13

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, когда они добрались до ближайшего убежища, ими овладела паника, которую с трудом удавалось сдерживать. Никто не чувствовал себя в безопасности. Серра то и дело подходила к окну или двери, чтобы проверить, что происходит снаружи. Дислейрио пока не появился.

Спустя примерно час прибыл Кэлдасон.

— Все в порядке? — спросил он, едва переступив порог.

Серра кивнула на Таналвах. Та съежилась в кресле у камина, неотрывно глядя на желто-голубое пламя.

— Она все еще в шоке. Я решила оставить ее в покое.

Он кивнул.

— А Куч?

— Наверху с детьми. С ним все нормально.

— А ты как?

— Я?

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, Рит. А ты ожидал, что я впаду в неистовство?

— Нет. Судя по тому, что я слышал, ты все делала правильно. Просто в последнее время ты немного…

— Непредсказуема? Часто выхожу из себя?

— Ну…

Они улыбнулись друг другу.

— Это может показаться странным, но тот факт, что пришлось взять ответственность на себя, каким-то образом помог мне. В противном случае не исключено, что моя реакция была бы иной.

— Ничего странного.

— Возможно… А что означает это твое “судя по тому, что я слышал”?

— На концерте присутствовали и другие люди из Сопротивления, они и рассказали, как все происходило. Я догадался, куда вы отправились.

— Как думаешь, арест Кинзела — часть большой облавы?

— На улицах все как обычно. Нет, мне кажется, им нужен он один.

— Я тоже так думаю.

— Где Куинн?

— Я и сама собиралась спросить, не знаешь ли ты. Он хотел узнать, куда доставили Кинзела. Надеюсь, Дислейрио не разделит его судьбу.

— Он в состоянии позаботиться о себе. — Кэлдасон перевел взгляд на Таналвах, которая не двигалась и, казалось, даже не осознавала их присутствия. — У меня была встреча с Карром, когда пришло известие. Сейчас он тоже идет сюда, окружным путем, как и я.

— Хорошо. Рит, эта мелд, с которой у тебя была схватка… Может, она как-то связана с этой историей… ну, я имею в виду, с Кинзелом?

— Не представляю себе, каким образом. Я вообще не понимаю, что за чертовщина там произошла.

— У тебя много врагов.

— Это наша с тобой общая черта.

Не успела Серра ответить, как в комнату вошел Куч.

— Рит! Как я рад тебя видеть…

— А дети? — спросила Серра.

— Уснули. Что происходит, Рит? Они нацелились на все Сопротивление?

— Мы так не думаем. И все же нужно принять меры предосторожности.

— В том числе и не задерживаться в таких местах, как это, — добавила Серра, — хотя местоположение именно этого дома Кинзелу неизвестно. Тем не менее теперь нам придется действовать по-другому.

— Почему? — удивился юноша.

— Серра имеет в виду, что теперь, когда Кинзел у них в руках, нам нужно проявлять особую осторожность, — объяснил Кэлдасон. — Его могут заставить говорить.

— Он никогда не сделает этого.

Все обернулись. Таналвах, с покрасневшими глазами, подняла голову и вперила в них сердитый взгляд.

— Он не сделает этого, — повторила она. — Кинзел никого не выдаст.

— Конечно нет, — кивнула Серра, — по доброй воле. Как ты себя чувствуешь, Тан?

Таналвах словно не слышала ее.

— Он сильный. Конечно, не такой, как вы. Не воин. Но он… сильный духом.

— Никто не сомневается в его мужестве, — заявил Рит. — Как и в том, что он будет держаться до конца.

— Он ничего не расскажет.

— Это не вопрос выбора, Тан. В особенности если я прав в своей догадке о том, кто…

Послышался условный стук в дверь.

Сжимая рукоятку меча, квалочианец подошел к двери, заглянул в глазок и отодвинул засов. Вошли Карр и Дислейрио, патриций выглядел бледным и изнуренным.

— Мы встретились по дороге, — объяснил Куинн.

— Кто-нибудь пострадал? — тяжело дыша, спросил Карр.

— Нет, — ответила Серра. — Потрясены, но в остальном все в порядке.

Карр подошел к Таналвах.

— Я понимаю, для тебя это ужасное время, моя дорогая. — Он взял ее руки в свои. — Мы постараемся обеспечить безопасность тебе и детям. И сделаем все, что сможем, для твоего друга.

— Я говорила Кинзелу, что никакое дело не стоит человеческой жизни. — Женщина подняла взгляд на Далиана Карра. — Но он не был согласен с этим. Как, впрочем, и ты.

— Я заслуживаю твоих упреков. Мне следовало…

— Нет. Если я и упрекаю кого-то, то лишь саму себя. Это я уговорила его дать этот концерт.

— Не стоит обвинять себя, этим Кинзелу не поможешь, — вступила в разговор Серра. — Есть что-нибудь важное, о чем нам следует знать?

Патриций кивнул.

— Ты права. Куинн вам кое-что сейчас расскажет.

— Ничего особенно приятного. — Дислейрио пожал плечами. — Его отвезли в экипаже прямо в штаб-квартиру паладинов.

— Мы не можем вызволить его? — спросил Куч.

— Разве что нападем целой армией, — буркнул Кэлдасон, — да и то сомнительно. Но даже если мы доберемся до него, вряд ли он будет к тому времени жив.

Воцарилось молчание, прерванное спустя некоторое время Дислейрио.

— Есть и еще кое-что. Угадайте, кто ехал в экипаже вместе с ним? Девлор Басторран.

— Твой большой поклонник, Рит, — пробормотал патриций.

Если Кэлдасон и оценил шутку, то не подал виду.

— Так он выздоровел?

— Я видел его лишь мельком. Никаких повязок, при ходьбе слегка прихрамывает, а в остальном с виду здоров.

— Итак, за всем этим стоят паладины, — задумчиво произнес Карр. — Или, по крайней мере, молодой Басторран.

— Может, все не так просто, — возразила Серра. — По крайней мере, в аресте Кинзела, по-моему, участвовали правительственные агенты.

— Не понимаю, — признался Куч. — Что это значит?

— Совет внутренней безопасности — одна из самых могущественных и устрашающих властных структур правительства Гэт Тампура, — объяснил Карр. — Однако но традиции и согласно договоренности он должен действовать исключительно в пределах самой империи Гэт Тампур.

— Наивно думать, что он никогда не вмешивается в дела имперских колоний, — вставил Дислейрио. — То, что они притворяются, имеет целью одно — чтобы агенты не наступали друг другу на пятки. Просто такая политика.

— Это правда. Но если здесь, в Беальфе, они начинают действовать открыто и сотрудничают с паладинами, это означает отказ от нее. — Кэлдасон пожал плечами.

— Еще одно доказательство того, что они больше не работают в шелковых перчатках. Мы и так знали это.

— Однако вряд ли момент для этого удачный — сейчас, когда мы так близки к своей цели, — заметил патриций.

— Это как-то повлияет на судьбу Кинзела? — вмешалась в разговор Таналвах.

На этот вопрос ответа никто не знал.

Беседа продолжалась: но крупицам они объединяли результаты своих наблюдений, спорили, разрабатывая планы. И, как могли, успокаивали Таналвах, когда она принималась плакать.

За окном начали сгущаться сумерки, приближался комендантский час. Карр ушел домой, пообещав прислать людей, которые будут, не привлекая к себе внимания, охранять дом. Дислейрио отправился проверить дозорных, расставленных поблизости от штаб-квартиры паладинов, и добавить к ним новых. Куча, с трудом подавлявшего зевоту, отослали спать наверх, к детям.

— Пойду-ка я огляжу окрестности, пока не наступил комендантский час, — заявил Кэлдасон. — Скоро вернусь и останусь тут на ночь.

— Хорошо, — сказала Серра. — Будь осторожен.

Он вышел, она заперла за ним дверь.

Таналвах так и сидела с убитым видом перед гаснущим огнем; кто знает, что видела она в теперь уже редких языках пламени? Серра подбросила в камин дров и заняла место рядом с ней.

— Глупо спрашивать, конечно, — сказала она, — но как ты?

— Я потеряла его, потеряла единственного человека, который уважал меня. Единственного человека, которого я любила.

— Послушай, Тан… Мы сделаем все, что сможем, чтобы вызволить его. Ты же слышала, что говорили Карр и все остальные. О том, что ради этого не жаль никаких усилий.

— А еще я слышала, что он в крепости, в руках безжалостных людей. Не хочу обманывать себя, Серра. Все кончено.

— Да — поскольку ты занимаешь такую позицию.

— Надежда умирает последней, это ты хочешь сказать?

— Ну да. Звучит банально, но так оно и есть.

— А мне вот сейчас трудно продолжать надеяться. Я не представляю… Я не представляю, как можно выбраться из…

— Конечно, мне это легко говорить, Тан, но сейчас не время впадать в отчаяние. Ты нужна Кинзелу и Тегу с Лиррин тоже.

По щекам Таналвах заструились слезы.

— Дети…

— По крайней мере, они будут в безопасности. — Серра обхватила подругу за плечи. — В этом не сомневайся. Клянусь тебе.

— Знаю. Если бы не ты, мы лишились бы даже того короткого счастья, которое выпало на нашу долю.

— Может, оно еще вернется. Мы сделаем все, что в наших силах.

— Верю. Но…

— Что?

— Есть кое-что, чего ты не знаешь.

— Если это что-то, что может помочь Кинзелу, ты должна непременно рассказать мне, Тан.

Таналвах издала короткий, горький смешок.

— Нет, это ему не поможет. Совсем не поможет.

Серра протянула ей носовой платок, и женщина начала вытирать им щеки.

— Что случилось, Тан?

— Я… Я беременна.

Серра на мгновенье утратила дар речи, но потом спросила:

— Ты уверена? — Таналвах кивнула.

— Давно?

— Месяца два.

— О боги!

— Знаешь, в чем состоит ирония? Я молилась об этом. Каждый день молила богиню благословить нас собственным ребенком — чтобы наша семья стала настоящей. Пути богов неисповедимы. Одной рукой они дают, другой отнимают.

— То, что случилось с Кинзелом, дело людей, не богов.

— Думаю, богиня знала, что с ним должно произойти. И дала мне ребенка, чтобы уравновесить потерю.

— Если тебе легче так думать, что же… Однако не упускай из виду того, что ты все еще можешь обрести обоих, и Кинзела и ребенка.

— Ты веришь в будущее? На данный момент.

— Да, на данный момент. Сейчас ты в шоке. Пройдет немного времени, и ты взглянешь на все по-другому.

— Надеюсь, ты права. Но… не говори никому. О моей беременности. Пока рано. Не хочу, чтобы мне сочувствовали еще больше.

Когда Кэлдасон вернулся, Таналвах уже спала на кушетке у камина.

— Ты выглядишь усталой, — сказал он Серре.

— Это был долгий день.

— Поспи. Я пригляжу за Таналвах.

— Справишься?

— Иди ложись. Если понадобишься, разбужу.

Серра ушла в соседнюю комнату. Кэлдасон придвинул кресло к камину, положил рядом на пол мечи и сел.

— Рит?

— Я думал, ты спишь.

Таналвах заворочалась на кушетке.

— У меня такое чувство, будто я никогда больше не смогу уснуть.

— Я и сам иногда испытываю нечто подобное. Тебя во сне поджидают демоны.

— Теперь и я знаю, что это такое.

Он не отвечал.

— Скажи мне, Рит, что дает тебе силы?

— О чем ты?

— Откуда у тебя воля к жизни?

— У меня нет выбора.

— Потому что ты бессмертен?

— Я могу уйти из жизни, если захочу. Были времена, когда я пытался это сделать.

— Не слишком усердно, надо полагать. — И снова ее соплеменник промолчал.

— Видимо, тобой движет жажда мести, да? — рискнула спросить Таналвах.

— Не стоит недооценивать ее. Жажда мести — достойное чувство.

— Были времена, когда я поспорила бы с этим.

— Но не сейчас.

— После того, что случилось с Кинзелом, у меня на уме только месть.

— Значит, ты понимаешь.

— Мы с тобой испытываем разные чувства.

— Это просто вопрос степени. Ты жаждешь возмездия за свою личную боль, а я — за страдания целой расы.

— Как благородно с твоей стороны! — Она сознательно попыталась уязвить его.

— Ты из Квалоча. Мне казалось, ты должна сочувствовать тому, что я делаю.

— То, что мои родители были квалочианцами, еще не делает и меня квалочианкой.

— Ошибаешься. Кровь рано или поздно возьмет свое.

— Я почти не знаю, что это такое — быть квалочианкой. А то ничтожное знание, которым обладаю, ничего хорошего мне не дало.

— Вряд ли в этом виноваты квалочианцы. Если только ты не склонна упрекать тех, кто сам стал жертвой.

— История Квалоча — это история жертв. Можно ли сражаться с историей?

— Историю делают люди. С ними сражаться можно. Или, по крайней мере, с теми, кто причинил нам зло и продолжает его причинять.

— В таком случае тебе придется сражаться со всем миром. Ничего себе амбиции!

— Тебе мало что известно о нашем прошлом, так я понимаю? И о нашей культуре?

— Разве существует что-нибудь стоящее, помимо того, что мы раса воинов?

— Очень многое, Таналвах. И все это с каждым годом уходит в небытие. Можешь ты говорить по-квалочиански или хотя бы понимать? — Таналвах покачала головой. — Язык — это первое, чего нас лишили, потому что им известна сила слов. Были времена, когда в этой стране многие места носили квалочианские названия. Их больше нет. А там, где полностью упразднить язык невозможно, его искажают. Вторжение называют освобождением, рабство — свободой. И теперь, когда наши обычаи и верования утрачены, этих изменений никто просто не замечает.

— Я не утратила веру, — возмутилась она. — Я поклоняюсь Ипарратер, защитнице…

— … угнетенных. Знаю. Она — ринтарахская богиня.

— А ты что, веришь в старых квалочианских богов?

— Я не поклоняюсь никаким богам.

— Зря.

— Кому, по-твоему, следует поклоняться? Мапою, богу купален? Вену, богу тряпичников? Или, может, Исабели, богине сапожников?

— Ты смеешься надо мной!

— Нет. Просто удивляюсь, почему, если тебе так уж хочется кому-то поклоняться, ты почитаешь чужеземную богиню, а не квалочианских богов.

— Какой в этом смысл? Боги Квалоча покинули нас.

— А твоя новая богиня — нет?

— В твоем ожесточившемся сердце, Рит, нет места ни для любви, ни для веры.

— Боги ничего не сделали для меня. Если они вообще существуют. Я иду своей дорогой.

— Презирая силы, которые дали тебе жизнь, ты накликаешь на себя беду, Рит.

— Жизнь? А что такое жизнь? Просто разница между тем, на что мы надеемся и что получаем в действительности.

Она устремила на него холодный взгляд.

— Если ты действительно так думаешь, мне тебя жаль.

Больше говорить было не о чем. Таналвах отвернулась и в конце концов уснула — или просто притворилась, что спит.

Кэлдасон караулил до рассвета, когда пришла Серра, чтобы сменить его.

Только тогда он сам погрузился в сон.

Он стоял на краю поля, заросшего золотистой пшеницей высотой по грудь.

Солнце испепеляло землю, от жары подрагивал воздух. Ветра почти не ощущалось. Тишину нарушали лишь жужжание пчел и редкие птичьи голоса.

Вдали, почти на другом конце поля, краем глаза он заметил движение. Что-то или кто-то двигался через посевы в его направлении. Он не мог разглядеть, кто именно, видел лишь, как колышется пшеница. А потом он увидел кое-что еще.

Все на том же дальнем конце поля появились пятеро всадников. Словно корабли, бороздящие золотистое море, они углубились в пшеницу. Он слышал крики и видел, как всадники безжалостно хлещут коней.

Их невидимая жертва продолжала двигаться вперед, оказываясь к нему все ближе и ближе. Преследователи, не беспокоясь о том, что вытаптывают поле, сокращали разрыв.

Внезапно в поле зрения появилась фигура. Он узнал старика, которого уже не раз видел прежде, тот нес на руках ребенка лет трех-четырех. Мальчик тоже казался знакомым, вот только непонятно почему.

Прижимая к себе ребенка, старик с удивительным для его возраста проворством пронесся мимо.

И снова он — лишь бессильный наблюдатель, недоступный зрению участников разыгравшейся драмы.

Он повернулся и последовал за стариком. Теперь пшеничное поле оказалось за спиной, а впереди расстилалась заросшая травой равнина с округлыми холмами. Старик бежал по направлению к другой, заметно большей группе всадников, скачущих ему навстречу, — по всей видимости, союзников. Как только они встретились, он, все с той же поразительной для его лет ловкостью, вскарабкался на свободного жеребца, посадил мальчика перед собой и во весь опор поскакал прочь. Остальные всадники, однако, остались, выстраивая линию обороны.

В этот момент пятеро преследователей покинули пределы пшеничного поля. Двое проскакали справа, двое — слева. Пятый, нисколько этим не смущаясь, пронесся сквозь него.

Кэлдасон смотрел, как две группы всадников сошлись, оглашая воздух яростными криками и звоном стали.

Возникла вспышка, ослепительная как молния, и все вокруг поглотила тьма.

Теперь он стоял на краю невысокого утеса, глядя на быстро текущую внизу реку. Тут и там из нее поднимались округлые валуны, и вода пенилась, огибая их.

Появилась лодка, которую, подбрасывая на волнах, несло вниз по течению. Утлое суденышко — деревянный каркас, обтянутый дублеными шкурами. Никакого паруса; весла и примитивный руль.

В лодке сидели шесть человек, четверо — на веслах, хотя в данный момент благодаря скорости реки грести не требовалось. Весла использовали, чтобы отталкиваться от наполовину затопленных валунов, столкновение с которыми могло повредить корпус.

На корме, положив руку на румпель, сидел старик. Рядом с ним съежился мальчик, несомненно, тот же самый, которого он видел на пшеничном поле, только сейчас ему было лет восемь-девять. Старик же, казалось, не постарел ни на день.

В поле зрения возникла группа людей на противоположном берегу. Их было человек двадцать, и они бежали по камням, стараясь не отставать от подпрыгивающей на волнах, едва поддающейся управлению лодки. Среди них были лучники, время от времени обстреливающие лодку. Однако ее так сильно бросало из стороны в сторону, что почти все их стрелы пролетали мимо цели. Мальчик, несмотря на свой юный возраст, стрелял в ответ, причем, как правило, очень метко, вынуждая разъяренных преследователей то и дело увертываться.

Спустя мгновение лодка обогнула поворот и скрылась из виду.

Снова ослепительно полыхнуло, и все поглотила тьма.

Он стоял на неровной болотистой местности. Дело происходило ночью, однако впереди, освещая все вокруг, пылали несколько домов. Едкий дым щипал глаза, в горле першило.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы разобраться в этом хаосе. По-видимому, совсем недавно произошел набег на небольшое, судя по всему, поселение, и защитники только-только сумели наладить хоть какую-то оборону. Упавшие с коней всадники лежали на земле. Повсюду люди сражались на мечах и врукопашную.

Рит огляделся. Первым ему на глаза попался старик, раздававший отрывистые приказы. Надо же, старость по-прежнему обходит его стороной.

А где же мальчик? На вид ему было лет пятнадцать или чуть больше, и теперь он не нуждался в защите. Сражаясь не хуже прочих — и даже лучше многих, — он еще и направлял действия других. Движения его были уверенными и сильными; он рубил врагов, никого не щадя, и подбадривал товарищей.

В разгар боя юноша вдруг повернулся и посмотрел в его сторону. Когда их взгляды встретились, броня невидимости стороннего наблюдателя исчезла. И он понял или, скорее, утвердился в истинности уже возникшего у него представления о том, кем был этот молодой человек.

Они смотрели друг на друга всего лишь мгновение.

Вспыхнул ослепительный, непереносимый свет, а вслед за ним нахлынула всепоглощающая тьма.

14

ЛЮБОМУ дворцу он предпочитал палатку, а пиршеству — простую солдатскую пищу. Он мог роскошно одеваться, но носил более чем скромный камзол. Он мог убивать побежденных, но, как правило, проявлял милосердие. Он мог иметь сколько угодно женщин и жить в роскоши, но взял за правило умеренность и воздержание. Он мог стать тираном, но снисходительность ему нравилась больше.

За эти и другие качества последователи восхищались им. И даже умудрялись скрывать страх, который испытывали в его присутствии.

Военный вождь Зиррейс — Тень Богов, Милосердный Топор, Человек, Упавший с Солнца и носитель еще дюжины других прозвищ, отнюдь не присвоенных, но дарованных ему другими, — внешне не представлял собой ничего исключительного. Многие находили это удивительным для того, кто достиг столь многого. Как будто Природа непременно должна награждать завоевателей чужих земель какими-то особыми внешними признаками. Истина же состояла в том, что почти во всех отношениях он был заурядным человеком.

Телосложение имел среднее, а лицо — из тех, которые тут же забываются, стоит их раз увидеть.

Вот только впечатление это оживляла исключительная энергия: странная, не поддающаяся определению сила, исходившая от него.

Вопреки существовавшему мнению, тираном он не являлся. Хотя определенно был деспотом. Многие на своей шкуре испытали, что это далеко не одно и то же. Он не был тираном, потому что рассматривал войну как последнее средство и старался не тратить людские жизни без необходимости. Он был деспотом в своем непоколебимом стремлении к расширению территории и в том, как настойчиво добивался, чтобы люди приняли его самого как дар. Только встречаясь с упрямой несговорчивостью в этом отношении, он позволял себе редкие для него проявления грубости и даже жестокости.

В долине внизу его армия готовилась к очередной осаде. Им противостояла огромная крепость, сиявшая мириадами магических огней. Прекрасно укомплектованная, имеющая большие припасы продовольствия, она могла продержаться целую вечность. И все же войско Зиррейса было в отличном настроении. Люди знали, что ключ к победе в руках их вождя.

Шел снег. В северных широтах зима всегда приходит намного раньше, и тем не менее погода стояла относительно мягкая. Однако в любой момент могли ударить холода, и это подталкивало людей к тому, чтобы как можно быстрее выполнить свою задачу. А в том, что она будет выполнена, не сомневался никто.

Зиррейс вошел в штабную палатку как обычный воин, без всякой свиты. Однако при его появлении все оживились. Он подозвал к себе двух особо доверенных помощников.

— Не пришел еще ответ на наше предложение, Сефор?

— Пока нет, мой господин, — ответил тот, что был помоложе. — Может, отправить еще одного посланца?

— Нет. Им нужно подумать. На время оставим их в покое. — Он перевел взгляд на второго помощника. — Веллем.

— Да, господин? — Старый служака инстинктивно вытянулся по стойке “смирно”, хотя Зиррейс обычно не придавал значения внешним проявлениям почтения.

— Как обстоят дела с готовностью наших войск и их обеспечением?

— Все в полном порядке, господин. Ждем вашего приказа.

— Хорошо. Будем надеяться, что мне не придется отдавать его. А как обстоят дела с магией в этой местности, Сефор?

— Вы оказались правы, господин, насчет ее потоков. По крайней мере три пересекают пространство города. Без сомнения, именно по этой причине его тут и основали.

— Как обычно. Ох уж эти основатели, — проворчал Зиррейс — Они за многое в ответе.

— В результате нам придется иметь дело со всем арсеналом магического вооружения, — добавил Сефор. — Или не придется, в зависимости от того, каков будет их ответ.

— Полагаю, нетрудно догадаться. — Зиррейс перевел взгляд на второго помощника. — Что ты по этому поводу думаешь, Веллем?

Вождь обожал задавать вопросы такого рода, причем подразумевалось, что собеседник будет искренен.

— Никакой капитуляции. Вот каков был бы мой ответ, окажись я на их месте.

— Именно такого ответа я и ожидал от нашего ветерана. А чем ты руководствуешься, можешь объяснить?

— Они понятия не имеют, почему им угрожают, так как не нанесли вам никакого оскорбления или урона. Что им остается думать — у них хотят что-то отнять, но наверняка не дать.

— Одним словом, страх неизвестности. Ничего необычного.

— Остается надеяться, что и исход будет обычным.

— Не сомневайся, — заверил его Зиррейс — Хотя лучше бы обойтись без кровопролития.

— Это война, господин, — выразил свое мнение Веллем.

— Как сказать. Вы ведь знаете историю Сизы?

Они, конечно, знали; это был миф, широко известный в северных землях. Однако, потакая вождю, изобразили неведение: Зиррейс любил нравоучительные рассказы.

— Жители Сизы, — начал он, — обитали в Бариалских пещерах и всегда считали, что им исключительно повезло с надежным убежищем. К тому же под землей в изобилии росли съедобные грибы и текли чистейшие реки. У них даже был какой-то свет: его обеспечивали минералы и лишайники. В Сизе мало что знали о существовании мира над головой, а те немногие, кто отваживался выйти наружу, никогда не возвращались. Одним словом, мир наверху их не интересовал. С какой стати? У них было все, в чем они нуждались. Вдобавок, они верили, что их самих и их жалкие кроличьи норы защищают подземные боги. А потом все изменилось. Вы знаете, что стало тому причиной?

Конечно, они знали; им не в первый раз приходилось слышать эту историю.

— Наводнение, господин, — покорно ответил Сефор.

— Наводнение, да. — Иногда Зиррейс разговаривал с людьми, точно школьный учитель или наставник-жрец; и все же каким-то образом ему удавалось избежать покровительственного тона. — Подземные реки и озера переполнились из-за необычно обильного дождя наверху, хотя, конечно, обитатели Сизы этого не знали. Уровень воды продолжал подниматься, и в конце концов им не осталось ничего другого, кроме как покинуть свои пещеры и выбраться на поверхность. Надо сказать, многие до последнего цеплялись за то, что осталось от их подземного царства. Кончилось тем, что эти упрямцы погибли. Зато другие, более смелые и отчаянные, вышли наружу и поначалу едва не ослепли от света, а потом выяснили, что оказались в прекрасном мире. И, согласно легендам, именно эти смельчаки положили начало ныне живущему человеческому роду. Некоторые верят, что это боги наслали наводнение, чтобы заставить их покинуть свои пещеры. — Последовала театральная пауза. — Это сделал я.

— Не бог? — спросил Сефор.

Тот факт, что он мог позволить себе такого рода вопрос, безусловно, свидетельствовал о терпимости его господина.

Зиррейс улыбнулся.

Нет, не бог. Хотя некоторые и воспринимают меня именно так. Орудие богов, возможно. Если боги вообще существуют. Не смотри так потрясенно, Веллем. Тебе известно мое отношение к богам.

— Да, мой господин. Что поделаешь, меня так воспитали. Простите.

— Я не требую ни от кого извиняться за свои убеждения, друг мой. Ты же знаешь, я никогда не стремился искоренить религиозные верования на завоеванных нами землях. Не собираюсь делать этого и теперь. Я убежден, что в этом вопросе люди со временем сами научатся отличать правду ото лжи.

— Это делает вам честь, господин.

— У древних вождей были помощники, приставленные к ним только для того, чтобы напоминать им, что победы, слава да и сама жизнь — все это, в лучшем случае, преходяще, если вообще не иллюзия. — Зиррейс снова улыбнулся. — Не волнуйтесь, от вас я этого не потребую. Мне не нужно подсказок. Голос всегда звучит вот здесь, у меня в голове. — Он прикоснулся к виску. — Впрочем, речь не об этом. Однако думаю, вам понятно, с какой целью я вспомнил историю Сизы. Обитатели вон того города внизу — тоже не видят необходимости покидать свои удобные пещеры. А мы должны привести их к свету. Истинному свету. — Он замолчал, давая возможность своим слушателям осознать услышанное, а затем спросил: — Почему вы поддерживаете меня?