же подводит словянская мягкость и размазанность черт, да ещё румянец... Ионас тоже похож на Рудольфа, те же черты, но силы в лице не чувствуется: синие глаза с поволокой, застенчивая улыбка. Атлет, с детства тренированный. Руди с гордостью перечисляет, в каких видах спорта преуспевает его младшенький - вернее, единственный сын. Пятрас тоже рослый и крепкий парень, только он не родной.
      ...Пятрас, стало быть, привез свою Регину из Литвы. Бируте довольна: работящая девушка и добросердечная. Английский освоила запросто, а вот Пятрас русский подзабыл. В основном звучит в доме литовская речь. Ионас по-русски понимает - отец позаботился, однако говорить стесняется. Сам же Рудольф в литовском и английском поднаторел, зато родной немецкий за ненадобностью почти потерял...
      Ну и разноязыкая семейка! Ионас за стенами этого дома наверняка становится просто Джоном, обычным австралийским парнем, и вот эти зелено-голубые холмы за широкими, чисто промытыми окнами ему роднее, чем висящие в простенках виды Вильнюса и репродукции Чурлениса. Что ему готические соборы и загадочные древнелитовские короли?
      Однако за женой юный Иоганнес Хельмут Дизенхоф - так он по документам значится - отправился-таки в Литву. Пола, его жена, в доме пока не появлялась, и что-то о ней помалкивают.
      - В Хобарт, кажется, уехала, - ответили любознательной Лизе, когда та поинтересовалась, где же это вторые сутки пропадает жена Ионаса. Павлу показалось, будто вопрос сочли бестактным, хотя что тут такого?
      И как раз на следующее утро, отправившись на прогулку, на дальней границе усадьбы Павел с Лизой набрели на странное существо. Оно пристроилось на верхней перекладине изгороди: старые кроссовки на босу ногу, линялые шорты, растянутая, к тому же на вырост майка.
      - Это что ещё за чучело? - удивилась Лиза.
      - На себя посмотри! - огрызнулось чучело и спрыгнуло на мягкую траву. - Тоже мне красотка.
      Павел оторопел, услышав русскую речь, Лиза же мгновенно оценила ситуацию:
      - Чего ты тут расселась, тебя же все ищут, беспокоятся, Ионас с утра в Хобарт укатил...
      - Зачем это?
      - Сказали, что тебя там видели.
      - Кто, интересно, видел?
      - Не знаю. А ты правда там была?
      - Ну да. Работу искала.
      - Нашла?
      - Найдешь тут, как же!
      Беглянка вздохнула, провела рукой по черным вихрам - безнадежная попытка привести их в порядок.
      Павла так и подмывало спросить, с чего это ей вздумалось искать работу в городе, когда на ферме дел полно. Но вместо этого он сказал примирительно:
      - Вроде мы с тобой тезки: ты Пола, я - Пол. Павел, стало быть. А ты Полина, что ли?
      - Пелагея! - девчонка засмеялась и состроила гримаску, высунув язык. Так крестили. А по паспорту Полина Андреевна. А вы - московская родня, что-то долго вы до нас ехали...
      - Нравится тебе тут, Пелагея? Не скучаешь по родине?
      - Не-а! Тут гораздо лучше, не сравнишь...
      - Чего ж тогда из дому бегаешь?
      - Хочу и бегаю! - ещё одна гримаска.
      Забавная какая - глазки-щелочки, скуластенькая, рот широкий, веселый. Только как это красавец Ионас выбрал эдакую простушку - замарашку? Смугла, неказиста и уж явно русская - не литовка...
      Видно, та же мысль посетила и Лизу и выражена была в неожиданной форме:
      - Прийдем домой, я тебя постригу.
      - Ты, что ли, парикмахерша? - удивилась коротышка.
      - Училась, - коротко ответила Лиза, - тут дорога покороче есть? А то я устала.
      Их появление на ферме встречено было сдержанно. Откровенно обрадовался только старый Рудольф, Бируте, холодно кивнув невестке, пошла звонить кому-то в Хобарт: надо же сообщить Ионасу о возвращении Полы. Гуси поздоровались с Полой приветливо, но сразу ушли: дел по горло.
      - Есть будете? - спросил Руди, - Ланч на кухне, все готово.
      - Подожду Ионаса, - сникла вдруг насмешница, куда её бойкость девалась? - Мне есть не хочется.
      - А ты просто посиди с нами, Пелагея, - предложил Павел, - За компанию.
      Но та, не отвечая, скрылась за дверью. Нет, неспроста она убегает из уютного дома, от людей, от молодого красивого мужа. Под каждой крышей свои мыши...
      - Ты и правда на парикмахера училась? Почему я об этом ничего не слышал? - спросил он, когда после завтрака-ланча, то бишь, они ушли вдвоем в свою комнату.
      - Ну! - ответила его красавица, вложив в коротенькое слово множество эмоций. Мол, что тут такого? И мало ли чего ты ещё обо мне не знаешь, да и не твое это дело...
      - На курсах, что ли? - осведомился ко всему привычный следователь Пальников, - Курсистка ты моя вечная! То компьютерные, то иностранных языков, ещё и автовождения. Если стричь училась - ступай и постриги эту Пелагею, пока супруг её законный не вернулся.
      - При чем тут супруг?
      - Ну поговори с ней, проясни. Ты умеешь.
      - А-а... Так бы и сказал. Странная парочка, правда?
      Машина Ионаса - тупорылая "тойота" лихо въехала во двор, затормозила в метре от гаража. У водителя же вид был отнюдь не лихой - устал, раздражен. Понять можно: столько времени провел в поисках убежавшей жены, кому такое понравится? Кажется, все на его стороне, даже Руди смотрит участливо, ни о чем не спрашивает. Бируте - та само сочувствие.
      - Проголодался, сынок? Давай приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое.
      Так истолковал Павел незнакомую речь: эти двое говорят между собой по-литовски.
      А виновница всех неприятностей сидит себе наверху, и Лиза там с ней...
      Когда девушки вернулись в столовую, шумным восторгам не было предела.
      - Твой стиль, - одобрил Рудольф новую прическу Полины.
      - И модно! - согласилась Регина, - Правда, Пятрас?
      - А меня можешь постричь, Элизабет? - это уже была высшая степень признания и Лиза так и просияла:
      - Конечно, Бируте!
      Ну что ему все мерещится? Обычная семья, мало ли как молодые сходятся? Влюбился парень - и женился. Свекры, возможно, не того ждали - но примирились, так чаще всего и происходит, никаким злодейством, коварными умыслами тут и не пахнет, просто следовательские нервы пошаливают... Вон как крепко обнял Ионас жену - выходит, простил беглянку. Милые бранятся только тешатся... А ей, правда, к лицу новая прическа - аккуратная челочка набекрень, сзади пони-тэйл совсем коротенький. Ай да Лизок!
      Однако поздно вечером, в гостевой комнате Павел учинил Лизе допрос. Впрочем, та и сама горела желанием поделиться добытой информацией.
      ...Ионас, как и старший брат в свое время, отправился в Литву по туристской визе. И с той же целью. Мать настояла, она настоящая националистка - эта Бируте, в здешней литовской общине первая леди. Малочисленные народы хотят себя сохранить, такое желание прячется где-то в подсознании у каждой особи. Сохранение вида, как у животных...
      - Ну уж ты скажешь, Лизелотта!
      - Разве это обидно?
      - Уточни у Бируте, обидно или не очень.
      Итак, молодой австралиец литовского происхождения прибыл на историческую родину, где у его матери в провинции осталась многочисленная родня. Все дядюшки, тетушки и племянницы были озабочены поиском подходящей невесты. Жених хоть куда, хорош собой, не беден, а главное - иностранец. Такому кто же откажет?
      - Да уж окрутила, - усмехнулась Лиза, - суженного конем не объедешь!
      Дальше следовало совсем уж непонятное. С двумя доселе незнакомыми родственниками - помоложе себя парнишками - отправился однажды вечером Ионас на дискотеку в соседний городок, там познакомился с Полиной. Сделал ей сходу предложение. Виза у него кончалась через десять дней, едва успели зарегистрироваться. В родительский дом на ферму Гудхарт прибыли законными мужем и женой. Как снег на голову - домашние полагали, что малыш как бы на разведку поехал, потом бы переписка последовала между молодыми, знакомство с родителями невесты... А тут на тебе!
      - Это все Полька тебе поведала? Может, врет? Кто она, собственно, такая?
      - Русская девчонка, сирота практически. Отец по набору на атомной стройке работал в Игналине. Где эта чертова Игнолина, не знаешь? Где-то поблизости от родного города Бируте. Папаша-то помер, то ли спился, то ли по пьянке убили, тут она темнит. Осталась мачеха-буфетчица, тоже русская, на стройке этой литовцев вообще не было, сплошь лимита или, может, в Прибалтике их по-другому звали. Буфетчице падчерица нужна как рыбке зонт. А тут жених подвернулся - Ионас прекрасный. И девушка отдала ему руку и сердце. Навеки. Потому как если развод или ещё что - возвращаться ей некуда, дома её не ждут.
      Задумаешься тут. Лизин пересказ точен, никогда она ничего не сочиняет - по части воображения у неё полный провал. Значит, так ей коротышка-замарашка все и преподнесла. Главный же вопрос остался без ответа: почему именно её выбрал Ионас, совершивший долгий путь в Литву специально за женой? Русская девчонка из семьи, о которой доброго слова не скажешь. И сама - ну точно не красавица, чтобы так уж, с места в карьер влюбиться и сразу под венец. Романтическая история, только верится с трудом. Что-то не так...
      - Лизхен, ты сама-то Польке веришь?
      - Верю - не верю, какая разница. За что купила, за то и продаю. Нам через три недели домой, без нас, что ли, не разберутся? Давай лучше ложись, поздно уже...
      И улыбается со значением - ага, его приглашают, здешний климат очень даже располагает к любви.
      Ночью Павел проснулся и, лежа возле спящей Лизы, долго размышлял о ней и об этой своей новой родственнице. Малаховка нисколько не престижнее Игналины, отец Лизы тоже лимитчик-гастарбайтер по-нынешнему. Прикатил откуда-то с Карпат на заработки, угодил в больницу с аппендицитом, который не помешал ему сделать ребенка скромной незамужней медсестричке. И отбыл восвояси домой долечиваться - даже фотографии не оставил. "Я и есть его портрет", - сказала как-то Лиза. Красивый, значит, был гастарбайтер, но гордиться таким папашей как-то не с руки, дочка и не гордится. Она его и не видела никогда... Его, Павла, отец Всеволод Павлович Пальников, человек во всех отношениях достойный, избранницу сына считает вульгарной, терпит с трудом - вот как Бируте и Рудольф терпят Полину. Самая обычная история чего тут беспокоиться?
      ...Он сам, когда влюбился, свою красавицу завоевывал долго. А Ионас замарашку вмиг победил. Кому как везет. Чушь какая-то. Спать пора...
      * * *
      На следующий день на ферму заявились гости. Прикатили на двух джипах молодые ребята, человек восемь. У Павла аж в глазах зарябило. Оказалось однокашники Ионаса, целая экспедиция, прибывшая из Мельбурна на предмет изучения возможности восстановить в природе тасманского тигра. Дался им этот тигр, вымерший Бог весть когда! Павел с Лизой уже насмотрелись изображений полосатого зубастого зверюги и раз пять выслушали его горестную историю.
      Прихватив Ионаса с женой, а заодно и двух москвичей - экзотика не меньшая, чем сам тигрище, джипы двинулись в один из здешних заповедников, их тут много. Павлу на колени усадили девчушку в длинной майке - может, на ней и были шорты или юбчонка какая, но Павел ничего такого не заметил. А лифчика точно не было. Лиза оказалась притиснутой к белобрысому увальню на соседнем с Павлом сиденье - тот всю дорогу глядел в окно, не принимая участия в общем гомоне, чем и завоевал пашино расположение, не пытаясь привлечь внимание Лизы.
      Дорога то карабкалась вверх, то ныряла в ущелье, петляла, запутывая след, а молчаливые снежные вершины гор вели из-под небес неотступное наблюдение за смеющимися и болтающими путешественниками. По сторонам качался сырой, темный лес, его сменила эвкалиптовая роща - высоченные стволы торчат из густого подлеска, папоротник благонравно прикрывает ажурными веерами их голые коленки. Проехали мимо мрачного на вид озера с низкими берегами - будто кто-то вылил воду в плоский сосуд. Сосны обступили его со всех сторон, оставив только узкую ленту пляжей.
      - На Малаховку похоже, - заметила Лиза. И правда, похоже немножко на озеро позади запруды, перегородившей речку Македонку, там тоже сосны сбегают к самой воде...
      - Соскучилась по дому, подруга?
      Пока проясняли, кто скучает, а кто нет, за окнами джипа замелькали неподвижные, выстроившиеся в ряд белые стражи-скелеты - обглоданные стволы мертвого леса. С чего это они все поумирали, здешние эвкалипты?
      Немногословный сосед ответил коротко:
      - Экологию нарушили, когда строили гидростанцию
      Человек все может: и скалы пробить, чтобы проложить шоссе в четыре ряда, и пустыню украсить, и болото осушить. И сам же погубит все, что создал...
      Прибыли, наконец, - высыпали на поляну, разминая ноги. Оказалось, никакой науки, просто пикник в заповеднике Бонаронг Парк - в программу входит знакомство с дикой природой и завтрак на траве. Это все Лиза разузнала, и не от своего молчаливого соседа, а от его сестры, приехавшей в другой машине. Брат и сестра вовсе были несхожи: девица тараторила не переставая, снабдила нужной информацией Лизу, представилась Павлу: Джина Уэйн, представила брата: Энтони, запомнить легко: "джин и тоник". И уже в воротах заповедника догнала остальных, пообещав напоследок объяснить московским гостям все, чего те не поймут.
      Павел оторопело посмотрел ей вслед и поймал иронический взгляд Энтони или, проще, Тони. Вот с этим бы малым пообщаться, но на каком языке?
      - Он по-немецки кое-как балакает, - сообщила Лиза. - Держись его - и не пропадешь.
      - Это сестрица его тебя просветила?
      - Ну да. Говорит, раз он (ты, то есть) родственник Ионаса - значит, немножко немец. А то, говорит, он (опять ты) по-английски ни в зуб.
      Скажите, какая забота! Сама-то Лиза со своим "твоя моя не понимай" как рыба в воде. Тут главное - кураж, говори - и тебе помогут. А застесняешься - увязнешь в собственной немоте.
      И тут как раз Тони дружески кивнул:
      - Шприхст ду дейч?
      ...Вместе с входным билетом каждому посетителю вручали увесистый мешочек с кормом: годится и для птиц, и для зверей. Только двинулись по дорожке - Лиза взвизгнула: яркокрасный попугай клюнул её в ладонь.
      - Вот зараза! Я его угощаю, а он...
      - Да придержи ты свой язык, - Павел отвел её руку, но красавица уже успела по-детски облизать ладошку, - Подцепишь какую-нибудь птичью хворь...
      Тони, достав из заднего кармана джинсов фляжку, вылил на носовой платок коричневую жидкость, резко запахло спиртным.
      - Виски, - сказал он, - Убивает все живое, в том числе бактерий.
      Прижал платок к пострадавшей лизиной руке. И подмигнул Павлу: убоем, мол, по парочке вредоносных бактерий. Глотнули по разу из фляжки.
      Догонять ушедшую компанию не спешили, зашагали втроем. Набежала стайка маленьких, с овечку, кенгуру, запрыгали вокруг, выманивая корм. Кто-то легонько хлопнул Павла по плечу. Павел обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из компании, а это, Господи, двухметровый кенгурище, смотрит сверху вниз, с интересом заглядывает в руки: а мне-то, дескать, оставили?
      Забавные существа: детские ручки, будто недоразвитые. И мордочки кроткие...